Текст книги "Средство против шарлатана"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Кэролайн Роу
Средство против шарлатана

С любовью, Велле Помер за ее веру, неустанную энергию и требовательность.

Глава первая

Пятница, 18 августа 1353 года

– Сколько денег? – невнятно пробормотал худой, похожий на отшельника человек таким голосом, словно его мысли были заняты чем-то более возвышенным. В скромном черном одеянии ученого или священника он выглядел странно в безвкусной обстановке дешевой таверны. – У нас уже есть достаточно. Пора двигаться на юг.

За окнами лежала притихшая и сонная Жирона, терпеливо ожидая вечерней прохлады. В комнате было темно и душно, в воздухе еще витал густой запах пролитого вина и давно покинувших таверну пьяниц. Сквозь распахнутые ставни не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка, лениво жужжали мухи, словно у них не было сил. Родриге, хозяин таверны, потел и дремал в углу, не обращая внимания на единственных посетителей.

– И ты говоришь, что этого достаточно? – с презрением переспросил другой собеседник, позвякивая перед лицом своего спутника кошельком, полным монет. – Послушай, Гиллем, мой маленький скупой друг, даже в удачный день ты приносишь столько, что хватает лишь на комнату и тарелку супа.

– Это не так уж и плохо, – возразил Гиллем.

– Я говорю о золоте, глупец. Золоте. Таком его количестве, чтобы жить, как богачи.

– Ты безумец, – ответил Гиллем. – Возможно, в Жироне полно сытых купцов с женами, разряженными в шелка, но они не тратят свое золото на пустяки.

– Верно. А потому нам достанется больше.

Гиллем с сомнением покачал головой.

– Как мы до него доберемся?

– Это не твоя забота. Я знаю, у кого есть золото, и как его получить.

Гиллем подался вперед.

– Ты говоришь серьезно, – удивленно произнес он и добавил, прежде чем его собеседник успел ответить: – Насколько это опасно?

Собеседник искоса посмотрел на него странным взглядом.

– Это не преступление – украсть то, что уже было украдено, – сказал он.

Ученый нервно прикусил нижнюю губу, что рассердило его собеседника.

– Как мы это сделаем? – наконец спросил он.

– Мама! – позвала Мириам.

– Чего ты хочешь? – резко отозвалась Юдифь, жена врача Исаака. От природы она не отличалась кротостью, и все остатки терпения она уже полностью растратила сегодняшним утром. Лето немилосердно завладело сентябрем, и ей было жарко под темной накидкой. Тенистые оживленные улицы и сводчатые переулки Колла, богатого еврейского квартала Жироны, были похожи на огромный бассейн, нагретый палящим солнцем, которое уничтожало влажные испарения, поднимающиеся от рек. Взбираясь по крутой улочке, Юдифь тяжело дышала и обливалась потом.

У ее служанки Лии с утра сильно разболелась голова, и она слегла в постель. Кухарка Наоми заперлась в кухне, в ярости круша горшки и блюда, а Мириам повсюду следовала за матерью, требуя, чтобы ее развлекали. Всегда отменно организованное хозяйство Юдифь трещало по швам.

Во всем был виноват ее муж. Исаак, обычно всегда самый снисходительный, большую часть ночи провел у постели больного ребенка, и его собственное терпение почти истощилось. Он вернулся к завтраку голодным и испытывающим жажду. Юдифь выбрала для него самую аппетитную и сочную грушу.

– Больше ничего нет? – спросил он. – Неужели я должен поститься из-за небольшой жары?

Когда он произносил это, во дворе появилась Наоми, и обидные слова Исаака, обращенные к его жене, попали прямо в уязвимое сердце кухарки.

– Папа, – прошептала Рахиль, – Наоми стоит сзади.

