Текст книги "Средство против шарлатана"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– Рахиль, десять капель синей настойки в небольшом количестве воды.

– Да, папа. – Рахиль твердой рукой отмерила нужное количество, а затем подошла к постели.

Девушка приподняла голову Лоренса и смочила его губы водой из чашки. Он пошевелился. Она влила ему в рот лекарство. Лоренс застонал и проглотил. После третьего глотка он начал что-то бормотать.

– Что он говорит? – спросил Беренгер.

– Слушайте, – призвал его Исаак.

– Ma-ta-ra [4]4
  Возможно, от «matar» – «убивать» ( исп.)


[Закрыть], – пробормотал Лоренс, вскидывая голову. Он произносил каждый слог четко и раздельно. – Ma-ta-ra, – повторил он на сей раз громче, – et discipulis tuus [5]5
  И твой ученик.


[Закрыть]. – Юноша попытался приподняться, но молодой священник силой уложил его обратно на постель. – Misericorde [6]6
  Милосердие.


[Закрыть]… – прошептал он и начал бормотать что-то бессвязное.

Рахиль вновь подняла голову больного и влила ему в рот еще лекарства. Исаак что-то шепнул стоящему у двери Юсуфу. Мальчик принялся незаметно осматривать комнату, словно что-то искал.

– О каком убийстве идет речь? – спросил Беренгер. – И чьи ученики?

– Ваше Преосвященство, – сказал Исаак, – должен признать, что ничего не понимаю. Это кажется бессмысленным.

Затем из бессвязного набора слов отчетливо раздалось:

– Матара и матана, спаси нас! – После этого юноша стал что-то тихо шептать. Рахиль взяла чистую ткань и смачивала жидкостью губы Лоренса, не причиняя больному лишнего беспокойства.

– Что он сейчас говорит? – спросил Беренгер.

– «Отче наш», – ответил священник, подойдя поближе, чтобы лучше расслышать слова.

– Звучит более утешительно, – заметил епископ.

Внезапно тело Лоренса изогнулось от сильных судорог. Чашка вылетела из рук Рахили и разбилась о пол.

– Ради Бога, держите его, – воскликнул епископ.

– Я не могу его удержать, – сказал молодой священник. – Я пытаюсь, Ваше Преосвященство.

– Папа, у него судорожный припадок. Нет, я ошиблась. Кажется, он испытывает сильную боль.

– Тогда продолжай давать ему лекарство, дитя. Это единственное, что мы можем сделать. – Исаак шагнул к кровати, взял юношу за ноги и вытянул их. – Держите его руки, а я буду следить за ногами, – шепнул он священнику.

Рахиль кинулась к корзине и вытащила маленький пузырек. Смочив новый кусок ткани несколькими каплями содержимого, она снова подошла к изголовью.

– Прочь! – крикнул Лоренс, его тело вытянулось и окаменело. – Помогите! Господи, помоги мне!

Исаак положил руки на живот юноши и стал осторожно массировать его, качая головой.

Рахиль провела смоченной салфеткой по губам Лоренса. Он вздрогнул и откинул голову. Она повторила движение еще раз и добавила на салфетку несколько капель. Лоренс проглотил и облизал губы. Рахиль смочила их содержимым пузырька и ждала. Прошла минута. Две минуты. Они казались часом. Затем крик Лоренса превратился в жалобный плач.

– Уберите их от меня, умоляю! Я не предавал вас. Никогда. Я попрошу отца. Папа, помоги мне!

На этот раз Рахиль выдавила из пузырька немного лекарства на губы и язык юноши. Он судорожно сглотнул.

– Я ничего не скажу! Клянусь! – Он начал дрожать и пытаться беспомощно оттолкнуть удерживающие его руки. – Уберите их от меня! – повторил Лоренс, но на этот раз еле слышно.

Затем Исаак почувствовал, как мускулы обмякли юноши, и он вновь начал шептать молитвы.

– Надеюсь, боль чуть-чуть отпустила, – сказал Исаак. – А вместе с ней и ужас.

Беренгер взял молодого священника за руку и выпроводил из комнаты. Он опустился на колени в ногах кровати и громко молился, чтобы страдалец его услышал, если еще мог слышать. Исаак склонился над Лоренсом, щупая пульс на шее и приложив ухо к груди.

