Текст книги "Звезды"

Автор книги: Кэтрин Харви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 37 страниц)

– Я могу написать тюремным властям, – наконец сказал Диксон, выкинув окурок сигары и громко рыгнув. До Филиппы донесся запах лука и горчицы. – Но это займет много времени – бюрократические рогатки и все такое. У меня есть приятель в «Таймсе». Я начну с того, что встречусь с ним утром, покопаюсь в архивах, посмотрю, что удастся там выудить. Завтра после полудня у меня кое-что для вас будет. А мой гонорар… – он подвинул ей блокнот, – тут все подсчитано.

На следующий день Диксон достал все, что обещал. Филиппа отправилась в его обшарпанный офис, выходящий на Колорадо-бульвар в Пасадене, где, похвастался Диксон, он устраивает в канун каждого Нового года оргии, а на следующее утро гости могут любоваться «Парадом роз» – «из этого самого окна лучший в городе вид».

Филиппа не стала открывать толстый конверт из манильской бумаги в его присутствии, а пошла в Резеда-парк. Несмотря на субботу, на траве и вокруг пруда сидело совсем немного народу. Казалось, всеобщий исход начался из Сан-Фернандо Вэлли в эти восемь дней после смерти Кеннеди. Уличное движение уменьшилось, исчезли скопления людей в магазинах, необычайно пустынен был и этот парк, обычно переполненный отдыхающими. Пустовали горки и качели, никто не катался на пруду на лодках. Лишь один пожилой мужчина бросал корм уткам, движения его были какими-то заторможенными, словно он сам не видел никакого смысла в своем занятии.

Филиппа выбрала скамейку под большим старым деревом, его корни в траве казались столь же толстыми, что и ствол. Уже сев, она долго разглядывала конверт, который получила от Диксона.

Он ничего не сказал ей о содержимом, просто произнес: «Здесь», – и протянул конверт, словно не желая больше иметь с этим никакого дела.

Ей пришло в голову, что сейчас она держит всю жизнь Джонни на своих коленях, точно так, как много лет назад он держал на своих коленях маленькую Кристину.

Филиппа медленно вскрыла конверт.

Фотокопии газетных вырезок в хронологическом порядке, начиная с 1950 года. Они относились к сенсационным убийствам, которые газеты назвали «Кровопусканием в Ноб-Хилл». Филиппа сразу отметила, что эти убийства произошли всего через несколько дней после того, как Джонни отвез ее в школу святой Бригитты.

Она читала вырезки одну за другой: сообщения о полицейском расследовании; об анонимной информации, полученной районным прокурором; о последующем аресте Джонни; о суде над ним; о вердикте «виновен». Все это происходило, пока Филиппа находилась в школе в ожидании, когда ее папочка придет к ней. Дни ее надежды постепенно превратились в дни страха и гнева, когда наконец прибыло его первое письмо из Италии. Теперь она думала о том, каково ему было тогда: затравленному и брошенному, словно зверь в клетку, кричащему о своей невиновности, в то время как никто не верил ему, ее замечательному Джонни, такому одинокому к никем не любимому.

Слезы текли по ее щекам и падали, оставляя влажные пятна на бумаге. Поднялся сильный ветер, и Филиппа ощутила, что вот ноябрь уже истекает, наступает декабрь; только что было еще тепло, а уже стало холодно.

Оставались последние пять страниц, но она не решалась прочитать их. Ее обуял страх. Она взглянула на первую и увидела то, что знала и что должно было быть, но чего видеть она не желала: подтверждение, что Джонни осужден к газовой камере.

Следующая страница вмещала несколько маленьких заметок за разные числа, вырезанные из «Таймса», хроникально описывающие все правовые сложности, из-за которых откладывалась казнь. Это было в те годы, когда она росла, была поклонницей Фризз и не подозревала, каким образом он, несмотря на все муки, исхитрялся пересылать ей из разных уголков мира эти письма, всегда жизнерадостные, всегда с надеждой, что их лучшие дни впереди.