Исаак, в ярости на себя за то, что из-за слепоты он допустил оплошность, резко встал из-за стола, покачнув кувшин с водой, и ушел в свой кабинет. Наоми – воплощение уязвленной гордости – заперлась на кухне и принялась грохотать посудой, превращая добротный каменный дом в настоящий ад. Поскольку Лия лежала в постели, а поваренок должен был поддерживать огонь в очаге, кухарка сделала из слуги Ибрахима мальчика на побегушках. Но когда его в третий раз подряд отправили на базар, от его обычного равнодушия не осталось и следа. Ибрахим явился к хозяйке, пылая праведным гневом. Двор не подметен, дом и кабинет хозяина – тоже; когда, интересно, он должен выполнять собственные обязанности? Юдифь удержалась от искушения выгнать всех слуг, за возможным исключением поваренка, которому уже пришлось принять на себя всю тяжесть ярости кухарки, и принялась улаживать дела. Она успокоила Ибрахима, пообещав, что сходит на базар сама, заставила свою дочь Рахиль привести в порядок постели, затем схватила за руку надутую Мириам и поспешно покинула дом.

– Ну, в чем дело? – поинтересовалась Юдифь у младшей дочери.

– Мама, почему я не могу ходить в школу вместе с Натаном? Папа говорит, что девочки тоже должны ходить в школу, как и мальчики. И мне уже семь лет. Здесь нечего делать, не с кем играть, и все на меня сердятся.

– Ты не можешь ходить в школу, и хватит об этом, – отрезала Юдифь. – Я больше не хочу говорить на эту тему. Если ты прекратишь ныть и попытаешься сделать что-нибудь полезное, никто не будет на тебя сердиться. А теперь поторопись. – Юдифь с суровым видом потащила девочку по главной улице квартала и вывела за северные ворота.

Они дошли до подножия холма, от которого дорога вела к храму, и тут Юдифь остановилась в тени, тщетно пытаясь хоть немного прийти в себя.

– Куда мы идем, мама?

– Скоро узнаешь.

Из-за высокой городской стены потянуло слабым ветерком с запада, и мать с дочерью ощутили запах закваски, горячего хлеба и специй. Юдифь плотнее притянула к лицу накидку, и крепко держа за руку Мириам, свернула на улочку, ведущую к пекарне. Они миновали корзины с хлебом у дверей и подошли к краснолицей женщине у разделочного стола, которая рассматривала объемистую горку свежего теста. Девочка – ученица лет десяти или одиннадцати, перекладывала буханки из печи на деревянные подставки в конце лавки.

– Доброе утро, госпожа Юдифь, – произнесла жена пекаря, удивленно поднимая голову.

– Доброе утро, госпожа Эсфирь, – ответила Юдифь, хмурясь и оглядываясь в поисках какой-то особенной круглой буханки, без которой, по мнению Наоми, не мог состояться сегодняшний ужин.

– Хорошая погода. Что я могу предложить вам из того, что не успел утром взять Ибрахим? – спросила Эсфирь, тактично напоминая жене врача, что у нее есть все сорта нужного ей хлеба, на случай, если она по рассеяности зашла в лавку. – Булочка со специями для проголодавшейся маленькой девочки?

Но Мириам уже исчезла в глубине пекарни и, как зачарованная, наблюдала за юной Сарой, складывающей остывшие буханки в корзины, которые затем ставили у входа.

– Ибрахим! – многозначительно произнесла Юдифь и поведала печальный рассказ о своем утре: злости кухарки, бестактности своего мужа и всеобщем духе непослушания и дурного настроения, царящем в доме. – И вот, имея кучу слуг, которые только и делают, что объедаются и требуют непомерных денег, вынуждена сама ходить по базару. Не понимаю, что происходит с людьми, – добавила она. – Раньше они были готовы упорно трудиться и жить честно, но теперь… – Ее голос зловеще умолк. – А почему вы одни с Сарой печете хлеб и управляетесь в лавке? Где все остальные?

Жена пекаря пожала плечами. – Моссе на мельнице. А Аарон… Ты же знаешь, какой он последнее время. Новый ученик снова заболел и ушел домой под крыло матери, так он сказал, а мальчик, похоже, где-то крепко спит. Правда, от него все равно толку мало. Служанка выходит замуж и покинула нас, а новая девочка как раз сейчас устраивает беспорядок на кухне. – Говоря, Эсфирь посыпала тесто мукой, разгладила его и перевернула умелыми руками.

Юдифь уже прежде слышала подобные жалобы, но было очевидно, что она пропустила какие-то важные известия, касающиеся настроения и здоровья второго сына пекаря. Забыв на мгновение про свой домашний хаос, она все внимание переключила на госпожу Эсфирь.

