Текст книги "Над горой играет свет"

Автор книги: Кэтрин Мадженди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

– Не знаешь, что это с ней? – Пожав плечами, Муся-Буся схватила нож и, что-то напевая, стала крушить остальные овощи. Куски и ломтики летали по всей кухне, шмякаясь об стены, об холодильник и об меня. Я потихоньку выскользнула в дверь, надо было соорудить себе лежбище у Энди-и-Бобби, иначе придется слушать всю ночь бабушкино нытье.

На ужин мы ели мясной рулет с тушеной морковью и с картошкой. Потом все перешли в гостиную.

Муся-Буся тут же захлопала в ладоши, призывая ее выслушать:

– Внимание! Все ко мне. За лакричными леденцами и подарками.

Скинув туфли, она зашлепала по полу босыми ногами, от этих ее неуемных «шлеп-шлеп-шлеп» я постепенно зверела.

– Ну, внучатки мои! Быстро же вы растете. Муся-Буся еле вас узнала. Твоя заслуга, Ребекка, ты действительно о них заботишься, не то что та полоумная блядь.

Я резко вдохнула, потом медленно выпустила воздух.

Мика и Энди захихикали.

– Бьядь-бьядь-бьядь, – подхватил Бобби.

Ребекка зажала ему рот ладонью:

– Это плохое слово, сынок. – И обернулась к Мусе-Бусе: – Пожалуйста, Лаудина, не называй так их мать.

– Я просто называю вещи своими именами, – изрекла Муся-Буся, поглаживая огромный бумажный пакет.

А на заднем крыльце негодующе тявкал Импер. Как только его туда уносили, он не затыкался ни на минуту.

– Мать, ты можешь наконец утихомирить своего пса? – Папа встал с дивана.

– Мой Импер не привык к подобному обращению. Дома мы с ним все делаем вместе. – Когда папа вышел в коридор, она крикнула: – Выведи его сделать пи-пи!

Ребекка отхлебнула чаю. Она сидела скрестив лодыжки, такая спокойная, такая вся опрятная.

И таким тихим голосом она сказала:

– Потому его и сослали на заднее крыльцо, из-за пи-пи.

Муся-Буся, фыркнув, пригладила парик.

Вернулся папа. Со следами от лап на брюках и с желанием смачно выругаться во взгляде. Он виновато покосился на Ребекку: «прости-за-всю-эту-хрень». Она в ответ улыбнулась: «ничего-страшного-лапуля». Этот их дружный тайный протест грел мне душу.

– Бедняжечка Импер. – Муся-Буся извлекла из кармана бумажный платочек и высморкалась. – Ну да ладно. – Она посмотрела на нас. – Так что я хотела сказать про своих внучат. Они чудо природы, они гордость нашего Юга, они…

– Ближе к делу, мать.

– Опять это демонстративное неуважение к матери! – Обиженно вскинув голову, она протянула Мике блокнот для рисования и цветные карандаши.

Поблагодарив, Мика тут же, ехидно ухмыляясь, начал что-то чиркать, загородив от меня ладонью листок. Энди получил книжку про гоночные автомобили и сразу зашуршал страницами. Он обожал все, что было связано с большими скоростями и риском.

– Сама все это купила, никто не соизволил помочь. Сама пробивалась сквозь пробки, а в часы пик их в Техасе полно, на любом шоссе. Сама вела машину. – Муся-Буся гневно притопнула босой ступней. – Этот негодяй, которого я покинула, пусть теперь сам парится у кастрюли с картошкой… так он и пальцем не пошевелил, чтобы помочь! Мусе-Бусе пришлось все делать самой!

– Мама, мы безмерно восхищены твоими талантами и крайне опечалены постигшими тебя разочарованиями.

Муся-Буся перевела взгляд на папу.

– И кого же я, спрашивается, вырастила? Нахала и пьяницу. Ну и что тебе не сидится? Будто у тебя шило в жопе?

Энди прыснул в кулак. Мика захохотал в открытую. Ребекка зажала рот Бобби, но сквозь ее пальцы он бубнил:

– Сыло в зопе, сы-ы-ыло в зо-о-о-пе.

Мика закончил рисунок, я умирала от любопытства. Я наклонилась к нему, и он убрал ладонь. Это была Муся-Буся. На лбу рога, из ушей валил дым. Я хихикнула. Мика закрыл блокнот и состроил благостно-невинную физиономию.

