Текст книги "Я знаю о любви (Зеленоглазка)"

Автор книги: Кэтрин Гаскин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

– Пэт, как ты мог? Как ты мог потратить свои деньги на подобное место?

Он помог ей спуститься на землю и привязал коня в тени дерева. Его лицо было невозмутимо, когда он повернулся к нам.

– Ты не понимаешь, Роза. Я встретил Суини, когда он уехал отсюда, чтобы сделать разведку в окрестностях Бендиго. Он сказал, что его здесь больше ничто не держит, потому что если он не заработает немного денег, банк отберет у него землю. Он сказал, что крупные фермеры хотят получить это место – Лэнгли и другие. И я подумал, что на этот раз они не заполучат то, что хотят. Я дал ему денег, чтобы он уплатил процент за кредит. Теперь у него нет долгов, Мэтт получил еще один шанс.

– Еще один шанс для чего? – воскликнула Роза, догоняя его, пока он поднимался на веранду.

Мы осмотрели несколько комнат. Казалось, мебель здесь заменяли пустые бутылки и потрепанные книги.

– Мэтт – большой любитель чтения, – объяснил Пэт, хотя в этом не было нужды. Затем мы увидели самого Мэтта – ссохшегося маленького человечка, похожего на твердый коричневый орех. Он поздоровался, с явным одобрением оглядев нас обеих.

– Пытка, настоящая пытка, – сказал он, кланяясь. – Жена оставила меня – я не могу осуждать ее за это. Я сам себя порой не выношу, но с тех пор здесь ни одна женщина не появлялась.

Роза потянула носом затхлый воздух и сморщилась, не считаясь с чувствами Мэтта.

– Мы привезли корзинку для пикника, – сказала она. – Поедим на свежем воздухе.

Мэтт оказался неуклюжим, много пил и не имел понятия, как надо работать. Но в нем было обаяние. Он рассказал нам истории, в которых сам был мишенью для всяких шуток. Мы очень весело позавтракали под яблоней. Роза прониклась к нему симпатией, я тоже, да и никто бы не устоял. Он был бесхитростный и милый и явно наслаждался нашим обществом. Было бы жестоко не позволять ему радоваться. Он лег на некошенную траву у наших ног, покуривая трубку и мечтательно глядя на крону дерева.

– Вот что значит женщины, – вздохнул он. – Женщину ничто не может заменить, Пэт, мой мальчик…

– Почему ты не женишься, Пэт? – спросила вдруг Роза. – Тебе это пошло бы на пользу. Ларри последние полгода ухаживает за мисс Юнис Джексон. Ее отцу это не нравится – семья Ларри католики, но Юнис надеется его уломать. Она богата, ты знаешь, – унаследует все отцовские денежки, она ведь единственный ребенок в семье.

– К черту Ларри и все его дела! Женщины не для меня. Я буду искать жену, а не приданое. Пусть женятся, если хотят, но мне это ни к чему.

– А что плохого в том, что делает Ларри? Мисс Джексон милая девушка, она любит Ларри. Он может о себе позаботиться и будет ей хорошим мужем.

– Ты не так меня поняла, Роза. Я не говорю, что это не подходит Ларри, это мне не подходит.

Она рассердилась:

– Ты не понимаешь, что для тебя хорошо.

– Не тебе судить, что для меня хорошо, а что нет. Посмотри лучше на себя! Моя жизнь не такова, чтобы делить ее с женщиной. Я должен быть свободным, должен знать, что буду делать завтра, и это все, чего я хочу…

Роза нехотя поднялась.

– Нам пора ехать, Эмми, если мы хотим вернуться до захода солнца.

Затем она посмотрела на раскинувшихся в траве мужчин.

– Мужчины сами не знают, какие они счастливые. А мне надо иметь еще одного ребенка, потом еще одного, до тех пор, пока Джон Лэнгли не успокоится.

Такие вещи женщина говорит только другой женщине, но Роза никогда не придавала значения таким условностям. Всю дорогу к дому она казалась притихшей, была погружена в свои мысли и безропотно скакала позади двуколки.

