355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кэтрин Харви » Звезды » Текст книги (страница 8)
Звезды
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 04:31

Текст книги "Звезды"


Автор книги: Кэтрин Харви



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 37 страниц)

8

Монастырская школа святой Бригитты,

Тайбьюрон, Калифорния, 1950 г.

Кристина сидела в монастырской приемной среди светлой полированной мебели и ваз со свежесрезанными цветами. Ее единственной компаньонкой в комнате была гипсовая статуэтка святой Бригитты, патронессы Ирландии, установленная в освященной нише с нарциссами у подножия. В открытые окна лился солнечный свет, дул ветерок и слышались голоса девочек, радовавшихся встрече с друзьями и родственниками. Сегодня был седьмой день ее пребывания в школе, и Кристина молча и терпеливо сидела в приемной, ожидая, когда придет отец. Чемодан стоял у ее ног на полу, пальто лежало на чемодане. Она то и дело посматривала на стенные часы. Минутная стрелка словно застыла. Время еще никогда не двигалось так медленно, даже тогда, когда она изнывала от одиночества дома, ожидая возвращения отца.

Кристина подошла к окну и стала наблюдать за дорогой, чтобы поскорее увидеть, как знакомый черный лимузин въедет в ворота монастыря: она была уверена, что отец обязательно приедет сегодня, потому что суббота – единственный день недели, когда разрешаются посещения. Он может приехать каждую минуту и сказать: «Все в порядке, Долли, все получилось, как надо. Купил дом на эспланаде и работаю теперь на Монтгомери-стрит, поэтому мы теперь не расстанемся».

Кристина с завистью наблюдала за девочками, разбредшимися по поляне и саду, разговаривающими и смеющимися среди родителей, братьев и сестер или сидящими на белых узорных металлических стульях, попивая чай и болтая с сестрами-монахинями. Она почувствовала боль, исходившую откуда-то из глубины груди, мучительную боль, не покидавшую ее с того дня, когда отец оставил ее здесь.

Ей не нравилось в школе святой Бригитты. Поскольку она была временной ученицей и пока не зачислена в постоянные, ее поместили не вместе с девочками, а предоставили отдельную комнату в крыле, где жили послушницы, – подальше от учениц, подальше от сестер-монахинь, управлявших монастырем, как будто она была парией или заразной. Крыло, где жили послушницы, было объято тишиной. Молодые женщины в одинаковых одеждах ходили, неслышно шепча молитвы, строго соблюдая запреты: ни с кем не разговаривать, ни на кого не глядеть. Кристина чувствовала себя отрезанной от всего мира. По ночам она часто плакала, стараясь понять, что же случилось, что она такое сделала, что отец поместил ее сюда. Инцидент с Гансом, то, как он напал на нее, что он тогда говорил, его руки на ее теле… Неужели это она подтолкнула его на это? Была ли ее вина в том, что он так поступил? Кристина вспомнила, что однажды услышала, как миссис Лонгчэмпс обменивается сплетнями с консьержкой их дома о женщине, живущей по соседству, которую изнасиловали. «Говорю вам то, что думаю, – шептала экономка, – она сама напросилась на это». «Как женщина может напроситься на это? – думала Кристина. – Разве я просила?»

Раздался бой часов, и Кристина уставилась на циферблат. Время посещения заканчивалось! Она видела, как девочки, прощаясь, обнимают и целуют своих гостей, и ей захотелось закричать: «Нет, не уходите! Мой папа еще придет!»

Группа девочек вернулась в приемную, впереди шла четырнадцатилетняя Эмбер,[5]5
  Amber – янтарь, янтарный (англ.).


[Закрыть]
у которой были волосы цвета меда, большие груди и красивое лицо. Когда девочки проходили мимо Кристины, Эмбер, указывая на Кристину, что-то шепнула одной из них. У Кристины вспыхнули щеки. Впервые Эмбер так нагло себя вела. Кристине было интересно, что такое Эмбер всегда шепчет девочкам, отчего те смеются. Она оглядела свое старомодное платье, которое не скрывало ее полноту. Другие девочки выглядели так изящно в школьной форме, особенно Эмбер, – высокая, стройная, очень женственная, носившая строгую белую блузку и темно-синюю юбку в складку так, будто это самая модная одежда.

