Текст книги "Я знаю о любви (Зеленоглазка)"
Автор книги: Кэтрин Гаскин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)
Книга вторая
1855 год
Глава первая
I
Джон Лэнгли, отец Тома, оставался для меня почти мифической фигурой еще долгое время после нашего приезда в Мельбурн. Я часто видела его имя – от него просто некуда было деться. Оно было везде – на цистернах с пивом, на стенах магазинов и складов, даже на барже, курсировавшей вниз и вверх по Ярре. Мое мнение о Джоне Лэнгли сложилось задолго до того, как я впервые его встретила. Оно было не вполне верным, но совершенно сформировавшимся.
Именно Джону Лэнгли мы обязаны нашим первым домом.
Это произошло не потому, что он был щедрым человеком. Его характер был достаточно известен. Он считал, что все в жизни достигается тяжелым трудом. Больше всех других добродетелей он ценил бережливость и трудолюбие. И не старался облегчить жизнь тем, кто на него работал.
В день приезда мы сняли крошечную комнатку в отеле, и Адам отправился к Джону Лэнгли. Он долго ходил по комнате в своем самом хорошем костюме, пытаясь собраться с духом. А вернулся обозленный, нервно тиская в руках фуражку, как будто собирался зашвырнуть ее куда-то далеко.
– Он не принял меня. Его клерк сказал, чтобы я пришел завтра.
Так продолжалось около недели. Делать было нечего. Только ждать. Страна все еще была взбудоражена событиями в Эрике. Мы даже не надеялись, что Джон Лэнгли не знал о той роли, какую сыграл там Адам. Мы съездили в Хобсон Бэй посмотреть «Энтерпрайз». Мы любовались из дока. Тонкие обводы судна, свежая краска, почти законченная надстройка были очень красивы. Адам смотрел на него долго и влюбленно. Он никогда не глядел так ни на меня, ни даже на Розу.
– Когда-нибудь у меня будет свое судно, Эмми.
Я кивнула, хотя смутно себе представляла, как это может произойти. Мы вернулись в гостиницу, и весь вечер Адам что-то вырезал из кусков мягкого дерева. По выражению его лица я знала, что он думал об «Энтерпрайз», а может быть, о своем собственном судне. У меня не было причин бояться судна так, как я боялась Розы, поэтому такое положение меня вполне устраивало.
В конце концов Джон Лэнгли принял Адама. Его позвали не в контору Лэнгли, а домой, немного дальше по Коллинз-стрит. Я ждала весь вечер, задыхаясь от жары. По комнате летали мухи, которые будто пытались заглушить своим жужжанием шум улицы. Уже совсем поздно я услышала его быстрые шаги. Он почти бежал. Схватив меня за плечи, он почти закричал от радости:
– Все в порядке, Эмми, ты слышишь? Все в порядке!
– Ты получил его?
Лицо Адама сияло восторгом.
– Да!
Сцепив руки за спиной, он начал рассказывать, меряя шагами нашу крошечную каморку.
– Сначала он хотел вышвырнуть меня. По-моему, к этому он готовился всю неделю. Но не смог. Видимо, начал понимать, что Том для него потерян. Упрямый старик, он не хочет признавать, что очень ждет Тома. Но поскольку Тома нет, ему нужен рядом кто-то из Лэнгли. Так что судно мое, хотя Том заявит, что я его у него украл.
– Но это глупо.
Он кивнул.
– Я знаю, Том не сможет быть капитаном, так что я не делаю ничего, что не должен бы делать.
– А свадьба? Он говорил о свадьбе?
Адам пожал плечами.
– А чего ты ждала? Он не в восторге от этого. У него были вполне определенные планы относительно будущей жены Тома. Сестра Тома Элизабет очень удачно вышла замуж… сын аристократа… Том был просто обязан последовать ее примеру.
– Да, а где Элизабет Таунсенд сегодня? Вернулась к отцу, без мужа, без ребенка. Хорошее замужество! Говорят, Элизабет – несчастное создание. По крайней мере, Том женился на красивой женщине!
Я остановилась, пораженная тем, что сама защищаю Розу. Но это была чистейшая правда. Она сама мне жестоко на это указала. И это было важно.
– Он… он спрашивал о Розе?