– Они идут за мной. Я их вижу, – слабо прошептал Лоренс. – Отец, смилуйся, они идут…

– Больше мы ничего не можем для него сделать, Ваше Преосвященство, – промолвил Исаак. – Мне глубоко жаль. Но самое ужасное свершилось до того, как мы узнали о состоянии юноши.

– Я послал за его духовником, чтобы он утешил его, – сказал Беренгер. – Боюсь, он успеет как раз к последнему обряду.

– Тогда мы подождем вас снаружи. Если состояние юноши изменится, мы тут же вернемся.

И когда врач со своими помощниками покинули комнату, туда вошел священник в сопровождении прислужника, который нес маленький резной деревянный ларец.

– Все кончено, – печально произнес Беренгер. – Как бы я хотел, чтобы мы сумели ему помочь. Он подавал большие надежды, а его отец хороший человек. Но что ты имел в виду, когда сказал, что самое ужасное уже свершилось?

– Ваше Преосвященство, боюсь, юноша был отравлен, как Аарон и Марк. Ему дали что-то, отчего произошли изменения в его организме, поэтому его мучили страшные видения, и он испытывал боль во всем теле. Как вы сами видели, его тело окостенело от боли. Я надеялся каплями восстановить равновесие в организме, чтобы он выжил, а его тело пришло в норму, – с глубокой печалью в голосе произнес Исаак, – но мы пришли слишком поздно. Я попросил Юсуфа поискать в комнате следы яда, и с вашего позволения, мне бы хотелось, чтобы он довел дело до конца. Правда, это выглядит омерзительно, когда тело юноши еще не остыло.

– Я прикажу ничего не трогать, – ответил Беренгер. – Его тело омоют, подготовят и сразу же перенесут в часовню. Если вы подождете, Юсуф может обыскивать комнату, сколько угодно.

Беренгер приоткрыл дверь и что-то сказал.

– Сделано, – произнес он, возвращаясь. – А теперь давайте пройдем дальше по коридору, в общую комнату, где студенты учатся и отдыхают, и присядем. Мой больной палец едва вынес все это.

– Конечно. Рахиль, ты закрыла лицо?

– Да, папа, закрыла, – раздраженно ответила девушка, пытаясь держать себя в руках. – Почему ты постоянно обвиняешь меня в том, будто бы я выставляю себя напоказ перед людьми? Что бы тебе не говорили, не в моих привычках ходить по улице без накидки.

– Я рад это слышать, – мягко ответил Исаак.

– Действительно, друг мой, твоя дочь завернута, словно сыр для сушки, – подтвердил епископ. – Будь спокоен.

Рахиль улыбнулась под накидкой.

– А теперь, господин Исаак, скажи-ка мне, о чем, по-твоему, говорил этот несчастный? Мы здесь одни, кроме твоей дочери и Юсуфа, который нас не услышит.

– Я здесь, господин, – отозвался Юсуф, стоящий в углу комнаты у окна.

– Конечно, он нас не слышит, – пробормотал Исаак. – Но не тревожьтесь. Юсуф крайне скрытен.

– Это хорошо, – одобрил епископ, присаживаясь на обитую тканью скамью и кладя ногу на табурет.

– Я думал о словах юноши, и должен признать, что пока пребываю в сомнениях. Трудность в том, что многие из этих слов были сказаны на незнакомом мне языке, как мне показалось. Вполне возможно, что он сказал не «matar» и речь шла отнюдь не об убийстве, а это были какие-то слова на чуждом языке. А ты что думаешь, Рахиль? Можешь немного приподнять накидку, чтобы легче было дышать и говорить. Не думаю, что Его Преосвященство заподозрит тебя в злом умысле или нескромности.

– Спасибо, папа. – Рахиль немного отвела накидку от лица. – Мне показалось, что он произнес имя. Или два имени. Похоже на каких-то странных языческих богов. – Она замолчала в ужасе от произнесенного. – Но, скорее всего, я ошибаюсь, Ваше Преосвященство, поскольку этот молодой человек, семинарист, никогда бы не стал произносить имена языческих богов даже в бреду. Откуда ему было их знать? Таких имен я не слышала. Но они звучали странно, как… – Рахиль смущенно замолчала.

