Текст книги "Небесный скиталец"

Автор книги: Кеннет Оппель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)

Глава четвёртая
ДВА ГОРЯЧИХ ШОКОЛАДА

Кейт больше ничего не успела мне сказать, потому что на лестнице уже покачивалась на высоких каблуках мисс Симпкинс, выглядевшая так, словно только что встала с электрического стула.

– Кейт, ты меня так напугала!

Кейт закатила глаза, прежде чем повернуться в сторону компаньонки.

– Прошу прощения, Марджори, но вы так сладко посапывали, что мне не хватило духу разбудить вас. Я решила, что схожу на экскурсию без вас.

Мисс Симпкинс взглянула на Кейт, потом на меня.

– Это экскурсия? Только ты и… он.

Она так произнесла это «он», будто я был чем-то вроде грязи из помойного ведра.

– Именно, Марджори. Именно он проводит эти экскурсии, в конце концов.

– Что ж, я могу лишь сказать, что это неуместно. Совершенно неуместно. Вашим родителям это не понравится.

– Вы совершенно правы, – согласилась Кейт. – Они будут совершенно убиты тем, что доверенная компаньонка засыпает и бросает их милую крошку на произвол судьбы. – Говоря это, она едва заметно выпятила подбородок, и ноздри ее высокомерно сузились. Я никогда прежде не встречал ничего подобного. То есть я множество раз видел, как люди раздувают ноздри, когда злятся; мистер Лисбон делает это каждый раз, когда они спорят с шеф-поваром Владом. Но мисс де Ври каким-то образом заставила свои ноздри сжаться, так что они почти превратились в маленькие щелочки. Это было действительно нечто, судя по тому, какой эффект произвело на мисс Симпкинс. Компаньонка закашлялась и принялась лохматить свои волосы, делая короткие судорожные вдохи. Не хотелось бы мне, чтобы мисс де Ври посмотрела таким взглядом на меня.

У меня оставалось полно вопросов, но, похоже, не было никакой возможности продолжить разговор в присутствии болтающейся рядом компаньонки. Так что я решил, что лучше уйти.

– Большое спасибо, – сказала мне Кейт. – Я очень надеюсь, что у нас еще будет возможность поговорить.

Я улыбнулся ей и отправился к каютам экипажа. Когда я добрался до своей, на меня нахлынула непривычная усталость. Наверно, из-за плохих новостей, что я узнал раньше. Обычно я шел в командную рубку и просил позволения понаблюдать и посмотреть записи. Но сейчас у меня не было настроения. Баз сидел на краю нижней койки и, насвистывая, разувался. Он тоже сменился с дежурства.

– Привет, – сказал он. – На тебе лица нет, приятель.

– Я все расскажу попозже. – Я забрался на верхнюю койку и провалился в сон, едва щека моя коснулась подушки.

Загремевший будильник выдернул меня из сна. Семь вечера. Баз уже поднялся и гладил рубашку. Мы оба должны были дежурить в салоне с двадцати до полуночи, подавая чай, кофе, коньяк и все остальное, чего могли пожелать пассажиры первого класса.

Я полежал еще минутку. Я люблю свою каюту, хоть она и маленькая. Койка моя накрыта стеганым лоскутным одеялом, сшитым для меня мамой. К стенке у изголовья замазкой приклеены фотографии из дома: на одной отец в летной форме, на другой – мать, Изабель и Сильвия на балконе их маленького домика в Лайонсгейт-Сити. Я всегда думал о нем как об их домике, не моем, потому что я теперь столько времени провожу в воздухе. Три года назад, когда папа умер, нам отчаянно нужны были деньги, такие уж времена настали, и мне повезло, что «Аврора» предложила мне место юнги. За это я должен благодарить именно капитана Уолкена.