– Так кто у нас сейчас получит Бусечкин подарок? – Она достала из сумки губную гармошку для Бобби.

Завизжав как поросенок, Бобби подскочил к Мусе-Бусе и хотел выхватить подарок. У Ребекки округлились глаза. Но бабушка подняла гармошку выше, чтобы Бобби не достал.

– Ну, молодой человек? Что ты скажешь Мусе-Бусе?

– Пасиба за подаик, Музя-Бузя. – И сложил руки на груди, вылитый ангелочек. Заполучив гармошку, принялся дуть в нее, снова и снова, изо всех сил.

– Бобби, дома на гармошке не играют, – сказала Ребекка, потирая виски. – Отдай ее маме, а мы потом вместе выйдем в садик и там поиграем.

Он повиновался, но недовольно выпятил губы.

– Ребекка, очень уж ты иногда строга, расслабься! – вмешалась Муся-Буся.

Ребекка открыла рот, чтобы ответить, но ничего не сказала.

Оставалась только я. Похоже, мой подарок Муся-Буся уложила в первую очередь, поэтому в сумке он оказался на самом дне.

– Сегодня ты получишь первый женский подарок. Потому что не сегодня-завтра ты станешь взрослой девушкой. Не успеешь оглянуться, нагрянут месячные.

– Милостивый боже, – простонал папа.

Мне хотелось провалиться сквозь пол, очень глубоко, чтобы никто не смог меня больше видеть. Одна Ребекка знала, что месячные уже нагрянули, две недели назад. Она съездила в аптеку за прокладками, показала, как их нужно прикреплять. Она купила книжки, где рассказывалось про взросление девочек. И обещала объяснить, если я чего-нибудь не пойму. Три дня я бродила сама не своя, перемогая новые гадкие ощущения, ненавидя липкую кровь, которая отравляла мне жизнь.

Муся-Буся назидательно провещала:

– Что поделаешь, сынок! Таковы законы жизни.

– Кто тебя просил при всех об этом разглагольствовать? Посмотри, какое у Букашки лицо. Боже ты мой!

Ребекка покачала головой:

– Знаешь, Муся-Буся Лаудина, по-моему, здесь не место для обсуждения подобных вещей.

– Повторяю, сегодня мы подарим Вирджинии Кейт то, что поможет ей выглядеть привлекательной девушкой. – Она вытащила из сумки странный предмет и подняла его вверх, как флаг. Voila! Вот она, мечта девичьих бедер!

– Что это за чертовня? – Папа с опаской посмотрел на матерчатый прорезиненный квадратик, будто это пришелец из фильма «Звездный путь».

Все слегка наклонились, чтобы лучше разглядеть это диво. Все, кроме меня. Мне хотелось вообще стать невидимкой.

– Так что это, по-вашему? Пояс-грация. Для нашей маленькой женщины, для ее пухленьких бедер.

– О нет. – Ребекка закрыла лицо руками.

Мика и Энди дружно загоготали, они просто умирали со смеху, хлопая себя по ляжкам, рыча и крича. Бобби тоже захихикал из солидарности с братьями, потом попытался допрыгнуть до руки Муси-Буси, сжимавшей квадратик-мечту.

– Надень этот поясок! Давай! Посмотрим, как ты будешь в нем выглядеть. Надень скорее! – кудахтала Муся-Буся.

– Она ни за что не наденет эту штуковину, – сказал папа.

– Вот так мы и ловим мужчин. Магическими приемами.

– Какие мужчины? Господи! Ей всего двенадцать, мать! – И он добавил: – Это подростковая пухлость, переходный возраст, потом все исчезнет.

– С меня хватит, – сказала Ребекка, вставая.

Я бегом помчалась к себе, чтобы больше ничего не слышать, я закрылась от них от всех, я бухнулась прямо на голубое покрывало, чувствуя себя разжиревшей курицей. Вошла Ребекка, держа кончиками пальцев пояс Муси-Буси, бросила его в корзину для мусора. В дверную щель заглянули Энди и Мика, в глазах у обоих – «прости, сестренка». Ребекка шикнула на них и плотно закрыла дверь.

Усевшись рядом с кроватью, она стала пальцем чертить круги по ворсу покрывала, круги делались все меньше и меньше.

– Без розового у тебя здесь стало гораздо симпатичнее.

Я молчала, поскольку была поглощена своей горькой обидой.

– Ты же хорошо знаешь, какая твоя Муся-Буся вздорная особа. Она – это она, всего-навсего Муся-Буся.

