Текст книги "В водовороте века. Мемуары. Том 2"

Автор книги: Ким Сен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Из бесед с крестьянами я узнал, что работники сельского совета неравномерно распределяют среди крестьян некоторые виды пищепродуктов и предметов первой необходимости, поступающие из Гунчжулинского торгового пункта, и в корыстных целях используют их не по назначению. Чтобы уточнить достоверность таких фактов, я направил одного товарища в Гунчжулин. Вернувшись, он сказал, что сельский совет прогнил насквозь. Доложил, что фактически его работники, злоупотребляя Деньгами, собранными от крестьян, набивают себе карманы.

Почти всеми делами сельского совета по своему усмотрению распоряжался один сельский староста. Пагубно сказывалось своеволие и полное игнорирование мнений масс. Простые не вмешивались в дела, и никто не мог узнать о тех или иных недостатках совета. В условиях, когда на революционных началах меняются и люди, и жизнь, и стиль работы, прежняя организационная структура сельского совета и устаревшие методы деятельности не позволили ему работать в соответствии с требованиями масс.

Мы созвали совещание с участием руководящих кадров сельского совета, старост всех селений и председателей организаций Крестьянского союза. На совещании подвели итоги деятельности сельского совета и перестроили его в комитет самоуправления.

И этот новый комитет прекрасно заработал по нашим планам в направлении ликвидации субъективизма и самоуправства и максимального проявления демократии в своей деятельности.

Мы уделяли большое внимание работе Гунчжулинского торгпункта по продаже риса, находящегося в ведении комитета. Чтобы продавать рис, крестьянам Уцзяцзы приходилось гонять тележки в запряжке лошадей или волов до Гунчжулина за 40 километров. При спаде цен на рис нужно хранить его в определенном месте, при подорожании цен продавать его более выгодно экономически. Но в то время в Гунчжулине хранить его было негде, и привезшим его крестьянам приходилось продавать его кому попало, не считаясь с ценами. Чтобы не было такого ущерба, хлеборобы Уцзяцзы создали осенью 1927 года в Гунчжулине свой торгпункт по продаже риса.

И мы в этот торгпункт направили людей с самой доброй и надежной репутацией из числа членов массовых организаций Уцзяцзы. Были посланы туда на помощь бойцы КРА, например, Ке Ен Чхун, Пак Гын Вон и Ким Вон У. Итак мы держали в своих руках этот торгпункт. Потом эта торговая точка не только выполняла функцию легального торгового органа, помогающего крестьянам в быту, но и осуществляла конспиративную задачу по обеспечению связей между революционными организациями и передаче нужных материалов КРА.

Таким образом мы перестроили сельский совет в комитет самоуправления и создали под его ведением легальное торговое учреждение, помогающее делу революции, такое, как Гунчжулинский торговый пункт по продаже риса. И это, можно сказать, являлось еще одним опытом нашей революционной борьбы, накопленным в начале 30-х годов.

Когда мы были в Уцзяцзы, подпольщики были направлены в различные районы Маньчжурии с целью умножения сети организаций и расширения поприща нашей деятельности. В то время несколько подпольщиков пошли и в Кайлу. Поработал здесь и Пак Гын Вон – член ССИ, выпускник училища «Хвасон ьисук».

В Кайлу жило много монголов. Местные жители далеко отстали от цивилизованного мира. Так, при заболевании они не умели лечить никакую болезнь и только молились святому духу. Поэтому наши товарищи каждый раз брали с собой лекарства и давали их больным. Эффект был заметным. После этого в Кайлу к корейцам стали относиться более добродушно.

Для повышения политических и деловых квалификаций руководителей организаций мы проводили семинары, в которых участвовали руководители и другие активисты всех организаций.

Каждым вечером я с Чха Гван Су и Ке Ен Чхуном поочередно по два-три часа выступали с лекциями, темы которых – самобытная революционная линия и тактико-стратегический курс Калуньского совещания, методы политической работы в массах, методы расширения и качественного укрепления организаций, методы воспитания членов организаций и руководства их жизнью в организациях.

