Текст книги "Звезды"
Автор книги: Кэтрин Харви
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 37 страниц)
Он молчал, терпеливо слушая ее рассказ.
– Видите ли, Кимми часто имитировала болезнь. Чтобы привлечь к себе больше внимания. Не то, чтобы ей недоставало его. Я думаю, что и Морт и я были ей хорошими родителями. Но мне кажется, к больным детям относятся особенно ревностно. Если, например, меня вызывали к ребенку, у которого корь, то, вернувшись домой, я обнаруживала, что Кимми подрисовывала на своем теле пятнышки и жаловалась, будто заболела. Конечно это никому не вредило. Ей было всего восемь лет, и я думала, что с возрастом у нее это пройдет.
Джудит подошла к окну. Солнечный свет струился по ней, как будто она была в золотой шали.
– Подходило время медицинской конференции в Сан-Диего. Кимми не хотела, чтобы я ехала туда, потому что меня не было бы дома пять дней. Но я хотела поехать. Во-первых, потому, что хотелось немного развеяться. Я давно уже никуда не выбиралась из Грин-Пайнс. Во-вторых, моя работа по медицинской помощи в условиях малонаселенных районов была основной темой конференции. И наконец, туда собирались приехать старые друзья еще со студенческой скамьи. Я объяснила все это Кимми, пообещав ей привезти подарок из подводного царства.
Джудит взглянула на бокал вина в руке, как бы недоумевая, как он к ней попал.
– За ночь до отъезда меня вызвали прямо с ужина к ребенку, который упал и рассек голову. И поэтому, когда на следующее утро Кимми сказала мне, что у нее болит голова, я подумала, что она опять выдумывает. Я сказала, что мы хорошо проведем время, когда я вернусь, что я возьму ее на аттракционы, ну и все такое, знаете, чтобы успокоить ребенка.
Поездка до Сан-Диего заняла девять часов, и я, как только устроилась в отеле, позвонила домой. Кимми была в больнице. Морт сказал, что сразу после того, как я уехала, она упала в обморок и врач, наблюдавший ее, сообщил, что она еще не пришла в сознание. Он подозревает, что произошло внутричерепное кровоизлияние. Я бросила свою машину у отеля и вылетела самолетом до Сакраменто, где взяла машину на прокат, и проехала оставшийся путь. Вместо девяти часов я добралась до дома за четыре. Но было слишком поздно. Кимми умерла.
Воспоминания заполонили ее. И именно те, которые она так старательно отвергала и гнала от себя. О том, как она спорила с Кимми, кем нарядиться девочке на детский праздник – невестой или рок-звездой, как Мадонна. Кимми настояла и оделась как невеста.
– Отчего она умерла? – спросил Смит.
– У нее был врожденный церебральный аневризм. Слабенькая артерия в мозгу ждала восемь лет, чтобы прорваться в тот момент, когда я уехала в Сан-Диего.
– И вы не можете простить себе это отсутствие. Джудит, скажите: Кимми заболела оттого, что вы уехали на конференцию?
– Нет.
– Она бы умерла, даже если бы вы остались?
– Безусловно.
– Тогда это не ваша вина. Вы ни в чем не виноваты.
– Нет. Я осуждаю себя за то, что меня не было с ней в последние мгновения ее жизни. Она могла и не приходить в себя, но слышала… И последний голос, который до нее донесся, принадлежал не мне…
Джудит представила палату Кимми, такую пустую, без цветов, картинок и надувных шаров, потому что она провела там очень мало времени, – и из-за этого все выглядело так, будто до ребенка никому не было дела. И Кимми среди простыней, ее маленькая грудка не подымалась и не опускалась.
– У вас есть ее фотография?
Джудит всегда носила ее в медальоне на шее. Когда она показала фото Смиту, он сказал:
– Да, смешная.
– Она и была такой.
Джудит заплакала, и он обнял ее.
– Джудит, – сказал Смит, не выпуская ее, – я решил сегодня произвести сенсацию и пойти вечером на бал. Не окажете ли мне честь пойти со мной?
46
День, которого больше всего боялась Беверли Берджесс, в конце концов, наступил. Отис Куинн, автор «Разоблаченной бабочки», должен был приехать в «Стар».
