Текст книги "Бешеные коровы"
Автор книги: Кэти Летт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
Настал черед Мэдди имитировать Харпо Маркса.
– Ты занимаешься политикой? – переспросила она, наконец обнаружив источник своего голоса.
– Да, я либерал-демократ.
Мэдди взорвалась от хохота. Алекс был любопытным представителем либералов, которому на дом приходил журнал «Выдающийся размер». Он был настолько демократичен, что решил не говорить Мэдди о том, что был уже женат, пока она не обнаружила короткие вьющиеся волосы Фелисити на внутренней стороне его носков. Она хохотала так сильно, что ей пришлось сесть.
– Ну хорошо, я лгу, изменяю своей жене, выпиваю, не признаюсь в знакомстве со своими экс-любовницами, когда о них меня спрашивают из полицейского участка посреди ночи. Но назови хоть один серьезный мой недостаток! – Тут Алекс выдал хитрую улыбку, которой невозможно было противостоять.
– Но почему либерал-демократ? А, я поняла. Это как будто ты назвал себя «новым человеком». Это просто такое название. – Они всегда разговаривали, будто играли в словесный пинг-понг, используя рты вместо ракеток.
Алекс отставил сторону ногу в позе легкомысленной самоуверенности, а потом пристроил свое мускулистое тело рядом с ней на скамейку.
– Это небольшая организация. Там проще что-то сделать, воплотить какие-то идеи.
– А, я понимаю. В «небольшой организации» проще получить звание пэра. – За год, прожитый вместе с Алексом, Мэдди научилась читать между строк его лжи. Она подняла руку, призывая его остановиться и прекратить возражения. – Мне все равно. Договорились? Главное, чтобы ты обращался со мной как со своим избирателем.
– Что это может означать?
– Будь со мной порядочным хотя бы раз. Послушай… – Она вздохнула. Увидев Алекса снова, Мэдди ожидала отвращения, но сейчас она могла думать только о том, как он по утрам выходит из душа и его торс возвышается над намотанным на бедра полотенцем, о танго нагишом на обеденном столе и о распевании песен Коула Портера, а также как они слизывают с пупков друг друга свежую икру каспийских осетров. – Я не знаю, что с нами случилось.
– Э, ну, ты родила ребенка вопреки моему желанию, а затем отвергла меня.
– Отвергла тебя? – Мэдди резко повернулась к нему лицом. – Ах, простите. Совершенно очевидно, что мне требовалось прочитать справочник по этикету под названием «Что делать, если ваш жених все еще женат».
– А ты никогда не спрашивала меня о том, женат ли я и есть ли у меня дети, – заявил он.
– Об этом следует поведать в Зале Славы Мужских Оправданий.
Алекс пронзил Мэдди взглядом своих глаз цвета топаза.
– Моя совесть чиста.
– Дружок, в таком случае у тебя амнезия. Не нужно быть математическим гением, чтобы сосчитать, что, для того чтобы сделать ребеночка, нужны двое.
– Не пытайся заставить меня чувствовать себя виноватым, Мэдди, – прошептал он, внезапно вспомнив о том, что осветитель мог их подслушать, а потом продать эту историю какому-нибудь желтому изданию типа «Кто кого». – Ты сама приняла решение родить ребенка, несмотря на мои протесты. Ты всегда была сама по себе.
– Только потому, что я больше никому не была нужна, – грустно ответила Мэдди. Она была полностью выбита из колеи этой новой встречей с ним.
– У меня стойкая аллергия на подгузники, конструктор «Лего» и недостаток сна. Помнишь? Ты об этом знала.
Мэдди содрогнулась. Здесь, в заключении, в тюрьме Холлоуэй этот разговор был так же бессмыслен, как спор о том, кто сядет за стол капитана на борту «Титаника».
– Послушай… – Она обвила пальцами его теплое коричневое запястье. – Это уже не важно. Сейчас важно то, что ты здесь и можешь помочь нам разобраться с этим недоразумением.
– Конечно… – отозвался Алекс без всякого энтузиазма.
Она сжала руку сильнее.
– Ты ведь поможешь мне, правда?
– Да-да… – ответил он с тем выражением, с которым он поправлял брюки. Мужчины именно так отвечают, когда проявляют свою уклончивую мужскую сущность. – Правда, это деликатное дело и тут нужно действовать осторожно…
Мэдди совсем не думала об осторожности, когда нечто бледное и пупырчатое на спичечных ножках вторглось между бывшими любовниками. Мэдди только открыла рот, чтобы ответить Алексу, когда ей в горло вторгся язык, удивительно напоминавший испортившуюся салями.
