Текст книги "Милость Келсона"

Автор книги: Кэтрин Ирен Куртц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 28 страниц)

Глава IV
…верный и благоразумный домоправитель, которого господин поставил над слугами своими.[5]5
  Лука 12:42


[Закрыть]

Когда за Келсоном закрылась дверь, Нигель испустил долгий вздох и откинулся назад, опершись спиной о край стоявшей позади него скамьи. Через несколько минут он тоже должен войти туда. А он-то надеялся, что ему никогда не придется столкнуться с тем, чего теперь требовали от него, – не потому, что боялся утратить собственную безопасность и спокойную жизнь, а из-за того, что могла повлечь за собой сегодняшняя ночь. Принять на себя потенциал древней силы Халдейнов означало с куда большей определенностью, чем до сих пор, что он может в один день стать королем. Именно это и пугало его.

Ведь он никогда не искал короны, и даже не предавался праздным мечтам о ней. До смерти Бриона он жил своей жизнью в окружении горячо любимых сыновей – рядом с короной, в бесконечной преданности ей, – но при этом в полной уверенности, что сам он никогда не возложит ее на свою голову, хотя он и был братом короля. Это было наследство для его племянника, и только для него; и Нигель был этим вполне доволен.

А теперь, случись Келсону погибнуть, не оставив собственных наследников, корона непременно перейдет к Нигелю и ею детям. Об этой ужасной возможности Нигель знал с момента смерти Бриона – и иной раз горячо молился о том, чтобы такого никогда не случилось. Но если подобное все же произойдет, Нигелю следовало быть готовым к тому, чтобы принять на себя королевские обязанности; готовым к тому, чтобы пожертвовать своими желаниями ради блага страны. Он не чувствовал себя достойным, но он должен был подготовиться к встрече с испытанием, если такое произойдет. И эта ночь была первым шагом к готовности.

Все еще неохотно, но уже смирившись в душе, он встал и осторожно подошел к большому алтарю; он поднял голову и посмотрел на Иисуса, взиравшего вниз, на него, – и преклонил колена на алтарных ступенях. Он не слишком часто ощущал потребность внешне выражать свои религиозные чувства. Как и Брион, он предпочитал выражать свою веру через правильную жизнь, а не тратить время на поклоны в здании, служившем местом молитв для многих простых людей. Однако в эту ночь ему было необходимо выразить свои чувства внешне.

Он неловко склонил голову и обратился к Помазаннику Божию, моля укрепить его дух, случись ему однажды вступить на престол королей Гвиннеда, и в то же время прося, чтобы с ним никогда такого не произошло. Он просил даровать ему храбрость при встрече с тем, что неминуемо – и, если можно, вообще избавить его от тяжкой ноши королевской власти.

Он предпочел бы служить своему королю, как прежде, но он заранее соглашался на все, чего потребует от него божья воля.

Когда Нигель наконец встал, чтобы направиться к тем, кто ждал его, шаг принца был уже куда более уверенным, а мысли прояснились.

Пройдя в ту дверь, за которой скрылся Келсон, он не услышал ни звука. За дверью лежал короткий коридор, и когда Нигель сделал шаг вперед, открылась другая дверь, впереди, слева. Дункан молча наклонил голову, приглашая принца войти, и отступил в сторону, давая ему дорогу. Дункан был в епископском пурпуре, и потому казался немного чужим.

Комната, в которую вошел Нигель, была ему совсем незнакома; она была большой, но ее освещали только низкий камин справа от двери и единственная свеча на столе перед камином. На столе лежало оружие: несколько кинжалов, узкий стилет, который, как подумалось Нигелю, он видел несколько раз в руке Моргана, и меч в ножнах, украшенных дымчатыми топазами, – он определенно принадлежал Моргану. Рядом со столом стоял Дугал, и его собственный меч в ножнах лежал на его согнутой руке, а перевязь болталась свободно. Но Нигель не увидел ни Келсона, ни кого-либо еще из тех, кого он ожидал встретить здесь.