Настало время, решила она, перестать обманывать себя. Он должен был появиться здесь, потому что подозревал, что она и есть та Беверли Хайленд, которая уничтожила Дэнни Маккея; другой причины и быть не могло. Она уже представляла себе весь сценарий: он будет обвинять ее в том, что Хайленд – это она, а потом предложит ей доказать, что это не так. Как бы там ни было, он выиграет. Он продаст свой рассказ бульварной прессе, и у нее не будет никакой защиты. Достаточно посмотреть, что произошло с мистером Смитом.
Почти вся ее жизнь, по крайней мере многие годы, была потрачена на то, чтобы отомстить Дэнни Маккею. Она терпеливо разрабатывала свои планы, расставляя ему мудреные ловушки, начиная от розыгрыша собственной смерти и заканчивая реваншем, когда Дэнни вешался в тюрьме, – все было под угрозой огласки и могло оказаться как сенсацией, так и банальностью. Работа целой жизни могла быть сведена до уровня раскупаемой бульварной газетенки.
Она отвернулась от окна и посмотрела на Саймона Джунга. Он задал ей вопрос и ожидал ответа. Какой замечательный мужчина, думала она. Такой изысканный и благородный и в то же время чувствительный и добрый, без малейших признаков высокомерия. И почему он не встретился ей раньше, когда она жила другой жизнью? Иногда Беверли осмеливалась надеяться на то, что со временем между ними могла бы возникнуть близость. Ей снова хотелось любить и быть любимой.
Но Отис Куинн собирался разрушить эти мечты; она предчувствовала это, ощущала, что надвигается буря. Он прибыл утренним фуникулером, и его поселили в коттедже. Вот почему Саймон зашел к ней в офис – он принес список прибывших гостей. Там было несколько человек с Филиппой Робертс из Австралии, которые заняли бунгало, освободившееся после отказа Рикардо Кадиса, писателя, лауреата Нобелевской премии, который не смог приехать; потом шел типичный набор известных голливудских фамилий, и, наконец, Отис Куинн, свободный журналист. Теперь оставалось только ждать, когда он начнет домогаться ее интервью.
Что он уже успел разузнать о ее прошлом? Несомненно, все: публичный дом в Сан-Антонио, где Беверли работала, будучи четырнадцатилетней девчонкой, аборт, который ее заставил в шестнадцать лет сделать Дэнни Маккей, порнографические издания, владельцем которых преподобный Дэнни Маккей стал в соответствии с ее планами; по той же причине он завладел и дамским борделем на Родео-драйв. Даже если бы Беверли отказалась подтвердить все это или стала бы отрицать, у Куинна все равно купили бы статью.
И тогда она навсегда потеряет надежду связать свою жизнь с Саймоном.
– У тебя все в порядке, Беверли? – спросил он тихонько и подошел так близко, что она уловила слабый аромат его одеколона «Бижан». – Что-нибудь не так?
Она чувствовала, что Саймон испытывает к ней то же, что она к нему, но теперь не могла утверждать этого с уверенностью. Возможно, у них был бы шанс сойтись, расскажи она всю правду два с половиной года назад, когда они впервые встретились. Но теперь было поздно.
Пока она обдумывала ответ, вошла ее секретарь и сообщила:
– Мисс Берджесс, с вами хочет встретиться Андреа Бахман. Но она не договаривалась об этом заранее.
– Хорошо, Мэри, – ответила Беверли и подняла руку, чтобы снять темные очки, думая, что после сегодняшнего вечера они ей, вероятно, не понадобятся, если Куинн расскажет на весь мир, кто она на самом деле. – Пожалуйста, пригласите ее.
– Я буду в бальном зале, если понадоблюсь, – сказал Джунг и сделал паузу, как будто хотел что-то добавить. Но потом повернулся и вышел.
Андреа пропустила его в двери.
– Здравствуйте, мисс Бахман, – сказала Беверли, поворачиваясь к ней и одновременно надевая свои темные очки. – Я ждала вас.
– Да, конечно, – ответила Андреа, – вы знали, я пойму, что Марион еще жива.