– Нет, он уже составил о ней мнение. Он терпеть не может ирландцев. И тем более эмигрантов. Он считает, что Том женился на невежественной девчонке из низов, да к тому же еще и католичке. Говорит об аннулировании брака. Но сам понимает, что это только разговоры. Ничего не поделаешь с дважды повторенной церемонией перед свидетелями.
Мы впервые говорили о свадьбе. Я чувствовала его уныние, подавленность, когда он говорил о двух церемониях. Бог знает, сколько раз он думал об этом, но никогда не говорил. Теперь я ревновала его к минутам молчания, я боялась, что они принадлежат Розе.
– Но он хорошо относится к Ларри, доверяет ему, знает, что он за человек, – сказала я, – разве может быть сестра Ларри совершенно другой?
– Когда речь идет о бизнесе, Джона Лэнгли интересует только полезность человека. Его не волнует сам человек. Ожидали, что Ларри будет работать с Лэнгли. Теперь все переменилось, но бизнес продолжается. С той разницей, что Ларри теперь не допускают к Лэнгли. Они общаются только через Клея, старшего клерка.
– Какой странный и сложный старик, – медленно произнесла я. – Все же нечестно полностью порвать с Мэгьюри и держаться за Ларри из-за денег, которые он приносит. Не удивительно, что Том ушел… Как он должен ненавидеть отца!
Я уселась в кресло напротив окна, разглядывая пустую базарную площадь. Меня беспокоил Джон Лэнгли. Я видела, что Адама охватило чувство собственника. Я почти желала, чтобы он потерял «Энтерпрайз» и мы избавились бы от Джона Лэнгли.
Я произнесла задумчиво:
– Теперь я понимаю, почему Том так тянулся к Мэгьюри. Я всегда удивлялась, почему он остается на приисках, когда здесь у него все есть… Бедный Том!
– Бедный Том? – В голосе Адама звучало презрение. – Он сбежал на прииски назло отцу, когда тот выгнал служанку, в которую влюбился Том. Все знают эту историю.
– Говорят, Джон Лэнгли отправил ее на пароходе в Англию, а Том об этом не знал. Может быть, он собирался на ней жениться.
– Жениться? Вряд ли. Том не такой.
– Он ведь женился на Розе.
– Роза не служанка!
Его упрек прозвучал сурово и страстно. Я даже съежилась. Сейчас это был другой Адам – дикий пуританин, заносчивый, непрощающий. В такие минуты он не ведал сострадания. Я была виновна дважды – посмела судить о поведении Тома, не разобравшись в его причинах, и неуважительно говорила о Розе. Я знала, что в сердце его жил нереальный образ Розы – романтический идеал красоты и невинности. Он упрекал меня за то, что я опорочила его идеал своим недобрым языком.
Я молча смотрела на него. Впервые после свадьбы мы говорили на эту тему. Как я поняла, мне надо было только хвалить Розу. Но я не хотела этого делать и поэтому злилась.
Он нашел свою трубку и набил ее, исподлобья посматривая на меня. Кажется, он уже раскаивался. Я не ожидала, что Адам нарушит молчание первым, но он заговорил:
– Джон Лэнгли – неплохой человек. – Эти слова были попыткой примирения, предложением мира. – Ты сама увидишь, когда познакомишься с ним.
– Спасибо, я не собираюсь с ним знакомиться.
– Хорошо, но существует еще вопрос жилья. Пока меня не будет, тебе необходимо где-то жить. Город переполнен, арендная плата очень высока. А он дает нам дом.
Я вскочила.
– О чем ты говоришь, Адам Лэнгли? Какой дом? Где?..
Он смотрел на меня торжествующе, уверенный, что после такой новости я уже не буду сердиться.
– Он сказал, что очень маленький, Эмми. Три небольшие комнатки… но их нужно убрать и подремонтировать.
Мне очень хотелось вытрясти из него остальные новости.
– Где?
– За магазином Лэнгли. В конце той маленькой аллеи, которая разделяет магазин и склад. Там, где конюшни. Конечно, он невелик, но я решил, что пока мы не накопим денег на собственный дом…
Я улыбалась и кивала, соглашаясь с ним, но дурное предчувствие не покидало меня. Не могу объяснить, почему, но мне не хотелось жить в доме, принадлежавшем Джону Лэнгли, в конце аллеи, носящей имя Лэнгли Лэйн.
