Текст книги "Я знаю о любви (Зеленоглазка)"

Автор книги: Кэтрин Гаскин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц)

Глава шестая

I

Я не спала в ту ночь. Было тепло; мы лежали в палатке с открытым пологом, и легкий ветерок касался моего лица. Я могла видеть небольшой кусочек неба. Такие знакомые звезды, они стали близкими мне, эти южные звезды. Я не слишком задумывалась о беде, которая могла прийти к нам с баррикад Стокейда, а думала об Адаме и пистолетах в маленькой коробке, которая стояла рядом с койкой. Я думала о Розе, спящей так спокойно.

Мне хотелось радоваться тому, что она и Адам любят друг друга, что Роза могла любить так, что возвысилась над собой. Я любила Розу и должна была радоваться ее счастью. Надо было смотреть правде в лицо.

Совсем перед рассветом я встала, повесила жестяной походный котелок с водой над огнем, чтобы заварить чай для всех; взяла немного холодного бекона, пресных лепешек, чтобы отнести мужчинам, которые в четыре часа утра должны были вернуться с Коном после дежурства.

Прежде чем покинуть лагерь, я вернулась в палатку и тихо взяла один из пистолетов и положила его в корзину. Я не понимала, зачем делаю это, но знала, что Адам был бы доволен мной. Они все еще спали, когда я уходила. У открытых ворот Стокейда часовой окликнул меня.

– Стой, кто идет?

– Прекрасно знаешь, кто это, – ответила я Джиму с оттенком раздражения. – Ты знаешь, что это я заваривала чай полчаса назад в десяти ярдах от тебя.

– Такой у меня приказ, Эмми, – сказал он. – Нам полагается говорить это, хотя Бог знает, как я напрягал глаза, но в кромешной мгле ничего не видел. Что бы я делал, если бы кто-нибудь подошел ко мне?

Я кивнула головой и пошла дальше. У одного лагерного костра проснулись мужчины, чтобы идти в караул. Они благодарили меня приглушенными голосами за заботу и нетерпеливо протягивали свои кружки за чаем.

– Вам не следовало быть здесь, на Эрике, вообще, мисс Эмми, – сказал один из них. – Когда подкрепление, которое они прислали из Мельбурна, придет, оставаться здесь будет опасно.

– Это так, – согласился один из них, говоря это для меня. – Я слышал, как Дэн Мэгьюри говорил прошлой ночью, что он будет во главе женского движения. Бен Сэмпсон, вероятно, даст вам жилье…

– Я ничего не знаю об этом, – сказала я. – Мы и так в безопасности на Эрике. Я не могу себе представить, что Кэйт Мэгьюри сможет уйти отсюда, когда ее мужчины все еще здесь.

– Она такой человек, Эмми. – Это сказал Роури Митчелл. – Мы достали карабины и можем теперь сражаться не хуже тех, из отряда, который находится там, внизу. Ты видела карабин, который я взял у Тома Лэнгли? Магазинная винтовка… самая лучшая, которую я когда-либо видел. – Он с гордостью потрогал винтовку за спиной.

– Том Лэнгли? Он здесь?

– Был здесь до полуночи. Занял место на баррикадах. Он какой-то странный. Ведь Том Лэнгли должен быть по другую сторону баррикад. Тебя что-нибудь угнетает здесь, Эмми?

Среди них я была, как дома; никому не причинила ни огорчений, ни тревог, не то, что Роза. Для них я была просто Эмми, спокойная, надежная, верная, раздающая лепешки, бекон и чай, выслушивающая ночные сплетни в Стокейде и ожидающая наступления рассвета и Кона, когда он вернется в лагерь с дежурства. Я должна была восхищаться их карабинами и их доблестью.

Небо на востоке посветлело. Разговор продолжался, поэтому мы не слышали сигналов предупреждения с баррикад. Рядом прозвучал одиночный выстрел, и сразу раздался целенаправленный залп. Это, как раскаты грома, оглушило нас.

– Наступление!

Я осталась одна у костра. А они все побежали к баррикадам, хватая на бегу свое оружие и будя спящих людей вокруг. Заспанные люди выбегали в замешательстве из палаток, на лицах был страх. Вглядываясь в сторону баррикад, можно было различить нападающих. Оттуда раздавались отдельные выстрелы.