– Не переживай, дитя мое, – сказал Беренгер. – Я подумал о том же и тоже отверг эту мысль. Но все же мне показалось, что слова звучали как заклинания, которые произносят маги или идолопоклонники, чтобы вызвать злых духов и демонов.

– Я тоже об этом подумал, – добавил Исаак. – Хотя, уверен, что есть и другие возможные объяснения.

– Что ж, – мрачно заключил Беренгер, – если именно этим юноша занимался, что звучит крайне правдоподобно, то у нас в семинарии уже не простые недовольства, а идолопоклонничество, ересь и попытки заниматься колдовством.

– А это очень серьезно, – заметил Исаак. В прошлом, во времена дедов и прадедов ныне живущих людей, уже состоялись процессы, начинавшиеся с поиска еретиков и колдунов. Но до процессов город охватывала паника, когда все начинали обвинять друг друга: злобные вымещали старые обиды, указывая на соседей; жадные доносили на своих конкурентов и соперников. И всегда разъяренное население выплескивало свою злобу на евреев, и толпы людей ломились в стены квартала. Прежде чем король успевал вмешаться и восстановить порядок, многие погибали или оказывались разорены.

– Последствия могут быть самые роковые, – продолжал Беренгер. – Если мне не удастся пресечь зло немедленно, ситуация может стать столь же пугающей, как в дни охоты на катаров, когда из каждого угла мог выползти доносчик, а невинные страдали наравне с виноватыми. Исаак, я не хочу, чтобы такое повторилось в моей епархии.

– Прежде чем предавать город огню, – спокойно ответил Исаак, хотя его сердце сильно билось от страха и гнева, – нельзя ли предположить, что все услышанное нами есть не более, чем преувеличение? Подумайте о такой возможности, Ваше Преосвященство. Вместо новой ереси, охватившей город, у нас могут быть всего лишь трое юношей, недовольных своей жизнью и сблизившихся на этой почве. Они ищут того, что сделает их жизнь более легкой. Мы знаем, что одним из средств было вино. Но вот они наткнулись на книгу и попытались вызвать невидимые силы. – Исаак замолчал, чтобы дать епископу время подумать.

– А также выпили сильнодействующие средства, которые привели к их смерти? – В голосе Беренгера слышалось сомнение.

– Возможно и такое. Ясно, что Аарон и Марк были очень одинокими, и у них не было друзей, о которых кто-либо знал. Лоренс тоже был одинок? Понимаете, Ваше Преосвященство, если бы в семинарии было повальное увлечение этой новой ересью, у Лоренса тут были бы друзья или по крайней мере помощники в неугодных делах.

– Понятия не имею, – ответил Беренгер. – Он бы тихим юношей, очень старательным. Любил поэзию, брал почитать многие мои книги и всегда возвращал. За три года, что он проучился здесь, его никогда не было в рядах тех, кто представал передо мной по обвинению в буйном или недостойном поведении. И это значит, что, возможно, он был одинок. – Епископ замолчал, и впервые за весь день его голос зазвучал с прежней силой. – Исаак, во что бы ни впутались эти введенные в заблуждение юноши, что бы их ни погубило, если мы узнаем, что это не имело отношения к семинарии и не являлось частью разгула ошибочных убеждений и ложный учений в городе, ты вновь спасешь меня, – в первый раз ты спас меня от лихорадки, а на этот раз спасешь нас всех, жителей города, настоятеля и всех каноников собора от гнева архиепископа! А я отслужу не одну литургию за упокой души этих несчастных.

В коридоре, со стороны комнат студентов, раздалось эхо тяжелых шагов.

– Его тело выносят, господин, – заметил Юсуф. – Я могу закончить осмотр комнаты?

– Да, – ответил Беренгер, – мы подождем тебя здесь.

