Текст книги "Опасная находка"

Автор книги: Кэтрин Стедман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Я не могу поверить в происходящее. Хотя, если честно, я понятия не имею, что происходит. И думаю, не в этом ли причина, по которой он оставил те сообщения. И он ли оставил мне их?

– Я не привык просить, так что слушай внимательно. – Он прочищает горло. – Дело это личное. Я нахожу такие дела… неприятными. А в моем возрасте я стараюсь держаться подальше от стресса, знаешь, как это бывает. Так что мне нужно, чтобы ты мне кое-чем помогла. Поможешь мне, дорогая?

Он смотрит на меня. Я сглатываю ком в горле. А потом понимаю, что он, наверное, хочет, чтобы я произнесла ответ вслух. Мой мозг переключает передачу. Чего он от меня хочет? Господи! Пусть это не будет связано с сексом. «Эрин, заткнись. Конечно это не будет связано с сексом».

– Э… я… чем именно? – Я очень стараюсь, чтобы мой голос звучал ровно.

– Я, как ты знаешь, совершил в этой жизни немало ошибок. В том числе и по отношению к семье. Возможно. Наверняка – по отношению к жене, но я знаю, что там уже все кончено. Ладно. Тут я смирился. – Он отмахивается от этого. – Но у меня есть дочь. Моя Шарлотта. Лотти. Она… ей двадцать восемь. Немножко похожа на тебя. Темные волосы, красотка, весь мир у ее ног. Мы с ней не разговариваем теперь, Лотти и я. Она не хочет видеть меня в своей жизни, не хочет подпускать к своей семье. Уверен, ты понимаешь. И я ее не виню, она умная девочка. Мы вырастили ее умной. Нашла себе отличного парня, он хорошо с ней обращается, и у нее самой сейчас две дочки. Слушай… я определенно не был примерным отцом. Уверен, ты уже это поняла. Словом, я хочу, чтобы ты с ней поговорила. – Он слегка кивает своим словам. Он все-таки их произнес.

Эдди хочет, чтобы я поговорила с отдалившейся от него дочерью. Отлично. Семейных драм мне только не хватало. Вообще-то я сыта ими по горло.

Но все не так плохо, как я ожидала. Я вполне могу пообщаться с его дочерью. Ведь я так или иначе планировала брать у нее интервью. Если только эта просьба на самом деле не эвфемизм для чего-то другого. Это эвфемизм? Мне придется ее убить? Он хочет, чтобы я ее убила? Боже! Надеюсь, что нет… Он выражался бы более конкретно, правда же? Правда? Это так странно.

– Эдди, вам по этому поводу придется выразиться поконкретнее. О чем мне нужно побеседовать с Шарлоттой? Уговорить ее на съемку в этом фильме? Или на что-то еще? – Я очень осторожно подбираю слова. Ему, похоже, с трудом дается этот разговор, когда приходится вежливо просить о чем-то крайне личном. Я почти уверена, что раньше он такого никогда не делал. И очень не хочу его при этом злить.

– Нет, это не про фильм. Прости, милочка, но мне плевать на документалистику. Я присмотрелся к тебе после того, как со мной впервые об этом заговорили, точнее, велел к тебе присмотреться, и ты показалась мне неплохой девушкой, такой, с которой моя дочка могла бы подружиться. Она тебе поверит, скорее всего. Это отнюдь не моя сильная черта, я просто хочу, чтобы она увидела: я стараюсь. Пусть она узнает, что я взял себя в руки, я хороший парень, у меня все под контролем. Ты, Эрин, очень порадуешь старика, если сумеешь выполнить эту просьбу. Мне больше некого просить, понимаешь? У меня нет подружек, к которым я мог бы с таким обратиться, а даже если бы и были, Лотти бежала бы от них дальше, чем видела. Ей нужно знать, что, когда я выйду, я исправлюсь. И она сможет со мной общаться. Я хочу снова стать частью ее жизни. Помогать ей. Увидеть детишек. Моих внучек. Мне только нужно, чтобы ты до нее все это донесла. Чтобы уговорила ее дать мне второй шанс. Тебя она послушает. Я ее знаю. Скажи ей, что я теперь другой. Что я изменился. – Он замолкает. В комнате воцаряется тишина.