IV

Роза навещала Пэта каждый день, даже после возвращения Джона Лэнгли. Она не делала из этого секрета – ей нравилось ставить отца своего мужа в неловкое положение.

– Суини давно уже как бельмо у нас на глазу, – ворчал он. – Его методы фермерства – просто позор. Он не желает чинить ограды, и его худшие породы вечно смешиваются с моими.

– Но видите ли, – говорила Роза с невинным выражением на лице, – там Пэт. Я же не Суини навещаю.

Джон Лэнгли не мог помешать ей ездить туда, он мог лишь настаивать, чтобы она брала с собой грума. Роза подкупила грума по имени Джеймс, и он оставался дожидаться ее в городишке Форбес Корнер, а она ехала дальше одна. Я не пыталась положить этому конец; казалось, в ней нарастает опасное напряжение, я чувствовала, что этот маленький бунт скоро найдет выход.

Розе нравилось быть с Пэтом. Половину времени они проводили в спорах, часто довольно бурных, судя по ее рассказам. Но на следующий день она снова ехала туда, а когда возвращалась перед самым ужином, то выглядела спокойной, почти счастливой. Она пела, переодевалась к ужину, весело щебетала мне о том, что Пэт сказал то-то, а она отвечала ему то-то. А я должна была оставаться с Джоном Лэнгли, чтобы сгладить как-то раздражение, в которое его приводили эти визиты. Джон Лэнгли был не в духе и легко выходил из себя, пока она отсутствовала.

У него были для меня новости, когда он вернулся из Мельбурна.

– Я отдал распоряжение: пока «Энтерпрайз» будет в сухом доке, Адам приедет сюда, чтобы разобраться с делами. Мы должны очень многое с ним обсудить. Следующий рейс будет длинным – я посылаю судно в Калькутту с грузом зерна, которое Адам возьмет в Сиднее. Оттуда он пойдет на Сингапур. Там он возьмет смешанный груз для универмага – все, что можно взять за подходящую цену. Дешевле сделать так, чем все время посылать его в Англию…

Много раз в гостиной дома Лэнгли я была свидетельницей того, как он пытается вовлечь в подобную беседу Тома, но эти разговоры умолкали, едва начавшись. Элизабет, склонив голову над вышиванием, только кивала головой. Я думаю, Джон Лэнгли заговорил со мной о делах от отчаяния. Когда спустя два часа он закончил свое выступление, я подумала, что теперь могла бы и сама покупать ему груз.

А к новости относительно Адама он мимоходом добавил, что с ним приедет Том.

– Это было сказано для меня, – заметила мне позже Роза, – предупреждает, что пора опять стать примерной женой, что Чарли Гриней прощен мне и все позабыто.

Адам и Том приехали в Лэнгли Даунс около полудня, когда знойное марево затянуло горизонт. Я была на теневой стороне дома вместе с Джоном Лэнгли, когда до нас донесся голос Розы.

– Это Адам! Адам!

Точно так же она на Эрике имела обыкновение возвещать о его возвращении с Ларри – тот же радостный крик, в котором звучали нотки собственницы. Казалось, она объявляла всему свету, что он прибыл сюда только ради нее одной.

Она стремительно выбежала на самый солнцепек, чтобы приветствовать Адама. Глядя на Розу, трудно было представить, что рядом с Адамом едет ее муж. Руки Розы протянулись к Адаму, но голос Джона Лэнгли остановил ее.

– Добро пожаловать, Адам… Том. Хорошо добрались?

Роза превратилась в статую, застыв с протянутыми руками. Она не слышала, что Джон Лэнгли глубоко вздохнул, прежде чем произнести эти слова, но тон, которым они были сказаны, прозвучал для нее, как команда остановиться. По-моему, до нее впервые действительно дошло, что здесь нам всем может не поздоровиться. Затем Роза пришла в себя, медленно опустила руки и подошла к Тому. Она приподнялась на цыпочки, когда он склонился к ней, не слезая с лошади. Ни одного слова приветствия не было сказано, только вымученная, натянутая улыбка.

