Текст книги "Средство против шарлатана"

Автор книги: Кэролайн Роу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Глава третья

Когда для городских тружеников закончился обед, на горизонте появилось маленькое сине-черное облачко, дрожащее на горных пиках. Словно после небольшого раздумья, оно поплыло в сторону города в сопровождении своих собратьев. Не успели самые наблюдательные или самые праздные заметить тучи, как они закрыли солнце. Поднялся ветер, загремел гром, и разразилась гроза. С небес хлынули потоки воды, заливая всех и все, что не было укрыто от непогоды. Струи дождя хлестали по мостовым квартала, становясь маленькими озерами и превращая поля и тропинки за городскими стенами в непролазную грязь. Ливень продолжался почти два часа, а затем прекратился так же внезапно, как и начался. Облака рассеялись и переползли на следующую гряду холмов, выглянуло солнце, и от влажной земли начал подниматься пар. Люди с мокрыми волосами и в промокших насквозь башмаках и рубахах набились в таверну Родриге, чтобы переждать там грозу, бросив верхнюю одежду на скамьи, где с нее беспрестанно капало на и без того уже мокрый пол.

В самом дальнем углу сын ткача Марк и семинарист Лоренс сидели за кружками самого дурного вина Родриге.

– Что будем делать? – прошептал Марк.

– Ничего, – ответил его спутник. Лоренс самоуверенно вздернул голову и прямо взглянул в лицо сына ткача. – Мы ничего не сделали. И Аарон ничего не сделал.

– И ты называешь это ничем? Тогда почему он умер?

– Люди все время умирают. От лихорадки, припадков и других необъяснимых расстройств. К нам это не имеет никакого отношения. Да, Аарон был нашим другом, хорошим и интересным человеком. – Лоренс произносил каждое слово медленно и веско. – Мне будет его очень не хватать, но в этой смерти нет ни капли нашей вины. Печальная утрата, но мы ни при чем. – Он выпил вино до капли, а потом изумленно уставился на свою руку, которая так сильно дрожала, что он с трудом поставил кружку на стол.

– Позвольте заказать вам еще выпивки, молодой господин, – послышался голос у них за спиной. – Для этого времени года стоит суровая погода. – Рядом с двумя кружками на грубом столе на козлах появилась третья.

Лоренс, вздрогнув, обернулся и увидел прямо перед собой покрытое рубцами лицо и кривую ухмылку Лупа, слуги и помощника господина Гиллема.

– Не знал, что ты тоже пьешь у Родриге, Луп, – заметил он. Родриге услышал свое имя и поднял голову. Увидев жест Лупа, он без лишних слов наполнил кружку вином более высокого качества, не таким разбавленным и кислым. Не успели Лоренс и Марк возразить, как Луп уже сидел с ними за одним столом, их кружки были полны, а кувшин заманчиво стоял посередине стола.

– То, что случилось с вашим другом, очень печально. Господин Гиллем был крайне обеспокоен. Едва услышав плохие новости, он заперся в своей комнате, молясь за юношу. – Луп поднял кружку, словно собираясь произнести речь, и выпил. – Что вам известно о его смерти? Он был болен?

– Нет, насколько я знаю, – коротко ответил Лоренс. – Когда мы виделись в последний раз, он выглядел вполне здоровым. А это было по пути домой от доньи Мариэты.

– Той ночью вы не заметили за ним никаких странностей? – спросил Луп. – Теперь, когда я вспоминаю об этом, мне кажется, что он находился в некотором смятении…

– Вовсе нет, – возразил Лоренс. – Ты так думаешь потому, что он умер на следующий день.

– Вы, без сомнения, правы, молодой господин, – смиренно согласился Луп.

– О его смерти ходят странные слухи, – вставил Марк. – Люди говорят, что это было колдовство.

– Люди всегда говорят о колдовстве, когда кто-то умирает, не дожив до восьмидесяти лет, если только его не закололи или если речь идет об умершей при родах женщине, – заметил Лоренс.

