Текст книги "Тайна Магдалины"

Автор книги: Кэтлин Макгоуэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 29 страниц)

Обед тем вечером прошел тихо, их присутствовало только трое – Морин, Тамми и Синклер. Ролана не было, но он вскоре должен был вернуться, по словам Синклера и Тамми. Он встречает гостя в частном аэропорту в Каркасоне, как объяснила Тамми. Как только этот тайный гость прибудет, у них будет больше информации. Морин кивком выразила свое понимание. Она давно поняла, что настойчивость ни к чему не приведет. Они раскроют свои секреты в свое время; это было частью их культуры здесь, в Арке. Но она не заметила, чтобы Синклер выглядел более напряженным, чем обычно.

Вскоре после того, как они перешли в кабинет, чтобы выпить кофе, вошел слуга и заговорил с Синклером по-французски.

– Хорошо. Наш гость прибыл, – перевел он для Тамми и Морин.

В двери появился Ролан вместе с человеком, производящим такое же сильное впечатление. Он был одет в темную одежду, неброскую, но элегантную и от лучших итальянских фабрик. Этот человек имел аристократический вид и явно привык пользоваться своей властью и влиянием. Он принес в комнату особую энергию.

Ролан шагнул вперед.

– Мадемуазель Паскаль, мадемуазель Уиздом, с удовольствием представляю вам нашего уважаемого друга, кардинала Де Каро.

Де Каро сперва протянул руку Морин, потом Тамми. Он тепло улыбнулся обеим женщинам.

– Очень приятно. – Он жестом показал на Морин и спросил Ролана: – Это наша Долгожданная?

Ролан кивнул.

– Простите, вы сказали «кардинал»? – спросила Морин.

– Не позволяйте простой одежде ввести вас в заблуждение, – сказал Синклер позади нее. – Кардинал Де Каро обладает огромным влиянием в Ватикане. Возможно, вам поможет его полное имя. Это Томас Франческо Борджиа Де Каро.

– Борджиа? – воскликнула Тамми.

Кардинал кивком дал простой ответ на невысказанный вопрос Тамми. Ролан подмигнул ей с другого конца комнаты.

– Его превосходительство хотел бы провести некоторое время с мадемуазель Паскаль наедине, так что мы сейчас оставим их вдвоем, – сказал Ролан. – Пожалуйста, позвоните, если вам что-то потребуется.

Ролан придержал дверь для Синклера и Тамми, а кардинал Де Каро жестом предложил Морин сесть за стол из красного дерева. Он занял место напротив нее.

– Синьорина Паскуале, прежде всего я бы хотел сказать вам, что встречался с вашим кузеном.

Морин была захвачена врасплох. Она не знала, чего она ожидала, но явно не этого.

– Где Питер?

– На пути в Рим. Сегодня утром я видел его в Париже. Он – в порядке, и документы, которые вы нашли, в безопасности.

– В безопасности где? И у кого? Что…

– Терпение, я расскажу вам все. Но есть кое-что, что я хотел бы показать вам в первую очередь.

Кардинал сунул руку в свой «дипломат», который он принес собой в комнату, и вытащил несколько красных папок. На каждой из них была наклейка: «ЭДУАРД ПОЛЬ ПАСКАЛЬ».

У Морин перехватило дыхание, когда она увидела наклейки.

– Это имя моего отца.

– Да. И в этих папках вы увидите фотографии вашего отца. Но я должен подготовить вас. То, что вы увидите, вас расстроит, но это очень важно для вашего понимания.

Морин открыла верхнюю папку и уронила ее нас стол, потому что руки у нее задрожали. Кардинал Де Каро рассказывал, пока она медленно просматривала черно-белые снимки ран своего отца.

– Он был стигматиком. Вы знаете, что это такое? На его теле проявлялись раны Христа. Вот его запястья, его ступни и пятая рана здесь, под ребрами, где центурион Лонгин пронзил копьем Господа Нашего.

