Текст книги "Тот самый парень (ЛП)"
Автор книги: Ким Джонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
Затем, к моему ужасу и удивлению, протягивает мне носовой платок.
Настоящий.
Тканевый.
Я беру его, гадая, первая ли им пользуюсь. Бьюсь об заклад, он носит его с собой каждый день в надежде, что появится какая-нибудь женщина с сопливым носом и окупит все его заботы, по ношению платка в кармане.
Я прячу ухмылку за носовым платком и вытираю нос. Хочу высморкаться от души, но с этим придется подождать, пока мы не достигнем того уровня комфорта, который бывает у всех пар, когда они влюбляются. У нас, предполагаю, это займет всего пару дней.
Судья Джуди называет даму идиоткой. Я сосредотачиваю свое внимание на ней, а не на опаляющем меня сбоку взгляде. По коже бегут мурашки. Хотела бы я сказать, что они из-за арктического холода, веющего от мужчины рядом со мной. Но я на самом деле замерзла.
– Тебе холодно? – голос Джейка ровный. Безразличный и скучающий, будто он спрашивает только потому, что должен. Тем не менее, во мне укореняется непринужденная застенчивость при его попытке быть… вежливым.
– Немного.
Не говоря ни слова, он берет с пола плед и передает его мне. Я пытаюсь прикоснуться к его пальцам – ну, знаете, чтобы я могла описать «искру», которую почувствую от нашей связи. Но он все портит, отстраняясь раньше, чем мне это удается сделать.
– Спасибо.
Он качает головой.
– Не надо.
Я натягиваю плед до подбородка и поджимаю ноги под себя, пока не остается видна только моя голова.
– Не надо, чего?
– Не притворяйся милой невинностью. Не веди себя так застенчиво и покорно…
Покорно.
Он сказал «покорно».
Он – дом.
Я, бл*ть, так и знала!
– …одурачила дедушку, но не меня.
– А? – Дурацкое воображение. – Прости. Не мог бы ты повторить последнюю фразу еще раз?
Его губы сжимаются, и он делает глубокий вдох через нос. Чего бы я только ни отдала, чтобы у него забилась ноздря…
– Я сказал, что твоя игра ранее могла одурачить моего дедушку, но не меня.
– О чем ты? Какая игра?
– Я видел твою истинную форму. Запомни это.
Я отвожу голову назад и смотрю на него так, словно он, вконец, свихнулся. Уверена, в такой позе у меня три подбородка, но мне плевать.
– Мою истинную форму? Кто, черт возьми, так говорит? Что это вообще значит?
– Ты разгуливаешь по моему дому в моем чертовом полотенце, открываешь мою чертову дверь, очаровываешь моего дедушку, заставляя его поверить, что ты какая-то святая. – При каждом слове «мой» он тычет себя в грудь. Я смотрю на появляющееся красное пятно. У него там точно будет синяк.
Должно быть, я сказала это вслух. Потому что он смеется. Без всякого оттенка веселья. Не думаете, что такое возможно? Вы ошибаетесь. Такой смех, похожий на лай, издают люди, когда видят нечто невероятное, и они не находят слов. Конечно, Джейку всегда есть, что сказать.
– Ты пи*дец как невероятна.
– Эм, нет. Что невероятно, так это то, что мудачество действительно передается по наследству. Ты должен гордиться. Вы с дедушкой доказали теорию. Хочу сказать, даже будь я наемным эскортом, он не должен был вести себя как засранец из-за этого. Я рада, что мисс Симс здесь не было, чтобы выслушивать все те ужасные вещи, что он говорил о необходимости платы за достоинство.
– Все сказала?
– Нет. Не все. В любом случае, зачем тебе нужно кого-то нанимать? Ты такой… богатый. И горячий. Ты мог бы заполучить любую женщину в Чикаго.
– Я отвечу, Джейк. – Кэм наклоняется вперед, упираясь локтями в колени. – Видишь ли, Пенелопа, такие важные люди, как Джейк, не встречаются. У них даже нет подруг женского пола. Черт, да у него почти нет друзей-мужчин. Он весь в работе и никаких развлечений. Вот почему ему удобно и необходимо воспользоваться эксклюзивной, очень сдержанной частной эскорт-службой, когда ему нужна… спутница. Например, для праздничных мероприятий. Балов, праздничных и благотворительных вечеринок… – он смотрит на Джейка и ухмыляется. – Церемонии проводов дедушки на пенсию.