Я досадливо дернула плечами.

– А моя мама боялась, что я вырасту толстощекой простушкой.

Ребекка прилегла со мной рядом, пряди наших волос перемешались. На фоне моих темных ее казались еще светлее. Интересно, как ощущает себя рыжеватая блондинка, худая и с молочной кожей? Вот о чем я тогда подумала.

– Я всегда мечтала иметь блестящие черные волосы и округлые формы. Посмотри на свои волосы, рассыпались веером, как у сказочной принцессы. В детстве я была ужасно веснушчатой. Стеснялась даже в школу ходить.

– А мне веснушки нравятся.

– Мама покупала мне шляпы с широкими полями и загоняла в тень, говорила, что от солнца их выскочит еще больше.

– И ты их носила? Шляпы?

– Нет. – Она повернулась на бок и оперлась на локоть. – А веснушки куда-то подевались, я из них выросла. Теперь я о них даже иногда скучаю. Мы вообще из многого вырастаем, а потом скучаем о том, чего больше нет.

– Понятно, ты хочешь сказать, что я вырасту из теперешних своих чувств.

– Нет, не это. Ты перерастешь свою незащищенность от тех, кто вынуждает тебя чувствовать, будто с тобой что-то не то. – Она пальцами, как гребнем, провела по моим волосам, убирая их с глаз. – Если кто-то что-то брякнул, вовсе не факт, что это правда. Ведь еще утром тебе не казалось, что ты толстая? Вспомни.

– Нет, по-моему. – Я тоже оперлась на локоть, чтобы видеть лицо Ребекки. – Но я действительно ем много конфет.

– Ну и ешь, на то оно и детство. Мама не позволяла мне есть сладости, только по торжественным случаям.

– Совсем?

– Ничего, кроме фруктов. Но Леона иногда тайком притаскивала мне что-нибудь вкусненькое.

Я улыбнулась, представив Леону, крадущуюся с тарелочкой по коридору.

– Ты так похожа на свою маму. А она очень красивая.

– И не толстая. – Я провела рукой по волосам Ребекки, казалось, у меня между пальцами трепещут стрекозиные крылья.

– Ты начала округляться. Чуть раньше своих сверстниц, только и всего. Не стоит делать из этого трагедии. Нормальный процесс.

Я тайком вздохнула.

Она уселась по-турецки, скрестив ноги, я сделала то же самое, моя коленка почти уперлась в ее.

– Когда-нибудь ты вспомнишь этот наш разговор, убедившись, что я была права. Почувствуешь, что ты стала сильной и уверенной в себе.

В комнату ворвалась Муся-Буся.

– Что тут происходит? Я привезла внучатам подарки, а в ответ столько злобы. За то, что я стараюсь быть хорошей бабушкой. – Она прижала к глазам сразу несколько бумажных платочков, которые всегда имелись у нее в кармане. – У Муси-Буси сердце разрывается на части, все против нее, ну все.

– Лаудина, поможешь мне придумать меню завтрашнего ужина?

Муся-Буся скомкала платочки, глаза ее сверкнули.

Встав с кровати, Ребекка взяла Мусю-Бусю под локоть и вывела в коридор, не забыв затворить дверь. Пока они шли к кухне, слышен был лишь голос Муси-Буси, тараторившей без умолку.

Подложив под голову синюю подушку, я обдумывала свою непростую девчоночью жизнь. Представляла, как мы с мамой сидим по-турецки, как лежим голова к голове, как она обнимает меня, но мамино лицо тут же превращалось в лицо Ребекки. Так, вся в грезах и раздумьях, я и уснула. Мне приснилась бабушка Фейт, она горделиво разгуливала по саду в моем поясе-грации, хохоча совершенно по-детски.

В тени под деревом стоял дедушка Люк. Он посмотрел на меня, и его лицо исказилось, сделавшись мордой монстра из книги «Про призраков из Дома Привидений», была у Мики и такая серия комиксов.

Я проснулась вся мокрая от пота и от страха за бабушку. Она ведь не видела, что ее подстерегает дед, кружилась, пританцовывая, по дорожкам, красовалась стройнившим ее поясом. Я встала с постели, вытащила эту штуковину из корзинки и сунула в ящик комода, затолкав в самую глубь.

Второй, четвертый и шестой дни визита Муси-Буси сопровождались появлением на газонной травке широких колей от колес, хотя Ребекка просила ее пользоваться подъездной аллеей или оставлять машину у тротуара. Муся-Буся всякий раз причитала:

– О господи, дырявая моя голова! Я не нарочно.