Морин смотрела на фотографии, потрясенная. Двадцать пять лет размышлений о так называемой «болезни» ее отца извратили ее мнение о нем. Сейчас все встало на свои места – страх ее матери и ее враждебность, ее злость по отношению к Церкви. И это объясняло письмо от ее отца к семье Жели, которое хранилось здесь, в архивах замка. Он писал Жели из-за своих стигматов – и потому что хотел защитить своего ребенка от такой же ужасной судьбы. Морин сквозь слезы посмотрела на кардинала:

– Я… Мне всегда говорили, будто он покончил собой из-за душевной болезни. Моя мать сказала, что он был безумен, когда умер. Я не представляла, никто никогда не говорил мне ничего подобного…

Церковник серьезно кивнул:

– Ваш отец остался непонятым для великого множества людей, – сказал он. – Боюсь, даже для тех, кому следовало помочь ему, для его собственной Церкви. Той самой, в которую вступил ваш кузен.

Морин подняла глаза, слушая со всем вниманием. Она почувствовала, как мороз пробежал у нее по спине и по всему телу, пока кардинал продолжал:

– Ваш кузен – хороший человек, синьорина. Я думаю, вы не будете осуждать его за то, что случилось, когда я вам все расскажу. Но, понимаете, мы должны начать с того времени, когда вы были ребенком. Когда у вашего отца начали появляться стигматы, он обратился за помощью к местному священнику, который входил в одну одиозную организацию внутри Церкви. Мы – как и все люди, и ничто человеческое нам не чуждо. И хотя большинство из нас внутри Церкви посвятили себя дороге добра, есть те, кто готов защищать свои убеждения любой ценой. В случае с вашим отцом следовало обратиться прямо в Рим, но этого не произошло. Мы бы помогли ему, мы бы работали с ним, чтобы найти источник или понять священное значение его ран. Но люди, которые оказались на его пути, сделали свой собственный вывод, что он опасен. Как я сказал, они обособлены внутри Церкви, действуют по своему собственному плану, но у них есть влияние, которое простирается до высших кругов, что я только недавно обнаружил.

Кардинал продолжал объяснять про обширную сеть, которая берет начало из Ватикана, про десятки тысяч людей, действующих по всему миру, стремясь сохранить веру. При таком огромном количестве людей, рассыпанных по всей земле, невозможно проследить личные мотивы отдельных людей или даже групп. После Второго Ватиканского Собора возникла теневая экстремистская организация, состоящая из священников, которые яростно сопротивлялись реформам Церкви. Молодой ирландский священник, по имени Магнус О’Коннор был принят в члены этой организации, как и несколько других молодых ирландцев. О’Коннор стал служить в приходе в окрестностях Нового Орлеана, когда Эдуард Паскаль обратился за помощью к Церкви.

О’Коннор был испуган стигматами Паскаля, но еще больше его обеспокоили видения Иисуса рядом с женщиной и Иисуса со своими детьми. Ирландский священник оценил этот случай в рамках скорее своей собственной тайной организации, чем согласно официальным церковным каналам. После того как Эдуард Паскаль покончил с собой от отчаяния и смятения перед своими стигматами, эта теневая организация внутри Церкви продолжала следить за его женой и дочерью. У маленькой Морин Паскаль бывали видения, подобные видениям ее отца, с того времени, как она начала ходить. О’Коннор убедил ее мать, Бернадетту, отдалить ребенка от семьи Паскаль. Именно тогда мать Морин переехала обратно в Ирландию и вернула себе девичью фамилию Хили. Она попыталась изменить и фамилию своей дочери, но почти восьмилетняя Морин уже тогда обладала сильной волей. Девочка отказалась, настаивая, что Паскаль – это ее фамилия, и она ни за что ее не изменит.

Для Магнуса О’Коннора, теперь уже поднявшегося до ранга епископа, оказалось очень кстати, что у девочки был близкий родственник, обладающий призванием к Церкви. Когда Питер Хили поступил в семинарию, О’Коннор использовал те же ирландские уловки, чтобы добраться до Питера так же, как они воздействовали на Бернадетту. Питера проинформировали об истории с Эдуардом Паскалем и попросили внимательно приглядывать за его кузиной и регулярно сообщать о том, как она развивается.