И после семинарских занятий мы приглашали к себе руководителей местных организаций и знакомили их с различными методами работы по созданию организаций, подготовке актива, распределению поручений, подведению итогов выполнения заданий и ведению собраний и бесед.

Командный состав села Уцзяцзы уверенно шел в массы. Мы приложили много усилий и для просвещения и воспитания жителей Уцзяцзы.

Первоочередное внимание было уделено делу обучения.

Мы подобрали способную молодежь из бойцов КРА и членов подпольных организаций и направили ее на преподавание в Самсонскую школу. Мы помогали учителям самим перестроить содержание обучения на революционных началах. После того как мы начали вести работу учебного заведения, из учебной программы были удалены те старые предметы, которые насаждали идеи национализма и феодального конфуцианства, внедрены новые политические дисциплины. К тому времени в Самсонской школе отменили систему платного обучения. Расходы на содержание школы взял на себя комитет самоуправления. С зимы того года все дети Уцзяцзы, достигшие школьного возраста, учились в школе бесплатно.

Впоследствии мы в Программу Лиги возрождения Родины из десяти пунктов включили статью об обязательном бесплатном обучении, но на самом деле корейские коммунисты впервые запланировали и практически осуществили бесплатное образование именно в Гуюйшу, Калуне и Уцзяцзы. Чинменская школа в Калуне, Самгванская школа в Гуюйшу и Самсонская школа в Уцзяцзы – все они являются знаменательными учебными завепениями, в которых впервые осуществилось бесплатное обучение в истории образования нашей страны.

Мы позаботились и о вечерних школах для молодежи, людей среднего возраста и женщин, которые не получили школьного образования.

Такие школы я создал не только в главном, но и в окрестных поселках, приняв в них всех молодых людей.

Исходя из опыта выпуска «Большевика» в Калуне, мы издали в Уцзяцзы журнал «Ноньу» («Крестьянские друзья» – ред.), который сыграл роль печатного органа Крестьянского союза. В «Большевике» писалось так, что было немного трудновато для понимания, а на страницах «Ноньу» печатались статьи, легко доступные пониманию крестьян, стиль заметок был лаконичен и прост. «Ноньу», как и «Большевик», распространялся вплоть до Цзяньдао.

В то время мы через школьников широко распространяли среди сельских жителей революционные песни. Один раз разучили в школе песни «Красное знамя» и «Гимн революции» – и на следующий же день их запело все село.

В Уцзяцзы мы создали бригаду художественной самодеятельности. Коллектив самодеятельных артистов, руководимый Ке Ен Чхуном, работал активно, базируясь, главным образом, на Самсонской школе.

И я вплотную взялся за отработку либретто оперы «Цветочница», которое начал писать еще в Гирине. Репетиции оперы проводились уже тогда неоднократно в опытном порядке. Когда вышла из-под моего пера литературная основа, Ке Ен Чхун вместе с составом драматургического кружка Самсонской школы приступил к художественному изображению произведения.

Оперу мы поставили в большом зале Самсонской школы в день 13-й годовщины Октябрьской революции.

После освобождения страны эта опера надолго «зарылась в землю». В начале 70-х годов это произведение было выпущено в свет под руководством секретаря ЦК партии по организационным делам нашими писателями и деятелями искусства в совершенном виде в формах кинематографии, оперы и романа. Над этим он немало потрудился.

В обстановке полной поддержки жителей Уцзяцзы мы за короткий срок сумели превратить деревню Ляохэ в надежную базу КРА. Работу с крестьянами мы, конечно, проводили и раньше в окрестностях Гирина и под Чанчунем, но не так последовательно, как в Уцзяцзы, превращенном в революционное село.

На все, что было сделано нами в Уцзяцзы, удивленными глазами посмотрел и курьер Коминтерна Ким Гван Рер.

