Текст книги "Опасная находка"

Автор книги: Кэтрин Стедман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 24 страниц)

13

Воскресенье, 11 сентября

Следующий день

Этим утром мы рано вскакиваем с постели. Вчерашние физические нагрузки и свежий воздух буквально выключили нас часов в десять, и чувствую я себя замечательно.

Вчера, пришвартовавшись у отеля, мы сразу передали сумку на ресепшен. Марк вручил ее портье, и мы объяснили, что нашли ее в воде. Марк решил, что бесполезно рассказывать парню с пристани о координатах или бумагах. Вместо этого лучше поговорить с инструктором по дайвингу – тот, похоже, больше разбирается в подобных вещах и сможет нам что-то подсказать.

Сегодня мы завтракаем в главном ресторане, по воскресеньям «Четыре сезона» предлагают фуршет. Настоящее безобразие разнообразия, здесь есть все, чего только можно пожелать: целые лобстеры, панкейки с сиропом, экзотические фрукты, полный английский завтрак, суши, радужный торт. Роскошь. И еще одно положительное следствие физических нагрузок: я могу есть все, что пожелаю, без угрозы для фигуры.

У нас на сегодня отличные планы: прогулка на джипе по бездорожью, в лесу главного острова, а затем подъем на гору Отеману к священной пещере, потом возвращение в отель для воскресного ужина, который состоится на пляже при свете факелов. Катер заберет нас с пристани сразу после завтрака. Инструктор по дайвингу так и не появился. А мне нужно заскочить в номер, чтобы забрать свои вещи и солнцезащитный лосьон, так что я оставляю Марка в ресторане и бегом возвращаюсь в бунгало.

Вначале я ее не замечаю.

А когда выхожу из ванной с зубной щеткой во рту, сбиваюсь с шага, потому что вижу ее там. Ту самую сумку. Аккуратно прислоненную к стене у края кровати. Кто-то вернул ее в нашу комнату. Теперь она сухая. На черной ткани проступают белые следы соли. Замок все так же надежно закреплен. Они, наверное, не поняли, что Марк сказал им вчера вечером. И принесли ее обратно.

Я вспоминаю, как она стучала о борт нашего катера. С такой настойчивостью. Никогда бы не подумала, что меня может напугать сумка, но эта пугает. Век живи, век учись.

Мне придется разобраться с ней позже. Сейчас нет времени. Я заканчиваю чистить зубы, хватаю свои вещи и мчусь к пристани. Марку я расскажу о ней позже.

После быстрой поездки на катере через лагуну мы загружаемся во внедорожник. Нас четверо в полноприводной машине с навигатором: мы и еще одна молодая пара, Салли и Дэниел. Мы отправляемся в путь. Фотографируем джунгли, в кадр попадает край бокового зеркала джипа, на снимках – размытые улыбающиеся лица; горячая черная кожа сидений липнет к бедрам; запах прогретых солнцем джунглей витает в воздухе; ветер шевелит волоски на моей руке; ухабистая дорога ведет нас через скалистые холмы; прохладные порывы смешиваются с теплыми.

Мы поднимаемся на гору, и ветер долетает к нам над верхушками деревьев, под ногами шуршат камни и взлетает пыль, мы негромко разговариваем, пот стекает по моей груди, я тяжело дышу. Передо мной – потемневшая от пота футболка Марка.

К концу нашего похода я совсем устала, но я довольна прогулкой. Ноги налились тяжестью и гудят.

Щеки Марка загорели на солнце, отчего он кажется неотразимо здоровым, свободным. Я уже очень давно не видела его таким счастливым. Прежний Марк. Я не могу не прикасаться к нему. К его темнеющей коже. Когда мы мчимся на катере обратно в отель, я кладу свое горячее бедро поверх его бедра. Отмечаю свою территорию.

