Текст книги "Я знаю о любви (Зеленоглазка)"

Автор книги: Кэтрин Гаскин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Общий интерес к лошадям помог ему сблизиться с Джоном Лэнгли, и на время он стал очень модным среди светских дам Мельбурна, особенно тех, кто имел дочерей на выданье. Это продолжалось до тех пор, пока не прибыл человек, опознавший в нем того самого Роберта Далкейта, который бросил свою жену в Лондоне и целый год жил с любовницей в Италии. Эта женщина умерла, а Роберт Далкейт опять стал скитаться по свету.

Еще говорили, что поместье унаследовал вовсе не он, а его старший брат, который переписал поместье на него при условии, что Роберт уедет в Австралию. Узнав эту новость, хозяйки домов незамедлительно перестали отводить ему почетное место, понизив в ранге. Он уже котировался не так высоко. Его стали приглашать только на многолюдные вечера. А Розе Лэнгли только это и было нужно: она не хотела ни с кем делить Роберта Далкейта.

О них немного поговорили в обществе – не слишком, так как Роза теперь научилась быть осторожной. Не знаю, может быть, до Тома доходило кое-что, но он предпочитал игнорировать сплетни. А может быть, он закрывал глаза на правду о Розе, потому что давно знал эту правду и смирился с ней. Или он наконец понял, что Роза всецело никогда не будет принадлежать никому, что она всегда начнет восставать против любого ограничения, в чем бы оно ни выражалось. Поэтому он держал ее на длинном поводке и, казалось, смирился с этим. На людях он всячески подчеркивал свою дружбу с Далкейтом, возможно, чтобы обелить Розу, и очень много пил.

С каждым месяцем дела интересовали его все меньше, и Джон Лэнгли отказался от мысли, что Том заменит его. В старом Лэнгли я замечала растущую решимость прожить дольше, выжить до тех времен, когда Джеймс будет достаточно взрослым, чтобы взять контроль над делами Лэнгли. Казалось, это будет длиться вечность, и иногда он признавался мне, что устал, и говорил о своих надеждах.

– У Джеймса хорошая голова, у Вильяма и Генри – тоже. Они крепкие, хорошие мальчики. Пока я жив, я не допущу, чтобы Роза и Том их испортили. Но они еще такие маленькие, а я стар, миссис Эмма. Что будет с ними, с делами Лэнгли, пока они вырастут?

– Не волнуйтесь, вы еще увидите, как Джеймс займет свое место в универмаге.

Но дела все больше беспокоили его, он поделился со мной своими опасениями, говорил мне то, что предназначалось только Тому. Хотя женский отдел был отделен от универмага толстой стеной, я знала о бизнесе по ту сторону стены так же хорошо, как Джон Лэнгли и его старший клерк. Старику я была нужна не для совета или решения, а просто как слушатель: он передавал мне все свои знания, потому что ему некого было учить.

В том же году Джеймс наконец научился читать, в основном за моим столом. А двое его младших братьев достаточно подросли, чтобы бросить вызов его превосходству над ними. Энн обещала стать красавицей не хуже Розы, но красота ее была более утонченной. Это была хрупкая девочка, грациозная, пылкая и в то же время не такая своенравная, как Роза. У Джона Лэнгли вошло в привычку присоединяться к нам по вечерам, и поэтому он отсылал Бена Сэмпсона. Он не подавлял детей своим присутствием, как Роза, они только вели себя потише при дедушке. Он, конечно, стал бы их подавлять, но я этого не позволяла.

– Роза подарила мне чудесных, здоровых внуков, – сказал он однажды. – Не знаю только, дождусь ли я, пока они вырастут.

Джон Лэнгли по-своему чопорно делал все возможное, чтобы показать мне свое уважение. Когда «Эмма Лэнгли» была готова совершить свой первый рейс, он объявил о приеме у себя дома в честь отплытия нового корабля. Это был странный жест доброй воли, никому не нужный и никем не оцененный. Хотя корабль назвали в мою честь, общество этот факт игнорировало.

Том, со своей стороны, рассердился, потому что сам хотел устроить прием, но отдельно от отца. Адаму было все равно, лишь бы скорее принять командование своим кораблем. А Роберт Далкейт проявлял полное безразличие. Он несколько раз удивлялся, вспоминая, как был назван корабль; хоть мы и встречались, сомневаюсь, что он знал о моем существовании.

