Текст книги "Тайны Фанкор-Зора (СИ)"

Автор книги: Кэт Моррис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– И рек Пророк: «Да не возжелает один человек сделать вещью своей брата своего», – процитировал Конрад Слово Правды, – Деньги отдай.

Шипя проклятия, Келли вытащил кошелек и, швырнув его на мостовую, сплюнул:

– Да на, подавись!

Рыцарь перевел глаза на девушку и спокойно сказал:

– Дженет, возьми деньги.

Девушка дрожащими руками подняла кошелек и прижала к груди. Конрад с силой оттолкнул от себя сутенера. Тот взвыл от боли и, потеряв равновесие, рухнул на мостовую.

– Девушку я забираю, – продолжил Конрад, – Советую сразу отказаться от всякой мысли о том, чтобы ее вернуть. Если, конечно, не хочешь болтаться на виселице как еретик. Это я тебе устрою.

– Да пошел ты… – Келли скорчился, ожидая, что его будут бить ногами.

Вместо этого рыцарь подал руку Дженет и вывел ее из переулка туда, где его ждали товарищи:

– Мы проводим тебя до портновской лавки на Янтарной. Ее хозяйка – подруга моей матери, она тебя приютит и даст работу, хотя бы на первое время.

***

– И сдалась тебе эта девица, – пренебрежительно фыркнул Джерольф, когда они отошли от лавки, – Только к приору из-за нее опоздаем.

– Мы давали клятву защищать всех, кому это необходимо, – пожал плечами Конрад, – К тому же я просто вернул ей долг. Вчера эта девушка спасла меня от меня самого.

– Потом расскажешь, что у вас там такое было? – расхохотался Джерольф, – Судя по твоим словам, я все-таки вчера ушел не с той девкой.

Конрад отвернулся и промолчал.

Глава 13

Волчий край, руины Фанкор-Зора, 2 глайфаста 1137 Эры Пророка, ближе к полудню.

Беглецы медленно, постоянно оглядываясь вокруг, пробирались по пустым улицам Фанкор-Зора к центральной городской площади. Первым шел Матеос, за ним Виэри, следом Эсса. Последним, то и дело приостанавливаясь, чтобы с любопытством осмотреться вокруг, шел Андри. Теперь шаги путников и короткие фразы, которыми они изредка перебрасывались, гулко отражались от стен пустых домов. Эхо вернулось в город.

Некогда огромный и величественный, бывший пристанищем для многих тысяч людей, Фанкор-Зор теперь был лишь тенью своего прошлого могущества. Из него исчезли все живые звуки: не было слышно ни рыночных торговцев-зазывал, ни играющих детей, ни весело переговаривающейся знати, гуляющей по парку. Даже дикие животные и птицы этих мест избегали селиться в стенах покинутого города, как не было здесь и одичавших животных, которых горожане когда-то держали как домашних любимцев.

Лишь завывание ветра, гуляющего среди опустевших улиц, скрип засохших деревьев мертвого парка, да очень редко – звук падения черепицы, не удержавшейся на крыше и разлетевшейся на осколки от удара о мостовую, теперь стали единственными звуками, что были слышны в некогда оживленном городе, где процветали торговля, ремесла, гладиаторские бои и любые развлечения, которые только себе представить утонченные граждане древней Империи Ристерос.

Несмотря на жуткую тишину, не нарушаемую ничем, Фанкор-Зор, тем не менее все же сохранил свое определенное очарование. Сейчас, при свете дня, тишина была почти умиротворенной. Но при этом в воздухе витало ужасное, тягостное ощущение безнадежного отчаяния, от которого невозможно было избавиться. Даже если бы те, кто когда-то жил здесь, вдруг смогли вернуться сюда, все равно город не стал бы прежним: слишком многое было безвозвратно утеряно.

Когда-то Фанкор-Зор обслуживала и защищала мощная магия, о существовании которой теперь приходилось только догадываться. В дни своего процветания город был окружен сложной многослойной сферой магической защиты, которая уходила глубоко под землю внизу и заканчивалась намного выше крыш самых высоких строений города наверху.