– Я предполагала, что вы поймете. А что помогло догадаться?
– То, как написан дневник. Когда читаешь, кажется, что описываемые события происходили не сразу перед записью, а будто записи велись спустя годы после самих событий.
– Вы очень проницательны, – сказала Беверли, улыбаясь. – Вы, наверное, писательница, да?
– А где Марион сейчас? И что произошло с ее дочерью?
– Она здесь. Ждет встречи с вами.
– Кто? Марион или Лавиния?
– Это она сама ответит.
Андреа знала точно, чего ей следует ожидать: женщина восьмидесяти шести лет, живущая прошлым, как Норма Дезмонд, одетая в платье с клапанами и потускневшими блестками, в окружении памятных для нее вещей и выцветших альбомов с вырезками, в комнате с окнами, зашторенными от солнца тяжелым вельветом, сидящая в ожидании Сесиль де Милль с указаниями по приему лекарств.
Поэтому она была удивлена, когда ее привели в восхитительную светлую комнату, в которой преобладали веселые весенние тона. А старушка с палочкой, одетая в простое, но хорошо сшитое шерстяное платье, с шалью и брошью на плече была совсем не похожа на куклу эпохи джаза, пытающуюся придерживаться норм далекого прошлого, а выглядела, по мнению Андреа, даже величественно, чему нисколько не мешал возраст, помогали совершенно седые волосы, закрепленные сзади черепаховыми гребнями. Когда они поздоровались за руку, Андреа ощутила прохладную, гладкую кожу с узелками от подагры.
– Я с нетерпением ждала встречи с вами, – сказала женщина. – Я Марион Стар.
Андреа словно потеряла дар речи. Провести четыре последних дня за чтением дневника этой женщины, полном столь интимных подробностей ее жизни, – и вдруг она перед ней.
– Я видела вас в холле, мисс Стар! – сказала она с изумлением. – Вы всегда сидите на этом странном стуле внизу у лестницы.
Марион засмеялась и проводила гостей к камину, у которого на медном выступе парового котла, служившего кофейным столиком, стоял серебряный чайный сервиз. Сквозь высокие окна проникали солнечные лучи и, отражаясь от серебра, наполняли комнату, как казалось Андреа, атмосферой лета.
– Ах, да, этот стул! – воскликнула Марион. – Он из моего фильма «Робин Гуд». Сидя на нем, шериф Ноттингема вершил свое злое правосудие! Мне нравится сидеть в парадном холле и наблюдать за гостями. Я люблю делать это, и никто не замечает старую женщину. – Она моргнула. – Но вы заметили меня, умненькая девочка. Пожалуйста, присаживайтесь. Надеюсь, вам понравится чай из трав. Мой врач запретил мне кофе.
Андреа была очарована и наблюдала, как Марион без видимых усилий управляется с серебряным чайником; ее почти девяностолетние руки оказались достаточно сильными.
– А эта лестница… – продолжала Марион, передавая чашки Андреа и Беверли. – Никогда не забуду вечер, когда Джон Барримор напился и решил съехать вниз по перилам. Он приземлился прямо на меня уже внизу, и мы оба покатились кубарем.
Она посмотрела на Андреа.
– Значит, вы читали мою книжку. И догадались, что написана она совсем не в 1932 году!
Сидя рядом с ней на диване, да еще при нормальном дневном свете, Андреа заметила, что Марион почти не пользовалась косметикой. Конечно, было мало сходства со знойной обольстительницей, фотографии которой висели в холле внизу, но глаза Марион еще сохраняли привлекательность.
Андреа осмотрела комнату и с удивлением отметила, что в ней ничего не было из прошлых лет. На полочке выставлены деревенская фаянсовая посуда и деревянные изделия ручной работы. Стены украшены силуэтами в рамках и гирляндами из ветвей. Вазы со свежими цветами занимали почти все свободное пространство. На маленьком хрупком столике помещалась коллекция старинных игрушечных солдатиков. И нигде не было фотографий ни Марион, ни Рэмси, ни их современников; никаких плакатов из фильма «Ее неправедные пути» или достопамятных вещей из «Царицы Нила».