Филиппа обратилась к первой из трех оставшихся страниц, она была датирована месяцем позже того дня, когда она бежала из школы. Прочитала крупный заголовок: «Джонни Синглтон, осужденный виновник страшного кровопролития в Ноб-Хилл, умрет сегодня ночью в газовой камере…»

Последние две страницы упали с ее колен на траву. Филиппа не могла заставить себя прочитать их; она знала их содержание: детальное описание казни Джонни. Ветер подхватил листки и унес их прочь.

Незаметно опустилась темнота, сомкнувшись с опавшей листвой. Ничего не видя, Филиппа медленно поднялась и почти наугад направилась к своей машине.

В мире было только одно место, где она хотела бы сейчас очутиться. И Филиппа набрала скорость, навек распрощавшись с Джонни Синглтоном.

Когда в парке зажглись фонари, пролив озера света на жухлую траву и темную воду пруда, одна из фотокопий всплыла, лицевой стороной вверх, так, что можно было прочитать заголовок: «Казнь Джонни Синглтона отложена в последний момент до выяснения результатов расследования нового свидетельства относительно убийств в Ноб-Хилл».

К листку подплыла утка и, решив, что это ее ужин, долго клевала бумагу, пока та не скрылась под водой.

Последняя страница отчета Диксона была подхвачена и унесена ветром, где-то ее прижало на мгновение к стволу дерева. При свете фонаря можно было прочитать: «Настоящий убийца в Ноб-Хилл сознался. Джонни Синглтон полностью оправдан». Затем ветер понес листок дальше…

Когда Филиппа надавила на кнопку звонка дома 325 на Авенида Гасиенда, она уже заготовила в уме фразу, которую произнесет раньше, чем Чарми захлопнет дверь у нее перед лицом: «Это важно, Чарми. Я должна поговорить с тобой. Пожалуйста, прежде чем прогнать, выслушай меня».

Филиппа уже собиралась позвонить второй раз, когда дверь неожиданно распахнулась и в проеме возник мальчик лет четырех или пяти, из-за его спины доносились звуки передаваемого по телевидению мультфильма. Мальчик был худенький и забавный, в руке он сжимал сандвич, губы были испачканы чем-то жирным.

– Натан! – с улыбкой спросила Филиппа и склонилась к ребенку. – Ты меня помнишь?

Он рассматривал ее большими глазами, потом повернулся и побежал в комнаты, крича:

– Мама! Там пришла тетя в красном платье.

Филиппа услышала голос Чарми:

– Иду-у!

Она почувствовала, что в горле у нее застрял комок. «Пожалуйста, Чарми, ты только выслушай меня. Ты единственная, с кем я могу поговорить о Джонни. Удели мне всего несколько минут, и я больше не буду тревожить тебя. Мне так тоскливо сейчас».

Дверь широко раскрылась, и Чарми с яркими от стояния у плиты щеками, вытирая полотенцем запачканные мукой руки, спросила:

– Да?

Прежде чем Филиппа успела молвить слово, она вскричала: «Чоппи!» и заключила ее в объятия, пахнущие корицей и имбирным пряником.

– Бог ты мой! Это ты! О, Филиппа!

– Чарми, я так сожалею…

– Замолчи. Это я во всем виновата. Я была так растеряна. Ты всего лишь хотела помочь мне. Я так рада, что ты здесь…

– Джонни умер, Чарми. Его казнили…

– О, Филиппа, – только и молвила Чарми, обняв ее за плечи и подводя к дивану.

– Ну почему жизнь временами так жестока? – сказала Филиппа.

– Расскажи о своем отце.

– Я была упряма и все изобретала способ, как наказать его за то, что он оставил меня в школе, за то, что не сказал, что я приемная дочь… Но посмотри, к чему привело мое упрямство… Что-то во мне всегда настаивало: я должна, просто обязана снова когда-нибудь увидеться с ним. Но время прошло, и я упустила мой шанс.

– Не терзай себя, ты же ничего не знала.