Но Адам дал кораблю то секретное имя, которое я одна знала. Мы уже собирались ехать на прием, когда он сказал:

– Ну вот, Эмми, свершилось наконец-то. Это заняло много времени, но не так много, как я думал, обещая тебе это когда-то.

Слова застряли у меня в горле, дыхание перехватило.

– Что ты обещал, Адам?

– Корабль, – удивился он. – Я обещал назвать его «Эмма». Будь я единственным владельцем, он носил бы имя «Эмма». Но Том предложил назвать его «Эмма Лэнгли». Я думал, ты помнишь, что я обещал тебе в первый день, когда мы ступили на порог этого дома.

Я, как дурочка, вертела в руках накидку, растерявшись от нахлынувшей радости, оттого, что он вспомнил тот день, который, как я считала, навсегда прошел. Внезапно меня охватил страх, что он говорит так из жалости ко мне, и эта жалость была самой жестокой вещью на свете. Я не хотела, чтобы мне делали больно, и не позволила себе поддаться на эту удочку.

– А я-то думала, что ты все позабыл.

Он положил мне на плечи накидку так, как это сделал бы посторонний человек.

– Мы должны поторопиться, – сказал он. – Нельзя опаздывать.

Прием не слишком удался. Люди не очень жаждали познакомиться с женщиной, которая управляла дамским отделом Универмага. Комнаты наполовину пустовали. Было шампанское, цветы, музыка, и Джон Лэнгли суетился вокруг меня – чувствовалось, что старик взволнован и расстроен. Том, уже напившийся, был сердит. Целуя меня в щеку, он сказал:

– Эмми, если бы я сам устроил этот прием, как хотел, все было бы по-другому.

Роза тоже одарила меня холодным поцелуем. И это было все, что осталось от наших отношений.

– Милая Эмми, как ты прекрасно выглядишь. Этот цвет так идет тебе! Правда, она прелестно выглядит, Адам?

Ее взгляд обратился к нему так, как она делала это раньше: предлагая сравнить нас, высмеивая его за тот выбор, который он сделал. Она не хотела оставить его в покое. Каждый миг в его обществе Роза использовала, чтобы показать ему снова и снова, от чего он отказался.

– Эмми всегда хорошо выглядит. – Адам не щадил ее; Роза причиняла ему неудобство, и он не мог скрыть этого.

– Конечно, – сказала она со странной улыбкой и отошла от нас.

Кэйт и Дэн не пришли. Они ни разу не приняли приглашения в дом Джона Лэнгли. В какой-то мере это было правильно, всех это устраивало. Два мира встретились в Розе и Томе и смешались в их детях, но старшее поколение оставалось каждое на своем общественном уровне. Таким путем они сохраняли свою индивидуальность и достоинство.

Завтра, перед отплытием «Эммы Лэнгли», должен был состояться еще один прием – у Мэгьюри. Он будет меньше этого, но более шумным и веселым. Это будет настоящее празднование отплытия «Эммы Лэнгли».

Но сначала нужно было пережить этот вечер, наполненный нудными разговорами с менее важными торговцами Мельбурна, в глазах которых я все-таки была важной персоной, и приветствиями тех, кто стоял выше меня на социальной лестнице, но не настолько, чтобы позволить себе не пойти на прием, устроенный Лэнгли. Адам простоял всю ночь рядом со мной. Он отвечал на вопросы об «Эмме Лэнгли», был вежлив, когда полагалось быть вежливым и когда это не имело значения. И ни разу не взглянул на Розу, которая весь вечер просидела между Томом и Робертом Далкейтом. Они смеялись и шутили; их маленький мир отвергал скучную респектабельность, которая царила вокруг. Смех стал неприлично громким и привлек возмущенные взгляды тех, кого эта группа отвергала. В этот момент Элизабет Лэнгли стояла рядом со мной и Адамом. Ее пальцы нервно теребили на кружевном воротничке опаловую брошь, подаренную Розой, а лицо покраснело от гнева, любви и ревности – всех этих чувств, которые было суждено испытать каждому, кто имел дело с Розой. На миг я узнала в ней саму себя.