Монахиня последней вошла в приемную, деревянные четки постукивали в складках ее свободной черной одежды. Когда она увидела Кристину, одиноко стоящую в полумраке, то сказала:

– Время готовиться к обеду. Пойдем, дитя мое.

Кристина бросила отчаянный взгляд в окно: последние машины посетителей выезжали со двора и ворота закрывались. Увидев эту сцену, полную жестокой завершенности, Кристина почувствовала себя так, как будто ее заперли в клетку. Вздох, похожий на рыдание, вырвался из ее груди, когда она, взяв в руки чемодан и пальто, нехотя последовала за монахиней.

Трапезная представляла собой большой зал с балками под потолком, высокими окнами, украшенными витражами, и каменным полом. Постоянные ученицы сидели за столами, занимавшими всю длину зала, а монахини-воспитательницы сидели на возвышении в конце зала, их столы были поставлены так, чтобы можно было видеть всех девочек. Среди них, в конце стола для воспитательниц, рядом с пожилой сестрой, почти совсем глухой, отвели место Кристине. Пока мать-настоятельница вместе с ученицами читала молитву, Кристина вдруг заметила, что Эмбер, сидевшая за ближайшим столом, наблюдает за ней.

Во время обеда обслуживали послушницы, которых приучали к дисциплине и самопожертвованию. Они вообще выполняли большую часть работы в монастыре, а ели на кухне после того, как заканчивали уборку в столовой. Когда перед Кристиной поставили тарелку, она мрачно посмотрела на ветчину и сладкий ямс. Еда была для нее худшей стороной жизни в монастыре. Каждое утро здесь на завтрак подавали горячий шоколад и вафли в сиропе. Всем, казалось, такой завтрак доставлял удовольствие, Кристина же знала, что если съест эти сласти, к полудню ее станет трясти и появится головокружение. Поэтому она лишь поковыряла в тарелке, чем вызвала неодобрительный взгляд престарелой соседки-монахини, которая пробормотала что-то о плохо воспитанных детях, не ценящих щедрость Всевышнего. К полудню Кристина, оставшаяся без завтрака, была очень голодна, но, увидев, что ленч состоит из фруктового салата и сока, совсем сникла. Под жестким взглядом престарелой монахини Кристина заставила себя съесть ленч. К обеду она была настолько слаба, что чуть не упала в обморок в часовне.

Она успокаивала себя тем, что все это ненадолго, скоро приедет папа и заберет ее отсюда.

Сейчас, с отвращением жуя сладкий ямс, Кристина осматривала шумную трапезную и увидела, что Эмбер снова уставилась на нее, а в ее взгляде она с удивлением прочла признаки враждебности. Кристина понимала, что девочки обижены на нее или завидуют, что она как временная ученица не обязана соблюдать строгих школьных правил. К тому же она не носит школьной формы, а ей разрешена собственная одежда, у нее отдельная комната, а не кровать в общей спальне, она не посещает занятия, а в трапезной сидит за столом воспитательниц. Она была слишком в привилегированном положении, чтобы завоевать симпатию девочек. Как бы в подтверждение ее подозрений Эмбер что-то сказала своей соседке, а та в свою очередь начала глазеть на Кристину.

«Пожалуйста, папа, приезжай, – молча молила она. – Возьми меня отсюда. Я больше никогда не буду плохо себя вести, обещаю».

После обеда и благодарственной молитвы к Кристине подошла монахиня. Это была сестра Габриэла, которая приняла Кристину в школу неделю назад. Кристине нравилась сестра Габриэла, она казалась добрее и понимала ее лучше, чем другие сестры. К тому же она была хорошенькая, что не мог скрыть и строгий монашеский убор. Когда она сказала: «Пожалуйста, пройдем ко мне в кабинет», – сердце Кристины екнуло: папа здесь. Он все-таки приехал.

Но, к ее разочарованию, кабинет сестры Габриэлы был пуст.

– Садись, пожалуйста, – сказала сестра. Голос ее был ровным и мелодичным. – Я пригласила тебя сюда, Кристина, – сказала монахиня, – потому что мы получили указания от мистера Синглтона относительно твоего пребывания здесь. Он прислал плату за комнату и питание на полгода и просит нас включить тебя в список постоянных учениц школы.

Кристина с удивлением смотрела на нее.