Они поговорили о Джонни, затем о прошлом, вспомнили последний вечер в комнате матери-настоятельницы, когда прочитали свои досье. Они сидели в комнате Чарми, где царил сплошной кавардак, вдыхали ароматы печенья, доносившиеся с кухни; по ту сторону тонкой стены Порки Пиг и Даффи Дак заставляли Натана хохотать до упаду. Постепенно Филиппа и Чарми все глубже погружались в темные воды того, что произошло между ними два года назад.

– Я очень сожалею, что так обошлась с тобой, – сказала Чарми. – Я знаю, что ты вела себя как друг. Но сейчас все хорошо, честно. Рони больше не пьет и не бьет меня. У нас все о'кей, мы держимся.

– Ты можешь вернуться обратно в «Старлайт», Чарми? Я именно это имела в виду, когда сказала, что ты нужна нам. У меня есть проблемы, которые только ты можешь решить.

– Знаешь, я много раз порывалась войти в один из этих салонов. У меня есть приятельница, которая туда вступила год назад. Она без умолку рассказывает об этой своей чертовой группе. Она сбросила пятьдесят фунтов и учится, как надо хорошо одеваться. Я завидую ей. И тебе, и Ханне. Конечно, я вернусь. Мне этого хочется. Но только в отсутствие Рона.

Мультфильм кончился, и малыш вбежал в комнату. Когда он спросил: «Ты моя тетя Филиппа?», она взбила его рыжие волосы и сказала мягко: «Чарми, я решила найти свою настоящую семью. Я хочу выяснить, кем были мои родители. Может быть, у меня были братья или сестры. Я должна была это сделать давным-давно».

29

Зазвонил частный[18]18
  Телефон, номер которого не публикуется в телефонных справочниках и не сообщается станцией.


[Закрыть]телефон, прервав важную встречу. Разговор состоялся в уединенной комнате, так что его никто не слышал.

– Филиппа зарезервировала номер в «Марриот» в Палм-Спрингсе. Сейчас она туда направляется.

– Понимаю, значит, у нас почти нет времени. Экзотический, красно-зеленый с желтой головкой, попугай, игравший на своем насесте, вдруг издал пронзительные крики. Наконец птица умолкла.

– Вы успели подготовиться?

– Не беспокойтесь. Специальные мероприятия осуществлены, все на месте.

– Вы достали револьвер?

– Да.

– Хорошо. Я выезжаю.

30

– Я убью тебя! – вскричала Кэроул, гоняясь за Лэрри.

Сражение привлекло внимание нескольких зрителей, с трудом пробирающихся по снегу к лыжному подъемнику. Один из них, репортер светской хроники, который заявился в «Стар» на рождественские каникулы, отметил про себя, что у Лэрри Вольфа, сценариста, отмеченного наградой Академии, похоже, намечается тщательно скрываемый роман с Кэроул Пейдж, все еще прекрасной, несмотря на свои сорок с хвостиком, актрисой, в чьей карьере, по слухам, наметились затруднения.

Кэроул перестала гнаться за Лэрри, чтобы нагнуться, зачерпнуть горсть снега и слепить снежок. Она задыхалась от смеха. Это Лэрри затеял сражение снежками. Кэроул прогуливалась в стороне от главных зданий «Стар», где снегоочистители регулярно расчищали площадки и тропинки, направляясь к сосновому лесу, когда метко нацеленный снежок ударил ее между лопаток. «Хорошо, если бы это оказался Лэрри», – подумала она, – обернулась и увидела, что это был тот самый мужчина, которого она соблазняла в надежде, что он соблазнит ее. Теперь ей оставалось только изобразить гнев.

На Кэроул была шубка по колено из канадской рыси и белая соболья казачья шапка в духе Джулии Кристи в «Докторе Живаго». Она знала, что этот стиль вышел из моды еще в шестидесятые, но знала также, что он ей идет и на нее все еще работает, удачно дополняя ее пепельно-белокурые волосы и синие глаза. Когда Кэроул увидела, как Лэрри оглядел всю ее сверху донизу, она поняла, что ее план соблазнения действует.

