Текст книги "Стражи цитадели"

Автор книги: Кэрол Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 38 страниц)

– Чтобы ты помнил свое место, – пояснил надсмотрщик, прикасаясь к моему ошейнику, и презрительно фыркнул при виде того, как меня охватили рвотные спазмы.

Так все и шло. Я прожил здесь четыре месяца и видел, как семнадцать человек – лучшие из лучших мужчин дар'нети – погибли в этом проклятом стойле. Для каждого я шептал молитву Целителей, оплакивая в бессильной ярости одинокое бесславие их смертей. Лишь немногие из них слышали мои слова, но я не мог придумать, что еще для них сделать. Я приставал к страже и к врачу, пока хватало храбрости, чтобы об их ранах скорее позаботились, сберегая имущество лордов в лице опытных учебных противников. Однако вскоре охранники почти перестали отзываться на мой стук по прутьям клетки или позволять мне говорить, когда я просил разрешения.

Я убил еще одного воина и снова расплатился за это. Потом получил ранение в плечо, которое на неделю вывело меня из строя. Врач сказал, что ему приказали вылечить меня как следует.

– Лорды заинтересованы в навыках, пусть даже и подобного, человеческого рода.

Семь дней безделья оказались почти невыносимы. Голос в моем сознании, требовавший, чтобы я жил и наблюдал, стал так настойчив, что я дергался от каждого звука. Я мерил шагами свою клетушку, не в силах отдыхать или есть. Я заставлял себя глотать серый хлеб и воду, приказывал себе спать, потому что боялся утратить форму. Но когда я, наконец, проваливался в сон, меня начинали изводить странные видения: незнакомые мне лица и помещения; ужасы, от которых я просыпался с криком; слова, вызывавшие у меня слезы, хотя, очнувшись, я не мог их вспомнить. Лекарь осмотрел мою рану и сказал, что та заживает, как полагается, но мне стоит выспаться, иначе вся его работа пойдет насмарку.

Я ударил тыльной стороной ладони по губам.

– Говори, – разрешил он.

– Вы можете дать мне что-нибудь, чтобы заснуть? Без сновидений.

Собственный голос показался мне резким и чужим. За несколько недель я не произнес ни слова.

Гораг, зид-лекарь, порылся в своем кожаном саквояже и вытащил из него голубой пузырек.

– Может, это поможет. – Он понизил голос до шепота. – Мне не следовало бы тебе это давать, но я поспорил с Синнегаром, что ты продержишься больше полугода. Я не люблю проигрывать.

Он выплеснул содержимое пузырька мне в горло и позвал надзирателя. Я проспал два дня кряду, причем без всяких сновидений. Когда Гораг снова осмотрел мое плечо и объявил, что оно здорово, я снова попросил разрешения говорить. Он покачал головой.

– Лучше не надо. Просто проживи еще два месяца.

Я справился. Я боролся и тренировался как сумасшедший, каковым я уже начинал на деле себя считать. Голубая склянка Горага только приостановила на время мою странную болезнь. Я хотел попросить у него еще этого средства, но, с другой стороны, не мог позволить себе и сонливости. Единственное, что помогало заснуть, – это доработаться до изнеможения. Поэтому после целого дня тренировок с воином-зидом я бегал на месте или делал какие-нибудь еще упражнения, пока не валился на солому замертво. В день, когда закончился шестой месяц моего пребывания в стойле, я убил своего седьмого зида. Нинкас был злобным кровожадным ублюдком, который удовольствия ради до смерти пытал своих слуг и рабов. Я был рад убить его. Полдня мы сражались с ним во множестве ограниченных по времени схваток. Упрямец и гордец, он не собирался уступать рабу, тем более при зрителях, а Гораг созвал, по меньшей мере, сотню человек, чтобы те засвидетельствовали его выигрыш. В тот день я не мог думать ни о чем, кроме смерти, и когда, наконец, вытащил клинок из его живота, то снова, снова и снова вонзал его обратно, пока мои руки не покрылись кровью до плеч, а я оказался не в состоянии поднимать меч. Я упал коленями на горячий песок и залился смехом, но радости в нем не было. Я не мог вспомнить, что такое радость…

– В'Capo! – Чьи-то руки хлопали меня по щекам. – В'Capo, очнись!