Морин остановила кардинала.

– Вы говорите мне, что мой кузен следил за мной и сообщал о моих действиях с тех пор, как я была ребенком?

– Да, синьорина, это правда. Однако отец Хили делал это только из любви к вам. Эти люди манипулировали им, заставили его думать, что все это в интересах вашей защиты. Он так и не узнал, что они отказались помочь вашему отцу и именно на них лежит вина за его печальный конец. – Кардинал с сочувствием посмотрел на нее. – Я верю, что мотивы, которыми руководствовался ваш кузен и которые вас больше всего тревожат, были самыми чистыми и похвальными, так же, как я верю, что он предпочел передать свитки Церкви из благих побуждений.

– Но как же это может быть? Он знает, что в них. Как он может хотеть скрыть это?

– Легко неверно судить о нем, опираясь на ограниченную информацию, которой вы обладаете. Но я не верю, что отец Питер Хили хотел что-либо скрыть. У нас есть причины подозревать, что епископ О’Коннор и его организация оказывают на него давление, угрожая вашей безопасности. Пожалуйста, поймите, что это совершенно не связано с официальной Церковью и не санкционировано Римом. Но ваш кузен взял свитки для О’Коннора в обмен на вашу безопасность.

Морин позволила себе поверить всему этому, но не знала, как это следует воспринимать. Она почувствовала облегчение, узнав, что Питер, ее единственный настоящий и верный союзник в жизни, не предал ее в подлинном смысле этого слова. Но надо было переварить так много новой информации.

– И как вы обнаружили все это? – хотела знать Морин.

– Амбиции О’Коннора взяли над ним верх. Он надеялся использовать открытие Евангелия Марии для своего собственного продвижения в общепринятой иерархии Церкви. В свою очередь, он бы получил больше власти и доступ к информации высокого уровня для своей теневой организации, что было бы полезно для планов этих фанатиков. – В улыбке кардинала Де Каро лишь чуть-чуть мелькнуло самодовольство. – Но не беспокойтесь. Мы позаботимся о том, чтобы найти другое место для О’Коннора и его сторонников теперь, когда мы вычислили их всех. У нас непревзойденная разведывательная сеть.

Это не удивило Морин, которая всегда думала о католической Церкви как о всемогущей организации, которая протянула свои щупальца по всему миру. Она знала, что это – богатейшая организация на планете, обладающая всеми лучшими ресурсами, которые только можно купить за деньги.

– Что будет со свитками Марии? – спросила она его, готовая услышать неприятный ответ.

– Если быть с вами честным, то трудно сказать. Я уверен, вы понимаете, что эта находка – самое важное открытие нашего времени, если не самое важное в истории Церкви. Это вопрос, который будет необходимо обсудить на самом высоком уровне. Как только будет доказана их подлинность.

– Питер сказал вам, что в них?

Кардинал сделал утвердительный жест.

– Да, я прочитал некоторые из его записей. Синьорина Паскуале, это может вас удивить, но мы в Ватикане не сидим на серебряных тронах и не планируем заговоры весь день.

Морин минуту посмеялась вместе с ним, а потом очень серьезно спросила:

– Попытается ли Церковь остановить меня, если я напишу о том, что испытала здесь – и, что более важно, если я расскажу о содержании свитков?

– Вы свободны делать то, что хотите, и идти туда, куда ведет вас ваше сердце и совесть. Если Бог действует через вас, чтобы раскрыть всем слова Марии, то никто не вправе препятствовать вам в исполнении этого священного долга. Церковь не стремится скрыть информацию, как думают многие. Это могло быть правдой в Средние века, но не сегодня. Церковь заинтересована в сохранении и распространении веры – и лично я считаю, что открытие Евангелия Марии Магдалины может дать нам новую возможность привлечь в нашу паству еще больше молодежи. Но, – он поднял руку, говоря это, – я – это только один человек. Я не могу говорить ни за других, ни за самого Святого Отца. Время скажет.

– А пока это не произойдет, что будет?

