Текст книги "В другой раз повезет"

Автор книги: Кейт Хилтон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

ГЛАВА 27
Зоя

Позднее утро, Зоя лежит в постели, под мышкой у нее притулилась Мавис. Оскар проводит выходные у Уилла, а они так и не решили, как и когда скажут ему, что встречаются. Уилл поговорил с Беатой и сумел ее успокоить, – впрочем, в семействе и так хватает разных передряг: свадьба отменена, отношения Беаты и Элоизы застыли в точке неопределенности. При этом все сходятся в одном: интересы Оскара превыше всего.

Впрочем, в спальне, наедине с собой, Зою посещают дерзкие (чисто теоретические) мысли о том, что при определенных обстоятельствах на первый план могут выйти и ее интересы. Нет, разумеется, не навсегда, и только в особых случаях. И все же попробовать хочется. Притом что она даже не настаивает на равенстве. Интересы детей всегда превыше всего, хотя Оскар и не ее ребенок.

Кстати, если отставить детей в сторону, ей, по некотором размышлении, представляется, что все ее мужчины почему-то просили – и получали – то, чего им хотелось, чаще, чем она сама. Она признает, что сама так устраивала. В конце концов, разве не проще быть рядом с довольным и удовлетворенным мужчиной? Любая женщина знает, что у мужчин настроение портится ежеминутно. Все женщины постоянно настороже и при первых же признаках неудовольствия включают систему перехвата: обласкать, ободрить, похвалить, проявить сочувствие.

Так выглядела ее жизнь с Ричардом. И к чему это привело? Прошел год с того момента, когда, лежа субботним утром в постели, она поняла: все кончено. Прошел год с того дня, когда она позвонила адвокату и запустила процесс разрыва общих связей. Одиннадцать месяцев с того дня, как он съехал; десять месяцев с того дня, когда она все рассказала родным; полтора года с того дня, когда она пустила его обратно; два года с тех пор, как он начал ей изменять (по крайней мере, насколько ей это известно, но не исключено, что начал он много раньше). Память об этой жизни высасывает все силы, не пошевелишься.

Уилл Шэннон – не Ричард. И тем не менее.

В дверь стучат.

– Заходи, – говорит она.

– Ну, расскажешь, что с тобой не в порядке? – спрашивает Зак.

У Зои перед глазами иногда мелькают видения будущего, в котором они с Заком так и пикируются, так и лезут друг другу в душу, так и живут вместе. Причем они уже до того дряхлые, до того телесно немощные, что соседи считают их супругами и называют «чудаковатой парой с того конца улицы».

Наверное, жизнь может сложиться и похуже – похуже всегда бывает. Вот только не такой она хотела для себя, уж это точно. Она смотрит на него.

– Тебя в Лос-Анджелесе похитили инопланетяне?

– Я как-то не заметил. А что?

– Ты давно превратился в господина Поплачь-Мне-в-Жилетку?

– А, ты про таких инопланетян. Которые изменяют тебе мозги, делают тебя более чутким и внимательным? Да ладно тебе, Зоя. Ты уже несколько дней хандришь. Давай, выкладывай.

Да, порой ей очень хочется побыть одной, однако нельзя не признать: человек в доме поднимает настроение. При Заке у нее не получается постоянно хныкать.

– Меня достает ситуация между Уиллом и Оскаром.

– События развиваются не так, как тебе бы хотелось?

– А что, кому-то хочется половинчатых полу-тайных романтических дрязг?

– Есть любители.

– Я не из их числа.

– Я догадался – глядя на то, как часто ты в унынии бродишь по дому.

– Это не уныние, – поправляет она. – Я жду, когда ситуация разрешится сама собой.

Уилл умница. Рано или поздно он поймет, что половинчатые отношения не могут быть стабильными, и что-то предпримет, чтобы разрешить ситуацию, – если, конечно, он ее любит и понимает.

– А как ты при этом себя ощущаешь?

– Зак, не разыгрывай доктора Фила из телевизора. Не в твоем это духе.

– А валяться в постели и жалеть себя – не в твоем духе.

– Зак, я не игрушка, чтобы тебя развлекать, – отрубает она. – У тебя что, мало друзей? Вот к ним и приставай.

