Текст книги "Стражи цитадели"

Автор книги: Кэрол Берг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 38 страниц)

ГЛАВА 11

В первый раз участие в мадриссе оказалось делом хлопотным. Дульсе Балтар, я и семеро Наставников стояли в Привратном зале рядом со стеной ревущего белого пламени. Я, двенадцатилетний подросток, не боялся ничего, пока не понял, что мне придется шагнуть через этот огонь к Пропасти между мирами, балансируя на тонкой ниточке чародейства. Во рту у меня пересохло, а внутренности завязались узлом. Ужас мой был столь всепоглощающим, что я не мог следить за обрядом.

Моя память все еще сбивает меня с толку, потому что иногда я вспоминаю Балтара, серьезного молодого дульсе, немногим выше меня, поджарого, крепкого телом и широкоплечего, так что моя мальчишеская худоба особенно бросалась в глаза, когда мы стояли рядом. Но иногда Балтар носил и другое лицо, более округлое, зрелое, менявшее слезы на смех, а печаль – на радость с живостью ребенка. Я возвышался над ним. Так что я гадал, не был ли я связан и с другим мадриссе – возможно, перед последней моей попыткой восстановить Мост – с тем, кого пока не мог вспомнить. Я не мог связать с этим вторым лицом никакого имени.

Экзегет провел мой мадрисс с Балтаром, потому что у меня было недостаточно сил. С Барейлем мне, конечно, пришлось действовать самому. Но он объяснил мне, что надо делать, и заставлял повторять слова до тех пор, пока я не выучил их наизусть.

– Дайте мне немного времени, чтобы приготовиться, мой государь, и вы сможете начинать.

Барейль преклонил колени на полу посреди этой опрятной комнатки, держа раскрытые, обращенные вверх ладони перед собой и глядя на что-то поблизости от дверной щеколды. Постепенно его взор утратил сосредоточенность, и ни проблеска сознания не осталось на его лице. Когда его отрешение от потока мыслей показалось мне завершенным, я возложил руки на его голову, как он описывал мне, и прикоснулся к его разуму. Он был спокоен и полностью открыт.

– Кантало тассайе, Барейль… – начал я. «Бережно я касаюсь тебя…»

Настолько раскрыть свой разум было проявлением невероятного доверия, ведь в тот миг я мог наполнить его чем угодно: фантазиями, видениями, кажущимися реальностью, болью или наслаждением, желаниями, которые могли подтолкнуть его к убийству или безумию. Я мог изменить саму его личность, все его чувства. Но вместо этого я проник лишь в чистую, упорядоченную им для меня область и осторожно притронулся к средоточиям знаний и памяти, узлам догадок и рассуждений, оставляя на каждом свой след, чтобы впоследствии управлять их работой. Только одну из ступеней мадрисса я пропустил – ту, в которой я должен был оставить клеймо на воле дульсе. Это дало бы мне власть принуждать его к повиновению. Он не просил меня пропустить это, полагаясь на то, что я не стану приказывать ему действовать против его воли. Возможно, он знал меня лучше, чем я сам, поскольку я не мог поручиться, что не стал бы заставлять его действовать вопреки желаниям. И все же лучше не доводить обряд до конца, даже если это оставит наши узы незавершенными.

В свою очередь я просто отдал дульсе безмолвное распоряжение взять из моей головы все, что он сочтет нужным. Все, что найдется в этом жалком беспорядке. Чувство было странным и тревожащим, словно тысяча паучков стремительно засновали по коже, только это происходило в моей голове. Когда все закончилось, я коснулся лица Барейля, позволяя подняться, помог ему встать, и мы пожали друг другу руки.

– Прекрасная работа, государь… мой мадриссон, – сказал он с улыбкой. – Вы – нечто большее, чем ваши воспоминания. Никакая память не может научить быть щедрым в дарах и столь осторожным в прикосновениях разума. Для меня огромная честь стать вашим мадриссе.