– Он дал мне ключи, – сказал Адам, – надевай шляпку, пойдем посмотрим.
Мы шли через базарную площадь. Адам вел меня за руку и продолжал говорить о доме, как будто и не было разговора о Розе.
– Конечно, это только временно. Я не хочу жить в арендованном доме. Человек должен владеть своим жилищем.
В этом смешении страсти и осторожности был весь Адам. Поддавшись внезапному порыву, он мог все поставить на карту ради одного-единственного шанса выиграть, или в одиночку броситься на защиту справедливости. Кто мог бы предположить, что этот респектабельный человек был одним из защитников Эрики? Но это был Адам.
Аллея между магазином и складом вся скрывалась в тени. Закрытые двери выглядели угрюмо и недружелюбно. Рядом была конюшня. Пахло лошадьми, они стояли здесь целыми днями, запряженные в большие подводы. Везде виднелись солома и навоз.
– В доме двенадцать лет жил сторож, – сказал Адам. – Потом старый умер, а у нового была семья в Флемингтоне, которую он не захотел сюда перевозить.
Домик был маленьким. Деревянный и некрашеный, он опирался о стену магазина. Единственная дверь открывалась прямо во двор, а два голых окошка были чем-то заставлены. Напротив возвышалась стена склада высотой в три этажа.
Три комнаты, выходящие в небольшую гостиную, были полны утилем и отбросами. В воздухе стоял кислый запах тряпья, было слышно шуршанье крыс. Мы увидели небольшую печурку из кирпича, насос для воды и ведро. Адам попытался запустить насос. Через некоторое время струя ржавой воды выплеснулась ему на брюки.
– По крайней мере, он работает, – сказал Адам, с надеждой глядя на меня.
Я хотела помочь ему вытереть воду с брюк, но он не позволил, взял меня за руку, привлек к себе.
– Эмми, ну как? Ты сможешь здесь жить?
Я пожала плечами.
– Ты забыл, что я приехала с золотых приисков? Здесь есть крыша, правда, судя по сырости, она течет, но она есть, и, я думаю, ее можно починить. Это все, что мне нужно для начала.
– Нет, не пойдет, я не смогу жить в таком месте. – Он в отчаянии всплеснул руками.
– Здесь будет чисто, – возразила я. – Мусор надо будет сжечь, все отмыть и завести двух котов. Ты и не узнаешь тогда этого дома.
Он поглядел на меня с выражением то ли просьбы, то ли сомнения.
– Ты справишься с этим, Эмми?
– Да.
– Ну, если сможешь… тогда совсем другое дело. Мы накопим немного денег. Лэнгли обещал мне участие в торговле товарами, которые я буду возить. Доходы будут большими, Эмми, мне бы только начать. А потом, с небольшим капиталом, у меня будет шанс занять еще и купить шлюп. Просто прибрежная торговля, но моя собственная, понимаешь, Эмми? Мое собственное судно! – Его лицо сияло восторгом. – Мое судно.
Он думал вслух и впервые делился со мной своими самыми сокровенными мыслями. Он находился в это время где-то далеко в будущем, приблизить которое было мне по силам именно здесь, в этом убогом доме. А я слишком любила Адама, чтобы позволить хотя бы тени упасть на его прекрасную мечту.
Мы закрыли дверь и пошли обратно. Было уже совсем темно.
– Мы назовем его «Эмма», – сказал Адам.
Я была занята мыслями о том, как сделать наше жилище пригодным для обитания, и рассеянно переспросила:
– Что, дом?
– Нет, шлюп. Мы назовем его «Эмма».
II
По-моему, лучшими днями нашей совместной жизни были именно те, когда судно готовилось к выходу в море, а мы отмывали и отчищали маленький домик на Лэнгли Лэйн. В то время мечты для нас значили больше, чем их исполнение. Мы были счастливы, глядя в будущее, а не оглядываясь назад.
Мы никого не нанимали, ведь на приисках мы тоже выполняли всякую работу. Было приятно смотреть, как Адам в старых бриджах и фланелевой рубашке чинил крышу. Мы забыли о своих ранах. Я засучила рукава и больше не стыдилась бинтов.