Глава девятая

Юсуф остановился у дверей в комнату Лоренса: ему не хотелось входить. Совсем недавно, в разгар царящей в комнате суматохи, в окружении знакомых лиц и испуганных молодых священников он мог взирать на тело Лоренса Мане как на нечто незначительное, экспонат, призванный обучать его медицине. И первый обыск комнаты был игрой, в которой Юсуф преуспел. Он незаметно шнырял среди людей, заглядывал в укромные уголки, не привлекая к себе ничьего внимания. Но теперь три человека ждали, когда он что-нибудь найдет, и никто не мог сказать ему, что именно нужно искать. Здесь ничего нет, в отчаянии думал Юсуф. Комната была совершенно пустая, голый камень, сваленное в кучу грязное белье и несколько личных вещей. В ставнях застонал ветер, словно жалующиеся призраки сотен убитых, как его отец, которые лежат в своих могилах неотомщенные. Юсуф поежился, внезапно ощутив одиночество и страх. В пустых коридорах, в этой одинокой комнате ему чудились за спиной предсмертные вздохи умирающего в муках юноши, пустые глаза следили за ним, чего-то ждали, требовали. Мальчик попытался выбросить эту мысль из головы и, уверенный в тщетности своих усилий, занялся поисками.

Что мог бы скрывать такой человек, как Лоренс Мане, сын богатого купца? Где бы он стал это прятать? Где любой человек, будь он богатый или бедный, студент или мальчик с конюшни, смог бы спрятать что-то в этой комнате? Это было непросто. Ведь она не предназначалась для того, что хранить секреты, в ней не было ни темных уголков, ни запертых ящиков. Юсуф поднял с деревянного возвышения, служившего кроватью, соломенный матрац и заглянул под него. Потом опустился на колени и посмотрел под кроватью. Ночной горшок, много пыли и деревянная чашка, опрокинутая на бок.

Юсуф сунул руку под кровать и вытащил ночной горшок и чашку. Пыль оставил на месте, как и все предыдущие посетители комнаты.

На дне ночного горшка плескались остатки жидкости. Без сомнения, моча, решил Юсуф и, подражая хозяину, понюхал. Да, так и есть. А чего он ожидал? Совсем другое дело чашка. Недавно она была наполнена какой-то жидкостью, дерево было еще влажным. Юсуф принюхался и решил ни за что к ней не прикасаться. Даже если у него перед носом будут позвякивать золотой мараведи. Но, конечно, его хозяин почувствует странный запах мочи и аромат какой-нибудь редкой травы в каплях на дне чашки. Юсуф поставил горшок и чашку на стол. Он заметил, что свеча в подсвечнике совсем догорела, а стоявшая рядом медная чаша нуждалась в основательной чистке. Он покачал головой и продолжал поиски.

В одежде, висящей на колышках, не оказалось мешочков, кошельков или потайных карманов, ничего примечательного не запуталось в простынях, которые Юсуф хорошенько перетряс, а потом аккуратно сложил. Оставались одни книги. Их было три. Юсуф осторожно по одной снял их с полки и положил на кровать. Первая была в высоту с его палец, а толщиной и шириной с мужскую руку. Две другие по высоте и ширине превосходили первую. Одна из больших книг была в мягком кожаном переплете, две другие – в грубой, тяжелой коже, и все написаны на пергаменте. Юсуф взял книгу в самом дорогом и причудливо украшенном переплете и бережно открыл ее. На широком поле первой страницы была изображена стройная фигура женщины, а ниже мужская фигура. Вид у них был довольно печальный. Золотистые локоны женщины рассыпались по плечам, образуя часть первой буквы книги. Она смотрела вниз, ее пальцы едва касались поднятой руки спутника. На женщине было голубое платье, такое яркое и сияющее, что сердце Юсуфа сжалось от тоски по краскам его родины; рыцарь в великолепных блестящих доспехах, украшенных алым гербом, не отрывал от женщины взгляда.

Юсуф, зачарованный, уселся на кровать. Он закрыл прекрасную книгу и принялся за две другие. На этот раз никаких волшебных букв, изящного шрифта, просто мертвые чернильные письмена, сплошь занимающие узкие маленькие странички, а вместо рисунков уродливые чернильные кляксы на шероховатостях пергамента. Юсуф бережно переворачивал страницы в поисках чего-то необычного и наконец поднял обе книги за корешки и принялся трясти их над кроватью. Ничего, кроме пыли. Он снова обратился к первой книге.