– Времена изменились, госпожа Юдифь, – ответила эта достойная и работящая женщина, принимаясь замешивать тесто. – Возьмите наших мальчиков. – С каждой фразой лавочница переворачивала, складывала и била тесто, словно под руками у нее был толстый череп ее мужа. – Я сто раз говорила Моссе, что отдать Даниила в ученики, даже моему брату, – это все равно, что бросить вызов Господу, который даровал нам столь разумного старшего сына, который продолжил бы наше дело. Но он не желает слушать, – добавила Эсфирь, особенно сильно ударив по тесту. – Несмотря на то, что он часто бывает неправ, он ничего не желает слушать.

– Но разве Аарон…

– Да, Аарон старается, – ответила Эсфирь. – Но ему не стать таким человеком, как его брат.

– Я знаю, что к нему приходил Исаак, – осторожно начала Юдифь. Скрытность мужа в отношении пациентов была для нее неизменным источником раздражения. Она постоянно узнавала о болезнях и жалобах своих соседей от других, которые хихикали и делали вид, что удивлены ее неведением. – Ему лучше?

– Не знаю, – вздохнула Эсфйрь. – Благодарю, господин, – машинально произнесла она, когда покупатель, взявший буханку, бросил в банку для денег мелкую монету. – Иногда мне кажется, что ему становится хуже. Не знаю, что с ним делать. И это не единственная моя забота, госпожа. – Эсфирь понизила голос и наклонилась к супруге лекаря. – У нас завелся вор. Сегодня я пересчитала деньги, потому что Моссе ушел на мельницу, и я почти уверена, что их не хватает. И уже не первый раз. Я слежу за расходами.

Юдифь согласилась, что крайне важно внимательно следить за деньгами. – Может быть, Моссе…

– Супруг всегда мне говорит. Он взял монету, чтобы заплатить за зерно, но пропало у нас больше. К сундуку только один ключ, и я все время держу его при себе. Вряд ли он взял ключ, пока я спала, не могу понять, каким образом деньги могли исчезнуть. – Эсфирь замолчала и взглянула на двух хихикающих детей. – Если только он не отдает их какой-то женщине. И если это так, госпожа Юдифь, он крепко пожалеет, когда я узнаю, кто она. И она пожалеет еще больше.

Юдифь поглядела на массивную челюсть Эсфири и ее мускулистые руки и молча согласилась. Вне всякого сомнения, Моссе очень пожалеет. Ради Моссе и себя самой Юдифь надеялась, что это все-таки окажется вор. Моссе был хорошим пекарем, более умелым, чем старый Рука. Ей было бы жаль потерять его.

– Больше никто не мог…

– Конечно, нет, госпожа. Кто еще мог взять ключ? И сундук очень крепкий. Это женщина или колдовство, вот что я скажу.

– Есть еще ваши сыновья, – напомнила Юдифь.

– Даже Моссе не так глуп, чтобы отдать ключ от сундука с деньгами двум мальчишкам, – презрительно отозвалась жена пекаря.

– Кажется, Даниилу почти двадцать, госпожа Эсфирь. Он уже мужчина.

– Все равно. Подумайте об искушении. И о том, в какую беду они могли бы попасть, будь у них лишние деньги. Женщины. Выпивка. – Она снова понизила голос. – Неслыханные пороки и разврат. – Глаза Эсфири заблестели. – Конечно, мы небогаты, госпожа, – поспешно добавила она, – но эти деньги идут на уплату налогов и за наем лавки, мы копим их на черный день. Нет, мальчики даже не знают, где мы их храним.

Юдифь в этом сомневалась и потянулась за круглой буханкой, за которой пришла.

– Аарон никогда бы не стал воровать у нас, – добавила его мать.

– Конечно, нет, – согласилась Юдифь, подумав про себя, что Эсфирь и Моссе ничего не знали о собственных детях.

– Он всегда был спокойным, тихим ребенком. Если бы здесь жил Даниил… – Эсфирь энергично закивала. – В это я бы могла поверить. Он мог бы взять деньги, чтобы только показать всем, как это легко. В шутку. Но потом бы он рассказал мне, вернул бы их, и мы бы вместе посмеялись. Он такой.

– Он уже так делал?