Я рассказала ему о сумке, и ситуация показалась ему забавной. Забавной в стиле «Фолти Тауэрс»[18]18
  «Фолти Тауэрс» – британский комедийный телесериал, разработанный комик-группой «Монти Пайтон» и сценаристом Джоном Клизом, исполнившим также главную роль. (Примеч. ред.)


[Закрыть]. В стиле неприятностей в отеле. Мне, честно говоря, никогда не нравился сериал «Фолти Тауэрс», он казался мне слишком циничным. Неоправданно циничным. Но, возможно, именно это в нем и забавно. Я не знаю. «Монти Пайтон» мне нравится, а вот Клиза могло бы быть поменьше. Неразбавленный концентрат Клиза я не перевариваю.

Вернувшись, мы сразу ныряем в постель, лениво занимаемся любовью и спим до заката.

А потом принимаем душ и одеваемся, Марк ведет меня на террасу и открывает бутылку шампанского. Шампанского от Эдди. Или, как я сказала Марку, «шампанского от Фреда».

Он протягивает мне полный бокал, кипящий пузырьками. Качество шампанского можно определить по размеру пузырьков, вы это знали? Чем меньше пузырьки, тем лучше они раскрывают аромат и вкус. Пузырьки углекислого газа подхватывают и переносят молекулы вкуса, и чем их больше, тем более освежающим и тонким будет ощущаться во рту вкус шампанского. Мой бокал полон длинных нитей крошечных, стремящихся ввысь пузырьков. Мы чокаемся.

– Женитьба на тебе была лучшим решением в моей жизни. – Он улыбается. – Я очень хочу, чтобы ты знала, Эрин: я буду заботиться о тебе, и как только мы вернемся домой, я собираюсь найти другую работу, чтобы обеспечить нам достойную жизнь. Звучит неплохо?

– Да, звучит идеально, – отвечаю я.

Я делаю глоток, и пузырьки щекочут мне губы и нос. Это просто рай. Я улыбаюсь. Спасибо, Эдди.

– Что будем делать с…? – Я киваю в сторону номера.

Он улыбается.

– Завтра я отнесу ее в центр дайвинга и отдам инструктору вместе с координатами того места. Он с этим разберется. Ну или просто вернет ее обратно к нам в номер, конечно! Так или иначе. – Он смеется.

На другом берегу лагуны начинает играть музыка.

Вечером каждого воскресенья на берегу за ужином показывают традиционное полинезийское шоу. Как я сказала Марку, больше всего это похоже на «театр и ужин», традицию восьмидесятых. Но он напомнил мне, что мы в отеле «Четыре сезона», так что нас наверняка ждет пятизвездочная трапеза на освещенной факелами полосе пляжа, с тремя сменами блюд, под гром традиционных полинезийских водных барабанов и танцы с огнем.

– Ну да, как «театр и ужин», – говорю я. Ведь именно так проходили эти вечера с представлениями, разве нет?

Нас усадили за столик у самого края воды. Кроме нас, здесь только десять других пар – за столиками, освещенными свечами и пылающими факелами, расставленными вдоль всего пляжа. Мы машем руками паре, с которой познакомились во время сегодняшнего подъема. Дэниел и Салли. Они улыбаются и машут нам в ответ. Все расслаблены и счастливы. Воздух пропитан запахами таитянской гардении и огня.

Мы снова пьем шампанское и говорим о будущем. О том, что сделаем, как только вернемся домой. Я рассказываю Марку об Алексе, о том, как она планирует забеременеть, рассказываю о Холли, обо всем. Об Эдди, конечно, я много не говорю, как и о подарке от него. Марк с восхищением слушает. Кажется, он каким-то образом забыл, что я продолжала жить своей жизнью, пока он был полностью занят своими проблемами. Но теперь ему интересно. Он спрашивает, почему Холли вообще выпускают обратно в общество. Спрашивает, не кажется ли мне, что Алекса сожалеет о том, что сделала. Мы беседуем во время десерта, попивая кофе. А затем начинается шоу.