Шрифт был хоть и витиеватым, но понятным. Юсуф без труда произносил слова вслух, узнавал значение большинства из них, но общий смысл ускользал от него. Книга была написана на древней латыни, о которой ему еще предстояло много узнать. Он пожал плечами и отбросил попытки вникнуть в смысл. Сейчас слова были неважны. Его взгляд был прикован к рисункам и орнаменту. Юсуф перевернул страницу и увидел тонкую, гибкую охотничью собаку с головой, повернутой к закрученному хвосту, которая лежала внизу страницы, словно охраняя ее; через четыре страницы строчки были разделены изысканным узором, выполненным алыми чернилами, чуть тронутыми золотом. Юсуф долго смотрел на него, пытаясь запомнить вязь букв, а потом перевернул страницу. На пол выпал листок бумаги.

Мальчик положил книгу на колени, нагнулся и поднял листок. Тот был свернут маленьким квадратиком и адресован господину Лоренсу Мане. «Я должен прочесть, – виновато прошептал Юсуф, обращаясь к призракам, чья сила немного ослабела после того, как он взял в руки книгу. – Это может быть важно». Когда он развернул письмо наполовину, его сердце бешено забилось, словно он совершил опасное и постыдное преступление. Юсуф торопился. Ему удалось лишь уловить суть послания. Однако дальше юноша продвинуться не смог. Почерк был мелкий, буквы заостренные и плохо прописанные. Юсуф разложил бумагу на книге и попытался прочесть первые слова. Когда до него наконец дошел их смысл, он так сильно вздрогнул, что выронил листок на пол.

Из коридора донесся громовой голос.

– Где этот мальчишка? У него было достаточно времени, чтобы разобрать комнату по камню и вернуть все обратно.

Юсуф схватил письмо, кое-как сложил его и без лишних размышлений сунул за пазуху. С виноватым видом он снова раскрыл на коленях книгу, когда в комнату шагнул епископ.

– Молодец, – сказал он, глядя на книгу. – Ты нашел моего Овидия прежде, чем кто-нибудь решил присовокупить его к своей частной коллекции.

– Очень красивая книга, Ваше Преосвященство, – поспешно ответил Юсуф, вставая и передавая том епископу.

– Верно и очень дорогая, а также слишком сладострастная для мальчика твоего возраста. Ты что-нибудь прочел?

– Всего несколько слов. Я хотел посмотреть картинки.

– Что ж, но сначала расскажешь господину Исааку о своих находках. Только подумай, мой друг, этот смышленый паренек нашел ночной горшок. Можешь тихонько сесть в уголке и посмотреть картинки.

– Не стоит насмехаться над скромным сосудом для мочи, – заметил Исаак, который с некоторым изумлением прислушивался к разговору. – Он может нам многое поведать об умершем юноше.

– Еще я нашел под кроватью чашку, – добавил Юсуф, прячась от насмешек епископа за книгой. – Я поставил ее на стол рядом с ночным горшком.

– Что еще он приготовил для нас? – спросил Исаак.

– На столе, папа? – уточнила Рахиль.

– Начнем оттуда. Опиши все.

– Подсвечник. Свеча догорела до глиняного держателя. Еще медная чаша, которую не мешало бы почистить…

– В ней что-нибудь есть?

– Кажется, остатки пепла.

– Дай ее мне. – Исаак взял маленькую чашу и пальцем ощупал содержимое на дне, затем растер их пальцами и понюхал чашу. – Благовония, смешанные с другими веществами.

– С какими именно? – поинтересовался епископ. – И с чего ему взбрело в голову жечь благовония в спальне? Неудивительно, что у нас неприятности!

В голове Исаака промелькнуло несколько предположений, некоторые вполне разумные, другие крайне невероятные, но он не был совершенно уверен и потому не хотел делиться со своими спутниками.

– Возможно, мне удастся выяснить, – пробормотал он. – А теперь надо проверить мочу.

– Почти уверен, – начал Исаак, когда они покинули комнату, – судя по тому, как умер юноша, и другим признакам, он принял некое ядовитое вещество. У его мочи очень горький вкус и едкий запах. Также полагаю, что он принял снадобье добровольно. Яд был в той деревянной чашке, а не примешан к еде или питью.

– То есть он убил себя? – спросил Беренгер.

