Текст книги "Королевский дракон"

Автор книги: Кейт Эллиот

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

– Ты уже забрал книги. Украл их. Если бы не это, я была бы свободна.

Выражение его лица испугало ее.

– Ты никогда не будешь свободна, Лиат. Где другая книга?

– Это ты убил отца!

Он засмеялся:

– Ну конечно же не я. Он умер от разрыва сердца, так сказал Людольф. А если ты думаешь по-другому, красотка, тем больше у тебя оснований держаться меня. Ты знаешь, еще немного, и я стал бы доверенным твоего папочки.

Она знала, что отец был одинок, а Хью, кем бы он ни был, умел очаровывать людей. Отцу он нравился, нравился его быстрый ум, любознательность, даже его самоуверенность, хотя у Хью и была странная привычка обращаться с отцом так, будто они были равны по положению. Но отец, казалось, не ожидал иного.

– Отец ничего не понимал в людях, – пренебрежительно ответила она, стараясь отогнать сбивающие с толку мысли.

– Ты никогда меня не любила, Лиат, никак не пойму за что. Я никогда не делал тебе зла. – Он двумя пальцами приподнял ее подбородок, заставляя смотреть на него. – В этом захолустье нет ни одной женщины, достойной делить со мной постель. А ведь я спал однажды с герцогиней, и сама королева была мной отвергнута. А когда я стану аббатом в Фирсбарге, у тебя будет свой дом, слуги, лошади – все, чего захочешь. И я не собираюсь долго задерживаться в Фирсбарге, у меня есть кое-какие планы.

– Наверняка отвратительные и подлые. – Она попыталась вырваться из его объятий. – Король Генрих и архиепископ никогда не жаловали колдовства. Только леди Сабела принимает у себя еретиков.

– Как мало ты знаешь о церкви, моя красавица. Волшебство не ересь. На самом деле к еретикам госпожа-иерарх куда более строга, чем к магам. Колдовство запрещено лишь тогда, когда им занимаются не под ее руководством. Мне очень интересно, кто обучал твоего отца. В любом случае, ты будешь удивлена, узнав, как снисходительны могут быть Генрих и благородные принцы, когда помогаешь им в их замыслах. Так куда ты спрятала книгу?

Она попятилась к двери и ничего не ответила.

Он улыбнулся:

– Я терпелив, Лиат. Господи, о чем только твои родители думали, назвав ребенка аретузийским именем? Лиатано… Древнее имя, связанное с магией. Так рассказал мне однажды твой отец.

– Когда ты его подпоил?

– Это что-то меняет?

Она не ответила.

– Где книга, Лиат? – И когда она вновь промолчала, он опустил голову, но продолжал улыбаться. – Я терпелив. Ну так как? Моя постель или свиньи?

– Свиньи.

Молниеносным движением схватил он ее запястье одной рукой, а другой сильно ударил, потом обнял и начал ласкать спину. Жар его дыхания чувствовался на шее. Она не дрогнула, но, когда он поволок ее к постели, ударила каблуком по его лодыжке. Они упали на пол, она вырвалась и вскочила на ноги. Он засмеялся, поймал ее колено и повалил на землю с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Затем выпустил ее из рук и, тяжело дыша, встал сам. Он поклонился самым церемонным образом, предлагая свою руку, чтобы она поднялась.

– Ты будешь со мной, хочешь или нет. – Он достал из-за пояса белую льняную тряпицу, отер ее правую руку и поцеловал пальцы.

– Госпожа моя, – произнес он насмешливо. Она была слишком изумлена, чтобы пытаться вникнуть в суть его слов. Его золотые волосы коснулись ее руки, и он выпрямился. – Она темна и красива, эта дочь Саис, согретая солнечным светом. Отверни свой взор от меня, ибо очи твои ярки, как утренняя звезда.

Она отдернула руку и вытерла о платье.

– А теперь покорми свиней и кур, подмети комнату, приготовь мне ванну. И скажи миссис Бирте, что мне больше не нужно два раза в день приносить еду. Ты ведь умеешь готовить?

– Да, я умею готовить. Мне можно идти?

Он отошел, давая ей пройти, она сделала несколько шагов и вновь услышала свое имя.