Странно, но друзей в Лэнгли Лэйн мы нашли очень быстро. Первыми были кошки. К нам пришли черный кот и белая кошечка. Кошка смело вошла в дом, обнюхала его, затем вышла и вернулась с котенком, слабеньким созданием, покачивавшимся на тоненьких ножках.
– Вот, – сказал Адам, – коты уже есть. Если все остальное появится так же просто…
Котенка мы назвали просто Черныш, а его маму – Диггер. Кроме того, мы познакомились с возницами, работавшими на Лэнгли. Сначала они мне очень не понравились. Целыми днями околачивались вокруг, жевали табак, плевались, а их грубые голоса и смех гулким эхом отдавались от высоких стен. Пока Адам работал на крыше, я начала вытаскивать на улицу мусор. Они наблюдали за мной с любопытством, но молча. Я хотела сжечь весь хлам на костре, но вышел Уоткинс, ночной сторож, и остановил меня. Он принадлежал к той категории людей, которым приятно осознавать, что кто-то из Лэнгли живет в этой заброшенной лачуге. Он уже окрестил нас бедными родственниками.
– Постойте, миссис Лэнгли, вы сожжете все вокруг.
Адам прервал свою работу на крыше. Два или три возчика подошли поближе. Я выпрямилась.
– А вы ждете, что я буду со всем этим здесь жить?
Он пожал плечами:
– Меня не касается, что вы будете с этим делать, заплатите кому-нибудь, чтобы вывезли. Но жечь здесь нельзя. Может быть пожар.
Один из возчиков заговорил очень вкрадчиво и мягко:
– Говоришь, леди не может разжечь костер, Уоткинс? Но ведь ничего не будет.
– Нет, нельзя, я отвечаю перед мистером Лэнгли.
Не знаю, почему они враждовали, Уоткинс и возчики, но я от этого выиграла.
– Мы последим за огнем, – сказал другой возчик, – поставим ведра с водой, все будет в порядке.
Мне помогали все – носили ведра с водой, подбрасывали в костер газеты и мусор. Огонь горел весь день. Возчики сменяли один другого, но все работали охотно. Стоило только упомянуть имя Уоткинса, как каждый из них с охотой брался за дело. Адам сначала беспокоился, но потом, ухмыльнувшись, послал в «Корону» за элем для всех. В конце концов вышел управляющий складом, чтобы сказать, что мистеру Лэнгли не понравится, как спаивают его возчиков.
К исходу первого дня мы приобрели друзей среди возчиков и недоброжелателей в администрации. А для всех обитателей Лэнгли Лэйн я стала миссис Эммой.
«Энтерпрайз» был уже почти готов. Весь остаток дня Адам работал на судне.
– Отличная посудина, – говорил он, – моему деду понравилось бы работать здесь. Он любил такие.
Я часто была в доме одна. Мы купили немного мебели. Насос теперь работал, дымоход был прочищен. Я сшила занавески и покрывало на кровать. Но начинала ощущать, что этот дом становится моим врагом. Чистила лампы, подсвечники, каминные решетки и все остальное, что только можно было почистить, и Адаму все нравилось. Он был полон воспоминаний о доме в Нантекете, где когда-то родился.
– Моя мама шила большие покрывала, Эмми, цветные, они хорошо смотрелись зимой, когда вокруг все белое. И полы надо покрасить в белый цвет, – решил он и сделал это с помощью кого-то из возчиков. Они приходили теперь к нам каждый день, внимательно следя за тем, что еще не сделано. Один из них снабжал меня свежими яйцами и молоком. В общем, они взяли шефство над домом, и Уоткинс больше к нам не подходил.
Один из возчиков как-то сказал мне:
– Моя старуха сказала, что ей надоело целыми днями слышать о доме миссис Эммы.
Адам смеялся:
– Ты не будешь скучать без меня, думаю, едва ли заметишь мое отсутствие.
Дом был покрашен, входная дверь отремонтирована, сломанные ступеньки починены, когда пришло письмо от Джона Лэнгли. В нем говорилось о ремонте, который мы сделали в Лэнгли Лэйн. Письмо заканчивалось так:
«Мы хотим напомнить, что этот ремонт был произведен по вашему усмотрению, и никакие денежные претензии к владельцу приниматься не будут.»
– Жадный старик, – сказала я. – Мне и в голову не приходило требовать за ремонт какие-то деньги.