– Знаешь, чё мне надо, сладкая моя шоколадка? – спросила Спутник вязким и одновременно надменным голосом.
– Двойной освежитель дыхания? – выпрямившись, рискнула предположить Мэдди.
– Тепло тела. – Спутник резко воткнулась в Мэдди своим костистым передком, прижимая ее к стене.
– Неужели? Ты с тем же успехом можешь согреться, намочив свой палец и вставив его в розетку, – предложила Мэдди.
– Чё сделать?
Мэдди закатила глаза.
– О боже. Ну хотя бы охранники могут быть уверены, что ты не принимаешь наркотиков, стимулирующих умственную деятельность.
Теперь не только Алекс, а вся тюрьма, затаив дыхание, ждала развязки. Спутник сильнее сжала в объятиях тело бывшей любовницы Алекса.
Если бы Мэдди не носила на груди два дирижабля, умопомрачительно чувствительных, реагирующих агонией на каждое прикосновение, то она ни за что не сделала бы того, что сделала дальше. Во всяком случае, без защитного шлема и хорошего хирурга на примете. Испустив низкий рык, она нанесла хороший удар по голове своей противницы. Спутник ответила на удар, вынуждая Мэдди пуститься в кривобокий вальс. Они выжимали друг друга, царапались и рвали друг другу волосы, впиваясь зубами в любой доступный участок плоти.
Рядом появилась Шанель, схватила Спутника за голову и начала бить ее о скамейку. Стэйси издала леденящий душу вопль и с размаху заехала Шанель в нос. Кровь гейзером залила всех участниц потасовки. Шанель обрушила на Стэйси серию ударов джиу-джитсу, и та завалилась на пол. А потом началось. Подхваченная водоворотом тел и конечностей, затянутых в лайкру, татуированных рук и бритых ног, Мэдди потеряла Алекса из виду.
В женской тюрьме драки были неизбежны. За весь месяц едва ли находился один день, когда бы никто не страдал от предмесячного синдрома, менопаузы, болезненной овуляции или послеродовой депрессии. Даже тюремная кошка была самкой. Тюрьма была похожа на диковинный аттракцион, надпись на котором гласила: «Добро пожаловать в мир гормонов! Сделайте шаг вперед и выбирайте эмоциональную карусель по вашему вкусу!»
Мэдди неясно чувствовала разрушительный пульс «уличной драки». Между человеческими телами она видела Мамашу Джой, размахивающую руками, как припадочный сигнальщик. Если бы она работала в наземной службе аэропорта, то успела бы посадить целую эскадру авиалайнеров, пока стадо грузных охранников бежало по запутанным тюремным коридорам. Они так топали ногами, будто пытались скатать линолеум и вернуть его в надлежащее место. По дороге они отшвырнули ошарашенную Петронеллу вместе с ее фильмом, лишившимся режиссера, к стене.
– Так, девочки, давайте все обсудим, – потребовал главный охранник.
Спутник и Мэдди, с грацией, по сравнению с которой Памела Андерсон была гимнасткой, держали друг друга за волосы, кривясь от боли, но не желая отпускать. Гномоподобный охранник скрутил руки Спутнику. К Мэдди тоже применили подобный полунельсон. В своей руке она держала клок фиолетовых волос противницы и чувствовала во рту вкус крови, текущей вдоль горла. Сквозь щелки между распухших век она увидела, что Алекса нет нигде в пределах видимости.
– Кто зачинщик? – продолжал опрос начальник охраны.
Мэдди пожала плечами.
– Я не знаю ее имени.
– Но описать ты ее можешь?
– Именно это я и делала, когда она на меня набросилась. Придурочная!
Начальник охраны кивнул своим офицерам, и Мэдди повели в хирургию в крыле «Си».
* * *
Мэдди подозревала, что этот врач учился своему делу в Столярной Мастерской Народных Промыслов Ботсваны. Он равнодушно шлепал по серьезным ранам Мэдди тампоном, сильно смахивающим на кукурузный початок, подвергшийся вторичной обработке, смоченным дезинфицирующим веществом. В этот момент в поле ее зрения появилась Двина.
– Где Алекс? – с отчаянием спросила Мэдди. – Вы с ним разговаривали?
