Текст книги "В водовороте века. Мемуары. Том 1"

Автор книги: Ким Сен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

7. Слияние трех фракций

20-е годы можно охарактеризовать в общем плане как период ускорения процесса соединения антияпонских патриотических сил в единый фронт. Предтечи и патриоты Кореи, искренне заботившиеся о будущей судьбе нации, прилагали огромные усилия для единства и сплоченности антияпонских сил. Они убедились в том, что это и есть фундамент для достижения независимости страны.

Различные организации рабочего движения, быстро появившиеся по мере распространения нового идеологического течения под влиянием Октябрьской социалистической революции в России и Первомартовского народного восстания, объединились в середине 20-х годов во Всеобщую федерацию рабочих и крестьян Кореи. Работа по объединению антияпонских патриотических сил проводилась и в лагере национализма.

В 1927 году в обстановке созревания условий создания единой национальной партии создалось общество Синганхвэ – организация совместного фронта коммунистического и националистического лагерей, которая вначале объединяла в своих рядах десятки тысяч человек.

Процесс объединения антияпонских патриотических сил приобретал широкий размах и в Маньчжурии, превратившейся в очаг движения за независимость. Многочисленные мелкие организации этого движения, появившиеся в Маньчжурии, как грибы после дождя, после «аннексии Кореи Японией», проходили бесконечный процесс объединения и разъединения и, наконец, к 1925 году разделились в основном на три группировки Чоньибу, Синминбу и Чхамибу. Эти фракции действовали каждая независимо.

Но эти три организации, как средневековые княжества, работали врозь, повернувшись спиной друг к другу. Каждая из них, проводя линию на границе подчиненной ей территории, занималась делами без всяких кооперативных связей с другими фракциями. Такая ситуация поставила их перед опасностью отдельного уничтожения перед лицом непрекращающихся нападений японских империалистов. Инциденты в Хуньчуне, Синцзине, Гумалине и ряд других непрерывных крупных убийственных операций японских войск и «соглашение Мицуи» нанесли большие удары организациям Армии независимости в Маньчжурии.

После позорного поражения в сражениях на Фэнвудуне и Циншаньли непрерывно наращивались силы японской армии с целью сдерживания военных действий Армии независимости. Был пущен в ход и пресловутый принцип психологической войны: если убит один японский солдат, то убивайте в отместку десять корейцев. Эти убийственные операции загоняли растущую Армию независимости в пассивное положение.

В такой обстановке лидеры всех фракций, с головой ушедшие в грызню за гегемонию, были вынуждены искать путь слияния организаций движения за независимость в качестве меры преодоления трудностей, на которые натолкнулась Армия независимости.

С самого начала появления трех фракций передовики движения за независимость, признав актуальную необходимость их соединения, делали все возможное, чтобы осуществить слияние.

К тому времени три администрации бесполезно тратили свои силы на соревнование за расширение подчиненных им территорий, относясь друг к другу с враждой и неприязнью. Грызня за гегемонию иногда порождала трагические столкновения и кровопролитие.

Летом 1925 года я стал очевидцем того, что руководители трех фракций проводили в Фусуне крупное собрание, на котором председательствовал мой отец, и серьезно обсуждали вопрос о путях объединения организаций. Собрание шло 10 дней в трех местах – в Фусуне, Ваньлихэ и Яндицуне. Места собрания менялись. Результатом этого форума было создание Общества по содействию коалиции национальных организаций.

Деятели общества ускоряли подготовительную работу по созданию единой национальной партии и вместе с тем, поддерживая непрерывную связь с руководителями различных групп, много раз проводили совещания с целью обсуждения вопроса самоуправления проживающих в Маньчжурии корейских соотечественников и слияния организаций революционного фронта.

Собрание продолжалось в разных местах. В дни собрания возникло еще такое сказочное «дело с ванба».

К тому времени Ким Дон Сам, Чвэ Дон О, Хен Мук Гван, Сим Рён Чжун, Рим Бен Му, Ким Дон, Ли Ен, Сон Сан Ха и другие руководители трех фракций, собравшись в Синьаньтуне, проводили собрание по вопросам слияния организаций. Это село расположено примерно в 12 километрах на юго-запад от железнодорожной линии Гирин – Чанчунь. Синьаньтунь вместе с Гирином, Синцзином и Хуадянем были очагами политического движения в Маньчжурии, которые можно пересчитать по пальцам.

Полиция японского консульства, пронюхав тайну собрания по сотрудничеству трех фракций, направила на места пять лазутчиков в форме простых жителей.