– Не совсем. Полагаю, он выпил из чашки, будучи уверенным, что находящаяся в ней жидкость исцелит его. Зачем бы тогда он стал так убеждать вас, Ваше Преосвященство, в том, что совершенно здоров, если сам в это не верил? Если человек предпринял отчаянную попытку распроститься с жизнью, он либо сожалеет об этом и умоляет спасти его, либо твердо намерен осуществить свое желание и просит дать ему умереть. Лоренс же утверждал, что здоров.

– Что было в чашке, господин Исаак?

– Пока не знаю. Попрошу Рахиль поискать в книгах сведения о подобных ядах.

Золотистые лучи октябрьского солнца проникали в окно библиотеки, заливая своим светом тяжелую книгу, которую просматривала Рахиль. Тихий шорох за спиной заставил ее испуганно вскочить и оглянуться.

В дверях стоял бледный и напуганный Юсуф.

– Что с тобой? – спросила девушка, и в ее голосе было меньше участия к нему, чем к нищему у ворот. Но нищий не прервал бы ее на середине предложения и не напугал бы так, что все мысли вылетели у нее из головы.

– Госпожа Рахиль, – прошептал мальчик, – кажется, я совершил ужасный поступок.

– Подойди сюда, если собираешься шептать, – сердито приказала она. – Что ты натворил? Что-нибудь украл? – спросила Рахиль, понижая голос.

– Откуда вы узнали? – прошептал Юсуф, и вид у него стал еще более испуганный.

– Я не знала. Так что ты украл? – Рахиль схватила его за руку и подтянула к себе. Юсуф не сопротивлялся.

– Вот это. – Из-под рубашки он извлек сложенное в несколько раз письмо.

– Листок бумаги? – Рахиль с ироническим видом приподняла бровь. – Что ж, в нашем доме это не считается тяжким преступлением, во всяком случае, пока, поэтому можешь сделать нормальное лицо. Откуда ты это взял?

– Из комнаты умершего студента. Это письмо. Я не хотел его брать, госпожа Рахиль. Оно выпало из книги, которую я рассматривал, а потом вошел епископ, похожий на огромного…

– Это верно, – поддакнула Рахиль.

– Я так испугался, что сунул письмо под рубашку и забыл о нем.

– И все? – осведомилась Рахиль, пристально глядя Юсуфу в лицо.

Он покраснел.

– Нет. Я уже начал его читать, когда услышал голос епископа, – признался мальчик. – Это жуткое письмо.

– Ты прочел его до конца. – Это был не вопрос. Рахиль тоже бы прочла письмо, прежде чем признаться в своем проступке.

– Да, – виновато ответил Юсуф.

– Что ж, тогда посмотрим, что в нем. В конце концов мы единственные люди в доме, кто умеет читать. Мама, близнецы и слуги не умеют, а отец не видит. Давай сюда письмо.

Письмо было написано в обычном для того времени стиле, приукрашено несколькими латинскими фразами и словами на мавританском языке, как определила Рахиль. Она расстелила бумагу на столе, чтобы как следует видеть, и, запинаясь, принялась разбирать неровный, остроконечный почерк.

– Жаль, что знакомый господина Лоренса не нанял писца, вместо того чтобы царапать слова своим дурным почерком, – заметила Рахиль.

– Что в письме, госпожа Рахиль? – поинтересовался Юсуф скромнее, чем обычно. – Я не смог разобрать все слова.

– Это меня не удивляет, – ответила девушка и начала читать, легко водя пальцем по бумаге. – «Мой почтенный господин, дон Лоренс», – прочитала она. – Довольно напыщенное обращение к сыну торговца шерстью, но ничего. Я буду читать, а не делать замечания.

«Мой почтенный господин, дон Лоренс,

Примите во внимание эти слова, если желаете избежать ужасной смерти и проклятия. Пишу вам из милосердия, будучи вашим товарищем в поисках истины и просвещения, чтобы предупредить вас о последствиях, к которым может привести избранный вами путь. Ваши спутники, хотя они и были достойными и искренними людьми, не могли противиться злым силам, встающим на пути у каждого искателя истины. Они поддались искушению, позволили низким и похотливым мыслям завладеть их разумом, они боролись с видениями, слишком могущественными, чтобы с ними могли справиться их слабые души. Да будут они прокляты всеми силами…»

Рахиль остановилась.