– Не очень много, – сознается Зак. – В последнее время. – У меня есть поклонники, но нет друзей, причем я сам в этом виноват. Когда на меня свалилась слава, я довольно гнусно вел себя с теми, кто казался мне недостаточно блистательным, а когда снова свалилась слава, но уже дурная, друзья успели разбежаться. А все эти блистательные продали меня таблоидам или просто испарились. Так что – нет, у меня нет друзей, и мне не к кому приставать. Есть только ты.

У Зои сжимается сердце.

– Я тебе очень сочувствую, – говорит она. – Я… Звонит ее телефон. Это Уилл.

– Давай, отвечай, – командует Зак. – Я Мавис выведу. Скоро вернусь.

Она дожидается, пока он выйдет, потом снимает трубку.

– Привет-приветик, – говорит она. – Чего новенького?

– Почти ничего, – отвечает Уилл. – Мы с Оскаром смотрим футбол и делаем соус к макаронам. Передаю свой кулинарный секрет следующему поколению. А ты чего?

– Да так, дела делаю. Как всегда, занята.

Зачем она ему врет? Разве нельзя признаться ему, типа-как-бойфренду, что ей грустно и одиноко? Что в этом такого ужасного? Получается, что Зак сказал правду. Она нынешняя – не она. Вернее, она, но не такая, какой хочет быть. Зоя набирает побольше воздуха в грудь и говорит:

– Уилл, скажи, ты подумал, как сказать про нас Оскару?

Уилл понижает голос:

– Я помню, что мы хотели с ним поговорить после того, как все узнает Беата, но она вроде как успокоилась; может, не будем пока раскачивать лодку? Мне кажется, мы с Оскаром наконец-то начали относиться друг к другу, как положено отцу с сыном. Лучше бы сохранить эту ситуацию. А мы с тобой можем просто встречаться, как это делают все взрослые люди. Да, и вот что я еще хочу тебе сказать: а проблема-то вообще существует, нужно ли ее решать? Рано или поздно, понятно, придется, но в ближайшем будущем? Я не уверен.

Зоя даже не пытается погасить вспышку ярости.

– От меня не укрылось, что ты говоришь шепотом и, как я понимаю, прячешься от Оскара. Мне представляется, что проблема налицо, особенно если посмотреть глазами человека, который хочет, чтобы наши отношения развивались. Речь идет о наших с тобой отношениях, а не о твоих отношениях с Оскаром. Это если тебе интересно мое мнение, в чем я не уверена.

– Ты что, сердишься?

– На что мне сердиться, Уилл? На что сердиться, если я для тебя все равно не на первом месте.

– Так-так, – говорит Уилл. – Ты откуда это взя ла, Зоя? Наши отношения еще в самом начале – все прекрасно, но все только начинается. А я одновременно впервые в жизни учусь быть отцом. Пытаюсь не облажаться. Я думал, ты проявишь понимание.

– Я понимаю другое: мы знакомы двадцать с лишним лет. Я, кстати, двоюродная тетка Оскара. То есть ты все про меня знаешь. Либо ты относишься ко мне серьезно, либо нет. Я, знаешь ли, живу не ради твоего удобства. Мне нужно планировать собственную жизнь.

– И чего ты прямо сейчас от меня хочешь, Зоя?

– Хочу, чтобы ты рассказал Оскару про нас с тобой и внятно объяснил ему, что мы пара. Я не хочу в Рождество делать вид, что я одна, притом что на самом деле я не одна. Не хочу ощущать себя одинокой, притом что на деле не одинока.

– Я же обещал, что все ему скажу. Просто жду подходящего момента.

– Меня это не устраивает.

– Зоя, ничего другого я прямо сейчас тебе предложить не могу.

Между ними повисает гнетущее молчание. Затевая этот разговор, она уже знала, чем он закончится, хотя и рассчитывала, что он продлится дольше. Уилл, нужно отдать ему должное, не увиливает. Он изъясняется без обиняков и без прикрас – этакий идеальный мужчина. В этом ничего удивительного: она давно его знает. Остается только гадать, почему она, как и многие женщины, настолько падка на идеал мужского совершенства. Стара она уже думать, что мужчина способен перемениться, – стара даже желать этого. Она зрелая женщина и умеет принимать чужие недостатки. А вот условия, которые он предлагает, она принять не может.