Но Джейк смотрит на меня. Будто предвидит мою реакцию. Я стараюсь оставаться равнодушной, но внутри у меня все летит кувырком.
– Значит, он нанял мисс Симс, чтобы она присутствовала на вечеринке по случаю отставки его дедушки?
– Да. Хотя имя мисс Симс мы даем всем девушкам. Оно звучит немного лучше, чем эскорт. Или… шлюха.
– Я все равно не понимаю, почему он не попросит пойти с ним друга или коллегу?
– «Он» сидит прямо здесь, – вмешивается Джейк, и, черт возьми, я не хочу этого, но поворачиваюсь, чтобы посмотреть на него. И когда вижу его красивое, точеное лицо, не могу удержаться от вопросов. Знаю, что не должна спрашивать. Знаю, что это его разозлит. Но это важно. Мне нужно это выяснить.
– Ты пользуешься услугами эскорта, потому что они вынуждены подписывать соглашение о неразглашении? – Его брови в замешательстве сходятся вместе, но он не просит пояснения. Ему и не нужно. – Это потому, что у тебя есть тайный сексуальный фетиш, о котором ты не хочешь, чтобы люди знали? Я понимаю, как важна осмотрительность для человека твоего… статуса.
Он напрягается. Надо его успокоить.
– Я не осуждаю. – Я клянусь, крестя сердце. – Это исключительно ради исследований. Обещаю.
– Исследований?
– Да. Ну, помнишь… для моей книги.
Он медленно кивает, будто только что вспомнил, что я опубликованный автор с четырьмя тысячами подписчиков и восемьюдесятью тремя отзывами на Goodreads. Средняя оценка – четыре звезды, большое всем спасибо.
– Твоя последняя попытка прошла не слишком хорошо. Так вот почему ты хочешь втянуть меня в это? Надеешься, что люди действительно купятся на это?
Я игнорирую его выпад.
– Не хочу я никуда тебя втягивать. Просто мне интересен кто-то вроде тебя.
– Кто-то вроде меня?
– Так я и сказала.
– Ты, вообще, знаешь, кто я?
– Конечно, – вру я.
– Просвети меня.
Зараза.
– Ну, я имею в виду, что знаю твой типаж.
– Мой типаж?
Я пожимаю плечами.
– Богатый. Одинокий. Трудоголик. Воспринимаешь жизнь слишком серьезно. Любишь все держать под контролем. Амбициозный. Втайне великодушный. – Я делаю вдох. – Деятельный. Независимый. Верный. Питаешь слабость к своей маме. Проблемы с отцом. И ты потратил свою жизнь, пытаясь выбраться из тени своего дедушки.
– Я никому не подчиняюсь.
– Но у тебя нет уважения твоего дедушки.
– Я пользуюсь его уважением.
Наклоняю голову и, прищурившись, изучаю его.
– Неужели?
Он улыбается, но улыбка не касается глаз. Или этой вены на лбу, которая вот-вот выскочит.
– Я тоже тебя знаю, Пенелопа Харт.
Думала, что растаю, услышав, как он произносит мое имя. Но все, что я чувствую, – это комок нервов в горле, который угрожает меня задушить. Я выпалила свои мысли о его личной жизни, не задумываясь о том, что они заставят его чувствовать. И теперь он собирался сделать то же самое со мной.
Справедливо.
Подавляю тревожность и одариваю его улыбкой.
– Что ты знаешь обо мне? Кроме того, что сказал твой дедушка. – Я прикладываю палец к подбородку. – Повтори, что он там сказал? Не могу вспомнить. Знаю, что он не упомянул «неотразимая», но это и так довольно очевидно…
– Я помню в точности, что он сказал, – говорит он холодно.
– Просвети меня, – бросаю ему его же слова и ухмыляюсь.
– Он сказал, что ты очаровательная.
– Я очаровательная…
– Вежливая.
– Это тоже я…
– Настоящая.
– «Фальшивка» даже не входит в мой лексикон.
– И моя любимая часть.
Его взгляд скользит по мне. Не медленно. Не горячо. А быстро. Резко. Он собирается сказать что-то, что заденет мои чувства. Я готовлюсь к этому.
– Он считает, что ты действительно могла бы сойти за леди.
– Джейк… – предостерегает Кэм, но Джейк его игнорирует.