Я задумался, что бы столь же любезное сказать в ответ, но, похоже, дульсе исчерпал весь запас красноречия, отведенный нам обоим.

– Спасибо, Барейль. Для меня это тоже честь. Хоть мне и не терпелось расспросить его, я уговорил его немного поспать. Он не замедлил последовать совету. Ритуал мадрисса всегда очень утомителен для дульсе, а Барейль вдобавок лишь несколькими часами ранее стоял на краю гибели.

– Да, еще одно, – сказал он, укладываясь в постель. Глаза его слипались. – Вы должны разрушить портал, который связывает это место с домом мастера Дассина и внутренним двором замка, иначе нас могут настичь здесь. Прикажите, и я объясню вам, как это сделать.

Я так и поступил. Потом я прогулялся по коридору до места, где мы вошли, бормоча по пути разрушительное заклинание, которому научил меня Барейль, и вернулся в маленькую солнечную комнатку. Дульсе уже спал глубоким сном.

Следующие несколько часов я провел самым примитивным образом: набивая желудок и мечтая о том, чтобы разучиться думать. Дассин, мальчишка, убийца… Несколько раз за этот день я стоял на краю пропасти и был вынужден отступать от него на цыпочках.

Как мне поступить с Экзегетом? Если мой старый воспитатель убил Дассина, за это он должен умереть. Но сама эта убежденность в необходимости человекоубийства вызывала у меня отвращение. Прошлое, восстановленное Дассином за эти месяцы, рассказывало мне о взрослении в человеческом мире, о скитаниях в самых убогих краях, о том, как я познал страдания и искусство исцеления. Я пришел к заключению, что для Целителя немыслимо отнимать жизнь. А делать это из низменного желания отомстить – вдвойне предосудительно. Но в этот раз я не мог оставаться милосердным.

Лорды развязали эту войну. Тысячу лет назад Нотоль, Парвен и Зиддари, трое близких друзей, могущественных чародеев дар'нети, обнаружили новый способ обретения магической силы, более действенный, говорили они, чем медленное накопление опыта, принятие жизни, как она есть, и наслаждение ею, которое мы называли Путем дар'нети. Они научились одалживать жизненную суть растений, деревьев и животных и, использовав ее для увеличения собственной силы, возвращать источнику, который становился от этого лишь прекраснее и совершеннее, чем прежде. В восторге, волнении и заслуженной гордости от своих талантов они утверждали, что с таким усилением наших способностей мы, дар'нети, сможем исцелить всю скорбь вселенной.

Но наш король с Наставниками, равно как и многие другие мудрые люди, рассудили, что подобные действия опасны, рискованны и чреваты искажением. Вся природа находится в равновесии: свет и тьма, зима и лето, суша и море, страсть и разум, и само наше божество обладает двумя ликами, женским и мужским – Творца и Ваятельницы. Если возвращение сути обогащает источник, значит, чего-то должно убавиться, и таким образом нарушается равновесие вселенной. Всякая магия имеет свою цену, и король Д'Арнат запретил им продолжать, пока не станет известна цена уже содеянного.

Разочарованная, но не готовая отказаться от своего величайшего успеха троица продолжила испытания втайне, измыслив грандиозный план, чтобы убедить всех и каждого в невинности и справедливости своих идей – используя самих себя как подопытных для своих чар. Но, как и предсказывали мудрые, все обернулось к худшему. Уничтожением. Да, Трое и в самом деле стали невероятно могущественными и даже, как гласили легенды, бессмертными – лордами, как они назвали себя. Но они не вернули миру ни капли красоты. Они оставили себя, нашу прекрасную землю и всю вселенную искаженными и изломанными. Бесчисленные тысячи наших соотечественников, оказавшихся на их пагубном пути, преобразились в бездушных зидов. Все королевства Гондеи были уничтожены Разрушением или же в последовавшей войне, и лишь столица верховного правителя Д'Арната и лежащие поблизости долины Айдолона выстояли, окруженные бесплодной пустыней.

