Текст книги "В водовороте века. Мемуары. Том 1"

Автор книги: Ким Сен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Чем глубже я втягивался в передовые, марксистско-ленинские идеи, тем дальше отдалялся я от воспитания в училище «Хвасоньисук». Чем дальше я отдалялся от обучения в этом училище, тем глубже впадал я в духовные мучения. Меня мучила мысль, не значит ли мое отдаление от училища отказ от ожиданий людей, направивших меня в это училище, и нарушение воли отца, который вверил им мое будущее. Совестно было мне при мысли об О Дон Чжине, который пришел на похороны моего отца, преодолев далекий путь в сотни ли, утешал и советовал отправиться в училище «Хвасоньисук», сунув мне в карман дорожные расходы, о Ким Си У, налившем мне даже рюмочку вина по прибытии в это училище, о Чвэ Дон Оио Кан Чжэ Ха.

Чтобы быть верным своему долгу перед этими людьми, я должен был привыкнуть к воспитанию в училище, хотя им был недоволен. Можно было соблюдать приличия перед ними, если я буду учиться два года, забыв обо всем, а потом пойду в ту или иную роту и безропотно буду выполнять военную службу в Армии независимости. Ведь не могло же быть, чтобы нельзя было изучать новые идеи или вести работу по расширению фундамента Союза свержения империализма потому, что я служу в Армии независимости.

Однако было немыслимо из-за этаких приличий терпеть воспитание, которое я определил консервативным, и проводить время кое-как день за днем. Не хотелось мириться таким образом со старым образованием.

Тогда как же быть? Вернуться домой и вести домашнее хозяйство, взяв на себя работу аптеки вместо дяди, или поступить в другую школу в одном из городов – Шэньяне, Харбине или Гирине?

После тяжких мучительных размышлений я решил все же бросить учебу в училище «Хвасоньисук», уехать в Гирин и заниматься там в средней школе. Вместо Хуадяня я выбрал Гирин следующей станцией моего жизненного пути потому, что этот город являлся важным политическим центром Маньчжурии, где собирались множество деятелей антияпонского движения за независимость и коммунистов Кореи. Не случайно Гирин называли «вторым Шанхаем». Во Внутреннем Китае Шанхай был местом, где собирались корейские революционеры.

Я хотел вырваться из узких пределов Хуадяня, выйти на более широкое поприще и развивать по-настоящему коммунистическое движение, сделавшее первый свой шаг с созданием ССИ, на новой, более высокой стадии. Это была главная причина, почему я бросил учебу в училище «Хвасоньисук».

Первым в моей жизни крупным смелым шагом было то, что я покинул «Хвасоньисук» после полугодовых занятий и направился в Гирин. Вторым таким шагом можно назвать то, что я, формируя новую дивизию после совещания в Наньхутоу, сжег узел со «списками» причастных к реакционной шпионской организации «Минсэндан».

Поныне считаю, что тогда я поступил правильно, решив бросить учебу в училище «Хвасоньисук» и идти в Гирин, в гущу учащейся молодежи. Если бы я не покинул это училище вовремя и вертелся бы в его рамках, то замедлились бы настолько все процессы, приведшие корейскую революцию к бурному подъему в дальнейшем.

Члены ССИ очень удивились, когда я заявил, что пойду в Гирин, покинув училище. Я говорил им:

– Поскольку мы создали ССИ, то теперь необходимо распространять на различные районы его организации и идеалы. Невозможно ничего будет сделать, просиживая в училище «Хвасоньисук». По-видимому, от учебы в таком училище большой пользы не будет. После моего ухода вы тоже должны, пользуясь удобным случаем, занять надежные места или в отрядах Армии независимости, или на других подходящих участках и идти в гущу масс, расширяя сеть организаций ССИ. Вы все члены этой организации и потому обязаны находиться под ее единым руководством, где бы вы ни работали.

С некоторыми товарищами договорился о новой встрече в ближайшем будущем в Гирине.

По вопросу о моем уходе из училища я советовался и с Ким Си У.