– Однако! – хмыкнула Двина. – Ты выбрала определенно уникальный метод, чтобы добиться освобождения под залог.
– Он здесь! Отец моего ребенка! Он может помочь во всем разобраться.
Двина с выражением лица Матери Всех Скорбящих похлопала ее по руке.
– Ты страдаешь от послеродовой депрессии, дорогуша.
Мэдди заставила себя сесть и спустила на пол длинные ноги.
– Мы должны его найти!
Двина вместе с доктором силой уложили ее на смотровой стол и привязали кожаными ремнями.
– Ты неврастеничка и переживаешь сильнейший стресс.
– А ведь вы правы… Может быть, я просто засиделась в четырех стенах?
– По-моему, ты не понимаешь, как серьезно может осложнить твою судьбу этот маленький инцидент. – Двина поглаживала помявшуюся ткань на своей юбке, будто успокаивала капризного кота. – Сержант Слайн опротестует твое освобождение на основании того, что тебе можно предъявить обвинение в убийстве ребенка.
«Где же Алекс?» – лихорадочно думала Мэдди. Она отказывалась верить в то, что он поддался инстинкту самозащиты. Он не мог снова так поступить.
– А теперь он может еще присовокупить причинение тяжких телесных повреждений. А наш губернатор старается держать таких проблемных субъектов, как ты, под стражей.
«А если он не сбежал, то где его черти носят? Неужели отец ее ребенка так стремился оставить свой след в Истории Самых Скотских Поступков?»
– Изоляторы являются самой суровой, грязной и холодной частью тюрьмы. Ты меня слушаешь?
Внезапно Мэдди поняла, что он так и не спросил ее о Джеке, и мысленно заказала себе столик в кафе «Зеленая тоска». Никогда не бей женщину, пока она не упала. Неужели это его жизненное кредо?
– Ты должна собраться, Мэдди. Хватит проецироваться. Я хочу сказать, ты хоть понимаешь, что сейчас делаешь?
– Э… избавляюсь от своего тюремного загара?
Двина подождала, пока доктор вышел из комнаты, и взяла лицо Мэдди в свои руки.
– Ты можешь мне доверять, Мэдлин. Я твой друг. – Она развязала ремни. – Твой единственный друг. Я предлагаю тебе исключительно близкие отношения, а ты только и делаешь, что захлопываешь передо мной двери.
– Слушай, если шестеро женщин в камере начнут одновременно надевать пижамы, близкие отношения станут неизбежностью. Тебе так не кажется?
– Где твой ребенок?
Когда Мэдди оставила этот вопрос без ответа, Двина разочарованно поджала губы. Теперь в ее голосе появились заметные нотки увещевания и предупреждения.
– Ну переправила ты его на свободу. Ну и что? Даже если ты когда-нибудь выберешься из тюрьмы, в чем я сомневаюсь после сегодняшней небольшой демонстрации, ты просто станешь еще одной матерью-одиночкой.
Мэдди пришлось смириться с действительностью. Ее Принц пришел, увидел… и удрал так быстро, как только смогла унести его машина с шофером.
– Дети матерей-одиночек живут, уткнувшись носом в анальное отверстие жизни. Они постоянно получают образование хуже, чем позволяет их интеллектуальный потенциал. Они могут найти только плохую работу. Ты этого хочешь? – Двина скрестила руки на груди и просто смотрела на Мэдди, которая мрачно разглядывала шкаф с литературой для самообучения: «Косвенная депрессия: как найти положительные стороны в упадке духа».
– Совершенно очевидно, что ты любишь театр. Я видела, что ты записалась в театральную группу. Весь мир – театр, Мэдди, и ты сама можешь написать пьесу и сыграть в спектакле. Подумай о своем ребенке. Подумай о Джеке.
Мэдди с трудом проглотила слюну. Как будто она могла думать о чем-то другом. Ее голова постоянно была занята этими мыслями. Рассчитаны ли на ребенка те игрушки, которые дает Джеку Джиллиан? Не откусит ли он от них кусочек? Проверяет ли она, как укреплены колеса на машинках? Что, если он уже одно проглотил? Знает ли она, что делать, если ребенок подавился?
Мэдди нервно дернула за надетую на нее бумажную салфетку, которую тут по ошибке называли сорочкой. Ее списки покупок и то были длиннее.
– Тебе нужен финансовый стимул, – продолжала Двина с хорошо контролируемым напором. – Спрос на усыновление сейчас высок как никогда. Дети – тоже товар, причем товар редкий. Неточности в законодательстве означают, что состоятельные пары могут опередить тех, кто идет законным путем. Ты меня понимаешь?
Угрюмый доктор снова просочился в операционную, ведя за собой Спутника с лиловым синяком под правым глазом. Он бросил Мэдди ее одежду, показывая, что прием окончен. В тюрьме паршиво болеть потому, что все происходит в одной и той же камере.
Пока Спутник с болезненными гримасами забиралась на смотровой стол, она успела ловко вынуть из-под языка маленький бумажный шарик и сунуть его в руку Мэдди. Сделав вид, что завязывает шнурки, Мэдди развернула записку.
Ты грязная карова. Делай, чево я гаварю, а то тебе канец. Прачешная. Читверг. 5 часов.
Точки над «i» представляли собой маленькие кружочки, а каждое второе слово было выделено чернильными штрихами.
«Вот здорово, – подумала Мэдди, осторожно влезая в свою кофту. – Мой ребенок находится на попечении женщины, думающей только о том, сколько лет полноценного шопинга осталось до конца тысячелетия, моя грудь на грани ядерного взрыва, мой помощник из социальной службы охотится за моим внутренним и внешним ребенком, а я все еще влюблена в самца-феминиста, который считает, что „стеклянный потолок“ – это название клуба. Шансы на освобождение призрачнее Джоди Кидд. К тому же меня хочет изнасиловать женщина, у которой на нижней части живота вытатуированы слова: „Пропылесось мой коврик любви“».
Ее единственной надеждой было участие в Программе Защиты Свидетелей, с немедленным перемещением ее в безопасное место. Например, в глубокий космос с капитанами Кирком и Скотти, идущими на крейсерской скорости. Она всего лишь пошла в «Харродз» за упаковкой чернослива, и вот что с ней стало. Если бы только она могла повернуть время вспять и начать все с начала. Попытка номер два. Ладно, если весь мир – сцена, то где, черт побери, гардеробная?
8. И горькая пилюля в придачу
Один годовалый малыш затолкал в нос пластмассовую подводную лодку из коробки с сухими завтраками. Другой лепил из пластилина нечто напоминающее половые органы. Двое следующих с восторгом уплетали пенопластовую упаковку от новенькой пожарной машины, на которую они не обращали ни малейшего внимания. Все деревянные погремушки и почтовые ящики, купленные чрезмерно усердными родителями за огромные деньги, были выброшены за ненадобностью. Оглядываясь вокруг, Джиллиан поняла, что лучшей игрушкой для малыша может быть только наполовину изжеванный дождевой червяк или дрель фирмы «Блэкэнд Деккер» в комплекте с младшим братом или сестрой.
Детский лепет в Детском модельном агентстве Роузи Фьючерз был оглушающее громким. Везде были детские пит-стопы, где около тридцати мамаш разложили свои матрасики и, достав влажные салфетки, вытирали выпачканные чем-то напоминающим по цвету дижонскую горчицу детские попки. Дети, лежа на спине, быстро-быстро дрыгали ногами, будто соревнуясь в велосипедном заезде Тур де Франс. А те, кто не крутил педали, лежали на своих животах, вытягивая вверх свои тонюсенькие шейки, как перископы, чтобы подсмотреть за своими соперниками размером с пивную кружку.
– Вот уж где тайна жизни, мартышонок, – философствовала Джиллиан со своим крохотным подопечным. – Чем меньше, тем больше. Чем меньше бикини, тем оно дороже. Чем меньше еды, например французская кухня, тем больше она стоит. Полное отсутствие еды – это уже слишком. Я имею в виду с точки зрения здоровья, сухарик. Вот поэтому такой нытик-кусака-за-щиколотки, как ты, будет сниматься в телевизионной рекламе за восемьсот фунтов плюс проценты. От тебя лишь требуется, чтобы ты проявил уровень умственного развития чуть выше, чем спившийся брокер накануне уикенда.
Джек ответил ей неприличным звуком из-под подгузника.
– Ты не мог бы… – запротестовала Джиллиан, вытирая целое озеро слюны с его подбородка. – Только в вопросах финансов мало – значит мало. Поэтому с этого дня я перевожу наши отношения на новую стадию. Никакой «мам-мамы». Теперь будешь говорить «босс». – При последнем слове Джиллиан показала на себя. – Босс. – Она сделала жест по направлению к Джеку. – Да, я думаю, из тебя получится прекрасный подчиненный. Во всяком случае, ты не будешь вечно флиртовать и назначать свидания возле питьевых фонтанчиков или загружать мои телефонные счета личными переговорами.
Роузи, затянутая в кружева и леопардовую шкуру и столь омерзительно молоденькая, что Джиллиан начала чувствовать себя ровесницей эпохи палеолита, выбирала лучших младенцев для фотосессий и телевизионных проб в студии. Младенцев похуже бесцеремонно отправляли домой. Мамаши зажимали головки визжащих малышей, чтобы тушью накрасить микроскопические ресницы. Пухленькие щечки были неестественно нарумянены, крохотные губки втайне подкрашивались в контрастные тона. Назвать царившую там атмосферу соревновательной было равносильно предположению, что пираньи являются приверженцами вегетарианской пищи. Нервные, дерганные, застывшие с кисточками и тюбиками помады в руках, мамаши бросали косые взгляды на маленьких конкурсантов и пренебрежительно оттопыривали губу на тех, кто, по их мнению, не имел ни малейшего шанса.
Везде в ход шли взятки шоколадками, чтобы дети пребывали в своем «довольном» состоянии духа. Джек был слишком занят для таких мелочей: он ел сопли. «Осталось всего несколько дней, малыш», – с облегчением подумала Джиллиан. Потом она передаст Это Его матери.
– Следующий.
– Хватит делать такое лицо – никуда-не-хочу-ничего-не-надо, – пригрозила Джиллиан, поднимая Джека. – Потом, когда твое изображение появится даже на туалетной бумаге, ты скажешь мне спасибо.
– Имя.
– Джек Вулф.
– Возраст?
– Пять недель.
Грубые, неласковые руки Роузи подхватили тельце Джека с хорошо отрепетированным безразличием. Она рассматривала его с большой тщательностью, разве что не поместив под микроскоп.
– Хм, – сказала она наконец. – Молочная сыпь.
– Что?
– Взгляните. Маленькие прыщики возле его переносицы.
– Прыщи? Вы хотите сказать, что у него прыщи? В его-то возрасте? Замечательно. А что будет дальше? Копирование соло для гитары Джимми Хендрикса и поджигание собственных выхлопов?
Роузи почесывала кожу под волосами ребенка острым как бритва ногтем.
– «Шапочка».
– Это еще что такое?
– Сухая кожа чешуйками. Вам нужно было смазывать ее маслом.
– Перхоть? Вы отвергаете ребенка с его особенными внешними и личностными данными только потому, что у него возникли небольшие дерматологические проблемы?
Роузи посмотрела на часы и бросила профессионально оценивающий взгляд на остальных претендентов на участие в рекламе, дожидающихся очереди.
– Да, и еще стоматит, мозоли от сосания и выделения из глаз.
– Если бы вы знали, каким генофондом обладает этот ребенок… – Джиллиан быстро выложила ребенка Мэдди на стол и без того заваленный фотографическими принадлежностями. – Он сделан из того же теста, что и крупные магнаты и финансовые воротилы! Дорогуша, мы с вами говорим о настоящем генетическом кладе… Жан Клоде! – Джек выбрал этот момент, чтобы азартно шлепнуть себя по лбу погремушкой.
– Неужели? – насмешливо переспросила Роузи.
Джиллиан поймала себя на том, что использует мимический репертуар мистера Бина, чтобы развлечь ребенка Мэдди.
– Улыбнись! – призывала она его сквозь сжатые зубы. Джек отреагировал долгим пронзительным взглядом. – Ну-ка улыбайся, маленький негодяй! – рявкнула она. Его крохотное личико сморщилось от горя. – О боже. Не плачь. У тебя глаза опухнут. – Не в состоянии отыскать соску, Джиллиан сунула ему в рот указательный палец. – Я знаю, что это не то, чего ты ожидаешь, сопливец. И вообще, воспринимай это как метадон, – потребовала она.
Сдерживая свое презрение, Роузи раздраженно постукивала гладко выбритой ножкой. Джиллиан чувствовала, что ей грозит приговор: «Не звоните нам, и мы не будем вам звонить». С обольщающей улыбкой она продолжала свою речь в совершенно не свойственном ей елейном и спокойном тоне.
– Обычно я не склонна к тому, чтобы кого-либо упрашивать. Это плохо сказывается на самоуважении. Но… проблема заключается в том, – прошептала она, – что у меня возникли финансовые затруднения. Это даже не просто затруднения, а…
– Если бы он был чернокожим, – сказала Роузи, пожав плечами, – или хотя бы мулатом, то у меня для него была бы масса работы. Или если бы он был чем-то неполноценен. Разумеется, так, чтобы это было красиво. Ну, вы понимаете. Синдром Беннетона, например… Но с голубыми глазами и светлыми волосами. Я вас очень прошу! Таких детей мне приносят по три сотни каждую неделю.
Да, намазывать его автозагаром или записываться на ампутацию ноги было уже поздно. Джиллиан медленно сделала глубокий вдох.
– Дело в том, что я уже задолжала арендую плату за месяц и меня могут выселить.
– Ну что ж, – Роузи бросила на Джека последний критический взгляд. – Он мог бы подойти, – предположила она. – Если бы он был чуть ярче. – Произнеся эти слова, она сильно ущипнула Джека за щеку. Его личико тут же сморщилось от болевого шока.
Джиллиан схватила Роузи за руку и стала вслух считать ее пальцы:
– Один, два, три, четыре…
– Что вы делаете?
– Хочу убедиться в том, что вы эволюционируете. В этом веке с детьми так не обращаются! – Затем, в порыве того, что наблюдающие приняли за вспышку материнского гнева, она влепила Роузи смачную пощечину.
Прижав Джека к своему увеличивающему объем лифчику, Джиллиан пронеслась мимо цветастых постеров, розовогубых карапузов в стиле Боттичелли и пестрой флотилии разряженных мамаш и выскочила на Хакни-роуд. Только добежав до Олд-стрит, она с ужасом поняла, что напевает для Джека песенку. Джиллиан резко остановилась и внимательно осмотрелась в поисках возможных свидетелей этого невероятного действа.
Порозовевшее от недавней стимуляции личико Джека светилось радостью.
– И не подлизывайся, – сказала ему Джиллиан, изучая карту метро. – Я знаю, что ты делаешь это, увидев меня, только из-за еды, – резко закончила она, воткнув ему в рот бутылочку с молоком. – Ты ведешь себя как съемочная группа при появлении микроавтобуса с обедом.
Но ей все же нравилось, как сосредоточенно он ее изучал. Как бы груба она с ним ни была, он рассматривал ее так, будто собирался написать ее портрет. Даже по утрам, когда от ее дыхания пахло вчерашним алкоголем, а под глазами появлялись мешки, ее ждал все тот же взгляд, полный обожания. Ей нравилось, когда на нее так смотрел мужчина.
* * *
Вернувшись в свою мрачную квартирку в полуподвале в Клапам, Джиллиан упаковала все необходимое для ребенка, вызвала такси, сославшись на номер счета, по которому не собиралась платить, и отправилась в «Савой».
Возле стойки администратора она задумалась о своем положении. Ни адреса, ни друзей, ни денег, ни образования, ни работы, ни перспектив. В компаньонах у нее маленький нытик, а в багаже – седой лобковый волос. Она скомкала карточку, напоминающую об аудиенции у Роузи Фьючерз. Самое неприятное в ее будущем – то, что оно должно измениться. Причем не в лучшую сторону.
– Номер с видом на реку, – произнесла она с таким резким акцентом дамы из высшего света, что о него можно было серьезно пораниться. Джиллиан предварительно позвонила сюда, потому что такие отели с подозрением относятся к людям «с улицы». «Обновление интерьера» – так звучало объяснение ее внезапному появлению здесь. В доме полно волосатых рабочих и всякого строительного мусора. Ей повезло, что в тот момент, когда она приехала, шел дождь, потому что она смогла воспользоваться им как предлогом не давать администратору своей кредитной карточки. Какая незадача, ее сумочка как раз была в багаже, который уже унес носильщик.
– Я сначала переодену ребенка и приму горячую ванну. – Она знала, что в ее интересах ставить перед фактом, а не спрашивать разрешения, раздавать направо и налево банкноты в десять фунтов и постоянно быть исключительно экстравагантной. – Да, и пришлите мне немедленно бутылочку «Круга».
«На вершине действительно может быть одиноко, – размышляла Джиллиан в роскошном лифте, – но боже мои, шопинг здесь гораздо лучше».