Соломинка колола щеку. Я не помнил, как меня принесли в клетку. Все тело ныло, еле двигалось и отвратительно воняло.

– На, выпей.

Мне в руки швырнули бурдюк с водой. Я осушил его, но меня сразу же вырвало.

– Давай, В'Саро, ты сделал меня богачом. За это я окажу тебе услугу. Дело опасное. Никто не должен говорить с тобой до допроса.

Гораг. Это он усыпил меня. Я прижал руку к губам.

– Да, да, говори!

– Пойди и утопись в своей проклятой воде.

– Ты бредишь. Никто и никогда не видел такого поединка, в каком ты сегодня победил. Придет надсмотрщик. Он уже наслышан о твоем подвиге… и о том, чем он закончился.

Маленький жилистый лекарь досадливо показал на темную кровь, покрывавшую мои руки и запекшуюся на тунике.

– Если хочешь жить, лучше соберись-ка с мозгами. Мое существование не имело никакого отношения к жизни. Я больше не чувствовал жизни – спасибо ошейнику. Но я должен был продолжать дышать. У моего существования была цель. Я был не одинок.

– Сколько вы сможете выиграть, если я продержусь год?

– Ну, не столько, чтобы сделаться одним из лордов Зев'На, но, быть может, достаточно, чтобы вырваться из этого чертова лагеря.

Он сунул краюху серого хлеба мне в руки.

– Поешь и умойся. Идут разговоры о том, чтобы отправить тебя в Зев'На, где готовят цвет нашего командования. Но тебя не пошлют, если сочтут безумцем. Они не позволят сумасшедшему с такой силой и навыками, как у тебя, жить. Понял?

Я хмыкнул в ответ.

Гораг выскользнул из камеры, тихо запер ее и поспешно скрылся во тьме. Чуть позже я забарабанил по прутьям, и появился ухмыляющийся охранник.

– Говори, – разрешил он в ответ на мой жест. – Если только не собираешься рассказать мне про скулящих рабов, которым требуется нянька.

– Я хочу помыться.

– Что, прямо сейчас?

– Завтра у меня ранний поединок с любимцем генсея Сената. Я лучше высплюсь чистым, и это избавит вас от утренних хлопот. Может, вы еще захотите заключить пари на мою победу.

Он пожал плечами и позволил мне выйти. Вероятно, его великодушие обеспечила малая часть выигрыша Горага. Он сел на невысокую стенку и смотрел, пока я раздевался и мылся в осклизлой лоханке. Я отстирал тунику от крови, выжал ее и повесил сушиться на прутья клетки, а сам зарылся для тепла в солому.

В ту ночь мне снился дом в огромном городе, величественный дом, чей владелец явно ценил изящные искусства, музыку и литературу. Серебряная флейта в ожидании владельца лежала на пюпитре, книги и рукописи, затрагивающие всяческие вопросы истории, устройства вселенной или философии, ждали просвещенного умного взгляда. Дверь из библиотеки вела в маленький сад, его теплый, сладкий воздух слегка пах розами. Я бродил по мягко освещенным дорожкам, ища кого-то, хотя и не знал, кого именно. Но никого там не было. Только пустота. Только печаль. Надсмотрщик вернул меня в шум и зловоние барака для рабов и провел допрос под заклинаниями. У него ушел час на то, чтобы убедиться в том, что я не безумен. Потом он прикоснулся к ошейнику, чтобы напомнить мне мое место, и отправил меня в Зев'На.

ГЛАВА 33
СЕЙРИ

Бесконечными днями и неделями я ела, спала, шила, гоня от себя незваные мысли, пока не начала с трудом отличать себя от своих товарок. Время от времени моя ноющая совесть напоминала, что от меня зависят люди и что в моей жизни есть цель. Но ее невыполнимость и тяжкий труд быстро удушали подобные размышления. Дни проходили один за другим, а в голове не задерживалось ни единого слова или события, ни даже случайных воспоминаний о моем сыне, друзьях, об угрозе, нависшей над миром. Лелеемая мной надежда, что Кейрон все еще жив, поблекла и увяла. Он бы никогда не бросил меня здесь.