– Посмотрите на нее! – сказала Элизабет тонким резким шепотом. – Посмотрите на него! Занимается с ней любовью под носом у Тома. Как она может? Как она смеет? Я пыталась с ней говорить, предупредить, что это за человек. Но она не слушает. Роза никогда меня не слушает.

Адам поставил свой бокал на поднос так резко, что задел полдюжины бокалов, но не обратил внимания на разлитое шампанское. Его зубы были стиснуты, лицо – маска ярости. Если бы он не поставил бокал, то, наверное, швырнул бы им в Розу.

– Я вижу, что приехал мой первый помощник, Джим Андерсон. Я должен с ним поговорить. – И он быстро пошел через комнату. Роза наблюдала за ним; на ее лице играла улыбка.

III

В конце года Кон женился на Маргарет Курран. Было приличествующее случаю венчание, как решили Ларри и Курраны, и молодая пара немедленно переехала в новый дом, который Ларри построил им за то время, что Кон был в Сиднее, а фирма Джексон и Мэгьюри гарантировали выкуп закладной у банка.

– На несколько лет их устроит, – сказал мне Ларри на приеме, который он давал у себя после свадьбы. – К тому времени у них будет семья, и Кон достаточно продвинется в бизнесе, чтобы позволить себе что-то в духе Куррана. Кур-ран совершил неплохую сделку…

Ларри выглядел как человек, который провернул хорошее дельце. Он самодовольно расхаживал между приглашенными. И у него были причины гордиться собой. Родство с семьей одного из ведущих адвокатов города и покровительство судьи молодой фирме Мэгьюри привлекли сюда многих знатных горожан. Здесь не было «овечьей» аристократии, кроме нескольких крупных овцеводов, которые имели давние деловые отношения с Сэмом Джексоном. Пришел и Джон Лэнгли, и было странно наблюдать, как он и старшие Мэгьюри избегают друг друга в переполненных комнатах.

Кэйт и Дэн были абсолютно счастливы. Они впервые увидели венчание одного из своих детей по полному обряду католической церкви. Это не был смешанный религиозный брак, как у Розы и Ларри и которого они так боялись. Они могли спокойно смотреть в будущее и ждать еще внуков, не думая о конфликтах религиозных верований.

– Чудесно было, правда, Эмми, – сказала Кэйт. – На этот раз все было так, как нужно. А священник – он говорил самые чудесные слова… – Ее глаза наполнились слезами радости, она вздохнула. – Да, Пэт должен был это посмотреть.

Рядом с нами вдруг возник Ларри, как будто имя брата имело магическое действие.

– У Пэта было приглашение, – сказал он. – Я даже сделал крюк две недели тому назад, чтобы спросить старого Суини, получил ли его Пэт. Он клялся, что Пэт держал приглашение в руках. – Он говорил, словно оправдываясь. Так он говорил всегда, когда разговор заходил о Пэте. Кэйт пожала плечами.

– Если Пэт решил не приходить, это его личное дело. Ах, я забыла, он прислал подарок! – воскликнула Кэйт. – Ты видела что-нибудь подобное, Эмми? Он многих посрамил.

Пэт прислал, находясь на пути в Сидней, большой гравированный серебряный чайник с тяжелыми гнутыми ножками и ручкой. Это был предмет роскоши и стоил, должно быть, кучу денег. Этот подарок был выставлен на обозрение, и Кэйт могла похвастаться им. И еще Кон получил в подарок американское ружье последней конструкции. Таких ружей в стране было немного, объяснил мне Кон.

– Ружье… – прокомментировал Дэн. – Почему он подарил ему ружье. Пэт слишком много думает о ружьях и тому подобном!

– Пэта нельзя остановить, если он хочет поломать себе жизнь. Я слышала, что он связался с плохой компанией. Ник Палмер говорил, что его видели пьяным в компании с Джимом Даусоном и его братом, которых на прошлой неделе арестовали за то, что они застрелили банковского управляющего в Клунсе.

Эта новость исходила от Ларри, как и все плохие новости о Пэте.

– С Пэтом все в порядке, – оборвала его Кэйт. – Я не собираюсь слушать больше ваши печальные разговоры в этот счастливый день. Да, трудно поверить, что мой малыш Кон женился.