– Давай-ка твой плащ, – сказал Дункан, снимая с плеч Нигеля не застегнутую накидку. – И еще я попрошу тебя оставить здесь все твое оружие. Все остальные в маленькой часовне, за той дверью, – кивком головы указывая направление, – но только мечу Келсона дозволено быть внутри.

Он положил плащ принца на стул, где уже лежало еще несколько подобных одеяний, и Нигель начал послушно отстегивать свой белый оружейный пояс. Дункан аккуратно свернул ремень вокруг ножен и положил меч принца на стол, в то время как Нигель доставал заткнутый за спиной кинжал и стилет, скрывавшийся в высоком башмаке.

– Больше ничего? – с легкой улыбкой спросил Дункан. – Вы с Алариком оба любите острые предметы. Между прочим, я бы предложил тебе снять лишнюю одежду; все остальные именно так и сделали. Там будет тесновато, слишком много людей.

Нигель одобрительно фыркнул, принимая попытку Дункана поднять его настроение, и снял металлические набедренники, отстегнул тяжелый воротник, положенный принцу, а потом начал расстегивать длинную тунику винного цвета, со сложным орнаментом из бегущих львов на кромке внизу и на манжетах. Тут он заметил, что Дугал уже остался в рубашке, клетчатых шотландских штанах и сапогах, в то время как Дункан лишь расстегнул воротник и слегка распустил пояс.

– Что-то мне кажется, что там будет не просто «тесновато», – сказал он. – Я-то думал, что вы, Дерини, все умеете.

– Мы умеем, – согласился Дункан. – Но лишние вещи поглотят энергию, которая нам сегодня понадобится для других целей. Кроме того, ты не Дерини.

– Я это учту. А вы не могли выбрать другую часовню?

– Не для сегодняшнего дела, – последовал ответ. – Мы действуем под защитой святого Камбера. Полагаю, тебя это не удивляет?

– Удивляет? Нет. Не могу сказать, что это меня утешило, но удивило? Нет.

Он знал, что говорит так много лишь потому, что пытается скрыть свою нервозность, и что Дункан знает это. Он нетерпеливо расстегнул еще три пуговицы – достаточно для того, чтобы сбросить через ноги, – и перешагнул через винно-красную шерстяную ткань, упавшую на пол. Если там и вправду будет слишком тепло, как говорил Дункан, она ему только помешает. Под туникой на нем была тонкая льняная рубашка с длинными рукавами, обтягивающие бриджи из бургундской шерсти, и на ногах – высокие сапоги. Он снял с шеи кружевной воротник и наклонился, чтобы поднять тунику, – чтобы успокоиться, он потратил немножко времени на аккуратное складывание одежды; лишь уложив тунику и кружево поверх своего плаща, он наконец снова посмотрел на Дункана, понимая, что больше тянуть не следует.

– Думаю, я готов, – сказал он.

Дункан опустил глаза, явно понимая чувства Нигеля.

– Можно задержаться еще на минутку-другую, если хочешь. – Он посмотрел направо, где у входа в часовню стоял Дугал. – Там в углу скамейка для молитвы. Если хочешь…

В темном углу Нигель лишь теперь заметил две небольшие красные свечи, горевшие перед маленьким костяным распятием, и чью-то фигуру, преклонившую колена… но покачал головой.

– Я готов, Дункан, – негромко сказал он. – Ты же знаешь, я никогда не увлекался внешними обрядами.

– Тогда идем, – с улыбкой сказал Дункан, беря Нигеля за локоть и ведя к двери, охраняемой Дугалом. – Как тебе известно, ты должен пройти сегодня через некую церемонию, но мы постараемся, чтобы ты понял как можно больше. Могло быть и хуже.

– Могло?..

– Конечно. Ты взрослый, ты идешь на это по своей воле, твое сознание способно сотрудничать с нами. Если бы ты был ребенком, от тебя ничего бы не зависело.

Нигель хмыкнул, думая, что это дело вряд ли хоть когда-то зависело от него… потом вдруг он осознал, что однажды Конал, или Рори, или Пэйн могут столкнуться с тем самым тяжким испытанием, которое ждет сейчас его.