Шпики добрались до поселка Дунсяншугоу близ Синьаньтуня и начали осведомляться о собрании, претворяясь, будто ловят черепаху. Подоплеку этой шпионской затеи разоблачила сельская молодежь и сама же расправилась со всеми этими шпиками. Молодые люди, связав этих агентов одной веревкой, потопили их в реке Сунгари.

Полиция японского консульства в Гирине, проинформировав об этом событии полицейское ведомство Китая, пыталось навязать ему проведение совместного обыска мест этого происшествия и Синьаньтуня. Предлог? Мол, корейцы убили добрых граждан Японии. Об этом участникам собрания, делегатам трех фракций, сообщил О Ин Хва, служивший в то время в полицейском ведомстве переводчиком. Делегаты, объявив перерыв собрания, покинули Синьаньтунь.

В народе это прозвали «делом с ванба». «Ванба» – по-китайски черепаха в пренебрежительном выражении.

Собрание по объединению организаций движения за независимость сопровождалось множеством трудностей, перипетий и зигзагов. Если первой трудностью была цепкая слежка и подрывные акты японских империалистов, боявшихся слияния трех группировок, то наибольшей трудностью стало противоборство между группами, возникшими в каждой из фракций. Так, фракция Чоньибу разделилась на группы Чхоксонхвэпха и Хебихвэпха, а в Синминбу противостояли друг другу группы Кунчжонпха и Минчжонпха, в Чхамибу одни группы выступали за Чхоксонхвэпха, другие – за Хебихвэпха. Дрались они каждая друг против друга. Ким Дон Сам, Ли Чхон Чхон, Ли Чжон Гон и другие лица группы Чхоксонхвэпха вышли из фракции Чоньибу, а группа Кунчжонпха во главе с Ким Чва Чжином и Хван Хак Су рассталась с фракцией Синминбу.

Собрание чаще всего проводилось в Гирине. Тут на улице Шанъицзе был рисоочистительный завод «Фусинтай», владельцем которого был кореец. Участники движения за независимость, проживавшие в Гирине, использовали конторку завода как спальню, так и рабочий кабинет. Частыми клиентами были здесь и те, кто приезжал из Северной, Южной и Восточной Маньчжурии или уезжал в эти районы. В «Фусинтае» не проходило ни одного тихого дня.

По календарю начинался новый год, но собрание проходило непрерывно, можно сказать, бесконечно. «Фусинтай» находился как раз около дороги, по которой я ходил в Юйвэньскую среднюю школу, и мне предоставлялись довольно часто случаи общения с участниками собрания – представителями фракций.

Хозяин «Фусинтая» был националистом, который с симпатией относился к коммунизму. Мелкий предприниматель, получая оплату за порушку и очистку зерна, он зарабатывал деньги себе на пропитание.

Однажды я захожу на этот рисоочистительный завод и знакомые старики представляют меня Ким Чва Чжину, Ким Дон Саму, Сим Рён Чжуну и другим делегатам трех фракций.

– Вот перед вами сын Ким Хен Чжика.

А потом сказали как бы в шутку:

– Но знаете, дружки, по идеям он с нами врозь, идеи у нас с ним не одни и те же.

Так мне и приклеили вот такой ярлык.

Я отвечаю им, улыбаясь:

– Что вы говорите! Не понимаю, почему вы так говорите. Вы-то, уважаемые, хотите независимости Кореи? Вот и я тоже за независимость Кореи. Значит, идеи у нас и не могут быть иными.

– А мы так говорим потому, что вы за какое-то социалистическое движение.

Вот тут мне и предоставилась хорошая возможность для пропаганды коммунизма.

– Сейчас молодежь выступает за коммунистическое движение. Это тенденция мировая. Да к этому стремятся прежде всего люди молодые. Почему бы и нам, корейской молодежи, не бороться за коммунизм, если все другие так поступают? Если мы не видим новое, если все время цепляемся за старенькое, что же будет с будущим Кореи? У вас-то, уважаемые, свое дело, а мы же поколение другое. Мы обидимся, если вы не поймете биения нашего молодого сердца.

– Чем бы ты ни занимался, – отвечают старики, – это нас не касается. Вряд ли вы свергнете нас.

Я вежливо спрашиваю:

– А почему вы говорите, что мы, молодежь, собираемся вас свергать?

Подобные случаи и после не раз бывали.