На пятый день Муся-Буся явилась на ужин с кавалером, которого подцепила в овощной лавке, пока выбирала персики. Она, хихикая, уверяла, что тот, оставшийся один на один с плитой и булькающей картошкой, приревновал бы, узнав, что она-то тут уже с другим. Дружку ее было лет двести, от него несло табаком и нафталином.

– Какая женщина, вам тут всем крупно повезло. – И он ущипнул Мусю-Бусю за зад.

– Искуситель. – Муся-Буся шаловливо хихикнула.

Я шепнула Джейд, что меня сейчас вырвет.

– Вот бы мне у вас пожить, – шепнула в ответ она, – у вас всегда очень весело.

Я посмотрела на нее так, будто она обернулась чудищем о трех блондинистых головах.

На стол Ребекка накрывала с неестественно лучезарной улыбкой. Замшелый старичок умял три куска цыпленка, две запеченные картофелины и половину вишневого пирога, чем мало порадовал Мику, которому поэтому досталось гораздо меньше. Отужинав, Муся-Буся и ее старикан уселись в кресла-качалки на крылечке.

– Юная парочка, какая прелесть, – сказала Ребекка таким голосом, будто случайно разжевала жирного червяка.

Попозже Муся-Буся отвезла своего приятеля домой. А когда вернулась, папа сказал, что больше не желает подобных сюрпризов.

Муся-Буся обиженно фыркнула.

– Мне не хватает общества мужчины. Твоя мать тоже человек, ей необходим верный друг.

Мы, молодое поколение, на этой фразе бежали прочь и так и не услышали дебатов по поводу ее верного друга.

На девятый день своего визита Муся-Буся затеяла перестановку мебели, воспользовавшись тем, что Ребекка уехала с Бобби на день рождения к какому-то мальчику.

И вот они вернулись. Ребекка вошла в гостиную, держа за руку Бобби, в другой руке она держала ключи и сумочку.

– Мама, Музя-Бузя! Вон она де! – радостно сообщил Ребекке Бобби.

Мы с Джейд сидели на диване, который поменялся местами с креслом, на которое я положила ноги. Коврик тоже был передвинут. Энди сидел на полу, там, где раньше стоял кофейный столик, рядом расположились Дэн и Нейл, мальчишки играли в «монополию». Муся-Буся восседала на большом кресле, голом, без накидки, потому что на нее стошнило Импера. Бусечка рассказывала нам всякие интересные истории. Вот эту: когда человек спит, в ухо может заползти паучиха и отложить яйца, из них вылупляются паучата, пробираются в мозг этого человека и постепенно его поедают. И эту: ее соседка ножом оттяпала у мужа половой орган, а потом бросила свой трофей в окно мужниной зазнобы с криком: «Он теперь твой, потаскуха, твое самое любимое!»

Ребекка застыла в дверном проеме, ее глаза метали молнии.

– Что здесь стряслось?

Муся-Буся вскочила с кресла и понеслась в мою комнату, оставив на полу дорожку из черных следов, ибо успела пройтись по клумбам и нарвать свежих цветов для своей (моей!) спальни. Ребекка тоже зашла туда и плотно закрыла дверь. Я слышала, как она сказала, что всякому терпению есть предел. Муся-Буся запричитала в ответ, что она уже старая и ничего не помнит. Ну и дальше примерно все в таком же духе.

– Мои родители считают, что вы тут все чокнутые, – сказала Джейд.

– А мне здесь нравится, – с вызовом сказал Дэн.

Джейд наградила Дэна взглядом из разряда «ты-мне-больше-не-друг».

– Я же сказала «мои родители», а я так не считаю, мне тоже у них нравится, посильнее, чем тебе.

– Заткнитесь, – прошипела я. – Не слышно ведь.

Голос Муси-Буси дрожал от слез.

– Я же попросила прощения, что еще тебе от меня нужно?

– Уважения. Вот чего, Лаудина.

На десятый день тучи, к счастью, стали рассеиваться. После того как раздался один телефонный звонок. Трубку сняла я.

– Моя миленькая мурлыка у вас?

– Кто-кто?

– Моя миленькая мурлыка, Лаудина!

– A-а. Минуточку. – Я опустила трубку, едва ее не выронив. Набрав побольше воздуха, крикнула: – Миленькая мурлыка, тебя к телефону!