– А леди в дедушкином понимании – это женщина с классом, которого у тебя определенно нет. Это красивая женщина… и я проявлю великодушие и оценю тебя на шестерку. Это женщина, которая добилась успеха.
– Я добилась успеха! – огрызаюсь в свою защиту. – Я достигла того, о чем миллионы людей только мечтают.
– Поджог мешка с собачьим дерьмом не считается, милая.
Я прикусываю щеку изнутри, чтобы не закричать на него. Или поцеловать, потому что он назвал меня милой. Даже если это было сделано в негодующей форме. Но это просто говорят во мне обезумевшие гормоны. Правда в том, что предыдущее покушение на мою писательскую карьеру, а теперь и его вопиющее пренебрежение к ней, задевают мои чувства.
Вернемся в мой родной городок. Там я пользуюсь дурной славой эксцентричной, озорной дочери одинокой, печальной леди, которая создает произведения искусства из дерева и печет лучший лимонный пирог в шести графствах. Когда меня короновали королевой на Арбузном фестивале в выпускном классе средней школы, люди поздравляли меня и маму несколько месяцев. Они решили, что это станет моим величайшим достижением. Конечно, что еще могла предложить миру такая девушка, как я, после того, как была рождена вне брака, брошена донором спермы еще в утробе матери и воспитана как язычница одинокой женщиной, которая отвергала ухаживания доступных – и некоторых недоступных – мужчин в городе?
Я знала, что каждую субботу седовласые леди обсуждали мою маму в салоне красоты. Видела ее имя в молитвенном списке в церкви воскресным утром. Я слышала, больше раз, чем могла сосчитать, как они «жалели ее сердечко» из-за неприятности с внебрачным ребенком. Когда я входила в помещение, они закатывали глаза, но когда мама из него выходила, ей в спину каждый раз летели убийственные взгляды.
После окончания школы я поступила в местный колледж. Я превзошла ожидания своего маленького городка, хотя и не пыталась этого сделать, и поскольку они не могли сказать обо мне ничего плохого, сплетни утихли. Отсрочка длилась до события, которое навсегда останется известным как Грандиозное Расставание, произошедшее на последнем семестре второго года обучения в колледже.
Имея за плечами шесть часов до получения степени специалиста, разбитое сердце и гребаный трофей Арбузной королевы на каминной полке в гостиной, служащий постоянным напоминанием о том, что невысказанные слова «мы же говорили» звучали из каждых уст Маунт-Олив, штат Миссисипи, я решила написать книгу.
Ради моей мамы.
Ради себя.
Ради права показывать средний палец каждой седовласой старушенции в городе, чтобы им было о чем по-настоящему молиться.
Так я и сделала.
И три года спустя я все еще этим занимаюсь – то есть отмахиваюсь пальцем от старушек. Но делаю это за их спинами, потому что Центр пожилых пожертвовал деньги на большой рекламный щит на границе города с моей фотографией, на котором написано: «Добро пожаловать в Маунт-Олив. Дом автора бестселлеров Пенелопы Харт».
Как не любить маленький городок.
Что бы я только ни сделала, чтобы оказаться там сейчас и съесть кусочек маминого лимонного пирога. Смотреть викторину и не знать ответа ни один вопрос. Вместо этого я нахожусь в восьмистах милях отсюда. Сижу на диване, который стоит больше, чем мой «Шевроле». Смотрю в глаза мужчине, которого я считала своим Тем Самым Парнем.
Он расплывается у меня перед взором, и я моргаю, чтобы смахнуть влагу с глаз, прежде чем покатятся слезы. Желание плакать очень сильное. Мне хочется рыдать. Сломаться. Сдаться. Но я не могу. Я отказываюсь быть ослабленной словами этого человека. Если бы он выбросил меня в окно или протаранил моей головой экран телевизора, тогда, да, – я бы заплакала. Но лить слезы из-за оскорбленных чувств?
Никогда.
А что происходит, когда мы не справляемся со своими чувствами? Мы атакуем, используя другую эмоцию. В моем случае, это гнев. Или, по крайней мере, так говорит мой тренер по управлению гневом.
– Ты настоящий говнюк, знаешь это?
– Кажется, ты постоянно забываешь, что это ты вломилась в мой гребаный дом.
Я закатываю глаза.
– Ты еще не устал это повторять? Боже, ты сегодня уже раз сорок это сказал.
– Знаешь, от чего я устал? От твоего присутствия.