– Мне не очень нравится учеба в училище «Хвасоньисук». Хотелось бы уйти в Гирин и учиться там в средней школе, хотя денег у меня на это нет. Посоветуюсь и с моей семьей. Как мне быть, по вашему мнению? – признался я откровенно.

Управляющий очень раздосадован был этим, но принятому мною решению не возразил.

– Коли у тебя такая решимость, помогу и я тебе. Посоветуюсь еще с друзьями. Как говорится, для каждого человека есть телега, которая ему нравится. Если тебе не нравится телега «Хвасоньисук», поезжай на своей собственной, – ответил он.

И у меня гора с плеч свалилась, когда так великодушно понял и поддержал меня Ким Си У, человек, который так радовался и приветствовал больше всех других мое поступление в училище «Хвасоньисук». Он посоветовал мне попрощаться и с начальником Чвэ Дон О как следует, чтобы тот не обиделся. Потом Ким попросил меня непременно зайти к нему, когда отправлюсь в Гирин после встречи с матерью.

Уговорить Ким Си У было не так трудно, чем я предполагал. Но расставание с начальником училища Чвэ Дон О было сопряжено с непереносимой мукой. Сначала он обиделся и долго говорил с досадой:

– Раз мужчина поставил перед собой какую-то цель, не к лицу ему отказываться от нее на полпути. Говоришь, что решил бросить учебу в нашем училище потому, что обучение в нем тебе не нравится. В наше тревожное время вряд ли найдется где-нибудь школа, где занятия по вкусу всем и каждому.

Он повернулся лицом к окну и долго смотрел на небо. На дворе падал хлопьями снег.

– Если училище наше не нравится таким талантливым курсантам, как Сон Чжу, то я тоже уйду отсюда, – проговорил он наконец.

Такие совершенно неожиданные его слова ошеломили меня, и я стоял молча, не находя себе места. Мне казалось, что я поступил слишком жестоко, говоря начальнику прямо в глаза, что не нравится мне образование в этом училище.

Спустя немного, успокоясь, он подошел ко мне и тихо положил руку на мое плечо.

– Я не буду вмешиваться в вопрос, у кого какая идеология: национализм или коммунизм, если только она нацелена на достижение независимости Кореи. Желаю тебе успеха от всей души.

Вышли на спортплощадку. Он еще долго и задушевно говорил мне хорошие слова, которые послужат мне уроком на всю мою жизнь. А снег падал и падал и на голову ему, и на плечи. Впоследствии я каждый раз, когда вспоминал образ начальника училища, провожавшего меня под хлопьями снега, раскаивался в своей оплошности, что не стряхивал с него снега, густо ложившегося ему на плечи…

Через 30 лет в Пхеньяне состоялась трогательная моя встреча с Чвэ Дон О. Я был Председателем Кабинета Министров, он – руководящим работником Консультативного совета бывших южнокорейских политических деятелей в Северной Корее по содействию мирному объединению. Но эта встреча была все же встречею ученика с учителем. Идеалы Союза свержения империализма, провозглашенные в Хуадяне, расцвели социализмом на этой земле, победно вынесшей суровые испытания войны.

– В конце концов были правы тогда Вы, Председатель Сон Чжу! – с улыбкою сказал он, называя мое детское имя.

Эти его слова вернули меня в далекое прошлое, на спортплощадку училища «Хвасоньисук», где падал тогда такой густой снег.

Старый учитель, проживший всю свою жизнь в политической обстановке, полной перипетий, подытожил этой короткой фразой ту беседу, что состоялась между нами тогда, 30 лет тому назад.

Моя мать тоже поддерживала то, что я бросил учебу в этом училище. Вначале она очень посерьезнела, узнав, что я покинул училище, но она успокоилась, когда я подробно объяснил ей, почему бросил учебу.

– Ты все время беспокоишься о плате за обучение. Человек не сможет ничего делать, когда он утруждает себя деньгами. Я обеспечу плату за обучение любыми средствами. А ты должен добиться своей цели непременно. Раз решил идти новым путем, иди крупными шагами.