Полинезийские танцоры, мужчины и женщины, одетые в национальные костюмы, кувыркаются и крутят сальто на песке; они держат горящие факелы в загорелых бронзовых руках или сжимают их белыми зубами. Они взлетают в воздух, ныряют в воду. Другие, стоя по колено в волнах, бьют в плавучие барабаны, а открытыми ладонями – по воде.

Музыка нарастает, нарастает, а когда достигает крещендо, волны на миг вспыхивают пламенем, кругом белых огней, лижущих поверхность воды. А затем – тишина, аплодисменты и крики.

После этого мы направляемся в бар и пьем коктейли. Мы танцуем, мы разговариваем, мы целуемся, мы тискаемся и снова пьем – до тех пор, пока на ногах не остаемся только мы. Пожелав всем спокойной ночи, спотыкаясь, мы бредем обратно по настилу в наше бунгало.

Сумка там, и она ждет. Я приношу из ванной маникюрные ножницы, и мы открываем ее.

14

Понедельник, 12 сентября

Обломки крушения

Просыпаюсь я поздно.

Марк все еще крепко спит рядом, в комнате повис сильный запах алкоголя. Вчера мы забыли заказать завтрак и даже не включили кондиционер, сразу рухнув в постель после пляжа.

У меня гудит голова, и я очень хочу есть. Похоже, вчера вечером мы заказали обслуживание в номер. Я осторожно скатываюсь с кровати и бреду к оставленной здесь тележке.

В ведерке я нахожу растаявшее мороженое и перевернутую бутылку шампанского.

Сколько же мы выпили? Господи… Язык во рту кажется распухшим и пересохшим. И я просто умираю от голода. Я принимаю ответственное решение и иду за телефоном.

На полпути к нему мою ногу пронзает резкая боль, и я, потеряв равновесие, с размаху приземляюсь на плиточный пол.

Черт возьми, ой, ой, ой! Очень ой!

Яркая капля крови наливается на своде стопы. Черт. Я вижу ножницы, которые меня укололи и затем выскочили из-под ноги. Капля крови превращается в ручеек, который стекает по стопе и потом на пол. Голова пульсирует болью.

Ох, к черту это все. Я встаю, медленно, осторожно, и прыгаю к телефону на одной ноге. Трубку берут после второго гудка.

– Привет. Я хочу заказать обслуживание в номер… Да, в этот. Да. Два полных завтрака… да, вареные, и кофе для двоих, хлебную корзину… да, да, именно эту. Апельсиновый сок для двоих. И… у вас есть пластыри?.. Нет. Пластыри… для перевязки. Нет. Бинт?.. Как в аптечке или… О да, да! Да, отлично. Да, хорошо. Спасибо.

Я кладу трубку и падаю обратно на кровать, пачкая кровью простыни.

Рядом со мной потягивается Марк. Он стонет.

– Двадцать минут, – бормочу я и тут же засыпаю.

Просыпаюсь я, когда Марк тащит тележку с завтраком по комнате и дальше, на нашу пристань. Он в отельном халате, ярко-белом по контрасту с его загорелой кожей. Я беру аптечку, которую принесли вместе с завтраком, и хромаю следом. На мне футболка, которая мне велика, нижнее белье, на ноге запеклась корка крови.

Мы едим молча, зачаровано глядя куда-то в середину моря. Я прыгаю обратно в номер, за обезболивающим. А потом, наклеив пластырь на ранку, добираюсь до ближайшего шезлонга и почти сразу же засыпаю.

Когда я просыпаюсь, то обнаруживаю, что Марк расправил надо мной тент. Боже, как я его люблю. Я проверяю состояние головы, осторожно кивая, затем качая ею. Да, мне лучше. Гораздо лучше. Возможно, я уже готова к душу. Я хромаю обратно в номер, мимо Марка, который смотрит шоу Аттенборо[19]19
  Дэвид Аттенборо – один из самых известных в мире телеведущих и натуралистов.


[Закрыть] по кабельному, прямиком в ванную. Он посылает мне воздушный поцелуй, когда я прохожу мимо.