Мать не хотела, чтобы я шел сюда, после того что случилось с отцом. Я никогда еще не видел ее такой расстроенной. Я пытался скрыть, как я хочу служить здесь, но она все равно знала. Всю свою жизнь я мечтал летать. Чего она не знала, так это того, что я хотел улететь еще и от нее тоже. Я желал полететь к отцу и не мог, прикованный к земле в этом маленьком домике с низкими потолками и убогим видом на залитые дождем городские улицы. Папа проводил здесь так мало времени. Это не то место, где я мог бы быть рядом с ним.

В изголовье койки к спинке приделана небольшая полка, это моя библиотека. Экипажу не разрешается брать на борт много книг, потому что это изрядный груз, так что у меня их всего несколько. Я выбрал те восемь, которые отец брал с собой на «Аврору». Теперь мне нравилось, что они здесь, их кожаные корешки с тиснеными названиями – будто друзья, ожидающие моего возвращения. Иногда я просто любил снять их с полки и подержать в руках, даже если слишком устал, чтобы читать. Хорошо, что они у меня есть.

Не отрывая щеки от подушки, я мог смотреть прямо в иллюминатор. Небо и облака, а если прижаться носом к стеклу, видно заднее моторное отделение, его вращающийся пропеллер, и воды Тихого океана внизу. Прищурясь, я глянул в чистое небо.

Там что-то летело.

Нет, то был просто обман зрения, легкая тень на исподе облака. Но на мгновение она показалась мне чем-то огромным и крылатым. Интересно, может быть, что-то похожее видел дедушка Кейт? Облачные миражи. Мне хотелось побольше разузнать об этом, и я размышлял, как бы получить возможность снова поговорить с Кейт без участия ее ужасной компаньонки.

– Твою погладить? – спросил Баз, когда я вывалился из койки. Я поблагодарил и протянул свою белую форменную рубашку. Мне повезло, что соседом по каюте был Баз Хилкок. Он добрый, забавный и всегда в хорошем настроении. Орудуя утюгом, он приплясывал, мурлыкая какой-то запоминающийся мотивчик из шоу. Ему восемнадцать, он из Австралии. Когда мы заходим в Сидней, он берет месячный отпуск.

– Еще три дня, и я увижусь с Терезой, – сказал он, подмигивая мне. Тереза – это его возлюбленная. Ее портрет прикреплен к стенке у его койки. Она снята в вызывающем купальнике, смеющаяся, загорелая, и выглядит так женственно, что мне неловко слишком долго на нее смотреть – хоть и хочется, – словно я подглядываю за чем-то, чего не должен знать. Баз любит поговорить о ней, читает вслух куски из ее писем, и я обычно с удовольствием слушаю, радуясь, что он мне доверяет.

Баз оторвал взгляд от своего утюга и ухмыльнулся:

– Знаешь что, приятель? Я собираюсь сделать ей предложение.

– Да ты что? – изумленно ахнул я. Женатые люди казались мне важными особами, слишком взрослыми для меня. Я вдруг ощутил острый приступ печали, будто Баз только что навсегда простился со мной, собираясь куда-то, куда мне дороги не было.

– Точно, – кивнул он, застегивая пуговицы и проверяя прическу в крошечном зеркальце, прикрепленном на двери. – Мы говорили об этом, и я прикинул, сейчас самое время. У меня хорошая работа; по всей вероятности, через год-другой стану вторым стюардом, когда Кливз наконец выпрыгнет за борт. Скорее всего, даже раньше, он выглядит уже совсем замученным.

Я засмеялся, натягивая синие брюки. Взглянул на ботинки, решил, что они могут обойтись еще одну ночь без чистки, и стал надевать майку.

– Так что с тобой приключилось? – спросил Баз. – Ты, когда вошел, выглядел совсем уж невесело.

– Я не буду младшим матросом, – ответил я и рассказал ему о разговоре с капитаном.

– Думаю, я видел этого парня, – сказал Баз. – Десять против одного, что он свалит с корабля, не успеем мы приземлиться. Извини, Мэтт. Не убивайся слишком уж сильно.

– Капитан говорит, он из Академии.