От этой мысли его пробрало холодом… ведь это сыну Келсона следовало в эту минуту шагать к двери часовни рядом с Дунканом; не ему, не его сыновьям, – сыну Келсона… однако это были лишь пустые размышления. Пути назад все равно уже не существовало.

Нигелю пришлось слегка наклониться, когда он вслед за Дунканом проходил сквозь занавески, которые Дугал отвел в сторону. Помещение за дверью оказалось плохо освещенным и маленьким – вполовину той комнаты, которую они только что покинули, – и уже переполненным людьми. Арилан и Морган стояли у стен слева и справа, Риченда, в белом, справа от двери у стены, – но внимание Нигеля мгновенно привлек Келсон.

Его племянник… нет, король – король стоял спиной к нему точно в центре комнаты, откинув назад черноволосую голову и свободно опустив руки. Он был в этот момент не просто человеком или Дерини, на его плечах лежало священное бремя королевской власти, такое же явно видимое и ощутимое, как мантия, надетая им в день коронации… хотя он, как и Морган и сам Нигель, снял все лишнее, оставшись в рубашке, бриджах и ботинках, и при нем не было ни оружия, ни других видимых атрибутов его ранга.

Король, похоже, смотрел на покрытое густой резьбой черное распятие, висевшее над алтарем, расположенным у восточной стены – или, может быть, его взор был устремлен на саму стену, – на ней было изображено ночное небо, усеянное сверкающими золотыми звездами, – в них отражался свет шести желтых, медового оттенка свечей. Звезды мерцали в волнах горячего воздуха, поднимавшегося от свечей, воздух наполнял аромат благовоний…

– Встань рядом со мной, дядя, – мягко сказал Келсон, слегка поворачиваясь и протягивая принцу правую руку.

Нигель повиновался без колебаний, взял короля за руку и встал рядом с ним. Дункан прошел с другой стороны от Келсона и приблизился к алтарю, – ему пришлось сделать всего несколько шагов, так мала была часовня, – и тогда Нигель осторожно посмотрел на Моргана, стоявшего у южной стены, прижавшись к ней спиной и сложив руки на груди, – он был так близко, что до него почти что можно было дотянуться. Их взгляды встретились, и Морган слегка наклонил голову, что можно было понять как ободрение, – а затем подчеркнуто перевел глаза на алтарь; Арилан уже присоединился к Дункану, готовя кадило. Нигель тоже стал смотреть туда.

Сначала предстояло оградить часовню, Нигель знал это. Он даже знал немного о самой процедуре наложения защиты. Когда-то давно он видел, как Морган создавал защитный круг, – он помогал Бриону собрать воедино все силы Халдейнов перед битвой с Марлуком. Нигелю тогда было девятнадцать, Бриону двадцать пять, а Моргану еще не исполнилось четырнадцати.

Много лет спустя он снова столкнулся с этим – в шатре возле Ллиндрутского поля, в ночь перед последней схваткой между Келсоном и Венцитом Торентским. Но тогда он видел лишь самое начало процедуры; в ту ночь он узнал, что Арилан – Дерини. Он мало что запомнил, только черные и белые кубики и руку Арилана, коснувшуюся его лба… и глаза Келсона, смотревшие, казалось, прямо ему в душу.

С тех пор он научился не бояться и не сопротивляться подобным мысленным прикосновениям. Что-то похожее должно было произойти и этой ночью, но он постарался выбросить из головы все лишнее и сосредоточился на двух епископах. Арилан уже начинал: он кадил ладаном на алтарь и на восток, затем повернулся к пространству между Нигелем и Морганом.

Сначала они будут создавать тройной круг. Когда они очутятся в круге, они обратятся за поддержкой к четырем великим архангелам, охраняющим четыре стороны света и управляющим элементами. Дункан уже окропил святой водой Восток и готовился последовать за Ариланом во второй круг. Морган должен очертить третий круг мечом…

Нигель всегда особо выделял юг – первую из четвертей, которой следовало отдавать честь после востока… сейчас Морган ждал, пока Арилан совершит поклон – ведь юг был пространством святого Михаила, которого Нигель знал как покровителя воинов задолго до того, как понял, что Михаил также является Князем Небес в более глубоком, эзотерическом смысле.