Мы, разработав самобытную революционную линию, прокладывали путь революции на самостоятельных началах, и Коминтерн стал обращать на нас свое пристальное внимание. В Восточном бюро Коминтерна, наверное, шло о нас много разговоров. «В Корее появились революционеры новой смены, в корне отличающиеся от прежних коммунистов, эти силы ни к какой группировке не принадлежат, они действуют самостоятельно без громкой шумихи, имеют надежную опору в массах. Что это за люди такие?» – с таким любопытством, пожалуй, Коминтерн и послал к нам своего курьера.

Из харбинского пункта связи Ким Гван Рер приехал к нам в Уцзяцзы. Он встретился с нашими товарищами, руководителями революционных организаций, а также с знатными деревни. После бесед со многими людьми курьер встретился и со мной. Он высказал много вдохновляющих слов насчет нашей работы. «Молодые коммунисты Кореи, – говорил он, – прокладывают самобытный путь в коммунистическом движении и национально-освободительной борьбе в колонии, накопили немало опыта». Курьер выразил активную поддержку нашей революционной линии и нашего курса. Он очень удивился нашей линии на сформирование единого антияпонского национального фронта.

– Сейчас в международном коммунистическом движении, – говорил он, – идут серьезные дискуссии насчет вопроса: как определить круг тех, кто поддерживает революцию и сочувствует ей, а вы, вижу, идете рука об руку с силами твердолобых националистов, с верующими и даже с имущими слоями населения. Как это понимать?

– Революцию, – отвечал я ему, – нельзя вести меньшинством коммунистов, одними силами рабочих, батраков и бедняков. На свержение японского империализма надо мобилизовать и все промежуточные силы. Не знаю, как в другой стране, но в Корее большинство национальной буржуазии и даже верующие выступают против внешних сил. Революции не хотят только незначительные силы: кучки помещиков, компрадорской буржуазии, прояпонских элементов и национальных предателей. Мы хотим мобилизовать всех людей, кроме них, на общенациональное сопротивление. Секрет достижения независимости Кореи силами самих корейцев состоит в том, чтобы завоевать на нашу сторону все антияпонские силы.

Выслушав мое объяснение, курьер сказал:

– Вы не ограничиваетесь классикой и все дела решаете творчески и самобытно. Это мне больше всего нравится.

Потом он предложил мне учиться в Москве:

– Вы человек перспективный. Важна, конечно, практика, но надо учиться.

Ким Гван Рер раскрыл перед мной чемодан, где были костюм, сорочка, галстук и ботинки. Потом продолжал:

– Коминтерн возлагает большие надежды на вас и это вам рекомендует. Вам лучше бы на это согласиться.

В Коминтерне ему, наверное, приказали уговорить меня и направить в Москву. Я ему ответил:

– Большое спасибо вам за внимание. Но я пойду в Восточную Маньчжурию в народ. Если я буду кушать в Советском Союзе хлеб, то, может быть, стану пророссийским. Но таким быть не хочу. И без того у меня в сердце больно, что в Корее так много фракций – Эмэльпха, Хваёпха, Сеульпха[15]15
  Фракция Сеульпха – одна из фракционных группировок в коммунистическом движении раннего периода в Корее. Ее основную силу составляли выходцы из Сеульского общества молодежи, организованного в январе 1921 г. – 202.


[Закрыть] и т. д. Нельзя же мне следовать по стопам таких людей. А марксизму-ленинизму буду учиться по книгам…

Было время, когда Чха Гван Су, Пак Со Сим и другие мои товарищи тоже предлагали мне поехать учиться в Москву. Они уже в Толоцзы подготовили все предметы первой необходимости для будущей моей учебы за рубежом.

В последней декаде декабря того года в Уцзяцзы я созвал совещание командного состава КРА и руководителей революционных организаций. Цель нашего совещания состояла в том, чтобы обобщить уроки и опыт борьбы за претворение в жизнь курса Калуньского совещания и еще более расширять и развивать революционное движение на высоте требований сложившейся ситуации.

Япония, размахивая железной палицей милитаризма, мобилизовала все свои государственные силы на форсирование подготовки к агрессивной войне для захвата новой колонии и расширения своей территории. Все преграды с этого пути она беспощадно сметала.