А это письмо мы написали в ночь перед отплытием «Энтерпрайза». Адам сидел за нашим большим столом и старательно писал его, адресовав своей семье в Нантекет. Он написал о женитьбе и доме, особенно хорошо я запомнила последнюю строчку:
«А завтра я принимаю торговое судно мистера Лэнгли – «Энтерпрайз», которое будет плавать вдоль побережья Австралии.»
Это письмо отправилось в Нантекет для передачи из рук в руки, чтобы смыть позор от потери «Джулии Джесон».
В ту ночь я лежала в объятиях Адама и хотела, чтобы следующее письмо содержало бы новость о внучке или внуке. Но этого пока не было, и Адаму предстояло находиться в отъезде два месяца.
Когда отплывал «Лэнгли Энтерпрайз», Ларри был в Мельбурне. Он пришел с нами в Хобсон Бэй и стоял рядом со мной в порту. Паруса были подняты, корабль выглядел легким и изысканным.
Адам помахал мне с кормы. Он говорил накануне, что экипаж был смешанный, набранный по кабакам в Мельбурне, чтобы укомплектовать состав. Их надо было держать в руках.
– «Лэнгли Энтерпрайз»… Старый Джон, должно быть, на всем ставит свою печать, – пробормотал Ларри.
– Я ожидала увидеть его сегодня здесь, думала, он захочет посмотреть, как отплывает его первый корабль. Хотя бы для того, чтобы пожелать всего доброго Адаму.
Ларри пожал плечами.
– Он платит Адаму, – и вдруг добавил отрывисто: – Но он здесь, все в порядке. Ты заметила экипаж? Вон там.
Экипаж был запряжен парой прекрасных гнедых лошадей, и сворачивал в переулок, когда я посмотрела в ту сторону. Я заметила только спину человека, высокую шляпу и пару белых перчаток, лежащих на трости. Заново покрашенные колеса вспыхнули на солнце.
– Но он не выходил, – сказала я. – Он не заходил на корабль.
– Ничего, Адам знал, что Лэнгли был здесь.
На минуту я возненавидела старого Лэнгли.
– Даже не пожал капитану руку, – сказала я с горечью. – Обращается с ним, как с лакеем!
– Так же, как и с каждым, – успокоил меня Ларри. – Пойдем, Эмми. Старый Джон видел, что я здесь, и к полудню пришлет запрос, почему повозка еще не загружена.
Глава вторая
I
Недели без Адама текли очень медленно. Все, что намечалось сделать в трех комнатах, было вскоре сделано. Печь выкрашена, оставшиеся шторы для окон сшиты, медь начищалась через день. Я чувствовала пустоту и безнадежность.
В магазинах Лэнгли был день продажи, и я купила муслин и немного кружев для рукавов. В порыве расточительности я выбросила свое старое серое платье, которое слишком напоминало мне Элихью Пирсона, и сшила нарядное платье по самым модным выкройкам, которые смогла найти. Днем я прогуливалась по Коллинз-стрит, как модная дама, зонт над головой защищал меня от солнца, а перчатки плотно облегали руки даже в жару. Первые два дня это занятие меня развлекало, я пролистывала книги, которые и не собиралась покупать, проходила мимо витрин магазинов, притворяясь, что никакие товары меня не интересуют. Затем мне это наскучило, и даже стало интересно, как некоторым женщинам удается вот так проводить всю свою жизнь да еще заставить других им завидовать.
Ларри заходил навестить меня всякий раз, когда бывал в Мельбурне, его визиты были осторожными и непродолжительными, чтобы не возникало никаких сплетен. Это все очень отличалось от той свободы, которая была на приисках. Наши встречи стали почти официальными, Ларри сидел на краю кресла, чопорно держа чашку с чаем и блюдце. Я настаивала, чтобы он рассказывал новости из Балларата и обо всех на Эрике.
– Все то же самое, – говорил он с видом человека, который не знает, что ничего неизменного не бывает.