В Стокейде было несколько семей, и пронзительные крики перепуганных женщин и детей привели меня в чувство. Я достала из корзины пистолет, завернутый в тряпку. Сейчас не было времени для страха: я участвовала в этой борьбе.

Я не заметила, как появились первые языки пламени в Стокейде, а палатка семьи Фоли была уже в огне. Рядом стояла Сара Фоли, босая, ее волосы упали на плечи, как будто она только что вскочила с постели. Четверо детей жались к ней, самый маленький ползал у ее ног и ревел, его лицо раскраснелось от плача. Одна из девочек держала в руке тлеющую тряпичную куклу. Я быстро подошла к ним.

– Мэтт? – спросила я. – Где Мэтт?

Сара посмотрела на меня, но не могла вымолвить от страха ни слова и только покачала головой.

– Папа ушел, – сказала старшая девочка. – Он ушел с другими туда – и оставил нас. – Она начала плакать, протягивая мне куклу.

– Мы должны уйти отсюда по главной дороге. Там для нас будет безопаснее… они не пойдут так далеко.

Пуля ударилась о землю у ног Сары Фоли. Она вскрикнула и начала, наконец, осознавать происходящее.

– Пойдем отсюда. Мы не можем здесь ничего сделать до тех пор, пока все не закончится. – Я подняла ребенка и отдала Саре. – Вот… возьми маленького Мэтта… и Мэри. – Это был второй маленький ребенок, девочка которая все это время держалась за ночную рубашку своей мамы. Я подтолкнула Сару к открытым воротам Стокейда, где рядом проходила главная дорога. Еще одна пуля засвистела и ударилась о коробку с вещами.

– Мои вещи… помоги собрать мои вещи, Эмми, – забормотала Сара.

Я замахнулась на нее пистолетом, совсем забыв про него.

– Ради Бога, идем! – Я стукнула ее по плечу, чтобы снова вернуть к реальности, и она, спотыкаясь, пошла к дороге.

Другой мальчик Сары Фоли заревел и начал бить свою сестру, требуя мяч, который она спасла от огня. Я слегка ударила его по щеке. От неожиданности он перестал реветь.

– Сейчас же замолчите и идите дальше – вы оба! Ну-ка, возьми крепко за руку своего брата.

В то время я не сознавала, какое впечатление производил револьвер. Они послушались меня беспрекословно. Я схватила за руку девочку и побежала. Она потащила за собой брата.

Через несколько минут мы уже были у мусорной свалки, чтобы спрятаться там. Другие женщины припали к земле рядом со мной – те, кто не успел уйти, когда послышались выстрелы, кто, как Сара Фоли, не мог поверить в мир насилия, который внезапно обрушился на них. Мы ничего не могли сделать, чтобы остановить это или чем-то помочь своим мужчинам. Мы могли только отступать и потом возвращаться к раненым и мертвым.

Внизу, в центре Стокейда, войска прорвали баррикады. Все говорили друг другу:

– Колют штыками!

Сопротивление в Стокейде, казалось, прекратилось.

Многие люди из палаток, окружающих Стокейд, бросились сюда. Я искала семью Мэгьюри среди них. Я спросила одну женщину:

– Миссис Симмонс, не видели вы семью Мэгьюри? – Кого-нибудь из них?

– Кэйт Мэгьюри отступает в Флегхертиз. Других я не видела.

– Адам Лэнгли? Вы видели его? – Я не могла не спросить о нем.

Она покачала головой.

– В Стокейде, вероятно, с Дэном.

Я повернулась и побежала назад в Стокейд. Сражение там было уже закончено. Не осталось никого, кто мог оказать сопротивление. Те, кто мог спастись, убежали, раненые лежали там, где упали. В Стокейде еще оставались женщины и дети, не понимающие, что именно случилось и куда им следует идти. И там были те, кто, как и я, пришли разыскивать своих мужчин в лабиринте разрытых траншей, горящих палаток и перевернутых повозок. Я нигде не видела Адама. Один из солдат сорвал флаг старателей, Южный Крест. Это было похоже на безумие. Я увидела флаг у них под ногами. Это был конец Стокейда. Конные войска сейчас передвигались совершенно беспрепятственно.

