Текст книги "Опасная находка"

Автор книги: Кэтрин Стедман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Эти ребята просто не верят своей удаче.

Парень во флисе выпячивает нижнюю губу, словно говоря, что пять тысяч кажутся ему подходящей ценой. Косится на Мартина.

– Как думаешь, Мартин? Можем мы раскошелиться? Это неплохой камень. – Он отлично играет – не знай я правды, я решила бы, что они оказывают мне услугу.

Мартин снова смотрит на камень и громко выдыхает. Он поднимает взгляд на меня, поджав губы, взвешивая решение.

– Да, думаю, можем. Почему бы нет? Давайте сделаем это. Я выпишу счет. – Он кивает флисовому.

Флисовый широко улыбается мне.

– Вас устроит, милая? – спрашивает он.

Я рада, что добилась здесь того, чего хотела. Эти камни можно продать. Есть люди, которые закроют глаза на их происхождение, если смогут поторговаться. Даже если уступить камни по пять тысяч за штуку, мы все равно получим за них миллион. Можем получить и больше, я знаю, что можем, но миллион тоже неплохо. Давайте не будем жадничать.

Я задумчиво киваю головой, словно размышляю, и даю им пару минут помариноваться.

– Звучит отлично, ребята. Замечательно. Я поговорю сегодня об этом с мужем, посмотрим, что он скажет, и, скорее всего, заскочу завтра. – Я мило им улыбаюсь – мы же теперь друзья – и прячу камень обратно.

Конечно, у меня нет ни малейшего намерения возвращаться. Я не собираюсь продавать две сотни бриллиантов по одному, на разных алмазных рынках. Насколько мы поняли, высококлассные торговцы не прикоснутся к этим камням даже палкой и издали. Я размышляю об историях, которые рассказывал мне Марк за эти годы, о людях, с которыми он работал, о людях, на которых он работал. О том, чем они занимаются и что они делали. Я уверена, что мы сможем кого-то найти.

Когда я добираюсь домой, полная обновленного рвения, Марк сидит в гостиной. По всей видимости, его деловая встреча прошла хорошо. К счастью, законы в его области в основном поддерживают и поощряют новый бизнес: люди открывают свои предприятия так часто, как никогда раньше, и в нынешней обстановке их услуги весьма востребованы. Он тоже работал над списком потенциальных клиентов. Тот выглядит довольно перспективным, как с улыбкой сказал Марк. Удача, похоже, наконец-то повернулась к нему лицом. В воздухе висит густой аромат кофе. Он протягивает чашечку и мне, в качестве приветствия.

– С чем-нибудь повезло? – спрашивает он. Марк откидывается на подлокотник дивана, его руки скрещены на груди, и весь он окутан слабым светом заходящего солнца. Скоро придется включать лампы.

Забавно, насколько нам обоим это нравится. Это становится игрой: иногда игрой навыка, иногда игрой случая. Возможно, нам это нравится, потому что сейчас мы выигрываем.

– Когда я ушла, у меня появилась идея, – робко говорю я. – Наберись терпения. Я отправилась в Хаттон-Гарден. Не волнуйся, я не совершила ничего безумного. Просто хотела прощупать почву. Проверить, есть ли люди, которые не станут обращать внимания на происхождение камней. И, Марк, они есть! Они определенно есть. – Я улыбаюсь ему, чувствуя, что краснею. Он не улыбается в ответ.

Я настаиваю:

– Что нам нужно, так это найти кого-то по ту сторону закона, кто купил бы у нас все камни. Кого-то, кто хочет денег и не слишком беспокоится о том, откуда они пришли. – Я снова робко ему улыбаюсь, но Марк отвечает пустым взглядом. Почему он мне не подыгрывает?

Он поднимается и начинает мерить шагами комнату, погрузившись в свои мысли. Что-то тут не так. Я прикусываю нижнюю губу и жду.

Минуту спустя он оборачивается и смотрит на меня с непроницаемым выражением лица.

– Марк, в чем дело? Что тебя беспокоит? – Слова звучат чуть резче, чем я ожидала.

Он отворачивается. Думаю, мне до взрыва не хватает последней капли. Во мне сейчас слишком много секретов, давление в моей голове нарастает. Нам нужно продать бриллианты как можно быстрее, чтобы мы могли вернуться к своей настоящей жизни. И я не понимаю, почему он этого не видит. Мы же сегодня так хорошо проводили время. Я не понимаю его внезапной отстраненности.