– О-о-о, да, великая Академия, – затянул Баз высоким тонким голосом. – Академия, где учат, как говорить «спасибо» и «пожалуйста» во время полета.

Я захихикал, но дело в том, что я сам ужасно хотел бы попасть в Академию. Место, где я мог бы стать рулевым направления или высоты и получить сертификат. Но это стоит дорого. Большую часть своего жалованья я отсылаю домой, матери. Ей, Изабель и Сильвии деньги нужнее, чем мне. Здесь я в них не нуждаюсь – о моем пропитании и одежде заботится «Аврора».

Баз подмигнул:

– Не расстраивайся, Мэтт. Ты моряк до мозга костей. И тебя ничто не остановит. Зуб даю, что не пройдет и десяти лет, как ты поведешь «Аврору». И не забывай, ты еще совсем молодой! Дитя корабля! Ах, помню, как мы впервые взяли тебя на борт, завернутого в пеленки. О-о, то были славные деньки, когда я кормил тебя из бутылочки…

– Ой, заткнись, – попросил я, смеясь.

– Мы все с такой гордостью смотрели, как ты растешь, юный Мэтт, – продолжал он, отскакивая, потому что я попытался стегнуть его галстуком. Но его добрый юмор и уверенность подбодрили меня.

– Шевелись. – Он подал мне мою белую рубашку, свежевыглаженную и еще теплую. – Завязывай галстук, и пошли пожуем чего-нибудь!

Столовая для экипажа находится на В-палубе, возле кухни и пекарни. Это уютное помещение, разгороженное на шесть больших отсеков, в которых одновременно может разместиться до трети всей команды. У офицеров – собственная столовая, дальше; там у них широкие столы, и фарфоровая посуда, и салфетки, – но еда точно такая же. Еда на борту «Авроры» – это святое. Команда и офицеры питаются как пассажиры первого класса – неважно, что для этого поварам приходится готовить больше, чем необходимо.

Мы с Базом уселись, но сначала изучили меню, висевшее на стенке. Сегодня нам предлагали котлеты из оленины с картофельным пюре по-юконски – таким нежным, что просто тает во рту, – и спаржу под лимонным соусом. Стояли кувшины с молоком и водой и с пивом – для тех, кто сменился с вахты, горшочки с подливой к пюре, тарелки с шариками масла, покрытыми сверкающими капельками воды, корзинки со свежеиспеченным хлебом.

Я пошел к раздаточному окошку взять обед себе и Базу. Мне всегда нравилось наблюдать за царившей на камбузе суматохой. А уж шеф-повар, Влад Херцог, которому случилось сегодня вечером готовить для нас, и подавно приковывал к себе внимание.

– С этим поосторожнее, – сказал мне Баз в первый же мой день на корабле, три года назад. – Шеф Влад, он взрывоопасный.

Это словцо запомнилось мне. Оно заставляло вспомнить о нитроглицерине. За годы на «Авроре» я провел на кухне немало времени, и, поверьте, Влад – это нечто особенное. У него трансильванский акцент, а у мистера Лисбона, старшего стюарда, тоже акцент – но совершенно другой, однако не менее диковинный, и эти двое утверждают, что они никогда не могут понять друг друга. Это и вправду проблема, учитывая, что им приходится ежечасно подолгу общаться, что зачастую приводит к весьма любопытным недоразумениям.

Влад не был сумасшедшим, по крайней мере явным. Он не кричит, не швыряет кастрюли и миски, не рвет на себе волосы. Сначала, во всяком случае. Начинает он всегда очень спокойно, а когда действительно рассержен, становится даже еще спокойнее и тише и говорит так медленно, будто засыпает во время пауз между словами. Несколько недель назад, например, случилось некое недоразумение с обеденным меню.

– Вы хотите, чтобы я что? – вежливо зашептал он мистеру Лисбону. – Вы хотите, чтобы я приготовил утку? Утку? Утку? – Он бормотал это слово, словно не понимая, что оно значит. Мистер Лисбон начал объяснять.