– У вас светлая голова, господин Лоренс, – с восхищением промолвил Луп. – Побольше бы на свете таких людей. И ваш друг с вами. Но, увы, я здесь не для того, чтобы наслаждаться мудрой беседой. Я принес послание от своего господина. Он до глубины души опечален смертью вашего друга и умоляет вас, чтобы отныне вы забыли об оплате за церемонии, пока не начнете зарабатывать достаточно средств. Если у вас найдется хотя бы мелкая монета на одного, это будет в высшей степени оценено. Господин интересуется, ожидать ли ему вас завтра вечером, как обычно? – Луп снова наполнил кружки вином.

Юноши неуверенно переглянулись. Мысль о продолжении после смерти Аарона не приходила им в голову. Лоренс был заводилой, но именно Аарон исподволь и незаметно указывал им, что делать.

– Кажется… – начал было Марк и запнулся. Он подумал о гостиной Мариэты, теплой и пестрой, увешанной яркими тканями и освещенной таким количеством свечей и ламп, которых не было в мастерской и доме его отца, вместе взятых. – Но если вы считаете… – Он умоляюще взглянул на Лоренса.

– Твой господин очень великодушен, – осторожно ответил Лоренс. – Но я не думаю… – Он взглянул на Марка и пожал плечами. – Передай ему нашу благодарность и скажи, что мы придем завтра.

– Мой господин будет очень рад услышать эти новости, – ответил Луп и исчез, оставив на столе оплаченный кувшин с вином.

Окраины Сан-Фелью начинались в тени северной стены Жироны. Квартал растянулся на север и восток, поскольку горожане всех сословий и разного достатка, особенно те, кто занимался физическим трудом, выстроили себе дома в незащищенных местах за городскими стенами. Кроме внешне ничем не примечательного дома доньи Мариэты здесь также был дом дочери Исаака Ревекки, где она жила со своим мужем-христианином Николаем Маллолем и двухлетним сыном Карлесом. Николай зарабатывал на жизнь, трудясь писцом при соборе и церкви. У Исаака появилась привычка посещать их дом во время своего ежедневного обхода больных по той простой причине, что в противном случае он никогда бы не заговорил со своей дочерью, не познакомился бы с ее мужем и не стал бы частью жизни своего внука. Принятие Ревеккой христианства и ее замужество были ударом, от которого Юдифь так и не оправилась: с того дня, как ее старшая дочь покинула отчий дом, она старалась стереть из памяти все воспоминания о ее существовании. Но Исаак навещал дочь и никогда не говорил об этом, время от времени напоминая жене, что у нее есть внук и по-прежнему любящая дочь.

В это утро в конце той же недели Исаак посетил дворец епископа, где Беренгер все еще глотал горькие капли от подагры, пил воду вместо вина, а вместо жирного мяса с подливами ел травы, злаки и другие дары земли, жалуясь на невзгоды службы и беспомощность окружающих его людей.

– Скоро, мой друг Исаак, – говорил он, – я положу в мешок несколько самых драгоценных книг вместе с дополнительной парой крепких сандалий и уйду в горы в самый удаленный монастырь на вершине, который согласится меня принять.

– Не сомневаюсь, что это поможет при подагре, Ваше Преосвященство, – заметил Исаак. – Диета из трав, хлеба и воды, а также молитвы и тяжелый труд пойдут вам на пользу. Похоже, вам уже намного лучше, раз вы решились на такой шаг. – Он рассмеялся и собрался уходить.

– Куда ты так торопишься? – спросил Беренгер. – Исаак, я не нахожу себе места от беспокойства, ведь из-за болезни я прикован к своему кабинету и спальне и вынужден выслушивать все, что происходит за моей дверью, но не в силах ничего предпринять.

– Я собираюсь навестить Ревекку.

– Тогда тебе надо идти. Прошу, передай ей мои наилучшие пожелания, господин Исаак, – радушно сказал епископ. – Она умная, находчивая женщина, истинная дочь своего отца. Она заслуживает хорошей жизни, – задумчиво добавил он. – Я думал, чем бы я мог ей помочь. Нет, не перебивай меня. В последнее время я наблюдал за ее мужем. Он не стремится к славе и продвижению по службе, хотя у него на это больше причин, чем у других.