– Ну… – Эсфирь замялась. – Лет в восемь он вытащил сладости из запертого шкафа.

– А что с Аароном? – спросила Юдифь, вспомнив о беспорядке, ожидавшем ее дома.

– По-моему, это дочь старого Мордехая, – ответила Эсфирь.

– Далия? – переспросила Юдифь. Шестнадцатилетний застенчивый, неловкий Аарон был неподходящим женихом для веселой дочери богатого купца.

– Далия. Он чахнет из-за нее. Я знаю. Но только он так застенчив, что краснеет и уходит, стоит ей появиться. – Женщина еще сильнее принялась переворачивать, сворачивать и бить тесто. – Знаете, она маленькая ведьма, постоянно мучает и дразнит его. Но Мордехай очень богат. В его подвале полно монет, которые он заработал, когда торговал обувью, прежде чем заняться другими делами. И неудивительно при таких ценах. Не то что мы, кто может лишь попросить заплатить за буханку и должен оплачивать стоимость зерна, дров для очага и налоги. Вечные налоги. Как же может семья выжить? Только при помощи выгодного брака. Но стоит мне предложить найти ему партию, как он начинает злиться. Не знаю, что и делать, госпожа. На днях, – добавила Эсфирь, понижая голос, – он сказал, что не хочет быть пекарем. Желает стать ученым, писарем. Моссе очень расстроился.

– Учителем? Или раввином? – изумилась Юдифь. – Аарон?

– Нет, – ответила его мать, и ее проворные руки застыли на месте. – Не то. Кем-то там еще. Он не находит себе места и потерял сон, все бродит ночью. Должно быть, это любовь, – недовольно произнесла она. – Что еще? Он такой усталый все время, что еле поднимает мешок с мукой, но вместо отдыха пропадает по вечерам, одному Господу известно где. Думаете, господин Исаак может исцелить его?

– От любви? Не думаю, что даже мой муж может это сделать.

В тот вечер пятнадцать или двадцать жителей собрались на лугу на противоположном берегу реки Онияр послушать похожего на ученого человека из таверны. Он говорил уже свыше четверти часа, но большая часть слушателей лишь равнодушно взирала на него, ничего не понимая. Словно коровы на лугу, провожающие взглядом путника, слушатели коротали время в ожидании чего-нибудь более интересного. Однако были и те, кто наблюдал за незнакомцем с живым любопытством, а кое-кто из молодых людей даже внимал с жадным интересом. Стоявший в толпе маленький мальчик, скучающий и не находящий себе места, подобрал камень и поднял было руку, собираясь его бросить. Спутник оратора в бедной заплатанной, поношенной блузе с растрепанными седыми волосами и лицом, покрытым шрамами, с силой сжал запястье мальчика.

– Ай! – вскрикнул мальчишка. – Мне больно!

– Отлично, – отозвался человек. – Запомни это. В следующий раз я схвачу тебя уже не за руку. А теперь с глаз долой!

Парнишка повернулся и побежал к зарослям высокой травы на краю луга, исчезнув среди сухих стеблей и пушистых колосьев в человеческий рост.

– Друзья, – произнес оратор, не обращая ни малейшего внимания на эту досадную помеху, – то, что я, мастер Гиллем из Монпелье, поведал вам, составляет лишь малую толику древних знаний, тайной мудрости магов, которой я обучился в университете в Монпелье, а также узнал от разных астрологов, провидцев и мистиков, встречи с которыми искал во время моих скитаний по миру. Произнеся слова, которым я вас научу, священные слова, не опороченные ересью и колдовством, и используя травы, о которых я вам поведаю, вы сможете возвратить телу здоровье и силу, укрепить разум и обрести мудрость, что поможет постичь скрытое от вас. Это принесет вам мудрость и процветание.

– А благодать? – спросил один из трех юношей в одежде писаря.

– За ней идите в церковь, – не задумываясь, ответил ученый. – Церковь научит вас, как обрести благодать. А теперь я смиренно обращаюсь к вам: если вы желаете узнать обо всем этом, то когда мой друг и помощник Луп пойдет по кругу, дайте ему, сколько можете, чтобы мы купили себе хлеба и помогли бедным.