Я провела вечер в саду с Энн. Сейчас она пыталась встать на ноги. Ее длинные тяжелые юбки запылились, пока она ползала в траве и дотошно разглядывала цветочные клумбы. Я понесла ее в розовый сад, где была похоронена жена Джона Лэнгли, ее бабушка. На лице девочки были написаны изумление и восторг, когда я склонилась с ней на руках над цветущим кустом и она вдохнула опьяняющий аромат.

– Эмми… Эмм… – Она, смеясь, обхватила руками мою шею. Мое имя было первым, которое она научилась выговаривать.

Играя с ней на веранде, я слышала, как Джон Лэнгли и Адам разговаривали, – их голоса то стихали, то звучали громче. Они говорили о предстоящем рейсе судна. Мне хотелось быть с ними. Энн задремала, и я понесла ее наверх. Я поцеловала ее. Кожа девочки еще хранила аромат цветов, которые она мяла в своих ручках. Она тотчас же заснула, и сон ее был мирным. Энн была славным ребенком. Она была спокойнее и добрее, чем можно было ожидать от ребенка Розы.

Я задержалась в ее комнате. Вечер был тихий, ни малейшего дуновения ветра не ощущалось. Я поняла, почему Джон Лэнгли отдал этому поместью свою первую и самую большую любовь.

Голоса теперь раздавались прямо подо мной. Джон Лэнгли и Адам прогуливались по дорожке, ведущей в розовый сад. Они разговаривали, наклонив головы и сцепив руки за спиной, и были похожи. Раньше я этого не замечала.

Мой взгляд задержался на Адаме, и я сказала себе, что теперь, в этой новой обстановке, вдали от дома в Лэнгли Лэйн, у нас все будет по-другому. Теперь, после этих пустых месяцев, заполненных печалью о неродившемся ребенке, в эти последние несколько недель я почувствовала, как силы вновь возвращаются ко мне. Я увидела это по глазам Пэта и ощущала во время долгих бесед с Джоном Лэнгли.

Мое горе прошло, и я была готова начать жить вновь. Я хотела быть необходимой как женщина, как жена, как мать. Я больше не могла и не желала жить для ребенка другой женщины. Я хотела Адама, хотела своего собственного ребенка и сказала себе, что Адам вновь будет полностью принадлежать только мне. Здесь, в Лэнгли Даунс, он снова будет моим. Я никогда не была так уверена в себе, как сейчас.

Неподвижный вечерний воздух, казалось, взорвался вокруг меня, когда я смотрела на гуляющего Адама. Моя любовь разрасталась во мне.

– Я люблю тебя, Адам, – произнесла я вслух. Внезапная радость нахлынула на меня и была столь велика, что я убедила себя, что она передастся ему и он взглянет наверх. Но он этого не сделал.

V

В эту ночь, лежа в постели в ожидании, когда Адам закончит свои дела с Джоном Лэнгли, я услышала голоса. Роза и Том ссорились, голоса звучали так явственно, что их нельзя было не слышать.

– …Почему ты не можешь быть, как другие женщины?

– Другие женщины? Какое мне до них дело?

– Никакого, я полагаю. В том-то вся беда. Другие женщины счастливы тем, что имеют… ребенка, семью. Почему ты не такая? Почему ты всегда должна куда-то мчаться, как сейчас? Мчаться и бросать все? Все эти посещения Пэта в доме Мэтта Суини… Это похоже на уловки, к которым ты прибегала в Мельбурне, чтобы встречаться с этой свиньей Чарли Гринеем.

– О, Боже, неужели ты не можешь понять, Том? Я не могу сидеть весь день, читая книги или вышивая. Я не так устроена. Я…

– Слишком хорошо я знаю, как ты устроена! – Он с громким стуком задвинул ящик бюро.

– Тебе нужны только мужчины, Роза! Только это тебя интересует. Всегда мужчины… мужа тебе мало!

– Такого мужа, как ты! – Я услышала ее жесткий безжалостный смех и содрогнулась, наверное, так же, как и Том. Я зарылась в подушки, заткнула уши, потому что не могла спокойно слышать ту горечь и злость, с которой они обвиняли друг друга.

– Я твой единственный муж! – сказал Том. – И тебе лучше запомнить это, Роза. Рано или поздно тебе придется это понять. Ты не можешь иметь всегда то, что тебе хочется. Когда-нибудь тебе придется довольствоваться тем, что у тебя есть.