– Меня это не удивляет, – согласился Исаак. – Он крайне скромен относительно своих способностей.

– Верно. Но он хороший человек и прекрасный переписчик, умный и аккуратный. Я подумываю о небольших переменах в работе двора, и господин Николай при желании мог бы получить от них выгоду. Но ничего не говорите вашей дочери, поскольку прежде чем все устроится, необходимо будет преодолеть некоторые политические препятствия.

– Я уверен, они будут вам очень признательны. А сейчас работу между писцами распределяют таким образом, что Николай остается праздным больше, чем хотелось бы.

– Праздным и без денег, – добавил Беренгер.

– Совершенно верно, Ваше Преосвященство.

– Эта должность дает возможность получать ежегодное жалованье, – заметил епископ. – Надо же, на минуту я позабыл о своем злосчастном пальце, думая о том, чем я могу помочь твоей дочери. Убедительный, но крайне корыстный аргумент в пользу бескорыстия. Скажи мне вот что, Исаак. Ты искусен в логике. Если я совершаю доброе дело не потому, что считаю, что его лучше сделать, чем не сделать, а потому что ошибочно полагаю, будто я лучше других, умаляет ли это ценность моего поступка?

– Вы поймете, мой господин Беренгер, будучи не менее искушенным в логике и других доводах греков, что вы намеренно путаете добродетельный поступок с его причиной, которая может быть в равной степени добродетельна, а может диктоваться совсем противоположными мотивами. Эти предметы необходимо разделять и рассматривать с разных точек зрения, – ответил Исаак.

– А важность каждого поступка и причины имеет влияние на остальные. Отлично, мой друг. На этой почве мы могли бы начать спор, на разрешение которого потребовалось бы три дня. Но не буду тебя задерживать. Отправляйся к своей доброй Ревекке, а обсуждения прибережем на другой день, когда я опять побеспокою тебя своей подагрой. Возможно, это будет заменой шахматам.

– Твой опекун, Его Величество дон Педро, справлялся о тебе в своем последнем письме к епископу, Юсуф, – сказал Исаак, присоседившись к своему юному ученику у ворот дворца.

– Очень скоро, господин, я сам напишу Его Величеству и поблагодарю за покровительство, – ответил Юсуф.

– Если я только не буду постоянно отрывать тебя от занятий, – заметил Исаак. – А теперь поспешим к Ревекке, чтобы вернуться домой к ужину. – И легко положив руку на плечо Юсуфа, Исаак быстро направился к северным воротам города в сторону квартала Сан-Фелью.

– Какие новости из города? – спросил Исаак, когда они удобно устроились в маленьком, опрятном домике Ревекки. – Между новой вспышкой лихорадки…

– И подагрой епископа, – закончила Ревекка. – Все уже об этом знают. Его крики слышны от дворца до здания совета.

Исаак рассмеялся.

– Не будем забывать и о подагре епископа. У меня такое чувство, словно я заключен в дома заболевших жителей города и отрезан от всех новостей.

Николай оторвался от починки игрушки. – Последние новости приходят с шерстяной биржи, господин Исаак. Они касаются Понса Мане.

– Торговца шерстью?

– Да. – Николай положил игрушку. – Кажется, слуха всего три относительно интриг, которые плетет господин Мане, чтобы занять место в совете.

– Но разве сейчас это место уже не предназначено кому-то? – поинтересовался Исаак.

– Это не имеет значения. Они предпочитают, чтобы он занимался интригами или подкупом, чтобы стать во главе биржи или самого совета. Они бы позволили его честолюбию разыграться до такой степени, что Понс пожелал бы стать герцогом, если бы только человек, начавший жизнь столь бедно, мог получить этот титул. Но все сходятся на том, что в интересах власть имущих, хотя насчет того, кто они, мнения разделяются…

– Николай, – прервала Ревекка, – папа не может просидеть у нас весь день.

– Оставь его, дочка. Он хорошо говорит.