– Догадываюсь, о каких бедных идет речь, – сказал соседу состоятельный господин, стоящий в конце.

– Бедным хозяевам таверн и продажным женщинам? – осведомился его собеседник.

– Я уже встречал подобных типов. Они скоро уйдут. У этих двоих нюх на служителей закона. – Господин кивнул в сторону двух всадников, галопом приближавшихся к лугу.

Шагая в лучах заходящего солнца по дороге, ведущей в Жирону, оба господина слышали насмешливые крики толпы и пронзительный голос мастера Гиллема.

– Мы вернемся завтра, – кричал он. – Вы поступаете опрометчиво, пытаясь заставить меня замолчать, ведь я могу принести здоровье и благоденствие всем жителям города.

Оба довольных господина усмехнулись и разошлись.

Стражники равнодушно наблюдали за происходящим.

– Мы не собираемся затыкать вам рот, мастер Гиллем, – произнес один из них. – Мы хотим, чтобы вы получили разрешение на свое выступление.

– Но мы же находимся на достаточном расстоянии от городских ворот, – возразил оратор.

– И тем не менее вам нужно письменное разрешение.

– Чтобы вы могли сорвать жирный куш, – пробормотал Луп, для надежности засовывая мешок с деньгами под рубаху. Он взглянул на мастера Гиллема, кивнул трем неуклюжим юнцам лет шестнадцати-семнадцати и обратился к остальной толпе. – Вы слышали, что сказали господа, – крикнул он. – Возвращайтесь в свои дома.

Когда толпа начала редеть, лишенная представителями власти даже этого скупого вечернего развлечения, мастер Гиллем повернулся к трем юношам.

– Добрый вечер, господа, – спокойно произнес он. – Сожалею, что наше собрание прервалось. Эти добропорядочные люди, управляющие городом, страдают, скажем так, некоторой узостью мышления.

– Они не из города, – заметил один из юношей.

Мастер Гиллем не обратил внимания на замечание.

– Вы хотите обрести мудрость?

– Да, – ответил молодой человек, наверное, самый смелый из них. На нем тоже была черная блуза ученого. – Но мы не уверены, что вы тот, кто сможет научить нас столь высоким предметам.

– Согласен, – ответил Гиллем с деланым смирением. – Вполне возможно, господа, что ваши знания уже превзошли мои способности. Вы разбираетесь в волшебных травах, которыми устлан путь к знанию?

– Нам об этом ничего не известно. Верно, Лоренс? – сказал самый юный из них.

– Молчи, Марк, – отозвался Лоренс. – Предоставь это мне. Мы бедные студенты, – продолжил он, – мы не можем много заплатить. Одна монета в ваш мешок от нас троих, чтобы выслушать пару слов о важности знания, – это одно дело, но сколько вы попросите за то, чтобы поделиться с нами самим знанием?

– По десять монет с каждого, – вступил в разговор Луп. – И лишь потому, что хозяин заметил, какая заинтересованность и ум написаны на ваших лицах. Обычно мы берем больше. У нас большие затраты, знаете ли. Нужны редкие травы и мази, а чтобы ритуал удался, надо зажечь благовонный ладан. От десяти монет мы ничего не выиграем, но хозяин добрый и щедрый человек, желающий наградить мудростью всякого, кому она принесет пользу.

– И если мы решим принять ваше столь великодушное предложение, – сухо сказал Лоренс, – то когда мы встретимся? Мы занятые люди и не вольны распоряжаться своим временем.

Мастер Гиллем в растерянности взглянул на слугу.

– Вы поймете, добрые господа, что мы злоупотребляем великодушием других ради наших частных встреч…

– Но если вы сможете увидеться с нами во втором часу ночи, когда весь город спит, – перебил Луп, – у нас будет и время, и место, где разместить вас.

– Где нам вас искать? Или же вы живете в поле?

– Было бы неплохо, – торжественно произнес Гиллем, – но слишком трудно. Мы снимаем комнату в квартале Сан-Фелью у доньи Мариэты. Она пытается искупить вину за свой образ жизни, предоставляя нам бесплатное жилье. К ее дому вас проводит любой.

– Завтра вечером духи будут сильны, – сказал Луп. – Явитесь к нам, и вы узнаете много.