Он снова поворачивается ко мне.

– Я просто не могу поверить, насколько глу… Ладно, ничего. Все нормально. Нет. Ты просто продолжай, Эрин.

Он замолкает и возвращается к своему столу, сосредоточиваясь на рабочих бумагах.

– Насколько глупо что, Марк? Что? Прости, что я не понимаю, но… Просто скажи мне, что хотел, пожалуйста. Сегодня был сложный день, и я считаю, что справилась хорошо, так что если у тебя проблемы с тем, что я делаю, не мог бы ты, пожалуйста, их озвучить? Или, еще лучше, почему бы тебе не поделиться своими идеями, Марк? – требую я.

Он бросает свое занятие и смотрит на меня.

– Эрин, в кармане твоего второго пальто я нашел визитку старшего инспектора Фостера. – Марк говорит очень тихо, он не злится, он разочарован, что куда хуже. Он не думал, что мы будем так поступать – что-то скрывать друг от друга. – Прежде чем ты спросишь, отвечу: я искал ключи. Когда ты собиралась рассказать мне о нем, Эрин? Ты меня до смерти напугала! Когда ты перестала мне все рассказывать? – Марк смотрит на меня, и в его глазах боль. – Первым делом я подумал, что ты общалась с полицией по поводу сумки. Я думал, ты во всем призналась. Мне пришлось искать в интернете информацию об этом парне. Тогда я узнал, что дело в борьбе с терроризмом, и окончательно запутался в том, что происходит. Я даже начал воображать, что у тебя с ним роман или вроде того. Зачем тебе его визитка? А потом, как последний жалкий идиот, я полез проверять твою почту – и слава богу! Слава богу, что я увидел твое письмо Филу по поводу вчерашнего. По поводу Холли. Так что теперь я хотя бы знаю, что ты прячешь от меня свою работу. Это нормально, Эрин, но не отгораживайся от меня вот так, хорошо? У меня есть право знать, что происходит. Хранить секреты, особенно о полиции, в такое время, как сейчас… Именно так все и разваливается. – Он с обвиняющим видом хмурится на меня. – Я не собирался об этом говорить, я думал, ты расскажешь мне сама, в свое время, но, наверное, нам лучше разобраться со всем сейчас, да? – Он говорит спокойно, но его слова как будто грохочут у меня в голове. – Если начнут к тебе присматриваться, то, что увидят, будет выглядеть очень плохо. А если инспектор Фостер получит видеозаписи твоих передвижений, станет еще хуже.

Он прав, конечно. А я веду себя как идиотка. Если все пойдет не так, я окажусь по уши в дерьме.

– Просто скажи мне, что мы во всем этом вместе, Эрин. Ты больше ничего от меня не скрываешь, правда?

Это серьезный вопрос, который требует серьезного ответа. Я чувствую важность момента. Марк выдвигает ультиматум: либо я принимаю его, либо нет, но полумер он не признает.

Я все еще не рассказала ему о беременности, о том, что Эдди знает, где мы живем, знает о нас все, но я не могу сейчас ему в этом признаться. Я и без того стою на зыбкой почве. Я ведь вела себя безответственно, бегала по городу, рискуя всем, лгала. Представьте, что будет, когда он узнает, что я творила все это, нося в себе нашего ребенка. Если я расскажу ему об этом сейчас, я могу разбить ту хрупкую вещь, которую мы с ним так долго создавали.

Он ждет моего ответа. Он искренне обеспокоен. А мне плохо. Очень плохо.

– Марк, прости. Мне очень жаль. Я собиралась рассказать тебе после того, как мы продадим бриллианты. Я всего лишь не хотела, чтобы ты волновался. И если бы я считала, что Энди… прости, старший инспектор Фостер пустил за мной слежку, я ни за что не пошла бы в Хаттон-Гарден, клянусь. Нам правда нужно избавиться от бриллиантов, ты ведь это понимаешь? Особенно сейчас.

Он уязвлен. Я это вижу, хоть он явно не желает мне этого показывать. Но миг спустя он кивает. Он знает, что мы должны избавиться от камней.