– … что в интересах власть имущих остановить его. Или что ему угрожали смертью или отвратительной болезнью, если он будет упорствовать. А это наказание будет осуществлено с помощью колдовства.

– Что вызвало эти слухи? – спросил Исаак. – Мне они не нравятся.

– Они беспочвенны, господин Исаак, – ответил Николай с уверенностью, которой не чувствовал. – Но я вчера видел Понса, и он похож на человека, которому вынесли смертный приговор. Бледный, растерянный, больной.

– И кто та ведьма, которая должна наслать на него все эти несчастья?

– Говорят разное. Конечно, никто точно не знает, но люди шепотом передают друг другу имена. Несмотря на браваду, господин Исаак, я всерьез обеспокоен, как и многие другие, что могут обвинить невинную женщину. Стоит только какой-нибудь злобной сплетнице указать пальцем на женщину, которая ей не нравится, как ту сразу же предадут суду. Представьте, вдруг кто-то из соседей позавидует красоте Ревекки…

– Николай, не говори так! – воскликнула Ревекка. – Ты меня пугаешь.

– Успокойся, Ревекка, – сказал отец. – Николай не это имел в виду. Однако подобные разговоры вызывают тревогу. – Исаак помолчал. – Интересно, что такое с господином Понсом? Он всегда был здоровым, жизнерадостным, трудолюбивым. А также милосердным и честным. Жаль, что он стал предметом столь безосновательных и неприятных сплетен.

– Возможно, они утихнут, как только появится другая тема для обсуждения, – предположил Николай. – К счастью, городские сплетники не способны удержать в голове больше одного скандала.

– Верно, – согласился Исаак. – А теперь, когда я узнал все новости, мне пора идти, иначе сегодня нам с Юсуфом не видать обеда.

Глава четвертая

После смерти сына пекаря прошло более десяти дней, и жизнь постепенно вернулась в свое русло даже в доме Моссе. Одежду стирали и вывешивали на ветках и балконах сушиться на солнце. Готовили еду, подметали полы и уже приступили к нелегкой задаче сохранить новый обильный урожай. К грядущей зиме сушились травы и фрукты или мариновались в масле, ликере и соли.

Состояние епископа начало улучшаться, а загадочная лихорадка, поразившая многих пациентов Исаака, исчезла так же необъяснимо, как и появилась. Если повезет, то пройдет еще какое-то время до наступления зимних простуд и болезней, поэтому за исключением двух или трех по-настоящему больных, которых приходилось силой возвращать к жизни или при помощи успокаивающих средств облегчать им мучения последних дней, у врача забот почти не было. Юсуф воспользовался этой передышкой для беспрерывных занятий с господином Саломо, и недавно ему удалось составить краткое, вполне разборчивое послание своему опекуну, дону Педро Арагонскому.

– Оно не очень изящное, – заметил Юсуф, мрачно разглядывая законченное письмо. Они сидели в саду в увитой виноградом беседке, легкий ветерок зашелестел страницами, и Юсуф, пытаясь их удержать, посадил на бумагу очередную кляксу. – Не так красиво, как у вас, господин Саломо. Пальцы не повинуются мне в написании этих странных букв. Может быть, вы перепишете письмо за меня, а я отнесу его епископу?

– Нет, Юсуф, – раздался знакомый голос его хозяина. – Его Величеству будет куда более приятно читать пусть и безыскусное письмо, но написанное тобой, а не опытной рукой того, кто занимался этим годами. Я поздравляю вас, господин Саломо, с тем, что за несколько коротких недель вы научили паренька тому, что постигают за долгие годы.

– Благодарю, господин Исаак, – смущенно ответил юноша. – Вы очень великодушны. Но я тут почти ни при чем. Юсуф очень сообразителен, и у него природный талант к написанию писем. Если у вас будет время, он прочтет вам отрывок из одной из ваших книг, какую вы сами пожелаете. Читает он намного лучше, чем пишет.

– Превосходно, – ответил Исаак. – Я буду сидеть на солнце у фонтана и слушать вашего ученика.