– А пока Аркское Евангелие Марии Магдалины будет храниться в библиотеке Ватикана, под наблюдением некоего отца Питера Хили.

– Питер собирается остаться в Риме?

– Да, синьорина Паскуале. Он будет присматривать за командой официальных переводчиков. Это большая честь, но мы чувствуем, что он ее заслуживает. И не думайте, что мы забыли о вашем вкладе, – сказал он, вручая ей визитную карточку, которую достал из своего «дипломата». – Вот мой личный телефон в Ватикане. Когда вы будете готовы, мы бы хотели пригласить вас быть нашей гостьей. Я бы хотел из ваших собственных уст услышать рассказ о том пути, который привел вас сюда, в это место. Да, и вы можете связаться по этому номеру с вашим кузеном, пока ему не установили собственный. Он будет работать непосредственно на меня.

Морин посмотрела на имя на визитной карточке.

– Томас Франческо Борджиа Де Каро, – прочитала она вслух. – Если вы простите мне нескромный вопрос…

Теперь кардинал рассмеялся, искренняя улыбка осветила его лицо.

– Да, синьорина, я сын Династии, как и вы – ее дочь. Вы будете удивлены, как нас много – и вы найдете нас, если будете знать, куда смотреть.

– Сейчас полнолуние, и ночь стоит прекрасная. Не окажете ли вы мне честь прогуляться со мной по саду перед сном? – спросил у Морин Беранже Синклер после того, как кардинал ушел.

Морин согласилась. Сейчас ей было с ним очень легко, спокойно, как бывает по отношению к людям, с которыми вместе пережили исключительные обстоятельства. И трудно найти что-то более прекрасное, чем летняя ночь на юго-западе Франции. Когда прожектора освещали величественный замок и лунный свет отражался от мраморных плит, Сады Троицы превращались в совершенно волшебное место.

Морин рассказала ему все, что она обсуждала с кардиналом, и Синклер слушал ее с искренним вниманием и интересом. Когда она закончила, он спросил:

– И что вы будете делать сейчас? Не думаете ли вы написать книгу обо всем пережитом? Как вы собираетесь открыть миру Евангелие Марии?

Морин обошла вокруг фонтана Магдалины, проводя пальцем по прохладному, гладкому мрамору и обдумывая свой ответ.

– Я еще не решила, в какой форме это сделать. – Она посмотрела вверх на статую. – Я надеюсь, что она даст мне какое-то указание. Что бы это ни было, я только надеюсь, что смогу отдать ей справедливость.

Синклер улыбнулся ей:

– Так и будет. Конечно, вы сможете. Она выбрала вас не просто так.

Морин ответила ему так же тепло:

– Она выбрала и вас тоже.

– Я думаю, все мы, так или иначе, избраны, чтобы сыграть свою роль. Вы, я, без сомнения, Ролан и Тамми. И, конечно, отец Хили.

– Так вы не презираете Питера за то, что он сделал?

Синклер быстро ответил:

– Нет. Вовсе нет. Даже если Питер сделал что-то не то, он сделал это из благих побуждений. Кроме того, каким бы лицемером я был, если бы чувствовал ненависть к Божьему человеку после открытия этого сокровища? Послание нашей Магдалины – это послание сострадания и прощения. Если бы все люди на земле смогли воспользоваться этими двумя качествами, мы бы жили на более прекрасной планете, вы не согласны?

Морин взглянула на него с восхищением и с расцветающим чувством, которое было для нее новым. Впервые в своей полной событиями жизни она чувствовала себя в безопасности.

– Не знаю, как и благодарить вас, лорд Синклер.

Раскатистое шотландское «р» прозвучало еще заметнее, когда он произнес ее имя:

– Поблагодарить меня за что, Морин?

– За это, – она широким жестом обвела буйную растительность, раскинувшуюся вокруг. – За то, что впустили меня в мир, о котором большинство людей даже не мечтает. За то, что показали мне мое место во всем этом. За то, что заставили меня чувствовать, что я не одинока.