– Я заслуживаю рядом с собой человека, в жизни которого я занимаю центральное место, – произносит она.

– Разумеется, – соглашается Уилл. – Ты заслуживаешь только самого лучшего. Чего я для тебя и хочу.

– Так на чем порешим?

– Зоя, – говорит Уилл, – я мог бы попросить тебя еще подождать. Мог бы обозначить какой-то срок. Но я сам не знаю какой. Ты хочешь определенности, и ты имеешь на это полное право. Похоже, мы в тупике.

Сказать на это нечего, кроме правды.

– Меня это крайне расстраивает. – Она вешает трубку. – Черт, – произносит она.

До нее доносится хлопок входной двери, постукивание и побрякивание, которыми всегда сопровождается возвращение Мавис. Она вылезает из постели, надевает халат, спускается на кухню.

– Оп-па, – говорит Зак. – Вид у тебя не очень. Что случилось?

– Мы расстались, – сообщает она и разражается слезами.

– Блин, блин, блин. И я во всем виноват, да? Да чтоб его, Зоя. Нефиг меня слушать в том, что касается любовных дел.

Зоя сморкается.

– Позволь мне взять на себя ответственность за свои ошибки. Последнего вменяемого мужика на свете я послала не потому, что ты мне это посоветовал. А потому, что я дура.

– Давай сядем, – предлагает Зак.

Они садятся.

– А будь у тебя такая возможность, взяла бы свои слова обратно?

– Не знаю. В зависимости.

– От чего?

– От того, насколько гнусной станет в результате моя жизнь.

– Ясно, – говорит Зак. – И как выглядит самый худший сценарий?

– Я никогда никого не полюблю и буду жить с тобой до конца жизни.

– Злюка ты, но ладно, проехали. Худший сценарий предполагает, что ты так и не встретишь новую любовь, но будешь жить полноценной жизнью, в которой будет семья, которая тебя любит, собаки, которых можно ласкать, друзья, с которыми можно путешествовать, и работа, которая тебя радует, – но время от времени ты будешь вспоминать, что великая любовь могла случиться, однако прошла мимо.

Зоя молчит, а потом произносит:

– Не так плохо. И все равно это будет печально.

– Может быть. Но печально будет не всегда, даже не очень часто. По-моему, гораздо хуже согласиться на отношения, которые не дают тебе того, чего ты хочешь. Такие отношения у тебя уже были, так что тебе несложно вообразить себе последствия.

– Правда, – соглашается Зоя. – Несложно.

– И какой сценарий тебе больше нравится?

– Если дадут выбор? Тот, который с семьей и друзьями. И собаками. – Она чешет Мавис. – И все же я надеюсь, что выбирать не придется.

– Вот и я на это надеюсь, – говорит Зак. – А теперь иди застели свою постель.

– Это еще зачем?

– Такому в реабилитационном центре учат. Каждый день ты должен застилать постель, чтобы в будущую жизнь прийти с четким представлением, что такое порядок и уют.

– Хорошая мысль.

– Работает на самых разных уровнях. Ты постоянно задаешь себе вопрос, как на твоей будущей жизни отразится этот бокал вина, или нездоровая пища, или отношения с мужчиной, который не в состоянии любить тебя так, как ты этого заслуживаешь. Задал – и проще сделать правильный выбор, свидетельствующий о том, что ты относишься к себе с уважением.

– Тебе лично это помогло?

– Я с каждым днем все меньше похож на несносного хлыща, и это, как мне представляется, добрый знак. Я встаю каждое утро и помню, что должен быть любезным с людьми, которые меня любят, несмотря на мои недостатки, должен заботиться о своем теле, сортировать мусор и выполнять свои договорные обязательства. И заботиться о животных.

Он насыпает корм Мавис в миску.

– А по вечерам я ложусь в кровать, заправленную по-армейски, потом встаю и начинаю все сначала. А это значит, что я не добавляю себе новых поводов испытывать укоры совести, потому что мне и существующих хватит до конца жизни.

Зоя крепко обнимает брата.