Холодная вода стекает по моему лицу и волосам. Я с силой втираю шампунь в кожу головы, и этот массаж кажется райским наслаждением. Вспоминаю прошлую ночь. Что мы делали, когда вернулись? Мороженого я не помню. Я помню ножницы, я принесла ножницы, чтобы открыть сумку. И все.

Я заворачиваюсь в свежее полотенце и бреду обратно к Марку.

– Мы ее открыли? – спрашиваю я. И очень надеюсь, что нет. Потому что, если мы испортили сумку, мы уже не сможем ее кому-то отдать.

Марк морщится и подтаскивает сумку к кровати.

В ней вполне определенно имеется дыра. Но особых успехов мы вчера не достигли. Господи, пьяные люди – просто идиоты. Я замечаю на руке Марка два пластыря. Кажется, ножницами вчера работал в основном он. Я сажусь на кровать и осматриваю сумку. Дыра бесполезна. Я не могу просунуть в нее даже палец, чтобы расширить отверстие, и через нее толком ничего не видно. Максимум усилий, минимум результата.

– А мы еще можем отдать ее? – спрашиваю я, глядя на Марка.

– Да, конечно. Мы просто скажем, что такой ее и нашли. Она же была в море, так ведь? – Его, похоже, это совсем не тревожит.

– Если эта дыра сойдет, то, может, сойдет и дыра побольше? – Я заглядываю ему в глаза.

Он пожимает плечами и бросает мне ножницы со столика, стоящего с его стороны кровати.

– Ни в чем себе не отказывай, – говорит он, снова сосредоточиваясь на Аттенборо.

Но я не могу. Я боюсь. Не знаю почему. Мне кажется неправильным открывать эту сумку.

Но с какой стати? Это ведь все равно что найти кошелек, разве нет? Нет ничего особенного в том, чтобы открыть найденный кошелек и посмотреть, что там внутри, узнать, кому он принадлежит. Нельзя только брать себе то, что в нем обнаружится. Я ведь просто хочу узнать, что внутри. И это абсолютно нормально. Может, это поможет нам вернуть сумку владельцам. Если мы узнаем, чья она.

Так что я снова подношу ножницы к сумке и начинаю резать. Через какое-то время я выхожу с сумкой на пристань. Там я чуть раньше видела острый нож на тележке с едой. Найдя его, просовываю лезвие в уже проделанную дыру и пытаюсь пилить. Мне слышно, как Марк в бунгало включает душ.

Я продолжаю пилить до тех пор, пока в дыру не проходит рука, затем тяну изо всех сил, разрывая прорезанную ткань. Она рвется с долгим и приятным низким звуком. Я разворачиваюсь, чтобы крикнуть об этом Марку, но он в дýше. Стоит ли мне его дождаться, чтобы взглянуть внутрь?

Нет.

Наклонив сумку над деревянным настилом, я рассматриваю ее содержимое.

И моргаю. Проходит довольно много времени.

Я думаю, что нужно позвать Марка. Но не зову. Просто смотрю.

Четыре предмета. Самый большой из них – тот, который я достаю первым. Он объемный, но куда легче, чем можно было бы предположить, глядя на его размер. Вот и выяснилось, что удерживало сумку на плаву. Бумага. Плотно упакованная бумага. А точнее, бумажные деньги. Прозрачная пластиковая вакуумная упаковка с деньгами. Американскими долларами. Они в пачках, на банковской ленте каждой из которых стоит маркировка «10 000$». Настоящие деньги. Настоящие, реальные деньги. Очень много.

Это впечатляет. На физическом уровне. Мой желудок подпрыгивает, и я бегу в ванную, но мне мешает резкая, пронзительная боль в ноге, поэтому выворачивает меня на середине пути через комнату. Я опускаюсь на четвереньки, опираюсь на пол, и рвота становится бесконтрольной. Меня рвет желчью, густой жгучей желчью. Страх становится видимым. Я со стоном пытаюсь перевести дыхание в перерывах между позывами.