Итак, Кон, которому было едва за двадцать, благополучно женился, а я наблюдала за приготовлениями Ларри и слушала, как он распоряжался будущим Кона, как он защищал его от всяких случайностей и обстоятельств, словно прилагал все усилия, чтобы стереть из памяти, что не сумел защитить Сина на Эрике. Он демонстрировал Кэйт и Дэну свое покровительство и, казалось, просил их забыть о том времени.

Я знала, что замечательный чайник, который затмил все свадебные подарки, выставленные на всеобщее обозрение, был куплен на мои деньги. Эта мысль смешила меня. Я знала Пэта лучше, чем его семья. Уже два раза за этот год он приходил поздно ночью ко мне в дом на Лэнгли Лейн и занимал деньги. Об этих деньгах я не беспокоилась, ведь я задолжала семье Мэгьюри гораздо больше, чем просто деньги. Я и не рассчитывала получить их обратно, но Пэт не хотел брать просто так, и я обидела его, предложив считать это подарком.

– Ты единственная, у кого я могу попросить в долг, Эмми, – сказал он. – Я бы скорее умер, чем обратился к Ларри. А у Розы никогда нет наличных: не хочу, чтобы Лэнгли знали, потому что тогда они выгонят Мэтта. Если я попрошу отца, ему придется, вероятнее всего, занять у Ларри…

– Разве обратиться ко мне так уж стыдно?

– Ты женщина, – сказал он, словно это все объясняло.

– Ну вот, теперь ты рассуждаешь, как Ларри.

Мы засмеялись, и обстановка разрядилась. Мне было все равно, пропил ли Мэтт Суини эти деньги, или они были потрачены на подарки для Кона и Маргарет. Это были мои деньги, заработанные тяжелым трудом над бухгалтерскими книгами в универмаге. Я не должна была в них отчитываться перед Адамом; он попросил ровно столько, чтобы хватило на его долю, чтобы вложить в корабль «Эмма Лэнгли». Для меня было удовольствием дать Пэту то, что он просил, – одна из немногих радостей за эти годы. Про себя я посмеивалась, что не даю Джону Лэнгли заполучить земли Суини при помощи тех денег, что заработала в его универмаге. Я не чувствовала себя предательницей. Лэнгли имели достаточно, считала я. К тому же мне приелась моя жизнь, и я с завистью думала о Мэтте Суини.

– Мэтт скоро умрет, Эмми, – говорил мне Пэт. – Он пропитывается грогом, старый чертяка, и было бы жестоко отнять у него последнее утешение. Он не занимается хозяйством, как и я. Я полагаю, когда он умрет, мне придется вернуться и заняться фермерством, иначе Лэнгли получит эту землю.

– А ты мог бы? Смог бы ты осесть там и заниматься фермерством? Я помню, тогда, когда мы ехали в фургоне в Балларат, ты сказал, что будешь овцеводом! Мог бы ты, Пэт?

– Я мог бы попытаться, – сказал он.

И каждый раз перед уходом он целовал меня так, как не должен был бы. Мне это нравилось. Мне нравилось, что он так меня целует.

Это был год, когда кусочек прошлого вернулся ко мне. Ларри тихо и незаметно провел переговоры, не упоминая моего имени, о покупке здания и земли, на которой оно стояло. Это место было известно как «Диггерз Армс».

Сейчас это была покинутая гостиница, она досталась мне почти задаром. Перекресток, на котором она стояла, так и не стал центром пересечения больших дорог.

Я знала все это, так как собирала сведения о «Диггерз Армс». Я купила его довольно дешево и не строила никаких планов, ожидая, когда наступит время действовать. Теперь я могла ждать термитов, которые изгрызли бы опоры под желобами для воды, чтобы здание, побелевшее от бесконечного солнца, упало от искры костра какого-нибудь грабителя.

Глава третья

I

Бывает так, что каким-то людям попросту не можешь в чем-нибудь отказать. Так было со мной, когда Кэйт попросила меня съездить в Холмы Лэнгли. Однажды вечером она пришла в мой офис. Ее лицо было искажено беспокойством. День был тяжелый – было начало лета. Она еще больше располнела за последнее время. На лбу и верхней губе у нее выступили бисеринки пота. Я послала Сьюзен Хиггинс приготовить чай.