Она слепила снежок, размахнулась и запустила его в обидчика. Лэрри увернулся и погнался за ней, пробиваясь сквозь сугробы, хохоча, стараясь не сбиться с дыхания в разреженном горном воздухе. Кэроул повернулась и попыталась убежать, но не слишком быстро. Он догнал ее, схватил за плечи, и они оба, запыхавшись, рухнули в снег. Они боролись, продолжая смеяться. Лэрри захватил руки Кэроул и вдруг стал очень серьезным.

– Я приду в твою комнату сегодня вечером, – сказал он.

Кэроул почувствовала, как ее сердце радостно шевельнулось в груди.

– Нет…

– Да… – сказал Лэрри, навалившись на нее всем телом и не обращая никакого внимания на нескольких отдыхающих, бредущих к подъемнику и глазеющих на знаменитости, барахтающиеся в снегу.

– На нас смотрят, – сказала Кэроул.

– Меня это не заботит. Скажи, что я могу прийти в твою комнату сегодня вечером.

Лэрри не мог припомнить, когда он в последний раз испытывал такое сексуальное возбуждение. Накануне они вместе ужинали, в то время как Андреа отключилась, захваченная чтением дневников Марион Стар. Тогда ему показалось, что Кэроул проявляет к нему определенный интерес. Но когда он провожал актрису к ее бунгало и предложил зайти к ней на чашку чая, она оставила его снаружи, ясно дав понять, что единственный мужчина, к которому она проявляет такой интерес, это ее муж.

– Позволь мне прийти в твое бунгало, – настаивал Лэрри, удерживая ее в сугробе, готовый на все прямо здесь и сейчас. – Я буду осторожен, обещаю. Никто ничего не узнает.

Он почувствовал, что Кэроул начинает смягчаться, ее тело расслабилось под ним. Ожерелье из крупных розовых жемчужин, которое она постоянно носила, сползло на шею и завалилось за ворот белого ангорского свитера. «Почему я ее до сих пор не замечал?» – изумлялся он, чувствуя, как возрастает его возбуждение. Потом понял: потому что он полагал, что она заигрывает со всеми и потому доступна каждому.

– Пожалуйста, – сказала она, оттолкнув его и отряхивая с себя снег. – Я приехала сюда не для того, чтобы обманывать своего мужа. Я сказала тебе вчера вечером, что всегда отправляюсь куда-нибудь отдохнуть после окончания съемок. Я здесь для отдыха, и только.

Лэрри тоже сел, в его зеркальных очках отражалась белизна снежного покрова. Горный ветер развевал густые черные волосы, квадратная челюсть расслабилась в обезоруживающей улыбке, на мехе капюшона парки из Аляски сверкали снежинки. Кэроул подумала, что он похож на лихого полярного исследователя. Его силу она почувствовала во время их короткой схватки; она могла представить его мускулистое тело, скрытое под мехом, и понимала, почему за ним числится такое множество побед. Но он не возбудил ее. Он не был Сэнфордом, ее сексуальной динамо-машиной, ее мужественным супругом, который превращал их занятия любовью в настоящий марафон. Кэроул знала, что ни один мужчина не может сравниться с ее Сэнфордом, даже сексуальный Лэрри Вольф. Ситуация парадоксальная: она приехала сюда для того, чтобы заняться сексом с мужчиной, который, она это знала, не будет так хорош, как ее муж. Но это было необходимо как раз для того, чтобы удержать мужа. Господи, от всего этого у нее почти разболелась голова.

– Ты уверена, что не хочешь, чтобы я пришел в твою комнату? – спросил Лэрри. – Уверяю, что я доставлю тебе удовольствие, которого ты никогда не испытывала.

– Пожалуйста, Лэрри, – проговорила она, выказывая уже меньшую убежденность. Она вовсе не хотела, чтобы у него совсем уж опустились руки. – Я просто не могу…

Он внезапно поднялся, обдав ее снегом.