– Что вы имеете в виду? – спросила она.

– Ты поступаешь в школу, Кристина.

– О, я так не думаю. Папа не говорил мне об этом.

– У меня есть его распоряжение.

– Это ошибка. Мой папа говорил, что я пробуду здесь недолго.

– Я понимаю твое замешательство, Кристина, – мягко сказала сестра Габриэла, – я знаю, что ты не планировала остаться у нас надолго. Но вот его письмо нам. Он прислал письмо и для тебя, – добавила она, протягивая ей конверт.

Кристина посмотрела на свое имя, написанное на белом конверте, – это был почерк ее отца. Внутри конверта лежало письмо, две фотографии и стодолларовая бумажка. Сквозь слезы она читала: «…прости, что я поступаю так, Долли, но сейчас это необходимо… Всегда помни, что ты – особенная. Держи голову высоко, как принцесса…»

Как будто откуда-то издалека она услышала голос сестры Габриэлы:

– С тебя снимут мерки для школьной формы и покажут кровать в общей спальне.

Слезы мешали Кристине читать дальше, и она смотрела на сестру Габриэлу, не в силах вымолвить слова.

– Вот что я тебе скажу, – сказала монахиня, обойдя стол и положив руку на плечо Кристины. – Мы пойдем в спальню прямо сейчас, и ты устроишься там. Девочки в часовне, поэтому у тебя есть время освоиться. Я уверена, ты будешь счастлива здесь, Кристина. Я решила поместить тебя с одной из старших девочек, чтобы она помогла тебе приспособиться. Ее называют Эмбер. Вообще-то ее зовут не Эмбер, а Александра Хантингтон, но по давней традиции, установленной девочками, все называют друг друга уменьшительными именами. Думаю, это поможет им чувствовать себя сестрами. Уверена, вы с Эмбер поладите.

Кристина только кончила распаковывать свои вещи и раскладывала их в небольшом комоде, стоявшем в ногах кровати, когда услышала шум шагов в холле. Она оцепенела.

– Прекрасно! – раздался голос с порога. – Что мы здесь делаем?

Кристина обернулась и увидела девочек и Эмбер, возвышающуюся над ними, потому что она была самая высокая, ее волосы цвета меда обрамляли надменное красивое лицо. Девочки столпились вокруг Эмбер, возбужденные, готовые подражать каждому ее движению, следовать каждой ее команде. И вдруг Кристина испугалась.

– Кто ты? – спросила Эмбер. – И что делаешь в моей комнате?

Кристина еще не ответила, как Эмбер вошла в комнату, схватила рубашку из чемодана Кристины, подержала ее, рассматривая, а затем бросила на пол.

– Вполне подойдет для слона, – сказала она, а девочки захихикали.

Эмбер посмотрела прямо в лицо Кристины, уперев руки в бока, и сказала:

– Это моя комната. Я спрашиваю, что ты здесь делаешь?

Кристина пыталась ответить и не могла. Она еще никогда не бывала в окружении стольких девочек, она представления не имела, как вести себя с группой детей. Марта Кэмп – было одно, но шесть или семь толкающихся девочек – совсем другое!

– Я, – начала она. – Я… я…

Эмбер отвернулась, всплеснула руками и сказала:

– Ай-ай-ай! – Ее поклонницы разразились хохотом. Тогда Эмбер повернулась к Кристине и вперила в нее взгляд:

– Слушай, я знаю, что тебя поселили в этой комнате. Поэтому ты должна знать наши правила. Ты видишь, сколько здесь кроватей? Четыре. Вот эта у окна моя. Я здесь главная. И в этом холле тоже. Я устанавливаю порядки. А порядки такие: ты держишь свои вещи на кровати, у тебя нет другого места, ты не можешь пользоваться нашим клозетом, радио тебе запрещено. Если ты захочешь повесить картинки на стену, ты должна сначала спросить у меня разрешения, а я скажу, что ты можешь повесить. А если ты побежишь к сестре Габриэле ябедничать, то будешь наказана очень жестоко.

Эмбер подошла к тумбочке Кристины, двигаясь плавной, раскачивающейся походкой, отчего юбка крутилась вокруг ног, и взяла фотографии в двойной раме, которую поставила Кристина. В одной половине рамки была фотография отца, в другой – матери.