– Лиат. – Она повернулась и увидела, как он прислонился к стене. Даже в полумраке его золотые волосы, красивая льняная туника и чистая кожа сияли. – Ты можешь провести со свиньями все лето, но не думаю, что тебе это понравится, когда придет зима.

Как далеко она сможет уйти, если попытается бежать? Бесполезная мысль. Недалеко. Да если и сумеет, что делать одной? За восемь лет скитаний они оказывались и в худших обстоятельствах, чем теперешние.

Хью рассмеялся, ошибочно принимая ее молчание за ответ.

– Скажи миссис Бирте, что она может записывать на мой счет еду и добро, которые ты у нее купишь. Я буду платить каждое Успение. Надеюсь на хороший стол. А ты будешь обедать со мной. Иди.

Она пошла. Выходя, чтобы покормить скотину, которую держали в загоне посреди прочих хозяйственных построек, она увидела всадника, прячущегося за деревьями. Это был Ивар. Увидев ее, он поехал было к ней. Лиат решительно махнула рукой, давая ему знак быстро уезжать. Потому что была еще одна вещь, украшавшая келью брата Хью. На стене висел красивый, позолоченный меч в красных ножнах. Дворянский меч. И она не сомневалась, что брат Хью знает, как им пользоваться. И не замедлит продемонстрировать свое искусство даже сыну местного графа.

Ивар вскочил на лошадь и привстал в стременах, глядя на то, как она работает. Чуть позже она вошла в постройку, а когда вышла за водой с двумя ведрами, согнувшись под тяжестью коромысла, Ивара уже не было.

III. ТЕНИ ПРОШЛОГО

1

Путь из деревни Осна в замок Лавас-Холдинг занимает пять дней. Так сказал Алану сержант. Правда, этой весной путешествие длилось пятнадцать дней, ибо кастелянша со свитой останавливались в каждой деревне, чтобы собрать там дань или забрать молодых людей для службы в следующем году. Они прибыли в Лавас-Холдинг в день святой Марции. Юноша увидел высокий деревянный частокол вокруг графской крепости, деревянный терем на холме с каменным двором позади и два центральных здания, окруженных частоколом пониже. Деревня тянулась до палисада и спускалась к берегам реки.

Времени зевать не было. Он и все прочие прошли прямо в крепость, в грязный дворик, куда их согнали и где кастелянша Дуода и ее свита расселись за большим деревянным столом, выкликивая каждого по имени. Алан, как и все молодые люди, предстал перед сержантом Феллом.

– Лошадью управлять умеешь? Копье в руках держал? Или, может быть, работал с лошадьми? Нет, конечно нет. – Толстый сержант приказал следующему, стоявшему в строю, сделать шаг вперед.

– Но сэр… – в отчаянии начал Алан. Ведь его обещали обучить искусству войны.

– Иди, иди. Сейчас нет времени делать из новичков матерых солдат. Граф Лавастин уже выступил на поиски эйкийцев, и мы должны в течение двадцати дней выслать подкрепление. Иди, паренек, во вторую группу и не трать попусту мое время.

Получив эту отповедь, Алан отошел к другой линии, состоявшей из женщин, мужчин, юношей его возраста и девушек, людей разных званий, степеней и возрастов. Когда пришла его очередь, он подошел к кастелянше Дуоде. Та задала ему несколько вопросов, и он сам не слышал, как отвечает. Единственное, что он ясно видел, то, как красноватые волосы пожилой женщины, упрятанные под льняным головным убором, упрямо выбиваются и локонами ложатся на лоб и уши.

– Что за речь! – сказала она молодому клирику в длинной коричневой рясе странствующего священника, сидевшему рядом с ней и заполнявшему бумаги для графа Лавастина. – Ну, мальчик, брат Родлин найдет для тебя место в конюшне. Кто следующий?

– Но брат Гиллес обучил меня буквам. Многие из них я смогу аккуратно нарисовать.

Священник бросил на него заинтересованный быстрый ястребиный взгляд.

– А читать умеешь?