Для того, чтобы создать в этих северных краях роскошные, полные цветов и деревьев сады и парки, к которым ристери привыкли у себя на родине, были созданы несколько уровней магической защиты. Один из таких слоев должен был поддерживать в городе постоянную температуру, необходимую для того, чтобы теплолюбивые жители Империи, переехавшие в Фанкор-Зор, хорошо себя чувствовали, и чтобы экзотические растения росли в суровом северном краю, как дома.

Второй слой защиты отвечал за освещение. Короткие дни и длинные ночи Волчьего Края нагоняли тоску на жителей города и мешали растениям полноценно расти. Поэтому магия обеспечивала горожанам долгие и светлые дни.

Третий уровень отвечал за подачу воды. Система была настроена так, что заклинания, составляющие этот слой, находили и нагревали подземные воды и затем подавали их в городской водопровод – в дома, общественные бани, бассейны и фонтаны.

Четвертый слой магического поля, внешний, был самым мощным. Он защищал город от непогоды, от диких зверей и от нападения врагов. Этому слою уделялось наибольшее внимание: его настройка была самой тонкой. Без него не могли бы функционировать остальные три.

Путники под предводительством Матеоса прошли несколько улиц. Когда-то Фанкор-Зор, как и многие города древней Империи, делился на районы, в которых проживали горожане согласно своему достатку и положению в обществе. Богатые кварталы, через которые сейчас шли путники, были застроены двух– и трехэтажными особняками, когда-то облицованными лучшим мрамором, который можно было добыть только в Турройских горах. Хозяева этих домов любили роскошь. Вокруг своих жилищ они разбивали сады и возводили фонтаны.

Судя по высокой каменной стене, которой был обнесен район, во времена Империи кварталы, где жила местная знать, тщательно охранялись и проникнуть в этот район было невозможно без специального пропуска. Теперь же, когда город опустел, беспрепятственно пройти в любую его часть было несложно. Разрушений, преграждающих путь, почти не было.

Дома на улицах, по которым продвигались беглецы, по большей части уцелели. Большинство дверей сохранились и были плотно закрыты. Те же, что остались приоткрытыми, выглядели так, словно обитатели домов покинули их совсем ненадолго. Только пыль и грязь, осевшие на стенах, и облупившаяся краска дверей, оконных наличников и оград говорили о том, что в этих домах уже давно никто не живет.

За приоткрытыми дверями и за стеклами высоких окон царил полумрак, в котором угадывались очертания сломанной мебели и разбросанные по полу вещи. С того времени, как люди покинули Фанкор-Зор, единственным обитателем и полновластным хозяином в нем стал ветер. Холодный и пронзительный, он завывал в остывших каминных трубах и свистел, пролетая между домами, ронял с крыш разноцветную черепицу и развлекался, наблюдая за тем, как она разбивается о плиты мостовой, обдирал кору с погибших деревьев, до блеска полируя сухие стволы и ветви.

Матеос остановился около одного из роскошных домов, ворота кружевной чугунной ограды которого были гостеприимно распахнуты. Воин наклонился и поднял с пожухшей травы когда-то живого изумрудного газона какой-то предмет:

– Посмотрите, что я нашел.

Эсса с тревогой оглянулась на отставшего снова мага, потом с любопытством посмотрела на гладиатора. Виэри подошла к Матеосу и наклонилась над его раскрытой ладонью. В руке бывшего телохранителя лежал разноцветный стеклянный шарик.

– Надо же, как хорошо сохранился! – улыбнулась чародейка, – Неужели он остался еще с тех времен?

– Мне жаль того ребенка, который его потерял, – грустно улыбнулась Эсса, – Это же настоящее сокровище!

– Все это очень странно… – задумчиво сказал Матеос, – У меня такое ощущение, что люди и не уходили никуда из Фанкор-Зора. Но он пуст.