Эмбер долго рассматривала фото Джонни, потом спросила:

– Кто это?

– Мой папа.

– Хм, – сказала Эмбер, презрительно бросая черную пластмассовую рамку обратно на тумбочку. – Чем он занимается?

Кристина посмотрела на нее озадаченно.

– Что?

– Что делает твой отец? Сколько он зарабатывает?

– Я… не знаю.

Эмбер повернулась к девочкам, скорчила гримасу и подмигнула:

– Я не знаю…

Потом обернулась к Кристине.

– Слушай, что я тебе скажу, Толстуха. Не люблю крестьян. Моя мама – графиня. Она сейчас во Франции, отдыхает с королем и королевой Англии. Мы очень богаты и очень знатны, поэтому я не могу позволить себе якшаться с людьми ниже меня по положению. Ты понимаешь?

Кристина ничего не поняла, но сказала:

– Да.

– Как тебя зовут?

– Кристина Синглтон.

– Мы не называем друг друга настоящими именами, Синглтон. У нас есть прозвища. Мое – Эмбер. Тебе тоже надо придумать прозвище.

– Хорошо, – начала Кристина, – мой папа зовет меня Долли…

Глаза Эмбер стали злыми:

– Ты не можешь выбирать себе прозвище, идиотка, – сказала она, и другие девочки зафыркали. – Я выберу тебе имя. Когда я решу, то скажу тебе. А пока у тебя нет имени, это понятно?

Хотя опять Кристина ничего не поняла, она кивнула.

– И еще одно, – сказала Эмбер, и в это время зазвенел звонок, и девочки начали расходиться по своим комнатам. – Клади вещи туда, куда я укажу. – Она подошла к комоду, выхватила оттуда аккуратно сложенные вещи Кристины и бросила их на пол.

* * *

Сестра Габриэла раздала последние письма и посылки и сказала:

– Это все, девочки.

Те, кто ничего не получил, подавленные, стали молча расходиться. Кристина была среди них. Вот уже месяц она жила в монастырской школе и за все это время не получила от отца ни словечка. Не в силах вынести радостный смех и возбужденные разговоры тех, кто получил почту, она вышла во двор, где на клумбах ярко цвели розовые петунии и лиловые анютины глазки. Каждый день она приходила на раздачу почты в надежде получить хоть какое-нибудь известие и каждый день уходила расстроенная. У нее было только то, первое письмо от Джонни, которое ей отдала сестра Габриэла, и сейчас она утешала себя тем, что читала его как только что полученное.

Она прошла к небольшому гроту в конце прекрасного монастырского сада. Внутри грота в маленькой беседке, увитой розами, находился алтарь Пресвятой Девы. Белая статуэтка Девы Марии среди зарослей мха и бугенвилий, фонтан, из которого вода вытекала каплями, – все это создавало атмосферу безмятежности, покоя и всепрощения. Кристина часто приходила сюда и сидела здесь в одиночестве. Но сегодня она с удивлением обнаружила девочку, которую встречала в коридорах монастыря и в трапезной. Невысокого роста, полненькая, с веснушками и с большой шапкой кудрявых волос такого глубокого темно-красного оттенка, который напоминал цвет бургундского вина. Она сидела на мраморной скамейке и плакала.

– С тобой все в порядке? – спросила Кристина. Девочка взглянула на нее.

– О, да, – проговорила она, вытирая нос рукой. – Просто получила плохое известие, вот и все.

Кристина села рядом и протянула ей чистый носовой платок.

– Спасибо, – поблагодарила девочка.

– Фу ты! – сказала Кристина. – Ты извини меня, ну, за то, что я… – Она заметила скомканное, залитое слезами письмо в руке девочки – небольшой клочок бумаги, вырванный из дешевого блокнота, всего с несколькими строчками.

– От моей мамы, – пояснила девочка, вытирая глаза платком Кристины и возвращая его. – Она пишет, что все-таки не приедет на мой день рождения.

– Да…

– Это не мамина вина, правда. Видишь ли, ну, как тебе сказать, после смерти папы мама снова вышла замуж, а ее новый муж, ну, он думает, что я мешаю. Вот почему они послали меня сюда. Они живут на Востоке и не могут часто навещать меня. Мне иногда становится так грустно, понимаешь? – Она попыталась улыбнуться. – Меня зовут Фризз,[6]6
  Frizz – кудрявая (англ.).