Не стоило нам открывать эту сумку.

Я вытираю рот простыней и с трудом поднимаюсь на ноги. Хромаю обратно наружу и приседаю над сумкой на корточки. Смотрю на деньги, сохранившиеся в водонепроницаемой вакуумной упаковке. Думаю, что, если бы не она, мы не смогли бы найти эту сумку, хотя предназначалась упаковка совершенно для другого.

Следующий предмет – матовый пакет на молнии размером с мини-айпад. Он наполнен множеством мелких предметов. Чем-то разбитым, возможно, битым стеклом. В этот пакетик попала соленая вода, он запотел, и я не могу рассмотреть, что именно там находится. Я бегу обратно в номер и хватаю полотенце. Возвращаюсь, приседаю на корточки и пытаюсь протереть пластик, но он запотел и изнутри тоже. Поэтому я снова беру ножницы и аккуратно состригаю уголок. После чего вытряхиваю содержимое на полотенце.

И передо мной рассыпаются бриллианты. Чудесно ограненные и сверкающие в солнечном свете. Их так много. Я даже не могу представить количество. Сто? Двести? Они невинно перемигиваются в лучах солнца. В основном здесь представлены огранки «принцесса» и «маркиз», но есть камни и в форме сердца и груши. Я разбираюсь в огранках, цветах и размерах бриллиантов. Мы с Марком изучили все возможные варианты, прежде чем выбрали камень для моего обручального кольца. Я смотрю на свою руку, на мое собственное кольцо, искрящееся в лучах солнца. Все камни примерно одинаковые – такого же размера, как мой. А это значит, что в них примерно по два карата. О господи! Я смотрю на чудесную сверкающую кучку, и у меня перехватывает дыхание. Солнце играет радужными отблесками граней. Не исключено, что передо мной лежит больше миллиона фунтов в бриллиантовом эквиваленте. Ух ты! Ох, вау-вау! Офигеть.

– Марк! – зову я, и голос звучит необычно, чуть громче, чем нужно.

– Марк! Марк, Марк, Марк! – Голос кажется чужим и чуждым, я слышу, что издаю звуки, но не узнаю их. Я уже стою на ногах.

Он выскакивает из ванной с обнаженной грудью. Моя рука взлетает вверх и указывает на кучку передо мной. Его взгляд следит за моим пальцем. Но Марк не может ничего увидеть за брошенной мной перевернутой сумкой.

– Осторожно, меня там стошнило! – кричу я. Он огибает лужу, смотрит на меня, как на сумасшедшую, и наконец выходит ко мне, под солнце, совершенно сбитый с толку.

– Какого… – А затем он видит это. – О Господи Иисусе! Твою ж мать. Ого! Бл… ладно. Боже!

Он смотрит на меня. И выражение его лица я могу прочитать, как открытую книгу.

– Боже…

Он приседает на корточки, крутит пакет с деньгами в руках, переворачивая снова и снова. Потом поднимает взгляд на меня.

– Тут, наверное, миллион долларов. Это десятитысячные пачки, – говорит он, и его глаза ярко сияют. Он возбужден.

Потому что, если честно, это офигенно возбуждает.

– Я знаю. Я тоже так подумала. А что насчет остального? – поспешно спрашиваю я. И приседаю на корточки рядом с ним.

Он трогает пальцем бриллианты на полотенце. Облизывает губы и щурится от солнца, глядя на меня.

– Два карата, да? Как считаешь? – спрашивает он.

– Да. Сколько камней?

– Сложно сказать, не подсчитывая. Но я могу предположить, что здесь их сто пятьдесят или двести.

Я киваю.

– Да, я тоже так решила. И стоят они примерно миллион?

– Да, хотя могут и больше. Но, кажется, примерно так. Черт! – Он потирает щетину на подбородке. – Что там еще?

Я не знаю. Я пока не смотрела на остальное.