Настоящий ужас начался, когда они стали колоть штыками шахтеров, которые лежали на земле. В каком-то бешенстве солдаты беспорядочно наносили удары по убитым и раненым. Я выронила пистолет, и это привело меня в чувство, я оглянулась по сторонам с твердой решимостью действовать, но тут услышала стон.

Его рубашка была пропитана кровью. Он выглядел беспомощно. Я встала перед ним на колени, и липкая кровь сразу попала на меня – на мою ночную рубашку и на руки.

– Адам!

Он был без сознания. Я напрягла все силы, чтобы перевернуть его, но это привело к тому, что кровотечение из раны усилилось. Однако вид его крови вернул в мое собственное тело ощущение жизни. Я и не знала силы своей любви к нему. Боль вернула ему на мгновение сознание. Он приоткрыл глаза.

– Это я, Адам. Это Эмми! Тебе сейчас будет лучше. Я приведу кого-нибудь, кто поможет.

В отчаянии я посмотрела вокруг, надеясь найти помощь, которую пообещала ему.

Я почувствовала, что кто-то стоит за моей спиной. Это был солдат, он взял меня за плечо и пытался поднять меня.

– Уходи отсюда, это противозаконно – помогать мятежнику.

– Оставьте его в живых! Не трогайте его!

Я вырвалась из крепких рук и в отчаянии нашарила среди плит пистолет. Я нашла его и прикрыла шалью. Солдат нагнулся надо мной; я поняла, какая опасность нависла над Адамом, почувствовала запах пороха от его кителя, но самое страшное – у него был штык. Он тянул меня, пытаясь оттащить от Адама. Я взвела курок пистолета и выстрелила в этого солдата. Он был так близко, что порох обжег нас обоих.

Второй раз в жизни я наблюдала, как человек умирает от моего выстрела. Он медленно падал, как Уилл Гриббон. Я бросила пистолет и схватила его за плечи, оттолкнув в сторону, чтобы он не упал на нас с Адамом. Думаю, что в тот момент солдат уже умер. Когда он падал, его штык вонзился в мое предплечье и дошел до самой кости.

С трудом я подтащила два щита, пытаясь сделать из них укрытие для Адама. Но ничего не получалось. Первый безумный удар военных был закончен. Они двигались сейчас более осторожно, подбирая пленных. Другого выхода не было, и я накрыла Адама своим телом. Мое лицо было на уровне его груди. Ночная рубашка закрыла его ноги, и я накинула шаль ему на лицо. Ночная рубашка была пропитана кровью, и я молилась о том, чтобы военные приняли меня за мертвую.

Мы лежали вместе в холодной темноте, превозмогая боль. Он был мой тогда, даже если бы мы умерли, он был мой в те мгновения. Я заплатила за него тем выстрелом. Конечно, не так я мечтала быть с Адамом… Я никогда не буду полностью уверена, что солдат хотел убить его. Я никогда не признаюсь себе, что убила солдата случайно. Ничто не имело для меня значения, кроме Адама. Эта мысль преследовала меня, я не хотела об этом думать одна, я хотела, чтобы Адам помог мне. Прижимаясь к нему, как возлюбленная, я защищала его до тех пор, пока не наступила темнота, и я забылась.

Глава седьмая

I

Вечный покой подари ему, Боже, и позволь нескончаемым лучам света дойти до него… Он не будет бояться злого рока…

С этими словами я проснулась после того, как они нашли меня и Адама в Стокейде и принесли в лагерь Мэгьюри. Это единственное, что я отчетливо запомнила. Полог палатки был открыт, и я слышала все слова ясно, но не понимала их значения. Мое предплечье было забинтовано и сильно болело. Ко мне подошла Роза, дала воды и вытерла пот со лба. Она была очень внимательна и добра, ни капли раздражения.

– Что случилось? – спросила я. – Адам?..

– Он жив. С ним все в порядке.

– Тогда что?.. Я что-то слышала.

– Син… Син был убит на баррикадах. Пуля попала ему в горло. Еще тридцать три человека убито. Они все будут захоронены перед заходом солнца.

В тот день на Эрике был слышен только стук молотков. В каждом лагере гробы делал свой плотник. Гробы были неровные, шероховатые, между щелями в гробах виднелись белые простыни, в которые были завернуты покойники.