[Закрыть]
а тебя?

– Кристина. Тебя и вправду зовут Фризз?

– Нет, так девочки зовут меня здесь. Ты – новенькая, я знаю. Я видела тебя.

– Я тоже тебя видела. Ты та, которой влетело за глупость на уроке истории от сестры Иммакулаты?[7]7
  Immaculata – безупречная, незапятнанная. Часто употребляется в ироническом смысле (лат.).


[Закрыть]

– Да, – сказала она с улыбкой. – Это – я. А ты почему здесь? Я имею в виду у святой Бригитты.

– Мой папа много ездит, а мамы у меня нет, поэтому папа решил, что будет лучше, если я останусь здесь. Почему они зовут тебя Фризз?

– Эмбер придумала это из-за моих волос. Она сказала, что они ужасны. Она права. Я ненавижу свои волосы.

– Мне кажется, что они очень красивого цвета. Мои волосы такие обычные. Хотелось бы мне иметь волосы, как у тебя.

Фризз вытаращила на нее глаза, потом сказала:

– У меня здесь нет друзей, а у тебя? Кристина покачала головой. Тогда Фризз спросила:

– Почему бы нам не подружиться?

Когда колокол зазвонил к обеду, они по лужайке пошли к школе, и Фризз сказала со вздохом:

– Даже хорошо, что мама не приедет на день рождения. На меня всегда нападает уныние во время ее посещений, потому что она только и рассказывает о том, как они с отчимом веселятся. Я не люблю его. Он даже не удочерил меня, и поэтому фамилии у нас разные. Он такое ничтожество. А мама вечно критикует меня, никак я не могу ей угодить. На следующей неделе мне будет тринадцать. А тебе сколько лет?

– Двенадцать.

Проходя по коридору в трапезную, они столкнулись с группой девочек, которые с визгом толпились вокруг одной, рассматривая полученную ею фотографию кузена, о котором они говорили, что он – воплощение мечты. Кристина увидела среди них Эмбер.

– Как Эмбер получила прозвище? Это тоже из-за ее волос?

– Я слышала, что она сама выбрала себе прозвище, когда приехала сюда, – сказала Фризз, усаживаясь с Кристиной за стол. – Это все потому, что у нее мать – графиня. Она заявила, что имеет право сама выбрать имя.

– Но почему Эмбер? – спросила Кристина с любопытством. Ее все интересовало о девочке, которая превратила ее жизнь в пытку. Весь жизненный опыт Кристины за последние три недели сконцентрировался до элементарного – умения выжить. Она быстро научилась избегать разговоров с Эмбер. К счастью, они посещали разные классы, и поэтому стычки в течение дня происходили редко. Самыми опасными оставались вечера, когда у учениц было свободное время, а монахини молились. Вот когда Кристине приходилось постоянно быть настороже. В первую же ночь, проведенную в общей спальне, она получила урок, что нельзя ложиться в постель, не проверив ее. Ей подложили безобразную змею из сада, – этого она никогда не забудет. По утрам было тоже опасно. Кристина научилась оттягивать момент подъема до тех пор, пока Эмбер не кончит собираться и не уйдет, а Кристина в это время бежала в общую ванную, расположенную в конце коридора. Это означало, что она вечно торопилась, а потом получала нагоняй от одной или другой сестры за опоздание к завтраку. Но после того как ее однажды утром заперли в туалете, а в другой раз, выйдя из душевой, она нашла платье и полотенце в таком состоянии, что пришлось добираться до комнаты мокрой и голой, Кристина решила, что получать каждое утро нагоняи предпочтительнее.

– Так почему она выбрала прозвище Эмбер? – переспросила Кристина.

– Потому, – заговорщически произнесла Фризз, садясь за стол, – что она хвасталась, будто у нее есть книга «Навсегда Эмбер». Если монахини обнаружат книгу, Эмбер исключат из школы. Как бы там ни было, она всем говорит, что прочла книгу от корки до корки.

Кристина хорошо знала «Навсегда Эмбер», хотя книгу не читала, но пять раз смотрела фильм, снятый по ней, и сразу представила Корнила Уайльда с длинными волосами и голой мускулистой грудью.