Так неужели могла быть преступлением попытка уничтожить лордов или их инструменты, с помощью которых они несут разрушение в жизни последних из нас? Если Экзегет убил Дассина, значит, он способен убивать и других, а я клялся защищать жителей обоих миров. От спора с собой моя голова едва не раскалывалась на куски.

* * *

В сумерках я разбудил Барейля. Было странно оказаться тем, кто будит, а не наоборот.

– Солнце уходит, дульсе, – сказал я, – и, думаю, нам пора поступить так же.

– Вы позволили мне спать слишком долго.

– Мне лишь недавно напомнили, как сладко бывает вдосталь выспаться.

– Что нужно делать, государь мой?

– Я должен выяснить все насчет этого ребенка.

– Приказывайте.

Я разделил хлеб и холодного цыпленка из поклажи и наполнил две чаши горячей пряной саффрией из кувшинчика на столе. Пока мы ужинали, я приказал Барейлю:

– Детандету, мадриссе. Расскажи мне о потерянном ребенке. – Это были обязательные слова, чтобы отпереть знание дульсе.

Он на миг сосредоточился.

– Простите, государь, но я не знаю ничего о потерянном ребенке.

– Тогда о похищенном. Есть какой-нибудь похищенный ребенок? – Чтобы извлечь сведения, запрятанные в глубинах разума дульсе, необходимо было придерживаться весьма точных формулировок. – Какая-нибудь связь между похищенным ребенком и мной или моей семьей?

– Случаи, когда зиды похищали детей дар'нети, нередки, но среди них нет ничего примечательного, – ответил Барейль, отщипнув в глубокой задумчивости кусок мяса с цыплячьей ножки. – На протяжении всего своего существования зиды стремились похитить детей королевской крови, как они поступали с обычными детьми дар'нети. Ни одна из попыток не удалась. Пока мастер Экзегет не взял вас под свою опеку, зиды трижды пробовали украсть вас. Я не вижу никаких связей между похищенными детьми и вами или вашей семьей.

Я зашел с другой стороны.

– Расскажи мне о месте, называемом Зев'На. Барейль положил кусок хлеба и отставил чашу.

– После Разрушения мы стали называть пострадавшие земли Се Урот – Пустыни, или, как их именуют прислужники лордов, Пустоши. Зев'На – цитадель лордов в самом сердце Се Урот. Дассин считал, что это одно из величественных строений, искаженных Разрушением, но даже если это, правда, никто не знает, что это за место и где его искать.

Итак, Дассин знал или же опасался, что лорды похитят загадочного ребенка. Но Барейль уже сообщил мне, что ничего об этом не знает.

– Известно, зачем зиды крадут детей?

– Похищение детей сильно деморализует противника. Это разрушает его надежды на будущее и часто толкает на поспешные действия. Кроме того, мастер Дассин предполагал, что дети в большей степени поддаются тлетворному влиянию лордов. Некоторые командиры зидов – дар'нети, захваченные в детстве и воспитанные под надзором Троих. И лишь когда они вырастают, с разумом, извращенным жизнью в Зев'На, они становятся зидами – самыми жестокими из всех их командиров. И, разумеется, сами зиды не могут иметь потомства – свойство, ставшее очевидным в первые же столетия войны. Колдовство лордов противоречит творению – и жизни, – так объяснял это мастер Дассин.

День угас, и лишь каменная мостовая города излучала перламутровое сияние. Я перепробовал сотни вопросов, наводящих, косвенных, по порядку и вразнобой, чтобы выудить хоть клочок сведений об одном-единственном невезучем мальчишке. Безрезультатно. Дассин не упоминал ни о каких ныне живущих детях, кроме ребенка, которым был когда-то я сам.