Такой наказ матери глубоко вдохновил меня, вернувшегося в Фусун с новым замыслом.

В Фусуне я видел, как терзаются многие мои друзья, сидя дома, не найдя дальнейшего пути, друзья, с которыми я дружил, начиная со школьной скамьи. Из-за бедности они не смогли поступить в среднюю школу. И мне так захотелось пробудить их и повести по пути революции…

В то время я, только что образовав ССИ, решил пустить его корни в различные районы, и меня подмывало страстное желание заниматься какой-нибудь работой. Тогда я и создал детский союз Сэнар (Новый день – ред.) из патриотически настроенных детей города Фусуна и прилегающих к нему местностей. Это было 15 декабря 1926 года. Как показывает само название, этот союз был коммунистической организацией детворы, борющейся за новый день, когда будет свергнут японский империализм и возрождена Родина, за новый светлый день, когда будет ликвидировано старое и построено новое общество.

Образование детского союза «Сэнар» послужило важным моментом для расширения сферы деятельности ССИ. Внушительным был лозунг этого союза. Тогда мы выдвинули лозунг «Бороться за освобождение и независимость Кореи!» Чтобы осуществить его, мы поставили очередные задачи по изучению новых, передовых идей и активному разъяснению и пропаганде их среди широких масс и т. д.

Чтобы осуществить задачи этого союза, я определил его организационные принципы и систему работы, а также нормы жизни членов союза. До отъезда в Гирин я руководил их деятельностью.

26 декабря 1926 года на основе опыта организации ССИ и детского союза Сэнар я помог матери создать Антияпонское общество женщин.

После смерти отца мать активно включилась в революционную борьбу. В ту пору она повсюду создавала вечерние курсы не только в уездном центре Фусун, но и во многих окрестных селах, учила корейских женщин родному языку и воспитывала их в революционном духе.

Побыв некоторое время в Фусуне, я отправился в Гирин. По пути я зашел в Хуадянь к Ким Си У, как мы договаривались раньше.

Он сказал, что Ким Са Хон был близким другом моего отца, и дал мне письмо, написанное в его адрес. В письме он просил его помочь мне поступить в школу. Это было моим последним свиданием с Ким Си У.

Ким Си У один из тех, которых я не могу забыть. Он произвел на меня неизгладимое впечатление. Скупой на слова, он сделал многое во имя независимости страны. Он занимался просветительской работой среди масс и воспитанием подрастающего поколения, покупкой оружия и обеспечением денежного фонда, провожал подпольщиков, отправляющихся внутрь страны, передавал секретные документы и материалы, вел работу по объединению вооруженных организаций и обеспечению единства их действий. Почти не было сферы, которой не касался бы этот человек.

Он не только активно помогал моему отцу в его деятельности, но и со всей искренностью поддерживал также мою работу. Именно Ким Си У стоял на страже на улице в тот день, когда мы создавали Союз свержения империализма, и радовался этому больше всех.

И после разлуки со мной Ким Си У, продолжая эксплуатировать Енпхунскую рисоочистительную фабрику, снабжал Армию независимости продовольствием, оказывал активную помощь корейским учащимся. Когда в Китае шла гражданская война, он, работая председателем Комитета по содействию революции, прилагал большие усилия для охраны жизни и имущества корейцев от посягательств японской армии и войск Чан Кайши, невзирая на неимоверные страдания.

Ким Си У вернулся на Родину в 1958 году. На протяжении всей своей жизни он делал столь многое в интересах нации, но никогда ни слова не молвил об этом. В результате я тоже не мог узнать, где он находился. Он рассказал своим детям о том, какие отношения имел он с моим отцом и со мной, только тогда, когда заболел в Чончхоне тяжелой болезнью и знал, что ему осталось всего лишь несколько дней до смерти.