– Ладно, тогда я пойду поплаваю. Бассейн с подогревом. Хочешь присоединиться ко мне?

Она покачала головой, и он ушел.

Глядя, как он исчез за соснами, Кэроул про себя усмехнулась. Она почти подцепила его на крючок. Теперь остается только намотать леску, и роль Марион Стар достанется ей.

«Моя, так сказать, выводная вечеринка, – читала Андреа в дневнике Марион, – состоялась в Эбене, на ранчо Декстера неподалеку от Вэлли. Это было невероятное событие, собралась вся голливудская знать: Сесил Б. де Милль, Глория Свенсон, сам Дуглас Фербенкс, Чаплин. Декстер не поскупился на расходы: когда мы сели за ужин, все женщины нашли возле своих мест наборы флаконов с парфюмерией, изготовленной из цветов, произрастающих на ранчо. Когда гости развернули свои салфетки, то обнаружили в них стодолларовые купюры. Потом слуга обнес для обозрения дамами поднос с дорогими ювелирными украшениями и парфюмерией. После ужина они бросали кости, чтобы определить, в каком порядке выбирать подарки с подноса. Лукавый Декстер положил среди украшений неограненный изумруд и очень забавлялся, что никто из дам его не выбрал.

В этот вечер он представил меня как Марион Стар. Декстер затратил два года, чтобы сделать ее из меня. Он говорил, что очень важно создать образ. Харлоу – платиновая блондинка. Клара Боу была рыжей – она даже окрасила под стать себе двух своих китайских собачек. Я, решил он, должна стать роковой. Женщина-вамп. Мужчины должны были поверить, что сгорят в пламени, если осмелятся переспать со мной.

На этом вечере Декстер объявил также, что я получаю главную роль в его следующей картине – «Ее неправедные пути». Это было для меня таким же сюрпризом, как и для собравшейся компании: я вскрикнула, осознав, что одна моя мечта – из двух – близка к претворению.

А вторая мечта – добиться, чтобы великий Декстер Брайант Рэмси стал моим…

Поскольку моим имиджем теперь стала порочная женщина с ненасытным сексуальным аппетитом, хотя мне было всего девятнадцать лет, Декстер настоял, чтобы я начала «встречаться» с возможно большим числом мужчин. Мне не было дозволено иметь постоянного любовника; было важно, чтобы публика поверила, что я такая же, как героиня, которую мне предстояло сыграть в «Ее неправедных путях», – иными словами, женщина, которая для удовлетворения своих сексуальных аппетитов нуждается во многих мужчинах. Я ненавидела этот имидж, но доверяла Декстеру. Он был в том же возрасте, что мой отец, очень привлекателен и блистателен, и я безоговорочно подчинялась его указаниям, даже если он требовал ложиться в постель с мужчиной, который мне вовсе не нравился. Некоторых из них я даже ненавидела. Мне пришлось делать три подпольных аборта, произведенных хирургом, который сильно задолжал Декстеру.

Декстер похоронил мое прошлое во Фресно и объявил миру, что я единственная дочь богатых английских чайных плантаторов с Цейлона. Я должна была бежать оттуда, сообщил он репортерам, потому что меня хотели насильно выдать замуж за магараджу. Не имело значения, поверит ли кто-нибудь в это или нет. Мои похождения каждый день предоставляли материал для журналов. Публика глотала это. Чего я никогда не могла понять, так это как Декстер позволял мне спать с незнакомыми мужчинами. И не только позволял, он оркестровывал многие мои «свидания». Два года он был моим ментором, моим охранителем, моим другом, моим идолом – даже отчасти моим отцом. И теперь то, что он не только дозволял, но даже толкал на близость с этими мужчинами, просто пугало меня. А когда я плакала и жаловалась, что мне дурно от всего этого, он успокаивал меня, убеждал, что все это ради моей карьеры, что в один прекрасный день я стану самой великой звездой Голливуда.