Именно к святому Михаилу Нигель обращался с горячей мольбой много лет назад, перед тем, как его брат должен был посвятить его в рыцари. Кто знает, возможно, и его сыну предстоит такое же.

На несколько мгновений уйдя в свои мысли, Нигель не заметил, как Морган направился с юга к алтарю, – просто Морган вдруг очутился уже на другом месте и доставал из ножен меч Келсона – меч Бриона, меч его отца! Нигель, как зачарованный, следил, как Морган взмахнул мечом, отдавая почтительный салют востоку, и огоньки свечей отразились в полированной стали, и меч словно обрел собственную жизнь… напомнив о другом Моргане, другом Нигеле, о живом Брионе… затем Морган опустил лезвие меча до уровня глаз и медленно двинулся следом за Ариланом и Дунканом.

Морган шел, и с конца лезвия струился свет, оставляя вдоль стены за алтарем ленту бело-голубого сияния шириной в ладонь. Она плыла в воздухе сама по себе, и в юго-восточном углу комнаты, там, где меч чуть задержался, она мягко изогнулась, сверкнув голубым и белым, и повернула к югу.

Нигель следил, как Морган продвигался к западу, пока тот не оказался почти за его спиной, и нужно было повернуться всем телом, чтобы увидеть его, – и мельком заметил, как шагнула вперед Риченда, отдаляясь от западной стены, так что Морган прошел между стеной и женщиной. В часовне становилось все жарче, как и предупреждал Дункан, но Нигелю казалось, что он ощущает холод, струящийся от ленты света. По его телу пробежал легкий озноб, несмотря на то, что от жары по его спине тек пот, из-за которого рубашка уже прилипла к коже.

У алтаря круг завершился, Арилан и Дункан поставили кадило и кропило на алтарь и, повернувшись, очутились прямо перед Келсоном и Нигелем, – а Морган тем временем продолжал двигаться к северу, и замкнул свой круг на востоке. Лента света прилипла к стенам, как нечто вещественное, и слегка пульсировала.

Снова отсалютовав, Морган положил меч на алтарь, рядом с ножнами, и встал рядом с Нигелем; Риченда очутилась справа от него. Нигель вдруг подумал о том, как может выглядеть круг в глазах Дугала, оставшегося снаружи, в дверях часовни… и висит ли лента света поперек дверного проема?..

– Мы вышли за пределы времени, и место это – не земля, – тихо сказал Арилан. – Как повелели наши предки, мы соединились и стали Одним.

– Аминь, – откликнулись остальные.

Нигель спиной почувствовал легкое движение воздуха, всколыхнутого рукавом, и ощутил тень руки Риченды между собой и Келсоном.

– Перед нами… Ра-фа-ил… – пропела Риченда, странно подчеркивая слоги имени и задержавшись на последней ноте.

Когда эта нота затихла, Нигель почувствовал движение руки Риченды и увидел черный круг, появившийся на ленте света над алтарем. Он судорожно вздохнул, – но остальные, похоже, были спокойны.

– Господь исцеляет, – произнесла Риченда обычным тоном.

– Господь исцеляет, – повторили остальные.

Смущенный Нигель позволил повернуть себя лицом к югу. Теперь рядом с ним стоял Морган, а позади Моргана – Риченда. Снова она протянула вперед руку.

– Перед нами… Ми-ха-ил…

И снова протянулся последний звук, и рука Риченды двигалась, пока нота не умолкла, – только на этот раз на ленте света возник красный пылающий треугольник, пульсирующий, словно сердце.

– Он подобен Творцу, – сказала Риченда.

– Он подобен Творцу, – повторили остальные.

И они повернулись еще раз, теперь лицом на запад. За дверью, поперек которой действительно висела лента света, Нигель увидел Дугала, серьезного и торжественного.