Выслушав слова отца, сын его изумился и сказал ему:

– Почему ты ни разу не посетил Полководца, имея такую глубокую связь с ним? Он будет очень рад, когда увидит тебя. Сейчас Полководец руководит на месте работой нашего Чончхона. Хоть сейчас пригласить бы его в наш дом, если ты сам не можешь встать. Это же твой долг.

Тогда я действительно руководил на месте работой уезда Чончхон.

Выслушав сына, Ким Си У упрекнул его:

– Перед смертью я говорю вам о прошлых событиях не для того, чтобы вы воспользовались чьей-либо милостью, а для того, чтобы вы, зная историю жизни своей семьи, тоже были преданны Полководцу и поддерживали его изо всех сил. Нельзя задерживать Полководца, занятого государственными делами, хотя бы и на одну минуту…

Вообще Ким Си У был таким прямодушным и добрым человеком. Если бы он последовал совету сына, он, конечно, встретился бы со мною и я тоже увидел бы его. Но этому не суждено было сбыться. И эту досаду я не смогу подавить в себе никогда…

Каждый раз, когда я вспоминаю о периоде, когда я учился в училище «Хвасоньисук» и создавал ССИ, встает в моей памяти наш дорогой Ким Си У. Нельзя и говорить о моей жизни в Хуадяне в отрыве от Ким Си У. Это он оказывал нам наибольшую, неизвестную людям помощь в те незабываемые дни, когда мы в Хуадяне распространяли новые идеи и организовывали ССИ.

ССИ смог вырасти и стать железной когортой непобедимых борцов благодаря тому, что пользовался активной поддержкой таких верных людей, как Ким Си У.

Запечатлев в сердце ожидания такого народа, я отправился в Гирин с далеко идущими замыслами и твердой решимостью осуществить их на деле.

5. Ли Гван Рин, героиня Армии независимости

Когда я вернулся в Фусун, бросив учебу в училище «Хвасоньисук», у нас дома гостило немного деятелей движения за независимость по сравнению с прошлым. Было слишком тихо и грустно в доме, где раньше чуть ли не каждый день бывали гости.

В Фусуне произвел на меня неизгладимое впечатление образ Ли Гван Рин. Она проживала в нашем доме после смерти отца. Говорили, что О Дон Чжин прислал ее в наш дом со словами: «Ты, Гван Рин, обязана многим Ким Хен Чжику, и твой долг – идти в Фусун и хорошенько помогать матери Сон Чжу».

Ли Гван Рин жила вместе с моей матерью, занимаясь работой Южноманьчжурской федерации по просвещению женщин.

Она была женщина стойкого и оптимистичного характера, владела глубокими знаниями и военным искусством, была очень красива, отличалась твердой волей и мужеством. Пожалуй, тогда в Корее не было больше такой знаменитой женщины, как Ли Гван Рин.

В ту пору феодальные обычаи давали себя знать так сильно, что женщины были вынуждены даже закрывать лицо вуалью, выходя на улицу. А Ли Гван Рин даже ездила на коне, одевшись в мужскую одежду. И люди смотрели на нее с удивлением, будто пришла она из другого мира.

Впрочем, спустя несколько дней после возвращения домой я заметил, что у нее как-то меньше стало бодрости, чем раньше.

Она очень удивилась, узнав, что я бросил учебу в училище «Хвасоньисук». Это было понятно. Не легко было поступить в это военное училище даже при желании, и всем не терпелось попасть туда, а тут я покинул его.

Однако, выслушав подробно о причине моего ухода из училища, она сказала, что я принял правильное и смелое решение, и поддержала мою решимость отправиться в Гирин. Но в то же время и грусти своей скрыть не могла.

По-видимому, такой толчок дал ей мой поступок, то, что я отверг училище националистического толка и порвал с ним идейно. Тогда предприимчивая, быстро все воспринимающая Ли Гван Рин, несомненно, глубже чуяла конец Армии независимости и национализма, увидев и такое изменение в моей жизни. И мать тоже сказала, что она переменилась во многом и на днях стала еще больше молчаливой и тихой.