Утро, когда одна из швей была найдена мертвой на своей лежанке, стало переломным. Гэм умерла во сне, но лишь когда Каргета спросила, где восьмая из нас, кто-то удосужился упомянуть об этом. Раб оттащил ее тело, чтобы раздеть и сжечь. Когда мы той ночью вернулись в спальный барак, ни малейшего ее следа уже не осталось. Она была общительна, насколько вообще бывали, общительны швеи, и не лишена доброты, но забыли ее так же быстро, как утреннюю кашу. Когда я спросила остальных, долго ли она работала швеей в Зев'На, они только пожали плечами и вернулись к работе.

Кровь захолодела у меня в жилах. Никто не должен уходить из жизни таким вот образом. Я сама чуть не докатилась до такого, когда жила в Данфарри, уверенная, что потеряла все, и привычка была единственной причиной, чтобы вставать каждое утро. В тот раз немой, отчаявшийся незнакомец, скорчившийся у моих ног, заставил меня вернуться к жизни. Одинокая смерть Гэм растормошила меня прежде, чем мне пришлось бы совершать заново то долгое путешествие. Если я и умру, то пусть хотя бы ради чего-то. И в следующий раз, когда Каргета велела Зои послать кого-нибудь в Серый дом, я, вместо того чтобы стоять тихо и угрюмо, как остальные, высказалась:

– Думаю, туда должна пойти Зои.

Швеи в изумлении вытаращились на меня. Я переступила с ноги на ногу и вытерла рукавом бровь, зачесавшуюся от пота.

– Она всегда посылает других, а сама никогда не ходит. Так нечестно. На прошлой неделе Диа получила там пинка, Лан побили, когда она уронила свою корзину в доме лордов, хотя ее туда послала ваша милость. Зато Зои ни разу в переделку не попадала, а все потому, что она никуда не ходит.

– Как тебя зовут? – спросила Каргета, недоверчиво уставившись на меня.

– Эдда, ваша милость. – Я потупила взгляд.

– Ах да… Эдда. Та, которая слишком много болтает. Мне кажется, ты опять наболтала слишком много. Теперь все сделанное этой группой ты будешь доставлять сама, а еще приносить нитки, кожу и материю со складов. Ты меня слышала?

– Но, ваша милость…

– Еще одно слово, и я заставлю тебя молчать год! – Ее палец, указывающий на бирку в моем ухе, был тонким и узловатым, словно дубовый прут.

Я опустилась на колено и закрыла лицо руками, чтобы она не заметила моего облегчения и… удовлетворения.

Хмурясь и ворча, я выходила по три-четыре раза за день: по жаре, в пыли, таща тяжелую поклажу, становясь мишенью для оскорбительных выходок со стороны зидов-воинов и управляющих. На четвертый день меня послали на кухни Серого дома.

Я бросила свой шершавый тюк с хозяйственными мешками на деревянный ларь, куда показала кухонная крепостная. Свернув мешки каждый по отдельности и сложив их, как мне было сказано, я прошлась по жаркой кухне. Крепостная помешивала в котле жидкую желтоватую похлебку, от которой пахло капустой, пока другая женщина кидала туда куски лука.

Я понюхала котелок.

– Вы это для молодого господина готовите? – поинтересовалась я. – Вот уж не думала, что кто-то настолько важный станет, есть то же, что и мы.

Беззубая женщина, мешавшая в котелке, воззрилась на меня, словно я спросила, не на луне ли она живет.

– Молодой господин ест только то, что хорошо для их милостей, а не варево для крепостных. Да и нет его здесь, чтобы что-то есть.

– Я слыхала, что он уже вернулся, дня два назад, – ответила я.

Никто даже не удивился моему невежеству.

– Это тебе, девочка, неправду сказали. Он давным-давно уехал с их милостями.

Вторая женщина вытерла потное лицо передником и начала месить вязкое серое тесто.

Я подобрала с пола обрезок лука и принялась его грызть.

– А куда они отправились? Когда люди из нашего лагеря уходили, никто назад не возвращался. Мне никто никогда не объяснял, куда все деваются, когда уходят.

– Ты что, совсем глупая, детка? Ты что, не слышала о военных лагерях в пустыне? Все их милости туда ездят, и молодой господин тоже. А крепостные отправляются туда, куда хозяева прикажут. Не забивай-ка этим свою тупую голову.