Когда мой фильм «Ее неправедные пути» вышел, он вызвал почти бурю. Шел 1925 год, картина была немой. Но зрителям отнюдь не нужен был звук, чтобы понять, что мне приходилось делать на экране. Я сразу же продолжила эту линию в «Шахерезаде», где была партнершей Валентино, самого сексуального кинолюбовника тех дней. Вдвоем мы ввергли в пламя весь мир. Половина населения осуждала нас, другая половина хотела на нас походить. Женщины хотели быть мной, мужчины желали со мной переспать. Четыре месяца подряд после выхода «Шахерезады», как сообщила студия, я получала в неделю больше писем, чем Мэри Пикфорд.

Почти три года я пыталась растопить глыбу льда по имени Декстер Брайант Рэмси; я и впрямь стала самой великой звездой в Голливуде; я могла иметь все, что только пожелаю. Но единственное, чего я желала, – это Декса. Но он, казалось, вовсе не желал меня».

Всего лишь восемь месяцев назад Лэрри Вольф думал, что в жизни бывает один звездный час: выигрыш «Оскара». Но теперь, когда он заполучил желанную статуэтку, он решил, что настоящий взлет – это покорение женщины, которая не желает ему отдаться.

Бассейн находился в саду бунгало, которое Лэрри разделял с Андреа. Он плавал без купальных трусов и, пересекая мощными гребками бассейн из конца в конец, не мог избавиться от возбуждения при мысли о Кэроул Пейдж, их возни на снегу. Ему стало ясно, что она не жаждет переспать с ним, и это возбуждало его еще больше.

Завершая финальный гребок, он выбросил свое тело на кромку бассейна и тут заметил, что у него эрекция. Ничего удивительного, если учесть, что он думал об этой дразнящей, неуловимой Кэроул Пейдж. Но что же ему надо сделать, чтобы заполучить ее?

Эти три бунгало были возведены «Стар» для предоставления максимального уединения. В каждом имелось по две большие спальни, с разных сторон примыкавших к гостиной с баром, камином и кухонькой.

Бассейн, хоть и небольшой, заполнялся подогреваемой водой и был огорожен высокими стенами. Сверху на них намерз оледенелый снег, над головой в черном небе мерцали звезды, горный воздух резал, как стекло. Даже обнаженный, Лэрри не ощущал холода, ему было достаточно тепло благодаря наружным обогревающим лампам и пару, поднимающемуся от лимонно-зеленой водной глади.

Добравшись до полотенца, Лэрри заметил за раздвижной стеклянной дверью, ведущей в гостиную, какое-то движение. Там, внутри, горничная убирала остатки омара, который подавали на обед.

Девушка выглядела вполне привлекательно, подумал Лэрри, и что стоит только поманить ее пальцем, горничная охотно очутится в его постели, готовая на все. Лэрри за милю чуял их – женщин, готовых по первому зову переспать с ним. Вот и бедная Андреа, подумал он, обматывая полотенце вокруг тонкой талии. Он знал, что она влюблена в него уже семнадцать лет. Слишком часто он замечал в ее глазах это щенячье выражение, но у нее не было ни малейшего шанса. Ни с ним, ни с кем-либо другим. В киноиндустрии, если даже твое место находится за экраном, внешность значит многое. И Лэрри часто думал, что, когда раздавали привлекательность, Андреа находилась за дверью.

Когда Лэрри, закрыв за собой стеклянную дверь, вошел в гостиную, молодая горничная взглянула на него и густо покраснела. При этом она едва не выронила из рук поднос. Лэрри выдал ей страдальческую улыбку, сделал выразительный жест в сторону двери, давая понять, что она должна исчезнуть, чем быстрее, тем лучше. Девушка тут же удалилась. Он прошел в ванную, примыкавшую к его просторной спальне, и забрался на электронный тренажер – «альпийскую лестницу».

Через незакрытую дверь в гостиную он мог видеть книги Андреа, лежащие на стеклянной крышке кофейного столика: «Убийца Декстера Брайанта Рэмси», «Марион Стар: голливудская трагедия» и «Возраст оргий». Он должен был их достать для нее – Андреа была весьма прилежна, когда требовалось изучение предмета. Он был в недоумении, что такое она вычитывала из дневников, за что он выложил астрономическую сумму. Должно быть, то был настоящий динамит; мистер Ямато из-за этого прилетел из Токио со своей чековой книжкой.