После этих коротких встреч я становилась более одинокой, чем до них, скучая по Мэгьюри, по товарищам из Эрики. Я снова ощущала пустоту, вспоминая, насколько полными и занятыми были прошедшие дни. Я очень хотела, чтобы в дверь вошел Бен Сэмпсон и уронил тяжелый пласт земли на мой отчищенный стол. Мне нужен был мужчина, который разрушил бы упорядоченный аккуратный мир, в котором я пребывала. Я хотела, чтобы Адам скорее вернулся ко мне. Я лежала в постели, полусонная от жары, которая, казалось, никогда не покинет этот дом, окруженный высокими зданиями. Казалось, все замерло. Кошки запрыгнули на кровать, и мне жалко было их прогонять. Черныш ткнулся в меня своим носом, напоминая, что время завтрака уже прошло; Диггер была более спокойна, мирно лежала на солнышке, от которого уже успела нагреться постель. Я лениво потянулась и услышала голоса погонщиков в переулке, громыхание тяжелых повозок, громкие крики людей, которые грузили тюки с сеном. Еще один день без Адама.
Затем я услышала другой голос, знакомый, любимый. Я сбросила простыни, свалив удивленных котов на пол, и босиком побежала к двери.
– Кэйт!
Я кинулась в ее объятия и ощутила запах одеколона, завитые щипцами волосы.
– Ну, Эмми! Что ты плачешь! Разве ты не рада видеть меня?
Она оттащила меня от двери и закрыла ее перед любопытными взглядами наблюдателей во дворе.
– Я вижу, у тебя есть друзья, – сказала она. – Они как сторожевые псы. Я немного испугалась, проходя мимо них. Представь себе, они спросили, что я хочу от тебя…
– О, Кэйт, я так рада видеть тебя! Как я скучаю по всем вам! Какие новости ты принесла? Вы отказались от Эрики? Ларри ничего не сказал…
И теперь волнение, которое было у нее внутри, вырвалось наружу.
– Золото, Эмми! Вот что она принесла нам!
Я опустилась на пятки.
– Я не верю этому!
Она засмеялась.
– Веришь или нет – это так. Самородок – один из самых больших, которые когда-либо находили на Эрике. Тысяча пятьсот двадцать унций. Они заплатили три гинеи за унцию. И тогда выкупили участок за тысячу пятьсот фунтов. И мы богаты!
Она вдруг закрыла лицо руками и расплакалась. Несколько минут мы плакали вместе, как обычно это делают женщины, всхлипывая и пытаясь говорить. Она достала сильно надушенный носовой платок и протянула его мне.
– После того, как ты ушла, мы сделали новое погружение. Это было… В некоторой степени это было мучительно. У Розы проблемы. Я сказала, что мы должны разработать участок, записанный на имя Сина. Дэн не хотел делать этого, но Пэт настаивал на своем. С самого начала все шло хорошо. Перед тем, как найти самородок, мы положили в банк три сотни фунтов. Тогда я сказала: «Это все, Дэн». Поэтому он продал участок. И теперь мы здесь.
Ее глаза вновь наполнились слезами.
– Конечно, у меня не было времени привыкнуть ко всему этому – я плохо себя чувствую… путешествие и все волнения. Приезжали из газеты, чтобы узнать об этом. Они спросили, как мы собираемся назвать его, – ты же знаешь, как называют большие самородки, – ты помнишь «Добро пожаловать» и другие. Я сказала, что он называется «Самородок Сина Мэгьюри». Он это записал, Эмми, и опубликовал в газете. Прошлым вечером приходили двое, как только мы добрались до гостиницы, и задавали вопросы. Я даже не помню, что говорила им во всей этой суете.
– Что вы теперь будете делать? – спросила я.
Она казалась растерянной и смущенной.
– Что мы всегда и намеревались. Купим гостиницу.
Кэйт поставила свою чашку, и я в первый раз поняла, насколько она постарела. У нее было очень уставшее лицо, складки, идущие от уголков рта, стали глубокими, морщины вокруг глаз появлялись теперь не только от смеха. В волосах добавилось седины. Посередине корсажа виднелось жирное пятно.
– Все теперь так изменилось. Иногда кажется, что наши усилия того не стоили. Теперь с нами только Кон.
– А Пэт? – спросила я. – Что с ним?
Ее губы задрожали, но она справилась с собой.
– Он отделился. Получил свою долю и отделился.
– Зачем?
Она пожала плечами.
– Кто знает? Он только сказал, что остается, вот и все.
– А Ларри?