Фризз продолжала:

– Эмбер заявляет, что она в точности, как Эмбер из книги. Она воображает, что она быстрая.

– Что ты имеешь в виду?

Фризз наклонилась к ее уху и прошептала:

– Ну, знаешь, в спальне. Эмбер утверждает, что она делала это, как настоящая Эмбер, которая спала со многими мужчинами.

Сестры вошли в трапезную, и девочка умолкла. Благодарственная молитва была прочитана, и послушницы начали разносить тарелки с едой. Увидев свою тарелку, Кристина была потрясена. Тогда как Фризз и другие девочки, сидевшие вокруг, получили тарелки со спагетти, гренком с чесноком и небольшой мисочкой с тертым сыром «Пармезан», Кристине на тарелку положили нарезанную соломкой морковь, сельдерей, прессованный творог и персики.

– О-о, – прошептала Фризз, – видно, мать-настоятельница посадила тебя на диету.

Кристина в ужасе смотрела на морковь и сельдерей, прекрасно понимая, что они вызовут расстройство желудка. Прессованный творог был пресный и невкусный, а персики, как всегда, зеленые.

Услышав сдавленный смешок, она взглянула на Эмбер: та злорадно улыбалась. Другие девочки хихикали, а одна тихо напевала: «Толстик, толстик один, как четыре, не может протиснуться на кухню сквозь дверь…»

Кристина продолжала смотреть на тарелку. Она не могла заставить себя взять вилку. Вкусные ароматы плавали вокруг, девочки ели макароны с большим аппетитом. Слезы навернулись на глаза. «Папочка, – думала она, – где ты? Почему ты мне не пишешь, не звонишь, не приезжаешь, чтобы забрать меня отсюда? Что я сделала, чтобы заслужить такое наказание? Что я сделала?»

Постучав в дверь и получив разрешение войти в кабинет, Кристина спросила:

– Сестра Габриэла, можно мне позвонить папе? Я не буду долго разговаривать. Я знаю, что он в деловой поездке и разговор будет междугородный, но он не пишет мне, даже открытку не прислал, и я очень беспокоюсь.

– Я понимаю, что ты чувствуешь, – ласково сказала сестра Габриэла. – Но твой папа предупредил нас, что некоторое время с ним нельзя будет связаться, а как только у него появится телефон, он позвонит нам и сообщит свой номер. Будь терпелива, моя дорогая. Подожди еще немного.

– Но вы знаете, где он, не так ли? Он, должно быть, дал вам свой адрес, чтобы вы при необходимости связались с ним.

– Кристина, верь мне: ты не должна чувствовать, себя покинутой. Ты мне веришь? Положись на Бога, и скоро все будет хорошо, вот увидишь.

Немного подумав, Кристина сказала:

– Могу я задать вам один вопрос, сестра? Я – толстая, я знаю это. Но чем это плохо? Почему сестра Микаэла прямо с ума сходит оттого, что у меня лишний вес? Почему другие девочки смеются надо мной? Я думаю, а что, если Иисус был толстым? Мы не знаем, как он выглядел. Есть много картин с его изображением, но в Библии нет описания его внешности. Может быть Иисус толстым и веселым? Сестра Габриэла, – продолжала Кристина серьезным тоном, – почему люди смеются над толстыми?

Что, если мы ничего не можем поделать с этим? Люди ведь не смеются над инвалидом в коляске? И чем это худые лучше нас? Худоба почти благочестие?

Молодая монахиня встревоженно посмотрела на нее.

– Кристина, – сказала она. – Бог любит нас такими, какие мы есть. Верь в Него, верь Господу и Его благословенной Матери, и твоя боль утихнет. Они любят тебя, верь мне. Они любят тебя.

Когда Кристина вернулась в спальню, она застала Эмбер, совершающую обычный вечерний ритуал на ее кровати, другие девочки сидели вокруг нее в пижамах: кто накручивал волосы на бигуди, кто мазал лицо кремом. Радио было включено, и слышалась музыка.

– Ба, любимица сестры Габриэлы, – сказала Эмбер. Кристина пыталась не обращать на нее внимания. Подойдя к кровати, чтобы взять ночную рубашку, она увидела, что фотографии ее родителей в рамке нет.

Она подошла к Эмбер, сердце ее сильно билось.