Жуткая тишина опустилась на Эрику и Бейкери Хилл к вечеру. Все закончилось. Казалось, что жизнь остановилась у этой братской могилы.

Они оставили меня одну, когда похоронная процессия двинулась из Эрики, одну, не считая Адама в палатке рядом. К нему, как сказала Кэйт, изредка возвращалось сознание. Пуля еще была в его плече; и у врача не было времени, чтобы оказать ему помощь, так как на Эрике было много людей с более серьезными ранениями. Одиночество давило на меня сейчас, и я дала волю слезам. Я думала о Сине, но не могла представить его среди погибших, похороненных там внизу, на кладбище. В то утро приходил священник. Я помню его слова: «Пусть сейчас добрые ангелы встретят ваши души; пусть мученики торжественно проводят вас… и вы попадете в рай…»

Я шептала эти слова себе, чтобы облегчить одиночество. «Добрые ангелы встретят…» Эти слова выражали скорбь всего мира, но для погибших это уже не имело значения.

Меня тяжелым грузом давила мысль об убитом мною солдате. Я не могла освободиться от нее, не знала, как вынести тяжесть одиночества.

– Адам… Адам, ты спишь? Ты меня слышишь?

Я ждала ответа очень долго. Но, наконец, он ответил. Его голос был слабым, неуверенным, как будто он удивился, не почудилось ли ему.

– Эмми?..

Это было все, что он сказал, но я успокоилась.

II

Со временем я узнала, что случилось с Розой во время стрельбы в Стокейде. Кэйт рассказала мне об этом потихоньку.

– Том Лэнгли вывел ее оттуда. Она прибежала туда искать Кона. Мы не говорили об этом с Розой. Она, казалось, обвиняла Лэнгли в том, что он увел ее оттуда. Она была убеждена, что могла спасти Сина, если бы ей позволили остаться.

Еще мы слышали ужасную историю о том, что Кевин О'Нейл обвинил Тома в трусости, когда Том пытался увести Розу из Стокейда. Кевин потребовал карабин у Тома, а тремя минутами позже был убит выстрелом в грудь. Карабин Тома оказался среди оружия, захваченного в тот день военными. Эта новость попала в мельбурнские газеты, в них написали, что Том Лэнгли был замешан в восстании Стокейда на Эрике.

После смерти Сина все это уже не имело значения. Я даже не ожидала, что они так замкнутся в своем горе, которое становилось с каждым днем лишь сильнее. Однажды Кэйт заговорила об этом.

– Что-то меняется, когда ты теряешь своего первого ребенка на чужой земле, – сказала она. – Она не чужая больше, потому что ты положила частичку себя в эту землю.

Так смерть Сина сделала их частью этой страны, они владели ею и имели права на нее.

III

Дэну было разрешено заплатить штраф, и Пэта освободили из участка. Это было странно, так как причина его ареста была незначительной; быть арестованным за вольнодумство, когда Син умер за это. Пэт вернулся к нам быстро, но что-то изменилось в нем. От него не слышно было упреков, возмущения, которых мы ожидали. Он обнял мать и на мгновение положил руку ей на голову. Роза бросилась к нему, обняла брата и зарыдала.

– Я пыталась забрать его, ты понимаешь, Пэт! Я пыталась найти его, но Том пришел и увел меня оттуда! Я бы забрала его оттуда вместо тебя, Пэт! Я пыталась сделать это!

– Роза, ты сделала все возможное.

Она успокоилась, и Том отошел к палатке. Между ними были только дружеские взаимоотношения, но не более. Пэт принадлежал себе, какое бы горе он ни чувствовал, оно было скрыто внутри него. Он сказал отцу:

– Ну, я вернулся работать. У нас одного мужчину убили, я буду работать за двоих. – Он выпил кружку чая и пошел вниз к шахте.

В тот вечер, когда они обедали, а Адам и я еще лежали, вернулся Ларри.

– Я слышал. Я получил известие о Сине прошлой ночью, – сказал Ларри.

Была тишина вокруг костра, затем послышался низкий голос Пэта.

– Ну, ты вернулся, Ларри, когда уже слишком поздно.

– Я пришел как только смог. Я ехал до рассвета…

– Но ты ушел отсюда… Ты ушел, когда знал, что здесь могла случиться беда.