– Я тебя люблю, – заявляет она. – Почти так же сильно, как люблю Мавис.

Зак чмокает ее в макушку.

– И я тебя тоже, – говорит он.

– Зак?

– Да?

– Я знаю, что в Лос-Анджелесе у тебя все пошло вкривь и вкось, но мне кажется, ты оправился. Я что-то пропустила? Насколько серьезными были эти твои проблемы с наркотиками?

– Достаточно серьезными, чтобы вылиться в очень неразумные поступки, но недостаточно серьезными, чтобы необратимо испортить мне здоровье.

– Ты мне скажи: ты наркоман или нет?

Зак улыбается.

– Все люди наркоманы.

ОКТЯБРЬ

ГЛАВА 28
Марианна

Mорозный осенний день – как раз то, что нужно для политической демонстрации. Марианна давно уже не чувствовала себя такой молодой. Организаторы ожидают, что на марш выйдут тридцать тысяч человек – очень внушительное число, а если погода не подведет, может, соберется и больше.

Сегодня она подаст Гармонии заявление об уходе. Сожалений не испытывает. Эта работа преподала ей важный урок, хотя главное, что она для себя уяснила, – она не тот человек, который способен работать только ради денег. В ней жив материнский дух, как бы решительно она в прошлом этого ни отрицала. Она – дочь Лидии Хеннесси. Ей хочется менять мир. И она наверняка его изменит, в качестве нового директора по связям с общественностью организации «Врачи за мир». Статья, которую она написала в прошлом месяце, посвященная хирургам, работающим в зонах боевых действий, собрала множество откликов (так вот она дала кулаком в МОРДУ). Бывший Нинин работодатель был очень рад, что организацию наконец заметили, и предложил Марианне место в штате. Статья вдохновила и Зака: он работает над пилотной серией сериала о современных военных врачах, у главной героини очень много общего с Ниной. Зак говорит: этакая помесь «Чертовой службы в госпитале МЭШ» с «Анатомией страсти», а еще уверяет, что Нина – прирожденный врачеватель сценариев.

А помимо этого, в ее жизни есть Тим. После того срыва месяц назад она решила, что никогда больше его не увидит, но он повел себя куда более взвешенно, чем повела бы себя она в схожих обстоятельствах. Она извинилась, он принял ее извинения, теперь они временно сняли с повестки любовные свидания, оставаясь при этом друг у друга единственными. Они гуляют вместе, разговаривают перед сном, ходят в кино. Они употребляют слова «мой друг, моя подруга», не целуются, не ложатся вместе в постель. У них стабильные, но не романтические отношения – если такое бывает. Современная любовь – штука крайне замысловатая, если их чувство вообще можно назвать любовью. Время покажет, говорит Тим. Он где-то здесь, в собирающейся толпе, – и эта мысль ее греет.

Она стоит под сценой, дожидаясь, когда организаторы проводят ее на место. Ей, сестрам и отцу зарезервированы места в первом ряду, у самой кафедры. Когда завершится официальная часть, Марианна и Нина рванут домой – встретить доставку еды и развесить украшения. Марвин, Беата и Оскар пойдут с Лидией на марш, им поручено отвлечь ее в случае, если она спросит, где Марианна и Нина. Насколько может судить Марианна, Лидия так и не догадалась, что у нее за спиной уже несколько недель планируют грандиозное празднество.

Подходит Беата, встает рядом, шепчет в ухо:

– Явка, похоже, сильно выше, чем они предполагали. Источник в полиции говорит – пришло в два раза больше народу, чем предполагали организаторы. Одна из групп, защищающих права мужчин, бросила клич в социальных сетях – позвала своих сторонников прийти и выразить свой протест. Отклик оказался очень мощным, полицейские вообще не знают, чего ожидать. Вызывают подкрепление, чтобы расставить на пути следования демонстрантов.

– За маму стоит тревожиться? – спрашивает, подходя, Нина.

– Они говорят, все будет хорошо, – отвечает Беата. – Вокруг нее выставят охрану, и на сцене, и по ходу марша. Мама, как ты понимаешь, в воинственном настроении и рвется в бой. Любит она все это.

Марианна качает головой.

– Да уж, та еще у нас мамочка, верно? К ним подходит одна из организаторов.