– Нет… нет, я еще не умею читать, но уверен, смогу помогать почтенному брату. Я умею считать… – Но священник уже отвел от него глаза, обращаясь к следующему кандидату. Алан расстроенно обратился к Дуоде. Все шло не так, как он хотел… – Но вы же помните, тетушка Бела говорила, что меня хотят посвятить…

– Дальше! – резко оборвала кастелянша. Молодая женщина вышла из толпы, и Алану не оставалось ничего, кроме как выполнить приказание.

Он нашел конюшни и сразу был приставлен к работе, с которой справился бы любой кретин, – наполнять тележку навозом и опорожнять ее на полях. Единственным его товарищем был слабоумный по имени Лэклинг, парнишка его возраста, тонкий как палка, с кривыми ногами и странно скособоченной нижней челюстью, из-за чего он не мог и слова толком произнести. Он был капризен и ленив настолько, что проще было заставить идти упрямого осла, чем его работать, но Алан не мог злиться на обиженное богами создание.

– Вижу, ты остался один с нашим Лэклингом, – сказал мастер Родлин в тот вечер, после того как молодые люди наскоро поужинали сыром, хлебом и поделенной на двоих луковицей. – Можешь поделить с ним и чердак. Последи, чтобы другие парни не обижали беднягу. Он безобидный, и скотина ему доверяет. Наверное, потому, что такой же безмозглый.

Лэклинг издал странный шипящий звук и стал подбирать крошки хлеба с грязного пола конюшни. С этим сокровищем в руках он вышел наружу, протянул раскрытую ладонь, глядя в небо, и нервно посмотрел по сторонам.

Мастер Родлин заворчал с сожалением:

– Думает, птицы слетятся на его руку пообедать. Дурень! Но диакониса Вальдрада говорит, что наш долг, как примерных дайсанитов, давать кров несчастным. Мальчик родился здесь, рядом с самым фортом. Мать умерла – трудные роды. Лучше бы умер и он сам, бедный урод.

– Я тоже здесь родился, – сказал Алан. – В Лавас-Холдинге.

Родлин посмотрел на него с некоторым интересом:

– А кто была твоя мать?

Алан покраснел:

– Не знаю.

– А, – понимающе протянул Родлин, – чей-то приемыш, да? В таком городке, как этот, всегда найдутся женщина или две, которые не знают, от кого родился их ребенок, и отдадут его.

– Она не отдавала меня. Она умерла в родах.

– И у нее не было родных? А твой отец?

Алан опустил голову, видя, как заинтересованное выражение на лице мастера Родлина меняется на все понимающую улыбку: теперь все будут знать, что Алан – чей-то незаконнорожденный и нежеланный сын.

– Ну ладно, давай, – продолжил конюх. – Все сделай в конюшнях, как положено. Только не подходи близко к псарне.

– Там же нет собак.

– Когда граф Лавастин вернется, будут. Эти зверюшки прикончат тебя, как только подойдешь. Не забывай, держись подальше – для собственного же блага. Видишь этот шрам? – Он показал незарубцевавшийся шрам на шее. – От них подарочек. И не только это. Держись подальше и останешься цел.

– Зачем же граф держит таких злобных тварей? – спросил Алан, но Родлин уже уходил. У него были дела поважнее, чем общение с безродным мальчишкой из конюшни.

С печальным видом Лэклинг, держа крошки в руке, вернулся в стойло. Алан чихнул и стряхнул клочки сена с губ:

– Не думаю, что ты что-нибудь знаешь про этих собак.

– Моовр, – сказал Лэклинг, – хрронсгью лакалыг…

Алан грустно улыбнулся недоумку. И впрямь, его положение ничем не отличалось от участи этого убогого, уже не ребенка, но и не мужчины. В Осне Алан был племянником тетушки Белы, и это многого стоило. А здесь он деревенский мальчишка, не владеющий мечом, не имеющий родных и ничего, что могло бы выдвинуть его. И поэтому его сделали мальчиком при конюшне и поручили вывозить навоз. У него, впрочем, оставались разум и сила.

– Пойдем. – Он взял карлика за руку и повел на улицу, где при свете заката каменная башня отбрасывала тень, и последние лучи солнца освещали флаг, развевающийся над воротами палисада: два черных пса на серебряном поле. Символ графов Лаваса. – Разожми кулак. Давай возьмемся за руки и постоим немного.