– Я такая невежда. Никогда бы не подумала, что господин, такой важный и такой молодой, может отправиться в военный лагерь. Я думала, это для тех милостей, что попроще. Значит, думается мне, этот мальчик был не такой уж и важный, раз ему пришлось покинуть этот прекрасный дом и отправиться туда. Он что, чем-то прогневал великих лордов?

– Это дело господ, а не прислуги. Тебе-то что?

– Я тут новенькая, и… Не надо бы мне этого говорить, – я понизила голос до шепота, – но я так боюсь лордов и тех, кто носит их знаки. В нашем лагере про них всякую жуть рассказывали. Я подумала, что, если молодой господин, у которого есть их знак, больше сюда не вернется, мне будет не так страшно приходить в Серый дом, когда мне велят.

– Это правильно – бояться тех, кто повыше, – ответила женщина, помешивая суп. – Не знаю, вернется ли молодой господин из лагеря, но может и вернуться. Пути их милостей предсказать нельзя.

Тут вошел зид-надсмотрщик и прогнал меня обратно в швейную мастерскую.

Необходимость придумать способ отыскать Герика в военном лагере в пустыне обескураживала. Я слышала упоминания, по меньшей мере, о двенадцати разных штабах – что могло быть лишь малой частью правды или же преувеличивать ее. И я и понятия не имела, куда именно он направился. Единственным источником информации, что приходил мне на ум, был Сефаро, управляющий Серого дома.

К несчастью, туда меня посылали редко. Большая часть моих поручений касалась казарм охраны – доставка туник, штанов и прочей одежды для простых воинов-зидов, живущих в крепости. Еще мне приходилось ходить в дубильни и мастерские кожевников, к прядильщикам – забрать нитки, или ткачам – за тяжелыми рулонами материи. Изредка Каргета посылала меня со свертками тряпья или серыми туниками в мрачные грязные рабские бараки, которые располагались за казармами и кузней. Несколько раз меня посылали в дом лордов. Вне зависимости от того, насколько ярко сияло солнце, свет внутри этих темных стен всегда был словно за час до заката, когда из сумрака выделяются лишь еле заметные намеки на другие цвета. Воздух там казался слишком густым для дыхания.

После недель разочарования меня, наконец, послали в Серый дом с указанием разыскать Сефаро. Я застала его в кладовой, сидящим в одиночестве за простым деревянным столом и работающим с книгами. Судя по виду, он был крайне занят и отметил мой приход лишь легким кивком вместо обычной улыбки.

– Ее милость Каргета предполагает, что Серому дому могут быть нужны наши услуги.

Я передала ему жетон от Каргеты, позволяющий говорить.

Сефаро вздохнул и повертел в пальцах маленький деревянный диск.

– Знамена. Надо будет сделать знамена.

– Знамена молодого господина? – Огонь просыпающейся жизни пробежал по моему телу.

– Он возвращается через седмицу, и мы должны повесить новые знамена к его прибытию. Я покажу символы, которые нужно там разместить.

Рука управляющего дрожала, когда он вынул перо и бумагу и начал набрасывать рисунок.

– Вам нехорошо, Сефаро? – спросила я.

Тревога о добром рабе сдержала ликование моего духа.

Он покачал головой и продолжил рисовать, сжимая перо, словно это был кинжал.

Я пришла, готовая засыпать его вопросами, как сад засыпают семенами, чтобы бережно собрать урожай ответов, которые мне было необходимо знать. Но беспокойство Сефаро намекало, что сегодня был неподходящий день для хитростей. Так что я сделала шаг к доверию.

– Из всех, кого я видела в этом месте, Сефаро, вы единственный, кто казался невосприимчивым к здешним ужасам. Что же изменилось?

Его рука застыла, и, миг спустя, он поднял взгляд от рисунка.

– Кто вы, Эдда? – Его голос был очень тих. – Каждый раз, когда мы встречались, я задумывался об этом, лишь затем, чтобы в следующий же миг обозвать себя дураком. Кто из крепостных додумался бы сказать мне о раненом ребенке? И теперь…

Я села на деревянный стул напротив и заговорила шепотом:

– Кто я – не имеет значения. Но я знаю о Пути, и мне горько видеть, как тех, кто есть сама жизнь, держат в плену в этой цитадели смерти.