Муся-Буся влетела в гостиную и вырвала у меня трубку.

Я попятилась назад.

– Здравствуй, мой сладенький пончик. Гммм… a-а… ну да. – Она нетерпеливо постукала ногой и тихо пробормотала: – Все они как младенцы, у которых отняли соску, честное слово.

И уже в полный голос:

– Ты там пока продолжай налегать на булочки, а я скоро приеду.

Я едва не пустилась в пляс.

Муся-Буся повесила трубку.

– Говорила я вам, что он затоскует по своей Лаудине. Я знала, что говорю. – Она глянула на меня. – Вот как надо обращаться с мужчинами. Учись.

Как хорошо, что Мусе-Бусе позвонил пончик, подумала я. Похоже, Ребекка уже готова была связать бабушку по рукам и ногам и самолично отвезти в Техас. Очень уж она достала своими фокусами.

На следующий же день (одиннадцатый ее пребывания) Муся-Буся с Импером и всеми пожитками отчалила к сладенькому пончику. Ребекка все отчистила, истребив собачьи запахи, купила новый коврик и накидку для кресла. Мы облегченно вздохнули. Ураган «бабушка» наконец закончился.

ГЛАВА 26. Мам, а меня ты тоже засыновишь?

1970

После ужина папа позвал нас в гостиную. Ребекка уже сидела на диване с Бобби на руках, скрестив лодыжки. У папы было такое серьезное лицо, что весь ужин (фасоль, рис, кукурузный хлеб) встал у меня в животе колом.

– Вот что, ребята. Ваша мама наконец дала согласие. Чтобы Ребекка вас усыновила. – Папа отхлебнул тоника с лимоном, уже три месяца он пил только этот безобидный напиток. Они с Ребеккой ходили по разным инстанциям. Я каждый день следила за папой, хотела убедиться, что он не сорвался снова.

Мику новость нисколько не тронула.

– Я уже давно не маленький, меня это все не колышет.

– А зря. Существует масса юридических тонкостей, которые очень существенны, и для тебя тоже, – сказал папа.

– Я так давно об этом мечтала. – Ребекка посмотрела на меня. – Я понимаю, это тяжело, простите, если невольно причинила вам боль. Но… в общем, я была бы счастлива стать вашей законной матерью.

– А вы сами разве этого не хотите? – спросил папа таким тоном, будто предлагал нам двойную порцию мороженого.

– Ладно, наверное, можно и так. – Мне уже исполнилось тринадцать, и я не могла допустить, чтобы все они поняли, насколько на самом деле для меня это важно.

– Вот видите, ваша сестра будет рада! – Папа заулыбался.

– А что мама? Что она сама говорит? – спросил Энди.

– Она готова подписать бумаги, – сказал папа.

– Хм. Вообще-то мне без разницы, что она там говорит и думает, – фыркнул Энди.

Папа потрепал его по голове.

– Так будет лучше для всех нас.

– Тебе виднее, папа, – заметил Мика и начал просматривать журнал «Мэд мэгэзин», там классные карикатуры.

– Я хочу лишь одного: чтобы вам было хорошо и спокойно, – сказала Ребекка. – Если вы не согласны, я настаивать не буду. Принять подобное решение непросто. Каждому из вас.

– Вы должны быть благодарны Ребекке за то, что она готова пойти на подобную жертву.

– Что ты такое говоришь, Фредерик? Это вовсе не жертва. – Она расправила воротничок на рубашке Бобби и чмокнула его в щеку.

– Мам, а меня ты тозе засыновишь? – спросил он.

– Ты и так уже мой сыночек, Бобби.

– Мы семья. Мы хотим быть счастливыми. Вот почему нам необходимо уладить это недоразумение. – Сказав так, папа вышел из комнаты.

Мне хотелось побежать следом, посмотреть, не припрятал ли он где-нибудь бутылку.

– Вы уже достаточно взрослые, подумайте вместе, стоит вам соглашаться или нет, поговорите. – Ребекка встала и пошла к двери. Бобби не желал, чтобы его уносили, он горестно прокричал:

– Я хочу с Энди!

– Ну и что же нам делать? – Я подбежала к Мике.

А он мне:

– Как только закончу школу, уеду отсюда. Мне все равно, кто будет считаться моей мамой.

– А мне не все равно, – сказал Энди. – Ребекка имеет право быть нам мамой. Она столько лет о нас заботится.

– Это да, этого не отнимешь, – согласился Мика.