Так стояли они, пока закат догорал, лошади ржали в стойлах все тише, а внешний двор погружался в вечерний покой. Откуда-то выпорхнул воробей и сел Алану на палец, затем клюнул крошку из руки Лэклинга. Лэклинг от радости вскрикнул, и птичка улетела.

– Тише, – сказал ему Алан. – Помолчи немного.

Они еще подождали, и скоро другой воробей и еще один прилетели к ним и стали клевать крошки из рук Лэклинга – карлик чуть не плакал от восторга, но послушно молчал.

Мастер Родлин не обращал внимания на Алана, пока мальчик исправно выполнял то, что ему поручали. Да и всем обитателям замка в тот первый месяц, пока сержант Фелл готовил солдат к выступлению, было не до него. Он наблюдал, как молодые люди разделились на группы, чтобы участвовать в кулачных боях, а один раз – в поножовщине. Он, пристыженно-любопытный, смотрел, как молодые солдаты флиртуют со служанками и исчезают с ними по темным углам и чердакам. Он наблюдал, как опытные в военном деле люди готовят оружие и повышают свое мастерство.

В день святой Кристины, мученицы и покровительницы города Гента, в Лавас прибыла какая-то женщина, одетая в форму «королевских орлов», привезя сообщение графу. Тем же вечером во время ужина, сидя за нижними столами, Алан с изумлением увидел, что разговор «орлицы» с кастеляншей Дуодой, сидевшей за столами выше, перешел в спор.

– Это не приказ, – говорила «орлица» с негодованием. – Король Генрих ожидает, что граф Лавастин его поддержит. Хочешь мне сказать, что граф отказывается?

– Я хочу сказать, – сдержанно отвечала Дуода, – что пошлю письмо графу с сержантом Феллом и его людьми, которые выступят через два дня. К концу лета граф Лавастин вернется, и, уверена, он начнет действовать, как только сможет.

– Если сержант и его люди отправятся со мной, это будет доказательством лояльности графа. Его верности нашему королю.

– Только граф может принимать решения. – Дуода потребовала эля. Вина за столом не было, и Алан понял, что его берегут для почетных гостей, не таких, как «королевская орлица».

Кастелянша продолжала:

– Народ Эйка сжег этой весной монастырь и две деревни. У графа на счету каждый человек, а он должен ответить на набег и защитить свои земли. Конечно же, все вами сказанное я включу в отчет, который мои клирики готовят для него.

Но всем присутствующим, да и самой «королевской орлице», было ясно, что слова Дуоды при всей внешней справедливости были неискренни.

«Орлица» уехала на следующий день, хотя ответами Дуоды осталась недовольна. Еще через день сержант Фелл выступил с ополчением. Оставшиеся лошади и животные – кроме нескольких ломовых лошадей, ослов, одной старой боевой коняги и хромой коровы, дававшей молоко, – были отправлены на летние пастбища. Большинство деревенских жителей вышли на поля и огороды или собирали дары в ближайших лесах. Несколько слуг, оставленных в замке, с усердием занимались своими делами, но у них было немало времени и для веселых попоек и длинных приятных вечеров.

Никто не беспокоил Алана, никто не следил за его работой. Каждую ночь, лежа рядом с Лэклингом на чердаке над конюшней, он дотрагивался до деревянного Круга Единства, который дала ему тетушка Бела, перебирал веревку, на которой висела роза, и трогал ее нежные лепестки. Видение, явившееся на Драконьем Хребте за Оснийским проливом, казалось теперь далеким, и ему хотелось думать, что это была иллюзия, порожденная бурей и тоской. И наверное, он преуспел бы в этом, если б не кроваво-красная роза под рубашкой – она не вяла и не умирала.

Месяц в крепости прошел тихо. Алан научился у деревенского купца наблюдать за небом, когда оно было ясно. Луна то убывала, то становилась полной и снова убывала. Лэклинг показал ему, где росли ягоды, на чистых полянах, глубоко в лесу. Алан нашел тропу, ведущую к холмам, но Лэклинг испугался и не позволил идти дальше.

Алан расспросил мастера Родлина, не было ли других путей в лесу, и старый мастер сказал только, что за холмами лежат древние развалины и не один глупый мальчишка переломал там руки или ноги, забираясь на рушащиеся стены. Как и псарни, это место следовало обходить стороной.