– Перед нами… Гав-ри-ил…

На ленте вспыхнул белый крест запада.

– Господь – моя сила, – произнесла Риченда.

– Господь – моя сила, – повторил Нигель вместе с остальными. Он внезапно осознал, что произносимые ими фразы – это перевод имен архангелов, а символы, несомненно, связаны с восточным происхождением Риченды.

На север…

– Перед нами… У-ри-ил…

Золотой квадрат.

– Пламя Господне.

– Пламя Господне, – прозвучали голоса.

Нигель хотел было снова повернуться на восток, но Морган подтолкнул его, чтобы принц сделал шаг назад. Келсон также шагнул, не поворачиваясь, – так, что теперь они смотрели на самый центр. Риченда, держа руки ладонями вверх на уровне талии, закрыла глаза.

– Наш центр и наша основа есть Дух… то, что длится вечно.

Она чуть развела руки в стороны и повернула их ладонями друг к другу, – и тут же в воздухе между ними вспыхнула пятиконечная звезда, обведенная фиолетовым светом. Риченда развела руки шире, и звезда поплыла к полу, и замерцала над камнями, а Риченда откинула назад голову и воздела руки к небу.

– Над нами – вращающийся крест – определяющий и объединяющий, единство всего, содержащегося в Одном.

И символ возник, и зеленый огонь повис над их головами. Риченда широко развела руки и так замерла, закрыв глаза. Но заговорил на этот раз Арилан.

– Теперь мы встретились. Теперь мы Единое в Свете. Уважая пути древних, мы не вступим на ту же тропу. Augeatur in nobis, quaesumus, Domine, tunae virtutis operatio… Позволь Твоей силе взрасти в нас, о Владыка…

– Да будет так. Аминь, – откликнулась Риченда.

Когда она опустила руки, сложила вместе ладони и спрятала в них лицо, словно молясь, лента света вокруг комнаты стала стремительно расширяться, растягиваясь вверх и вниз, пока ее края не соприкоснулись с символами у них над головой и под их ногами. Затем все шесть символов растаяли. Исподтишка глянув на дверь, Нигель увидел за ней лишь расплывчатую тень, – рассмотреть Дугала было невозможно.

– Lumen Christi gloriose resurgentis sissipet tenebras cordis et mentis, – начал ровно начитывать Келсон, осеняя себя крестом, и все повторили его жест. Пусть свет Христа восстанет во славе и рассеет тьму наших сердец и умов…

Это движение словно бы вывело их из предыдущего оцепенения. Неожиданно Келсон улыбнулся Нигелю, Арилан и Риченда чуть отступили назад, встав у северной и западной стен. Морган коснулся локтя принца.

– Ну, это сделано, – мягко сказал Келсон. – Защита поставлена, отчасти в соответствии с той традицией, в которой росла Риченда. Если не считать мавританских деталей, примешавшихся сюда за многие годы, мне это кажется близким к тому, что мог использовать сам Камбер. Хотя, конечно, мы не можем знать наверняка. – Он посмотрел на Моргана, на Дункана, направившегося к алтарю, и снова на Нигеля: – Ты готов?

Нигель лишь кивнул, боясь открыть рот.

– Тогда продолжим. Идем со мной.

Три ступени привели их к алтарю. Там лежал открытый малый хирургический набор Дункана. Дункан что-то делал с комком хлопковой ваты и маленькой фляжкой. Морган помог Нигелю опуститься на колени, а Келсон протянул руку к своему правому уху и снял серьгу с большим рубином. Только теперь Нигель заметил на руке Келсона Кольцо Огня, гранатовую печать силы Бриона, – в центре перстня располагался большой кабошон, который окружала дюжина меньших камней с бриллиантовой огранкой; грани дробили холодный свет защитного круга, окрашивая его в алый цвет. Нигель не видел этого перстня со дня коронации Келсона.