– Я бы предложила заглянуть в пару домов, – осторожно сказала Эсса, – Но, признаться честно, я боюсь того, что мы можем там увидеть. У меня очень странное ощущение, – девушка нервно повела плечами, – Как будто желудок вдруг решил сжаться до размеров ореха и теперь прыгает, как мячик. В точности как тогда, когда мы съели в «Пьяной ветке» огромное блюдо пиньона на четверых, а потом узнали, из чего его готовят.

Виэри нервно хихикнула. Угрюмый Матеос слабо улыбнулся и покачал головой.

– Ты просто волнуешься, – попытался приободрить подругу подошедший Андри, – К тому же, тебе грех жаловаться. Ты тогда меньше всех пострадала от этого злосчастного пиньона. Я неделю ничего съесть не мог.

– И это говорит уроженец тех краев, где готовят суп со сливками, луком и черносливом одновременно, а мясо коптят в пиве! – веселый смех Виэри прозвучал жутковато и неуместно. Как звон серебряного колокольчика, внезапно раздавшийся на кладбище.

– Давно там не был, – в тон ей ответил Андри, – Потерял сноровку. Возможно, дело в этом?

– Все веселитесь, – укоризненно покачал головой бывший гладиатор, – Идем дальше.

С этими словами он замахнулся, чтобы выбросить стеклянный шарик, но чародей остановил его руку:

– Подожди, – улыбнулся Андри, – Не выбрасывай. Если вернемся из этой экспедиции, подаришь брату. Эсса права, это действительно сокровище. Кто еще из мальчишек сможет похвастаться, что у него есть штуковина, которой больше тысячи лет?

Воин замер и нахмурился. А затем, опустив голову, неловким движением, засунул шарик в карман:

– Да, Андри. Ты прав. Но давайте поспешим.

Словно избегая смотреть в глаза спутникам, Матеос решительно зашагал вперед по улице. Вскоре беглецы подошли к воротам того, что когда-то было роскошным парком.

Как только город опустел, магия, которая поддерживала его, без постоянного обновления заклинаний стала потихоньку истощаться. Сначала это было почти незаметно.

Растения в садах и парках, оставшись без заботливого ухода садовников, которые не давали им разрастись сверх положенных границ, почувствовали себя вольно. Деревья буйно разрослись. Они вытянули ветви далеко за пределы оград, а некоторые даже запустили свои побеги в окна опустевших домов. Кусты роз, лишившись заботливого ухода, превратились в непроходимые колючие заросли. Ползучие растения оплели статуи и вазоны в парках, балконы и балюстрады домов. Живые изгороди и лабиринты, которые перестали подстригать, стали бесформенными и неопрятными.

Первым из магических щитов, который истощился и исчез, стал тот, что обеспечивал городу освещение. Лишившись живительного света, растения замедлили свой рост. Побеги их стали тонкими и слабыми, но какое-то время все еще продолжали расти. Некоторые из них, самые капризные и светолюбивые, умерли первыми.

Все остальные растения погибли позже, когда истончился, а затем и вовсе исчез слой, дающий тепло. Какие-то растения замерзли сразу, какие-то просуществовали дольше, но, в конце концов, просто не смогли накопить сил и вновь пробудиться к жизни, когда наступила очередная северная весна, короткая и суровая.

Теперь остовы мертвых деревьев и сухие заросли колючих изгородей превратили некогда прекрасные сады и парки в нагоняющее тоску зрелище. В них не гнездились птицы, не прятались животные. Только ветер шелестел сухими кустами, да превратившиеся в подобия скелетов деревья тянули голые кости-ветви в разные стороны и изредка поскрипывали, надсадно, натужно и жалобно.

Беглецы прошли по дорожке, посыпанной крошкой из искрящегося розового камня, рассматривая когда-то великолепные статуи, которые украшали аллею. Скульптуры справа от дорожки изображали изящных дам, слева – нарядных кавалеров, застывших в фигуре сложного придворного танца.

Некоторые из статуй были когда-то оплетены плющом. Растение не пощадило их, лишив лиц, пальцев рук и других мелких деталей, и создало по всей поверхности сеть тонких трещинок. Плющ успел умереть, но на некоторых статуях сохранились остатки его побегов. Теперь они выглядели как тонкие щупальца неведомого чудовища, которое, казалось, захватило людей в плен и обездвижило, а теперь продолжает тянуть из них жизненные соки. Другие статуи сохранились лучше, но за долгое время успели покрыться темными пятнами от влаги и выглядели зловеще.