Сначала я просто думал, что это выражение своего рода муки, наблюдаемой обычно у незамужней женщины такого возраста. Тогда ей было 28 лет. То был период раннего бракосочетания, когда 14 —15-летних девушек уже выдавали замуж, закрутив им косы в пучок. А на девушек лет 28 все махнули рукой, говоря, что они в жены уже не годятся. И было не мудрено, что терзается душою из-за своего будущего такая «старая дева», как Ли Гван Рин, что упустила брачный возраст.

Все чаще теперь наблюдался у нее такой мрачный вид, и однажды я спросил ее, почему так осунулось и помрачнело у нее лицо.

Она со вздохом ответила, что время течет неудержимо, а дела, а жизнь не идут, как тебе того хочется.

– При жизни твоего отца, Сон Чжу, я не знала усталости, пройдя пешком хотя сто и двести ли в день. Но после его смерти не идет у меня на лад никакое дело. Может даже ржаветь пистолет у меня на поясе. Просто беда, что не на кого мне полагаться. Армия независимости, наверное, не успеет сделать своего большого дела, на какое мы рассчитываем. Сейчас она в плачевном положении. Непонятно, о чем там думают наши старики в верхушке. Они только важничают перед другими и даже не выходят на работу. Здоровенные мужчины, способные воевать, а увлекаются лишь своей семейной жизнью. А парни только и знают нюхать пудру девушек… Несколько дней назад один юноша, слывший удалым бойцом, женился, вышел из Армии независимости и укатил в Цзяньдао. Люди дают тягу один за другим, оглядываясь вокруг, беря пример с других. Пусть женятся те, кому подошла пора, но кто будет добиваться независимости Кореи, когда после женитьбы бросают винтовки? Непонятно, почему они ведут себя так недостойно, – проговорила она с досадой.

Только теперь я понял ее мучение и уныние. Эта девушка отдала себя движению независимости, не выйдя даже замуж, а здоровенные мужчины, бросив ружье, удирают, ища себе тихое пристанище. И она не могла не негодовать против этого.

Ли Гван Рин вела жаркие бои с японскими солдатами и полицейскими, переправляясь через реку Амнок с шестизарядным револьвером на поясе, тогда как девушки, получившие образование, ходили в модных нарядах, охваченные новым веянием цивилизации.

Думаю, в истории нашей страны редки случаи, когда женщина, одевшись в мужскую одежду и заткнув пистолет за пояс, стала профессиональным воином и встала на борьбу с чужеземным врагом. Я высоко оцениваю поступок Ли Гван Рин и потому вспоминаю о ее жизненном пути, выделив это отдельной темою в своих мемуарах. Просто немыслимо было, чтобы в нашей стране, где пустила глубокие корни привычка уважать мужчин и презирать женщин, женщины ринулись на поле боя с пистолетом в руке.

Факт, что в прошлом женщины нашей страны сопротивлялись чужеземным агрессорам в разные периоды разными методами. Но, несмотря на всю разницу этих методов, мы можем видеть здесь одну общность. То есть в большинстве случаев их сопротивление проявлялось в пассивной форме, основанной на феодально-конфуцианской верности.

Каждый раз, когда вторгались иноземные захватчики, мучили и убивали народ нашей страны, женщины укрывались в глубоких горах или в буддийских храмах, чтобы не допустить им опозорить себя и нарушить их целомудрие. А женщины, не успевшие укрыться, сопротивлялись врагу, идя на самоубийство. Во время нашествия японских самураев в году Имчжин число вот так погибших патриоток, зарегистрированных в масштабе страны, превысило более чем в 30 раз число верных патриотов, павших в бою. По этому факту можно представить себе, какую незыблемую верность сохраняли женщины нашей страны.

Говорят, что когда Чвэ Ик Хен погиб за Родину на острове Цусима, устроив голодовку, его жена после трехлетнего траура покончила с собой, следуя за мужем.

И с точки зрения человеческой морали следовало бы достойно оценить такой поступок как самое благородное выражение преданности Отечеству и верности мужу.