Лекарь устало опустился на сиденье, потому что провел на ногах почти всю ночь, и предался приятному времяпрепровождению: солнечные лучи светили ему на спину и плечи, ласково журчал фонтан, шелестели листья, в воздухе чувствовался теплый аромат винограда, еще несобранного для приготовления вина. На колени ему вскочила кошка Фелиз, и ее мурлыканье смешалось с ясным голосом Юсуфа, который медленно и четко читал отрывок из справочника лекарств, изредка запинаясь на длинных словах.

А позже у доньи Мариэты в Сан-Фелью наступил и подошел к концу очередной вечер вторника, но на этот раз в доме появились лишь двое, а не трое юношей.

В среду утром Мартин, младший сын ткача Рамона, отчаянно зазвонил в колокольчик у ворот дома Исаака. Ибрахим подошел к воротам и сквозь железную решетку уставился на худого, запыленного мальчика.

– Чего тебе надо? – грубо спросил он.

Ибрахим от рождения не доверял мальчишкам.

– Господин, – торопливо заговорил Мартин, сжимая решетку, – вы должны сейчас же пойти со мной. Отец велел со всех ног бежать к вам, пока он не умер, – выдохнул мальчик.

Ибрахим удивленно посмотрел на него.

– Я должен прийти?

– Он умирает, – в отчаянии повторил мальчик. – В городе, господин. Ужасная беда.

Ибрахим безмолвно взирал на него.

Мартин совсем отчаялся.

– Мой брат, господин, серьезно болен, а мой другой брат говорит, что настал судный день. И Бонаната тоже так считает. Что нам делать?

Ибрахим испуганно попятился. Из всей путаницы слов его неповоротливый ум уловил «смерть», «беда» и «судный день».

– Тебе нужен я? – спросил он.

– Разве вы не господин Исаак, врач?

Ибрахим отступил еще на шаг.

– Госпожа! – закричал он. – Господин! Госпожа Рахиль! Быстрее! Беда!

Рахиль сбежала по лестнице в сопровождении матери и чуть не столкнулась с отцом.

– Папа, что случилось?

– Не знаю. Ибрахим, о чем ты говоришь? Кто там?

– Паренек, отец, лет десяти-одиннадцати, – ответила Рахиль. – Ибрахим, впусти его.

Ибрахим медленно раскрыл ворота.

– Мне двенадцать, – негодующе ответил мальчик, когда немного успокоился. Он вошел и одобрительно оглядел поросший деревьями двор. – Мне было семь, когда пришла Черная Смерть, и я умею считать.

– Кто ты? – спросил Исаак.

– Я Мартин, господин, – ответил мальчик, поклонившись Исааку. – Мой отец ткач Рамон, а мой брат Марк очень болен. Папа говорит, что вы должны прийти немедленно. Если сможете, – чуть смущенно добавил он.

– Расскажи мне, что с ним случилось, чтобы я знал, что мне с собой брать, – попросил Исаак.

– Он проснулся сегодня утром, испытывая сильную жажду, бредил и видел вещи, которых нет. Теперь мы не можем его разбудить, а когда он дышит, то производит странные звуки.

– Когда все это началось?

– Вчера вечером он был здоров. Он хорошо поужинал.

– Тогда поторопись, Рахиль. Собери корзину. – Отец и дочь отправились в кабинет и мастерскую Исаака, где он хранил запасы трав и коры для настоек, экстракты в каплях и припарки для ран, ожогов и инфекций аккуратно разложенными по полкам, чтобы даже не видя, можно было сразу достать нужное лекарство.

– Что тебе понадобится, папа?

– Рвотные и возбуждающие средства. Затем питательные отвары, чтобы успокоить желудок, очистить внутренности и охладить кровь. Хорошо бы захватить успокоительное, если будут спазмы. Неизвестно, насколько точно описание паренька.

– Его отравили?

– Скорее всего. Я уверен в одном: он действительно серьезно болен, потому что Рамон без нужды не стал бы выбрасывать деньги на врачей. О его скупости ходят легенды. Но будь это яд или инфекция, лекарства помогут больному продержаться, пока не окрепнет его тело. Где Юсуф?