Лэрри не мог поверить в свою удачу. Вскоре после церемонии вручения наград Академии Андреа сообщила ему, что прочитала об этом японском бизнесмене, который прямо-таки помешался на Марион Стар. Он собрал в своем доме все ее фильмы и сотни фотографий. По случайному стечению обстоятельств в «Стар» был обнаружен ее дневник, и Владелица Беверли Берджесс выставила его на аукцион. «Я думаю, – сказала Андреа, – мы должны сделать заявку на торгах, а затем дать знать мистеру Ямато, что собираемся поставить фильм. Готова держать пари, что он охотно финансирует съемки». Так Лэрри получил идею написать сценарий фильма и поставить его.

«А почему бы нет?»– подумал он, накачиваясь на тренажере и чувствуя, как играют мышцы ягодиц и икр, а ощущение силы разливается по всему телу. Когда-то он уже пришел к выводу, что любой болван может написать сценарий. То же самое можно сказать и о постановке фильма. Снова бедняжка Андреа помогла, даже не подозревая об этом. Но совесть Лэрри не шелохнулась.

Он представлял, что мир делится на два лагеря: дающих и берущих. Андреа определенно была из дающих, что, в ее случае, означало и теряющих.

Когда на коже выступил пот и бешено забилось сердце, Лэрри выкинул из головы все мысли об Ямато и Марион Стар. Его тело неотвязно напоминало ему только о Кэроул Пейдж. Сейчас он мог думать только о сексе. И именно с этой женщиной. Он должен придумать, как добиться ее.

А снаружи в пасмурном, сумеречном свете к бунгало по вновь заснеженной тропинке пробиралась Андреа. Она вошла в дом через свой отдельный вход. Оставив в спальне сумку и сняв пальто, она направилась в гостиную, где в камине бушевало пламя. Прислушавшись, узнала знакомые звуки – Лэрри упражнялся на тренажере. Она тихонько подкралась к открытой двери и, не замеченная, стала за ним наблюдать.

Андреа не впервые видела его тело. Они много раз работали на пляже в Малибу. Пока она сосредоточено стучала на портативной машинке, он плавал и загорал. Теперь она снова вспомнила о том, как глупо была влюблена в него, как ослеплена желанием.

Андреа вспомнила то волшебное лето одиннадцать лет назад, когда они с Лэрри находились неподалеку от Нью-Мехико, где шли съемки по их последнему сценарию. Режиссер был очень суетлив и взвинчен, и каждый раз в последнюю минуту требовалось вносить в сценарий поправки, так что большую часть времени Андреа проводила в раскаленном трейлере, задыхаясь от жары над пишущей машинкой. Все это было бы нестерпимо, если бы не ассистент режиссера, молодой человек с преждевременно редеющими спереди волосами, в очках с толстыми стеклами и неистощимым чувством юмора. Этакий ответ из Санта-Фе Вуди Аллену. Звали его Чад Маккормик.

Лэрри крутил тогда с одной из статисток, старлеткой, которая еле-еле могла произнести три строчки текста: эта парочка все время проводила, устраивая пикники в Чака-Каньоне, Альбукерке и даже добирались до Юмы. Они покупали индейские гончарные изделия, объедались чили и такос и занимались любовью, в то время как Андреа пыхтела, внося изменения в сценарий. Она уже собралась было бросить эту работу и уволиться, как однажды Чад Маккормик постучал в ее дверь.

Чад не был человеком Голливуда, он даже не принадлежал к «индустрии», и это произвело на Андреа впечатление. Быть ассистентом режиссера в наводненном акулами городе означало одно – присоединение к акулам. Но Чад был джентльмен, с мягкой манерой разговора, внимательный и, что поражало больше всего, честный. После их первой «Маргариты»[19]19
  «Маргарита» – крепкий коктейль из мексиканской кактусовой водки, лимонного сока и апельсинового ликера.