Известно, тут есть проблема, над которой следует задуматься. Когда все будут умирать, то кто же будет бить напавшего на страну врага, кто будет ее защищать?

С модернизацией государства произошли изменения и в образе мыслей наших женщин и в их взглядах на жизнь. Женщины нашей страны, сопротивлявшиеся врагу пассивными методами – методами укрытия и самоубийства, участвовали вместе с мужчинами в антияпонских демонстрациях, встав грудью против штыков солдат и полицейских, кидали бомбы во вражеские учреждения.

Однако, кроме Ли Гван Рин, не было другой женщины, которая взяла бы в руки ружье и в течение 10 с лишним лет участвовала бы в вооруженном сопротивлении на чужбине как боец Армии независимости.

Ли Гван Рин была хороша собою, и ей стоило немало усилий, чтобы избавиться от ухаживающих за нею мужчин, которые находились везде. Красота, знания и семейная обстановка давали ей возможность преподавать в школе или жить роскошно, безбедно и без зависти, выйдя замуж за хорошего человека. Но она без малейших колебаний отдала всю себя движению независимости.

Отец ее принадлежал к средним слоям имущего класса. Он сам обрабатывал свою землю в Сакчжу, владея несколькими гектарами пашни, лесом и домом из комнат в 10 кан, крытым хотя бы и соломенной крышею.

Когда Ли Гван Рин было 12 лет, ее отец потерял жену и через два года вторично женился на 16-летней девушке. Ли Гван Рин не могла звать матерью женщину, которая старше ее всего на два года. К тому же отец, строго соблюдавший феодальные обычаи, не захотел послать дочь в школу, когда ей минуло уже 15 лет, а думал только найти ей подходящего жениха и выдать ее замуж.

Ли Гван Рин завидовала подругам, ходившим в школу, и постоянно упрашивала отца послать ее в школу. Отец на это не пошел. И вот в свои 15 лет она убежала из дому, недовольная его отказом. Когда его не было дома, она тайком пошла на реку Амнок и, оставив у лунки платье и обувь, ушла прямо в Ичжу. Там она при помощи дальнего родственника поступила в Янсильскую школу. Училась около полугода спокойно, а осенью написала отцу письмо с просьбой прислать ей плату за обучение.

Отец проживал все это время в слезах, считая, что дочь утонула в реке. Вдруг получив ее письмо, он обрадовался, что она жива, и тут же направился в Ичжу. И придя, сказал ей:

– Теперь я не буду мешать тебе учиться. Пиши мне в любое время, когда тебе что-нибудь понадобится.

С тех пор Ли Гван Рин с головой окунулась в занятия без тревоги за деньги, нужные для платы за обучение. Она добилась высокой успеваемости, и администрация школы рекомендовала ее в отделение домашнего искусства Пхеньянского женского колледжа.

Продолжая учебу год, другой, она стала постигать и мирские явления, и вступила в Корейское национальное общество по рекомендации моего отца. Так стала она участвовать в подпольной деятельности как достойный член революционной организации. Именно к этому времени она усвоила от моего отца идею «чивон». Она вела подпольную работу по вовлечению в организацию товарищей из учащихся Пхеньянского женского колледжа, Сунсильской средней школы, Суньиской женской школы и Квансонского колледжа.

Иногда она посещала Мангендэ, идя как бы на экскурсию. Находясь в нашем доме, она то обсуждала с моим отцом какие-то возникшие у нее вопросы, то помогала моей матери в ее работе.

В те времена еще не были налажены пути сообщения, но весною многие учащиеся Сунсильской средней школы и Квансонского колледжа, взяв с собой обед, ходили на прогулку в Мангендэ, известное своей чудесной природой.