– Он сказал, что мама собирается подписать нужные бумаги. – Энди стиснул руки на груди. – Пусть Ребекка меня усыновляет. А вы как хотите, мне плевать, что вы думаете, я решил.

– Нужен кто-то, кто будет вас опекать. Я буду жить в Нью-Йорке и больше не смогу заботиться о тебе и о сестре.

– Я уже сама о себе забочусь, – напомнила ему я.

– Я тоже, – сказал Энди.

– По-моему, это не совсем так. – Мика начал разглядывать дуб в окне.

Мне стало стыдно. Я вспомнила, как он с нами носился, когда мы с Энди были маленькими.

– Я хотела сказать, что с нами уже не нужно так возиться, как тебе приходилось, когда мы были малявками.

– Мика правильно говорит. И здесь нам точно лучше, чем у мамы, – продолжил Энди. – Даже не представляю себя снова там.

– Я тоже, – сказал Мика.

А я думала вот о чем. Если Ребекка будет считаться нашей матерью, нам всегда будет куда вернуться. Даже если папа снова начнет пить или уйдет, даже если мама никогда больше с нами не встретится. У нас будет дом. Всегда.

– Я лично за, – сказала я.

– И я за. – Энди сел прямо и расправил плечи, выставив вперед острый подбородок. – Это чертовски правильное решение.

Мика легонько подергал меня за ухо.

– Значит, так и сделаем, Вистренка и Энди-разумник.

Мы отправились в комнату Ребекки и папы, они обнимались. Мы закатили глаза, потом сообщили о своем решении. А папа сказал, что мама прилетает, хочет поговорить с нами сама. Я потерянно уставилась на папу. Я не знала, что она будет присутствовать при нашем предательстве. Мне сдавило виски.

– Я так рада, что вы все согласны. – Ребекка кинулась нас обнимать.

– Тогда я улажу последние формальности, – сказал папа.

Кто-то постучался.

– Да-да, – сказала я.

Вошла Ребекка с большой косметичкой.

– Ну? Ты ли не красавица, Вирджиния Кейт?

Я покрутилась, демонстрируя свое темно-красное платье с юбкой-колокольчиком, отделанное белой тесьмой.

– Я как увидела его в магазине, сразу подумала, как раз для тебя.

– Ты тоже отлично смотришься.

– Спасибо. – Ребекка была в темно-синем костюме, волосы аккуратно зачесаны за уши.

– Я тут подумала, что могу уложить тебе волосы. Хочешь?

– Да, здорово. – Я села на кровать.

Она вытащила бигуди и тюбик. Расчесав мои волосы, она смазала их гелем для укладки и накрутила на бигуди.

– Придется некоторое время подержать. – Она достала помаду. – Розовая подойдет?

– Мне бы другой оттенок, если можно.

Она улыбнулась и протянула мне тюбик с оттенком чуть темнее.

Накрасив губы, я посмотрелась в ручное зеркальце, которое держала Ребекка. На меня оттуда смотрела мама, я сделала вид, что не вижу ее, потом разглядела в отражении бабушку Фейт и облегченно улыбнулась.

Ребекка протянула мне маленькую белую коробочку.

– Это тебе.

Внутри лежали серебряные сережки в форме цветов.

– Ой, спасибо, Ребекка!

Я прикрепила их к мочкам, их легкая тяжесть придавала ощущение взрослости.

– Серебро хорошо подходит к твоей коже.

Пока мы ждали, когда мои волосы «схватятся», поговорили о мисс Дарле. О том, какая она мудрая и знает про всякие приметы. Правда, я не сказала Ребекке, что еще она умеет разговаривать без слов, что мы с ней частенько обмениваемся мыслями.

Наконец, Ребекка сняла бигуди и расчесала мои ставшие слегка волнистыми волосы.

Вот теперь я была готова предстать перед мамой.

Папа с мальчиками ждал на крыльце, то притопывая ногой, то хлопая пальцами по бедру. Это здорово действовало на нервы. Он отращивал бороду и стал похож на киношного таинственного незнакомца, обычно в него влюбляются без памяти все местные девушки и далеко не сразу понимают, что человек он так себе.

Энди и Мика шутливо друг друга мутузили. Оба в черных костюмах. Причем Энди свой уже испачкал и помял.

Бобби прыгал с верхней ступеньки на вторую и обратно, вверх-вниз, вниз-вверх. Он был в синих бриджах и белой рубашечке. Он раз пятьдесят выкрикнул:

– Энди, смотри, как я могу. Ну, Энди! Смотри!