– Я знаю, где это, – покраснев, произнес третий юноша.

– Ты, Аарон? – переспросил Лоренс. – И ты знаешь, кто она?

– Да, – твердо ответил Аарон, – но и она, и ее девушки должны есть хлеб.

– Что думаешь? – пробормотал Лоренс, когда трое юношей быстро заняли свои места за столом у Родриге. Хозяин таверны со стуком выставил перед ними три деревянные кружки, налил в них из кувшина самого дешевого, разбавленного и кислейшего вина и встал рядом. Из своего многолетнего опыта он знал, что если подмастерья, студенты и им подобные молодые бродяги сразу не заплатят за выпивку, ему, скорее всего, придется проститься со своими денежками. После долгих поисков юноши набрали достаточную горку монет из своих личных запасов.

– Насчет мастера Гиллема? Слишком дорого, – уныло отозвался Марк. – Мне и так едва хватает на уксус, который Родриге выдает за вино, чтобы еще пускаться в дополнительные расходы.

– Обучение всегда стоит денег, – заметил Аарон.

– Но не в том случае, когда тебя обучает отец, – ответил Марк. – В противном случае, кто бы захотел стать ткачом?

– Тебе обязательно становиться ткачом? – спросил Лоренс.

– Разве это занятие унаследует не твой брат?

– Можно и так сказать, – произнес Марк. – Но моему отцу было бы очень невыгодно отдавать меня в ученики. Он слишком скуп для этого. – Он поднял кружку. – За работу. Ненавижу ее. Уйду, как только смогу.

– Ты хотя бы можешь уйти, – заметил Аарон. – А я должен оставаться в пекарне навечно, иначе скажут, что я обрекаю родителей на нищету в старости.

– Пусть твоя сестра выйдет замуж за человека, готового изучить пекарское дело, – предложил Лоренс. – Ты не раб своих родителей.

– А чем бы ты занялся, если бы ушел? – спросил Марк.

– Отправился бы на север. В Тулузу или куда-нибудь еще. Туда, где в чести поэзия и знания.

– Аарон переписал все новые стихотворения, – добавил Лоренс. – И множество старых.

– Я все трачу на бумагу и чернила, – согласился Аарон со смущенной улыбкой. – И вино.

– Откуда ты взял эти стихотворения? – осведомился Марк.

Лоренс подмигнул.

– Он и не брал. Некоторые принадлежат моему отцу, другие моим учителям, а одна прекрасная книга самому епископу.

– Я был осторожен, – добавил Аарон. – Все вернул как можно быстрее. Зачем тогда меня отдали в школу, если не хотели, чтобы я научился читать?

– Это дает им почувствовать собственную значимость, – ответил Лоренс. – Мой отец такой же. Но я здесь не останусь. Все в этом городе только и думают о цене на шерсть и сукно и о том, как бы разбогатеть. Я отправлюсь в Монпелье изучать астрономию и астрологию, а также труды греков по логике и математике. Я поговорю с мастером Гиллемом о том, что там изучают, и спрошу его, кто самые знающие учителя. – Лоренс поднял кружку с печальной улыбкой. – За свободу.

– Мой отец утверждает, что лишь богатые христиане могут позволить себе тратить время на такие пустяки, как поэзия и математика, – заметил Аарон. – Он хочет, чтобы я женился на работящей девушке с хорошим приданым и занялся своим собственным делом. Сейчас мне становится плохо от одной этой мысли.

– Кстати, – прибавил Лоренс, – мой отец рассуждает так же. За исключением моей женитьбы, потому что хочет, чтобы я стал по крайней мере епископом. Будь я графом, то мог бы проводить время за изучением легкомысленных вещей.

– Если бы ты был графом, – вступил в разговор Марк, – то тебе бы пришлось идти воевать и тебя бы убили в сражении.

– Верно, – согласился Лоренс. – Чем бы ты хотел заняться, если бы не пришлось работать у отца? Кроме того, чтобы уйти из города.

– Создавать красивые вещи, – просто ответил Марк. – Я могу ткать их на станке, но отец говорит, что это трата времени и перевод хорошей шерсти. Правда, он сам не особенно использует хорошую шерсть, – добавил Марк.

Все трое погрузились в мрачное молчание.