– Я не предполагал, что это может случиться так быстро. Я думал, что вернусь раньше, чем что-либо произойдет. И ты был здесь…

– Нет, меня здесь не было. Я позволил им посадить меня в участок потому, что мне хотелось показать мое отношение к ним. Итак, между нами говоря, мы оба бросили Сина. Если хоть один из нас был бы здесь, он бы не погиб. Мы бросили его оба. Я оставил его из-за ненужного клочка бумаги. Ты – из-за денег. Помни это, Ларри, – из-за денег. Мы оба виноваты, но мои руки чище твоих.

После этого они больше не говорили. Я слышала, как плакала Кэйт.

IV

Дни были длинными, однообразными и мучительными для Адама. Я знала, что он страдал; это было видно по его лицу, долгому молчанию, прерывистой речи в разговоре со мной, когда мы оба находились в вынужденном бездействии. Пулю была удалили из его плеча, и рана начала заживать. Я чувствовала себя немного лучше, но рана от штыка начала гноиться, и это причиняло боль. Врач сказал, что останется шрам; когда рана, наконец, начала заживать, я увидела, как новая молодая кожа морщится.

Адама это тоже беспокоило. Как только он смог встать с постели, то сразу стал отлучаться из лагеря на большую часть дня. Но всегда присутствовал, когда Кэйт промывала и забинтовывала мне рану. Мне не нравилось, что он смотрит на это, но я ничего не могла поделать.

Мы проводили много времени вдвоем, но на самом деле мы не были вместе. Я избегала Адама, ставила преграду между нами, придумывая себе какие-нибудь занятия, что приводило его в замешательство.

Моя рука была на перевязи, и я не могла готовить или шить, но я собирала вокруг себя детей Эрики, свободных от промывки на лотках золотоносного песка, и давала им уроки. Адам пытался присоединиться к нам, предлагал свою помощь, но я отвергала ее почти грубо.

И когда я удерживала его на почтительном расстоянии, Роза всегда была рядом, готовая заполнить свободные часы разговорами, послушать, о чем он говорит, отвлечь его внимание. Она была очень сдержанной, но в то же время доброй и обаятельной. Она открыто не показывала своего истинного желания, только женщина могла увидеть это. И я видела.

Я не хотела, чтобы Адам смотрел на меня. Я не хотела сейчас, чтобы мне напомнили то, что я сделала тогда утром в Стокейде. Нелегко признаться миру, что ты можешь отдать свою жизнь за мужчину, который не был ни твоим любовником, ни твоим мужем. Так что сейчас я была холодна с ним и сдержанна, пытаясь доказать, что это был просто обычный поступок, который совершила бы любая женщина.

Но это было не так, и Адам знал об этом. Он знал, как я боялась пистолета; знал, что только какая-то неимоверная сила могла заставить меня стрелять, чтобы убить человека. Это были факты, которые я не могла отрицать, несмотря на все мои усилия. Я была холодна с ним и в то же время смущалась, и это не сулило ничего хорошего. Ларри уехал обратно в Мельбурн, но подавленного состояния Пэта это не улучшило. Все мы горевали, но Пэтом владела тяжелая и гнетущая мысль, которая не давала ему покоя. Он работал за двоих, и в него вселилась какая-то необычная сила, выносливость ожесточенного человека. Он был неразговорчив, пил больше, но по нему этого не было видно. Отсутствовал каждый вечер и появлялся в лагере уже после того, как Кэйт собирала всю семью на вечернюю молитву. Но вставал первым каждое утро и подкладывал дрова в костер, и был готов идти в шахту раньше, чем Дэн заканчивал свой завтрак.

Мы стали бояться его молчания, было уж лучше бы услышать снова его бунтарские речи. Пэт никогда не говорил о Стокейде на Эрике и больше не общался с мужчинами, которые там сражались. Он завел себе друзей в кабачках вдоль Мэйн-роуд, играл в азартные игры и выигрывал, поэтому у него всегда было достаточно денег на выпивку.

Кэйт очень тревожилась за Пэта. Она была терпеливой, хотя и журила его. Нам она сказала:

– Уверена, Бог поможет Пэту, ведь он думает, что ему одному следовало бы умереть.