– Я оставила Ларри внизу, – сказала Кэйт, усевшись, – он ждет на улице.

– На улице? Почему он не поднялся сюда?

– О, я уверена, что будет лучше, если я скажу это сама. Ларри всегда все портит, когда просит о чем-либо, особенно у женщины.

– Что же это такое, о чем он хотел меня попросить.

– Это не для Ларри – это для нас всех. Он хочет, чтобы ты поехала в Лэнгли Даунс, Эмми. Роза собрала вещи и уехала туда, и она забрала с собой детей. Мы хотим, чтобы ты поехала к ней.

– Вы знаете, я ведь не была в Лэнгли Даунс больше семи лет и не хочу туда возвращаться.

– Да, – Кэйт торопливо кивнула, и перья на ее шляпке сильно заколыхались. – Но старый Джон часто просил тебя, не так ли? Я хочу сказать, что тебя ждут там в любое время.

Мне пришлось признать ее правоту. Каждый раз, когда дети со своим дедушкой ехали в Лэнгли Даунс, меня убеждали поехать с ними. Так как дела в универмаге шли все лучше и требовали от меня меньше внимания, я могла бы совершать недолгие визиты. Но я не хотела ехать с Розой и не могла оставаться там без нее, так как другие могли бы заметить трещину в наших отношениях. Поэтому я извинялась каждый раз, что не могу поехать, но Джон Лэнгли продолжал приглашать меня. И сейчас я покачала головой.

– Я не могу поехать. Здесь слишком много…

Она прервала меня, замахав руками.

– Ты выслушаешь меня? Она и Том подрались. Они дрались полночи и обзывали друг друга по-всякому, и мне рассказали, что Роза собрала сумки, взяла детей и умчалась в Лэнгли Даунс сегодня утром. Это даже было бы неплохо, пойми, если бы этот никчемный Далкейт не находился сейчас в Роскомоне.

Я поняла, что она имела в виду, поняла причину ее волнения.

– Почему не послать за ней Элизабет? Она лучше меня сыграет роль компаньонки.

– Разве не невестка затеяла всю эту шумиху? И тебе ли не знать: ведь она потеряла собственного мужа и не может найти себе места, когда видит рядом женщину, у которой есть муж. А моя прекрасная Роза готова натереть себе мозоль, раз уж начала, и невестка не собирается гнаться за ней.

Мне нужно было собраться с мыслями, чтобы найти какой-то выход. Тот, кто мог уладить эту неприятность и даже предотвратить ее – Джон Лэнгли, – был назначен душеприказчиком умершего человека, с которым дружил всю жизнь. Хотя его и не привлекала мысль о морском путешествии и нарушении привычного хода жизни, все же он поехал, так как считал это своим долгом, о чем сухо сказал мне. Я думаю, за нежеланием ехать скрывался страх, что в его отсутствие, когда некому будет сдерживать Тома и Розу, что-нибудь может случиться с ними. Поместье друга, по его словам, было в плохом состоянии, и он намеревался отсутствовать месяц. Уехал он лишь неделю назад.

– Откуда вам это известно?

– Маленькая девочка, которую Роза пристроила на кухне, – единственная католичка в этой протестантской дыре, поверь мне. Ну эта малышка пришла ко мне утром и рассказала. Зная, какие каверзы готовит Роза, я пришла повидаться с Ларри, и уже он пришел повидать Тома. Том пьян. С утра. И не хочет ехать за Розой. Это ужасно – Роза убегает оттуда вслед за этим Далкейтом, а Том и пальцем не 274 шевельнет, чтобы остановить ее. Розе нужен муж, который держал бы ее в узде, а Том этого никогда не понимал… Вот что получается от смешанных религиозных браков… – закончила она не совсем логично.

Рука моя дрожала, когда я разливала чай. – А вы точно уверены, что Далкейт сейчас в Роскомоне?

– Уверена! Из-за Далкейта они и подрались. Невестка начала говорить о нем Розе, та вспыхнула, как огонь, а Тому всегда надо вмешаться, хочет он того или нет. Роза кричала, что поедет в Лэнгли Даунс, чтобы быть рядом с ним, – это все им назло. На весь дом, Эмми! Бездельники-слуги, которые вечно суют свой нос в чужие дела, разнесут скандал по всему городу.