По дороге порой заглядываю в «Фусинтай», но почему-то не слышу и речи о соединении трех организаций. Лидеры Армии независимости так затягивали свои собрания, что даже раздражало нервы.

Общаясь с руководителями этих трех фракций, я мог вникать и в глубь их будничной жизни. А она-то была у них такая серая и скучная.

Как я уже говорил, близ Чаоянмыня, в окрестности Гирина, была гостиница «Саньфон». Когда объявлялись перерывы собраний, руководящие кадры Армии независимости собирались в этой гостинице и устраивали всякие заговоры для сдерживания противостоящих им группировок.

А неподалеку от гостиницы находилась церковь Сон Чжон До, которую мы использовали как место для массовой работы. И естественно, что по субботам после обеда и по воскресеньям случалось и мне заглядывать в жизнь верхушек Армии независимости – клиентов этой гостиницы.

В выделенной для них комнате всегда лежала шахматная доска – такая, что вся лоснилась от пятен, оставляемых запачканными руками шахматистов. Эти шахматы хозяин гостиницы сделал специально для скучающих гостей, пусть, мол, развеют свою скуку хоть за ними.

Старички Армии независимости целыми днями тем и занимались, что или трепали языками, или объявляли шах королю.

Хозяин и хозяйка так усердно ухаживали за главарями армии, что у них уже почти иссякла вся силушка. Приходят гости – и они кормят их самыми хорошими рисовыми блюдами, а рис – очищенный на мельнице «Тайфэнхэ», подавали им к столу и мясо, и тубу (соевый творог – ред.), и рыбу, и всякое другое.

Командиры Армии независимости как усядутся, так целые ночи и проводят за шахматами, а на ночную трапезу еще получают куксу из гречневой муки.

И все это, как сказала хозяйская дочка, даровое. Она даже жаловалась, что от волнения даже спать не может, да и некогда ей поспать-то, все время на побегушках, – то за табаком, то за водкою.

Однажды она сказала матери:

– Мама, мы так ухаживаем за ними, что не пройдет и трех месяцев, как мы станем нищими.

А мать за это возьмет доченьку да еще и отругает:

– Чего нам для них жалеть-то? Ведь они-то сражаются, чтобы вернуть потерянную Родину. Как все будет готово, так они и уйдут воевать. Больше такой чепухи и не говори.

Однако храбрецы эти, командиры Армии независимости, вообще и не собирались идти на поле боя. Собрав оружие, они скрыли его в сарайчике и праздно проводили день за днем, даже и не вспоминая о нем. Когда мы заходим, старики открывают какие-то бухгалтерские журналы, делая вид, будто чем-то занимаются. Им, сказать по правде, конечно же, не хотелось показаться лодырями перед молодежью, вот они и ведут себя так, с настороженной оглядкою на других.

Бывало, иной день они, грохоча кулаками и деревянными валиками по столу, осыпали собеседников руганью, какую непозволительно бы вырвать изо рта у любого хулиганствующего брехуна. Дело в том, какая группа одержит реальную власть после слияния трех фракций? Каждая из них выдвигала вперед свою группу и клеветала на другую. Дескать, наша группа, видишь, имеет более длительную историю и большие заслуги, чем ваша, имеет больше территории, больше жителей и так далее. А свечереет – и они опять сидят вместе за попойкой, всю ночь наговорятся во хмелю и на другой день поднимаются из своих постелей к полудню.

Однажды в воскресенье мы отправились в «Тайфэнхэ». И встретились там с пожилым человеком – министром финансов Шанхайского временного правительства, с которым и пришлось вести нам словесную войну.

Он со своими партнерами приехал в Гирин, и вот уже несколько месяцев участвуют они в собрании по слиянию трех группировок. Он охотно заигрывал с молодежью, порой высказывал даже «прогрессивные» слова. И мы на встречах относились к нему с почтением, открывали перед ним всю свою душу, выплескивали из нее все, что в ней было.

В тот день мы, разговаривая с ним о том о сем, немножко покритиковали Шанхайское временное правительство. Мы, молодые, окружив его тесным кольцом, «атаковали» его:

– Вы и ваши коллеги нисколько не думаете о судьбе Родины и нации. Какова участь у нашего народа – это вас нисколько не интересует. Даже на чужбине вы, изгнанные из Родины, деретесь друг с другом, чтобы каждый из вас занял высокий чиновный пост. Так скажите, пожалуйста, как вы смеете говорить о патриотизме, враждуя между собою? Пускай вы будете и в чинах, – чего вы так-то добьетесь? Всего-навсего соберете в деревнях пожертвования на военные цели, командуя несколькими крестьянскими семьями. К чему эта ваша грызня за власть, какая власть и над кем?