– Вы никогда больше не будете одинокой. – Синклер взял Морин за руку и подвел ее ближе к источающим аромат роз зарослям. – Но вы должны перестать называть меня «лорд Синклер».

Тогда Морин улыбнулась и впервые назвала его «Берри», как раз перед тем, как он поцеловал ее.

На следующее утро в замок прибыл пакет для Морин. Его отослали из Парижа за день до этого. На нем не было обратного адреса, но он ей и не требовался, чтобы узнать, кто был отправителем. Почерк Питера она узнала бы везде.

Морин вскрыла пакет, с волнением желая узнать, что послал Питер. Хотя она не испытывала злости по отношению к нему за все, что он сделал, он мог этого еще не знать. Им требовалось некоторое время для извинений и серьезного обсуждения их общего прошлого, но Морин не сомневалась, что, пройдя через это, они будут близки, как никогда.

Морин вскрикнула от удивления и радости, когда увидела содержимое посылки. Внутри лежали фотокопии каждой страницы из записей Питера обо всех трех книгах Евангелий Марии Магдалины. Все его заметки были здесь, от первых копий текста до последних переводов. На первой странице, вырванной из одного из его желтых блокнотов с отрывными листочками, Питер написал:

«Моя дорогая Морин!

Пока я не могу все объяснить тебе лично, я доверяю их тебе. В конце концов, ты их законный хранитель, гораздо больше, чем те люди, которым я был вынужден отдать оригиналы.

Пожалуйста, передай мои извинения, а также мою благодарность остальным. Я надеюсь сделать это лично так быстро, как только смогу.

Я очень скоро свяжусь с тобой.

Питер».

…Прошло много лет, прежде чем у меня появилась возможность лично поблагодарить Клавдию Прокулу за тот риск, которому она подвергалась ради Исы. Трагедия Понтия Пилата и его решение выбрать Рим как своего господина не спасли его карьеру и, в конце концов, не пошли на пользу его амбициям. Ирод действительно отправился в Рим на следующий день после страстей Исы, но он не стал хорошо отзываться о Пилате перед императором. Как настоящий Ирод до мозга костей, он лелеял другой план, у него был двоюродный брат, которого он желал видеть на посту прокуратора. Он вливал яд в уши Тиберия, и Пилат был отозван в Рим, чтобы предстать перед судом за свои преступления, которые он совершил, пока был правителем Иудеи.

На этом суде против Пилата были использованы его собственные слова. Он послал письмо Тиберию, рассказывая ему о чудесах, которые творил Иса и о событиях Дня Мрака. Римляне использовали эти слова против него, не только чтобы лишить его титула и положения, но и чтобы изгнать его и конфисковать его земли. Если бы Пилат помиловал Ису и выступил против Ирода и священников, его бы ждала такая же судьба.

Клавдия Прокула оставалась верной своему мужу даже в самые мрачные времена. Она рассказала мне, что их маленький мальчик, Пило, умер несколько недель спустя после казни Исы. Этому не было никакого объяснения; он просто таял у них на глазах. Клавдия сказала, что сперва ей было очень сложно не обвинять мужа в смерти их сына, но она знала, что Иса не хотел бы этого. Ей стоило только закрыть глаза, и она видела лицо Исы в ту ночь, когда он исцелил ее сына – вот как Клавдия Прокула обрела Царствие Божие. Эта римлянка с императорской кровью обладала необычайным пониманием назарейского Пути. Она жила им безо всяких усилий.

Клавдия и Пилат перебрались в Галлию, где она жила в детстве. Она сказала, что Пилат провел остаток своих дней, пытаясь понять Ису – кто он был, чего он хотел, чему учил. За много лет она часто говорила ему, что Путь Исы – не то, к чему он может применить свою римскую логику. Надо было стать подобным детям малым, чтобы понять истину. Дети – чисты, открыты и честны. Они способны принять добро и веру, не задавая вопросов. Хотя Пилат не думал, что может принять Путь так, как это сделала Клавдия, она чувствовала, что он по-своему был обращен.