– Что же делать?

– Ее ничто не остановит, я уверена. Нужно что-то делать, чтобы это немного приличнее выглядело. Если там будет другая женщина, то Роза не посмела бы раздувать скандал. А вы подруги…

– Роза и я – не подруги!

– Мне это известно, ты же не думаешь, что я в мои годы ничего не вижу? Но ты должна ехать не из-за Розы, а для всех нас. Для маленьких детей, Эмми, – для них и Джеймса. И для детей Ларри. Для Кона и Маргарет, ты же не хочешь опозорить Кона перед семьей его жены?

– Почему вы сами не едете? – не сдавалась я, хотя уже чувствовала свое поражение. – Кто больше матери нужен там?

Она сжала губы в одну тонкую линию, лицо ее покраснело.

– Я дала слово, что переступлю порог дома этого человека только в случае рождения или смерти, и я сдержу свое слово. И это последнее, что я говорю по этому поводу.

Во мне поднялись раздражение и гнев на эту семейку. Они были неумолимы, непримиримо упрямы, и каждый из них был уверен, что он прав. Неужели я должна буду вечно раздираться между ними, пытаясь помирить тех, кто не мог помириться. Я думала о Розе. Почему из всех людей именно я должна была ехать к ней сейчас. Она слишком часто высмеивала меня, уверенная, что я никуда от нее не денусь. Я не хотела возвращаться туда, где она почти одержала долгожданную победу. Должен быть предел тому, что мне пришлось вынести от Розы, и Кэйт должна знать это.

– Кэйт, я не могу этого сделать! Пожалуйста, не просите меня об этом!

– В семье больше никого нет, кто мог бы поехать.

Это было все, что она сказала, и это был конец спора. Я принадлежу этой семье, и я знаю это. Несколько слов – и я могла бы сбросить с себя этот груз, но тогда я навсегда лишилась бы семьи.

Жалкий вид Ларри угнетал и раздражал меня. Юнис со слезами на глазах подошла попрощаться.

– Постарайтесь образумить ее. Она погибнет, а мы никогда не отмоемся от позора. Скажите ей, что если она сразу вернется домой, то мы… – она не договорила, смутившись.

– Простите ее? По-моему, Розе не нужно прощение.

В последний момент подошел Том, чтобы пожелать мне хорошего путешествия.

– Это ты должен был ехать, а не я, – сказала я ему.

– Я не поеду. Я столько натерпелся. Скажи ей, Эмми, – нет, ничего не говори! Ничего! Скажи, что Том ничего ей не передает.

Он развернулся и быстро зашагал прочь. Юнис запричитала низким от горя голосом:

– Не понимаю! – сказала она. – Не понимаю, зачем все это!

II

Так через семь лет я вернулась в Лэнгли Даунс.

Грубые побеленные стены, широкая веранда, тяжелый запах роз – все осталось таким же. Но я стала другой. Я смотрела на дом с неприятным чувством узнавания. Я поняла теперь, что не забыла сонную тишину вечеров – она сохранялась в моем сердце все эти годы, как и вид безмятежных просторов. Я вернулась к тому, что любила.

Дети шумно бросились ко мне с веранды, едва увидев экипаж. Они окружили меня, радостно, бурно обнимали меня; в этих неопрятных шумных детях я с трудом узнала тех четверых, что приходили ко мне в офис в Мельбурне.

Они не спрашивали о причине моего приезда.

– Вы приехали пожить здесь, миссис Эмма? Сколько времени вы здесь будете жить?

– Сколько вам захочется.

Мы пошли в дом, они отталкивали друг друга от моих сумок и расхватывали сладости и фрукты, присланные Ларри. И я поняла, как глупо было отказываться приезжать с ними сюда все эти годы. Никакой конфликт с Розой не должен был мешать мне находиться с ними в этой другой, более спокойной обстановке. Теперь, когда они были со мной, я больше не боялась Розы.

Мое напряжение и неловкость исчезли, стоило мне войти в глубокую прохладу холла. Мэри Андерсон уже спешила ко мне от кухонных помещений: ей уже объявили о моем приезде.