– Я не такая, какой вы ожидали меня увидеть, да? – спросила Марион с улыбкой. – Может быть, вы задаете себе вопрос: «А действительно ли передо мной Марион Стар?»
Андреа это не приходило в голову, но теперь она задумалась и спрашивала себя: «А есть ли, в самом деле, доказательства?»
– Мое настоящее имя Гертруда Винклер, – произнесла Марион, – так меня звали, пока я не повстречала Рэмси. Это он дал мне такую смешную фамилию – Стар. Все мы в те годы меняли наши имена. Теду Бару на самом деле звали Теодосия Гудмэн. А полное имя несчастного Руди было Рудольфо Альфонс Рафаэле Гуглаэлми. Ничего, да? Как я обожала этого мужчину, – грустно добавила она. – Но еще больше я обожала Декстера Брайанта Рэмси.
Марион предложила гостьям тарелочку с маленькими бутербродами.
– Да, меня звали Марион Стар, – продолжала она. – И у меня есть доказательства, если кто-нибудь посмеет усомниться в этом. Но кто посмеет? У меня вовсе нет желания оказаться в центре внимания, как теперь модно говорить. Меня вполне удовлетворяет имя Гертруда Винклер и еще, чтобы этот дом остался памятником исчезнувшей женщине. – Она улыбнулась Андреа, и ее внимание переключилось на чай. – А сейчас я могу представить, как много у вас набралось ко мне вопросов, мисс Бахман!
– Не знаю, с чего и начать.
– Уверена, что первым делом вы хотите знать, я ли убила Декстера, как об этом сообщила полиция? Да, я. Я убила моего любимого Декстера. В ту ночь я увидела его в постели с другой женщиной. В нашей постели, а в соседней комнате спал наш ребенок. Знаете, как он повел себя, когда я их застукала? Он рассмеялся. Прямо мне в лицо. В целях безопасности я держала в своей тумбочке пистолет. Когда я достала его, та девчонка, не знаю, кто она, убежала из комнаты. А Декстер продолжал смеяться, спровоцировав мой выстрел. Он всегда был мастером зрелищ. Он поднялся с кровати и отошел от меня. Я помню его последние слова: «Ты не против, если я схожу в туалет перед тем, как ты убьешь меня?» Я последовала за ним в ванную и там выстрелила.
Она помолчала, потом добавила:
– Вы бы видели, какое удивление было на его лице. Андреа взглянула на Беверли, потом на Марион. Она думала, как сформулировать следующий вопрос, но Марион предвидела и его.
– Вы хотите узнать насчет кастрации. Этого я не делала. Когда я поняла, что совершила, поняла, что убила Декстера, я выронила пистолет, побежала в детскую, закутала Лавинию и выбежала с ней. Была ночь, я кое-как нашла машину, не знаю чью, и поехала в сторону равнины. Я не помню, как вела машину, как доехала до Фресно, к своей сестре. Многое я узнала потом, например, что пистолет куда-то исчез, а Декстер был порезан ножом, но я к этому отношения не имела. Может быть, кто-то решил, что защитит меня, забрав пистолет. А может быть, кто-то решил по-своему отомстить Декстеру, когда нашли его тело. У Декстера было много врагов. Я думаю, все, что произошло в этой ванной после моего побега, навсегда останется тайной.
– А что было, когда вы добрались до своей сестры?
– Я обезумела – буквально. Сестра взяла на себя заботу обо мне и о моем ребенке. Она избавилась от той машины, и когда пришли из полиции, чтобы узнать, видела ли она меня и слышала ли что-нибудь, она ответила, что понятия не имеет, где я. А я была очень больна, и, в конце концов, она не смогла больше управляться со мной. Очевидно, я долго бредила, это была бессмыслица. Дважды я пыталась покончить с собой, и это приводило ее в ужас. Поэтому она решила пристроить меня в приют. Меня приняли под вымышленным именем, и следующие несколько лет я испытывала двойной ад: меня преследовали кошмары, в которых я снова и снова убивала Декстера, доводили до скотского состояния такие же обитатели приюта и тамошние служащие – меня не раз насиловали и подвергали многомесячной шоковой терапии инсулином, который чуть не убил меня. Когда о происходившем узнала моя сестра, она забрала меня и снова привезла домой, наняв хорошую медсестру для ухода.