Он поднимает еще один запаянный пакет из прозрачного пластика, сквозь подсохшие следы соли в нем с трудом можно разглядеть USB-флешку. Надежно запаянную, защищенную от воды. Марк аккуратно кладет ее рядом с камнями и деньгами. И смотрит на меня, прежде чем достать последний предмет.

Это жесткий пластиковый кейс с ручкой. Марк кладет его перед нами. Я понимаю, что там лежит, раньше, чем он открывает пластиковые защелки.

Мы видим его – темный металл в гнезде из плотного поропласта. Автомат. Я не знаю, какой модели. Я не разбираюсь в оружии. Но, кажется, такие часто можно увидеть в фильмах. Современных фильмах. Именно такую модель. Только этот автомат – настоящий, и он лежит на настиле перед нами. Картонные коробки с запасными патронами вставлены в поропласт рядом с ним. Запечатанные. А еще в этом кейсе лежит айфон. Пластиковый кейс для оружия наверняка воздухонепроницаем, потому что внутри все сухое и, насколько я понимаю, до сих пор в рабочем состоянии.

– Так, ладно. – Марк закрывает кейс. – Давай-ка ненадолго зайдем внутрь, хорошо?

Он кладет деньги, флешку и кейс обратно в распоротую мной сумку и подталкивает меня к бунгало. Я осторожно несу полотенце с бриллиантами.

Он закрывает за нами стеклянную дверь и кладет сумку на кровать.

– Ладно, Эрин. Первым делом нам нужно убрать рвоту, правильно? Вымыть пол, сходить в душ. А потом мы с тобой поговорим, хорошо?

Он подбадривает меня взглядом. И говорит со мной тем же ровным, взвешенным тоном, которым вчера рассказывал об акулах. Когда надо, он может быть чертовски убедительным.

Да, я занимаюсь уборкой.

На это уходит совсем немного времени. Я протираю пол дезинфицирующим лосьоном из аптечки. Умываюсь, чищу зубы и беру себя в руки. Марк в это время заканчивает уборку. Тележка с едой исчезла. Как и постельное белье, и на кровати теперь только сумка. Бриллианты он высыпал в бокал для виски. Марк входит в комнату из гостиной, держа в руках мой ноутбук.

– Прежде всего, я не думаю, что стоит связываться с полицией, пока мы не узнаем, что, блин, происходит. Мне не улыбается провести остаток жизни в полинезийской тюрьме за кражу бриллиантов или еще что-нибудь в этом роде. Я считаю, нам нужно узнать, не хватился ли кто-нибудь этих вещей. Правильно? И может ли кто-то обнаружить, что они у нас, – говорит он.

Я беру ноутбук, который он мне протягивает.

Насколько я понимаю, нам предстоит кое-что выяснить. А в поиске я хороша. Марк садится на кровать, и я устраиваюсь рядом с ним.

– Итак, что мне искать в новостях, как думаешь? Кораблекрушения? Сообщения о пропавших людях? Или о неудачных ограблениях? Что будем искать? – спрашиваю я.

Я не уверена. Мои пальцы застывают над клавишами. Нужно с чего-то начать.

Он снова смотрит на сумку.

– Ну, у нас есть телефон. – Он позволяет фразе повиснуть в воздухе.

Да. Да, у нас есть телефон, а это значит, что у нас есть номер, а может быть, даже электронный адрес и письма, а то и настоящее имя владельца.

– Думаешь, стоит его проверить? Посмотреть, кому он принадлежит? – спрашиваю я.

– Пока нет. Подожди. Давай будем рассуждать логически и не спеша. Мы с тобой нарушаем сейчас закон? Нарушаем, Эрин? Мы сделали что-то плохое? Хоть что-то плохое до этого момента?

Откуда мне знать? Мой моральный компас, полагаю, всегда был точнее, чем компас Марка, но ненамного.

– Нет. Нет, не думаю, – говорю я. – Я разорвала сумку. Но я разорвала ее, потому что хотела узнать, что внутри: а вдруг это поможет найти владельца? Это правда, и этого должно быть достаточно.