Ребекка поманила рукой мисс Дарлу, попросила нас сфотографировать.

– Вы все просто неотразимы. – Она приставила аппарат к глазу. – А теперь давайте хором, дружно: «Ура!»

– Ура! – грянули мы, почти все.

Отдав аппарат Ребекке, мисс Дарла подошла ко мне и протянула бархатный мешочек.

– В молодости я все время ее носила. Замечательно подойдет к твоим сережкам.

В мешочке лежала серебряная цепочка с кулоном: серебряная головка лошади, а глаза зеленые из какого-то прозрачного камня. Головка открывалась, внутри лежала туго свернутая в рулончик полоска бумаги.

– Ой, спасибо, мисс Дарла. Какая красота!

Я вытащила рулон, хотела расправить, но мисс Дарла перехватила мои пальцы.

– Прочтешь потом. – Она подержала ладонь на цепочке, потом медленно ее опустила. – Это подарок Джимми Додда.

Я спрятала рулончик в кулон и протянула его мисс Дарле, чувствуя, какой он увесистый.

– Я не могу это принять, мисс Дарла. Раз это подарок Джимми Додда.

– Глупости. Такое украшение годится для молоденькой девушки, то есть как раз для тебя. А у меня есть и другие памятные вещицы.

Я надела цепочку на шею, она действительно хорошо смотрелась.

– Когда прочтешь мое послание, спрячешь в кулон свою записку, разумеется с заветным желанием.

Она глянула мельком на Ребекку и продолжила:

– А знаешь, сегодня утром были кое-какие знаки.

– Знаки? – не поняла я.

Мисс Дарла засунула руки в карманы брюк.

– Я нашла в кухне двух лягушек и уколола палец остролистом. Но у тебя все будет нормально, запомни это.

Я растерянно поморгала.

– Хорошо, мисс Дарла, запомню.

Мы все набились в папин «форд» и поехали. Голубенький «корвэйр» папа давно продал одному однокашнику. Мисс Дарла помахала нам рукой, у ее ног вилась Софи Лорен. Я старалась не ерзать, чтобы не помялось платье. Мика тоже сидел спокойно, правда, теребил узел галстука. У Энди был отрешенный вид, будто ему ни до чего нет дела.

Я вспомнила ту Пасху. Как мы ехали в церковь, и мы с Микой злились, что нас заставили вырядиться в приличную одежду. А Энди сидел впереди с мамой и папой.

И сразу в ушах пронзительно зазвенело, все внутри задрожало, будто я проглотила рой стрекоз, и они там летали, трепеща крыльями.

В адвокатскую контору мы приехали на пятнадцать минут раньше, ждали в приемной. И вот к нам подошла хорошенькая кудрявая блондинка и проводила в конференц-зал, где стоял длинный стол. Я чувствовала себя странно, отчасти перевертышем. Блондинка пригласила нас сесть, ободряюще сжала плечо Ребекки и удалилась. Может быть, ей было жаль Ребекку, ведь ей придется усыновить сразу троих? Я вспомнила слова мамы о том, что ни одной женщине не захочется растить чужих детей. Но у Ребекки было счастливое лицо. Наверное, мама была не права, наверное, она вообще во всем была не права.

Мы измызгали блестящую столешницу ладонями и локтями, она покрылась тусклыми пятнами. Я живо представила маму, как она со слезами подписывает отказные бумаги, к горлу подкатил ком, похоже, на очереди был и завтрак. Я еще могла передумать, разве не так? Но хотелось ли мне?

Вошедший в комнату седовласый господин обратился к папе:

– Миссис Марксон должна была уже приехать. Видимо, задерживается.

– Миссис Марксон? – переспросил папа.

– Давайте сверим. У меня помечено: миссис Кэти Айвин Холмс Кэри Марксон.

– Фамилия Харольда Вилкинс. – Папа обеими руками оперся о столешницу.

– У меня записано «Марксон», мистер Кэри.

Я осмотрелась, интересно было, что увидел этот господин, прежде чем удалиться.

Энди, заложив ногу за ногу, постукивал носком ботинка по ножке стула. Бобби плаксивым голосом требовал, чтобы его тоже засыновили. Мика жевал батончик «Марс». Папа гневно сжимал губы.

Ребекка не сводила глаз с репродукции на стене.

– Это же «Сад в Ветейле»? Моне?