В конце аллеи путь беглецам преградили заросли самшита. Матеос покачал головой:

– Через это не продраться, потеряем время. Пойдем в обход.

Путники вышли из парка и оказались у огромного открытого резервуара с водой, который был общественным бассейном. В глубину вели широкие мраморные лестницы с перилами, устроенные так, что по ним было удобно и спускаться, и подниматься.

Купол, который отвечал за подачу в город воды, пока работал, хоть и с перебоями. Огромный бассейн был все еще заполнен. По краям его покрывал тонкий ледок, а в середине, где было гораздо глубже, плавала темно-зеленая тина. Казалось, водоросли были единственным, что осталось живого в Фанкор-Зоре.

По четырем углам резервуара, на мраморных бортиках бассейна, тоже сохранились статуи. Они изображали прекрасных женщин. Одна из них, стоя на коленях, отжимала мокрые после купания волосы. Вторая сидела, поджав под себя ноги и держа в руках кувшин. Третья свесила ноги в воду, как будто пробуя ее пальцами. Она безмятежно откинулась назад и подставила лицо солнцу, которое теперь, во время предзимья, почти не заглядывало сюда. Четвертая статуя изображала женщину, готовую с разбегу нырнуть в воду. Скульптор очень точно передал момент движения, когда девушка подняла вверх руки и уже была готова оттолкнуться ногами от бортика.

– Заметили, как много здесь статуй? – задумчиво спросила Эсса, – Похоже, ристери любили изображать себя в повседневной жизни.

– Такое количество статуй при полном отсутствии людей нагоняет страх, – Виэри зябко повела плечами.

Отойдя от бассейна и пройдя еще пар сотен ярдов по широкой, отходящей от него улице, путники вышли к амфитеатру. Правители Фанкор-Зора не скупились на развлечения для своих горожан. Построенный из огромных, тщательно обтесанных блоков известняка, скрепленных металлическими скобами, это внушительное сооружение во время представлений могло вмещать в себя целый город.

Арена амфитеатра была спроектирована в виде гигантской окружности, которую концентрическими кольцами-стенами окружали ряды мест для зрителей. Их было восемь. Последняя, восьмая стена была внешней стеной здания.

Амфитеатр имел восемь ворот. С внутренней стороны на верхние ярусы вели столько же широких лестниц. Огромная арена, у которой были четыре забранных чугунными решетками входа, ведущих из располагавшихся под ней подземных помещений, все еще была покрыта чистым белым песком.

Внешняя стена была разделена на четыре яруса, и три нижних были построены как открытые аркады. Арки нижнего яруса были очень большими, примерно двадцать футов высотой. Восемь из них служили входами и были снабжены массивными деревянными воротами, которые теперь рассохлись и были распахнуты. Остальные были украшены скульптурными группами, изображающими сражающихся гладиаторов. Эти фигуры по большей части были безжалостно разрушены. От некоторых из них остались только груды обломков – торсы, головы, руки, все еще державшие оружие или щиты. Какие-то фигуры частично сохранились, но о том, как они выглядели в те времена, когда Фанкор-Зор населяли люди, оставалось только гпредполагать.

Несколько скульптурных групп, тем не менее, уцелели. Матеос задержался около одной из них. Она изображала взрослого мускулистого мужчину в обычных для гладиаторов доспехах, не стеснявших движений и не мешавших публике его рассматривать. Меч и щит он бросил, они тоже были изображены в камне валяющимися у его ног. На руках гладиатор держал юношу, почти мальчика, его тело безвольно висело, голова была запрокинута назад. Из груди юноши торчала рукоять меча. Лицо мужчины выражало тоску и безраздельное горе. Он как будто показывал зрителям тело и безмолвно спрашивал: «Это то, чего вы хотели? Теперь вы довольны?»