Марион отпила немного чаю. Когда она ставила чашку на блюдце, послышалось легкое дребезжание.
– Однажды утром я проснулась, – тихо продолжила она, уставившись на серебряную сахарницу, – и увидела воробья, который сидел за окном на ветке. Весеннее солнце наполняло комнату, и я, как сейчас помню, очень захотела вафель. Я болела уже восемь лет, в Европе шла война, и мир забыл, кто такая Марион Стар. Но я выздоровела.
– А что случилось с Лавинией?
– Она умерла в 1943 году от полиомиелита. Она была прекрасным ребенком.
– Что же было потом?
– Прошло некоторое время, пока я окрепла, но, выздоравливая, я приняла несколько важных решений. Первое: чтобы все продолжали считать Марион Стар бесследно исчезнувшей. Второе: никогда не возвращаться в Голливуд. Все равно фильмы стали другими, все изменилось. Третьим решением было бросить тот дом, где мы жили. Я не думала, что когда-нибудь вернусь и востребую его. По закону его унаследовала моя сестра, поэтому она распорядилась его закрыть и взять под охрану, чтобы избежать разграбления. И наконец, моим четвертым решением было заняться делом.
Когда я зарабатывала свои миллионы, снимаясь в кино, я регулярно отсылала значительную часть денег сестре, а та откладывала в банк все до последнего цента. Я поправилась, у нас скопилось достаточно капитала, чтобы заняться бизнесом. Мы и занялись им, в основном в сфере недвижимости. Время шло, мои эмоциональные раны заживали, и Гертруда Винклер становилась вполне преуспевающей и богатой. Моя сестра умерла несколько лет тому назад, во Флориде, прямо на площадке для гольфа. Перед этим ночью она занималась любовью с мужчиной в два раза моложе ее.
– И тогда вы решили продать «Стар»?
– Да, я сочла, что уже пора. Но я бы не стала продавать это местечко первому желающему. У меня с мисс Берджесс было много продолжительных бесед, пока мы решились на эту сделку. – Она улыбнулась Беверли. – Ну ладно, – сказала Марион, оживляясь. – Расскажите мне про этого парня из Японии, который помешался на мне и хочет вложить деньги в фильм о моей жизни.
Пока Андреа рассказывала о мистере Ямато, который должен был приехать завтра, у нее стала зарождаться идея, которая мешала ей спокойно усидеть на месте. Складывался замысел – написать два сценария. Первый – для Ямато, о молодой богине экрана Марион Стар, а второй должен начинаться побегом в ночь убийства и воссоздать борьбу с помешательством, последующее выздоровление и окончательную победу после долгих лет издевательств и насилия.
Оба фильма могли бы стать сенсацией, и Андреа не терпелось начать работу.
47
– Здесь, на этом самом месте, – сказал молодой человек приятной внешности, в голубом блейзере, – было найдено тело Декстера Брайанта Рэмси. До сегодняшнего дня неизвестно, кто убил его.
Пока другие экскурсанты шепотом делились друг с другом слухами и домыслами, Дэнни Маккей пристально разглядывал хрустальную ванну. И ему представлялось, что в ванне покоится расслабленное обнаженное тело Беверли, как шестьдесят лет назад покоилось ничем не прикрытое тело Рэмси.
Он прибыл в «Стар» первым утренним фуникулером и сидел в вагончике недалеко от Беверли. Так близко от нее он находился в первый раз после того, как три с половиной года назад они стояли лицом к лицу и он умолял ее сохранить ему жизнь. Она изменилась; несомненно, выложила немало денег на пластическую операцию, чтобы изменить внешность. Она могла одурачить других, думал он, но только не его. Это, конечно же, была Беверли, хотя спутники называли ее Филиппой.
На миг ему пришло в голову, что с ней можно было расправиться прямо там, на высоте шести тысяч футов: наклонить ее через борт вагончика, чтобы пару минут повизжала от ужаса, а потом перебросить вниз. Но это означало попасть в тюрьму, что никак не входило в его планы. Выполнив свое дело в «Стар», он собирался на восток, в Вашингтон, а там он хотел нанести короткий визит своему старому приятелю, этой скотине, выигравшей президентские выборы, что по праву должен был сделать Дэнни.