– И Ларри получил свою долю. Она уже лежит в банке. Мы все положили в банк в Балларате и берем деньги оттуда. Ларри заставил нас это сделать. Он сказал, что мы не для того работали все эти месяцы, чтобы отдать наши деньги какому-нибудь бродяге.
Она глубоко вздохнула, ее лицо снова выражало недоумение и неуверенность, как будто бы она внезапно стала слишком стара, чтобы понять все происходящее.
– Я думала, Ларри приедет с нами в Мельбурн, знаешь, немного отпраздновать и помочь нам купить гостиницу. А он говорит: «Остановитесь в Мельбурне в отеле Даггана и ждите меня там. Никому ничего не говорите и до моего приезда ничего не покупайте». И затем уехал по своим делам, как будто ничего не случилось. Но мы все сделали, как он сказал. Он моложе нас, лучше знает эту страну и как нам правильнее поступить.
Я принесла с кухонной плиты воду в спальню, чтобы умыться и одеться, потому что хотела пойти с Кэйт в гостиницу. Мое сердце жаждало видеть Кона и Дэна, и я была рада надеть муслиновое платье, как свидетельство того, что эти месяцы были счастливыми для нас с Адамом. Пока Кэйт ждала меня, она выпила еще одну чашку чая, который я приготовила для нее, зонтом не подпуская к себе котов, и мы разговаривали через открытую дверь. Она избегала любого упоминания о Розе, как будто щадила мои чувства. Наконец, я вынуждена была спросить:
– А Роза? Она приехала в Мельбурн?
– Моя прекрасная Роза все еще в «Паласе» и сердится, потому что великий и могущественный Джон Лэнгли не прислал за ними. А он просто игнорирует их. Ох, да, она ведь беременна.
II
Я ожидала увидеть семью Мэгьюри, ведущую расточительную, полную радости городскую жизнь. Они пытались – даже для того, чтобы убедить самих себя, что ничего не изменилось, – они пытались, но было заметно, что это только попытки. Дэн снова носил дублинскую одежду и даже выглядел еще более привлекательным, но его лицо теперь было темным и казалось постоянно загорелым, а руки оставались мозолистыми. Он говорил о Балларате со всеми, кто только слушал его. Он говорил, как человек, тоскующий по родине. Кэйт ходила по магазинам, избегая магазинов Лэнгли, но больше для того, чтобы чем-нибудь занять себя, чем ради того удовольствия, которое они ей раньше доставляли.
Кон совершенно вырос из своей одежды за месяцы, проведенные в Балларате, так что была законная причина купить ему новую, но он ее ненавидел.
Он держал все свои вещи из Эрики в чемодане и каждый день вынимал и проверял их.
– Зачем тебе все это? – спрашивала Кэйт взволнованно. – Разве я не купила тебе все самое лучшее?
Но особенно не настаивала, и я заметила, что, когда Кон оставлял вещи разбросанными, Кэйт сама бережно убирала их: запачканную землей старую соломенную шляпу, сломанную верхушку кайла, даже гильзы из Стокейда.
– Это все, что у него есть, и еще одиночество без друзей, которые там остались, – сказала она с грустью.
Думаю, мы все скучали по ним. Часто, когда мы собирались вместе, разговор начинался так: «А ты помнишь, когда Мэри Хили…» или «Интересно, нашел ли Тимми Мулчей того, кто убежал с половиной отары овец, которых он в тот раз купил?»
Мы проводили больше времени в моем доме, чем в отделанных бархатом комнатах гостиницы Даггана. Кэйт даже преодолела свое отвращение, проходя по переулку между двумя домами Лэнгли.
– Это свободная страна, – она говорила это достаточно громко, чтобы слышали извозчики, – даже если эта часть ее принадлежит великому и могущественному Лэнгли.
Приходя сюда, она надевала свою лучшую одежду: украшенные цветами шляпки, шали с бахромой, яркие зонтики; я думаю, она надеялась случайно встретиться с самим Джоном Лэнгли. Она важно наклоняла шляпку и зонт перед возчиками, и все они в ее честь поднимали шляпы. Она так и шла по переулку, как будто все были ее должниками. Я видела, как при этом у нее поднималось настроение.