– Дамы, пора рассаживаться. Ваш папа уже на месте.

Усевшись, Марианна начинает разглядывать море плакатов и розовых шляпок. Одна из организаторов подходит к микрофону, представляет Лидию. Список достижений их матери кажется бесконечным, время от времени чтение перекрывают аплодисменты и восторженные крики. Неужели, гадает Марианна, невозможно – или очень, очень сложно любить человека и одновременно видеть его насквозь? Существует ли ракурс, который вмещает в себя и возмущение по поводу ее родительских просчетов, и глубокое уважение к ее вкладу в великое дело? Марианна обещает себе попытаться его отыскать. И как минимум сегодня она будет восхищаться тем, что получила от матери в дар – не как дочь, а как женщина.

Лидия встает, идет к микрофону. Шум оглушительный. Она поднимает руки.

– Друзья, – начинает она, – мы стоим на перекрестке исторических путей. Будущее за женщинами, и это прекрасно.

У Марианны сжимается горло. Бросив взгляд на сестер, она видит у обеих на глазах слезы.

– Многих из вас объединяет возмущение, – продолжает Лидия. – Многих расстраивает, что голоса их не слышны. Но история не стоит на месте. Она творится ежедневно. И мы – часть истории. Часть истории и наш сегодняшний марш. Не стыдитесь своего возмущения. Возмущение – это энергия, пламя, страсть. Именно возмущение собрало нас здесь, но повести нас вперед оно неспособно. Не хватит в нем мощи доставить нас туда, куда мы хотим попасть. Чтобы дойти до цели и оказаться в мире, где царят равенство и справедливость, где торжествуют принципы подлинной демократии, нам нужна надежда. Возмущение способно выжечь то, что прогнило, но построить новый мир поможет только надежда. Надежда позволяет представить себе, каким он должен стать.

Женщины кричат, рыдают – и Марианна вместе с ними.

– Я счастлива стоять сегодня перед вами, – продолжает Лидия, – счастлива, что за спиной у меня – мои дочери. Я счастлива, что могу шагать плечом к плечу с каждой из вас. Наш труд еще не окончен. Он продолжается в каждой попытке отстоять свои права, даже самой незначительной. Продолжается всякий раз, когда мы во весь голос заявляем: это – добро, а это – зло. Продолжается всякий раз, когда мы приходим на помощь нашим сестрам. Продолжается, когда мы говорим, что никто не сможет нас разобщить, когда признаем, что сила наша – в нашей многочисленности и в том, что наше дело правое.

Лидия широко разводит руки.

– Пусть на марше в каждой из вас кипит возмущение, но пусть в то же время в сердцах пылает надежда. Марш женщин начинается!

Она отворачивается от микрофона и успевает послать им воздушный поцелуй, прежде чем помощники уводят ее со сцены.

– Ну, мне пора, – произносит Беата. – Постараюсь привезти ее к четырем, если что-то изменится – сообщу. Готов, пап?

– Ты только погляди, – произносит Марвин, указывая рукой. Толпа необъятна, она уже движется, змеится, подчиняясь своей непреложной внутренней логике. – Смотри, чего достигла твоя мать.

– Она удивительный человек, – замечает Нина.

– И всегда такой была, – добавляет Марвин. – Ну, девочки, до встречи.

Марианна и Нина целую вечность проталкиваются сквозь толпу отставших в сторону машины. На парковке огромная пробка, выбираются они долго – того и гляди опоздают встретить доставку. Марианна жмет на газ.

– Погоди, – останавливает ее Нина. – Слышишь?

– Что именно? – спрашивает Марианна.

– Сирены.

ГЛАВА 29
Беата

Беата облегченно вздыхает, увидев Оскара именно там, где обещал быть: он вливается в их группу, будто находился там с самого начала. Она обнимает его крепче, чем он обычно ей позволяет, он нарочито фыркает, но при этом улыбается.

– Слышал, как бабушка выступала? – спрашивает Беата.

– Чего? – орет Оскар.

– Выступление! Слышал?

– Отпад! – орет Оскар. – Бабушка жжет!

– Спасибо, лапушка! – выкрикивает Лидия и хватает Оскара за руку. – Первая твоя политическая демонстрация! Ты – моя гордость!