Устроившись в коттедже, Дэнни прогуливался по курорту, чувствуя, как вновь набирает силы; за день до этого ему пришлось потратить часть энергии на малышку официантку. Кругом только и болтали о рождественском бале, который начнется вечером. Это и будет самое подходящее время для его приватной встречи с Филиппой. Пока все остальные будут развлекаться, он сделает то, что должен сделать, а потом незаметно ускользнет.
К тому же теперь он выбрал не только подходящее время, но и место. Здесь, в этой ванной похоти. Лучше и придумать нельзя. Он чуть не рассмеялся вслух, но позволил себе лишь ухмыльнуться: все это было просто восхитительно. Сегодня вечером Золушка встретит своего прекрасного принца, но вместо хрустальной туфельки получит хрустальный гроб.
48
Они снова встретились на смотровой площадке, как утром. Теперь был вечер. Стало холодно, и пистолет в его кармане все еще напоминал на ощупь кусок льда.
– Где сейчас Филиппа?
– В третьем бунгало.
– Она уже говорила с Беверли Берджесс?
– Она пыталась, но Берджесс была занята приготовлениями к вечернему балу.
– Ты знаешь, что делать дальше?
– Да. Один вопрос: а что, если Филиппа не пойдет на бал? Если передумает и останется дома?
– Тогда мы тоже переменим свои планы.
– С ней еще два человека.
– Я знаю. Они не помеха. Уже пора. Иди.
Человек с пистолетом ушел, оставив своего компаньона на смотровой площадке. Только звезды освещали его силуэт.
– Джекки, – говорила Филиппа по телефону, – скажи мне, пожалуйста, ты не знаешь, где находится Эстер? Я весь день звонила к ней в комнату, но никто не отвечает.
Филиппа была в одной из спален своего бунгало и отложила подготовку к балу, чтобы еще раз попробовать дозвониться дочери.
– Я сегодня раз десять уже звонила, – сказала она Джекки Скейдудо, которая была лучшей подругой Эстер, они вместе ходили в школу при Калифорнийском университете в Санта-Барбаре. – Поэтому я решила позвонить тебе. Я подумала, что она может оказаться у вас…
– Ах, тетя Филиппа, вообще-то я не должна говорить вам, потому что это сюрприз.
– Сюрприз? Какой? Где она?
– Эстер едет к вам. Когда вы сказали, что собираетесь провести несколько дней в «Стар», она решила сделать вам сюрприз и приехать туда на машине. Она выехала еще днем и уже должна быть там.
Филиппа вздохнула с облегчением, но тут же ее вновь охватило беспокойство.
– Она едет одна? Ведь это почти двести миль!
– Нет, она со своим приятелем. Не беспокойтесь. Эстер уже большая девочка. Да, вы завтра увидите мою маму, не так ли? Передайте ей привет и скажите, что я люблю ее. Пока, мне надо бежать.
– Эстер едет сюда, чтобы сделать мне сюрприз, – сообщила Филиппа Чарми после того, как положила трубку. – Только она не знает, что на гору не поднимешься, если нет приглашения или предварительного заказа.
Чарми сделала паузу, не закончив последний косметический штрих на лице – тени для глаз медного цвета, чтобы сочетались с восточным халатом персикового цвета, который она собиралась надеть на бал, – и указала на кровать, где лежала большая книга с перечнем всевозможных услуг и правил на курорте.
– Там объясняется, – сказала она, – если вы ожидаете гостей, надо сообщить их имена в зал ожидания фуникулера у подножия горы.
– Знаешь что, Чарми? – сказала Филиппа, снимая трубку и набирая номер. – Я рада, что она приедет. Кто знает, сколько продлится заседание правления, может быть, несколько дней. А потом встреча с Беверли Берджесс, так что, прежде чем я смогу уехать в Санта-Барбару, пройдет немало времени. Прошел почти год, как мы не виделись, и я очень скучаю по ней.