Да с чего он взял, что его дочь ко мне прислушается? Почему он так решил? Может, он уже слегка не в себе? А потом я ловлю свое отражение в плексигласе на постере, прикрученном к стене. Костюм, блуза, каблуки, блестящие волосы, солнечный блеск моего новенького обручального кольца. Я вижу то, что видит он. Я кажусь цельной. Молодой женщиной, которая контролирует свою жизнь и находится на пике этой жизни. Профессионал, но при этом открытая; жесткая, но при этом мягкая, в волшебном периоде между юностью и зрелостью. Он вполне может оказаться прав. Его дочь прислушается ко мне.

Охранников я совершенно не слышу. И размышляю о том, где они. Им хоть чуть-чуть интересно, что здесь происходит? Или это Эдди устроил так, чтобы их здесь не было, чтобы нам никто не мешал? Вне стен тюрьмы он, похоже, сохранил свою власть, так ведь? Я смотрю на него. Конечно же, сохранил. И всем тут, наверное, приходится вести себя с ним очень осторожно, потому что через два с половиной месяца он снова окажется на свободе. И будет недоступен. А меня он только что попросил об услуге.

– Я сделаю это. – Пошло все к черту, удача любит смелых.

– Умница, девочка. – Он улыбается.

Мой желудок подпрыгивает, как только я понимаю, что вот он, шанс для Марка и меня. Я могу попросить об ответной услуге. Но стоит ли? Хорошая ли это идея?

– Эдди… – Я понижаю голос и подаюсь вперед. Просто на всякий случай, если кто-то нас подслушивает. – Если я помогу тебе, ты поможешь мне? Я больше не знаю, к кому можно обратиться с моим делом.

Мой голос звучит иначе, даже я это слышу: серьезнее и чуть выше, чем раньше. В нем пробивается отчаяние. Он щурится. Внимательно вглядывается в меня. А понять меня очень просто. Разве я могу представлять угрозу? Он это видит и демонстрирует тенью улыбки.

– С чем?

– Ну, если вкратце… У меня есть драгоценные камни, которые я… нашла. Ладно, это звучит… Я не могу их продать. Они получены незаконным путем. Вот оно, это дело. И мне нужно продать их… неофициально. Ты знаешь кого-то, кто смог бы… – Мой шепот обрывается. Как оказалось, не только бывшим лидерам банд сложно просить об одолжениях.

Он уже улыбается вовсю.

– Ах ты, дрянная девчонка! Тихони – страшные люди, да? Вот что я тебе скажу: меня, зайчик, очень сложно удивить, но этого я не предвидел. Судя по всему, у тебя, Эрин, проблема с качеством товара. О каком количестве камней мы говорим и что это за камни? – Эдди наслаждается собой. Он вернулся в дело.

– Примерно две сотни, бриллианты, все ограненные, все чистые, все по два карата. – Я говорю очень тихо, но по его поведению понимаю, что никто нас не слушает.

– Твою мать! Как ты ухитрилась их добыть? – Его голос разлетается по коридору, минуя арку. Я очень надеюсь, что там никого нет, потому что иначе мне конец.

Теперь он смотрит на меня по-другому. Он впечатлен. Миллион – это миллион. Хотя теперь миллионы уже не те, что были раньше.

– Ха! – Он смеется. – Я обычно не ошибаюсь в людях. Но каждый день узнаешь что-то новое, правда? Очень хорошо. Да, Эрин, милая, я помогу тебе с твоей маленькой проблемой. У тебя есть номерной счет?

Я киваю.

Он снова радостно смеется.

– Еще бы, черт возьми, его у тебя не было. Отлично. Ты та еще штучка, Эрин, милочка, ты просто находка. На следующей неделе тебе позвонят. Сделай все, что тебе скажут. Этот человек тебе поможет, даю слово. Договорились?

Он сияет улыбкой. Я рада, что все так сложилось, хоть это меня слегка тревожит. Все слишком просто. Я не вполне понимаю, как это вышло. Но теперь мне нужно выполнить свою часть сделки.

– Я могу заскочить к твоей дочери на следующей неделе. Позвоню Шарлотте сегодня после обеда, договорюсь о встрече.

Я знаю, что она согласится. Я не сообщала об этом Эдди, но мы с ней уже коротко переговорили один раз. Она показалась мне милой.

– У тебя есть ее номер? Адрес? – Его бравада исчезла. Он снова выглядит как старик, испуганный и полный надежды.