Теперь, когда стойла почти опустели, Алан лишился своей работы и выполнял то, что лень было делать другим. Все больше и больше времени он проводил на конюшне, тупо глядя в пустоту. Тот момент на Драконьем Хребте, когда Повелительница Битв освятила его мечом, казался далеким видением. Да и кто он такой, чтобы быть избранным для чего-то особенного? Если не считать чем-то особенным чистку сортиров…

– О, вот он где… – послышался женский голос и звонкий смех.

Алан оглянулся. Две молодые кухарки стояли в дверях конюшни, открытой, чтобы проветриться. Свет ложился на распущенные волосы девушек. Клочки сена летели с чердака и падали в пустые ведра. Одна из девушек чихнула. Другая засмеялась.

Алан смутился, однако решительно направился к выходу. Ему не хотелось быть осмеянным парой девиц не старше, чем он сам, девиц, которые и не глянут на него, если вблизи появится другой мужчина, конечно, не старый Реймонд или слабоумный Лэклинг.

Голубоглазая девушка пожала плечами, когда он проходил, ее блузка сползла пониже и приоткрыла волнующее декольте.

Алан споткнулся на ровном месте.

– Разве тебя зовут не Алан? – спросила голубоглазая. Они только хотели подразнить его. Он это знал, но не мог не остановиться.

– Да. – Он знал, что краснеет.

– Ты слышал о развалинах на вершине холма? – спросила голубоглазая, когда он поднялся. Ее подруга со светло-карими глазами захихикала, но прикрыла свой рот рукой, чтобы не показывать щербатые зубы.

– Я слышал о них, – сдержанно отвечал Алан.

– Види, ты струсишь, – сказала шепотом подруга.

Голубоглазая одарила ее насмешливым взглядом.

– Я не из тех, кто трусит. – Она посмотрела на Алана. – Ты откуда?

– Из деревни Осна, – гордо ответил он, но их это не впечатлило – такого названия они не слышали. – Еще ее зовут Драконьей из-за огромного хребта…

Это почему-то рассмешило барышень, как будто он сказал что-то странное.

– Как-как, Драконий?.. – спросила наконец голубоглазка. Она слыла самой хорошенькой, хотя на губах ее красовалась воспалившаяся болячка, а волосы из-за грязи были непонятного цвета. – Я пойду к развалинам на закате. Сегодня. Говорят, в канун Иванова дня [2]2
  День летнего солнцестояния.


[Закрыть] там разгуливают духи и бесы! – Она подмигнула Алану и подбоченилась, довольно изящно выставив бедро. Он знал, что краснеет, и ничего не мог поделать. Види была из тех барышень, что частенько ходили на сеновал с солдатами. Для него же до сих пор у нее времени не находилось.

Он заговорил шепотом:

– Диакониса Вальдрада в проповеди на той неделе сказала, что эти развалины построили не бесы, а люди древней Даррийской Империи, давным-давно, еще до того, как Тайлефер стал императором здешних земель, такие же люди, как мы, а может быть, эльфы.

– О! Какой у нас тут ученый молодой человек. Кто был твой отец? Аббат Драконьего аббатства, драконивший невинных деревенских простушек? – Види захихикала, а вслед за ней и ее щербатая подружка.

– Мой отец – уважаемый человек! Купец. Раньше он служил старому графу. А братья Монастыря-на-Драконьем-Хвосте мертвы, убиты во время весеннего набега Эйка. Грешно смеяться над этим!

– У-у-у, – презрительно протянула щербатая. – Да ты и сам говоришь, как монах. Думаешь, ты лучше всех? Я ухожу, Види.

Она с грохотом подхватила свои ведра и направилась к колодцу. Види медлила.

– Сейчас иду. – Она последовала за подругой, но обернулась и с улыбкой проговорила: – Если не слишком испуган, найдешь меня здесь. Могу показать тебе то, чего ты никогда не видел. – А затем вновь обратилась к щербатой: – Подожди!

Чистка сортиров была таким неприятным делом, что юноша обрадовался, когда его позвал мастер Родлин. В замок возвратился сержант Фелл, и Алан должен был разгружать обоз. Позже он вымыл лицо и руки и почистил ботинки, прежде чем пойти на ужин.