Чарми разглядывала свою подругу в зеркальце пудреницы. На Филиппе был только миниатюрный бюстгальтер и трусики-бикини; платье для бала – серо-голубого цвета с ручной отделкой бисером, модельера Исаака Мизраи – лежало на кровати. Чарми подозревала, что Филиппа собиралась попросить Рики застегнуть ей «молнию». Собственно, когда они пришли в бунгало и осмотрели две спальни, в каждой из которых стояли две кровати королевского размера, и расположение комнат и обстановка напоминали то, что у них было в отеле «Марриотт», Чарми снова предложила, чтобы она заняла одну спальню, Филиппа и Рики – другую. Но старомодные представления о пристойности и приличиях снова оказались для Филиппы важнее, и она настояла на том, чтобы она и Чарми спали в одной комнате, а Рики в другой. Очень целомудренно, решила Чарми, но надолго ли?
Эти размышления напомнили ей об Иване Хендриксе. Сейчас он уже должен быть в Бразилии, наблюдать за деятельностью компании «Миранда интернейшнл» и выслеживать Гаспара Энрикеса. Чарми сожалела, что он не смог вместе с ними приехать в «Стар» и пойти на бал. Она бы усиленно угощала Ивана его любимым шотландским виски двадцатилетней выдержки, а потом научила бы его двум-трем танцевальным па, которых он не знал.
Когда Филиппа собрала все предметы туалета и отправилась в ванную, закрыв за собой дверь, Чарми вернулась к собственному отражению в зеркале.
Иван в последние несколько дней занимал почти все ее мысли, и ни о чем другом она не думала, даже о завтрашнем заседании правления или угрозе со стороны «Миранды». Он настолько овладел ее сознанием, что постоянно возникал в ее эротических снах, почти доводивших ее до оргазма. Несмотря на сексуальную искушенность мужчин, с которыми она была близка, и несмотря на то, что Сэм, с которым она встречалась теперь, был просто великолепен в постели, Чарми считала, что ни один мужчина не сможет удовлетворить ее так, как Иван. Как-то раз, когда они были одни у нее на кухне, им что-то помешало, но она знала, что, повторись такая возможность, он бы подарил ей такое удовольствие, какого ей не дал еще ни один мужчина.
Одни его габариты чего стоили! И восхитительная военная выправка, благодаря которой она чувствовала себя более женственной и хрупкой. Природа щедро одарила его, и Чарми страстно жаждала почувствовать на себе каждый дюйм его тела.
Услышав шум воды из ванной, она закрыла глаза и коснулась рукой груди, стараясь воспроизвести прикосновение Ивана и вспоминая, как он слизывал с ее сосков сироп.
А вдруг ей не предоставится другого случая? Что, если он доложит из Бразилии по телефону и исчезнет куда-нибудь, куда обычно исчезал, но на этот раз не появится вновь? Если Беверли Берджесс окажется сестрой Филиппы, тогда поиски закончены. И как только активность «Миранды» будет укрощена и с растратой денег компании «Старлайт» все выяснится, нужда в услугах Ивана отпадет.
Она не сдержала вздоха, вспоминая, как он распахнул ее халат и освободил груди от тесного бюстгальтера. А потом какое открытие сделала она для себя, скользя рукой по его животу все ниже и ниже!..
Чарми открыла глаза и долго, серьезно смотрела на себя в зеркало. Нет, решила она. Она не собирается его отпускать, каковы бы ни были причины, разлучавшие их. Они должны быть вместе, они принадлежат друг другу, она просто знала это. Каким-то образом – она не знала еще каким – она собиралась использовать свой шанс заполучить Ивана.
Филиппа вышла из ванной и бросила свою косметичку на кровать.
Чарми спросила:
– Ты собираешься перед балом подойти к Беверли Берджесс?
– Нет, сегодня вечером я просто понаблюдаю за ней и попытаюсь сделать кое-какие выводы.
– А если она и есть твоя сестра?
– Тогда, приехав сюда, Эстер получит от меня сюрприз! – Филиппа не касалась в разговорах с дочерью деталей незапланированного возвращения в Лос-Анджелес, просто упоминала, что это связано с работой. Она не хотела заронить надежду, а потом разочаровывать. Ко всему, что связано с семейными вопросами, они обе относились с особенной чувствительностью; в том-то и заключалась их особая взаимная привязанность, выходящая за пределы обычной любви между матерью и дочерью, что обе они были сиротами, получившими воспитание в чужих семьях.