Мика ошарашенно на нее посмотрел. Потом сел рядом с Ребеккой, и они начали оживленно обсуждать картину.

Я сидела как паинька, сложив руки на коленях, вся в ожидании мамы. Мучилась сомнениями: соглашаться или нет? Я готова была передумать. И в конце концов передумала. Простите меня, все простите. Я передумала, я не согласна.

Я передумала, а мама все не приходила.

– Надо позвонить в гостиницу. – Папа вылез из-за стола.

– Говорил же я, что ей все это по фигу, – сказал Мика. – И потом, она наверняка могла подписать бумаги и там, в Западной Вирджинии. Но ведь ей нужно обязательно устроить спектакль.

– И мне тоже по фигу, – сказал Энди.

– Ну что без толку болтать, надо выяснить, в чем дело. – Папа вышел за дверь.

Все терпеливо ждали, только Бобби никак не мог угомониться:

– Мам, нас есе не засыновили? А молозеное, папа ведь сказал? Долга есе? Я устал здать. А ты, Зиния Кей?

Я не могла выговорить ни слова. Их не пропускал спазм в горле.

– Нет, Бобби, еще никого не усыновили. – Лицо Ребекки больше не было счастливым.

Пришел папа и сквозь зубы процедил:

– Кэти возвращается в Западную Вирджинию. Оставила для нас послание у гостиничного администратора. Она раздумала.

– Что значит, она раздумала? – Ребекка вскочила, с грохотом отодвинув стул. – Она ведь сама этого хотела. Говорила, что так детям будет лучше. – По щеке ее скатилась слезинка. Иногда одна слезинка врезается в душу сильнее, чем ручьи слез. – Как это понимать?

Папа подошел к окну, стал смотреть на реку Миссисипи.

– Я позвонил Ионе, подумал, вдруг он в курсе. Она ему звонила, просила заехать за ней в аэропорт. Сказала, что не будет встречаться с детьми. Не будет ничего подписывать. Раздумала. Полагаю, каждый из нас предчувствовал что-то в этом роде.

Это из-за меня, угрызалась я. Крутила-вертела маму в мыслях, то ли да, то ли нет, вот и сглазила. Докрутилась.

Снова вошел седой дяденька, глаза у него были грустные.

– Сожалею. У вас, по-моему, хорошая дружная семья. Но подобные осечки случаются.

Он мог говорить что угодно, я-то знала, что осечка произошла по моей вине.

Все молчали, заговорили только уже в машине.

– Ваша мама сама не знает, чего хочет, вот что я вам скажу, – заключила Ребекка, помогая Бобби перебраться на переднее сиденье.

– Нас не засыновили, да? – поинтересовался он.

– Бобби, ты уже мой сын.

– Меня тозе нада засыновить. И меня-а-а, – рыдал он.

Энди смотрел на дорогу, положив руки на колени.

– Что еще от нее можно было ожидать, никогда ни с кем не считалась, – сказал Мика.

Папа выехал с парковочной площадки.

Я больше не боролась с головокружением и звоном. Так мне и надо. Я заслужила, чтобы моя глупая голова разболелась.

– Может, ей Руби отсоветовала, или этот ее Марксон. – Папа побарабанил пальцами по рулевому колесу.

Ребекка смотрела в окошко.

– Мама эгоистка. И другой никогда не станет, – добавил Мика.

– Она просто не смогла совсем от нас отказаться. Ей стало слишком больно, – предположила я.

– Как же, размечталась. – Мика состроил скептическую гримасу и потрещал суставами пальцев. – Ей главное – по дружкам своим бегать, на фига ей надо, чтобы мы, такие-сякие, путались у нее под ногами.

– Все, хватит уже про маму, – сказал папа и сам же продолжил: – Я должен был это предвидеть, что она никогда не позволит Ребекке вас забрать. Как я мог ей поверить? Глупец.

– Однако позволила же она их растить, а? – Ребекка по-прежнему смотрела в окно. – Растить – это сколько угодно, а чтобы я стала им законной матерью, ни в какую.

– Мама ненормальная, – не унимался Мика. – И к тому же алкоголичка. А всем известно, что алкоголики существа непредсказуемые.

– Прекрати же наконец, – одернул его папа.

– Не трогайте маму, папа расстраивается. Верно? Наш лихач папа. – Мика свирепо смотрел в папин затылок.

Ребекка сидела очень прямо, такая вся несчастная, и такие трогательные, похожие на ракушки уши, и беззащитная длинная шея.