А как вспыхнуло в Пхеньяне Первомартовское народное восстание, Ли Гван Рин мужественно встала во главе демонстрантов. Когда же демонстрация была приостановлена, она вошла в общежитие и, сделав передышку, вновь вышла на улицу и, скандируя лозунги, вдохновляла подруг по учебе на продолжение борьбы. А когда восстание потерпело поражение и начался повальный арест организаторов демонстрации, она вернулась в родной край и стала профессиональным деятелем движения за независимость. Она решила для себя так: нельзя заниматься учебой, отсиживаясь в школе, пока не будет спасена порабощенная страна. Вначале работала управляющим делами молодежного союза Кванчже, созданного О Дон Чжином.

Еще до перехода в Маньчжурию Ли Гван Рин застрелила из пистолета двух японских полицейских в родном краю и бросила их трупы в лунку на реке Амнок, что ошеломило людей, и не только этого края. Весь окружающий мир был потрясен поступком неизвестного патриота.

После вступления в Армию независимости она проникала в Корею для сбора средств в фонд военных расходов. Однажды она попала в лапы полицейскому и подверглась допросу. Сложилась опасная обстановка, так как в узелке у нее был пистолет. Узелок этот она несла на голове. Полицейский настойчиво требовал развязать узелок, она же, делая вид, будто развязывает узелок, быстро выхватила пистолет, расправилась с полицейским, утащив его в лес.

Она часто ходила в Корею для сбора военного фонда, и на этом пути бывали у нее всякие случаи. Как-то раз она, получив задание от О Дон Чжина, вела работу по сбору средств в военный фонд в районах провинции Южный Пхеньан. Собрав средства, она вместе с членом организации, действовавшей внутри страны, возвращалась в штаб. По пути они заночевали в Саньдаоване. Члены другой вооруженной группы, находившейся в этой округе, напали на них и, угрожая пистолетом и стреляя в воздух, требовали отдать деньги. В руках Ли Гван Рин и сопровождавшего ее мужчины было несколько сотен вон. Он, перепуганный, покорно отдал деньги, которые были у него. Но она не отдала ни гроша, а, наоборот, отогнала налетевших громким криком…

В период, когда мы развернули антияпонскую вооруженную борьбу, в партизанских отрядах было много храбрых женщин-бойцов, но раньше не было в Корее подобных Ли Гван Рин женщин. В колледже она освоила лишь вышивание и швейное мастерство за столом, а тут проявила такое мужество и отвагу. Одно время газеты «Тоньа ильбо» и «Чосон ильбо» громко шумели о Ли Гван Рин.

Она была также женщиной, обладавшей незыблемой верностью и стойкой волею.

После Первомартовского народного восстания активизировалась в Южной Маньчжурии работа по объединению организаций движения за независимость. Но эта работа не шла успешно потому, что все организации, пренебрегая каждая работою другой группы и выдвигая себя на первый план, преследовали корыстную цель. Каждый раз дискуссия об объединении буксовала и кончалась бесполезными разговорами и трениями.

В целях преодолеть эту трудность, с которой столкнулось движение по объединению, мой отец решил привлечь в эту работу ветеранов движения за независимость. Первым кандидатом на это был назван Рян Ги Тхак. Было нелегким делом привести из Сеула в Южную Маньчжурию этого человека, находившегося под надзором врага. После глубокого раздумья отец поручил это задание Ли Гван Рин и послал ее в Сеул с письмом этому ветерану.

Рян Ги Тхак пользовался большим влиянием среди националистов. Он родился в семье филолога в Пхеньяне. Давно он прилагал огромные усилия к воспитанию масс в духе антияпонской борьбы и независимости, проводя патриотическую деятельность на страницах газет и педагогическую работу. Он был известен тем, что составил первый в Корее «Корейско-английский словарь» и руководил движением за погашение японских кредитов. Он много лет сидел в тюрьме по «делу 105-ти», был причастен и к обществу Синминхвэ (Общество нового народа – ред.), Шанхайскому временному правительству (член Государственного совета), Революционной партии Корё (председатель). Он вместе с О Дон Чжином создал также Чоньибу. С учетом такой истории деятельности участники движения за независимость уважали его независимо от своей принадлежности к группировке.