Глава восьмая

I

В конце концов, Адам нашел способ, высказаться. Ларри должен был вернуться из Мельбурна, и надо было готовить для него списки товаров.

Когда Адам попросил меня пойти с ним в магазин, я сказала, что не могу писать.

– Я начинаю думать, что ты чувствуешь неприязнь ко мне, Эмми, ты избегаешь меня. Может быть, я чем-то обидел тебя?

– Что ты мог сделать, что могло бы обидеть меня?

– Ну, тогда – бери свою шляпу и идем.

Мы шли вниз по Мэйн-роуд в напряженном молчании. На все его вопросы я отвечала односложно, меня это раздражало, я была недовольна тем, что не могла ни о чем с ним поболтать. Бен Сэмпсон встретил нас насмешливой улыбкой.

– Ну и ну, да это никак пара мятежников!

– О, тише, – сказала я. – А что, если люди услышат тебя и придут арестовать Адама?

– Чепуха! – ответил Бен. – Им хочется избавиться от пленных, которые у них уже есть. Каждая газета в поселке по горло сыта делами Стокейда. Им хочется забыть про то, что произошло. Я говорю… когда эти люди предстанут перед судом, не найдется такого суда присяжных в целой стране, который признал бы их виновность. Так что перестань тревожиться, маленькая Эмма. Адам не был лидером этого движения, поэтому они не тронут его.

Он подмигнул Адаму, но заметил, что я увидела это.

– Ты не думай ничего такого, я понимаю, что у нас есть мисс Эмма, которая так переживает за всех, что может броситься в Стокейд за мной так же, как и за тобой. – Он увидел, что я смутилась, и прекратил этот разговор.

– Какие у тебя планы, Адам? Ты не собираешься, наверное, приходить сюда еще раз, ведь судно Лэнгли уже готово?

– Я должен быть уверен, что Джон Лэнгли все еще намеревается отдать мне «Энтерпрайз». Лэнгли всегда на стороне закона и порядка, особенно когда дело касается его собственности.

Мы провели час с Беном.

– Мне не хватает твоих быстрых рук, мисс Эмма, – сказал он на прощание.

Он был добр ко мне и не дразнил, как обычно. Чтобы доставить ему удовольствие, я смеялась над всеми его шутками. И даже не отказалась от пестрого хлопчатобумажного шарфа, который он мне дал, чтобы подвязать руку.

Бен все время молчал, но его присутствие помогало мне и Адаму. Наступал вечер, близилось время ужина. Одни делали покупки на Мэйн-роуд, другие просто бродили в поисках компании. В магазинах было оживленно. В этот душный вечер мысль о бараньих отбивных и лепешках в лагере Мэгьюри казалась малоприятной.

– Пойдем к Хиту, – вдруг предложил Адам.

К Хиту обычно ходили те, у кого водились деньги на всякие дорогие удовольствия. Или любители помечтать о том, что можно будет купить, когда с неба неожиданно свалится богатство. Адам не ходил туда никогда. Он не интересовался вещами только ради обладания ими. Но сейчас уверенно вел меня в магазин. Я была рада, что он нарушил молчание, но отказалась от предложенной им руки.

Я осмотрела витрину профессиональным взглядом. Из всех товаров, попадавших в Балларат, у Хита были лучшие. Люди приходили сюда просто посмотреть, полюбоваться. Карл Хит шел впереди своего времени: он никогда и никому не навязывал свои товары, так как знал, что за ними обязательно вернутся. Мне был знаком этот прием. Элихью Пирсон проделывал то же самое в Лондоне.

– У него хороший выбор, – сказала я Адаму. – Он уверен в себе. Смотри, Хит не опускается до сковородок, дешевых ситцев и половых щеток. Здесь те вещи, которые должны быть у всех нас, но мы предпочитаем не думать об этом. Люди приходят сюда, чтобы истратить деньги, при этом получив удовольствие, или идут к Хиту, чтобы приметить покупку на будущее. Это как прийти в магазин за мечтой… Посмотри, вон то шелковое платье – мечта, ну, или часть мечты. Только богатая леди может позволить себе купить такое.

Я подошла к манекену поближе. Это был мягкий сверкающий голубой шелк, с отделкой из кружева. Тонкая и совершенно непрактичная вещь, которую трудно было и представить на наших грязных улицах. Я с благоговением прикоснулась к нему.