– Насколько нам известно, Глаз Цыгана всегда играл какую-то роль в передаче потенциалов Халдейнов наследникам рода, – сказал Келсон, протягивая серьгу Дункану для стерилизации. – Эта серьга и кольцо, похоже, – важные и постоянные элементы в ритуале силы всех королей Халдейна. Поскольку ты не мой наследник в обычном смысле, кольцо сегодня ночью будет использовано не в полной мере, поскольку обычно оно запечатывает ритуал после смерти предыдущего короля, – но я хочу, чтобы ты надел Глаз. И обе вещи вернутся на свое место и останутся в безопасности, здесь, в Ремуте, когда я отправлюсь в Меару, – на тот случай, если они тебе понадобятся.

Нигель тяжело сглотнул и с трудом кивнул, едва заметно наклонив голову, – его глаза не отрывались от драгоценности, которая вернулась к Келсону, а Дункан подошел к нему с комком белой ваты. И пока Морган крепко держал сзади его голову, а Дункан прокалывал мочку его уха чем-то холодным и острым (что было даже приятно при такой жаре), Нигель утешал себя мыслью о необходимости всего этого. Он не почувствовал никакой боли, и подумал, что Морган, пожалуй, мог как-то повлиять на его ощущения. Заинтригованный, несмотря на все опасения, он наблюдал за тем, как Келсон снял Кольцо Огня и на долю секунды поднес к его уху, коснулся, пометив кольцо кровью Нигеля… а потом положил перстень на алтарь. Потом он взял Глаз Цыгана и тоже приблизил к уху Нигеля – но на этот раз рука короля вернулась пустой.

Нигель почувствовал щиплющую боль, когда Дункан продел серьгу в его ухо, боль от того, что камень оттянул его ухо, – но тут Дункан что-то сделал, и все исчезло. Когда епископ отошел, а Морган отпустил его, Нигель осторожно дотронулся до уха пальцем. Он с удивлением понял, что не только боли, но и никаких неприятных ощущений не испытывает.

– Все уже зажило, – пробормотал Морган, помогая принцу встать.

Почему-то это совсем не удивило Нигеля. Не удивил его и лежавший на алтаре пергамент, на котором были начертаны все его имена.

– Мне говорили, что у Дерини было в обычае давать детям особые Имена посредством небольшого магического ритуала, – негромко сказал Келсон, прикасаясь правой рукой к острию меча, в то время как Дункан придерживал эфес. – Мать ребенка, как правило, совершала этот ритуал, когда малышу было от четырех до восьми лет, в зависимости от степени зрелости ребенка. Этот ритуал не только подтверждал принадлежность малыша к роду Дерини, но и был первым официальным ритуалом, через который проходили все юные Дерини.

Он на мгновение заглянул в глаза Нигелю и коротко, чуть нервно усмехнулся.

– Боюсь, я не слишком похож на твою мать, а тебе немножко больше восьми лет. Но все равно это будет твоим первым настоящим ритуалом. И он обеспечит должные рамки последовательных перемен… пусть только в настоящий момент. Ну, ты догадываешься, что понадобится капля крови.

При этих словах он опустил голову. Нигель вдруг понял, что Келсон точно так же волнуется из-за процедуры, как и он сам. Келсон, держа конец меча над пергаментом, крепко ухватился за него тремя пальцами правой руки и прижал к острию безымянный палец левой – и из глубокого пореза хлынула кровь. Губы короля крепко сжались – от боли или от каких-то иных чувств, Нигель не мог бы сказать, – однако он не издал ни звука. Потом он размазал кровь по пергаменту, под именами Нигеля. Зажав порезанный палец в ладони, Келсон уступил место Нигелю.

– Теперь ты, – сказал он.

Сам по себе меч не пугал Нигеля; он был солдатом, он получал раны и посерьезнее той, что ожидала его в эту минуту. Взявшись за меч так же, как это делал Келсон, он быстро провел пальцем по острой стали, и ощущение ожога помогло ему избежать мысли о том, что последует затем. Когда он нанес кровавое пятно на пергамент рядом с кровью Келсона, король на мгновение крепко прижал свою рану к ране принца, объединяя тем самым две линии наследственности.