Я киваю ему в ответ.

– Так что мы с тобой согласны: нам нужно продать камни как можно скорее. Нужно убрать их из дома, положить деньги в банк так быстро, как только сумеем управиться, да? – Это вопрос. Если он хочет, чтобы я бросила все сейчас, я брошу. Я слишком люблю его, чтобы давить на больные мозоли.

Он на миг замирает, потом снова кивает.

– Согласен.

– Я должна была рассказать тебе об инспекторе Фостере. Марк, прости меня. – Я надеюсь, что он мне хотя бы слегка улыбнется, и он меня не разочаровывает. Боже, как я его люблю!

Я пересекаю комнату и обнимаю его.

– Только не заводите себе подобных привычек, миссис Робертс. – Он привлекает меня к себе. – Давай продадим эти чертовы бриллианты.

Я прижимаюсь к нему, чувствуя облегчение.

– Знаешь кого-нибудь, кто мог бы нам с этим помочь? – спрашиваю я.

Он смотрит на меня сверху вниз.

– А ты?

27

Среда, 21 сентября

Освобождение Алексы

Ее вещи выкладывают на стойку. Сувениры из прошлой жизни. Мы стоим сзади и позволяем ей все просмотреть. Она расписывается в получении.

Мы наводим фокус камеры на стойку. «Нокиа 6100», один из первых мобильных телефонов, у которого появилось соединение с интернетом. В 2002 году о нем мечтали все, Алекса была одной из первых, воплотивших эту мечту. Но зарядки к нему нет. Одному богу известно, сумеет ли она найти такую сейчас.

Коричневая кожаная сумка от «Малберри». Алекса открывает ее. Просроченные карты «Американ Экспресс», банкноты, монеты. Я задумываюсь о том, не вышли ли такие банкноты из обращения. Пятифунтовые, например, снова менялись в прошлом сентябре, они всегда меняются. Я думаю обо всех кошельках, лежащих там, на тюремном складе, и о пятифунтовых банкнотах, которые уже стали или вскоре станут совершенно бесполезны.

Черный складной зонт. Полпачки жевательной резинки «Ригли Экстра». Поблекший проездной для зон 1-2. И все. Жизнь Алексы.

– Спасибо большое. – Алекса тепло улыбается охраннику из Тринидада. Они, похоже, неплохо ладят.

– На здоровье, дорогая. И хорошего тебе дня. Я очень надеюсь никогда больше тебя не увидеть, если ты понимаешь, о чем я.

Он гортанно смеется и улыбается стоящей перед ним красивой женщине. Алекса собирает свои вещи в маленькую кремовую холщовую сумку и направляется в сторону выхода. У дверей она останавливается, пока последний охранник не пропускает ее. Фил, Дункан и я стоим за ее спиной. Это единственное настоящее освобождение из тюрьмы, которое нам удастся записать. Алекса – единственная заключенная, которая позволила нам это сделать. И мы чувствуем интимность подобного жеста доброй воли. Мы выскальзываем вслед за ней под дождь, камера направлена ей в спину от двери, когда Алекса выходит на влажный осенний воздух и дверь за ней захлопывается. Она снаружи. Она смотрит вверх, дождь падает ей на лицо, ветер играет с ее волосами. Алекса дышит, ее грудь мягко поднимается и опускается. Приглушенный звук транспорта доносится от Камден-роуд. Ветер в кронах деревьев. Когда она снова опускает взгляд, ее глаза полны слез. Она молчит. Мы все молчим, шагая цепочкой в сторону дороги, снимая ее. Когда мы доходим до шоссе, на лице Алексы расцветает яркая улыбка, а по щекам ее катятся слезы. Она запрокидывает голову и смеется. И этот смех заразителен. Теперь мы все улыбаемся.

В огромном пространстве новой свободы наш план должен стать для Алексы приветственной путеводной тропой. Мы направляемся к станции Ватерлоо-Ист, где Алекса сядет на поезд до Фолкстона в Кенте. До своего нового дома. Дома ее семьи. Мы поедем туда вместе и будем снимать ее на протяжении следующих двух дней. Меня радует возможность вырваться из Лондона на сутки. Я все жду, что в любой момент в дверь может ворваться Энди. Это невероятно изматывает, бриллианты, кажется, уже прожгли дыру на нашем чердаке, как сердце-обличитель Эдгара По. Эта поездка позволит мне отвлечься. Позволит собраться.