– Прекрасно. Я уйду. – Плед падает к моим ногам, когда я встаю. – Могу я воспользоваться твоим телефоном? Пожалуйста?
Он бросает на меня презрительный взгляд.
– Значит, у деревенщины действительно есть манеры.
– Иди нах*й.
Я пулей лечу в его кабинет, игнорируя его возражения. Плюхаюсь в большое кресло и беру трубку. Прижимая ее к плечу, набираю номер и поднимаю глаза.
Джейк стоит в дверях. Упираясь руками о дверной косяк. У него длинный торс. Резко очерченные мышцы. Охренительный пресс. Кончиком языка облизываю губы при виде отметин от брызг жира от бекона. Проклятье, у него даже пупок сексуальный. И в такой позе эти пижамные штаны и без того с низкой посадкой висят в опасной близости от основания его члена.
Он засранец.
Он засранец.
Он засранец.
Между мантрой, его перекошенным хмурым лицом и гудками на другом конце провода мне удается подавить жар, нарастающий внизу живота.
– Ты не возражаешь? У меня звонок.
Он бормочет что-то о том, что я чертовски нелепа, что мне нужно сделать это быстро и ничего не трогать, прежде чем отталкивается от двери и поворачивается ко мне спиной. Мне приходится мысленно дать себе пощечину, чтобы выкинуть из головы образ его дерзкой задницы, которая еще долго стоит перед глазами, после того, как он скрывается из виду.
Джейк Суэггер – козел.
Дурацкое Чикаго.
И я хочу пирога.
Пора возвращаться домой.
Глава 7
Мама проходит через пять стадий горя каждый раз, когда я с ней разговариваю.
Стадия 1: Отрицание.
– Ты не можешь звонить мне из пентхауса в Чикаго и просить денег на дорогу домой. Серьезно, Пенелопа, как такое произошло?
Стадия 2: Гнев.
– Сколько раз я тебе говорила не лезть в чужие дела, а? А теперь, что ты собираешься делать, если Эмили вернет этого парня и они поженятся? Ты сделала больше, чем просто сожгла мешок с собачьим дерьмом, юная леди. Ты до основания сожгла мост к потенциальному будущему мужу лучшей подруги.
Стадия 3: Торг.
– Я вышлю тебе деньги на дорогу домой, только если ты пообещаешь мне, что прекратишь свои проделки.
Стадия 4: Депрессия.
– Ты хоть представляешь, что со мной будет, если с тобой что-нибудь случится? Пока мы разговариваем, я заедаю стресс «Орео». К моменту, как ты доберешься до дома, я буду размером с дом.
Стадия 5: Принятие.
– Рада, что ты в порядке. Это все, что имеет значение.
К тому времени, как я вешаю трубку, я улыбаюсь. Мамино беспокойство оказало свой эффект. Приятно, когда о тебе кто-то заботится. Возможно, в этом проблема Джейка. В детстве его недостаточно любили. Меня бы не убило, прояви я к нему немного больше понимания. В конце концов, с момента нашего знакомства, я не принесла ему ничего, кроме горя.
Ох. Почему разговор с мамой всегда вызывает во мне сочувствие?
И почему Джейк не может больше походить на нее и полюбить меня безоговорочно, несмотря на мои недостатки?
За это я непременно заляпаю свежеотполированную деревянную поверхность его стола своими отпечатками. И поскольку я мелочная и ребячливая, я приподнимаю полотенце и ерзаю голой задницей на его кресле.
Вернувшись в гостиную, чувствую себя легче. Лучше. Скоро мне предстоит прощание, но я не грущу. Хотя это не входило в его намерения, Джейк дал мне так много за время моего пребывания здесь, – материал для моей книги. Поездку на лимузине. Вид на Чикаго и его полуобнаженное тело. Пиццу. Бекон. Бесплатный пропуск из тюрьмы.
Ну, на самом деле, он ничего мне этого не давал. Я все это украла. Но технические детали переоценивают.
– Я, бл*ть, не буду этого делать, Кэм. Забудь об этом. – Я задерживаюсь в дверях кабинета, надеясь услышать больше из их разговора. Джейк сразу же замечает меня.
Вечный разрушитель моих мечтаний…
Я улыбаюсь ему, показывая, что он прощен. Я готова сказать, что ухожу. Попрощаться. Но он хмуро смотрит на меня, выбегает из комнаты и поднимается по лестнице. Вот так просто я снова злюсь. И мысль об уходе исчезает. Я бы предпочла остаться, пока он снова не вышвырнет меня, чтобы получить удовольствие от осознания того, что я вновь проникла ему под кожу.