Мы собирались, прежде чем Япония напала на Маньчжурию, занять свои позиции в Восточной Маньчжурии и быть начеку на случай агрессии. Чтобы выйти в Восточную Маньчжурию, нужно было подвести итоги деятельности в Средней Маньчжурии и принять необходимые меры для подготовки к вооруженной борьбе. С такой целью было созвано Уцзяцзыское совещание.

В нем приняли участие весь актив КРА и все руководители революционных организаций. Из Цзяньдао, из районов Онсона и Чонсона приехали Чхэ Су Хан и многие другие руководители революционных организаций, несмотря на 30-градусный трескучий мороз. До этого они даже не знали в лицо друг друга. На совещании многие молодые революционеры познакомились друг с другом, обменялись теплыми чувствами и серьезно обсуждали вопросы о будущем корейской революции.

Фокусом обсуждаемых проблем на совещании была заметная активизация деятельности в Восточной Маньчжурии. Мы твердо решили перенести основную арену своей борьбы в Восточную Маньчжурию. Эта проблема не терпела дальнейшего отлагательства и в свете новой революционной ситуации. Вот почему я, хотя и находился в Уцзяцзы, никогда не забывал о Восточной Маньчжурии, с нетерпением ждал того дня, когда я отправлюсь туда.

На совещании я выдвинул и другие задачи: ускорить подготовку к антияпонской вооруженной борьбе, укрепить солидарность с международными революционными силами.

Весь процесс совещания ярко продемонстрировал нашу Решимость перейти от молодежно-ученического движения и подпольного движения в деревнях к стадии вооруженной борьбы и нанести врагу решительный удар. Если Калуньское совещание сконцентрированно обобщило волю корейской нации оружием победить японский империализм и добиться возрождения Родины, то совещание в Уцзяцзы, еще раз подтвердив эту волю, осветило прямой путь к битве великой антияпонской войны.

Образно говоря, на полосе от Калуньского совещания до весеннего Минюегоуского, Сунцзянского и зимнего Минюегоуского совещаний 1931 года Уцзяцзыское совещание навело мост к решающей битве с империалистами Японии, на которую шли мы, молодые коммунисты.

В 30-е годы наше молодежно-ученическое движение, наконец, вступило в стадию вооруженной борьбы. При этом Уцзяцзы, можно сказать, сыграл роль трамплина.

Когда я уходил из Уцзяцзы, Мун Чжо Я, со слезами провожал меня целый десяток ли.

10. Незабываемые люди

Как-то раз в Пхеньяне мне довелось встретиться с Фиделем Кастро и долго разговаривать с ним о боевом опыте периода антияпонской революционной борьбы. Тогда гость задавал мне массу вопросов. Один из них – как мы решали вопрос с продовольствием в вооруженной борьбе?

Я ему говорил: был и метод решения вопроса с продовольствием путем захвата его у врага, но народ постоянно предоставлял нам продовольствие.

И в годы молодежно-ученического движения и подпольной деятельности местное население кормило нас и предоставляло нам ночлег.

Шанхайское временное правительство и такие организации Армии независимости, как группировки Чоньибу, Синминбу и Чамибу, учреждали по-своему законы, собирали с населения денежные пожертвования и средства в фонд армии, но мы так не поступали. Было время, когда мы нуждались в деньгах для революционной деятельности, но нам нельзя было учреждать закон о взимании налогов с населения. Привязав его к каким-либо законам или правилам, ходить с приходно-расходной книжкой под мышкой, чтобы собирать деньги – с чьего дома сколько, а с другого-то сколько, – такой метод вообще не соответствовал нашим идеалам. Наша позиция была такова: если население даст – берем, а не даст – и то ничего.

Но население, в какой бы обстановке оно ни находилось, рискуя жизнью, помогало нам. Оно, будучи пробужденным и мобилизованным, всегда проявляло заботу о нас, революционерах, как о своих родных детях. Поэтому мы всегда верили в народ. У нас не было случая, чтобы мы голодали хоть разок там, где есть народ.