– Не понимаю, о чем ты. – В ее голосе была обида.

– Ты знаешь очень хорошо, о чем я. Я имею в виду Адама.

При звуке этого имени я резко села в кровати, напряженно прислушиваясь к каждому слову.

– Адама?..

– Да, Адама. Кого же еще? Бог свидетель, я был настолько глуп, что почти обрадовался, когда ты начала бегать за Чарли Гринеем, так как думал, что ты уже забыла Адама. Но мне следовало предвидеть… с самого начала еще на Эрике ты хотела именно Адама. И сейчас это продолжается.

– Ты не прав, Том! Ты ошибаешься! – Она, казалось, была на пределе.

– Не ошибаюсь! Я глупец! Но я не настолько глуп, чтобы не видеть то, что у меня перед глазами. Ты полагаешь, никто не догадался? Мы не слепцы, не дети!

– Но это неправда. Я столько месяцев не видела Адама. Почему? Я никогда не виделась с ним наедине…

– С каких пор ты выбросила его из головы? И не будь Адам таким кислолицым пуританином, он тоже позволил бы тебе занять место в своем сердце. Адам всегда заставлял себя правильно поступать, но он, несмотря на это, все же мужчина. Не кажется ли тебе, что он слишком явно тебя избегает? Адам боится. Ты это знаешь и думаешь, что на этот раз добьешься своего, возьмешь его измором.

Я сидела, похолодев от муки, и слушала, как Том говорит то, в чем я до конца никогда не смела себе признаться. Он высказал все, во что я не могла поверить и чего так боялась. Счастье и надежда рухнули.

Какое-то время стояла тишина. Я ожидала, что Роза будет все отрицать, но она молчала. Мне хотелось, чтобы она солгала, хотя бы ради сохранения видимости мира. Тогда я могла бы довольствоваться мыслью, что Том и я были введены в заблуждение нашей ревностью. Но этого нам не было дано. Раньше в голосе Тома я слышала ярость и отчаяние, теперь я услышала его мольбу, его муку.

– Не надо так, Роза… – сказал он. Его голос стал тише, и я не могла всего расслышать.

– Если бы ты знала, как я люблю тебя… если бы ты только позволила любить тебя. – Следующие слова он произнес тихо, я их не расслышала. Голос становился нежнее, призывнее, это был голос мужчины, который умоляет. Я возненавидела Розу за тот позор, который она на нас всех навлекла, за то, что Том должен так унижаться.

Я знала, что она скажет, еще до того, как слова были произнесены.

– Будь добрым со мной, Том. Я ничего не могу с собой поделать, такая уж я есть. Ты должен мне помочь.

Теперь она умоляла его. Я знала, как опасен был голос Розы, когда она вот так убедительно, неотразимо говорила с мужчиной или с кем-то, кто ее любил.

– Ох, Боже мой, Роза! Если бы ты только…

– Подойди ко мне – подойди близко, Том.

Больше я не различала их слов, звучавших то громче, то тише, а потом наступила тишина, которая была красноречивее самых громких слов. Я услышала слишком много: скрип тяжелой старой кровати, вскрик Розы, смех торжества и восторга, более хриплый голос Тома, его неистовство и нетерпение.

Я обхватила голову руками и ждала Адама, думая о Розе, чувствуя к ней лютую ненависть оттого, что она могла завоевать любого мужчину, когда ей это было нужно. Ей удалось унять страхи Тома и убаюкать его, а он обманывался, думая, что она принадлежала ему. Она была безрассудна и импульсивна, но в ней всегда в самый последний момент просыпался инстинкт самосохранения – так было с мужем и с Джоном Лэнгли. Я ненавидела ее за умение водить всех нас за нос и за ее власть над нами.

Я вышла из комнаты и увидела Адама на лестнице. Встала и подошла к окну. Я не хотела, чтобы он видел меня в таком горестном состоянии, не хотела придавать Розе еще больше значения в его глазах, она и так в этом преуспела.

– Эмми! Что ты здесь делаешь?

– Не могла заснуть, – сказала я, – и решила подождать тебя здесь.