– Добрый вечер, миссис Лэнгли. Добро пожаловать в Лэнгли Даунс.

И странно, вспомнив ее давнюю преданность Розе, в которой не было для меня места, я поняла, что она искренне мне рада. Словно мое присутствие сняло камень с ее души.

Розы в Лэнгли Даунс не было.

– Она уехала сегодня утром, миссис Лэнгли, – сказала Мэри Андерсон. – Сама правила лошадьми. – Она кивнула головой в сторону загона. Может быть, случайно, но в этом направлении находилось поместье Роскомон.

Я провела вечер с детьми, наблюдая, как они выполняют акробатические упражнения на колючей траве. Я не делала замечаний Энн за ее шумное поведение, для меня было откровением видеть ее теперь, сбросившую маску благовоспитанной девочки, какой она была в классной комнате в Мельбурне. Ее носки порвались, а кисти рук покрылись царапинами от жесткой травы. Над правым глазом быстро набухала шишка, которую она посадила, ударившись о каменный бордюр клумбы. Но она была бесконечно счастлива, во всем старалась не отставать от братьев и, в отличие от своей матери, не обращала внимания на поражения.

В конце вечера мы нарезали полную корзину роз для моей спальни.

– Расскажите нам о бабушке, – попросил Джеймс. – Дедушка рассказывает нам о ней каждый раз, когда мы бываем здесь.

Мы сели у красивой, ничуть не грустной могилы в углу розового сада, и я сочиняла истории о женщине, которую никогда не видела, а только немного представляла по рассказам Джона Лэнгли. Я рассказывала детям о том времени, когда она приехала сюда, когда не было еще церквей и кладбищ. То, что я им рассказывала, было, в сущности, историей дома, воспоминанием о том, как распланировали и посадили этот розовый сад для их бабушки. Они притихли, слушая меня, их шумливость сменилась мечтательной усталостью. Когда тени деревьев дотянулись до загонов, дети охотно пошли со мной в дом, такие же послушные и приличные, какими всегда были по вечерам в Мельбурне.

Уже почти стемнело, когда вернулась Роза. Я сидела в гостиной и через французское окно смотрела, как уходит свет, как сгущается во дворе тьма, оставляя только яркую малиновую полосу на небе. Деревья казались на его фоне черными. Я услышала быстрые шаги Розы на дорожке, от конюшни к дому, затем на веранде.

– Ну, Эмми! Мне сказали, что ты приехала. – Она сделала несколько шагов в глубь комнаты. – Ты приехала, чтобы быть моим сторожем?

– Никто не сторожит тебя, Роза.

Она с размаху бросила кнут на стол и швырнула туда же шляпу.

– А может, шпионить за мной? За этим они тебя послали?

– Том думал, что тебе нужен будет… хоть кто-нибудь.

– Со мной дети. Больше мне никто не нужен.

– А здесь никого? Никого больше нет?

– Никого из этих шпионов. Мне надоели их проповеди. Я делаю то, что они не прочь были бы делать сами, – будь у них побольше смелости. Они завидуют мне, потому что я свободна.

– Никто не свободен. В это только дураки могут поверить. – Я встала и прошла мимо нее к двери. Было слишком темно, а приносить сюда лампу не хотелось. – Я больше не буду тебя воспитывать. Я тебе ничего-ничего не дам больше, пока ты сама меня не попросишь.

III

Все продолжалось в том же духе уже неделю. После завтрака Роза уезжала верхом на лошади и возвращалась на закате. Она отказывалась брать с собой грума и не сообщала, куда едет. Но мы знали, что она ездит в Роскомон. Мы точно знали: об этом сплетничали слуги в самом Роскомоне. Я чувствовала, что подвела Кэйт и Ларри, так как не делала ничего, чтобы остановить Розу. Но для нее это был период безумия, и он должен был сам собой прекратиться, если никакое другое потрясение не выведет ее из этого состояния. Каждый день я молила Бога о том, чтобы скорее приехал Джон Лэнгли.

В глубине души я была даже рада, что она уезжала от нас, неважно, по какой причине. Я не отходила от детей, счастливая тем, что никто не мешает мне проводить с ними целые дни. Я давала уроки Джеймсу и Энн, начала учить младших мальчиков писать буквы и простые слова. Стремительно уехав из Мельбурна, Роза не взяла с собой гувернантку, так что никто не оспаривал моих прав на детей.