Сияющая площадь за окном опустела и затихла. Барейль сказал, что даже в относительно спокойные последние месяцы люди не решались выходить из дому по ночам. Поиск зидов – вползающий в душу и погружающий в отчаяние – ночью становился особенно сильным. Часовые все еще стояли на городских стенах, но не замечали ни малейших признаков присутствия зидов и не ощущали Поиска с тех пор, как я вернулся из мира людей, после того, что я… там делал, чем бы это ни было.

– Звезды ночи, чего же он ждал от меня?

Я бросился на смятые покрывала, пряча в них лицо и свое замешательство. Дассин говорил, что Барейль – единственный, кто может мне помочь. Должно быть, ему казалось, что это будет легко, или он что-то не успел досказать в своем предсмертном наказе. Я перевернулся на спину.

– Детандету, мадриссе. Расскажи мне, как еще мастер Дассин научил тебя помогать мне. Что-нибудь, кроме обычных ответов на вопросы и роли провожатого по городу.

Барейль кивнул.

– Мастер Дассин позволил мне узнать причины вашего нынешнего состояния, как он вызвал его и как от него избавиться. Он объяснил мне, какие знания могут причинить вам вред до того, как вы их вспомните сами, а какие окажутся, скорее, благом. Он научил меня, когда и как пользоваться одним из предметов, которые мы забрали с собой, – розовым камнем и другим – его вам стоит отдать мне на сохранение, пока не настанет время объяснить его историю. Он доверил мне знание о том, как смещать точку выхода с Моста, и несколько ему подобных, о которых я могу говорить только в вашем присутствии, иначе язык перестанет повиноваться мне до конца дней. Он поведал мне всю историю своего пребывания в Пустынях, которой не знает больше ни одна живая душа, и как вы должны использовать это знание, продумывая свой путь в будущем. Он доверил мне знания о тех людях, кому он не верил, и о тех, кому доверял. Мне продолжать?

– Звезды ночи, Барейль…

– Мой мадриссон оказал мне честь таким доверием, какого не удостаивался ни один дульсе.

– Какое-либо из этих устройств имеет отношение к ребенку или к тем вопросам, которые мы только что обсуждали?

– Насколько мне известно, нет, государь мой. Кажется, в том, что касается ребенка, я вам не помощник.

Уставившись в закопченный потолок, я мысленно возвращался к тому, что сказал Дассин, воскрешая каждое слово, как будто они были выжжены в моей памяти. Святые звезды! Я сел на кровати. Как можно быть настолько тупым? Я неправильно понял его с самого начала. «Только один человек может помочь, – сказал он, – Барейль… твой проводник». Но он не утверждал, что Барейль и тот, кто может помочь, – это одно и то же лицо.

– Дульсе, кому Дассин доверял в Авонаре?

– Доверял? Никому, государь, кроме меня. Он часто говорил об этом.

– Ни одному из Наставников?

– Наставникам особенно. Он давно подозревал, что, по крайней мере, один из Наставников – орудие лордов.

Это многое объясняло.

– Тогда вне Авонара. Он верил кому-нибудь за пределами Авонара, кто бы мог знать, что происходит?

– Я знаю только одного человека, кому бы он безоговорочно доверял.

– Кому же?

– Госпоже Сериане.

Дульсе отвел взгляд и плотно сжал губы. Это была опасная почва, и Барейль это знал. Однажды эта женщина уже заставила меня вернуться назад.

– Она на той стороне Моста.

– Да, государь.

– Возможно ли, что она знает ответ на нашу загадку?

– Возможно, хотя у меня нет прямых указаний на то, что это так.

– И больше ты не знаешь никого, кто может знать ответ?

– Возможно, Наставники. Я полагаю, мастер Экзегет его знает.

– Ты имеешь в виду, что Дассин мог узнать о похищении от Экзегета перед нападением?

– Мне об этом не говорили ничего, государь. Хотя я и уверен, что есть вопросы, которые мастер Дассин не обсуждал со мной, я не сомневаюсь – он предоставил бы мне всю жизненно важную для вас информацию… если бы у него была такая возможность.