Ли Гван Рин, прибывшая в Сеул, была схвачена сыщиками и брошена в камеру предварительного заключения Чонроского полицейского участка. Каждый день палачи подвергали ее жестоким пыткам – то вливали в ноздри воду с молотым красным перцем, то запускали бамбуковые иглы под ногти, то подвешивали к потолку, закрутив обе руки за спину. Иногда заставляли ее лежать на полу и, положив на ее лицо доску, давили на нее ногами. Пинали, били и топтали, требуя сказать, откуда она – из Китая или из России, и с какой целью явилась сюда. Наконец налепили на обе ноги зольное тесто и, облив его керосином, поджигали его, угрожая сжечь ее.

Но Ли Гван Рин не сдалась и упорно протестовала:

– Я безработная и брожу в поисках работы. Пришла в Сеул работать домашней портнихой или няней у какого-нибудь богача. Зачем вы так мучите ни в чем не повинного человека?..

Ли Гван Рин так настойчиво сопротивлялась, что полиция была вынуждена выпустить ее на волю через месяц.

Но она не могла даже передвигаться. В конце концов, собрав остаток сил, вернулась в Синцзин вместе с Рян Ги Тхаком.

По прибытии в Синцзин она слегла из-за последствий тяжких пыток. Коллеги, ухаживавшие за ней, пригласили старого доктора для осмотра, когда болезнь не только не отступала, но еще и усиливалась. Доктор пощупал пульс и установил вздорный диагноз, что она беременна. Может быть, это была ирония старого доктора, который вздумал вдруг пошутить с известной красавицей.

Ли Гван Рин, ошеломленная, упрекнула доктора, что он говорит вздор. Но он повторил, что она беременна. Не успел он и слова сказать, как она бросила в него деревянную подушку, на которую клала голову, и закричала:

– Ты, проклятый, зачем так глумишься над молодой женщиной, что не вышла даже замуж и воюет с ружьем в руках, участвуя в движении за независимость! Какая тебе польза от оскорбления меня? А ну, скажи еще раз!

Перепуганный доктор убежал, не успев даже надеть обувь…

Мой отец ценил такую дерзновенность Ли Гван Рин и давал ей много важных заданий. Она справлялась с любым его поручением. По заданиям моего отца она ходила в Пхеньян и Сеул, выполняла срочные задания по обеспечению связи, вела просветительную работу среди женщин.

Когда мой отец работал внутри страны, Ли Гван Рин сопровождала его для охраны и оказания помощи. Она преодолевала пешком десятки тысяч ли. Ходила в Ичжу, Сакчжу, Чхосан, Канге, Пектон, Хвэрен и другие северные пограничные районы, в Цзяньдао, а также в Сунан, Кандон, Ынрюр, Чэрен, Хэчжу и другие западные районы Кореи, даже в провинцию Кенсан. Почти не было такого места, куда не ступала бы ее нога.

В ту пору Ли Гван Рин была первой корейской девушкой, которая переходила через гору Пэкту.

Так в свою золотую молодость, которую люди хотят проводить наиболее благословенно в своей жизни, она под дождем и снегом на чужбине служила в армии, выполняя непосильную для женщин задачу.

У меня щемило в груди, когда я видел, как мучится из-за идущего к закату движения за независимость эта женщина, которая со всей яростью развернула энергичную деятельность везде и всюду в тревожном мире, заткнув за пояс два пистолета и горя пламенным чувством патриотизма.

Когда я начал готовиться к отъезду в Гирин, Ли Гван Рин сказала, что она тоже, как я, впредь будет делать что-то в Гирине. Но она не смогла осуществить это свое решение…

Учась в Гирине, я видел ее два-три раза в доме Сон Чжон До. Она попросила меня рассказывать о современном положении, и я долго говорил ей о перспективах революции нашей страны. Она сказала, что ей нравится наш метод работы, но по-прежнему не могла вырваться из рамок Чоньибу. Ли Гван Рин относилась к кругу левых националистов, она одобряла коммунизм, но не могла поддерживать его своими действиями.