При виде этой группы Эсса неуютно поежилась. Девушка замедлила шаг и встала рядом с Матеосом:

– Мне вспомнился Рауль. У него было такое же лицо, когда на его глазах зарубили Миро.

Гладиатор молча кивнул. К ним подошел Андри. Маг горько покачал головой и обнял подругу за плечи. Все трое опустили головы, вспоминая о том злополучном дне, когда потеряли многих друзей, спасая короля Трезеньеля от заговорщиков. Только вот память Максимилиана Третьего оказалась очень короткой.

Но Матеоса вид скульптуры ранил куда больше, чем остальных.

– Этот амфитеатр был построен рабами для того, чтобы такие же рабы убивали в нем друг друга на потеху свободным, – с горечью сказал бывший телохранитель и сжал кулаки.

– Мне кажется, или эти статуи разрушены не временем, а людьми? – присмотрелась Виэри.

– Верно, – откликнулся Андри, – Когда началась война Пророка, рабы Фанкор-Зора подняли восстание. Вспыхнуло оно, если верить тем страницам из книги, отсюда, из гладиаторских казарм. Когда восставшие победили, они разбили статуи, восхвалявшие убийство одних на потеху другим. А эту вот оставили. Понятно, почему.

– Интересно, что сказал бы Пророк, если бы узнал, что рабство искоренить ему не удалось? – с горечью сказал воин.

– «Ничего страшного, зато я дал вам возможность убивать магов?» – так же горько усмехнулся чародей, – Я не защищаю ристери. Но они обладали огромными знаниями. То, что умеют нынешние маги, по сравнению с тем, что мы видим в этом городе, – всего лишь жалкие потуги учеников. Сколько же всего было утрачено… Надеюсь, хотя бы часть городской библиотеки уцелела.

От амфитеатра путь беглецов лежал через остатки невольничьего рынка, который в свое время, пожалуй, был еще более внушительных размеров, чем амфитеатр. От рынка все еще осталась череда каменных бараков, в которых торговцы держали живой товар, а также просторных клеток с крышами, дающими тень, куда рабов помещали во время торгов. Уцелело и несколько мощных мраморных помостов с мраморными столбами, на которых отлично сохранились массивные железные цепи. Эти тонкие колонны работорговцы использовали в качестве своеобразных витрин, размещая на них лучшие образцы своего товара.

Матеос приблизился к одной из клеток, задумчиво провел рукой по чугунной решетке и устало прикрыл глаза. Виэри с тревогой посмотрела на гладиатора и вяла его за руку. Эсса и Андри тоже подошли к Матеосу. Девушка неловко погладила его по рукаву куртки, а целитель ободряюще хлопнул по плечу. Бывший раб горько усмехнулся:

– Что ж, по крайней мере, теперь все эти клетки и помосты пусты. Идем отсюда.

Беглецы миновали невольничий рынок и двинулись дальше, туда, где уже виднелась башня – самое высокое здание в городе.

Глава 14

Волчий край, руины Фанкор-Зора, 2 глайфаста 1137 Эры Пророка, два часа пополудни.

Конрад спешил. Любое промедление приближало конец несчастного Армина. У оруженосца, похоже, начался сильный жар: то, что его тело стало горячим, несущий юношу Конрад даже через плотную одежду и толстый плащ оруженосца.

Иногда рыцарь-лейтенант обращался к послушнику по имени, звал его, разговаривал с ним, надеясь, что Армин услышит, и от звуков знакомого голоса ему станет немного полегче. Но юноша уже давно не отвечал: он окончательно впал в беспамятство. Единственной реакцией, которую вызывали эти попытки, были испепеляющие взгляды Бертрана. Старый рыцарь продолжал несгибаемо двигаться вперед. В том, что Армину следовало нанести удар милосердия, чтобы прекратить страдания несчастного юноши, переубедить рыцаря-капитана было невозможно.

Рыцарь-лейтенант старался тратить как можно меньше времени на поиск следов. Теперь это было несложно: в городе, кроме них и преступников, которых они преследовали, никого не было. Правда, на то, чтобы рассмотреть настолько древний и настолько хорошо сохранившийся город, рассчитывать не приходилось.