Кастелянша Дуода отправилась с эскортом жены брата Лавастина в Лавас-Холдинг. Лето стояло жаркое, а господин и госпожа отсутствовали, поэтому повариха поставила два деревянных стола на улице за кухней. Молодые солдаты заняли один стол, где они рассказывали о своих великих подвигах и с немалым удовольствием поедали ужин из белого хлеба и гороховой каши, жареной рыбы и ягод. Сержант Фелл сидел во главе стола, терпеливо наблюдая.

Лэклинг сидел один в конце другого стола. Если бы солдаты не были поглощены ухаживанием за Види, ее щербатой подругой и какой-то черноволосой женщиной, они бы, без сомнения, его прогнали. Алан сел рядом с карликом и получил в свой адрес лишь чью-то улыбку и одну из невразумительных фраз в качестве приветствия.

– Так вот, – сказал сержант Фелл, продолжая повествование. На его щеке красовался весьма художественный шрам, которого не было, когда они уходили в поход. – А потом граф приказывает нам идти на восток, чтобы присоединиться к королю.

– Нет, – воскликнула повариха. – Скажи, что это не так! Граф Лавастин решил-таки вновь принести присягу Генриху?

Алан затаил дыхание и не донес ложку до рта. К этому стоило прислушаться.

– Думаю, нет, – ответил сержант. – Думаю, он нуждался в помощи Генриха, потому что набеги измучили всех. Теперь будет хуже. С запада прискакал паренек и принес весть, что эйка напали вновь.

Повариха почесала подбородок:

– Но они сожгли оба монастыря на побережье. По-моему, поблизости нет ничего, что стоило бы грабить.

– А что им побережье… Поднимись они только вверх по Месе, и выйдут прямо к монастырю святого Синодиуса, который в свое время богато одарил дед нашего графа. А там и до нашей крепости рукой подать.

– Когда я был молодым, – начал старый Реймонд ворчливым голосом, – мы все подчинялись законам, установленным церковью. Наша вера была такова, что варвары держались подальше от Варре. – Для пущей выразительности он ударил оловянной кружкой по столу. – Генрих занял трон, не имея на то права. Когда я был молод, мы слышали, что эйка выжгли весь юг и запад Салии. Мы даже видели салийцев, приходивших сюда в поисках убежища.

Реймонд был так стар, что череп его полностью облысел, а борода торчала жалкими седыми клочьями.

– В то время последняя дочь Тайлефера была жива. Она могла бы стать епископом, но ни ее молитвы, ни салийские солдаты не могли остановить народа Эйка. Приходилось платить им дань. – Он прерывисто засмеялся, довольный тем, что гнев Господа и Владычицы все же постиг нелюбимых им салийцев. – То были тяжелые времена, вот что я вам скажу.

Один из молодых солдат засмеялся:

– Как ты мог знать, что было в Салии, если сам не ступал ногой за пределы Лавас-Холдинга? – Он фыркнул, довольный своим остроумным ответом, и попросил еще пива.

Сержант Фелл дал ему подзатыльник:

– Кончай грубить, Эрик! Будешь уважать старых, понял? Если сам проживешь так долго, я буду удивлен. – Солдаты захохотали. – Мой старый дядюшка тоже говорил, что салийский король уплатил эйка контрибуцию и что они ушли, до нитки ограбив страну. В общем, не знаю я, госпожа повариха, что там промеж собой замышляют госпожа Сабела, ее прихлебатели, да и сам король Генрих. Знаю только, что нас послали к епископу Тиерре просить церковного золота, чтобы купить оружия и припасов. Слишком много эйкийцев и слишком много крови в этому году. Графу Лавастину нужна помощь.

Види остановилась за спиной сержанта, наклонилась к нему и прижалась вплотную:

– Правда, что люди Эйка произошли от дракона? Что у них кожа как у змей и есть когти?

Алан вздрогнул. Интерес Види был странен.

– Я слышал и более страшную историю, – сказал сержант, обнимая ее за бедро. – Если ты храбрая, я ее тебе расскажу.

– Я храбрая!