Я заказала машину, которая отвезет нас к станции, но вначале Алекса хочет немного пройтись. Поэтому мы шагаем под слабым дождем.

Она останавливается возле кафе, чтобы купить свежевыжатый апельсиновый сок. Мы все стоим и смотрим, как апельсиновые полумесяцы ложатся в соковыжималку и попадают под пресс. Алекса пьет сок через соломинку.

И кивает.

– Вкусно, – говорит она.

И покупает еще три, по стакану для каждого из нас, расплачиваясь деньгами четырнадцатилетней давности, после чего мы шагаем дальше.

Останавливаемся у Каледонского парка, где она находит мокрую скамейку и садится, а мы сдаем назад, чтобы не мешать ей смотреть на деревья, на горизонт, на собачников и любителей пробежек. Она буквально впитывает все, что видит.

Наконец она нарушает тишину. Поворачивается к нам.

– Ребята, можем мы остановиться на минуту? Посидите со мной. – Она хлопает по потемневшей от дождя скамейке.

Мы вчетвером представляем собой странное зрелище, сидя бок о бок на парковой скамейке: изящная Алекса, коренастый звукорежиссер Дункан из Глазго, видеооператор Фил и я. Все мы смотрим прямо перед собой, на мокнущий под дождем парк; Фил снимает этот вид, уложив камеру на колени.

– Спасибо вам, что вы здесь, со мной, – говорит Алекса, пока мы смотрим на серый Лондон. – Это лучший день моей жизни.

И да, звук мы тоже записываем.

К счастью, наш поезд не слишком переполнен. У нас получается заснять определенные вехи путешествия: первая газета Алексы, первый джин-тоник, первая шоколадка.

Мы прибываем в тихую деревеньку Хокиндж, где семидесятилетний отец Алексы Дэвид ждет нас на подъездной дорожке. Она лихорадочно ищет дверную ручку в такси, находит и выскакивает наружу. Отец и дочь бегут друг к другу. Краснолицый Дэвид заключает дочь в медвежьи объятия, и они на миг застывают.

– Теперь домой, – говорит он, и это звучит как обещание. – Сразу домой. – Он сжимает ее руку.

Дэвид наконец поворачивается к нам, голова Алексы идеально ложится в сгиб обнимающей ее руки. Оба сияют.

– И вы, ребята, заходите. Вам не помешает горячий чай. – Он жестом приглашает нас в дом и провожает к нему. Фил, все еще снимая, завершает процессию.

Мы оставляем их одних, как только начинает меркнуть свет, и возвращаемся к гламурным фонарям Фолкстона, в отель «Премьер», где остановились на сегодняшнюю ночь.

Кроме цен, ничего премьерского в этом отеле нет. Вместо мыла – антибактериальная пена в диспенсере на стене. Я звоню Марку, почти неохотно. Мне плохо оттого, что я вчера причинила ему боль, но он наверняка будет волноваться, поэтому я заставляю себя позвонить. Марк говорит, что у него появились какие-то чудесные новости о его деле. Сегодня на связь вышел потенциальный клиент; он услышал о фирме Марка от коллеги и сказал, что воспользуется его услугами, как только Марк запустит дело. Плюс Гектор подтвердил, что точно уйдет из компании и с радостью присоединится к Марку. Для них обоих это станет новым началом. Я так рада, что он решил взять судьбу в собственные руки. По поводу бриллиантов каких-то идей у него не возникло, сегодня он был слишком занят. Я убеждаю его, что мы что-нибудь придумаем, мы всегда что-нибудь придумываем. А пока нужно просто держаться. Закончив снимать здесь Алексу, я перейду к съемкам Эдди в субботу. После чего у меня появится время заняться камнями.

Для Марка его новая компания стала настоящим спасательным тросом. Рынок труда на данный момент мертв, и я не представляю, что Марк делал бы без наших денег. Я посылаю ему по телефону поцелуй на ночь и ложусь спать на каменно-твердый матрас, улыбаясь, как идиотка.