[Закрыть] в местном баре они провели много ночей под юго-западной луной, болтая обо всем, что только приходило им в голову. Когда Чад первый раз поцеловал ее, Андреа был тридцать один год, и ей показалось, что вся пустыня содрогнулась словно от грохота взмывающей космической ракеты.

И тогда же, впервые за шесть лет, она могла задаться вопросом: так кто же он, Лэрри?

Однажды ночью, после долгих поцелуев, Чад сказал, что любит ее и хочет на ней жениться.

Когда съемки закончились, Андреа и Чад вернулись в Лос-Анджелес через Гранд-Каньон, где они провели в Явапаи-Лодж пять ночей, занимаясь любовью под индейскими покрывалами. Андреа не созналась Чаду, что отдала ему свою девственность. Она вспомнила, как они возвращались домой, как сладко кружилась у нее голова, когда она предавалась разным девичьим забавам: размышляла, как будет звучать ее новое имя – Андреа Маккормик и как они назовут своих детей. Но все ее мечты были разбиты, когда она явилась к мрачному, неразговорчивому Лэрри, который дулся целую неделю, пока не сказал ей, в чем дело.

– Ты разрушила нашу команду, – заявил он.

И хотя Андреа заверяла, что по-прежнему будет работать с ним вместе и после того, как они с Чадом поженятся, раздражение Лэрри не прошло, и, наконец, она поняла невысказанный ультиматум: «Если выйдешь замуж – мы расстаемся».

К несчастью, ее привязанность к Лэрри оказалась сильнее тяги к Чаду. В конце концов, она рассталась с ним, а Лэрри был восстановлен в правах и вернулся к своему веселому эгоцентризму.

Но ему недолго осталось веселиться, подумала Андреа, отвернувшись от этого микеланджеловского Давида на тренажере. Хватит. Особенно после того, как он поступил с ней восемь месяцев назад…

Это произошло в тот вечер, когда вручались награды Академии. Лэрри был представлен на «Оскара» за лучший оригинальный сценарий. Они были настроены на жесткую конкуренцию, но полагали, что все же имеют хорошие шансы на победу. За их семнадцать совместных лет Андреа, ослепленная своим поклонением Лэрри, отказалась от своего авторства. В титрах всех фильмов значилось только его имя, разумеется, и в номинации на «Оскара» стояло лишь одно: Лэрри Вольф. Но Андреа не переживала: его победа была и ее победой. Кроме того, он сказал, что намерен объявить всему миру в своей речи после вручения «Оскара», что никогда не заслужил бы этой награды без Андреа Бахман. Она мечтала, что он может даже пригласить ее присоединиться к нему на сцене. Правда, получая «Оскара», никто никогда еще так не поступал, а вот он поступит, размечталась она, сидя с ним рядом в «Шрайн-Аудитореум» сразу за Кевином Костнером и Джереми Айронс. Андреа даже протянула к Лэрри руку и сжала его ладонь. Их семнадцатилетний путь привел их сюда. Если только они победят… Если только победят… И Лэрри победил. Было объявлено его имя, и аудитория аплодировала, и когда он шел к сцене принимать «Оскара», звучала мелодия из фильма. И никто не хлопал громче Андреа, на ее глазах даже навернулись слезы. А затем он произнес речь.

И поблагодарил всех на свете. Кроме нее.

Андреа сидела ошеломленная. Лэрри поблагодарил даже своего парикмахера – и аудитория благодушно посмеялась над этим. Потом он высоко поднял статуэтку и триумфально покинул сцену рядом с роскошно сложенной молодой звездой, которая вручала ему награду.

А Андреа сидела в зале…

Он не упомянул ее.

Он даже не упомянул ее.

Это был момент внезапного прозрения. Это был момент, когда она поняла, что больше не влюблена в Лэрри Вольфа. И что не любит его уже довольно давно.

И тогда же она начала обдумывать план отмщения.

Крупного отмщения.