– На базаре, Исаак, – ответила Юдифь. – Он попросил разрешения уйти перед уроком. Я не знала, что он тебе понадобится.

– Я бы предпочел… Забудь. Он сам все узнает в свое время.

Когда Рахиль и Исаак добрались до маленького домика ткача у реки; Марк был в ужасном состоянии. Он лежал в крохотной, отделенной занавеской спаленке, где вдоль трех стен стояли узкие койки. Юноша запутался в простынях, его грудь вздымалась, когда он судорожно пытался сделать вдох. Молодой человек лет двадцати с беспомощным видом сидел на кровати, прислушиваясь к тяжелому дыханию и ничего не предпринимая.

Рахиль ввела отца в тесную комнату.

– Он лежит на кровати слева от тебя, – прошептала она. – Он очень бледен…

Исаак жестом попросил ее замолчать, приложил голову к груди Марка и почти целую минуту слушал его дыхание. – А теперь говори, милая.

– Кажется, он без сознания, хотя постой… Он попытался открыть глаза. По-моему, он нас слышит.

– Поговори с ним, Рахиль. Назови его по имени. А вы, молодой человек, принесите нам миску, кувшин с водой и полотенца, – попросил Исаак. – И чашку. Живее. Когда вернетесь, расскажете, что случилось.

Брат Марка умчался, словно за ним гнались дикие звери, и почти тут же вернулся со всем необходимым. Рахиль взяла у него кувшин, поставила его на пол, а чашку на табурет. Полотенца и миску она положила на кровать рядом с собой.

Все это время Исаак ощупывал тело Марка в поисках опухолей, считал пульс: снова он приложил ухо к груди юноши, прислушиваясь к биению сердца, и принялся втягивать в себя воздух, надеясь уловить то, что могло вызвать болезнь.

– Милая, смешай четыре капли синей жидкости с парой столовых ложек воды, – шепнул он дочери. – Попытаемся выгнать из его тела то, что его мучает.

Требуется великое мастерство и настойчивость, чтобы заставить периодически теряющего сознание человека выпить горькое сильнодействующее рвотное средство и не подавиться. Исаак с дочерью выгнали братьев из комнаты, усадили Марка на край кровати и принялись за работу.

Полчаса спустя Рахиль убрала миску.

– Если в желудке юноши что-то осталось, папа, я откажусь от попыток лечить людей.

Исаак продолжал поддерживать Марка.

– Он открыл глаза?

– Пытается, но, кажется, это дается ему с трудом.

При звуке голоса Рахили Марк открыл глаза, но тут его голова упала на грудь врача, а веки снова опустились: он хотел спать.

– Похоже, ты права, Рахиль. Сейчас ему нужно стимулирующее средство, чтобы изгнать эту смертельную сонливость из его тела. Для начала шесть капель. И немного воды.

С бесконечным терпением, пока отец поддерживал юношу, Рахиль заставила еле соображающего человека выпить небольшое количество жидкости, придерживала его рот, пока он глотал, не переставая разговаривать. Дважды Марк начинал давиться, хлопки по спине заставляли его вновь начать спокойно дышать, но наконец он выпил все. Рахиль умыла его лицо холодной водой. Глаза юноши раскрылись и снова сомкнулись. Исаак продолжал поддерживать его. Рахиль снова обмыла лица Марка холодной водой. Он открыл глаза и пристально посмотрел на нее. Затем опустил глаза, поняв, что сидит на постели в одной рубашке, и покраснел.

– Папа, он очнулся и видит нас.

– Хорошо. А теперь еще шесть капель с водой, после чего я поговорю с его отцом. Молодой человек, – обратился он к брату Марка, – займите мое место. Поддерживайте своего брата и постарайтесь не дать ему заснуть. Поговорите с ним. Заставьте его отвечать вам.

– Выпейте, – сказала Рахиль, поднося чашку к губам Марка.

– Отвратительный вкус, – слабым, хриплым голосом отозвался он.

– Прекрасно. Вы можете говорить. Значит, дело пошло на поправку.