– Кстати, о сюрпризах, – спросила Чарми, – что ты думаешь о загадочном телефонном звонке Ханны? Ханна сказала, что завтрашнее заседание правления окажется совсем никчемным.
– Ты думаешь, она выяснила что-то новое? Надеюсь, что это так, думала Филиппа. И буду молить Бога, чтобы Ханна не выступила с исповедью.
– Ну ладно, о работе будем волноваться завтра, – сказала Чарми, выходя из-за косметического столика, который за то короткое время, что она просидела подле него, был до отказа завален пузырьками, кисточками, наборами теней и другими принадлежностями. Все это требовало большого труда, но зато лицо Чарми было великолепно; в блестящем халате персикового цвета Чарми выглядела как на картинке из модного журнала.
– Прямо сейчас… – Она внезапно вздрогнула.
– Что случилось?
– У меня появилось какое-то странное чувство! Как в той старой поговорке. Как будто кто-то прошелся над моей могилой. – Она пожала плечами. – Наверное, заскок. Ну, ладно, пора идти на бал, Золушка!
– Я почти готова, – сказала Филиппа, доставая жемчужные сережки-капельки. – Надо только надеть платье.
Чарми сказала:
– Ну-ну, – и вышла из спальни, оставив в воздухе запах духов «Пэшен».
Спустя секунду в дверь постучали, и заглянул Рики.
– Миссис Чармер сказала, что я нужен.
Филиппа потеряла дар речи – она никогда еще не видела Рики в смокинге, и в нем он выглядел таким изысканным и элегантным. Но и старше своего возраста к тому же. Волосы были свободно зачесаны назад до плеч, как будто он сошел с рекламного плаката Кристиана Диора.
– Ты бы не мог застегнуть «молнию» на платье? – попросила она.
Он подошел сзади и, положив руки ей на плечи, поцеловал ее в шею.
– Я скучал без тебя, – сказал он тихо. – Я сходил с ума от того, что все время был рядом и не мог прикоснуться к тебе. Я так хочу тебя, Филиппа! – Его руки скользнули ей под платье, и он привлек ее к себе.
Она прильнула к нему, закрыв глаза, не в силах отвергнуть рук, которые гладили живот и груди. Она почувствовала его возбуждение и готовность и сразу захотела его.
Она повернулась к нему, и они стали целоваться, сначала осторожно, как бы изучая друг друга, потом с нарастающей страстью. Когда она потянулась вниз к нему, он взял ее за руку и сказал:
– Нет. Я сделаю все. Я хочу, чтобы тебе было хорошо, Филиппа. Я не богат, у меня нет высоких связей. Все, что у меня есть – это любовь к тебе. Это то, что я могу дать тебе, а никто другой не сможет.
Он медленно снял с нее платье, потом трусики. Уложив ее на кровать, он приподнял ее колени и развел их. Она чувствовала, как его гладкие щеки и шелковистые волосы касаются внутренней поверхности бедер, его поцелуи были теплыми и долгими.
Он нежно изучал ее пальцами, она почувствовала его упругий ищущий язык.
Когда она протянула к нему руки, чтобы погладить по волосам, он завел их под покрывало так, что они стали неподвижными. Филиппа не могла лежать спокойно – он просто сводил ее с ума своими губами и языком. Она попросила освободить руки, чтобы направить его движения. Но он еще больше приподнял ее колени, прижав их к ее груди, раскрыв ее еще шире, и она издала стон.
После этого она уже не сопротивлялась, полностью отдавшись удовольствию, которое доставлял ей Рики. Она чувствовала, как тает ее тело и сладостное напряжение нарастает, пока весь мир не превратился в одно всепоглощающее ощущение. Его язык проникал глубоко, а выходя наружу, намеренно задевал клитор. Рики повторял это движение вновь и вновь, пока она не почувствовала прилив новой волны наслаждения, которому она полностью отдалась, приближаясь к оргазму.