Его сощуренные глаза широко распахнулись.

– Огонь небесный… Кто из крепостных может знать о Пути?

– Скажем так, я более любопытна, чем это принято в Се Урот… То, что вас тревожит, связано с возвращением молодого господина? Он жестоко с вами обращается?

– Он не жесток. По крайней мере, до поездки в пустыню не был таким. Бездумным – иногда. Он очень молод, но стремится стать взрослым. Но троих его наставников, а все они были зидами высоких рангов, сегодня убили. Мне было приказано закончить проверку имущества и отчетов до его возвращения. Это меня и тревожит.

Но посеревшее лицо выдавало его истинный страх.

– Вы думаете, они собираются убить и вас?

– Смерть меня не страшит. Если вы так много знаете о дар'нети, тогда вы должны знать, что Л'Тьер не страшен тем из нас, кого принудили жить без Пути. Нет, я боюсь за свой народ. За Авонар. За Мост и миры.

– Почему?

– Из-за этого.

Он повернул эскиз так, чтобы я могла видеть его. Два льва, стоящие на задних лапах, поддерживают арку – весьма похоже на герб Д'Арната. Но в центре части арки не хватало, и из разлома вырывалось четырехглавое чудовище, объятое пламенем. В одной когтистой лапе оно сжимало меч, а другой сокрушало две звезды, которые некогда венчали Мост Д'Арната.

– Устрашающий знак…

– Если ничего не изменится, он окажется на щите молодого господина. Он носит украшение лордов, и все, чему они учат его, – зло. И хотя я не могу понять, как это возможно, но говорят, что он – Наследник Д'Арната.

– Это правда.

– Рука Вазрина! – Плечи Сефаро поникли, словно я уронила на них небо. – Его нужно увести с этого пути. – Управляющий внезапно вскинул взгляд. – Так вот зачем вы здесь, Эдда? Вы можете спасти его?

– Не знаю. Если б я была к нему ближе… возможно…

– Я могу устроить это, если хотите.

– Что вы имеете в виду?

– Мне нужно подготовить список всех домашних рабов и крепостных, служащих здесь, и список возможных замен для всех, включая себя. Я могу вписать вас как кухонную работницу или уборщицу. Швеи в Сером доме не нужны, но подобные переводы не являются чем-то из ряда вон выходящим. Я могу внести в список нескольких швей. Кто-то может счесть это ошибкой, но вряд ли соберется ее исправлять. Никому и в голову не придет, что у крепостной есть причины предпочесть одно место работы другому.

– Если вы сможете это сделать, это может оказаться более важным, чем вы думаете.

– Я не должен ничего знать, – мягкая улыбка осветила его лицо, – но сделаю, что смогу. Но я похороню память о вашем доверии, как белка хоронит желудь по осени, и буду радоваться, вспоминая об этом, что бы ни последовало дальше.

Он отдал мне набросок и свертки черного и серого шелка.

– Всего десять. Размеры я написал. Через неделю.

– Не беспокойтесь, Сефаро, – ответила я. – И пусть свет озарит ваш Путь.

Он улыбнулся и вернул мне деревянный жетон.

Неделей позже, когда меня послали в Серый дом отнести знамена и заступить на новую должность, другой раб сидел за столом управляющего, а у меня не было жетона, который позволил бы ему говорить.

ГЛАВА 34
ГЕРИК

Вскоре после моего возвращения из пустыни я впервые столкнулся с лейранским мальчишкой. Я занимался со своим новым учителем верховой езды, отвратительной женщиной-зидом по имени Фенгара. В сравнении с ней Мерн казался добрым, как старая домоправительница Комигора. В тот день Фенгара послала рабов поджечь сухие кусты терновника, который сходил в Се Урот за растительность, и мне пришлось гнать коня между них.

Зиггет был самым норовистым конем, на каком мне только доводилось ездить. Едва завидев впереди огонь, он пришел в неистовство и принялся вставать на дыбы и брыкаться, так что у меня чуть руки из суставов не выдернулись, прежде чем мне удалось прогнать его через первое препятствие. Он вознаграждал мои старания, сбрасывая меня на землю после каждого круга, храпя и угрожая затоптать. Фенгара ничем мне не помогала. Она высмеивала меня за неумелость и неспособность подчинить животное силой. Но что бы я ни пробовал, ничего не срабатывало: ни слова, ни хлыст, ни колдовство.