Он слабо улыбнулся. – Ты странная женщина, Эмми. Иногда мне кажется, что я тебя совсем не знаю…

– Возможно. Возможно, ты всегда представлял меня такой, какой увидел впервые на Эрике. Существует много разных Эмм и… если захочешь, можешь разглядеть их. Если бы ты позволил себе увидеть их, Адам.

Я подошла к нему совсем близко, прижалась и поцеловала в губы, и радость охватила меня вновь, когда я почувствовала, что он отвечает на мой поцелуй. Свободной рукой он обнял меня, и его губы искали мои.

– Эмми… моя маленькая Эмми… пойдем в постель. Меня слишком долго не было. Слишком долго, малышка Эмми.

Но когда он открыл дверь нашей комнаты, я снова услышала звуки, которые вывели меня из равновесия. Тело Адама напряглось, и в какой-то ярости он подошел к Розиным дверям и закрыл их. Затем он овладел мной почти неистово. Это была любовь, в которой не было нежности. Впервые я почувствовала, что меня берут вместо Розы. Я принимала его любовь такой, какой она была, и отдавала ему свою страсть, в которой смешались желания дать ему удовлетворение, удержать его, сохранить для себя, не отдавать Розе, понести от него ребенка. Мы заснули, утомленные нашей страстью.

VI

Я дописала последнее предложение, которое диктовал мне Джон Лэнгли, перечитала письмо и подала ему на подпись. Оно было адресовано агенту Лэнгли в Сингапуре и завершало серию писем, перечней, записок и инструкций о закупке товаров, что я написала под диктовку Джона Лэнгли за последние три дня. Все это Адам должен был взять с собой в следующий рейс на «Энтерпрайз». Было около половины восьмого утра, мы позавтракали при свечах более часа тому назад. Адам уже выслушал последние указания Лэнгли и теперь упаковывал в конюшне седельные вьюки, готовясь к возвращению в Мельбурн.

Джон Лэнгли вернул мне письмо.

– Спасибо, Эмма, – сказал он. – Это последнее. – Он позволил себе немного расслабиться. – Если бы не ваша помощь здесь, мне пришлось бы ехать в Мельбурн с Адамом. Мои глаза и почерк уже не те.

И тут же нахмурился, словно пожалел о том, что сказал это, как будто слабеющее зрение было недостатком, в котором не следовало признаваться. Пощадив его чувства, я сделала вид, что не слышала, и быстро встала.

– Пойду отнесу Адаму.

Я хотела попрощаться с ним без свидетелей. День обещал быть жарким, небо было безоблачное; скоро на горизонте должно появиться знойное марево, а Адаму предстояло провести много часов в седле на солнцепеке. Я медленно пошла по дорожке к конюшне, думая о предстоящем прощании. Теперь я должна была увидеть его не скоро, поэтому чувствовала себя немного потерянной.

Эти три дня он, казалось, принадлежал мне больше, чем за все время с той поры, когда мы ждали ребенка. Но означала ли наша физическая близость нечто большее, чем желание спрятать чувство паники, которое мы испытывали от соседства с Розой? Она просто превратилась в сатану, непрестанно провоцируя Адама, играла роль преданной жены Тома, целовала его при всех, пела специально для него вечерами, злорадно наблюдая за реакцией Адама.

Напряжение было велико, но стало еще хуже, когда Роза поняла, что по ночам ее любовные игры слышны в нашей комнате. Не знаю, какое облегчение от своих собственных мук находила она в том, что терзала Адама подобным образом, но делала это нарочно и с жестокими намерениями: хотела удесятерить страдания Адама, демонстрируя свои собственные. Я была рада, что мой муж уезжал.

Я встретила конюха, и, казалось, он испугался.

– Доброе утро, миссис Эмма. Лошади капитана Лэнгли оседланы. Он вот-вот придет. Я как раз иду с его фляжками за водой, сегодня будет жарко, я думаю.

– Да, Джеймс…

Я прошла мимо него, но он остановил меня.

– Миссис Эмма, – он сильно нервничал. – Я поджидал вас, чтобы поговорить, может, вы пошлете мою малышку Бетси в Мельбурн на учебу. Мисс Андерсон говорила, что вы можете помочь.