Начав борьбу с голыми руками, по существу с нуля, мы могли победить лишь благодаря тому, что народ активно поддерживал нас и оказывал нам содействие. Хен Чжон Ген, Ким Бо Ан, Сын Чхун Хак из Гуюйшу, Рю Ен Сон, Рю Чхун Ген, Хван Сун Син, Чон Хэн Чжон из Калуня, Пен Дэ У, Квак Сан Ха, Пен Даль Хван, Мун Си Чжун, Мун Чжо Ян, Ким Хэ Сан, Ли Мон Рин, Чвэ Иль Чхон из Уцзяцзы – все они незабываемые люди, которые оказывали нам искреннюю помощь в Южной и Средней Маньчжурии.

И в дни, когда им приходилось питаться жидкой похлебкой, нас кормили кашей, оказывая нам теплый прием. Нам было неловко доставлять хлопоты местным жителям, и порой мы спали в дежурке школы под «предлогом» того, что по срочному делу нам следует работать ночь напролет. Если в Калуне ночлегом для нас служило классное помещение Чинменской школы, то в Гуюйшу и в Уцзяцзы – классные помещения Самгванской и Самсонской школ.

Когда я спал в классном помещении Самгванской школы, подложив под голову деревянный валик, ко мне приходил Хен Гюн. Он сердился на меня и, взяв мою руку, приглашал меня к себе.

Хен Гюн, член ССИ и боец КРА, был человек умный, честный, доброй души.

Его старший брат Хен Хва Гюн, занимаясь работой Крестьянского союза в Гуюйшу, очень помогал нам.

Оба брата состояли в нашей организации, а их отец был участником движения за независимость страны. Все члены их семьи относились к нам с исключительной любезностью и теплотой.

Хен Ха Чжук, отец Хен Гюна, занимал довольно солидное место и положение среди сторонников движения за независимость. Ха Чжук – это был его псевдоним, а его настоящее имя – Хен Чжон Ген. Жители Гуюйшу называли его не настоящим именем, а псевдонимом. К тому времени среди корейских соотечественников, проживавших в Маньчжурии, не было человека, который не знал бы Хен Ха Чжука.

И мой отец при своей жизни часто напоминал о нем, имел с ним глубокие дружественные отношения. Они были не просто друзьями, а как товарищи, которых связало единомыслие в движении за независимость, часто встречались, делились своими заветными мыслями, с горячим чувством братства уважали и поддерживали друг друга, посвящали себя делу движения за независимость.

Хен Ха Чжук был председателем Центральной юридической комиссии Тхоньибу[16]16
  Имеется в виду одна из организаций движения за независимость Кореи. Она была создана в начале 20-х годов в уезде Хуаньжэнь на Северо-Востоке Китая путем слияния общества Ханчжокхва, Главной ставки Армии возрождения и других организаций. – 207.


[Закрыть], а затем членом администрации Чоньибу, а в годы существования Кунминбу ведал работой политотдела Революционной партии Кореи, которую националисты называли единственной партией нации. Он был сведущим и в коммунизме, в будничные дни сочувствовал молодежи, стремившейся к коммунизму, легко общался с ней.

Когда Ким Хек, Чха Гван Су и Пак Со Сим учреждали Общество по изучению общественных наук в районе Люхэ и повсеместно создавали организации АСМ, он часто выступал в качестве лектора в целях просвещения молодежи. Те, кто слушал его лекции в годы учебы в училище и Хвахынской средней школе в Ванцинмыне, часто вспоминали о нем.

Каждый раз, когда я бывал в Гуюйшу, Хен Ха Чжук предоставлял мне ночлег в своем доме.

– Ничего не надо стесняться, думай, что ты у старшего брата твоего отца, – так он постоянно обращался ко мне. Он был на добрый десяток лет старше моего отца.

Находясь в его доме дней десять, двадцать, а то и целый месяц, я вел работу с массами. В каком-то году, точно не помню, мы в Гуюйшу с семьей Хен Ха Чжука праздновали национальный майский праздник тано.