– Он злится не на тебя, детка. – Уголки губ Кэма слегка приподнимаются в извиняющейся улыбке. Это мило и все такое, но я все равно злюсь.
– Ты всегда находишь для него оправдания? – Я направляюсь к бару. Выпивка сейчас не кажется плохой идеей.
– Когда мне нужно.
Я наливаю себе стакан и залпом выпиваю рубиновую жидкость с дымчатым вкусом. Дерьмо, как же жжет. Я пару раз кашляю. Затем наливаю еще и сажусь напротив Кэма.
– Ты хороший друг. Не знаю, почему, но это так.
Кэм пожимает плечами.
– Джейк похож на луковицу. Он многослойный.
– Ты только что процитировал Шрека.
Он ухмыляется.
– Это хороший мультфильм.
– Итак, если он злится не на меня, тогда на кого?
– Он злится из-за ситуации с мисс Симс. И его дедушка всегда приводит его в дерьмовое настроение.
– Ну, ему не нужно было вымещать его на мне. – Делаю маленький глоток. Жидкость идет более плавно. Наверное, потому, что такой напиток, нужно смаковать. А не хлестать стаканами.
– Детка, ты действительно вломилась в его дом. – В глазах Кэма пляшет веселье. Я могла бы посмеяться вместе с ним, если бы была в лучшем настроении.
Скрещиваю ноги, и взгляд Кэма на мгновение опускается на мои голые колени, прежде чем вернуться к моему лицу. Его ухмылка становится шире.
Я делаю глоток виски. Или скотча. Или бренди. Или как бы это дорогое дерьмо ни называлось. Я не могу опьянеть от двух бокалов. Но чувствую себя менее напряженной. Мне становится тепло. И внезапно, я более пассивно отношусь к ситуации.
– Слушай… – я делаю глубокий вдох. С выдохом мои конечности наливаются тяжестью. – Я поступила неправильно. Я признаю это. Но мое присутствие сегодня здесь? Это не моя вина. Я могла бы сказать его секретарю, что я мисс Симс. Но я этого не сделала. Я могла бы попросить его внести за меня залог. Но я этого не сделала.
Из меня вырывается икота. Звучит точь-в-точь как ослиный рев. Я делаю еще пару глотков, чтобы от нее избавиться.
– Я положила трубку, Кэм. Положила трубку.
Еще один «ик».
– Знаешь, что я предпочла бы умереть, чем вовлекать Джейка в свои проблемы? Моя сокамерница убила бы меня, вернись я обратно. И мне пришлось бы, – «ик», – вернуться туда, если бы ты не пришел, потому что они не позволяли мне уйти, пока кто-нибудь не заберет меня.
Я допиваю бокал.
«Ик».
– Кажись, я чутка захмелела.
– Ты пьешь семидесятиградусный односолодовый виски, детка. Обычно его наливают на два пальца и пьют по глотку длительное время. Твой первый бокал был примерно на четыре пальца. – Он указывает на пустой стакан в моей руке. – Этот – по меньшей мере, на пять.
– Ха! – «Ик». Я изучаю хрустальный бокал. Наверное, не стоило заполнять засранца доверху. – Знаешь, если бы все было наоборот, и Джейк оказался бы в моем доме, все было бы совершенно по-другому.
Кэм усмехается.
– Любопытно послушать.
«Ик».
– Во-первых, ему не пришлось бы самому наливать себе выпить. Во-вторых, я бы предложила ему позавтракать. В-третьих, ему бы не пришлось, – я понижаю голос и передразниваю голос Джейка: – «разгуливать по моему дому в моем чертовом полотенце», потому что я нашла бы ему что надеть. Или нет, вероятно, потому что хотела, чтобы он был тока в полотенце. Но я бы не стала жаловаться.
«Ик».
Голова тяжелеет. Шее сложно ее удерживать. Поэтому я опускаю голову и вожу пальцем по краю пустого стакана.
– Кэм, он задел мои чувства.
Кэм задумчиво смотрит на меня.
– Мне жаль, что он задел твои чувства, Пенелопа, – искренность в его тоне неподдельна.
– Спасибо. Дедуля Суэггер – мудак. Джейк – мудак. Альфред – мудак за то, что дал мне эту дурацкую кепку. Росс – мудак за то… не, Росс нормальный. И ты тоже.