Визит Алексы в репродуктивный центр назначен на 10 : 35 следующего утра, снова в Лондоне. Забавно, что со дня нашего прошлого разговора о рождении ребенка я успела забеременеть. Мой тайный пассажир вместе с нами отправится на эту встречу.

Утром Алекса ведет себя тихо, она нервничает. Она крепко сцепляет руки в замок, пока мы сидим в комнате ожидания клиники «Листер». У нас есть разрешение на съемку сегодняшнего визита к доктору. Я прочитала кое-что о фертильности, но на самом деле понятия не имею, чего ожидать.

Потолкавшись какое-то время, нам удается втиснуть и себя, и съемочное оборудование в маленькую комнату для консультаций.

Доктор Прахани, лощеная женщина чуть за сорок с успокаивающе-серьезной улыбкой, предлагает Алексе присесть.

Она аккуратно кладет руки с идеальным маникюром поверх документов Алексы, разложенных на ее столе.

– Итак, главная цель нашей сегодняшней консультации заключается в том, чтобы определить, понадобится ли вам ЭКО, или мы можем продолжить с менее инвазивными методами оплодотворения, для краткости ВМИ. ВМИ гораздо проще ЭКО, это процесс подбора лучшей спермы от выбранного вами донорского образца в лаборатории, а затем помещение образца непосредственно в вашу матку посредством катетера. Вмешательство в организм будет минимальным и неинвазивным, займет всего пять минут. Иными словами, это наиболее предпочтительный и наш любимый метод.

Алекса с надеждой поднимает брови и кивает, давая гипотетическое согласие.

Анализы просты и сдаются на удивление быстро. Кровь набирают в пробирку. Затем перед кушеткой задергивают занавеску, и мы с Филом и Дунканом смотрим на монитор, показывающий зернистое черно-белое изображение матки Алексы.

Забавно, как мало мы знаем о фертильности и беременности. Это самая важная тема всего человечества, и все равно я чувствую себя так, словно разговор идет на китайском.

Количество яйцеклеток у нее достаточное. Алекса расслабляется от облегчения. Для полной гарантии нужно будет еще установить уровень антимюллерова гормона во взятом образце крови, но пока что все выглядит весьма многообещающе.

Мы обнимаемся на выходе из клиники. С Алексой я каким-то образом выпала из профессионального модуса в личный. Эти два дня были эмоционально насыщенными. Алекса шутит, что хотела бы оставить себе Дункана в качестве домашнего животного для эмоциональной поддержки. Я смеюсь. Она забавная. Дункан все эти дни щеголял с довольно буйной бородой. Я – не под запись – договариваюсь с ней пообщаться завтра вечером по «Скайпу», когда она вернется в Кент. Хочу узнать, как у нее дела.

Это странно: мне кажется, что мы с ней давно знакомы. Близко знакомы. И что она точно так же чувствует близость ко мне. Алекса стоит в промежутке между моей прежней жизнью и новой, которую я сейчас создаю. Она кажется мне более живой, чем кто бы то ни было из знакомых. И я вдруг понимаю, насколько мне небезразлично ее будущее.

28

Пятница, 23 сентября, утро

Странные вещи

Когда я вчера добралась домой, Марк работал в своем кабинете. Он закончил, как только я вошла, и мы отправились вместе посидеть на кухне. В качестве свадебного подарка от «Фортнум и Мейсон»[32]32
  «Фортнум и Мейсон» – лондонский магазин деликатесов, основанный в 1707 году. (Примеч. ред.)


[Закрыть] мы получили чайные пакетики и печенье, так что я заварила нам чай. Марк успел сделать только несколько глотков и надкусить апельсиновое печенье. Не знаю почему, но проведенная вдали от него, пусть и единственная ночь заставила меня жутко его хотеть. Я повела его наверх, и мы занялись любовью, пока гас дневной свет. Возможно, дело в новых гормонах, в них и в том факте, что мы не спали вместе со времен поездки в Женеву, точнее, в последний раз за пять дней до нее. Как я уже говорила раньше, для нас это очень долгий перерыв. Марк нужен мне. Я и не знала, что он настолько мне нужен. Потом, когда мы лежим на простынях с переплетенными конечностями, я думаю о том, не рассказать ли ему сейчас о нашем ребенке. Но я не могу верно сформулировать мысль. И не хочу портить момент. Я не хочу, чтобы он пытался помешать мне сделать то, что нужно. Срок еще очень маленький. Беременность может и сорваться. Так или иначе, я даю себе обещание: я отправлюсь к врачу и расскажу обо всем Марку, как только бриллианты покинут дом и мы с ним окажемся в безопасности.