– Да, я нашла их, когда искала информацию о тебе. Я как следует с ней потолкую.

Внезапно у меня появляется еще одна мысль. Очень простая, она кажется мне предельно эффективной.

– Эдди, у меня есть идея. Давай я включу камеру, чтобы ты мог записать сообщение для Лотти. Я вырежу его из интервью, и она посмотрит запись, когда мы с ней встретимся. Думаю, так будет гораздо лучше. Она услышит все от тебя самого. Я на ее месте предпочла бы запись. Будь это мой отец, понимаешь? – Стоит попробовать. Уверена: он выразится гораздо лучше, чем я.

Он размышляет, тихонько барабаня пальцами по столу. Затем кивает.

– Да, ты права, давай так и сделаем. – Он нервничает. К его чести, он действительно нервничает.

– Хорошо. Тогда я снова включаю камеру, Эдди. Ты не против?

Он кивает, словно расслабляясь, выпрямляется, подается вперед.

Я застываю на миг, задержав палец над кнопкой включения.

– Эдди, можно мне уточнить еще кое-что? Ты не оставлял сообщений на моем домашнем телефоне?

– Нет, милочка. Я ничего не оставлял.

Что ж, это решает дело.

– А, хорошо. Не важно. А теперь… я готова, если ты готов, Эдди.

Я включаю камеру.

Приехав домой, я рассказываю Марку о сделке, которую заключила. Я знаю, что меня ждет, и заранее к этому готовлюсь. Я знаю также, что это безумный и опасный поступок, но я доверяю Эдди. Вот просто доверяю. И теперь, когда я знаю, что это не он звонил, не он оставлял сообщения, Эдди не кажется и вполовину таким угрожающим.

Но ничего не происходит. Марк не кричит, хоть я и вижу, что ему очень хочется. Он остается спокойным. И излагает суть дела.

– Я знаю, что ты думала на ходу и что схватилась за первую подвернувшуюся возможность, но именно так люди и совершают ошибки, Эрин. Если кто-то отследит эту вашу сделку… Вдруг при расследовании дела Холли что-то обнаружат? Разве ребятам из разведки не положено искать все возможные видеозаписи с камер наблюдения? Нам нужно быть осторожнее. Конечно, если связи Эдди помогут, все будет просто замечательно. Но если нет, нас просто без последствий ограбят. И мы ничего не сможем сделать, потому что старший инспектор Фостер наверняка следит за нами.

Я не услышала от него ничего такого, что я уже не продумала сама.

– Но если даже люди Эдди нас ограбят, нам ведь будет не хуже, чем сейчас, верно? Ты ведь хотел, чтобы мы избавились от бриллиантов, просто выбросили их, так почему бы не воспользоваться шансом хоть что-то за них получить? Так?

Он молчит. А когда снова заговаривает, голос у него мрачный:

– Эрин, связной Эдди может тебя убить.

– Я знаю, Марк, но ты и вправду считаешь, что я стала бы заключать такую сделку с кем-то, кого считала бы способным меня прикончить? Давай ты хоть немножко будешь в меня верить, а?

Он вздыхает.

– Милая, ты не эксперт по людям. Ты обычно видишь в них лучшее, а это не всегда верно. Я лишь хочу сказать, что нам нужно действовать гораздо осторожней, чем действуешь ты. Если полиция сумела добыть видеозапись с Холли с турецкого автовокзала, записи из разных районов Лондона они тем более сумеют отыскать. Тебе нужно быть осторожнее, дорогая. Они увидят перечисления на твой счет в Швейцарии после исчезновения Холли, они увидят, как ты в Хаттон-Гарден пыталась продать бриллианты. На следующей неделе ты снова будешь общаться с преступниками? А вдруг, исходя из своего опыта, они решат, что ты встречаешься с посредниками и получаешь плату за новых рекрутов? Так или иначе, выглядеть это будет плохо.

Он говорит так, словно меня уже поймали и приговорили. Словно я сижу за решеткой. И, похоже, о деньгах он больше не беспокоится. Мне нужно объяснить ему это: он просто не понимает.

– Я знаю, Марк. Я все это знаю. И, поверь мне, я так осторожна, как только возможно. Да, дело ужасно рискованное. Это авантюра, но это же для нас. Для нас обоих. И для… – Я чуть не произношу «нашего ребенка», но вовремя останавливаюсь. Я не могу сейчас рассказать ему о ребенке, он и так считает меня беспечной. Не могу признаться ему, что рискую еще и нашим нерожденным малышом.