– Но почему Экзегет дал ему столь важную информацию, а затем убил его?

– Я согласен, подобные действия кажутся совершенно бессмысленными. Может быть, мастер Экзегет просто дразнил мастера Дассина? Я не знаю.

Оставалось еще много того, что я хотел бы узнать, но еще больше мне не терпелось начать действовать. Я размышлял, задавал вопросы, жил воспоминаниями, мечтами и сомнениями так долго, что готов был взорваться от желания скакать верхом, бежать, Сражаться, использовать мышцы для чего угодно, кроме борьбы с судорогами из-за слишком краткого сна.

Итак. Два пути. Мы могли найти Экзегета и силой вырвать у него ответ, или же мы могли найти госпожу Сериану и выяснить, знает ли она что-нибудь об этой тайне. Мой недавний спор с самим собой о достоинствах и справедливости возмездия заставил меня выбрать второй путь. Столкновение с этой женщиной может несколько повредить моему рассудку, но я не мог избавиться от тревожного предчувствия, что, если я встречусь с Экзегетом с еще свежими воспоминаниями о смерти Дассина, это повредит моей душе куда как серьезнее.

– Тогда на Мост, – решил я. – Для начала я поговорю с госпожой.

Барейль согнулся в поклоне.

– Приказывайте, государь.

– Детан дету, мадриссе. Скажи, что я должен сделать, чтобы пересечь Мост и найти госпожу Сериану.

– Во-первых, вам понадобится розовый камень…

Барейль сообщил мне слова, пробуждающие в камне свечение, которое предупредит госпожу Сериану о том, что мы в пути, а затем объяснил, как изменить чары, чтобы точка выхода с Моста совпала с местом, где находится госпожа. Когда я запомнил заклинание, Барейль кивнул на дверь. Я забрал у него нашу поклажу и отправился за ним.

Мы вышли из гостиницы куда более обычным путем, чем в нее попали: вниз по лестнице и через просторный зал – салон, как назвал его Барейль, – изрядно отличающийся от привычных мне комнат постоялых дворов в Четырех королевствах. Это было мягко освещенное, тихое помещение, где множество небольших групп людей оживленно что-нибудь обсуждали, рассказывали истории или упражнялись в сонкеле – в эту стратегическую игру играли квадратными костяшками красного и зеленого цветов, серебряными прутиками в палец длиной и при помощи толики магии. За одним из столов двое мужчин и женщина сидели, склонившись над россыпью прекрасных карт, на которых были искусно изображены Ораторы, Певцы, Древознатцы и многие другие чародеи дар'нети. Женщина была в положении и, вероятнее всего, пыталась рассчитать, какими из волшебных даров может обладать ее ребенок. Дородный мужчина разносил кружки с саффрией и элем, и смех перекатывался туда-сюда по залу, словно летний дождик. Ни драк, ни брани, ни седеющих отставных вояк, все выше и выше с каждой кружкой выстраивающих замок собственной доблести, ни истинно мужских соревнований, которые доказывали только то, что вонь спиртного, пота, мочи и блевотины была расплатой за хорошее настроение. Ровно горящие лампы висели по всему залу, и свет в них не имел ничего общего с огнем. На самом деле дыма не чувствовалось вовсе, кроме изумительного благоухания жарящегося поросенка, щедро ронявшего капли сала в очаг в одном из углов помещения. Если бы я мог себе позволить спокойно здесь посидеть, я бы хотел получить тарелку с этим мясом.

Барейль накинул капюшон плаща и, не глядя по сторонам, пересек зал. Он был мадриссе Наставника более тридцати лет, его могли узнать. Я, с другой стороны, имел меньше причин для беспокойства; насколько я понял, мало, кто видел нынешнего Наследника Д'Арната. Но я все равно последовал его примеру, словно заранее готовясь выйти в холодную ночь.