Я пыталась в полной мере насладиться своими богатствами, словно чувствовала, что скоро это кончится. Все, что мы делали, было настоящим праздником. Уроки проходили на теневой стороне веранды и заканчивались в 12 часов дня. Чаще всего мы устраивали пикник у ручья. Сняв обувь и носки, мы переходили его вброд, предупреждая друг друга о змеях. Воздух был полон стрекота насекомых. Над горизонтом все шире становилась знойная дымка. Я хотела, чтобы это время никогда не кончалось.

Вечером возвращалась Роза с напряженно-ликующим лицом, ее движения утратили ту ровную чувственную плавность, которая составляла их красоту, – они стали ломкими и угловатыми. Она была взвинчена до предела. Ничем не заполненные вечера и ночи были пыткой для нее. Мы съедали ужин вместе, соблюдая видимость разговора для Мэри Андерсон, а потом она уходила от меня. Поздно ночью я слышала, как она ходит по веранде за нашими спальнями. Утром за завтраком она была в костюме для верховой езды. Она глотала пищу, не разжевывая, и не скрывала того, что торопится.

IV

Пэт приехал в Лэнгли Даунс так же, как и в прошлый раз. Я сидела одна в гостиной – Роза, как обычно, рано удалилась. Я читала, а в спальне надо мной раздавались ее нервные шаги. Но Пэта я не услыхала, пока он тихо не позвал меня из открытого французского окна.

Услыхав свое имя, я вздрогнула. Книга выскользнула у меня из рук и упала на пол.

– Не шуми! – предупредил Пэт.

Он уже закрыл за собой дверь. Затем тихо задвинул шторы, показав, чтобы я сделала то же самое с двумя другими окнами, и приложил палец к губам, призывая к молчанию. Я послушалась, но была напугана.

– Пэт, что случилось?

– Слуги спят?

– Да, на задней половине дома. Роза не спит. Пойду приведу ее.

– Не надо! Она только поднимет переполох. У меня только одна минута, Эмми. Я оставил лошадь у ручья, думаю, ее там никто не найдет. Но мне еще надо проехать не одну милю до рассвета.

Теперь я по-настоящему испугалась.

– Почему? Кто тебя разыскивает?

Он не сразу ответил, а сел в кресло. Теперь я видела, как он устал, как был напряжен, готов в любой момент вскочить.

– Я был у Мэтта – скакал туда весь вечер, и они, наверное, будут там искать меня. А потом могут прийти сюда, потому что здесь Роза.

Я шагнула к нему и наклонилась, чтобы увидеть его лицо.

– Кто может прийти? Ради Бога, кто?

– Полиция, – он глубоко вздохнул, глядя мне в лицо, потом заговорил снова. – Это случилось, Эмми. Все – Ларри и другие – говорили, что это должно было случиться. Я попал в беду и скрываюсь. Мне нужно бежать, потому что в лучшем случае я попаду в тюрьму, а в худшем меня повесят, даже не пристрелят, а повесят, поэтому я должен бежать.

Я опустилась на пол. Каждое его слово отзывалось во мне, словно удар. Но вскоре оцепенение от шока прошло, и меня охватил ужас. Я посмотрела в его глаза. Кроме усталости, увидела в них мольбу и печальную просьбу о помощи. Но что я могла сделать? Я дотронулась до его руки, потом схватила ее и сжала так, что ему, наверное, стало больно.

– Расскажи мне все, – потребовала я.

– Банк в Юкамунде, – сказал он. – Застрелили управляющего. Если он умрет, нас повесят.

– Нас? – прошептала я, похолодев и чувствуя, как кровь стынет у меня в жилах.

– Джо и Люк Русселы. Мы вместе перегоняли скот когда-то. Я знал, что они занимались грабежами, но меня это не касалось. Но дельце было крупное, и им нужен был помощник. Они попросили, и я пошел с ними. Все получилось не так, как мы планировали. Банковский управляющий застрелил Люка, а Джо застрелил его. Нам удалось посадить Люка на лошадь и увезти с собой, но его и Джо уже опознали. Полиции не понадобится много времени, чтобы узнать, что я был с ними.