А я рискую им? Я впервые задумываюсь о происходящем именно так. Черт, возможно, рискую. Я была уверена, что делаю это для нас, но теперь сомневаюсь. Может, я действую только ради себя. От этой мысли у меня перехватывает дыхание. Я стою и смотрю на него. Внутри пустота. Я чувствую, как глаза наполняются слезами. Выражение лица Марка смягчается.

Он видит то, что ему кажется слезами раскаяния, слезами сожаления. Но вообще-то я плачу от замешательства. Горько плачу из-за того, что больше не знаю, почему я это делаю.

31

Среда, 28 сентября

Лотти

Полагаю, в этот раз я нахожусь по другую сторону стола.

Сидя напротив Шарлотты Макинрой на ее уютной семейной кухне, я размышляю о том, кто же я теперь такая. Меньше месяца назад я была самым обычным человеком, обывателем, без подвоха. Я находилась по одну сторону стола с хорошими ребятами, а по другую сидели плохие парни. Стали они плохими из-за врожденных наклонностей или по собственному выбору – это вопрос теоретических дебатов. Но, так или иначе, они отличались от меня, были совершенно другими. А я оставалась нормальным человеком. Но теперь по одну сторону стола с хорошими ребятами сидит Лотти.

А была ли я когда-нибудь нормальной? Ведь я не слишком изменилась внутри, правда? Я рассуждаю так же, как и прежде. Я действую так же. Я хочу того, чего и раньше. И веду себя точно так же, как всегда себя вела. Неужели все это было неправильно? И я изначально испорчена? Я нарушила множество законов, не серьезных, надеюсь, но тех, за которые меня определенно должны отправить в тюрьму. Эдди получил семь лет всего лишь за отмывание денег; мысль об этом приводит меня в ужас.

Лотти спокойная, яркая и умная, какой и должна быть дочь Эдди Бишопа.

Мы с ней действительно похожи.

Она младший специалист неотложной помощи в Льюшеме. У нее продленный рабочий день, но при этом она охотно со мной встретилась. Я не уверена, что на ее месте проявила бы такое же великодушие, но она искренне хочет помочь. Она хороший человек. Она намерена все делать правильно. Не так, как ее отец.

Я вдруг задумываюсь о том, какими замысловатыми способами мы с Марком можем испортить наших детей. Если Марк вообще захочет от меня детей после того, как я все ему расскажу. Моя рука падает на живот, и я оставляю ее там как дополнительный барьер из кожи, мышц и костей, защищающий от внешнего мира мое нерожденное дитя.

С Алексой я говорила вчера вечером, после того она прошла процедуру ВМИ. Не исключено, что она уже беременна. Через две недели она сделает тест, тогда мы и выясним. Я знаю, что мне не следовало так поступать, но я рассказала ей о своем ребенке. Отчего-то меня так заразила ее радость, что я не удержала в себе свой секрет. Мне нужно было с кем-то поделиться. Я уже на восьмой неделе беременности. Она сказала мне, что я должна посетить врача, принимать фолиевую кислоту и не есть мягкий сыр.

Фолиевую кислоту я принимаю с момента возвращения из Женевы. Я спрятала ее у дальней стенки шкафчика в ванной. Но она права, мне нужно сходить к доктору. Это важно, настаивала Алекса. Я сказала ей, что сейчас слишком занята. Слишком много дел. Я хочу рассказать ей и о том, что происходит, но, конечно же, не рассказываю. Я не могу.

Трещина между мной и Марком растет. Я слишком давлю на него. Но я не хочу, чтобы бриллианты разрушили наш брак.

– Мы одна команда? – шептал он мне в постели прошлой ночью.

И я кивнула, конечно же, но он покачал головой.

– Тогда давай выбросим бриллианты. – Его голос был напряжен. – Мы еще успеем отказаться от сделки. Полиция уже может наблюдать за нами, Эрин. Кто знает, а вдруг ты права и владельцы самолета тоже за нами следят? А теперь ты хочешь, чтобы в наши дела вмешался еще и преступный синдикат из Ист-Энда. Ты сознательно творишь глупости, Эрин. Ты подвергаешь нас обоих опасности. Выполни свое обещание Эдди, окажи ему услугу, я не против, но больше не проси его помогать нам с продажей бриллиантов.