Он ухмыльнулся:

– Ну ладно. Мне рассказывали, что эйка рождены отвратительной магией и злым проклятием. Когда великий дракон был убит и лежал, умирая, он проклял всех, кто осквернит его тело. Но женщины одной деревни слышали сказки о великой силе драконьего сердца, силе, с помощью которой они смогут привлечь любого мужика. Они вскрыли бедного дракона и извлекли сердце, кровавое и теплое. Разрезали его на кусочки и поделили между собой!

– Они его съели? – Види сделала гримасу, вырываясь из объятий сержанта.

– Съели, деточка, до последнего кусочка. А немного спустя все дамы забеременели и, когда разрешились от бремени, поняли, что дали жизнь редкостным уродам.

Все были потрясены. Не было человека, который бы не вздрогнул при слове «уроды». Сержант рассмеялся, довольный своим успехом:

– И вот эти дети-монстры, как говорят, ушли на север, и никто их не видел. Пока не объявились существа, которых мы зовем эйка, и не начали свои бесчинства.

– Я видел одного из них мертвым, – сказал Реймонд, он единственный не испугался рассказа. – Когтей не было, а вот шкура изрядно толста и блестела, как начищенное золото.

Молодой Эрик снова поднял его на смех:

– Как начищенное золото! Скорее всего, это были доспехи, снятые с салийца. А я слышал, они похищают женщин, и зачем им нужны женщины… – Здесь он остановился, с усмешкой смерив Види взглядом. – … если они происходят от дракона? Они такие же люди, как мы с тобой.

– Ух… – сказала Види насмешливым тоном, – и я думаю, ты считаешь, что старые руины за холмами были построены такими же людьми, как мы с тобой, а не демонами, или бесами, или другими злыми существами?

– Тише, Види, – сказала повариха настороженно.

Эрик и несколько его товарищей засмеялись. Но сержант был серьезен.

– Ты не видел эйкийцев, Эрик, – сказал он наконец. – Иначе не смеялся бы. Нечего смеяться над вещами, оставшимися после существ, о которых мы ничего не знаем.

Повисло молчание. Между женщинами и мужчинами постарше возникло напряжение, которого не заметили молодые солдаты.

– Я слышала, – продолжала твердым голосом Види, – что если пойти к тем руинам в канун Иванова дня, можно увидеть призраки тех, кто это построил.

– Я пойду с тобой, – сказал Эрик, подмигивая и подталкивая локтями своих товарищей, – и увижу все, что смогу.

Его друзья радостно хохотали.

– Ты бы не шутил так, – сказал Реймонд, повторяя мрачные слова сержанта, – если бы сам там был. Говорю тебе. Однажды много лет назад одна девушка пошла туда как раз в канун праздника. Пошла на спор. – Его строгий взгляд неожиданно упал на Види. – Обратно вернулась на рассвете, совершенно невменяемая и, как выяснилось позже, беременная. А поскольку, рожая, она умерла, все, что там произошло, она унесла с собой в могилу. – Сжав в руках кружку, он снова ударил ею по столу.

– Что? – глумливо отозвался Эрик. – Не оттуда ли появился наш Лэклинг?

– Нет. И не смейся, сопляк. Ребенка забрал кто-то из ближних деревень.

– А теперь слушай меня, юный Эрик, – сказала повариха тоном человека, полностью в себе уверенного. – Правда то, что говорит Реймонд. Это случилось не так давно, я знала ее, когда мы обе были еще девочками. Она была симпатичной черноволосой девчушкой, дочерью салийцев, бежавших от набегов Эйка. Она действительно пошла к руинам, хотя все ее отговаривали. И она сказала мне… – Здесь сиплый голос поварихи перешел на шепот, и все разговоры за двумя столами стихли, как костер, присыпанный лопатой снега. Все наклонились, чтобы слышать. – Она сказала мне, что один из Ушедших, призрак эльфийского принца, пришел к ней и возлежал с ней, прямо в тамошнем доме-алтаре посреди развалин, и что она родила его ребенка. – Никто, даже Эрик, не издал ни звука. – Но Господь и Владычица пожелали, чтобы никто из смертных не был с Ушедшими, ибо они неверующие. И она дорого заплатила за свой поступок – умерла спустя три дня после рождения ребенка.