Пока я готовлюсь к завтрашнему интервью с Эдди, мне звонят из тюрьмы Пентонвилль, чтобы пригласить на семь сорок пять утра. У меня явно выдалась неделя ранних подъемов.

Мне сказали, что, поскольку Пентонвилль – мужская тюрьма, есть несколько особенностей, которые нужно учесть, и теперь я в них разбираюсь. К примеру, мне велели надеть сегодня брюки и так далее. Лучше не анализировать это.

Я долго слушаю инструкции, кивая, и подписываю бумаги, после чего наконец выхожу из последней двери для охранников в ледяной ветер над Роман-роуд. Я кутаюсь в пальто, поплотнее наматываю на шею шарф и пытаюсь вспомнить, куда нужно идти, когда голос из-за спины окликает меня.

– Извините, можно вас на минутку?

Я разворачиваюсь обратно к двери и вижу вполне дружелюбного человека в форме, который трусцой приближается ко мне.

– Простите, одну секунду, извините, что задерживаю вас, – отдувается он, раскрасневшись от холода, и протягивает мне руку. – Патрик.

Я пожимаю ему руку. Кажется, мы с ним раньше не встречались.

– Эрин Робертс, – говорю я.

Патрик сияет, рукопожатие у него крепкое, а пальцы очень холодные.

– Да, да. Мисс Робертс. Конечно, – говорит он, переводя дыхание. И жестом указывает назад, на здание тюрьмы.

– Я что-то забыла? – спрашиваю я.

– Простите… да. Я лишь хотел узнать, что именно вы сегодня тут делаете, мисс Робертс. Я видел ваше имя в журнале, но, думаю, произошла некоторая путаница в администрации, и меня отчего-то не поставили в известность. – Выглядит он смущенным.

– О боже, простите. Да, у меня была встреча с начальницей тюрьмы, Элисон Батлер, по поводу завтрашнего интервью с Эдди Бишопом.

В его глазах вспыхивает понимание.

– Да, ну конечно! Интервью. А вы, я так понимаю, репортер? – Теперь он смотрит на меня с подозрением.

Отлично. Меньше всего на свете мне сейчас нужно, чтобы отозвали разрешение на съемку. Люди предупреждали меня, что Пентонвилль окажется занозой в заднице. Но до этого момента все шло удивительно гладко.

– Нет, нет. Это для документального фильма. Документалистика о заключенных. Нам выдали разрешения в конце прошлого года. Мне отправить их и вам, Патрик? У Элисон они уже есть.

По своему голосу я слышу, что мне сложно поверить в ситуацию. То есть я не хочу его злить, но здешнее начальство ведь в курсе происходящего. Это же тюрьма, бога ради, тут должны чертовски хорошо знать, кто к ним входит и выходит. Серьезно. Думаю, Холли, неожиданно нарушившая правила освобождения, вовсе не единственная.

Он замечает мой тон, но не обижается. Скорее, ему хочется извиниться.

– Ах, понятно. Да, конечно, тогда нет вопросов. В моем отделе возникли некоторые проблемы с именами посетителей, в этом, наверное, и дело. Прошу прощения, мисс Робертс. Я прослежу, чтобы на следующей неделе не возникло недоразумений. В какой день, вы говорите, будет съемка? – Он щурится от сентябрьского холода.

– Завтра. Не на следующей неделе. В субботу, двадцать четвертого. Эдди Бишоп. – Я произношу эти слова медленно и четко.

Патрик улыбается и кивает.

– Отлично. Думаю, тогда мы и встретимся. Простите за недоразумение, Эрин. – Он снова пожимает мне руку и направляется обратно к тюрьме.

Я разворачиваюсь и шагаю прочь. Нужно ли мне послать ему разрешения по почте, как только доберусь домой? Просто на всякий случай, чтобы подстраховаться? Останется бумажный след. А потом я понимаю, что не знаю его фамилии. Я пытаюсь догнать его, но его уже не видно, он пропал в глубинах Пентонвилля. Черт!