– Это очень хороший шелк. Я знаю, я имела дело с таким в магазине Элихью.

– Красивое платье, – повернулся ко мне Адам. – Оно будет здорово смотреться на тебе, Эмми.

Я пожала плечами.

– Я же говорю, это мечта. Оно не для того, чтобы его носили. Оно для того, чтобы его хотели. И вообще, оно мне велико.

– Ты бы смогла подогнать его на себя?

– Конечно, но я не так глупа, чтобы купить такое. Да и кто же может быть настолько глуп?

– А ты сумеешь сделать из него свадебное платье, Эмми? Я хочу купить его тебе.

– Оно стоит целое состояние и… – Я уставилась на Адама. – Ты сказал – свадебное платье? Кто… чья свадьба?

Его лицо было невозмутимо и сосредоточенно. Говорил он спокойно. В прищуренных от солнца глазах на загорелом лице ничего нельзя было прочитать, но я знала, что Адам всегда говорит только правду.

– Как ты считаешь, о чьей свадьбе я могу говорить? Разумеется, о твоей, твоей собственной.

– Означает ли это, что ты просишь меня выйти за тебя замуж?

– Интересно, а что еще это может значить? Ты сама должна была бы догадаться, что я хочу на тебе жениться.

– Нет! – Я помотала головой. – Мне казалось, что это Роза?

Его лицо было очень близко от моего. Оно не дрогнуло, когда я произнесла ее имя, и он не отвел взгляда. Но когда любишь мужчину так же сильно, как я любила Адама, не упускаешь ничего. А еще бывает очень страшно смотреть на руки и увидеть их сжатыми в кулаки.

– Эмми, это ты, я именно тебя прошу выйти за меня замуж. Разве можно сказать это яснее? Или как-то иначе?

Но я хотела, чтобы он повторял это еще и еще, сотни раз. Я хотела слышать эти слова не в магазине Карла Хита, а наедине с ним, в его объятиях, прижавшись губами к его губам. Мечтала испытывать все то восхитительное, что происходит между любовниками. Но была всего этого лишена.

Я смотрела на Адама и видела все то, что так любила. Я знала его доброту и честность. Он был простым человеком, Адам Лэнгли, прямым и безыскусным. Он не умел вести умные разговоры, не владел искусством обольщения. Хотя взгляды женщин часто обращались на него. Я знала его очень хорошо, потому что любила. Но я не сумела пробудить его страсть.

Мои долгие размышления, казалось, причинили ему боль. Он вздохнул:

– Эмми, я не могу многого предложить тебе. Если Джон Лэнгли не отдаст мне «Энтерпрайз», я снова буду искать работу. У меня нет дома, нет и денег. Весь мой капитал – зарплата за прошлый месяц. А если я получу «Энтерпрайз», то большую часть времени буду в море, и ты останешься одна.

Быть женой моряка – значит жить одинокой жизнью, Эмми. Не все женщины это могут.

– Не все женщины… – Я медленно повторила его слова, – но я не какая-то особенная женщина, Адам, я просто Эмма Браун.

– Ты особенная. Ты умная и мудрая, и понимающая. – Он замялся. – Я не знаю, как об этом говорить, Эмми.

Он казался робким, этот огромный человек. Мне он таким не нравился. Это поневоле напоминало, что я спасла ему жизнь и он пытается расплатиться со мной за это. Такая честность опустошает душу, приносит только боль. Лучше уж притворство. Но мы с Адамом не умели притворяться.

Я глубоко вздохнула.

– Да, да, конечно, я выйду за тебя замуж. И чем скорее, тем лучше.

Ну вот, все было решено, теперь я должна была проникнуть в сердце Адама, суметь привязать его к себе так крепко, чтобы мысли о Розе были навсегда забыты. Он просил меня стать его женой, потому что считал себя передо мной в долгу. И он сделает меня своей женой. Но все дело в том, что у меня тоже есть желания, юля, сердце. Я буду бороться за него. И в конце концов, он получит такое доказательство моей любви, что никогда не пожалеет о сегодняшнем дне.

Я пожала ему руку. Мне хотелось передать ему часть своей уверенности, силы и любви.