Собственно говоря, в то время, предоставляя ночлег, кормить гостя в одном доме не один день, а по нескольку недель, было не легко. Соберут урожай – отдадут его помещику в уплату за аренду и от урожая-то остаются рожки да ножки, да еще кормят революционеров. Так что семьям-то приходилось едва-едва сводить концы с концами.

Несмотря на это, в его доме старались тогда угощать меня аппетитными кушаньями. Порой резали и курицу, приготовляли и соевый творог тубу, и блюдо из растертых соевых бобов, сваренных с зеленью, и свекольный суп, заправленный соевой пастой.

Когда женщины его семьи, приготовляя тубу, мололи соевые бобы на жернове, и я тоже, засучив рукава, принимался крутить ручной жернов. Каждый раз, помню, когда я садился перед жерновом и помогал им, Ким Сун Ок, жена Хен Хва Гюна, которой на вид лет 22–23, не могла поднять глаз от смущения.

Хотя Хен Ха Чжук принадлежал к националистической организации Кунминбу, но не скрывал, что состоит в ее новаторой группе, откровенно заявлял и о том, что в дальнейшем он будет участвовать в коммунистическом движении.

Говорили, что после моего отъезда из Гуюйшу Хен Ха Чжук уезжал в Сиань, избегая грызни между своими людьми внутри Кунминбу. Тогда продвинулись туда войска Чжан Сюэляна, и Хен Ха Чжук, видимо, последовал за ним, возлагая на него надежду. Чжан Сюэлян отличался сильными антияпонскими настроениями, и было немало людей, которые решили развернуть под его зонтом антияпонское движение. В период до и после Маньчжурского события многочисленные деятели движения за независимость Кореи, действовавшие в трех провинциях Северо-Восточного Китая, переместили арену своей деятельности в Шанхай, Сиань, Чаншу и другие места.

Каждый раз после освобождения Родины, когда я совершал визиты в зарубежные страны, проезжая через Северо-Восточный Китай на поезде или пролетая на самолете, я не сводил глаз со знакомых маньчжурских гор и рек, вспоминая о Гуюйшу, вспоминая о Хен Ха Чжуке, вспоминая о его детях.

«Разумеется, нет уже в живых Хен Ха Чжука, – думал я, – но из его детей, вероятно, остались хоть один или двое. Почему же нет о них ни слуху ни духу? И я-то беспомощен разыскать их, – не знаю их адресов, но они-то могли же написать мне письмо. Беспокоить-то других легко, а отблагодарить-то вот как не легко».

Однако, совершенно неожиданно для меня, весной 1990 года состоялась после долгой разлуки волнующая встреча с детьми Хен Ха Чжука.

Его старшая сноха Ким Сун Ок хранила целые 60 лет посуду из латуни, которой я пользовался в ее доме, и ручной жернов, на котором мололи соевые бобы, готовя для меня тубу, и прислала их в наш Музей революции. Статья об этом была опубликована в журнале «Торачжи», издаваемом корейцами в Гирине, ее перепечатала наша газета «Нодон синмун».

Узнав, что еще живы те благодетели, о которых не было ни слуху ни духу вот уже шесть десятков лет, я не мог удержаться от нахлынувших глубоких чувств. Я же думал: когда-нибудь страна станет независимой, обязательно щедро отблагодарю за услуги в Гуюйшу. Меня обуревало горячее желание поскорее повидаться с ними, своими руками накрыть им скромный обеденный стол и поделиться воспоминаниями о прошлых годах.

И Ким Сун Ок говорила, что ей хотелось бы хоть разок увидеть меня, пока она жива, и тогда могла бы со спокойной душой умереть.

И в марте 1990 года от моего имени пригласили ее к нам. И вот мы встретились. Но, к великому сожалению, ей было уже 80 лет, от сильной старческой болезни она не могла даже ходить свободно.

Вместе с ней приехали в нашу страну шестеро ее детей. Все они были для меня как бы чужие, незнакомые. Был среди них и сын Хен Гюна. У него рот был такой же, точь-в-точь отцовский. И это их сходство напомнило мне забытые черты покойного Хен Гюна. Казалось, он, воскреснув, появился передо мной.