– Это ты взяла фотографии. Где они?

– Откуда я знаю? Почему ты беспокоишься о них? Они тебя никогда не навещают. Ты здесь уже месяц, а к тебе никто не приходит, писем ты не получаешь, и даже по телефону тебе не звонят. Поэтому не все ли тебе равно, где они?

Что-то дрогнуло в душе Кристины.

– Скажи, где они, а то пожалеешь.

– Почему? Что ты собираешься сделать? Побежишь к сестре Габриэле? Я подозреваю, что ты пожаловалась ей как мы к тебе относимся. Ты – жалка!

– А ты? Ты важничаешь, Александра Хантингтон, но к тебе тоже никто не приезжает, и не пишет, и не звонит! Держу пари, что твоя мать вовсе не графиня!

Воцарилось гробовое молчание. Эмбер посмотрела на Кристину уничтожающим взглядом. Затем медленно поднялась с кровати. Встав во весь рост с кровати над Кристиной, она сказала:

– Ты заплатишь за это! Ты очень, очень пожалеешь об этом.

Ганс медленно поднялся с пола. Кровь струилась по его лицу и капала на рубашку. Пошатываясь, он направился к Кристине, держа пистолет в руке и направляя его прямо на нее. Джонни не было видно, он стоял где-то рядом в тени и говорил: «Я не могу сейчас помочь тебе, Долли. Я должен уйти. Мы никогда больше не увидимся…» Ганс выстрелил, и Кристина закричала. Она открыла глаза и осмотрелась. Привыкнув к яркому солнечному свету, она осознала, что находится в спальне, одна. Была суббота, и девочки гуляли во дворе, встречаясь с посетителями. Даже Эмбер, хотя к ней никогда никто не приезжал, всегда приглашали присоединиться к какой-нибудь группе. Но Кристина, которая не могла вынести разочарования из-за того, что и в эту субботу отец не приехал, решила остаться в кровати. Незаметно для себя она уснула, и ей приснился этот кошмарный сон.

Посмотрев на часы, стоявшие на тумбочке, она вспомнила, что подошло время ежедневной раздачи почты. Быстро умылась, причесала волосы и вошла в приемную, как раз когда сестра Габриэла выкрикнула ее имя.

– Посмотри, Фризз! – сказала она, показывая конверт подруге. – Пришло из Италии! Мой отец в Италии! Видишь, какой толстый конверт? Как много страниц!

Когда они вместе вскрывали конверт, ни Кристина, ни Фризз не заметили быстрого, зловещего взгляда Эмбер, наблюдавшей за ними.

Все письмо было посвящено путешествию Джонни, и Кристина, сидя на кровати, громко читала его восхищенной Фризз, которая не получила почты. В письмо Джонни вложил фотографии Рима, Пизы и Флоренции, наклейку от бутылки «Кьянти» и даже билет Миланской оперы. Кристина разложила все это на кровати, и они с Фризз рассматривали, вздыхая и мечтая об Италии.

Наступил вечер, и последние длинные, печальные лучи солнца осветили блестящие открытки. Кристина почувствовала, как новая печаль охватила ее. Она хотела быть с отцом в Италии. Как сильно она скучает о нем…

К тому времени, когда они отправились обедать, радость Кристины сменила тихая печаль. Есть не хотелось, тем более что на ее тарелке опять лежали морковь и прессованный творог. Уставившись в тарелку, она не заметила, что стала центром пристального внимания.

– Эй, Кристина!

Она подняла глаза от тарелки и увидела одну из подруг Эмбер, атлетического сложения девочку по имени Джинджер, которая подняла что-то со своей тарелки.

Кристину как будто током ударило, когда она поняла, что это.

– Хочешь кусочек свиной отбивной? – прошептала Джинджер. Кристина не видела хитрого взгляда Эмбер, не слышала сдавленных смешков других девочек. Она видела только свиную отбивную, толстую и сочную, покачивающуюся в руке Джинджер. И вдруг она ощутила, будто находится опять в своей квартире, за длинным обеденным столом, а Джонни приплясывает на кухне, в фартуке поверх смокинга.

– Но… ты не хочешь ее съесть, Джинджер? – спросила она.

– У меня аллергия на свинину, – сказала девочка, бросая быстрый озорной взгляд на Эмбер. Кристина ничего этого не замечала. Ее взгляд был прикован к отбивной.