– Рахиль, если он опять вернется в прежнее состояние, дай ему еще шесть капель, – сказал Исаак. – Я буду внизу, поговорю с его отцом. Паренек, который нас привел, еще в доме? Мартин?

– Да, господин, в прихожей.

– Я хочу поговорить с твоим отцом. Пожалуйста, отведи меня к нему.

– Люди говорят, что вы можете летать, – сказал Мартин, когда они с Исааком спускались по узкой лестнице.

– Неужели? Боюсь, это не так. Как видишь, я хожу на двух ногах, как все другие люди, и порой преодолеваю большие расстояния, когда у меня много пациентов.

– Значит, вы не волшебник? – разочарованно спросил мальчик.

– Нет, не волшебник. У меня есть кое-какие познания в медицине, которые я честно почерпнул у стариков, более искушенных в этой науке, чем я.

– Вот мой отец, – сказал мальчик, очевидно, потеряв всякий интерес к гостю. Врачи не столь притягательны, как волшебники.

Исаак протянул руку и нащупал дверь. Сделав шаг вперед, он остановился, чтобы изучить комнату. В ней пахло свежей шерстью, и в воздухе, касавшемся его щеки, витали мелкие ворсинки. Между стенами и потолком эхом отдавался стук ткацкого станка, указывая на значительные размеры комнаты по сравнению с крохотными клетушками в остальном части дома. Ткач сидел, подобно пауку, в просторном центре своей вселенной – мастерской.

– Господин Рамон, – произнес Исаак, – я был у постели вашего сына.

– Он еще жив? – спросил Рамон и провел челноком по нитям.

– Когда я пришел, он был на волосок от смерти и по-прежнему находится в серьезной опасности. Но я думаю, он поправится. Кто-то должен все время находиться с ним рядом и давать ему стимулирующие средства, пока он не придет в себя и не сможет сам ходить. У вас есть надежная служанка?

– Бонаната? Хорошая девушка, но не знаю, сможет ли она ухаживать за больным. А кто тогда будет готовить нам еду? С тех пор как моя жена умерла от чумы, нам приходится изворачиваться самим.

– Возможно, вы могли бы отойти от станка на несколько часов, чтобы позаботиться о сыне, – резко сказал Исаак. – Кажется, ваши сыновья не справятся с этой задачей.

– Я не могу бросить станок на весь день, – ответил Рамон. – И даже на полдня. И не могу позволить, чтобы мой сын бездельничал все это время. Мартин в свободное от уборки и сортировки позаботится о брате. Если он выживет, так тому и быть. Мы все в руках Господа.

– Вам безразличен собственный сын?

– Я ведь послал за вами. Но Марк всегда причинял больше беспокойства, чем его братья. Правда, он хорошо управляется со станком, – ворчливо добавил Рамон. – И умеет красить пряжу в такие превосходные цвета, что я мог бы продавать ткань ко двору. Но кому в этом городе нужны подобные товары? – Он снова взялся за челнок. – Однако он всегда недоволен. Готов бросаться деньгами, уходить из дома и делать всякие глупости. Очень тяжело жить с человеком, который вечно жалуется. – Ткацкий станок снова заработал, и Исаак покинул комнату.

Он вновь поднялся по лестнице, чувствуя усталость не от физического труда, а от безумия и бессердечности людей, и ощупью нашел путь в крошечную спальню.

– Папа, – сообщила Рахиль, – ему намного лучше. Он разговаривал и пытался пройтись по комнате.

– Ходить по этой комнате всегда было нелегко, – заметил Марк. – Здесь даже блоха с трудом проберется между кроватями.

– Замечательно, – сказал Исаак, – ты уже шутишь, а значит, скоро поправишься. Выпей еще чашку микстуры, которую даст тебе Рахиль, и походи, пока твои ноги и руки хорошенько не разомнутся. Через некоторое время тебе будет можно немного поесть, но обожди до завтра, прежде чем возвращаться к привычной жизни. Можешь сказать отцу, что я не советую тебе сразу приступать к работе. А пока тебя развлечет твой брат.