«Ик».
– Из них всех, ты – лучший, Кэм.
– Ооу, она назвала меня лучшим из всех. Можно мы оставим ее себе, Джейк?
В поле зрения появляется бутылка воды.
– Выпей. – Я поднимаю отяжелевшую голову и откидываю ее назад, назад, назад, пока не встречаюсь с холодными голубыми глазами Джейка Суэггера. – До дна… пожалуйста.
Я выхватываю у него бутылку. Во всяком случае, пытаюсь. Хорошо, что он крепко ее держит. Мне удается схватить ее со второй попытки.
– Значит, у самоуверенного засранца, – «ик», – действительно есть манеры.
– Не наглей.
Мысленно показываю ему язык, пока пью воду. До дна. Как он и требовал. Со скрытым обещанием отшлепать меня, если я не подчинюсь. И, нет. Это говорит не алкоголь. И не мой писательский мозг. Я в этом уверена.
«Ик».
У Кэма звонит телефон, и он смотрит на экран, потом на Джейка.
– Не будь мудаком. Я серьезно. И не тупи. Спроси ее.
Джейк показывает средний палец в знак отказа. Его глаза не отрываются от меня. Он игнорирует Кэма, который свирепо смотрит на него через всю комнату. Когда телефон Кэма звонит снова, он тяжело вздыхает и выходит из гостиной – раздражение ясно слышно в его голосе, когда он отрывисто спрашивает:
– Что?
Джейк предлагает мне вторую бутылку воды. На этот раз я не хватаю ее. Беру спокойно, вместе с крекерами, и благодарно киваю.
– Спросить кого и о чем? Он говорил обо мне? Ты хочешь меня о чем-то спросить?
– Нет.
Боже.
«Ик».
– Пофиг. Тогда, мне нужно спросить тебя кое о чем. Об одолжении. И я почти уверена, что ты не будешь против.
– Об этом судить мне.
Так чертовски самоуверен…
«Ик».
Он садится на диван и выжидающе смотрит на меня. Я заставляю его ждать, пока хрумкаю крекер и пялюсь на него в джинсах и серой футболке. Не могу решить, в каком виде он более сексуален.
– Не мог бы ты подвезти меня до автобусной станции? Или заказать один из этих ю-беров? Я не знаю, как это сделать.
«Ик».
Его улыбка завораживает. Все суровые морщины на лице разглаживаются. Глаза искрятся. Этот мужчина сексуален, когда зол. Но потрясающе красив, когда не психует.
– Убер.
– А?
– Это называется Убер.
– Ой. – Я запихиваю крекер в рот. – Тогда надо писать это слово с двумя «о». Эта хрень сбивает с толку. Там, где я живу, их нет. У нас даже такси нет. (прим: в английском языке двойное «о» произносится как «у»)
– И что вы делаете, когда вам нужно куда-то поехать?
Бросаю на него самый лучший взгляд «ты тупой?», на который способна в своем хмельном состоянии.
– Мы едем.
Он закатывает глаза.
– Я имею в виду, когда едете повеселиться, остроумная моя. К примеру, в бар или в клуб. У вас ведь есть бары и клубы?
– Есть, – говорю я с набитым крекером ртом. И икаю.
– Так что же вы делаете, когда идете в бар, выпиваете слишком много и не можете доехать домой? Или вы, деревенщины, просто разъезжаете пьяными?
Я киваю.
– Да. В основном, так мы и делаем.
– Господи Иисусе, – бормочет он.
– Не произноси имя Господа всуе.
– Я этого не делал. Я призывал его как можно скорее обрушить Конец Света на Маунтин-Олив, штат Миссисипи.
Я одариваю его зубастой улыбкой.
– Ты забавный.
– А ты пьяная.
– Я выпила девять порций виски.
«Ик».
– И ты роняешь крошки на мой диван за тридцать тысяч долларов.
– Между подушками, наверное, еще осталась корочка от пиццы с прошлой ночи.
Он закрывает глаза и качает головой. Но не бесится. Таким он мне нравится – не злым. Он подождет, пока я уйду, чтобы начать вести себя хорошо.
– Так ты отвезешь меня на автобусную станцию?