– Да, чем скорее, тем лучше. – Он тоже дотронулся до моей руки.

– Я буду тебе хорошей женой, Адам.

– Я знаю. – Он впервые улыбнулся.

Мы чувствовали себя неловко. Как будто заключили сделку.

Улыбнувшись, я показала на платье.

– И я начну с того, что нам нет смысла стоять здесь и разглядывать это платье. Жена бедняка не покупает шелковых платьев.

– Бедняк или нет, но мы начнем как полагается. В день свадьбы на тебе будет платье не хуже, чем у других. Шелк – это для невесты…

Я была очень горда всем происходящим. Я чувствовала себя любимой и желанной, пока Карл Хит снимал платье с манекена. Я все время торопила Хита, как будто и платье, и свадьба могли исчезнуть, если мы не поспешим. Это было самое красивое платье в Балларате. Я подумала, что длинные рукава скроют бинты, а потом и шрамы. Карл Хит предложил нам еще элегантную темно-голубую шляпку, которая очень подходила к платью, и мы купили ее. К сожалению, не нашлось голубых туфель.

Хит знал меня еще по магазину Бена Сэмпсона. Пока я примеряла белые туфли, он с любопытством посматривал то на Адама, то на меня.

– Если вы не очень торопитесь, мисс Эмма, я могу заказать в Мельбурне голубые туфли именно вашего размера, – сказал он.

– Мы спешим, – ответил Адам, – заворачивайте эти.

Адам заплатил, неловко больной рукой взял пакет, и мы вышли из магазина. Я шла рядом с ним с гордо поднятой головой. Мне очень хотелось встретить кого-нибудь из знакомых и рассказать, что мы решили пожениться. Я чувствовала, что должна как-то утвердиться в своих правах на Адама прежде, чем мы встретимся с Розой.

– Адам, когда мы поженимся?

– Послезавтра. Завтра из Мельбурна приедет Ларри, и мы сможем уехать с ним обратно. Конечно, если ты достаточно хорошо себя чувствуешь для поездки.

– Очень уж быстро, я имею в виду свадьбу.

– Ты сама сказала, – он ухмыльнулся, – чем быстрее, тем лучше. А что, тебе нужно больше времени?

Он знал не хуже меня, что чем скорее мы покинем Балларат и расстанемся с Розой, тем лучше для всех.

– Вечером я поговорю с методистским священником. Ты не будешь возражать против методиста, Эмми?

Мне подошел бы любой священник, который обвенчал бы меня с Адамом. Мое единственное преимущество перед Розой – что я не была католичкой.

Я надеялась, что до того, как мы вернемся в лагерь, Адам скажет, что любит меня. Но он, простой и честный человек, не произнес ни слова. И все равно я не хотела упускать свой шанс.

Все Мэгьюри смотрели на нас, когда мы подошли к лагерю. На минуту мне показалось, что они уже все знают. Все прекратили работу. Кэйт заканчивала готовить еду. Она так и застыла с деревянной ложкой в руках. Дэн и Пэт умывались, с их лиц стекала мыльная пена. Кон побежал нам навстречу, немедленно поинтересовавшись содержимым пакета. Роза стояла и смотрела на нас, как будто уже давно ждала нашего возвращения. Ее напряжение передалось остальным.

Не глядя на Розу, Адам заговорил. То, что он сказал, было очень просто.

– Эмми согласилась выйти за меня замуж. Мы поженимся через пару дней. И она уедет со мной в Мельбурн.

Мне не хотелось видеть Розу. Я смотрела на Дэна, который медленно протянул руку за полотенцем. Казалось, он размышлял, что бы сказать. И именно он первый заговорил.

– Вот здорово – свадьба! Именно это и нужно семье. Ты слышала, Кэйти? Свадьба! И это наши Эмми и Адам. Что может быть лучше!

Его голос вывел их из оцепенения. И внезапно все оказались рядом с нами, целуя меня и пожимая руку Адаму. Я услышала голос Кэйти:

– Да благословит тебя Господь, девочка.

Пэт тоже был рядом, так и не смыв мыла с лица. Он поцеловал меня в губы.

– Это хорошо, Эмми.

Кон обнял меня за талию.

– Я не хочу, чтобы ты покидала нас, Эмми. – Адаму он не сказал ничего.