И такой знатный министр финансов растерялся перед нашими упреками и советами и ничего не мог молвить в ответ. И вдруг, вконец рассердившись, обругал нас за то, что мы, мол, обидели его.

– Вы против меня? Да, да, вы правы! Вы люди умные, а мы же дураки. Вот выйду и посрамлю и себя и вас всех!.. – рычал он.

И с таким отчаянным криком он тут же, увы, вдруг начал поспешно раздеваться и бросать одежду куда попало. Вижу: он собирается голым выбежать на улицу и в таком непотребном виде, мечась по улице, показать при всех себя как опозоренного нами корейца. Он, видимо, думал: «Да, обиделся, зато посрамлю и саму нацию!»

За всю свою жизнь я встречался с таким множеством совершенно разных людей, но такого нахала больше нигде и никогда не видел. Вывеска-то у него – боже мой, министр временного правительства, а по поведению – ужасный нахал и хулиган. Просто беда, если он, действительно, выбежит за стены мельницы тогда уж и верно – позор министра финансов будет и нашим позором, это уж позор корейца.

Мы бросились его успокаивать и с большим трудом, собрав раскиданную им одежду, насилу надели ее на него.

Возвращаясь домой, мы тогда пообещали друг другу больше никогда не общаться с такими типами. Всего лишь за критику он, так разобиженный, посмел голым выбежать на улицу! Как же ему, такому нахалу, быть честным в движении за независимость! Другое дело, если так поступает несмышленыш с голым пупком, а он-то ведь человек солидного возраста, что же это за политический деятель такой!..

Этим человеком было крепко опозорено Шанхайское временное правительство. В то время в Маньчжурии и без того много людей уже косилось на это правительство за фракционную грызню, за попрошайническую дипломатию, за разбазаривание военных расходов и дармоедство. Да и то сказать, это временное правительство не ограничивалось только сбором подушного налога и обязательной сдачей «пожертвований для спасения Родины». Дело дошло до того, что стали выпускать облигации, искали толстосумов и давали им так называемые «удостоверения» о назначении на должности начальников провинций, уездов и волостных управ, получая с них за это соответствующую мзду, то есть попросту продавали чины и должности.

Пока националисты не достигли слияния группировок и продолжали грызню между фракциями, японские империалисты заслали к ним своих приспешников и при их помощи без особого труда арестовывали борцов за независимость. Самой горькой утратой тогда был арест О Дон Чжина. Японская полиция использовала своего агента Ким Чжон Вона, который соблазнил О Дон Чжина сладкими словами: мол, если связаться с корейцем Чвэ Чхан Хаком, с этим крупным владельцем золотого прииска, находящимся в Чанчуне, то можно иметь большой фонд для движения за независимость. Поддавшегося такому соблазну доброго человека арестовали на вокзале Синлуншань близ Чанчуня.

Получив эту весть, я так был возмущен и встревожен, так убивался, что даже потерял аппетит.

Но, как говорится, беда приходит не одна. После этого О Ген Чхон, сын арестованного, сгорел в пожаре в Гиринском кинотеатре. Я ворвался в театр и успел вынести его на спине, но жизнь ему спасти не удалось. Нестерпимо мучилась жена О Дон Чжина, сраженная такими неожиданностями – заключением мужа в тюрьму, смертью сына. Мы, как могли, утешали ее, ухаживали за ней, но утешения ей в таком горе не нашлось. От тяжелых душевных переживаний эта несчастная женщина сошла с ума и вскоре скончалась.

Арестованный О Дон Чжин не на жизнь, а на смерть боролся на судебном процессе. А та фракционная публика под предлогом борьбы за единство трех фракций каждый день устраивала пирушки и убивала время в грызне за власть. При виде такой позорной картины могла ли у нас быть душа на месте?

А «полакомившись» на аресте О Дон Чжина, японские полицейские с озверелыми глазами лезли из кожи вон, чтобы как можно больше схватить участников антияпонского движения.

Несмотря на все это, лидеры трех группировок не опомнились и продолжали заниматься только пустым фразерством.

И вот вижу однажды: эти людишки на дворе мельницы, отгороженной крутым забором, бегают, мечась туда и сюда, бог знает отчего, в штанах, полных песку, – мол, упражняемся в беге. Как же противно было смотреть на это! «Что это за затея такая? – думалось мне. – Что делают эти самозваные борцы за независимость Кореи?! Ведь на пороге японская агрессия в Маньчжурии, с каждым днем судьба Родины все ближе и ближе к пропасти».