– А как же мастер Гиллем? – спросил Аарон.

– За одно занятие надо заплатить тридцать монет, – заметил Лоренс.

– С таким же успехом это могли бы быть тридцать тысяч, – вставил Марк. – У меня остались деньги только на то, чтобы завтра выпить вина, и все.

– Я могу заплатить за всех нас, – предложил Аарон. – Давайте согласимся.

– Ты? – потрясенно переспросил Марк. – Но это же куча денег.

– Что за деньги, Марк, дружище? – Еще один юноша в черном присел за стол и жестами подозвал своих друзей присоединяться. – Редкая вещь в моей жизни, могу тебя уверить. А у этого мошенника с луга нет никакой надежды выманить у меня последние деньги на выпивку.

– Добрый вечер, Бертран. Почему ты называешь его мошенником? – спросил Лоренс.

– Разве ты его не слушал, Лоренс, друг мой? В жизни не слыхал столько полуправды и такой искаженной логики.

– Что ты знаешь о логике? – с жаром осведомился Лоренс. – И если бы ты присутствовал на его первых двух выступлениях, то знал бы, какие он приводил доводы.

– Я знаю одно: если кто-то предлагает раскрыть мне все тайны магов, семи мудрецов и бог еще знает кого за три дорогих, – но очень простых урока, значит, меня собираются ободрать как липку.

– Ты подслушивал, – заметил Аарон.

– На лугу тайной беседы не получится, – возразил Бертран. – В любом случае знания достаются только путем упорного труда и от хороших учителей.

– Чья это проповедь, Бертран? – За столом раздался смех.

– Моего отца. – Бертран покраснел. – Но это все равно правда. И почему этот мудрый человек поселился в доме Мариэты?

– Так вы направляетесь к Мариэте, чтобы набраться мудрости, ребята? – спросил из-за соседнего столика крестьянин с обветренным лицом и разразился хохотом. – Она научит вас мудрости.

– Странные вещи происходят, – заметил другой посетитель. – Я слышал такое, чему вы вовек не поверите.

– В этом году у нас и без того хватало бед, – заметил крестьянин. – И прошу прощения за то, что подслушивал, но тайны магов до добра не доведут. На вашем месте я бы не совался в эти дела. Только не сейчас. Пусть маги оставят свои тайны при себе.

Как-то раз в конце сентября в четверг рано утром Исаака разбудил голос жены, бранящей Ибрахима за то, что он шумит, хотя прекрасно знает, что его хозяин еще спит. Исаака было не обмануть. Спешный вызов напуганной жены молодого Аструха вынудил его уйти после полуночи, и он пробыл в их доме, пока от усталости и предрассветного холода его пальцы не онемели. Остаток ночи Исаак проспал на кушетке в своем кабинете, выходящем одной стороной во внутренний двор. Юдифь хотела, чтобы ее муж перешел на другую кровать, но его кабинет был неприкосновенен, и она не желала туда заходить без веской причины.

Во дворе снова стало тихо. Исаак поднялся с постели, открыл дверь и сделал глубокий вдох. Невзирая на вечную тьму, в которой он теперь жил, Исаак знал, что солнце уже давно рассеяло утреннюю дымку, а прохлада скоро уступит место очередному жаркому дню. Он ощущал запах тумана, приближающейся жары и лучей палящего солнца, прежде чем другие люди могли их увидеть или почувствовать. Не успел Исаак приступить к неторопливому умыванию холодной водой, как услышал скрип ворот и голос Юдифи, суетившейся вокруг юного Саломо, сына банкира Видала.

Исаак нанял Саломо дес Местре на три месяца для обучения своего тринадцатилетнего ученика Юсуфа. Он встретил мальчика-мавра в начале лета, когда голодный сирота вывел слепого лекаря из гущи взбунтовавшей толпы. Отец Юсуфа был послом эмира Гранады Абу Хаджадж Юсуфа; он погиб за пять лет до этого в одной из гражданских войн между доном Педро и его братом Фернандо. С помощью Исаака покровителем Юсуфа стал дон Педро, король Арагона.