Он прав в одном. Кто-то определенно за нами следит, и в этом я теперь совершенно уверена. На этой неделе на автоответчике появились еще два молчаливых телефонных сообщения, и не от Эдди. С кем это связано, с владельцами самолета или с отделом СО-15, я не знаю. Но кто-то за нами следит. И кто-то нам об этом сообщает.

Однако отказываться от сделки с Эдди уже поздно, такого рода контакты нельзя обрывать, так не выйдет, и Марк потом будет мне благодарен, я это точно знаю. И вот я здесь. Выполняю свою часть сделки. И это даст результат.

Дочь Эдди задумчиво попивает чай, пока я устанавливаю штатив и камеру.

На записи освещение будет падать на Лотти сбоку, из французских окон, которые выходят на мокрый осенний сад. Чистый рассеянный свет. Яркий, но мягкий, как филигрань.

Я смотрю на нее через линзу видоискателя, и она кажется мне расслабленной. Она дома. Резкий контраст с напряженной энергией тюремных интервью.

Я включаю камеру.

– Лотти, на прошлой неделе я посещала вашего отца в Пентонвилле. Он очень тепло о вас отзывался. Вы были близки во времена вашего детства?

Я собираюсь начинать не торопясь. Не давить на нее. В конце концов, я понятия не имею, что она к нему испытывает.

Она тихо вздыхает.

Лотти знала, что к ней будут вопросы, но теперь, когда они стали реальностью, интервью предстало перед ней в новом свете. Важные вопросы требуют важных ответов. Непрерывного и утомительного возвращения к прошлому.

– Мы были близки, Эрин. Мне трудно сказать, были ли мы ближе, чем отцы и дети в других семьях. Мне практически не с чем сравнивать. В школе от меня старались держаться подальше. Теперь я это понимаю. У меня свои дети, и я ни за что не подпущу их к таким людям, как мой отец. Но в то время я думала, что дело во мне, что это со мной что-то не так. А на самом деле проблема была с моей семьей. И это определенно сближало нас, меня и папу. Я была больше папиной дочкой, чем маминой. Мама была… сложной. Всегда. Впрочем, я думаю, за это папа ее и любил. Ему нравился вызов. Нравилась отдача. Он раньше говорил, что серьезные вложения наиболее эффективны. Знаете, как с машинами. Так или иначе, с мамой было сложно. Особенно мне. Но я была папиным маленьким ангелом. Он хороший отец. Был хорошим отцом. Рассказывал мне сказки. Укладывал спать. Он был очень добр ко мне. Так что да, мы были близки.

Она смотрит на меня выжидающе, ждет следующего вопроса.

– Вы много знали о его работе? О том, чем он занимался вне дома?

Тем, кто дает интервью, обычно требуется время, чтобы собраться с мыслями, чтобы решить, что они хотят сказать. Но Лотти знает, что она хочет сказать, она лишь ждет возможности это произнести.

Она бросает взгляд на сад, а потом снова смотрит на меня.

– Ничего, пока мне не исполнилось тринадцать. Я сменила школу. Меня отправили в частную. Папа хорошо зарабатывал. Кажется, раньше я считала его бизнесменом. Все смотрели на него снизу вверх, все доверяли его мнению. И он казался мне всеобщим начальником. Вокруг дома и в доме всегда находились люди. Красиво одетые. Они встречались с папой в гостиной. У мамы и папы были отдельные гостиные. Вот так мы жили, понимаете? – Она смотрит на меня, приподняв брови.

Я киваю. Я понимаю. Это был сложный брак.

Ее мать снова вышла замуж, пока Эдди сидел в тюрьме. Семья распалась после суда, и каждый пошел своей дорогой.