К закату Зиггет был в мыле, дрожал и мотал головой, но я ему не сочувствовал. Я весь оказался в синяках и царапинах и, похоже, что-то повредил в колене. Конюхов поблизости не было, так что я сам с трудом загнал Зиггета в стойло и захлопнул ворота. Он взбрыкнул и ударил копытом в стену так, что она зашаталась.

– Вышиби себе мозги, тупая тварь! – крикнул я и собрался уходить.

Я не успел отойти и на десять шагов, когда колено отказалось держать меня. Я тяжело осел на солому, проклиная и лошадей, и лордов, и поганую, отвратительную пустыню. Когда боль в колене утихла, сделавшись более терпимой, и я поднялся на ноги, из стойла Зиггета послышался тихий голос:

– Ну и грязный же ты. Ему не следовало так поступать. Ему на пользу пойдет, если ты вышибешь мозги ему. Если б не те, кто о нем печется, я бы и сам его пришиб за то, в каком виде он тебя тут оставил.

Этот конюх выбрал не тот день, чтобы столкнуться со мной. Я заковылял обратно в конюшню, решив взглянуть, кто осмелился так обо мне говорить. Я ему покажу, кто кого пришибет. Я распахнул дверцу стойла и увидел, как Зиггет, презреннейшая тварь в Се Уроте, мирно тычется мордой в грязного мальчишку, сидящего на перевернутом бочонке. Голова мальчишки лежала на шее Зиггета на расстоянии вытянутой руки от зубов, которые едва не лишили меня пальцев чуть раньше тем же днем.

– Что ты делаешь с моей лошадью, раб? Почему-то эта картина страшно меня разозлила. Мальчишка вскочил. Это был не раб, а один из слуг без ошейников, крепостной. Я иногда забывал, что они умеют говорить, такие они все были глупые.

– Ну?

Он пожал плечами, тупо моргая, словно не понимал, о чем идет речь. Храп и удары копытом за его спиной привлекли мое внимание. Зиггет пробил в стене еще одну дыру.

Я вытащил кинжал.

– Сейчас я о тебе позабочусь, проклятый мешок костей. Ты не доживешь до того, чтобы снова меня скинуть.

– Если б вы правильно с ним обращались, он бы не бесился при одном только вашем виде, – встрял мальчишка, заслоняя от меня коня.

– Пошел прочь с моей дороги! – Я пригрозил ему клинком.

– Это не его вина.

– Он дик, злобен и заслуживает смерти.

Я оттолкнул мальчишку в сторону, готовый вонзить кинжал в Зиггета, едва он перестанет брыкаться.

– Видать, больше вы ничего не умеете – кроме как убивать все, что вам не подходит.

Он говорил в сторону, но я его расслышал прекрасно. Меня это взбесило, и я, не успев сам понять, что делаю, прижал мальчишку к полу, готовый зарезать его вместо Зиггета. Хотя он был выше меня, это оказалось просто. Он и понятия не имел о настоящем рукопашном бое.

– Действуйте, если хотите, – сказал он. – Я – никто. Ясное дело. Но с Огнедышащим вам не справиться, не убив. А тогда вам не останется больше ничего, кроме как убивать.

Я долго не опускал занесенный над ним кинжал, ждал, когда же он испугается, но не тут-то было. В моей раскалывающейся от боли голове потемнело, и Парвен забеспокоился.

Как вы злы… Что случилось?

– Ничего. – Я стиснул зубы и встал, пинком оттолкнув мальчишку.

Я уже устал от лордов. Все-то они хотели разложить по полочкам – использовать каждый синяк и каждый вдох в качестве урока. Хватит с меня на сегодня занятий. Это всего лишь наглый беспомощный мальчишка и тупая лошадь.

– Все в порядке. Фенгара загоняла меня так, что я возненавидел ее, как вам того и хотелось. Мне жарко, я умираю от жажды, и колено раздулось, как дыня. Но поскольку мне и не должно быть приятно, у меня уйдет немало времени на то, чтобы добраться до дома. Так что оставьте меня одного.