– Нам придется сделать большой крюк и подняться позади здания дворца, – сказал Барейль, когда мы оказались на улице. – Еще не время вам идти через главные ворота.

Словно тени мы скользили в мягком сумраке города, мимо чудес одно другого необычнее: мимо крошечных замерзших желтых цветов с лепестками, словно хрусталь, растущих в цветочном ящике под окном; мимо бледно-голубого вихря над колодцем, где можно было подержать и согреть окоченевшие пальцы; мимо незамерзающего пруда, чья темная гладь отражала только чашу небес и больше ничего – ни здания, ни дерева, ни даже моего собственного лица, когда я заглянул туда.

– Прошу вас, государь мой, – умоляюще произнес Барейль, потянув меня за руку, – нам нужно поскорее убраться с улиц. Те, кто хочет вам зла, не дремлют.

Мы спешили прочь, пересекая район, от чьих зданий остались только скелеты башен и почерневшие булыжники, среди которых могли найти приют только бродячие коты и нищие. Мы поднимались по узким улочкам, которые ступенями врезались в холм, мимо дворца, мимо следов, говоривших о долгих годах войны: опустевших домов, разрушенных лавок и купален, запущенных садов, обвалившихся мостов и пересохших прудов. Даже уцелевшие купальни были заперты и не работали. Некогда излюбленный отдых дар'нети вышел из моды. Многие люди считали непотребством наслаждаться расслабляющими ваннами, когда тысячи наших братьев и сестер были так жестоко порабощены в Пустынях.

Мы тихо прошли по университету, по его аллеям, захваченным ордами сорняков, по неухоженным лужайкам и садам, где опрокинутые статуи и сломанные каменные скамьи скрывались под дремучим кустарником. В одном конце заросшей четырехугольной площади стояла разрушенная обсерватория. Купол, под которым когда-то хранились оптические приборы для изучения небосклона, давно провалился внутрь, а множество замысловато вырезанных на стенах изображений небесных тел были необратимо повреждены. В заросшем саду скульптур, ставшем местом гибели Дассина, царила тишина.

Барейль сказал, что дворец защищен от потайных порталов, так что нам предстояло войти через одни из пяти ворот. Почти через час после выхода из гостиницы мы стояли на другом конце площади напротив двух стройных башен, между которыми находилась толстая деревянная дверь, ведущая в само здание. Этот спрятавшийся за громадой дворца двор был вырублен в горном склоне и редко посещался. По словам Барейля, через этот вход во дворец попадали заключенные, которых ждал королевский суд, или же личные гости королевского семейства, желающие остаться незамеченными. Стражи видно не было.

– Эти ворота держат запертыми, пока они не понадобятся, – пояснил дульсе. – Стража здесь нужна только в случае открытого нападения.

– Как же нам войти?

Он улыбнулся и прошептал:

– Это же ваш дом, государь. Замки и запоры узнают вас. Я и не предполагал, что можно просто войти. Но я не крался туда, куда не мог проникнуть законно. Если бы я захотел, я мог бы войти через главные ворота дворца, провозгласив, что я дома; впрочем, это было бы сейчас не слишком разумно.

Мы проскользнули тенистой окраиной двора и остановились перед громадной деревянной дверью, окованной сталью. Я коснулся ладонью мощного замка и ощутил поднявшуюся до самого плеча покалывающую волну чародейства.

– Нажмите, как на обычную дверную ручку, – подсказал Барейль, – и она откроется под вашей рукой.

Я сделал, как он сказал, однако ничего не произошло. Дульсе нахмурился.

– Не понимаю. Никто не может поменять замки без вашего позволения, а вы в детстве часто пользовались этими воротами.