Патрик – кто? Я прокручиваю в голове наш разговор. Он не назвал своей фамилии, так ведь? А затем внезапно у меня появляются сомнения. Я вспоминаю, какой холодной была его рука. В моей – теплой. Он не выходил из тюрьмы? Если бы он вышел из здания, его руки были бы теплыми, как у меня.

Но зачем ему притворяться, что он вышел из тюрьмы? И тут до меня доходит. Он знает мое имя и знает, где я буду завтра. Кто он, черт возьми, такой?

Я возвращаюсь к тюремным воротам и нажимаю на звонок. Из интеркома доносится громкий голос:

– Да?

– Здравствуйте. Патрик уже вернулся?

– Кто?

– Патрик.

– Какой Патрик?

– Э… я не знаю. Патрик… э… я не знаю его фамилии, – запинаюсь я. Лучше быть честной.

– Хм. Да. Простите, кто это?

– Я Эрин Робертс, я только что была у вас. – Я стараюсь, чтобы голос не звучал отчаянно, но понимаю, что уже кажусь им психопаткой.

– Ах да, вы только что вышли. Простите. В чем проблема? – Голос охранника веселеет. Он вспомнил меня, и я уже не кажусь ему такой сумасшедшей, как минуту назад.

– О нет, нет, никаких проблем. Я просто… Кто-нибудь заходил после того, как я вышла?

Следует секундная пауза. Полагаю, он размышляет, не сумасшедшая ли я все-таки. Или он думает, стоит ли мне соврать?

– Нет, мэм, только вы. Мне отправить кого-нибудь вам на помощь? – осторожно спрашивает он. И он перешел на «мэм», черт. Ко мне присматриваются. Нужно уходить, пока ситуация не ухудшилась.

– Нет, нет, все в порядке. Спасибо. – С этими словами я ухожу.

Патрик вовсе не работает в тюрьме. А если нет, то на кого, черт возьми, он работает? Он хотел узнать мое имя и выяснить, что я здесь делаю. Холодная жуткая мысль возникает в голове: Патрик хочет вернуть свою сумку?

Явившись домой, я чувствую: что-то не так. Дом пуст, и когда я вхожу на кухню, ледяной ветер влетает в слегка приоткрытую заднюю дверь. Марк никогда не оставил бы эту дверь незапертой. Значит, кто-то другой не закрыл ее за собой. Кто-то чужой был в нашем доме. И он может все еще находиться внутри.

Я застываю на секунду, не в силах поверить в происходящее, не желая принимать последствия того, что случилось. Я чувствую, как в углу комнаты за моей спиной что-то движется. Резко оборачиваюсь, но, конечно, там пусто, только холодильник пощелкивает в моем тихом доме.

Я проверяю комнату за комнатой. Пинками открываю двери и врываюсь внутрь с крикетным молотком Марка в руках, словно этот молоток может мне чем-то помочь. Адреналин зашкаливает, пульсируя в венах вместо крови. Я ищу доказательства того, что здесь были чужие. Я смотрю, не пропало ли что-то, не сменило ли место, но ничто не бросается мне в глаза.

Наконец, убедившись, что весь дом пуст, я добираюсь до лестницы на чердак и опускаю ее. Мне нужно проверить тайник под изоляцией. Когда я поднимаюсь, в голове звучит на повторе только одна мысль: «Пожалуйста, будьте там, пожалуйста, будьте там». Потому что если бриллианты пропали, то кто бы ни вошел через заднюю дверь, причин возвращаться у него уже не будет. Если только он не захочет вернуть себе еще и деньги, что и пугает.

Под изоляцией все осталось, как было. Бриллианты поблескивают в своей сумочке, телефон и флешка все еще надежно упакованы. Нас не ограбили. Кто бы ни пробрался в дом, он приходил узнать о нас что-то, а не красть.

Но зерно сомнения уже принялось в моем сознании. Возможно, я что-то упускаю. Я снова обыскиваю весь дом, каждую комнату. На этот раз я ищу внимательнее, высматриваю любой намек на чужие действия, любой намек на то, кто мог здесь быть. А потом я это вижу.