Клавдия поведала мне необыкновенную историю о том дне, перед тем как они с прокуратором навсегда покинули Иудею. Понтий Пилат отправился в Храм в поисках Ионафана Анны и Каиафы, требуя, чтобы они встретились с ним. Он просил у них обоих посмотреть ему прямо в глаза на самой священной земле их народа и сказать ему: распяли мы Сына Божьего или нет?

Я не знаю, что более необычно – желание Пилата задать этот вопрос или признание обоих священников в совершенной ужасной ошибке.

После вознесения Исы к Отцу Небесному некоторые люди стали говорить, что наши сторонники куда-то перенесли его тело. Этим людям заплатили в Храме, потому что теперь там боялись ужасного возмущения, если люди узнают правду. Анна и Каиафа признались в этом. Пилат сказал своей жене, что верит в искреннее раскаяние этих людей, что они будут страдать каждый день всю оставшуюся им земную жизнь, ибо живут с сознанием своих ужасных деяний.

Если бы только они пришли ко мне и рассказали мне об этом. Я бы передала им учения Пути и уверила их в прощении Исы. В тот день, когда Царствие Божие пробудилось в сердце вашем, вам больше нет нужды снова страдать.

Аркское Евангелие от Марии Магдалины,

Книга Учеников

Глава 21

Новый Орлеан

1 августа 2005 года

Морин вела взятую напрокат машину сквозь светлые сумерки южного лета. Когда она втиснулась на автостоянку у пригородного кладбища, угасающий свет осветил маленькую церковь за кладбищенскими воротами.

На это раз она не обошла ворота. Дочь Эдуарда Паскаля прошла через них с высоко поднятой головой. Никто из тех, чьи близкие похоронены здесь, посещая место их последнего упокоения, не окажется на неухоженном и заросшем кладбище. Ворота были перенесены, чтобы включить прежде заброшенные участки в территорию кладбища, благодаря влиянию и дотации некоего итальянского кардинала.

Белый мрамор новой надгробной плиты на могиле ее отца, казалось, сиял изнутри, когда Морин приблизилась к нему. У мраморного надгробия лежал великолепный венок из роз и лилий, сразу под высеченной на плите большой позолоченной лилией и надписью, которая гласила:

ЭДУАРД ПОЛЬ ПАСКАЛЬ

ЛЮБИМЫЙ ОТЕЦ МОРИН

Она опустилась на колени перед могилой и приступила к давно отложенному разговору с отцом.

Чувство внутреннего умиротворения, которое испытала Морин, было для нее совершенно новым и очень приятным. Она нервничала при мысли о том, что должно случиться завтра, но в целом она чувствовала скорее волнение, чем страх. Завтра в Новом Орлеане, за ланчем, она встретится с членами клана Паскалей – тетями и кузенами, которых никогда не знала. После этого она совершит перелет в аэропорт Шэннон в Ирландии, поедет на запад в маленький городок Голуэй и остановится на семейной ферме Хили. Там ее встретит Питер. Это будет их первая встреча с тех пор, как ее кузен покинул замок Синих Яблок. Они несколько раз разговаривали по телефону, но не виделись друг с другом. Питер попросил, чтобы они встретились в Ирландии, вдали от толпы и любопытных глаз. Там они смогут вдоволь поговорить, и у него будет время и возможность рассказать ей об официальном статусе Аркского Евангелия.

Морин думала обо всем этом, прогуливаясь по Французскому кварталу, который уже начинал просыпаться к жизни в чудесный вечер пятницы. Когда она гуляла, южный ветерок принес отдаленный звук музыки, которую играл саксофон. Привлеченная музыкой, Морин завернула за угол и впервые увидела музыканта. У него были длинные темные волосы, которые подчеркивали его отрешенный и одухотворенный вид. Когда она подошла к нему ближе, он посмотрел на нее, и на миг их глаза встретились.

Джеймс Сент-Клер, уличный музыкант из Нового Орлеана, подмигнул Морин. Она улыбнулась ему, проходя мимо, и мелодия гимна «Изумительное благоволение» поплыла вслед за ней по воздуху Французского квартала.