Он долго смотрит на меня. Не уверена точно, как долго, но я съела четыре крекера. Если бы я могла отмотать назад, я бы все время была пьяная рядом с ним. Так проще. Менее напряженно. Я могу выдержать его продолжительные, молчаливые, стоические взгляды, не нервничая и не чувствуя неловкость. Хотя, возможно, это первый раз, когда он смотрит на меня без осуждения.
– Сегодня виноват был я, – говорит он.
Я бросаю взгляд через комнату, ожидая увидеть огромный дирижабль, проплывающий за окном с надписью «Психушка»!
– Ты извиняешься передо мной?
«Ик».
– Нет. Но ты сказала Кэму правду. Вчерашняя ситуация была полностью на твоей совести. Но сегодня все зависело от меня.
– Ты подслушал наш разговор?
Он бросает на меня свирепый взгляд.
– Это не считается подслушиванием, раз я у себя дома.
– Ты подслушивал.
Он закрывает глаза. Наверное, снова молится. Скорее, просит терпения, чем Конца Света. Когда он открывает глаза, я одними губами произношу «аминь».
И икаю.
– Ты невозможна.
– Я могу понять, почему ты так думаешь.
Он раздраженно сжимает переносицу, но я вижу намек на улыбку. И вдруг я просто хочу, чтобы он поцеловал меня.
Может, это из-за алкоголя.
Может, из-за гормонов.
Может, потому, что он самый сексуальный мужчина, которого я когда-либо видела в своей жизни, и я не думаю, что смогу прожить еще хоть мгновение, не познав вкуса его губ. Даже если мне придется забраться к нему на колени, оседлать мускулистые бедра и украсть его, мне нужен этот поцелуй.
Какая разница, если он меня отвергнет? Плевать, если возненавидит. Мне нечего терять, а приобрести можно все. Я скоро отсюда уеду. Возможно, в течение часа. Он больше никогда меня не увидит. Если я не поцелую его, то всегда буду сожалеть об этом. Но если поцелую, даже если это будет ужасно, по крайней мере, у меня навсегда останется это воспоминание. И, возможно, судебный запрет. Но все звучит намного хуже, чем есть на самом деле.
Не то чтобы мне когда-то выносили судебный запрет или что-то в этом роде…
– Можно мне еще бутылку воды? – Я задыхаюсь, а он даже еще не поцеловал меня.
– Да.
Он забирает у меня пустую бутылку, но вместо того, чтобы пойти на кухню, направляется к маленькому мини-бару в другом конце комнаты.
Столько времени, чтобы составить достойный план…
Сейчас или никогда.
Я вскакиваю с дивана. Удерживаюсь на ногах до третьего шага, как раз перед тем, как уткнуться лицом в пол, он оборачивается, и я оказываюсь в двух дюймах от его губ.
– Какого ф…
Произнесите «фига».
Сделайте это.
Прямо сейчас.
Заметили, как ваши зубы впиваются в нижнюю губу на букве «ф»?
Ну… именно в этот момент я прижимаюсь губами к его губам. Так что, вместо того, чтобы поцеловать мягкие, пухлые губы, раздвинуть их языком и вобрать его стон, атакуя его рот со вкусом виски и мяты, хотя никто никогда не пробовал виски с мятой, я заканчиваю тем, что облизываю его зубы.
Десны тоже.
Все это время он просто стоит, застыв на месте.
Знаете, любой порядочный человек, по крайней мере, попытался бы спасти поцелуй. В смысле, он не должен просто стоять и продолжать позволять мне унижаться. Он мог легко отстраниться. Обхватить мою голову руками. Наклонить свою голову. Хоть что-то. Но делает ли он это? Нет. Как и я, потому что буквально опираюсь языком на его зубы, чтобы не упасть.
Ну, хоть икота прошла…
Я хватаю его за плечи и отталкиваюсь от него. Он даже не вздрагивает. Даже когда я спотыкаюсь, он не двигается, чтобы поддержать меня. Его зубы все еще впиваются в нижнюю губу. Брови сведены так плотно, что я боюсь, как бы кожа на висках не лопнула.
Обретя равновесие, скрещиваю руки на груди и, глядя на него, качаю головой.
– Ты целуешься, должно быть, хреновее всех на планете.
– Я?
– Да. Ты. Ты не умеешь целоваться.
– Ты, бл*ть, сейчас серьезно?
– Ты только что все мне испортил, – хнычу я, вскидывая руку в воздух. И снова спотыкаюсь. Он вновь меня не поддерживает. Поэтому я упираю руки в бедра, чтобы обрести равновесие, потому что, очевидно, не могу положиться на Джейка.