– Я должна отдать письма капитану Лэнгли. Мы поговорим об этом позже, Джеймс.

– Да, миссис Эмма… однако…

Мгновением позже я поняла конюха. Безумная ярость охватила меня, когда я увидела Розу в конюшне. Ее волосы в беспорядке рассыпались по плечам, и кружевной подол широкого халата волочился по пыльной земле.

Адам проверял подпругу, когда я подошла к дверям. Он казался удивленным. Я молила Бога, чтобы это было так, что они не договорились о встрече. Роза стояла очень близко к нему и смотрела на него в упор.

– Роза, ты с ума сошла! Прийти сюда!

– Я не могла не прийти. Я не могу позволить тебе уйти в этот раз, Адам. Не могу.

– О чем ты говоришь?

Она положила руку ему на плечо.

– Тебе придется взять меня с собой, Адам. Я не могу здесь больше оставаться. Я должна уехать с тобой.

– Теперь я знаю, что ты сошла с ума. Ты не соображаешь, что говоришь. Это невозможно.

– Я могла бы догнать тебя на дороге, – настаивала она. – Это можно устроить. Мы можем уехать вместе в Сан-Франциско, Адам. У нас будут деньги – я продам свои драгоценности. – Она неистово трясла его за руку. – Пойми же, это возможно.

Он взглянул на нее, его лицо было жестким и суровым.

– Ты бы сделала это для меня, Роза? Ты до конца ведешь свою игру. Ты хочешь доказать, что каждый мужчина поблизости – твой, не так ли?

Она слегка отшатнулась от него.

– Что ты говоришь? Разве ты не понимаешь, что ты единственный. Ты один, кого я когда-нибудь любила. С самого первого взгляда.

Он покачал головой.

– Ты не понимаешь, что делаешь.

– Нет, понимаю, – сказала она с торжеством. – Я вполне понимаю, что делаю. – Она приподнялась на цыпочки. – Поцелуй меня! Поцелуй меня, Адам!

Казалось, он колебался одну-две секунды, но наконец наклонился, приблизил свои губы к ее губам. Казалось, их тела слились в одно. И тут я обрела язык.

– Ну, Адам? Ты собираешься сделать так, как она говорит? Ты берешь ее с собой?

Они отпрянули друг от друга. Удивление на лице Адама длилось миг, после которого на его лице не осталось и тени смущения. Он ответил мне сразу.

– Нет, Эмми. Можешь мне не верить, но даже если бы ты не вошла в этот момент, я не взял бы ее с собой.

Он протиснулся мимо Розы и повел за собой коня на поводу. В дверях он остановился и снова обратился ко мне.

– Мне трудно найти слова извинения, Эмми. Слова теперь ничего не значат. Могу только сказать, что обидел тебя не нарочно.

И вскочил на лошадь. Я стояла, глядя ему вслед, думая о том, что он сказал, и наконец повернулась от залитого солнцем двора к тому месту, где в тени конюшни все еще стояла Роза.

– Не могу сказать, что я перед тобой не виновата, Эмми. Это было бы неправдой. Если ты не явилась бы, он был бы моим… да, он был бы моим – я добилась бы этого.

– Ты не понимаешь Адама, – сказала я как можно спокойнее. – И никогда его не поймешь. Он снова ускользнул от тебя. Ты потеряла его, Роза.

Она покачала головой.

– Нет, не потеряла. Я не потеряю его до тех пор, пока мы оба живы. Адам – часть меня, а это потерять нельзя.

Я отвернулась от нее и пошла по дорожке за Адамом. Я покорно прощалась с ним под взглядом Джона Лэнгли, и наши губы встретились без видимого трепета. Адам приподнял шляпу в прощальном приветствии, а я с веранды смотрела на него, пока он не скрылся из виду. И то, что оставалось от Эмми Браун, ушло с ним, все то глупое, полное надежд, наивное – что было в девочке, встретившей и полюбившей его на прииске.

Я стала наконец женщиной, полностью изменившейся и знавшей, что ждет ее впереди. И сказала Джону Лэнгли:

– Я хотела бы поговорить с вами. У меня есть предложение.