– Этим смешением крови я подтверждаю, что ты – Халдейн: Нигель Клуим Гвидион Райс, сын короля Донала Блэйна Эйдана Синхила и единственный брат короля Бриона Синхила Уриена, бывшего моим отцом и королем до меня.

После этого появилась чаша, чтобы смыть кровь с их рук, льняные полотенца, а потом рука Моргана ненадолго легла на рану Нигеля, в то время как Дункан занимался Келсоном. Когда Морган отпустил его руку, Нигель увидел, что порез исчез, словно его и не было. Пока принц в слабом свете рассматривал свой палец, Дункан насухо протер льняным полотенцем меч и передал его Моргану. Морган тут же повернул меч острием вниз и встал рядом с Нигелем, уперев меч в пол и свободно опустив руки на поперечины его рукоятки. Нигель слышал, как Келсон коротко вздохнул, когда Дункан придвинул к себе кадило, из которого все еще тянулась тонкая струйка благовонного дыма, и, открыв его, вынул изнутри ковчежец с тлеющими угольками.

– Будь благословен Им, в чью честь ты возжен, – пробормотал Дункан, чертя крест в воздухе над ковчежцем, прежде чем протянуть его Келсону.

Келсон склонился над дымком, сложив перед собой руки, как в молитве, потом взял ложку и осторожно высыпал в ковчежец еще несколько зернышек благовоний.

– Пусть этот благословенный дым донесет мою молитву до Тебя, о Повелитель.

В часовне было так тихо, что Нигель слышал, как тихо зашипела смола, плавясь. Когда сладкий дымок спиралью потянулся вверх, Келсон взял пергамент и сложил его вчетверо, затем поднес к светящимся уголькам.

– Пусть это подношение, благословенное Тобой, вознесется к Тебе, о Повелитель, – произнес он, кладя пергамент на угли; тот загорелся. – И пусть Твое милосердие снизойдет на Твоих слуг, нынешних и будущих.

Удостоверясь, что пергамент горит хорошо, Келсон снова повернулся к Нигелю. Арилан подошел к ним, когда они дочитывали молитву, и взял с алтаря стеклянный флакон размером с палец и маленькую костяную лопаточку.

– Епископ Арилан поможет тебе в последней части ритуала, – сказал Келсон, а Дункан подтянул правый рукав Нигеля, обнажив его руку до локтя. Арилан отвинтил крышку флакона. – Это средство иногда использовалась на ранних стадиях официальной подготовки Дерини, чтобы усилить психический отзыв. Оно заодно немножко успокаивает.

Арилан молча отложил в сторону крышку и лопаточкой достал из флакона крохотную каплю густой мази сливочного цвета. Он размазал вещество по внутренней стороне запястья Нигеля, и Дункан тут же наложил на это место аккуратную льняную повязку.

– Мазь будет постепенно впитываться в кожу, – пояснил Дункан. – Когда мы тут все закончим, мы смоем остатки, и ее действие быстро прекратится. Так ее легче контролировать, чем если бы ты проглотил порцию.

Нигель прижал перевязанную руку к груди и другой рукой нервно потрогал льняную полоску. Он вдруг начал сильно потеть, но была ли тому причиной мазь, он не знал.

– Немножко пощипывает, – сказал он. – Добрый Иисус, да она греет!

– Она уже начинает действовать, – сказал Арилан, протягивая Нигелю полотенце и всматриваясь в принца. – Как у тебя со зрением?

Нигель отвел от лица полотенце и несколько раз моргнул, чувствуя себя слегка одурманенным, потом ненадолго закрыл глаза – и снова открыл.

– Что-то не очень, – прошептал он. – Немножко… голова кружится.

– Посмотри-ка на меня! – приказал Арилан.

Нигель повиновался, но при этом покачнулся, и Дункан с Морганом поддержали его с двух сторон.

– Зрачки расширены, – услышал он голос Келсона.

– Да… усадите его, пока он не упал, – последовали за этим слова Арилана.