Его лицо немного расслабляется, и он проводит языком по углублениям на губе, оставленным зубами. Я должна думать о вкусе этих губ. Этого языка. Я должна завестись, видя, как он облизывает губы.
Ничего этого не происходит.
– Ты пыталась слизать эмаль с моих зубов, Пенелопа. Думаю, можно с уверенностью сказать, что это ты плохо целуешься. Не я.
Я отвожу от него взгляд и бормочу:
– У себя в голове я представляла это по-другому. – Что напомнило мне… – Ты мог бы, по крайней мере, попытаться спасти поцелуй.
– Его невозможно было спасти.
Я пристально смотрю на него.
– Кэм еще здесь?
Он бросает на меня настороженный взгляд.
– А что?
– А то, что я представляла поцелуй у себя в голове и не собираюсь уходить отсюда не целованной. И я всегда получаю то, что хочу, потому что очень упрямая. И раз моя попытка с тобой не удалась…
– Да, не совсем.
– Не буду тыкать этим тебе в лицо…
– Заткнись.
– Эй! Не будь со мной таким мерзким…
– Ш-ш-ш, Пенелопа.
Я топаю ногой.
– Не ши…
Произнесите «не шикай».
Сделайте это.
Прямо сейчас.
Заметили, как губы выпячиваются на букве «ш»?
Так вот… именно в этот момент Джейк Суэггер меня целует.
Его губы гладкие, но не мягкие. Они слишком могущественные. Слишком требовательные. Слишком доминирующие, чтобы считаться мягким. Его язык? Он мягкий. Он проводит им по моей нижней губе. Затем по верхней. Обходя стороной зубы, потому что, в отличие от меня, он не слизывает эмаль. И в отличие от него, я не засранка. Поэтому понимаю намек и приоткрываю губы шире, чтобы он мог проникнуть внутрь. И попробовать меня на вкус. И я чувствую его вкус. И знаете что…
На вкус он как виски с мятой.
Не знаю, откуда взялась мята, но, поверьте мне, я чувствую прохладный привкус мяты. Делаю мысленную заметку проверить, сколько на Ebay стоит бутылка ополаскивателя для рта, которым он пользуется.
Я хнычу, когда его рука скользит по моим волосам. В ответ он рычит. Усиливает хватку. Другой рукой обнимает меня за талию и притягивает ближе к себе. На этот раз, когда я оступаюсь, он ловит меня. Или, лучше сказать, принимает меня на грудь. В любом случае, я прижата к этой неподатливой бетонной плите, которая у него под футболкой.
Медленно.
Он целует меня очень медленно. Как нечто такое томное, дразнящее, всепоглощающее может быть таким чертовски страстным? Будь я проклята, если знаю. Но этот парень? Ему это удается.
Я не хочу, чтобы это прекращалось. Боже, пожалуйста, не позволяй этому прекратиться. Его рука скользит к моей шее. Обхватывает мою щеку. Большой палец проводит по моей челюсти. Его язык исчезает, но он не прерывает поцелуй. Покрывая нежными, сладкими поцелуями мою нижнюю губу. Я борюсь с желанием снова засунуть язык ему в рот, потому что знаю, что поцелуй подходит к концу.
Я становлюсь бескостной, когда он отрывается от моих губ. Но прижимает меня к себе. Так близко, что я все еще чувствую его теплое дыхание на своих истерзанных губах. Мои глаза распахиваются, и я встречаюсь с ним взглядом. Глубокие омуты темнеют с каждой секундой с каким-то невысказанным обещанием, и я молюсь, чтобы это было что-то грязное и эротическое.
– Вот это, Пенелопа, был поцелуй.
Чертовски верно.
– Гхм…
Джейк отпускает меня так быстро, что у меня кружится голова. Тут же отступает на шаг, но продолжает придерживать за локоть. Потом его рука исчезает, и между нами образуется пространство. Мне оно не нужно. Я хочу его тепла. Его грудь. Его член в своем влагалище.
Дурацкий Кэм и его дурацкий кашель.
– Извините, что прерываю.
– Ты ничего не прервал. Чего ты хочешь?
Я в шоке, что Джейк может вести себя, как ни в чем не бывало, будто его губы только что не присасывались к моим губам. Я почти уверена, что из-за этого поцелуя влюбилась в него. И почти уверена, что он тоже в меня влюбился.