Мы поместили их в гостиницу, построенную в качестве резиденции для высоких иностранных гостей, предоставили им возможность ездить по стране. Они пробыли у нас примерно с месяц.

Было жаль, что она плохо слышала. И произношение у нее было неточное, и память ее сильно ослабела. Хотя после 60-летней разлуки мне и довелось чудом встретиться с одной из благодетельниц, о которых я так беспокоился, не зная, живы они или нет, но мне не пришлось свободно обменяться с ней заветными мыслями. Я думал, что представится возможность достаточное время делиться воспоминаниями о прожитых годах в Гуюйшу: если она что-то не вспомнит, то я дополню, а если я не вспомню что-то, пусть дополнит она. Но такой надежде сбыться не довелось, рухнула надежда, и мне было от этого грустно и досадно.

И ее дети толком не знали о судьбе и деятельности Хен Ха Чжука. И я подробно рассказывал им о том, как он боролся за независимость Кореи, как помогал нам в революционной работе. Это и была моя обязанность, поскольку я хорошо знаю о его деятельности.

Пусть ты рожден от одних предков, это еще не значит, что дело предшественников будет продолжаться само собой их потомками. Только те потомки, которые толком знают боевые заслуги погибших предшественников и свято хранят и дорожат ими, могут надежно продолжать революционное дело, начатое отчим или дедовским поколениями.

На месте моей встречи с Ким Сун Ок были и Кон Гук Ок, а также Мун Чжо Ян и Мун Сук Гон, которые оказывали нам большую помощь в революционной деятельности в Уцзяцзы.

Кон Гук Ок – дочь Кон Ена, который целые три года вместо меня носил траурный головной убор и траурную одежду, когда скончался мой отец. В ту пору, когда я учился в Юйвэньской средней школе в Гирине, – точно не помню, в каком году, – во время каникул приехал я в Фусун и увидел дома жену Кон Ена с ее дочкой, к которой муж относился неприветливо за то, что у нее на лице возник шрам. Та девочка и есть эта вот Кон Гук Ок.

Помню, однажды сразу же после освобождения страны я руководил в Пхеньяне работой заседания Крестьянского союза и встретился с пектонцем, участвовавшим в собрании в качестве делегата. Я спросил его: «Не знаете ли вы, где живут члены семьи покойного Кон Ена?» Кон Ен – уроженец Пектона, поэтому мне казалось, что его жена и дочь, вероятно, живут в своем родном краю.

Тот ответил, что в Пектоне много людей по фамилии Кон, но он не слыхал, что семья Кон Ена осталась в живых.

Его ответ очень меня огорчил. Семьи других погибших патриотов появляются, но лишь о семье Кон Ена ни слуху ни духу, и я ощутил в душе какую-то тягостную пустоту.

К тому времени мы вели подготовку к строительству в Мангендэ училища для детей погибших революционеров.

После победного возвращения на Родину я обменялся приветствиями с жителями Пхеньяна на общественном стадионе и вернулся через 20 лет в родной дом, где ждали меня дедушка и бабушка. Приходили ко мне товарищи по начальной школе. Они предлагали построить среднюю школу, носящую мое имя, на месте Сунхваской школы, где одно время учительствовал мой отец. Они уговаривали: Мангендэ – это известный край, где родился Полководец Ким Ир Сен, как было бы хорошо построить здесь большую школу, присвоить ей имя Полководца и назвать «Средней школой имени Ким Ир Сена»!

До того времени в моем родном краю не было средней школы. Я им говорил: «В былые времена погибло много патриотов, которые вместе со мной сражались в горах с оружием в руках. Закрывая глаза, они завещали мне: когда Корея станет независимой, взять и обучать их сыновей и дочерей, вырастить их замечательными революционерами. С того времени я всегда думал: когда Корея станет свободной, буду по их заветам обучать детей ушедших от нас товарищей, чтобы они продолжали волю своих родителей. И вот Родина стала независимой. И эта решимость все более крепла во мне. В Мангендэ нужно построить не среднюю школу, а училище, чтобы воспитывать детей погибших революционеров».