Конрад испытывал очень странное ощущение. Они шли по следам многих сотен тысяч людей, теперь совершенно забытых и даже представить себе не могли, что произошло с теми, кто провел свою жизнь в этом городе. Теперь горожане были забыты, их привычное существование полностью разрушено, и весь нынешний облик города свидетельствовал именно об этом.

Рыцари двигались вдоль роскошных особняков знати, двери которых были тщательно затворены, и мимо домишек бедных горожан, двери которых сгнили и теперь бесстыдно обнажали путникам свое неприглядное нутро. Заброшенные дома так и тянулись – улица за улицей. Такое зрелище наводило на ужасающую мысль. Каждый из этих многочисленных домов когда-то был родным и любимым очагом, принадлежащим семье, а теперь внутри покинутых строений не осталось ничего, кроме пустоты.

Едва выбравшись из мертвого парка, они прошли мимо незапертых лавок с едой, товар в которых давно успел испортиться, а потом истлеть. Следы вели преследователей и мимо других магазинчиков – с роскошной одеждой, которая рассыпалась в прах от одного только прикосновения, и ювелирных мастерских, как будто подтверждавших собой древнюю мудрость, что богатство бесполезно для тех, кто отправляется в последний путь. Единственное, что по-настоящему заинтересовало Конрада – это места, где торговали оружием и доспехами, но, чувствуя ответственность за жизнь юного Армина, рыцарь-лейтенант заставил себя не отвлекаться.

Рыцари миновали гигантский амфитеатр с разбитыми скульптурами гладиаторов. Одна из них, поистине колоссальная, не менее шестидесяти футов, изображавшая мускулистого воина в расцвете сил, вооруженного копьем, рухнула со своего пьедестала и теперь лежала, расколовшись на несколько частей, лишившись головы и рук, держащих копье. Не без содрогания Конрад прошел через целую аллею статуй, изображавших, как он понял, чемпионов гладиаторских боев. Как успел заметить рыцарь, не слишком хорошо знавший низкий диалект ристери, на каждом из пьедесталов было начертано имя, происхождение, возраст и причина смерти.

От амфитеатра следы беглецов привели преследователей к полуразрушенному рынку рабов. Все на этом позорном торжище с каким-то заботливым цинизмом было устроено так, чтобы доставить как можно больше удобств покупателям. Они могли рассмотреть «товар» со всех сторон. Почему-то Конраду вспомнилось, что Матеос, один из беглецов, которых они преследовали, когда-то был рабом. «Вот кому было больно от этого зрелища», – с невольным сочувствием подумал рыцарь. Да и самого Конрада, уроженца вольнолюбивого Эвермира, вид рынка рабов, пусть и давно заброшенного, привел в мрачное расположение духа.

Здание городской тюрьмы, мимо которого лежал путь рыцарей, тоже было наполовину разрушено. Тюремные ворота были выломаны, двор усыпан обломками камня. В массивной стене самого здания зиял огромный пролом, через который Конрад успел рассмотреть распахнутые настежь двери камер. «Ну, по крайней мере, теперь здесь никого не держат», – усмехнулся рыцарь-лейтенант и продолжил путь.

Несмотря на то, что у Конрада почти не было ни времени, ни возможности, глазеть по сторонам, рыцаря поразило обилие статуй в городе. Изящные танцующие аристократы в парке, мускулистые гладиаторы в амфитеатре, девушки с кувшинами-фонтанами или с корзинами каменных же фруктов в богатых домах... Теперь только уцелевшие мраморные фигуры были свидетелями былого могущества Империи Ристерос и роскоши Фанкор-Зора.

Статуя украшала даже тюремный двор. «Скорее, для устрашения, чем для украшения», невесело подумал Конрад. Статуя правосудия, изображенного в виде женщины с мечом в одной руке и с весами в другой, раньше стояла около помостов с парой десятков виселиц. Сейчас внушительная фигура, изваянная из черного гранита, валялась рядом с остатками помостов. Было похоже, что ее тоже намеренно низвергли с пьедестала, как и огромную статую гладиатора в амфитеатре. Рука, державшая меч, откололась и лежала рядом. Женская голова, увенчанная сложной прической, откатилась и теперь валялась поодаль, повернув к рыцарям красивое, но холодное, совершенно бесстрастное лицо с лишенными зрачков глазами.