Не в силах сдержаться, с переполнившим сердце жаром говорю им:

– Мы уж было поверили, что после ареста О Дон Чжина вы многое переосмыслили. Япошки вон не брезгуют никакими способами и средствами, арестовывают активных участников антияпонского движения одного за другим, расправляются с ними, как хотят. А вы что, собравшись здесь, только и знаете, что заседать. Так, что ли? Верно это? Мы, учащаяся молодежь, желаем, чтобы эти три фракции поскорее объединились и чтобы все участники движения за независимость в Южной, Северной и Восточной Маньчжурии объединили свои силы, чтобы все корейцы сплотились воедино для общей борьбы.

Но и после этого руководители трех организаций не прекратили свою грызню и продолжали убивать время за пустословием.

Мне не терпелось, я очень досадовал. Те, кто выдавал себя за деятелей коммунистического движения, погрязли в фракционной грызне. К тому же националисты, у которых было определенное число войск, тоже оказались в таком плачевном состоянии. Просто мне было досадно и обидно.

Думали мы думали и, наконец, решили воздействовать на этих националистов посерьезнее. И создали сатирическую пьесу на тему об этой их грызне за власть. Именно она и остается известной до наших дней драмой: «Грызня трех князей за престол».

Как только мы подготовили эту постановку, я пригласил всех руководителей трех группировок:

– Вы, наверно, устали от ваших собраний. Вот мы для вас, уважаемые, и создали пьесу. Прошу вас посмотреть эту драму, а заодно утолить и вашу усталость.

Они радостно приняли это приглашение и охотно пришли в церковь Сон Чжон До.

После песен, вокальных и танцевальных номеров мы в самом конце представления дали эту драму. Вначале старики очень обрадовались, говоря, что пьеса поставлена интересно. А как только поняли, что эта пьеса о грызне трех человек за престол сатирически высмеивает их самих, злобно покраснели, и им оставалось только показать нам пятки. И пробормотали:

– Сволочи, смеете нас оскорблять? Посмотрите-ка, ведь этот Сон Чжу совсем падший человечек-то…

На следующий день я рано утречком иду к ним и, как ни в чем не бывало, спрашиваю:

– Отчего же это вы вчера вечером ушли с пьесы-то? Ведь интересно было бы досмотреть ее до конца, верно ведь? Тут старики в крайней злобе набросились на меня:

– Ты что, забыл, как там ругали нас вчера вечером?

Я им от всей души отвечаю:

– Незачем вам обижаться на пьесу-то, уважаемые. Вы все время ссоритесь, и вот мы, с досады, измученные вашим скандалом, и поставили эту пьесу. Ведь она, вчерашняя наша пьеса, выражает мнение всей нашей молодежи. И вам следовало бы знать, к чему наша молодежь стремится, чего массы желают.

Видимо, и пьеса, и наши глубоко аргументированные слова явно воздействовали на них, и они, похоже, задумались: надо, мол, и нам все-таки хоть что-то сделать, иначе стыд-то какой перед этими людьми.

Вот после этого эти три фракции объединились, хотя бы и формально, в единую так называемую организацию Кунминбу. Это было объединение «наполовину» – коалиция оставшихся в Чоньибу лиц, группы Минчжонпха фракции Синминбу и группы Сим Рён Чжуна из Чхамибу.

Ушедшие из Чоньибу, а также группа приверженцев Чхок-сонхвэ из Чхамибу, группа Кунчжонпха из Синминбу отдельно создали так называемое Временное новаторское собрание, которое существовало параллельно с администрацией Кунминбу.

И, находясь под одной крышей Кунминбу, лидеры различных групп сидели спиной друг к другу и мыслили по-разному.

Так отвергая новое идеологическое течение и продолжая грызню между группировками, консервативные силы националистического лагеря, наконец, прекратили свое существование. Они не хотели идти на сражение с японскими захватчиками и проводили время за фракционной грызней и словесной полемикой потому, что у них не было твердой решимости добиться во что бы то ни стало возрождения Родины силами самой корейской нации.

История поставила перед нашей национально-освободительной борьбой неотложную задачу – сменить старое поколение на новое. Мы верили, что именно молодые коммунисты могут быть главными деятелями, призванными справиться с задачей по смене поколений.