Алан смотрел на повариху. Сержант Фелл рассказывал свою историю, чтобы попугать Види. А этот рассказ был другим. Конечно, она говорила правду. Она была одного возраста с его мамой. У той были черные волосы, и его черты были острее и немного другие, так во всяком случае говорили в Осне. Что если эта черноволосая салийская девушка – его мать, а призрак из руин – его отец? Один из Ушедших! Это объясняет и появление Повелительницы Битв. Он с детства чувствовал себя немного иным, чем прочие. А ведь всегда говорили, что эльфийское племя на самом деле было бесовским, потому что эльфы в отличие от людей не умирали естественной смертью, а убитые не принимались в Покои Света, но были обречены на вечное странствие в этом мире – как тени.

– Я все равно пойду, – упрямо твердила Види.

– Я тоже пойду, – сказал Эрик, искоса на нее взглянув.

– И не думай! – сказал сержант. – Это приказ. Нечего терять время. На рассвете мы идем к епископу Тиерре.

– Все вы трусы, – заявила Види, высокомерно подняв голову.

– Я пойду, – поднялся Алан. И сам удивился, услышав, как громко прозвучал его голос в этот летний день, уже клонившийся к вечеру.

Все уставились на него. Большинство солдат засмеялись, глядя туда, где он сидел, – единственный среди них, кто составлял компанию дурачку Лэклингу. К нему и относились почти так же, как к слабоумному.

Старый Реймонд фыркнул, но ничего не сказал.

– Кто этот подросток? – спросил Эрик. – Думаешь, если цыпленок начнет выступать, он сразу станет мужчиной? – Никто не засмеялся над шуткой.

– Мальчик из конюшен, – сказала повариха спокойно.

Теперь только Алан понял, как неприятно ему всеобщее внимание – ведь вырос он почти в одиночестве. Он потупил глаза и уставился в стол.

– Единственный смелый среди вас, – сказала Види.

– Эрик! – Сержант казался обеспокоенным. – Будешь вести себя как дурак, сегодня же вылетишь из замка. А для тебя, девочка, мы придумаем развлечение поинтереснее.

Алан видел, как сержант сильнее прижал к себе девушку, но выражение ее лица было упрямым, и она оттолкнула его:

– Смейтесь, сколько влезет, но я пойду.

Эрик встал со своего места:

– Я не позволю никакому щенку…

– Эрик, сядь, а то получишь по лбу…

Пьяная бравада некоторое время боролась в душе Эрика со страхом перед угрозой сержанта. Наконец он сел. Лэклинг громко рыгнул, и все облегченно засмеялись. Сержант Фелл вернулся к разговору о набегах и графских планах защиты побережья и ближайших деревень.

Алану не составило труда исчезнуть, так как сержант был целиком поглощен рассуждением о недавно разоренной деревне и слухами о том, что монастырь, лежащий к востоку, подвергся эйкийскому набегу. Он рассказывал, что все монахини были изнасилованы и убиты, кроме старой игуменьи, которой изуродовали ноги, но она, несмотря на это, добралась до соседней деревни.

Наступили сумерки, на небе появились звезды. То, что рассказала повариха, наверняка, правда! И только пойдя к развалинам ночью, когда возвращаются призраки древних строителей, можно все точно узнать.

Он переоделся в чистую рубаху – тетушка Бела заботливо снабдила его несколькими, – а поверх надел старую льняную тунику. После некоторого колебания взял лампу, прихватил толстую палку и направился на тропу, которая вела от земляных валов и четырех деревянных башен крепости графа Лавастина вверх, к поросшим лесом холмам. Види, разумеется, не показывалась. Он шел один, если не считать лесных зверей: кричали совы, кто-то шумел, повизгивал, затем неожиданный визг донесся чуть ли не из-под земли.

Совсем стемнело. Луна не показывалась, хотя звезды и светили необычно ярко. Постепенно глаза привыкли. Пока он берег масло и не зажигал лампу. Идти надо было довольно долго, сначала в гору, потом продираясь сквозь лес. Наконец тропа привела туда, где лес обрывался к началу развалин. Яркая красная звезда, Глаз Змеи, уже высоко поднялась с востока.