Но еще больше, чем обилие статуй, Конрада тревожило и огорчало великое множество свидетельств того, что в городе когда-то было много детей. Проходя мимо домов, рыцарь-лейтенант невольно заглядывал во дворы или в окна.

Детское присутствие ощущалось тут повсюду. В некоторых садах к толстым ветвям мертвых деревьев были прикреплены качели – широкие доски на длинных цепях, раскачиваться на которых теперь мог разве что ветер. На стенах других домов и на мостовых перед ними сохранились детские рисунки, сделанные углем или мелом. С одного из подоконников на Конрада глазами-пуговицами печально смотрел покинутый всеми, чудом сохранившийся игрушечный заяц. На крыльце другого дома рыцарь-лейтенант заметил деревянную лошадку-качалку.

Но самым пугающим для Конрада почему-то оказался когда-то роскошный фруктовый сад, где оставленные маленькой хозяйкой изысканные фарфоровые куклы чинно восседали за игрушечным столом, накрытом по всем правилам чаепития. Время не пощадило тонкий сервиз, и от него остались лишь осколки. Уцелел только маленький медный кофейник. Куклы тоже сильно пострадали. У одной из разодетых игрушечных дам не было головы, ее осколки валялись на земле. Фарфоровая голова другой куклы уцелела лишь наполовину, и Конрад с содроганием заметил, что на месте второй половины свили гнездо осы. Еще у пары были отбиты руки и ноги. Похоже, их повредили падавшие с мертвой теперь яблони плоды, которые некому было сорвать. Уцелела только простая деревянная кукла с ярко раскрашенным лицом. Рассохшаяся, растрескавшаяся, теперь она смотрела на рыцаря-лейтенанта с немым упреком. Конрад отвернулся.

Но поделиться своими впечатлениями рыцарю было не с кем. Брат Бертран, сам прямой и жесткий, как копье в руке поверженной статуи гладиатора, казалось, вообще не уставал, целеустремленно двигаясь все вперед и вперед. Он был одержим идеей схватить мятежников. Казалось, это был именно тот великий подвиг, к которому сэр Бертран Реверден шел всю свою жизнь. Это стремление было настолько огромным, что, казалось, он совершенно не чувствовал ни ушибов, ни усталости долгого путешествия, ни боли в сломанной руке. Рыцарю-лейтенанту вдруг стало страшно: он представил, что может случиться со стариком в тот момент, когда мятежники будут схвачены, и ему не к чему уже будет стремиться.

Что-то в этом городе необъяснимо беспокоило рыцаря-лейтенанта. Конрад и сам не смог бы определить точно, что именно. Это было нечто помимо пустоты и заброшенности, стонов и вскриков за городскими стенами, прекратившихся почти сразу, как только они вошли внутрь. Даже помимо этого обилия статуй, которые, казалось, пристально наблюдали за ними, но, как только кто-то из рыцарей поворачивался в их сторону, мгновенно отводили взгляд. То, что беспокоило Конрада, напоминало тихий почти неслышный звук, вибрирующий и высокий, трудноуловимый, но пробирающий до самого нутра. Оно будоражило и неприятно щекотало нервы.

– Ты чувствуешь, сэр Бертран? – наконец, решился спросить Конрад, – Кажется, здесь в воздухе что-то есть. Неприятное. Режущее. Не знаю, как описать. Как будто над ухом очень тонко пищит назойливый комар, и его невозможно отогнать.

– Это остатки магии, – резко ответил рыцарь-капитан, – Магическое поле здесь некогда было настолько сильным, что, будучи Посвященным, ты чувствуешь ее вибрации. Мы на чужой, враждебной территории.

– Хочешь сказать, что в этом городе мы уязвимы? – с тревогой спросил Конрад.