Юсуф не только был умен, но и получил в детстве прекрасное образование. Он научился читать и писать на арабском, прежде чем судьбе было угодно превратить его в беспризорника, защитой которому служила лишь его смекалка, и он с радостью впитывал все знания, которые мог получить в этом новом для него мире. Но слепец не может обучить мальчика латинскому письму и азам грамматики латинского языка, на котором была написана большая часть богатого собрания врачебных текстов. Как только мальчик научится читать вслух, они будут работать вместе, но пока ему нужен зрячий учитель.

Юный Саломо сам был почти мальчишкой.

– Как тебе нравится твой новый учитель? – спросил Исаак через несколько дней после начала уроков.

– Хороший, – ответил Юсуф, умудренный опытом мальчик тринадцати лет. – Очень обходительный молодой человек, господин, и кажется, очень начитанный. Но он ничего не знает о мире. По-моему, он влюблен в госпожу Рахиль, – невинно добавил он.

– Правда? – переспросил Исаак. – И она тоже?

– Не думаю. По-моему, он слишком молод, чтобы ей понравиться. Мне ничего неизвестно, господин, – поспешил добавить Юсуф. – Она ничего не говорила ни мне, ни ему. Я могу только судить об этом по ее взгляду. Она всегда закрывает лицо накидкой, когда он поблизости.

Вновь воцарившуюся тишину нарушали лишь взмахи метлы Ибрахима, медленно подметающего двор.

Исаак прочел утреннюю молитву и вышел из дома.

– Сейчас слишком прохладно, чтобы завтракать во дворе, Исаак? – спросила жена, которая все время была поблизости. – Если пожелаешь, мы можем поставить стол у очага.

– Дорогая моя Юдифь, – с удивленным видом ответил Исаак, – больны мои пациенты, а не я. Здесь очень приятно, и ты сама скоро начнешь жаловаться на жару. И потом я уже слышу, как приближается наша прекрасная Наоми с таким блюдом, от которого и у мертвеца бы разыгрался аппетит. Вчера ночью у меня было много работы, и я очень проголодался. Давайте есть. – Наоми поставила пышущее жаром блюдо с рисом и овощами на стол, где их уже ждали привычные тарелки и миски с сыром, фруктами и мягким хлебом.

– Вы поздно вернулись? – спросила Юдифь. – Рахиль еще спит.

Этот вопрос был не так прост, как могло показаться на первый взгляд. Прежде всего Юдифь очень раздражали люди, зовущие врачей среди ночи. Пусть бы молились и терпеливо ждали восхода солнца, прежде чем посылать за ее мужем. И потом ей казалось, что их семнадцатилетней дочери было бы лучше скорее выйти замуж и прекратить сопровождать отца в любое время суток. Юдифь хотела быть уверенной, что они действительно вернулись поздно и что Рахиль не злоупотребляет своим положением, чтобы все утро пролежать в постели.

Все это Исаак знал не хуже, чем то, какая настойка нужна для лечения головной боли.

– Да, было очень поздно, – ответил он. – Неудивительно, что она еще спит. Но, по-моему, маленький сын Аструха идет на поправку. Хорошо, что они меня позвали,

– И меня, папа, – прибавила Рахиль. – Доброе утро, мама. – Она поцеловала мать в щеку. – Я слишком проголодалась, чтобы проспать все утро, – заметила Рахиль, давая родителям понять, что слышала их разговор, и потянулась за миской с рисом.

Не успело семейство приступить к завтраку, как в ворота застучали.

– Я открою, – сказал Исаак.

– Ни в коем случае, – перебила Юдифь. – Кто бы там ни был, он может подождать. Ты спокойно закончишь завтрак, прежде чем отправляться по делам. Ибрахим отопрет. Если это так важно, он нам сообщит.

Очевидно, дело было неотложное. Во двор ворвался пекарь Моссе, бормоча изысканные и неразборчивые извинения.

– Прошу прощения, господин Исаак, госпожа Юдифь и госпожа Рахиль, за то, что помешал вашему завтраку. Конечно, вас вчера задержали допоздна. Знаю, так бывает. Я бы не стал беспокоить вас, если бы не был так встревожен, господин. Моя жена сходит с ума от горя, поэтому я сказал ей: «Пойду, потолкую с лекарем, дорогая Эсфирь, он знает, что делать». Только мятный чай и больше ничего, а на этом ведь долго не протянешь, верно?