– Что это за слова? – спросила она, указывая на следующую строчку. – Кажется, они на твоем языке.

– Да, но они бессмысленны.

– О чем здесь говорится?

Юсуф внимательно присмотрелся к арабским буквам и захихикал.

– Это значит рыба, миндаль и фиги. Он проклинает их силами рыбы, миндаля и фиг. Возможно, это какой-то тайный язык.

– Хочешь сказать, «рыба» означает «встретимся у реки»? – усмехнулась Рахиль.

– А «миндаль» означает «во время восхода луны». – Юсуф фыркнул от смеха.

– А «фиги» – «принеси золото, вино и приведи танцовщиц»? – И оба весело рассмеялись.

– Кажется, вам обоим нечего делать, – послышался в дверях голос Юдифи. Она посмотрела на стол, увидела большую, солидную книгу, лист бумаги, испещренный мелким почерком, и довольно кивнула.

– Прости, мама, – спокойно ответила Рахиль. – Мы сделали небольшую передышку. Сейчас опять приступим к работе.

Юдифь вернулась к своим домашним делам, а Рахиль продолжала читать вполголоса:

«Если нет доверия, то не может быть и продвижения по пути просветления. Вы поклялись торжественной клятвой перед всеми духами воздуха, которые несут истину и знания тем, кто достаточно храбр, чтобы взглянуть им в лицо. Ваши спутники отступили от своего пути, и вот что с ними случилось. Excelsior, discipule [7]7
  Стремись выше, ученик (лат.).


[Закрыть]. Не следуйте их примеру, если дорожите своей жизнью и душой».

– Это все, – сказала Рахиль. – Будучи скромным человеком, он не подписался.

– Мне бы не хотелось получить такое письмо, – заметил Юсуф.

– Мы должны дать его папе. Если отбросить все причудливые слова, это угроза. И он обязан знать.

– Так что, господин епископ, – произнес лекарь, – я решил, что вы должны немедленно ознакомиться с этим. – Исаак достал письмо, сложенное точно так же, как его нашел Юсуф, и протянул епископу. – Я прошу снисхождения к моему своевольному ученику. Он всерьез утверждает, что письмо выпало из вашей книги, и стоило ему его развернуть, как вы вошли в комнату. Испугавшись и чувствуя свою вину, он сунул письмо под рубашку и вспомнил о нем, только когда мы вернулись домой.

– Если бы мне удалось внушить подобный страх и чувство вины некоторым из моих подопечных, – вздохнул Беренгер и обратился к письму.

Он прочел его, швырнул на стол и снова взял в руки. – Какое безумие! Что за вредную чушь придумывают эти шарлатаны, чтобы плести свою паутину! Клятвы! Глупый ребенок. Как он мог давать какие-либо клятвы? Если не считать, конечно, его религиозных обетов, но к ним он еще не был готов. Исаак, эти дети считают себя мужчинами, потому что у них начинает пробиваться борода, но они по-прежнему остаются детьми.

– Меня прежде всего заинтересовала угроза, – заметил Исаак.

– Так и было задумано. Если бы он дал эту странную клятву, о которой идет речь, то этому чудовищу нечем было бы его запугивать, верно? Исаак, ты не поверишь, какие нелепые клятвы могут давать юноши, чьи головы забиты идеалами, клянутся соблюдать пост, пока не выполнят какое-либо непосильное задание, а потом мы находим их в постели полумертвыми от голода.

– И девушки тоже? – спросил Исаак.

– Верно. Но с ними имеет дело госпожа Элисенда из монастыря. И она не станет церемониться, если они не откажутся от дурацких затей. – Епископ снова взял письмо и внимательно его перечитал. – А арабский? Ты что-нибудь понимаешь?

– Кажется, это чей-то список покупок, которые нужно сделать на базаре, переписанный неловкой рукой, – ответил Исаак. – По крайней мере так говорит Юсуф. Но ведь Ваше Преосвященство может читать на языке мавров?