– Так знала ли я о папе? – Она старается сосредоточиться. – Я помню тот вечер, когда наконец узнала. Как я и сказала, мне было примерно тринадцать. Я только начала ходить в новую школу. Это было на выходных, в доме снова находились люди, уже знакомые, и с ними кто-то новый. Они вместе ушли в папину гостиную, а я была в маминой, смотрела фильм. Я помню, что вышла на кухню за попкорном. У нас был большой дом, вы знаете. И услышала шум, похожий на плач, но очень странный, жуткий, из коридора. Я решила, что гости уже ушли и папа смотрит «Спасти рядового Райана» или что-то похожее, с громким звуком. Он часто смотрел кино. Ему нравились фильмы с Томом Хэнксом. Так что я взяла попкорн и пошла в его гостиную. Папа прислонился к столу. Трое его коллег тоже там находились. Телевизор не был включен. Перед папой на коленях стоял человек. Он стоял на пластиковой пленке, и изо рта у него текла кровь. Он плакал. Все остальные, кто был в комнате, уставились на меня, застывшую на пороге, а этот парень все продолжал плакать, словно не мог остановиться. Папа не удивился, когда увидел меня. Он все еще был в пальто. Я это навсегда запомнила. Он не снимал его, словно мог уйти в любой момент. Словно не собирался оставаться. В этот момент мама зачем-то вышла в коридор, заметила, что я сунулась куда не нужно, и схватила меня за руку. Увела меня наверх. Она осторожно объяснила мне все, по крайней мере, для нее – осторожно. Сказала мне, что человек, которого я видела, – это плохой человек и папа его наказывает. Папа пришел наверх примерно через десять минут. Спросил, в порядке ли я. Я обняла его, крепко-крепко. И долго держала в объятиях. Словно пыталась вернуть ему что-то потерянное. Или выдавить из него лишнее. Но именно тогда я и узнала, что это он плохой человек. Потому что хорошие люди таким просто не занимаются. Даже с плохими людьми. Просто не занимаются. После этого я стала вести себя с ним иначе. Более настороженно, я полагаю. И мне нравится льстить себе, маленькой, в том, что он так и не заметил во мне перемен. Я не хотела, чтобы он заметил. Понимаете? Я все еще любила его. Я не желала причинить ему боль. – Она замолкает, снова переключаясь с прошлого на меня. – Подождите… я не уверена, что вы можете это использовать. Я не хочу потом повесток в суд или чего-то подобного, ясно? Но я не знаю, что говорить. Потому что именно… после этого я все поняла. – Она робко улыбается.

– Это нормально. Мне все равно придется многое вначале согласовать с адвокатами, прежде чем выпускать фильм. Я помечу для них это место. Если его нельзя будет использовать из соображений законности, мы его отредактируем. Или вы не хотите расстраивать Эдди? – бросаю я пробный вопрос.

Она удивленно хихикает.

– Нет, я определенно не волновалась о том, что расстрою папу. Это случилось, и если ему что-то не нравится, это его проблемы. Но давать против него показания я не буду. Есть черта. И я ее не переступлю. – Она говорит это очень спокойно. И я понимаю, что в этой жизни Лотти мало что расстраивает. Яблочко определенно недалеко укатилось от яблоньки. Возможно, у них больше общего, у нее и Эдди, чем ей хотелось бы верить.

Похоже, самое время начать.

– Лотти, сейчас я покажу вам одно видео, если вы не против. Это сообщение, которое ваш отец записал для вас в прошлую субботу, во время интервью. Я знаю, что вы решили не встречаться с ним спустя эти семь лет, и если вы не захотите смотреть видео, ничего страшного. Я тогда не буду вам его показывать.

Я не давлю на нее. Мне нужно, чтобы Эдди помог мне, но становиться ради этого сволочью я не стану. Если она не желает больше его видеть, это его проблема, не моя.

Она кивает, вначале медленно, потом быстрее. Да, она хочет. Она хочет увидеть эту запись.

– Хорошо, если вы уверены. – Я вынимаю ноутбук и кладу его на стол. – Я загрузила его для вас, а камеру, если вы не возражаете, мы выключать не будем. – Я собираюсь заснять, как она будет смотреть обращение Эдди. Чтобы увидеть ее реакцию. И чтобы ее увидели люди.

Мне нужна его услуга, и мне нужна эта запись.

Я разворачиваю ноутбук к ней, и она нажимает на воспроизведение. Ее руки взлетают ко рту.

Возможно, он выглядит старше? Или стал печальнее? Или так действует тюремный костюм, или белая пустая комната. А может, он похудел, стал слабее, чем она помнит. Я не знаю. Но семь лет – это долгий срок. Я наблюдаю за ней. Она заворожена. Я слышу те же его слова, что и на прошлой неделе.

Он видел фото Бена, их свадебные фотографии.

От уголков ее глаз разбегаются морщинки. Она прячет улыбку в ладонях.