Наконец, Ларри вернулся в Мельбурн, и мы с ним осматривали несколько ресторанчиков, которые продавались. Кэйт отворачивала нос ото всех. Она хотела построить свой собственный, и у нее не укладывалось в голове, что за один самородок нельзя было купить больше, чём землю, на которой стояли эти здания…
– Надо было покупать здесь до того, как они проложили первую улицу, – объяснял ей Ларри. – Если сегодня у кого-то есть участок земли, то он может не работать всю оставшуюся жизнь. Говорят, Джон Лэнгли приехал сюда в день первого аукциона и заплатил всего шестьдесят фунтов за этот участок.
– Вот пусть и радуется, – сердито вставила Кэйт.
Наконец, они взяли в аренду гостиницу на Боурк-стрит рядом с ярмаркой, где продавали лошадей. Это был заброшенный, сильно опустошенный дом, но Ларри посмотрел на оживленную толпу людей вокруг него и заявил, что все в порядке.
– Вы все сделаете правильно, мама, – сказал он, – вы привлечете сюда посетителей.
Она была слишком польщена, чтобы усомниться в этом. У Ларри хватило здравого смысла не сдерживать ее, если она хотела что-то купить, будь то отделанные резьбой по дереву зеркала, мебель красного дерева или медь, даже маленькие спальни она приказала задрапировать ее любимым красным бархатом.
– Конечно, разве мелкопоместные дворяне не придут посмотреть на лошадей? И разве им не понадобится приличное уединенное место, чтобы они могли там заключать сделки? От Мэгьюри они получат все, что хотят.
– Мама, это Австралия. Разве ты не знаешь, что здесь нет мелкопоместных дворян?
Она фыркнула.
– Ты говоришь, как Пэт. Нет дворян? Да каждый второй Пэдди из болот, если только позволят его кошелек и шелковая шляпа. – Она засмеялась. – Не беспокойся, Ларри, мальчик. Теперь все будут дворянами!
Они назвали гостиницу просто «Мэгьюри». Не было даже мысли о том, чтобы взять другое имя.
– Мне не нужны ваши «Шэмроки» или «Харпы», – сказал Дэн. – «Мэгьюри» звучит гордо. И нет причин это скрывать ото всех.
А Ларри был доволен, что его имя значилось еще в одном месте; он купил новую большую повозку, такую же красивую, как у Джона Лэнгли, и лучший художник Мельбурна написал на ней имя Ларри золотыми и зелеными буквами. Я думаю, они опять залезли в долги, но Мэгьюри все делали с размахом.
Гостиница открылась, когда на рынке был день продажи. К полудню напитки были готовы, вся передняя стена дома, блестящая от свежей краски, была украшена флагами и лентами – там был даже британский национальный флаг. На этом настоял Ларри, хотя Дэн пытался спрятать его.
– Теперь вы австралийцы, – сказал Ларри, – никогда не забывайте этого.
– Чтобы сделать меня кем-нибудь еще, кроме ирландца, потребуется нечто гораздо большее, чем флаг, мой мальчик, – ответил Дэн. – Тебе выпала тяжелая судьба в твои годы, Ларри, но и здесь придется еще кое-чему поучиться.
Кэйт заняла свое место за стойкой бара в день открытия, а меня оставила наверху.
– Тебе надо думать об Адаме, Эмми. У него теперь есть состояние, и он не захочет видеть свою жену здесь.
Так в день открытия закончились для меня заботы и радости: мне не разрешили даже помогать на кухне, где готовили сосиски, ветчину и резали сыр. Ларри нанял еще двух человек для мытья стаканов и уборки.
– Все должно окупаться, Эмми, иначе это никогда не заработает. Если дом не способен содержать помощников, он не нужен.
Я была разочарована, потому что мечтала о заполненных работой днях, проведенных здесь, но я понимала, что Ларри сказал правду. Мы были не на Эрике, и стремление работать здесь значило меньше, чем внешний вид и произведенное впечатление. Поэтому я сидела наверху в гостиной с кучей нижних юбок Кэйт, которые надо было починить, и заставляла Кона читать мне вслух. Он был так же неспокоен, как и я, – запахи и звуки со двора проникали через открытое окно, пыль оседала на новых занавесках Кэйт. Внизу играли на пианино, и грохот полуденной суеты в баре отдавался продолжительным гулом. Во мне все восставало против такого сидения на одном месте, в то время как внизу происходило много разных событий; я знала, что это была одна из причин того, что Кону с трудом давались сложные слова.