Беата притягивает Оскара к себе.

– Давай решим, как поступим, если вдруг потеряемся. Народу очень много, нас может унести в разные стороны. Если останешься один, прыгай в метро на ближайшей станции и поезжай домой, ясно? Как выберешься из толпы, пошли мне эсэм-эску, что все с тобой хорошо.

– Дамы, освободите возле меня место, – просит Лидия женщин-полицейских, которые держат ее в кольце. – Хочу, чтобы рядом шел мой внук.

Все четверо – Лидия, Беата, Марвин и Оскар – идут, держась под руки, в ногу – и это замечательно. Женщины вокруг них поют, скандируют, несут плакаты. Требования четкие и насущные: защита права на аборт, увеличение финансирования женских приютов, равенство в оплате труда, «нет» гендерному насилию, повышение качества сексуального образования. Голоса сливаются воедино, призывают к действиям. Зрелище восхитительное, и Беата страшно гордится тем, что ее сын с ней рядом.

– Как тебе все это? – спрашивает она.

Оскар мотает головой. Он ее не слышит. Однако на лице его улыбка. А по другую руку шагает сияющая Лидия.

После первого поворота ситуация на маршруте обостряется. Их дожидаются протестующие – в основном мужчины, ряды злобных лиц. Они скандируют и размахивают плакатами: «ФЕМИНИЗМ = ФАШИЗМ» и «НЕТ ВОЙНЕ С МУЖЧИНАМИ».

– Во козлы-то, – высказывается Оскар.

– Имеют право, – отвечает Беата, которую захлестывает ярость при виде этих тупых перекошенных морд. – Тем не менее я с тобой согласна.

– А что значит «война с мужчинами»? – спрашивает Оскар.

– Да нет никакой войны, – отмахивается Марвин.

– Как они смеют портить нам настроение? – возмущается Лидия. – Уж я им сейчас выскажу все, что я про них думаю.

Она выходит из рядов и направляется к протестующим, следом поспешают Марвин и приставленные к ней охранницы.

– Нечего вам тут делать! – выкрикивает она. – Прочь отсюда!

Другие женщины встают с ней рядом, хором выкрикивают оскорбления, мужчины отвечают тем же.

– Мам!

Беата пытается ухватить Лидию за рукав, толпа вокруг делается все гуще. Не успевает, Лидию выталкивают вперед, прямо на линию противостояния. Шум оглушительный.

Беата хватает Оскара за футболку и кричит прямо в ухо:

– Уходи отсюда! Тебя растопчут!

Она видит, как шевелятся его губы, но не может разобрать слов. Снова притягивает его к себе.

– Иди домой! Тут опасно!

– Понял! – кричит он ей, она судорожно сжимает его в объятиях, потом отталкивает в сторону.

Беата оборачивается туда, где толпа только что поглотила Лидию, делает шаг вперед. Где Лидия? Где отец? С высоты ее роста не видно. Подождать? Может, мама вон там? Ее стискивают со всех сторон, трудно дышать. Все толкаются, она с трудом удерживает равновесие.

Гудит сирена. Нужно найти родителей и выбраться из толпы, пока их всех не задавили. Она пытается сместиться ближе к краю, будто плывет поперек сильного течения. Ей удается немного продвинуться вперед, она оказывается на тротуаре, в нескольких дюймах над мостовой. Понимает, что необходимо взглянуть сверху, и тут на глаза ей попадаются несколько женщин, взобравшихся на большой цементный вазон с растоптанными хризантемами. Беата проталкивается к вазону, карабкается на него, не обращая внимания на крики тех, кого отпихнула в сторону.

Пристроившись на уголке, она старается удержаться. Те, что внизу, тоже силятся вылезти из свалки. Она на них даже не смотрит. Пробует сориентироваться. Вид заслоняют плакаты. Где же родители? Это там мамина шляпа? По толпе прокатывается волна, будто бы набегая на берег, с другого конца на вазон взбирается еще несколько человек. Зацепиться не за что и не за кого. Оступившись, Беата пытается ухватиться за воздух и, взмахнув руками, падает навзничь, ослепленная солнцем в синем-синем небе.