Верно… Первые девять лет моей жизни мало кто заботился о том, где я и что делаю, но суетливые придворные и учителя постоянно заискивали перед отцом, докладывая о моем невежестве и распущенном поведении. И я удирал от них, вниз по узкой лестнице, сквозь кухни и казармы, через открытую дверь и прямо в суматоху внутреннего двора, который лежал по другую сторону этих самых ворот. Меня ждало здесь все то, чего я так жаждал: свобода, приключения, оружие, схватки, страх, кровь, смерть… война. Снаружи, на стенах Авонара, мои друзья-солдаты следили за туманными серыми завесами, скрывающими лагеря зидов, прихлебывали из фляг эль и смеялись. Я тоже хотел смеяться в лицо страху, крови и смерти. Никто во дворце не мог научить меня этому, а солдаты могли. Да, это была моя дверь, дверь в мой дом.

Я снова нажал, и на этот раз медная ручка мягко и бесшумно повернулась, а массивные ворота распахнулись без малейшего моего участия.

Теперь я вел Барейля. Через внутренний двор, по извилистому коридору к лестнице за кухнями. Лишь несколько голосов эхом отражались в проходах: стража и прислуга, заботящаяся о самом замке, и чиновники, занятые нелегким трудом повседневного управления. Особ королевской крови в замке не жило с тех пор, как Экзегет забрал меня, когда мне исполнилось девять.

Нашей целью были не жилые покои, которые я так редко удостаивал вниманием, а Привратный зал, расположенный глубоко у основания горы, под самым дворцом. Все ниже и глубже, через меньшие коридоры и гостевые покои, бывшие оружейные и заброшенные бальные залы, в древнее сердце дворца, спрятанное глубоко в скале. Скала этих коридоров не знала рёзца и руки строителя, даже того, кто мог резать камень пением или полировать прикосновением ладони. Скорее, проходы были естественными, их лишь выровняли и отшлифовали так, что яшма и лазурит засияли собственным цветом. Я ускорил шаг.

Когда мы уперлись в глухую стену, я решил было, что мы свернули не туда. Но не успел я повернуться к Барейлю, как камень сдвинулся – довольно беспокойное зрелище, – открыв потемневшую от времени дверь, распахнувшуюся от одного моего прикосновения. Я совершенно забыл о том, что она была защищена. За ней лежал круглый бело-розовый зал, чей потолок терялся под хлопьями инея. Лишь войдя внутрь, я увидел Ворота – огромный занавес белого пламени, колеблющийся, дрожащий, мерцающий, в неверном свете тянущийся до невероятной высоты. Льдистый огонь погружал зал в холод и сверкание, словно ясным зимним утром. Ревущее пламя выбрасывало блестящие языки, рисующие изменчивые узоры. И хотя этот огонь уже не пугал меня, как прежде, когда мне было двенадцать, у меня все равно перехватило дыхание. Это было наследие моих предков, один из концов связи, охватывающей саму Вселенную. Величие этого зрелища заставляло мою душу трепетать и содрогаться от восторга и рыданий сразу.

Барейль передал мне розовый камень. Следуя его указаниям, я пробудил это приспособление к сияющей жизни, создав в ладони сгусток тепла. Затем волей и силой я проложил путь Моста через Ворота так, чтобы он вел к камню, парному к тому, что я держал в руке.

– Ждать ли мне вашего возвращения здесь, государь? Никто не изменит путь Ворот, пока я жив.

Нужно было оставить здесь камень, чтобы обратный путь был открыт. Если кто-нибудь заберет его отсюда или изменит заклятие, то, чтобы вернуться в Авонар, мне придется добираться до Ворот Изгнанников – двойника Ворот Наследников в человеческом мире. На это уйдет много дней, в зависимости от того, где мы отыщем госпожу Сериану. Но я не отваживался расстаться с Барейлем и сведениями, которыми он обладал.

Я покачал головой, не в силах говорить, когда мои мысли заняты чародейством. Жестом, велев дульсе положить камень и держаться ближе, я шагнул сквозь занавес огня и ступил на Мост, который был моим единственным наследством.