Нигеля не нужно было уговаривать, он готов был хлопнуться на четвереньки. Его усадили на пол. Ему казалось, что его руки и ноги лишились костей. Каменный пол был холодным и гладким, и ему захотелось лечь и прижаться к нему лбом, но Морган опустился рядом с принцем на колени и поддерживал его, не давая упасть.

Нигель не видел ничего дальше собственных ног. Руки безвольно болтались вдоль боков, но по крайней мере зад ощущал холод камня, и это немного помогало, – потому что все его тело теперь пылало жаром. То, что спиной он ощущал тепло тела Моргана, казалось почти невыносимым, но потом между ними проскользнуло лезвие меча, холодное, как лед, остудив его позвоночник. Когда он с трудом повернул голову, чтобы посмотреть, что делает Дункан, то краем глаза заметил рукоятку меча позади, над собой.

Дункан, вставший на колени справа от Нигеля, держал кадило. Келсон тоже стоял на коленях, но он казался Нигелю темным гигантом, пугающим и суровым. Медленно, очень медленно Келсон потянулся к кадилу, чтобы двумя пальцами взять щепотку пепла, а его свободная рука, коснувшаяся плеча Нигеля, казалось, обожгла принца.

– Нигель Клуим Гвидион Райс, – выдохнул Келсон, касаясь измазанным в пепле пальцем лба Нигеля между бровями и рисуя на нем крест. – Я ставлю на тебя печать дома Халдейнов и утверждаю тебя наследником до тех пор, пока я не произведу потомство от моего собственного тела.

Нигель задрожал от этого прикосновения, глаза его наполнились слезами, – а Келсон снова потянулся к кадилу, чтобы взять еще одну щепотку пепла. Его левая рука легла на щеку принца, вынуждая Нигеля открыть рот, – и принц не мог сопротивляться.

– Вкуси пепел нашей общей сожженной крови, – продолжал Келсон, кладя несколько пылинок пепла на язык Нигеля. – Силой крови ты посвящен в наследие Халдейнов. Если придется, будь Халдейном. И позволь силе возлечь на тебя.

Пепел был горьким – горьким, как та чаша, которую Нигель надеялся никогда не испить, – и когда королевская рука приближалась к голове принца, того вдруг охватил первобытный страх перед скрывавшейся в этой руке силой. На какое-то мгновение ему показалось, что король зловеще светится – он был властителем всех сил универсума, а не просто королем и лордом земли его отцов… и Нигель испугался, что когда Келсон прикоснется к нему, он умрет.

Но у него не было ни сил, ни желания сопротивляться; уж эту-то горькую чашу точно следовало выпить до дна… и капли горечи уже растекались по его языку. Когда же королевские руки охватили его голову, а большие пальцы Келсона слегка прижались к его вискам, – Нигель закрыл глаза, лишь слегка содрогнувшись в последней слабой попытке избежать грядущего. Руки были горячими, они жгли его кожу, заставляя страх в его душе вскипать и переливаться через край, и мозг его, казалось, вот-вот взорвется…

Но он не взорвался. По крайней мере, в тот момент. Огонь внутри пылал по-прежнему, но теперь внутри него начало нарастать какое-то новое давление, словно могучий и безжалостный ветер выдувал остатки его воли, колотясь внутри в ритме, который Нигель с трудом осознал как ритм биения собственного сердца.

А потом ветер превратился в ураган, разрывая изнутри его ум и тело, и это было так ужасно, что он был уверен: его плоть вот-вот отделится от костей.

А потом огонь погасило водой, и вода понесла его прочь, вон из его собственного тела, а потом он вдруг упал на каменистый берег и, кажется, лежал там и бессмысленно смотрел на затянутое облаками серое небо…

…до тех пор, пока из тумана не выглянуло лицо: доброе, сострадательное лицо, обрамленное золотыми с серебром волосами… глаза походили на окна в тумане, они звали, притягивали к себе, и чья-то рука мягко коснулась его лба…

И от этого прикосновения Нигель камнем провалился в ничто.