Когда Исаак с Рахилью вернулись из крошечного домика ткача, Юсуф уже ждал их, бледный от дурного предчувствия.

– Господин, пожалуйста, простите меня. Я не думал, что понадоблюсь вам.

– Я уже собиралась послать его к ткачу, – извиняющимся голосом сказала Юдифь, – но тут услышала ваши голоса.

– Мы спасли жизнь его сына, – довольно произнесла Рахиль. – Он погрузился в такой глубокий сон, что едва дышал.

– Рахиль, – заметил отец, – не стоит хвастаться раньше времени. Когда мы услышим, что юноша может бегать или танцевать, тогда и порадуемся. Ты держалась молодцом, но его жизнь в руках Всевышнего.

– Да, папа, – с ноткой недовольства в голосе ответила Рахиль.

– А тебе, Юсуф, я же наказал быть здесь, – сурово продолжал Исаак. – Ты мог нам понадобиться, но прежде всего я хотел, чтобы ты видел, как поступают в подобных случаях.

– От тебя ужасно пахнет, Рахиль, – заметила Юдифь. – У тебя все платье забрызгано. И твоя блуза, Исаак. Вам обоим следует переодеться.

– Его вырвало на меня, – объяснила Рахиль. – Это не моя вина.

– Я этого не говорила, – отрезала Юдифь. – Переоденься.

– Подождите, – остановил их Исаак. Казалось, низость ткача затронула их всех, и туча гнева нависла над двором. – Я был несправедлив. Рахиль хорошо потрудилась и спасла жизнь очень доброго и достойного юноши. Она испачкала свое платье ради самого благородного дела. И будь ты с нами, Юсуф, ты бы много почерпнул и смог бы помочь. Но расскажи мне, где ты провел утро?

– Я встретил друга.

– Правда? Старого друга?

– Нет, нового. Он из Валенсии и говорит на моем языке. Он покупал на базаре благовония и лекарственные травы для своего хозяина. Его зовут Хасан.

– Он раб? – спросил Исаак.

– Да, – обеспокоенно ответил Юсуф. – Торговцы похитили его у семьи и привезли в Барселону.

– Юсуф, тебе не подобает общаться с рабами и подобными…

– Тише, милая Юдифь, – перебил жену Исаак. – Это были неспокойные времена, и многие невинные люди из достойных и уважаемых семей были похищены и проданы в рабство.

– Его хозяин – ученый, – продолжал Юсуф. – Из Монпелье. Он говорит, что может вызывать духов. По крайней мере так утверждает хозяин Хасана. Сам Хасан духов никогда не видел.

– Бедный ребенок, – произнесла Рахиль, – какая тяжелая участь.

– Он не выглядел очень уж несчастным, – заметил Юсуф. – Но это потому, что он копит деньги, чтобы купить себе свободу. Он уверен, что сможет вернуться к своей семье. – Юсуф на мгновение замолчал. – Не думаю, что он понимает, насколько трудным это может оказаться.

– Где юный господин Саломо? – спросил Исаак. – Разве у тебя не должен быть урок?

– Он извинился и сказал, что сегодня не придет, – объяснила Юдифь. – Неважно себя чувствует.

– Тогда Юсуф до обеда может почитать мне об использовании лекарственных растений. А потом я хочу, чтобы ты сходил в дом ткача и узнал, как дела у юного Марка. Я объясню тебе, на что обратить внимание.

– Да, господин, – серьезно ответил Юсуф. – Госпожа Рахиль не пойдет со мной? – тревожно спросил он.

– Рахили не подобает посещать дом, где живут четверо мужчин и всего одна служанка, только в твоем сопровождении, – объяснил Исаак. – Ты согласна, дорогая?

– Четверо мужчин? – переспросила Юдифь. – Живут одни? Сколько же лет служанке?

– На вид двадцать, мама, – ответила Рахиль. – Хотя может быть и тринадцать.

– Ты никогда не должна переступать порога этого дома без отца. – С этими словами Юдифь отправилась распорядиться насчет обеда. – И переоденься, – крикнула она с лестницы.