Я почувствовал усмешку Парвена, и это снова разозлило меня.

– Оставьте меня одного!

Я мысленно окутывал его тьмой, пока не перестал слышать, и тогда почувствовал, что больше в моей голове никого нет. Меня странно обрадовало сознание того, что я могу это сделать.

Разумеется, мальчишка не слышал Парвена. Он удивленно посмотрел на меня и положил руку Зиггету на холку. Этот демон среди коней зарылся носом ему в волосы, словно старая бабуся.

– Как ты это делаешь?

Меня охватило подозрение, и я взял мальчишку за плечо. Нет, он не был дар'нети.

– Я назвал его по имени и поговорил о траве. Он ее любит.

– Траву?

Когда я произнес это, Зиггет фыркнул. Я торопливо попятился – за пределы досягаемости его копыт. Но, к вящему моему неудовольствию, я поскользнулся и приземлился на пол стойла, кинжал отлетел куда-то так, что не дотянуться, а охапка сена свалилась сверху мне на голову. Мальчишка быстро отвернулся и засопел, плечи его тряслись. Странно, что он испугался сейчас, хотя оставался спокойным, когда я едва не перерезал ему глотку.

– А ну, повернись сюда, – приказал я ему.

Он глянул через плечо, фыркнул, затем постарался посерьезнеть, но не смог и разразился хохотом. Никто не смеялся в Зев'На.

– Что тут, черт возьми, такого смешного?

– Просто… ну… вы, такой величавый… в таком страшном колдовском месте, как это… еще пять вздохов назад собирались меня убить… и были повержены охапкой сена и лошадиным дерьмом. Как-то вовсе не страшно.

Я недоверчиво уставился на него. Он поскреб в затылке, поежился и попробовал прекратить смеяться, но прыснул снова.

– Простите, господин, – сказал он, когда, наконец, снова стал способен. – Мне, правда, очень жаль, что вам больно. Может, позвать кого-нибудь на помощь?

Я не хотел, чтобы еще кто-то застал меня в таком виде. Это было опасно по многим причинам.

– Никто мне не нужен.

– Нужен. Я же вижу, что нужен, – возразил он.

Я поднялся, цепляясь за петли ворот, и попробовал открыть их и выйти наружу, но из-за падения моему колену стало еще хуже, и я едва мог сделать шаг. Мальчик положил руку на шею Зиггету.

– Стой, тише, – сказал он ему.

Потом отворил ворота, исчез в сумраке конюшни и вернулся с обломком деревянного шеста, который я мог использовать как трость.

Когда я поднялся и вышел, он вернулся к Зиггету и притворил ворота за моей спиной, оставив меня ковылять своей дорогой через весь двор и крепость. Я был на полпути к Серому дому, когда осознал, что и мальчишка, и я сам говорили по-лейрански. Возвращаться было чересчур далеко, а я слишком устал. Мне хотелось реку горячей воды и десять часов в постели, кроме того, я знал, что лорды ждут случая преподать мне новые уроки. Но я пообещал себе, что разыщу этого нахального мальчишку и заставлю его ответить на несколько вопросов.

На следующий день тренироваться я не мог. Колено приобрело пурпурно-черный цвет и раздулось почти до размера моей головы. Когда мой учитель фехтования пришел узнать, почему меня нет на площадке, он взглянул на него и нахмурился.

– Вам нужен лекарь. Вам следовало сказать кому-нибудь еще прошлой ночью.

– Я сказал лорду Парвену, – ответил я.

Я с трудом сдерживал крик, когда он дотрагивался до колена.

Полчаса спустя в моих покоях появился бородатый зид, за которым следовал молодой раб, тащивший кожаный саквояж. Я сидел в кресле, больная нога лежала на скамеечке. Лекарь по имени Мелладор приказал рабу подстелить полотенце под мою руку, которая лежала на подлокотнике, а потом встать на колени рядом. Раб выглядел нервно, напряженно, видно было, что он находится под заклятием принуждения. Это нетрудно заметить.

– Плохая рана, ваша светлость, но мы справимся без труда, – сообщил лекарь, суетясь и бормоча у моего колена. – Только немного пощипет, когда я сделаю надрез.