– Немного, но не с таким мастерством как это делал ты, когда видел. – Епископ уставился на письмо. – Клянусь всеми святыми, – радостно воскликнул он, – я могу это прочесть. И мальчик прав. Рыба.

– Миндаль и фиги. Юсуф предположил, что это может быть тайный язык, но, мне кажется, он просто развлекался за наш счет.

– В этом письме есть одна утешительная вещь. И я полагаю, ты ее тоже заметил.

– Можно предположить, что кроме трех юношей под руководством автора письма других искателей истины не было.

– И конечно, он отбирал у них последние гроши, полученные от семьи, – добавил Беренгер. – Я спрошу Франциска, что ему удалось узнать от семинаристов.

– Я привел Бертрана, Ваше Преосвященство, – сказал Франциск Монтерран, исполнявший обязанности приходского священника, пока Беренгер объезжал свои обширные угодья, и его самый надежный помощник. – Он нам кое-что расскажет о происходящем в семинарии. У меня нет желания пробуждать сомнения и размышления среди студентов, расспрашивая всех сразу.

– Мудрое решение, как всегда, Франциск. А теперь, кузен Бертран, что тебе удалось узнать за две недели внимательных наблюдений?

– Многое, мой господин, но не представляющее большой важности. Как вы и подозревали, основной причиной недовольства является замена любимого многими отца Микеля на отца Гарсию, которому надлежало бы быть ангелом, явившимся с небес, чтобы достигнуть уровня своего предшественника. Новые студенты, не знавшие отца Микеля, восхищаются отцом Гарсией. Остальные жалобы касаются ужасной еды, непродуманных часов для отдыха и чрезмерного количества времени, которое по вашему требованию студенты должны проводить за занятиями. Я бы не стал обращать на это внимания, – заметил Бертран с умудренностью двадцатилетнего человека, которому приходится выслушивать жалобы пятнадцатилетних. – Что бы ни делалось, они все равно будут жаловаться.

– Прежде ты упоминал о какой-то внутренней группе, кружке заговорщиков, так сказать.

– Верно, и он существует. Шесть юношей, хотя один стал сомневаться в правоте их дела. Однако религия их не интересует…

– Этого можешь мне не говорить, – перебил епископ.

– Мы имеем дело с политическим кружком юношей, чьи семьи перешли на сторону самозванца во время восстания, но не открыто, чтобы пострадать в результату такого шага, и за которыми стоит наблюдать, чтобы пресечь возможность неповиновения. – Сейчас в Бертране заговорил молодой солдат, а не будущий священник.

– Наступила эпоха мятежа, – сказал епископ. – Пятнадцать лет. Но этот кружок следует разогнать, а за юношами следить, чтобы они не упорствовали в своих заблуждениях. Однако мы не подобрались ближе к Лоренсу Мане.

– Лоренс Мане? Мне не сказали, что за ним необходимо понаблюдать, – холодно ответил Бертран, – иначе я бы провел с ним много времени. – Он был явно раздосадован тем, что его доклад не достиг цели.

– Ты не мог этого знать, Бертран. Только сегодня утром мы поняли, какую важную роль играет этот юноша в сложившейся ситуации.

Бертран задумался и затем заговорил снова, на этот раз медленнее.

– Полагаю, у Лоренса было мало друзей, нет, мало знакомых среди студентов, а друзей вообще не было. Он не был похож на других юношей, семинаристов и обычных, которые отпускают грубые шутки насчет женщин и находят удовольствие в том, чтобы напиваться до бесчувствия.

– Ты меня удивляешь, – язвительно заметил Беренгер.

Бертран отвесил легкий поклон, признавая, что поступает дерзко, пытаясь поучать епископа относительно поведения юношей.

– Как вам хорошо известно, мой господин, – пробормотал он, извиняясь, и вернулся к своему предмету. – Кстати, кажется, я встречал единственных друзей Лоренса. На днях я пил с ними вино. Два серьезных юноши, не студенты-семинарии, сидели с ним у Родриге, говорили о литературе, философии и сущности красоты.

– И их звали Аарон и Марк?

– Верно, мой господин. Я пробыл там недолго, но вы можете поинтересоваться у них, о чем еще шла речь.

– Вряд ли, кузен. Они оба мертвы.

– Оба? – изумленно повторил Бертран.