Тогда сельчане выразили свое недоразумение: «Сколько будет их, детей погибших революционеров? Неужели их будет столько, чтобы построить для них даже училище?» Такие люди находились отчасти и среди руководящих кадров, работавших на важных постах партийных и государственных административных учреждений. Они даже не могли и представить себе, сколько патриотов сложили головы на полях сражений во имя Родины.

При виде таких людей я не мог не удивляться. Сколько было погребено мною боевых товарищей в горах и на полях чужбины?!

И вот за счет риса, который пожертвовали крестьяне в фонд процветания Родины из своего первого урожая, собранного ими после земельной реформы, мы построили в Мангендэ училище для детей павших революционеров.

Для розыска детей павших патриотов, которые должны учиться в этом училище, были направлены многочисленные работники в различные районы страны и в районы Северо-Восточного Китая. Тогда сотни детей павших революционеров приехали из Китая. И некоторые товарищи, работающие ныне членами Политбюро ЦК нашей партии, вернулись к тому времени на Родину вместе с товарищем Рим Чхун Чху.

А иные дети павших патриотов торгашествовали на улицах Расителями или табаком. Встретив весть об открытии Революционного училища в Мангендэ, они сами приходили к нам. Среди них были и дети бойцов Армии независимости, и дети павших патриотов, которые в прошлом вели антияпонскую борьбу, состоя в таких организациях, как профсоюзы и крестьянские союзы.

Но нигде не появлялась Кон Гук Ок.

Каждый раз при выезде в районы провинции Северный Пхеньан я расспрашивал о судьбе членов семьи покойного Кон Ена, просил местных руководящих работников поискать их. Каждый раз, когда я еду в училище отмечать праздник вместе с курсантами и вижу, как они весело танцуют и поют, тогда невольно всплывают в моей памяти лица жены Кон Ена и ее дочки Кон Гук Ок: жена Кон Ена приходила к нам в дом на улице Сяонаньмынь в соломенных лаптях, с дикими съедобными растениями, завязанными в платок, на голове, а ее дочка на спине у матери облизывала кончиком языка свой маленький кулачок. И, казалось, сердце у меня разрывается на части.

Лишь в 1967 году я отыскал ее, Кон Гук Ок. Тогда уже не было в живых ее матери. Если бы мать Кон Гук Ок знала, что Ким Ир Сен и есть Ким Сон Чжу, она бы немедленно пришла ко мне. Но она не знала, кто такой этот Ким Ир Сен. К тому же власть в руках компартии, а ее муж служил в Армии независимости, и она, видать, сомневалась, не посмотрят ли на них другими глазами, и, вероятно, не рассказала своей дочке о том, чем занимался ее отец.

Как только отыскали дочку Кон Ена, Кон Гук Ок, мы послали ее в Высшую партийную школу. Окончив ее, она работала в Пхеньянском горкоме партии, а затем в музее при Министерстве железных дорог. Ныне она ушла на пенсию по старости и отдыхает дома.

Ким Бо Ан из Гуюйшу, как и Хен Ха Чжук, был другом моего отца. Он был и командиром роты Армии независимости.

Он выражал сожаление, что я захожу только к Хен Ха Чжуку, а к нему – ни разу. Когда мои товарищи заходят к Ким Бо Ану, он говорит им, что между ним и Ким Хен Чжиком отношения необыкновенные и что он к Сон Чжу относится необыкновенно, но почему-то Сон Чжу ни разу не заглядывает к нему.

Узнав об этом, каждый раз, когда я бывал в Гуюйшу, обязательно к нему заходил.

Обзаведясь аптекой, Ким Бо Ан часть вырученных денег жертвовал в фонд шефства над Самгванской школой, которой заведовали мы. Будучи большим активистом по части образования, он уделял необыкновенное внимание делу просвещения детей и молодежи. Когда мы приглашали его с просьбой выступить с лекцией в Самгванской школе, он с удовольствием принимал наше приглашение.