В нашей спальне, на полке нашего георгианского камина, рядом с билетами на концерт и антикварными часами возникло пустое место. Пустой темный прямоугольник на запыленной полке. Наше фото исчезло. Фото, снятое в день помолвки, где мы улыбаемся в объектив. Марк и я. Кто-то украл эту фотографию.

И больше не взяли ничего. В гостиной на автоответчике горит красный огонек. Пять сообщений. Я молча сажусь и слушаю их. Самое свежее – от Алексы. Ей дали добро на ВМИ. Это хорошие новости. Новый визит в клинику назначен на следующую неделю. Автоответчик переходит к следующему сообщению. Вначале я думаю, что это случайный, «карманный» звонок. Я слышу звуки из какого-то неизвестного места. Приглушенные фоновые шумы, с редкими вкраплениями еле слышного разговора. Низкий гул большого шумного пространства. Возможно, метро. Или аэропорт. Звонящий движется. Наверное, мой телефон сам набрал номер домашнего телефона на станции Ватерлоо. Этот звонок поступил в среду, в день, когда мы уезжали в Фолкстон. Я вслушиваюсь в наши голоса. Призраки прошлого. Но затем я уже нас не слышу. Я прослушиваю целое сообщение: две с половиной минуты приглушенной жизни где-то в другом месте. Смотрю на автоответчик. В таких звонках на самом-то деле нет ничего странного, правда? Постоянно происходит подобное. Ведь происходит? Но даже в хорошие времена они оставляют жутковатое впечатление, как будто возвращая нас в прошлое. Или, возможно, я лишь сама себя пугаю. Начинается следующее сообщение, и вот тут все кажется очень странным. Потому что оно такое же. Ну, почти. Я знаю, что вы думаете. Это в порядке вещей. Кто бы ни связался с вами случайным образом в первый раз, он продолжил нажимать на ту же кнопку. Вот только это сообщение датировано следующим днем. И точно таким же временем, 11 : 03. В это время я была в клинике, с Алексой и командой. Мой телефон был выключен. Так что я определенно не могла случайно позвонить сама себе. И этот звонок другой, звуки явно доносятся с улицы. Может, из парка. Мягкий свист ветра в микрофоне. Время от времени раздаются детские крики с игровой площадки. Звонящий шагает. Через минуту я слышу грохот наземного поезда метро. Или просто поезда. Ничто не намекает на то, что звонок был сделан из Лондона, я просто так решила. Идущий добирается до дороги. Звук проезжающих машин. А затем снова щелчок отключающейся линии. Зачем кому-то два дня подряд звонить мне ровно в 11 : 03 и ничего не говорить? И правда, зачем? Это могли быть «карманные» звонки, конечно, но это определенно не они. Кто-то проверял, дома ли мы.

Начинается следующее сообщение. Оставленное сегодня утром, в 8 : 42, когда я была на встрече с Элисон Батлер, начальницей Пентонвилля. Этот звонок тише. Из помещения. Возможно, из кафе. Мне кажется, я могу различить звон приборов о тарелки и бормотание голосов на этом фоне. Кто-то завтракает. Я напрягаюсь, чтобы расслышать, чтобы поймать контекст, а потом раздается голос. Не звонящего, но того, кто с ним говорит. Такой тихий, что я не различила бы его, если бы не напрягала слух.

– Вы все еще ждете? Мне подойти через минуту?

Звонящий что-то тихо бормочет в ответ, и остаток записи – только фоновый шум. Итак, я знаю, что сегодня утром этот неизвестный, звонивший сюда, ждал кого-то, чтобы с ним встретиться. Примерно в 8 : 45, в ресторане. Где-то в Лондоне, судя по акценту официанта.

Но больше всего меня пугает последнее сообщение, записанное сегодня в 9 : 45.

Снова звуки из помещения. Низкое гудение чего-то электрического. Промышленного холодильника на складе – чего-то подобного. И опять неразборчивые разговоры на этом фоне. И нерегулярное электрическое попискивание. Люди ходят вокруг. А затем внезапно раздается звук, который я узнаю. Звук, который я знаю очень хорошо. Он перекрывает все остальные фоновые шумы: автоматический двухтональный бип-блип, который издает дверца газетного киоска, открываясь. Этот звонок поступил из газетного киоска, который расположен буквально через улицу от нашего дома. По спине начинают ползти мурашки, мне приходится резко сесть на ближайший стул.