Я не мог понять, что он делает, когда он намазал мне предплечье желтой мазью, и, наверное, у меня по-дурацки отвисла челюсть, когда он вытащил из саквояжа нож и сделал аккуратный, в палец длиной, разрез на том же месте. Рука почти онемела, только слегка пощипывала, как он и обещал. Я попытался ее отдернуть, но он перехватил мое запястье.

– Вы ведь наверняка видели Целителей, ваша светлость. Если нет… приношу искренние извинения за то, что не предупредил вас. Ваша рана слишком серьезна, чтобы использовать обычные средства, а лорды не желают перерывов в ваших тренировках. Мы исправим все очень быстро. Не шевелитесь.

Прежде чем я успел задать хоть один вопрос, Мелладор приказал рабу протянуть руку. Юноша подчинился, но при этом посмотрел на меня так напряженно и мрачно, что я невольно отшатнулся. Затем Мелладор надрезал руку раба как раз над металлическим браслетом. Рана оказалась намного глубже моей, почти до кости, и начала обильно кровоточить. Раб не вскрикнул, только глубоко, судорожно втянул воздух. Лекарь привязал руку раба к моей полоской ткани, а потом положил руки ему на голову. Сияющая огненная вспышка наполнила мой разум – невозможная мощь, кипящее кроваво-черное пламя, заструилась по моим жилам так резко и отчетливо, что я едва не выпрыгнул из кресла.

А теперь за работу… – Голос лекаря в моей голове управлял потоком силы. – Гмм… касание здесь… и здесь… Я чувствовал, как разорванные ткани моего колена тянутся друг к другу и срастаются, как осколки раздробленных костей протискиваются туда, где им и место. Вскоре цвет кожи начал делаться нормальным, а опухоль – спадать. Вместо боли в суставе теперь пульсировало тепло. Я коснулся колена свободной рукой и поразился.

Возле локтя послышался сдавленный стон. Раб побледнел и дрожал, черты лица его заострились от боли, глаза пылали гневом. Пальцы лекаря оплетали его голову, словно лапы огромного белесого паука. Пока я смотрел, глаза раба остекленели, рот открылся и из угла его стекла ниточка слюны.

Пока у нас еще немного осталось, позаботимся и об остальных ваших повреждениях. У вас вполне здоровое молодое тело, но, похоже, на этой неделе было много нагрузок.

Мелладор все еще болтал у меня в голове, а горячее тепло разливалось по жилам, как папино бренди, которое я в детстве стащил попробовать. И когда все мои синяки и ссадины исчезли, раб тяжело рухнул поперек моего кресла.

– Что вы сделали? – спросил я, понимая, что несколько запоздал.

– Уже закончил. Похоже, если бы у вас была еще хоть одна царапина, пришлось бы вызывать другого раба.

Он отвязал обмякшую руку от моей и спихнул безжизненное тело на пол, предварительно бросив под него несколько полотенец, чтобы кровь не испачкала плиты пола. От пореза на моей руке не осталось и следа, и ни малейшего напоминания о травме, только отвратительный привкус во рту и кипящая тьма в крови.

– Он мертв.

– Кто… раб? Конечно. Я рад, что привел того, в ком оставалось еще достаточно сил, иначе мы не смогли бы вылечить все ваши недуги.

– Убирайся!

– Мой господин?

– Убирайся!

Я вскочил с кресла и отвернулся от лекаря и последствий его труда.

– И заберите его с собой. Увижу вас еще раз – убью.

Разве вас плохо вылечили, мой юный принц? ~ заговорила Нотоль в моем сознании. – Чем Мелладор не угодил вам? У нас не было времени обсудить ход исцеления.

– Я не знал, что он собирается убить раба. Мое колено и так бы зажило.

От какого использования раба больше проку, чем от излечения господина? Мелладор предписывает вам отдохнуть день, а потом…

… вы сможете вернуться к подобающим делам, – подхватил Зиддари. – Почему вы так взволнованы? Вы собираетесь убивать этих свиней-дар'нети на войне. Троих вы уже убили на тренировках. Они живут только ради того, чтобы доставлять удовольствие вам и лордам Зев'На.