Бен – хороший парень, она сделала правильный выбор.

Он гордится ее работой.

Она роняет руки, позволяет им безжизненно застыть на столе перед ней. Уходит в себя.

А затем идет суть его сообщения.

Он совершил поступки, о которых сожалеет. Он изменится.

Ее глаза наполняются слезами. Она застывает, как под гипнозом. Слезинка капает с ее ресниц на стол.

Меня больше не существует для нее в этой комнате. Есть только они, отец и дочь.

Он не приведет ее в тот мир. Она будет в безопасности.

Она вытирает слезы. Выпрямляется с серьезным видом. Вздыхает.

Он будет отличным дедушкой.

Ничего.

Засыплет внуков сладостями.

Смешок, резкий и быстрый, как треск магнитной ленты.

Он любит ее.

Тишина. Ничего.

Лотти закрывает крышку ноутбука, пока та не щелкает. Напряженно мне улыбается.

– Я сейчас вернусь, схожу за салфетками. Одну секунду. – Она выходит из кадра.

Когда она возвращается, глаза у нее все еще красные, но она уже взяла себя в руки. И немножко стыдится такой демонстрации эмоций. Я снова включаю камеру.

– И что вы по этому поводу чувствуете, Лотти? Как думаете, вы сможете дать отцу еще один шанс? Снова впустить его в свою жизнь, когда он освободится? – Это я хочу узнать не только для Эдди, но и для себя.

Я не знаю, как поступила бы, будь я на ее месте. Я могу предполагать, но реальность редко совпадает с предположениями, так ведь? По крайней мере, в важных вопросах.

Она улыбается. Самокритично посмеивается.

– Простите… Мне еще нужно все это переварить. Боже, а я-то считала, что все уже решила! Правда считала. Какой был вопрос? Впущу ли я его обратно в мою жизнь? Ха, нет. Нет, я не думаю, что это хорошая идея. Уверена, что люди, посмотрев на это, станут болеть за моего отца. Болеть за аутсайдера. Он умеет очаровывать, мне ли не знать. Но нет, нет, я откажусь. И я скажу вам почему. Потому что он действительно убивал людей, настоящих людей. Простите, предположительно, только предположительно! Не используйте это, пожалуйста. Черт… Слушайте, он преступник, его вина доказана. На него нельзя рассчитывать, он манипулятор, он опасен, а у меня дети. Двое маленьких детей и муж, которого я люблю. И у моего мужа есть семья, которая тоже не хочет его видеть. Я люблю свою жизнь. Она нравится мне такой, какая есть. Я сама, с нуля всего этого добилась. Нет, не поймите меня неправильно, Эрин, я благодарна за свое образование, за возможности, которые он передо мной открыл, но я сама всего добилась. Я боролась каждый день, и вопреки моей семье, а не благодаря ей.

Она смотрит прямо в объектив.

– Папа, я знаю, что ты это увидишь. Так что вот мой ответ. Я люблю тебя. Я очень тебя люблю, но я не могу нести за тебя ответственность. Ты сам сделал свой выбор. Я рада, что ты мной гордишься. И я приложу все силы, чтобы ты гордился мной и дальше, но я не хочу пускать тебя в свою жизнь. Уважай это решение.

Она закончила. И кивает мне: больше ей нечего сказать. Я выключаю камеру.

– Я догадываюсь, что вы считаете его хорошим парнем, но вы на самом деле плохо знаете его, Эрин. Поверьте мне. Я думаю, что это мило с вашей стороны – хотеть для нас счастливого воссоединения, но так просто не бывает. Он не такой. Он беспечен. Ему наплевать на людей. Люди могут пропадать, а ему на это плевать. А я не считаю, что это нормально. Поэтому предпочту с ним не связываться. Но я оценила попытку. Честно, оценила. Так что, когда вы в следующий раз его увидите, скажите, что он хорошо выглядит. Ему это понравится.

Мы еще какое-то время беседуем о чепухе, пока я собираю сумки. Упаковываю свои видеозаписи, как золотой песок.

Я сделала все, что могла. Она не дура, и если бы я начала его нахваливать, она бы поняла: тут что-то не так. Поэтому я дала ей информацию, передала его просьбу и позволила ей выбирать. Большего я сделать не в силах. Остается надеяться, что Эдди этого будет достаточно.