– Почему мы не отдали ее полиции или охране отеля?

– Мы отдали. Мы сразу же передали сумку персоналу отеля, но ее нам вернули. А потом мы напились и решили, что сами сможем во всем разобраться. Это глупо, но не незаконно. – Я киваю. И решаю, что такое объяснение звучит вполне убедительно. – Но вот сейчас мы поступаем неправильно, – добавляю я. И я действительно говорю то, что думаю. – Мы должны прямо сейчас позвонить в полицию и рассказать об этом. Автомат и деньги явно намекают на то, что дело нечисто, – говорю я, снова кивая.

Я смотрю на распотрошенную сумку. Вижу угол пакета с деньгами сквозь дырку в ткани. Миллион долларов. Перевожу взгляд на Марка.

– Секундочку, – говорю я. – Я это помню. Это было в фильме о норвежских рыбаках. – Я быстро набираю запрос в «Гугле». – Грубо говоря, обломки крушения, морской мусор, спасенные грузы, – как хочешь, так их и назови, пусть будут «сокровища», – оговорены законодательно в международном морском праве. Вот… только послушай. – Я проматываю страницу и начинаю читать текст с сайта правительства Великобритании. – «Сброшенный балласт» – термин, используемый для описания товаров, выброшенных за борт для облегчения веса судна при угрозе кораблекрушения. «Затонувший груз» – это термин, используемый для описания товаров, случайно оказавшихся за бортом во время опасной ситуации. И так далее… Вот: «Лицо, спасшее груз и действовавшее в рамках закона, скорее всего, станет преемником права собственности в случае отсутствия заявления владельца». Ага. Нет, подожди. Черт! «Согласно закону о торговом мореходстве… С 1995 года этот закон распространяется на все найденные грузы в пределах территориальных вод Великобритании в радиусе двенадцати морских миль». Британские законы тут не имеют никакой силы. И я не знаю, под чьей мы юрисдикцией здесь, в Полинезии, под французской или американской.

Я снова ищу. Набираю запрос. Марк молча смотрит на сумку.

– Вот оно! Министерство торговли США. «“Сброшенный балласт” и “затонувший груз” – термины, описывающие два типа морского мусора, связанного с судоходством. Сброшенный балласт – это груз, целенаправленно сброшенный за борт командой судна в аварийной ситуации, чаще всего с целью облегчить судно. Затонувший груз – это найденный в воде мусор, который не был целенаправленно сброшен за борт и зачастую является результатом кораблекрушения или аварии». С точки зрения международного морского права, это разграничение очень важно. – Я поднимаю взгляд на Марка. – Затонувший груз может быть востребован изначальным владельцем, в то время как балласт является собственностью нашедшего. Если этот балласт представляет ценность, нашедший может стать получателем прибыли посредством продажи найденных предметов. – Я прекращаю читать.

Марк смотрит на окно, выходящее на лагуну, и хмурится.

Наконец он говорит:

– То есть, как я понял, вопрос в том, груз это или балласт.

– Ага, – киваю я, облизывая губы.

Нам нужно вернуться туда и выяснить это. Нам нужно вернуться обратно к бумажному кругу на воде, завтра же, и выяснить, случилось ли там кораблекрушение. Если владелец утонул во время шторма и потерял сумку, это одно. Если же он выбросил ее за борт и сбежал, то другое.

Если там, под водой, под всеми этими бумагами, ничего нет, то мы станемся богаче на два миллиона.

– А если увидим обломки, мы просто отправим сумку туда же. А потом сообщим о ней. Но если там ничего нет… Если от сумки избавились, то, думаю, все в порядке. У нас все будет в порядке, Марк. – Я направляюсь к холодильнику за холодной водой. Сделав глоток, я передаю бутылку ему. – Да? – спрашиваю я.

Он тоже делает глоток, ерошит пальцами свои волосы.

– Да, – соглашается он. – Завтра мы вернемся туда.