– Ну? – спросила Джинджер, покачивая куском мяса как маятником перед лицом Кристины.

– Да, – услышала Кристина свой голос, – если ты не хочешь его есть, то давай.

– Хорошо. Возьми, – сказала Джинджер и положила кусок на тарелку Кристины. Девочка, сидящая справа от Кристины, наклонилась и прошептала.

– Лучше не ешь здесь. Если мать-настоятельница застукает тебя…

– Да, – согласилась Кристина, быстро завернула отбивную в салфетку и положила в карман юбки. Она почувствовала, что волнуется. Съест мясо позже, когда потушат свет и все заснут. Она достанет отбивную и будет есть ее медленно, может быть, целый час, смакуя каждый жирный кусочек, и при этом будет перечитывать письмо Джонни и изучать каждую открытку.

Эмбер провела вечер в другой комнате, слушая пластинки в своем обычном окружении. Кристина осталась в комнате одна, надеясь, что отсутствие Эмбер – это признак того, что та начинает терять интерес к травле Кристины, а может быть, вскоре и вовсе оставит ее в покое. Приближалось время, когда гасили свет. Впервые за два месяца Кристина в хорошем настроении пошла в ванную умыться и почистить зубы. Папа написал ей письмо, а она, когда все заснут, собирается подкрепиться холодной свиной отбивной.

Но, вернувшись в комнату, она застала здесь всех девочек, а Эмбер сидела на кровати, держа в руке отбивную.

– Мы пришли посмотреть, как ты будешь это есть, – сказала она.

Кристина вдруг почувствовала, как тошнота подступает к голу.

– Что?

– Ты слышала. Подойди, поросеночек. Хрю-хрю.

– Пожалуйста, не надо.

– Так ты хочешь отбивную или нет? Если нет… – Эмбер сделала жест, будто хочет выбросить мясо в мусорную корзинку.

– Подожди, – сказала Кристина, – не делай этого.

– Ты хочешь это?

Она посмотрела на отбивную, стыдясь и смущаясь. Эмбер смеется над отбивной, а значит, смеется каким-то образом и над Джонни.

– Тебе хочется, – глумилась Эмбер, – я знаю, что хочется. Поэтому-то ты такая толстая. Ты только и умеешь, что есть, есть, есть.

Эмбер подняла отбивную высоко над головой и сказала:

– Если ты хочешь ее, то должна встать на колени и просить, как собака. Ну, давай, собачка, гав-гав.

– Оставь ее! – закричала Фризз, появляясь в дверях.

– Заткнись ты, – сказала Эмбер, а две девочки преградили дорогу Фризз.

– Пожалуйста, Эмбер, – сказал Кристина, – почему ты так поступаешь со мной?

– Делай, что я говорю, или я ее выброшу. На колени! Начинай поднимать свои лапки, как хорошая послушная собачка.

– Кристина, – закричала Фризз, – не делай того, что она говорит!

Эмбер шепнула что-то стоявшей рядом девочке, та шепнула другой. В следующую минуту они схватили Фризз и втолкнули в комнату, заведя ей руки за спину.

Взяв со стола ножницы, Эмбер медленно подошла к Фризз. Одной рукой она пощелкивала ножницами, другой держала отбивную, покачивая ею из стороны в сторону.

Со страхом и удивлением смотрели девочки, ожидая, что же предпримет Эмбер. Она поднесла ножницы к лицу Фризз и сказала:

– Мне кажется, что у этой девочки слишком много волос. Сейчас я ей их обрежу.

– Оставь ее в покое, – сказал Кристина.

– Съешь свиную отбивную, как хорошая послушная собачка, тогда не буду стричь. Иначе… – Эмбер со злостью помахала ножницами в воздухе.

Кристина смотрела на отбивную, которую Эмбер протягивала ей, но Фризз сказала:

– На делай этого, Кристина. Я не возражаю, пусть она обрежет мне волосы. Я ненавижу их. – В ее голосе послышалось всхлипывание.

Кристина чувствовала, что глаза девочек устремлены на нее. Она, казалось, слышала пугающе громкий стук своего сердца и переводила взгляд с лица Эмбер, полного холодного высокомерия, на расширенные от ужаса глаза Фризз.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю