Текст книги "Бешеные коровы"
Автор книги: Кэти Летт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 18 страниц)
Кэти Летт
Бешеные коровы
Посвящается Джорджи с любовью, калполом и памперсами…
Редвуд считает, что матери-одиночки должны отдавать своих детей на усыновление
Член парламента от партии Тори Джон Редвуд вчера вечером метал громы и молнии, заявляя матерям-одиночкам: «Если вы не в состоянии прокормить своих детей – отдайте их на усыновление». Кандидат на пост главы партии консерваторов сказал: «Женщине следует рассмотреть мысль о том, чтобы отдать своего ребенка паре, способной предоставить ему настоящий дом».
«Ньюз оф зе уорлд» от 13 августа 1995 года.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Когда ничего не болит
Ваш ребенок может сопровождать вас куда угодно, если вы будете относиться к этому спокойно и хорошо подготовитесь. Если вы организованны и уверены в себе, то совместное времяпрепровождение с ребенком может доставить вам много радости. Чем раньше вы начнете выносить его из дома, тем лучше.
Доктор Мириам Стоппард.
Новая книга по уходу за новорожденными.
1. Кормление
– Природа-мать – мелочная, злобная, двуличная сука! – бормотала Мэдлин, устраивая поудобнее гигантскую прокладку, подхватывая младенца и отправляясь в универмаг «Харродз» за черносливом для облегчения своих страданий от послеродового запора. Каждый шаг давался ей с трудом. – Настоящая Леди Макбет с автоматом Калашникова.
В зеркалах мраморного фойе этого чудо-универмага, выстроенного в форме замка с куполами и привлекавшего туристов так же сильно, как Мекка привлекает мусульман, Мэдди наткнулась на свое отражение. Пришелец с планеты Юк вернул ей изумленный взгляд. В цветастом комбинезончике, который она не помнила, как покупала, угадывались очертания ее расплывшегося тела.
«Не переживай, дорогуша, – обещали ей акушерки. – Как только родишь лялечку, твое тело сразу же подтянется до обычных размеров!»
Да, конечно! Разве что ко времени проведения конкурса на звание Мисс Остеопороз, Самое Эффектное Искривление Позвоночника.
Со дня родов прошел целый месяц, а живот все так же дрябло свисал. И еще у нее появились бедра. До беременности их никогда не было. Казалось, что к ней с обеих сторон пристегнули по коляске от мотоцикла, которые двигались вместе с ней, куда бы она ни пошла. Ей были нужны утягивающие колготки, только для всего тела. Ее надувшиеся груди болели так, что она не могла ходить против ветра. Правда, в данном случае глагол «ходить» мало отражал сущность ее способа передвижения. Словосочетание «передвигать ноги» гораздо лучше подходило для этой цели. Медсестры в отделении, где лежала Мэдди, велели всем молодым мамам кормить ребенка только одной грудью, меняя их при следующем кормлении. В результате Мэдди стала кривобокой и приобрела на плечах такие глубокие вмятины от бретелек лифчика, что их могло исправить только вмешательство пластического хирурга.
Мэдлин повернула налево и захромала через отдел косметики, как набивший седельные мозоли Джон Уэйн в каком-нибудь второсортном фильме. К вагинальному кровотечению, которое само по себе было уже достаточным испытанием, добавились «крылышки» гигиенической прокладки «Котекс», которые почему-то отклеились от белья и намертво прилепились к волоскам в промежности. С каждым шагом Мэдди проделывала себе радикальную депиляцию в зоне бикини. Такова жизнь! По крайней мере, эти ощущения отвлекали ее от ноющих шрамов после перинеотомии. В тот момент, когда хирург коснулся скальпелем ее промежности, из его уст вырвалось самое неприятное в этой ситуации слово: «Упс!» Теперь у нее на прокладке появлялись сгустки крови размером не меньше хорошего куска мыла, будь оно неладно.
Семеня и морщась, Мэдди мысленно костила на чем свет стоит все изображения благой Мадонны с младенцем, вместе взятые. Почему-то ни на одном из них не видно, как Мария плачет от боли из-за спазмов, потрескавшихся сосков, мастита, запора или геморроя, который ее подруга Джиллиан нежно называла «тыльные гроздья». Она также не помнила, чтобы где-нибудь изображалось, как у матери лезут волосы, портятся зубы или что она чувствует, когда младенец сосет грудь и в ответ на это у нее резко сокращается матка. Вот что Мэдди имела в виду, когда называла Мать-природу мелочной, злобной и определенно двуличной сукой. Именно так. Господь, видно, от души позабавился, создавая женщин.
– Не желаете попробовать? – В лицо Мэдди уперлась наманикюренная рука с дразнящим воображение флаконом, в котором плескалась прозрачная жидкость, а на этикетке значилось: «Тестер». – Управляйте своей жизнью! – промурлыкала стройная продавщица, прямо-таки излучавшая энтузиазм и эйфорию.
Мэдди выпрямилась и перенесла свой вес на пятки.
– Детка, я только что родила ребенка. Сейчас я не могу управлять даже собственным мочевым пузырем.
Энтузиазм померк. «Хорошо пошло», – подумала Мэдди. Устраивая поудобнее маленькое горячее тельце малыша, она поздравила саму себя с успехом. «Харродз» был первым местом, куда она отправилась после рождения Джека. Ее мозг долго находился в спячке и подвергался яростной атаке гормонов, но теперь он медленно возвращался к жизни. Мэдди расправила плечи, отобрала у растерявшейся продавщицы тестер с духами, направила пульверизатор на шею… и, только щедро оросив себя, поняла, что это не духи, а крем для рук. Размазывая по себе толстый слой пены, напоминавшей клочковатую белую бороду, Мэдди направилась нетвердыми шагами невыспавшегося человека в сторону гастронома. «Боже мой, – думала она, – ну кто еще умеет так развлекаться?»
Лабиринт Хэмптон-Корта казался детской забавой по сравнению с «Харродз». Мэдди в замешательстве обогнула Эйфелеву башню из фруктов всяких видов – в желе, сахаре и коньяке, обелиски из причудливых бисквитов и хлебцев. Она пробежалась по всему этому великолепию жадным взором и выбрала свою скромную упаковку чернослива.
Мэдди присоединилась к покупателям с их тележками, стоявшими в хвосте очереди, напоминавшей удава-констриктора. Его голова угадывалась где-то около касс. Мэдди поправляла резинку своих потрясающе сексуальных трусиков, которые легко могли стать тентом над местом собрания секты возрожденцев, когда почувствовала, что ей на ногу что-то капает. Она с подозрением осмотрела чучела гусей и шотландских куропаток, свисавших с керамического потолка. Лишь спустя пару минут она поняла, что капает с ее собственной груди. На ткани образовалось мокрое пятно, сквозь которое пробивался настоящий молочный гейзер. На нее начинали глазеть окружающие. Она стала похожа на беженку со страниц «Экзорсиста». Мэдди казалось, что у нее сейчас закружится голова, и все перед глазами подернулось молочной пеленой.
– Э… небольшие расхождения в вопросах спроса и предложения, – попыталась она объясниться перед мужчинами в костюмах в тоненькую полоску, которые, откашливаясь, боком ретировались в другие очереди.
«Красота, твою мать, – адресовала свои мысли Мэдди мрачному стаду пингвинов во фраках, рекламирующих отдел замороженной продукции. – У меня недержание с одного конца и запор с другого!» Ее мокрые соски начали пульсировать, и она с трудом вспомнила совет акушерок носить с собой замороженную фасоль. Быстро выкопав упаковку «Бердз-ай», она запихала ее себе в бюстгальтер. «Нет, такая смекалка дана не каждому! Как все-таки трудно все удерживать в памяти! – философствовала Мэдди. – Осталось теперь найти еще одну чертову упаковку, пока…»
Магазин закрывался раньше обычного, и покупатели со своими тележками продвигались к кассам с грацией и целеустремленностью иракских танков на маневрах. Внезапно до Мэдди докатилась волна человеческого напряжения, и она услышала женский крик: «Держите вора! Моя сумочка!»
Мэдди споткнулась в толпе, резкий рывок разбудил Джека, который сначала захныкал от испуга, а затем разразился громогласным воплем. От его криков молоко потекло еще сильнее, и матку стиснул очередной спазм. Вторая грудь, из сочувствия, тоже стала истекать молоком. Она должна была покормить ребенка. Ей представилось, что вокруг нее распростерлась Сахара с ее нестерпимой жаждой и зноем, образовав особенную климатическую зону. Все ее тело и лицо покрылись потом. Мэдди сковала паника, она с трудом удерживала равновесие, а толпа увлекала ее в неправильном направлении. Стараясь защитить маленькую головку Джека одной рукой и расчищая себе путь другой, Мэдди устремилась к выходу. Вылетев в фойе, она опустилась на пятнистые мраморные ступени, сжала зубы и вложила нежный сосок в рот Джеку, который тут же впился в него хваткой электрической точилки для карандашей.
– Мадам! – Вывернутые и топорщащиеся во все стороны щетки эполет портье подрагивали от негодования. – В торговом комплексе «Харродз» существуют строгие требования к одежде посетителей.
Мэдди успела стать экспертом по части кормления грудью. В этот момент она внезапно увидела себя глазами этого портье: мокрые пятна от молока, серый бюстгальтер для кормления, который так же вызывал интерес и привлекал внимание, как и ортопедический ботинок.
– В лактации это самое неприятное, – улыбнулась она, извиняясь. – Твоей одежде постоянно наносится непоправимый урон.
Портье смотрел на нее пустым, ничего не выражающим взглядом.
– Требования в основном касаются того, что посетители должны оставаться одетыми. Ближайшая дамская комната находится на первом этаже.
– В ближайшей дамской комнате просят целый фунт за то, чтобы просто пописать. Кроме того, – добавила она, – ты бы сам захотел есть в туалете?
Портье выдвинул вперед свою недоразвитую челюсть.
– Политика магазина запрещает присутствие в нем неприлично одетых граждан.
Перед ней стоял молодой, с гонором, с назревающим прыщом на горбинке носа, обладатель набора вырождающихся генов.
– Интересно, а разве политика магазина не позволяет продавать в нем бюстгальтер для кормящих матерей, чтобы сделать процесс кормления грудью более приемлемым для общества, красавчик?
После этих слов улетучился всякий намек на профессиональность.
– Да что ты говоришь, вымя ходячее. Все, корова бешеная, посидела – и хватит.
На тот случай, если до нее не дошли его слова, портье железной хваткой вцепился в ее локоть и рванул вверх.
Поместив палец между бархатными губками младенца и грудью, Мэдди вынула сосок у него изо рта. Еще не вполне сформировавшееся лицо Джека сморщилось от ярости. Он разразился воплем, похожим на звук самолета, заходящего на Гатуик. Его кишечник разверзся, как бомбовый отсек. На подгузнике появилось желтое пятно угрожающих размеров и немедленно испачкало руку Мэдди.
– Позвольте мне только переодеть его, – взмолилась Мэдди, – и я сразу же уйду. Хорошо?
Портье, которому, судя по всему, было уже поздно брать уроки хороших манер, лишь толкнул ее в направлении дверей.
Мэдди прижала одной рукой к себе ребенка, а другой торопливо засунула грудь обратно в эластичный гамак, который теперь служил ей бельем. «Эй, посмотрите на меня, разве я не образец утонченности и изысканных манер, – подумала она. – Даже не пытайтесь мне подражать! Это – дар!» Уворачиваясь от портье, она ухитрилась сделать прощальный жест – запустила в портье промокшей накладкой для груди. Та водрузилась на вышитую золотом эполету, придав ее хозяину исключительно нелепый вид, и лишь спустя время упала к ногам этого мастодонта.
Низкое свинцовое небо сочилось дождем. Мимо Мэдди и Джека проехал «ягуар» с мерцающим платиной номерным знаком и обдал их брызгами. Мэдди прикрыла Джека от токсичных выхлопов такси и бросилась сквозь изморось навстречу клаустрофобной тесноте и теплу станции подземки. Она запихала свой билет в отверстие хромированного турникета, расположенное как раз на такой высоте, чтобы раскрыть незажившие швы от перинеотомии. Пока обдумывала, как ей с наименьшими потерями пройти через перекладину турникета, она почувствовала, как ей заломили за спину руку. Мэдди живо развернулась, приподняв колено в боевую стойку и готовясь дать отпор, но тут же узнала псевдогражданскую одежду нападавшего – слишком новая футболка, выглаженные джинсы, желто-коричневая кожаная куртка, которая еще ни разу не бывала под открытым небом… Ну что ж… Мэдди знала только один вид живых существ, которые одевались в овечью шкуру.
* * *
Детектив службы безопасности магазина приволок Мэдди обратно в «Харродз». В офисе, в который он в конечном счете ее затолкал, уже сидели профессиональный бюрократ и чернокожая женщина зрелых лет. Улыбнувшись входящей Мэдди, она обнажила поблескивающий в переднем зубе бриллиант.
– Боже милостивый! – прогудела она. – Мало вам было задержать бедную пожилую женщину, которая никому не мешала, так вы взялись за беспомощную девочку и ее кроху! Позор! Как вам не стыдно!
Это была очень большая женщина с расширяющейся книзу фигурой. Крутизна ее форм внушала трепет и уважение. Если ее представить себе в виде карты Англии, то ее сумка вполне могла бы уместить Ирландию, и детектив утверждал, что там было полным-полно краденых вещей. Женщина приветственно подняла вверх ладонь розово-оранжевого цвета и прогудела: «Мамаша Джой!»
В это время детектив копался в вещах Мэдди. Она совершенно не помнила об упаковке с черносливом, пока он не вытащил ее на свет с торжествующим видом.
– О боже. Послушайте, я собиралась за это заплатить, но…
Тут захныкал Джек. Мэдди снова расстегнула кармашек на левой чашечке ее бюстгальтера. Он с нетерпением ухватился за сосок.
– Мне нужен один из этих… как они называются? Сигнальные браслеты? Там должно быть написано: «Кормящая мать с дефицитом мозговой деятельности. Обращаться с осторожностью».
Мэдди прекрасно знала о своих достоинствах: она обладала утонченностью падающего фортепьяно и культурным изыском скотовода (дерьма в коктейле), но в то же время была добра, естественна и искренна, как блики солнца на заднице купальщицы на пляжах Бонди-Бич. Детективы не могли этого не видеть. Только она собралась разыграть наивную дурочку, как офис наполнился незабываемым ароматом лосьона после бритья недавнего портье. Огромное пятно на плече добавляло последний штрих к его портрету.
– Это та самая женщина? – спросил его детектив.
– Да, Гив. – Портье держал между брезгливо вытянутыми указательным и большим пальцами бледную, мокрую подушечку накладки для груди.
– Ой, да ладно вам! Я бы обязательно заплатила, если бы ваш мордоворот не вытолкал меня на улицу!
– Да я не трогал ее и пальцем!
– Как же. А у Элтона Джона на голове растут собственные волосы.
С момента своего рождения Мэдди становилась все саркастичнее с каждым днем. Если любовь была наркотиком, то Мэдлин Вулф можно было считать профессиональным ночным химиком. Правда, эти времена уже в прошлом. Мэдди решила, что мужчины ее больше не интересуют. Она изменилась, и ей нравилось ее теперешнее «я». Даже ее последняя стрижка шла ей как-то по-новому.
– Не желаете позвонить отцу ребенка? – представитель «Харродза», тронутый довольным чмоканьем Джека, подтолкнул ей телефон через огромный стол из органического стекла.
Мэдди так расхохоталась, что чуть не подавилась. С момента ее последней встречи с Алексом прошло уже около месяца. Последними словами, которые она услышала от него в послеродовой палате, были: «Будем поддерживать связь!» Она открыла рот, чтобы ответить детективу, но тут ее губы искривились, подбородок задрожал, а она с трудом удержалась от всхлипа. Дело было даже не в том, что она по-прежнему любила Алекса. Просто страдающий от зависимости человек всегда проходит через период ломки. Ей с каждым днем становилось все лучше. Теперь она могла не думать о нем целых несколько секунд!
– Не рассчитывай на то, что слезы помогут тебе выйти сухой из воды, – прорычал портье. – Рыдаешь – значит, виновата.
– Не смешите… – Мэдди старалась взять себя в руки, – меня. Все дело в ребенке. Я плачу даже над рекламой питания для щенков. Я плачу в кино… даже во время анонсов.
– У девочки явно послеродовая депрессия, – значительно объявила Мамаша Джой.
– Да нет у меня никакой де-де-прессии, – всхлипывала Мэдди.
Она изо всех сил старалась принять надменный вид, что было довольно трудно, учитывая потеки туши на лице и молока на одежде.
– Детка, ты выглядишь печальнее, чем вибратор на солнечных батарейках в дождливый день.
Джек начал извиваться и хныкать. Мэдди уложила его на вытянутые руки, путаясь собственной неумелости. Она любила его больше самой жизни, но отчаянно жалела о том, что к ребенку не прилагалась инструкция по применению и уходу.
– Да вас просто засмеют в суде, – фыркнула Мамаша Джой на нерешительного представителя универмага и профессионально безразличного детектива. – Ха! Не говоря уже о газетах… – Шотландия подскочила и врезалась в Уэльс, подчиняясь бешеному ритму землетрясения смеющегося тела.
– Хватит выделываться, и быстро берись за чертов телефон! – встрял портье.
Этот парень обладал обаянием, способным начисто отбить всяческое влечение к мужчине как к виду.
– Давай-давай. Звони. Этот звонок особенно понравится «Де Бабилон», тем более сейчас, когда они пытаются занизить уровень преступности среди чернокожих.
Пока детектив и представитель магазина совещались, Мамаша Джой наклонилась и ее большой яркий рот с бриллиантом оказался рядом с лицом Мэдди.
– Когда на улице льет как из ведра, – хрипло прошептала она, – бери с собой зонтик.
Подхватив Джека в свои большие ручищи, она живо освободила пространство на столе и сменила ему подгузник. Потом она положила его к себе на колени и стала массировать ему спинку мягкими, успокаивающими круговыми движениями. Потрясенная ловкостью этой крупной женщины, Мэдди с благоговением коснулась маленькой головки сына. Как и в начале любого романа она нервничала и была полна идеалистических представлений. Ее любовь была иррациональна, без примеси фамильярности или умудренности опытом. Она уже целый месяц была матерью, но по-прежнему воспринимала ребенка как драгоценный аксессуар… в данном случае к преступлению.
– Подозреваю, что за это дело вас вызовут в Букингемский дворец, мальчики! – В том месте, где положено находиться нитке жемчуга, шею Мамаши Джой украшали роскошные складки жира. Когда она смеялась, они перекатывались и подрагивали. – Несчастная начинающая убийца и женщина в возрасте менопаузы! Хи-хи-хи-хи!
Звучная отрыжка младенца, которого она передала трепещущей матери после своего высказывания, поставила в конце него жирный восклицательный знак.
Потерпевший безоговорочное поражение от ядерной смеси слез и сарказма представитель «Харродза» написал на формуляре Мамаши Джой: «Не требует применения дальнейших мер».
– Ничего себе менопауза! Наверное, самая длинная из известных в истории медицины! – провыл он. – Тебе бы обратиться в долбаную Книгу рекордов Гиннесса по менопаузам.
Мамаша Джой выдала салют двумя пальцами из своего личного набора драматических жестов.
– В магазин больше не суйтесь, ни одна ни вторая, – мстительно произнес представитель универмага, стараясь сохранить лицо.
На этом все могло закончиться, если бы детектив, собиравший вещи Мэдди, не наткнулся на кошелек. Подобно маленькому коричневому сумчатому детенышу, он прятался на дне детского рюкзачка-кенгуру. Когда детектив извлек свою находку из теплого укромного местечка, Мамаша Джой вскочила на ноги.
– Господь всемилостивый! Это подстава!
Ее огромное тело не просто дрожало от гнева, оно бушевало и вулканировало от ярости. Мужчины отпрянули назад. Из-за ее резких движений из-под юбки показалась ловко упрятанная сумка. Мамаша не успела водрузить ее на прежнее место, и тряпичный тайник выскользнул на пол, рассыпав все свое содержимое по ковру. Мамаша Джой разразилась убийственной бранью.
Портье торжествовал. Он поправлял одежду и распушал эполеты.
– Господа, кажется, пришла пора пригласить Старика Билла.
Счастливый младенец сопел и вертел розовым личиком рядом с грудью матери, не осознавая, что судьба только что вручила им обоим билет в один конец. Место назначения – Далекие Дали, дальше не видали.
«Застегните свои памперсы, нас будет сильно грясти по дороге…» – пронеслось в голове Мэдди.
2. «Мистер Уобби прячет шлем»
– Итак, офицер, – уставший сержант поднял глаза от своих записей и обратился к молодому констеблю, который привел Мэдди на допрос. – Что натолкнуло вас на мысль о том, что подозреваемая является нелегальной беженкой?
– У нее неправильное произношение.
Мэдди хрюкнула и рассмеялась. Джек тоже улыбнулся. Скорее всего, ему просто приснилось что-то приятное, но Мэдди хотелось думать, что он сумел оценить юмор.
– Вы осознаёте, – продолжал бубнить сержант, – что обнаружение у вас краденого товара является причиной вашего задержания в полицейском участке?
– Но я всегда так одеваюсь! – Мэдди решительно отказывалась серьезно воспринимать сложившуюся ситуацию.
– Вы осознаёте, что отказ сотрудничать с представителем полиции в настоящий момент может негативно отразиться на вашей мере пресечения? Что вы мне на это скажете?
– Я скажу, что вам следует немедленно арестовать этот приговор и осудить его на пожизненное заключение.
Сержант потер выцветшую бровь.
– Ну что, начнем все сначала? Как ваше имя?
Мэдди уставилась на пластиковый стаканчик с остывшим кофе. Полицейский участок в Челси со своим старым кафелем очень напоминал обшарпанный общественный туалет.
– Род ваших занятий?
– Я мать.
– Вы – работающая мать?
Вот уж смехотворное заявление!
– Нет. Как мать Тереза. Послушайте, можно я пойду домой?
– Где находится ваш дом? Адрес?
Сейчас самым подходящим местом жительства для нее была Сибирь и подобные уютные уголки планеты.
– Извините, я не могу вам этого сказать.
Она не ставила перед собой цель вывести из себя этого несчастного человека: ей просто нельзя было открывать полиции местонахождение квартиры Джиллиан. Джил Касселс успела посетить больше банков, чем Нед Келли, и так же, как он, лучше проявляла себя в опустошении счетов, чем в их пополнении. Ее любовь к торговой марке «Версачи» постоянно натыкалась на непреодолимые финансовые преграды. Мэдди находила странным тот феномен, что человек может обанкротиться, стараясь накопить деньги. Джиллиан разыскивали в связи с мошенничеством с кредитными карточками, но Мэдди была уверена в том, что на счету ее лучшей подруги найдется еще парочка-другая неблаговидных дел.
Немая сцена, которую разыграла Мэдди, скоро привела ее в комнату для допросов. Она села за стол и сконцентрировала внимание на окурке, торчащем из наполовину съеденного кебаба, который лежал возле ее ног. Каждый раз, когда дверь в комнату открывалась, перед ней появлялся старший по званию офицер. Это действо напомнило Мэдди матрешек, сидящих друг в друге. Сейчас перед ней сидел самый большой и самый старший из всех офицеров, а над его головой висел целый дирижабль сигаретного дыма. Мужчина был упакован в темный костюм, который обычно надевают на похороны, и полиэстерный галстук, а под мышками у него явно проступали влажные пятна от пота. Ему не нужно было открывать рта для того, чтобы Мэдди поняла, что перед ней настоящий волк в овечьей шкуре.
Он сверлил ее холодным мрачным взглядом.
– Ты знаешь, кто я такой?
Мэдди вытерла с глаз долетевшие до нее мелкие брызги слюны.
– Э… президент Банка Слюны?
– Регионального подразделения криминальной полиции. Сержант Слайн. Руковожу операцией «Большая Медведица» (Большой вор). Занимаюсь расследованием деятельности иностранных бандформирований, в основном алжирских и нигерийских, но раньше было много австралийцев. Они работают сезонно. Как туристы. Их трудно поймать. Делают дело – и домой. В тот же день. Все. Никаких улик. – Во время его механического объяснения дымовой дирижабль медленно выплыл из-за его головы, и на этом месте немедленно образовался другой, такой же. – Если тебя депортировать, ты просто отправишься домой на каникулы на деньги налогоплательщиков и потом вернешься по фальшивым документам. У тебя паспорт есть? – Ни дать ни взять тевтонский рыцарь. – Имя в бумажнике – вымышленное? – Картинке недоставало только высоких сапог и применения грубой силы. – Как зовут главаря вашей шайки? Сколько краж вы совершаете за день? Четыре? Шесть? Что ты получаешь за бумажник? Две-три тысячи за смену?
Мэдди смотрела на медленно вращавшиеся бобины настольного магнитофона. В комнате было достаточно записывающей аппаратуры, чтобы создать новый альбом «Битлз» «Воссоединение». Она никак не могла поверить, что это все происходит с ней. Мэдди всегда считала себя «везучей». Не считая проблем с мужчинами (вот уж настоящая тавтология!), самыми большими неприятностями в ее жизни были размокшие гренки в салате, отсутствие туалетной бумаги в общественном туалете и начало месячных в разгар ночи страсти. Эта женщина родилась в рубашке.
– Как у тебя хватило наглости использовать ребенка? – Джек в это время крепко спал на руках у Мэдди. – Он хотя бы твой или ты берешь его напрокат в Ист-Энде?
Подобное утверждение нарушило спокойствие Мэдди.
– Разумеется, он мой!
Желтые волчьи глаза Слюнометателя прожгли ее насквозь.
– Так ты у нас одинокая мамаша? Что, думала, что «овуляция» – это название молочного коктейля, который ты пьешь перед сном?
Остальные полицейские, находившиеся с ними в комнате, подхватили его самодовольный смех нестройным хором смешков и хихиканий. Мэдди пристально посмотрела на офицера Слайна. Он представлял собой такой тип мужчин, который пал бы первой жертвой каннибализма в случае крушения вашего самолета в Андах, даже при наличии достаточного количества пищи.
Полицейские матрешки отошли в сторонку, чтобы дать своему предводителю доступ к друг ой стороне стола. Без всякого предупреждения он подскочил и попытался выхватить Джека из рук Мэдди. Ребенок проснулся от рывка, бросил всего один взгляд на офицера Слайна и зашелся яростным воплем. Мэдди прижала Джека к себе, окружив своими руками как живым щитом его драгоценное тельце.
– Дети прекрасно разбираются в людях, вы не находите? – мило заметила она.
Одна из матрешек захихикала, но вид налившегося кровью лица Слайна тут же ее успокоил.
– Допрос переносится на половину шестого, – произнес он, нажав на кнопки магнитофона, напоследок метнув на Мэдди ненавидящий взгляд.
– Путь социальные работники заберут у нее это чертово отродье! – приказал он. – Какая из тебя мать? Что, когда очухалась, было поздно для аборта? Конечно, что тут думать… Держу пари, работаешь на панели. Твой сутенер принуждает тебя к постоянной сексуальной активности, да?
– Да нет, – шутливо отмахнулась она. – Какая активность? Я просто лежу на спине!
Сержант Слайн ударом размозжил свой кофейный стаканчик. Пластик хлопьями разлетелся по полу. У Мэдди появилось смутное предчувствие, что дело добром не кончится.
– И не мечтай, что тебя выпустят под залог. Ты не называешь своего имени, не даешь адреса, одета как проститутка, и мы еще не проверили твой иммиграционный статус.
Если он плюнет на нее хотя бы еще раз, она признается в участии во взрывах в Бирмингеме.
– Послушайте, – вздохнула она, смиряясь. – Я была в «Харродзе». Я помню только, что там кто-то кричал и была целая прорва народу. Наверное, вор просто спрятал кошелек в детский рюкзачок. Я провинилась только тем, что забыла заплатить за упаковку чертового чернослива. Я очень устала. Если это какой-то розыгрыш, то, может, мы на этом закончим?
– А закончим мы тем, что до суда отправим тебя в тюрьму Холлоуэй. Если бы бросила валять дурочку и назвала нам кое-какие имена, мы могли бы заключить сделку.
Мэдди с трудом удержалась, чтобы не рассмеяться в голос. Единственная решетка, за которой ей приходилось бывать, служила подставкой для бокалов хереса. Самыми противозаконными поступками на ее совести были отказ делиться рецептом печенья, бегство со стоянки, где она помяла чужую машину, и присвоение авторства блюд из кулинарии «M&S». Хорошо, еще был случай, когда она использовала туалетную кабинку для инвалидов, чтобы заняться сексом с Алексом. Но им тогда срочно требовалось место для уединения! Мэдди вообще была из тех людей, которые стыдятся носить бейсболки с названием или эмблемой города, в котором они не были. Даже играя в монополию, она никогда не вытягивала карточки с надписью «Тюрьма».
Она решила, что с нее хватит.
– Меня зовут Мэдлин Вулф, довольны?
– Откуда нам знать, что ты не вешаешь нам лапшу на уши?
– Я вас умоляю! Ладно, ладно. Я дам вам имя человека, которому вы можете позвонить, чтобы подтвердить данные о моей личности. Это отец ребенка…
Как же ей не хотелось давать этот телефон! В ее списке самых нежелательных вещей звонок Алексу шел под вторым номером, сразу за усечением клитора. До сего дня этот мужчина был так же ей полезен, как… впрочем, любой другой мужик в родильном зале. Мэдди не хотела звонить ему первой, но, черт возьми, происходящее переходило уже все границы! Он хотя бы поможет ей выбраться отсюда. «Смирение – гранильный камень для характера!» – наставляла она себя. Правда, с характером у нее и так было все в порядке. Даже перебор, если верить словам многочисленных друзей Алекса, обладавших широкими связями по многочисленным классовым прослойкам Лондона.
– Ага! – оживился Слайн. – Так, значит, в этом уравнении все-таки присутствует мужчина?
Мэдди помедлила.
– Ну да. Я думаю, что с научной точки зрения его можно причислить к отряду позвоночных.
– Я должен сделать вывод о том, что вы находитесь не в лучших отношениях с отцом вашего ребенка?
Олимпийские состязания по сарказму можно было считать открытыми, и Слайн, наряду с Мэдди, претендовал на золотую медаль.
– У меня появляется желание выщипать по одному все волоски у него в паху, а затем вернуть их на место методом трансплантации с помощью тупой иглы… а в остальном у нас прекрасные отношения, – произнесла она с милой улыбкой.
– Неужели? – Слайн откинулся назад, балансируя на своем стуле и всем своим видом изображая безразличие и издевку. – Неужели это было изнасилование?..
Когда он только вошел в комнату, Мэдди неверно истолковала его близко посаженные глаза и мрачное выражение лица как признак неразговорчивости. Оказалось, что он тогда лишь присматривался к жертве. Она покачала головой.
– Если он такая скотина, – спросил он с усмешкой, – зачем же ты с ним спала?
– Не знаю… кому-то же надо было это делать.
Мэдди решила, что полицейские не оценят объяснения о том, что в Алексе ей больше всего нравились его брови. Он был первым мужчиной в ее жизни, который мог слушать «Нессан Дорма» и при этом не думать о Кубке Мира по гольфу. Он не только знал номера концертов Моцарта и обладал шестью степенями по биологии, но и действительно читал книги, указанные в списке претендентов на ежегодную литературную премию. Для Мэдди, бросившей школу в возрасте пятнадцати лет, это казалось верхом интеллигентности. Единственным тестом, который она в своей жизни сдавала, был мазок на кресле у гинеколога.