– Нет, – как всегда, сухо и раздраженно ответил старый рыцарь, – Мы просто таким образом ощущаем ее присутствие. Приятного мало, но и только.

– Хорошо, – облегченно вздохнул рыцарь-капитан и зашагал дальше.

Однако избавиться от неприятного ощущения, что за ними следят, Конраду не удавалось.

***

Бертран презрительно фыркнул и зашагал следом. То положение, в каком они все трое сейчас оказались, раздражало и злило старика. Возлагать ответственность за их экспедицию на этого Конрада, который никогда не скрывал, что сочувствует либертистам, изначально было ошибкой. Бертран с самого начала был категорически против. Но приор Джерольф заявил, что сэр Конрад Росс – возможно, единственный рыцарь в Ордене, кто знаком с Волчьем Краем и к тому же прекрасный охотник и следопыт. Сэру Бертрану пришлось согласиться. В конце концов, кто он такой, чтобы возражать приору?

Но ничего, как только они вернутся, Бертран напишет про этого выскочку Конрада подробный рапорт, и тогда все вышестоящие узнают про его попытки саботажа. Бертран не скроет ничего. И того, что Конрад позволил себе говорить про коменданта Рувена и, что еще хуже, про приора Виатора. Это вряд ли сойдет рыцарю-лейтенанту с рук. А уж в том, что Конрад тащил на себе этого умирающего подростка исключительно для того, чтобы саботировать приказы командующего, рыцарь-капитан нисколько не сомневался.

А теперь они, двое рыцарей, один из которых ранен, и замедляющий преследование умирающий мальчишка, оказались в этом проклятом городе совершенно без помощи. И то, что поначалу казалось пустяковым делом, стало принимать серьезный оборот. Теперь Бертран был готов проклинать себя за то, что отказался от подкрепления. Рыцарь-капитан прекрасно видел свою ошибку: он позволил Конраду, который с легкостью поверил в пустяковость этого похода – просто дать мятежникам уйти подальше, а потом тихо арестовать! – убедить себя в том же самом.

Казалось, что план, который они разработали вместе с приором Джерольфом, не должен был давать сбоев. А теперь не так пошло все.

Город был пропитан Скверной. Рыцарь-капитан чувствовал это всем своим существом. И Бертран ощущал враждебность, которую, как и Скверну, источал этот город.

Фанкор-Зор, как и следовало ожидать, оказался воплощением всего, что так ненавидел Бертран. Все в этом городе прямо-таки кричало о том, что здесь всегда заправляли маги. А маги, как утверждало Слово Истины, всегда беспокоились только о собственных удовольствиях, выгоде и роскошной жизни, совершенно не считаясь при этом с теми, кто не обладал чародейскими способностями. Рыцарь-капитан в свое время убедился в этом на собственной шкуре.

Маги прошлого использовали тех, кто не владел магией, как свои инструменты и торговали ими, как вещами.

Люди, не обладающие магическими способностями, вынуждены были делать все для блага своих хозяев-чародеев, которые колдовской силой запугивали их или подавляли их волю. Неспособные к магии были слугами в домах чародеев, возделывали для них поля и сады, пекли им хлеб, готовили еду, шили и стирали одежду. Они ухаживали за детьми магов, сражались для потехи чародеев на аренах как гладиаторы. Тех же, кто пытался противостоять власти магов, жестоко наказывали. И свидетельством тому был ряд каменных виселиц в тюремном дворе.

Огромное количество статуй, оставшихся от прежних жителей города, представлялось рыцарю-капитану лишь очередным лицемерным свидетельством глумливого превосходства магов. Ристери ставили статуи не владевшим магией гладиаторам, сумевшим своей смертью хорошенько развлечь хозяев. Они украсили скульптурами невольничий рынок, чтобы покупатели наслаждались прекрасным, пока выбирают товар. Даже тюремный двор был украшен статуей, поставленной так, чтобы она стала последним, что видят те, кого предают смертной казни. Всякий, кто не владеет магией, обязан был сознавать и постоянно помнить, что он – не более, чем вещь, игрушка в руках власть предержащих!