– Нет, я знаю, что такое утка, благодарю покорно, – отвечал Влад с ужасающей улыбкой. – Я неплохо знаком с уткой. Маленькая водоплавающая птичка, буль-буль, да? Нет, моя проблема не в этом. Проблема, мистер Лисбон, вот в чем. Проблема в том, что УТКИ НЕТ В СЕГОДНЯШНЕМ ВЕЧЕРНЕМ МЕНЮ!

Все на камбузе как бы случайно отодвинулись подальше, но старались делать вид, что ничего не происходит.

Мистер Лисбон настаивал, что на самом деле утка в меню есть.

– О! – Влад воздел руки к небу. – Хорошо, дайте мне тогда КОПИЮ МЕНЮ! – Он устроил целое шоу из изучения груды бумаг на столе. – Нет. Утки нет в меню НА СЕГОДНЯ. Она есть НА ЗАВТРА. Вы что? Вы ИЗМЕНИЛИ меню. Не говоря мне, я так думаю? Ясно. Я понял теперь, что вы изменили меню и не сказали мне. Да, ясно. Спасибо вам за это большое. Прекрасно.

Тут Влад потянулся к подставке для разделочных ножей и начал зловеще выкладывать их на прилавок по размеру.

– Утка, – бормотал он сам себе. – Утка. Но сегодня вторник. А утка должна быть в среду.

Все знали, что надо оставить его одного, когда он берется за ножи, вот как сейчас. Он несколько минут будет их осматривать, проверять остроту лезвий, и это успокоит его.

А потом он достал из морозильника утку и принялся за готовку.

Это было замечательно.

Может, шеф Влад и сумасшедший, но печальным будет тот день, когда он решит покинуть корабль. Или его выволокут, брыкающегося и вопящего, в смирительной рубашке, что, как говорит Баз, более вероятно. Сегодня он выглядел довольно спокойным и даже улыбнулся, передавая мне две тарелки. Уже одного запаха было довольно, чтобы быть сытым.

За едой я часто думал об отце. Он обедал за этим же самым столом со многими из тех людей, с которыми мы теперь задеваем друг друга плечами. Они знали моего папу. Знали, что он хорошо и честно служил на борту «Авроры». Некоторые были его друзьями. Я рад, что нахожусь среди них. Мне не нужно говорить с ними об отце, мне просто приятно знать, что он бывал здесь.

Я приканчивал вторую порцию пюре, когда дверь столовой отворилась и вошел парень, которого я никогда прежде не видел. Я сразу понял, что это молодой Лунарди. Пюре застряло у меня в горле, и мне пришлось отхлебнуть молока, чтобы протолкнуть его в желудок. Лунарди немного неуверенно огляделся, потом сел с краю моего стола.

– Привет, – сказал он. Ему было семнадцать или восемнадцать, и, уныло отметил я, он был просто красавчик, прямо киноактер. Он и вправду был похож на героя фильма, который я недавно видел. Я почувствовал, что во рту у меня пересохло от злости. Что ж, видно, за деньги можно купить все, даже красоту. Он уселся, и первое, что он сделал, – опрокинул кувшин с молоком. Жалко, тот был почти пустой, и лишь немного пролилось ему на колени. Он вытер их салфеткой, уши его налились краской.

– Не слишком-то ловко, да? – сказал он, пытаясь улыбнуться и глядя прямо на меня.

Я не мог встретиться с ним взглядом, поэтому пялился на эмблемы младшего матроса в уголках воротника его форменной куртки. Вытисненный на ткани маленький золотой штурвал. Наверняка он должен знать, кто я и в чем его вина. Но, может, не знает. Может, никто не сказал ему, и этот слепой дурачок не знает.

– Я Брюс Лунарди, – объявил он. – Матрос-стажер.

Все кивнули и вежливо поприветствовали его, не более того. Кое-кто глядел на меня, как я отреагирую. Им было любопытно, как я себя поведу. Ну, если они ожидали зрелища, я не собирался его для них устраивать. Сидящий рядом Баз подмигнул и толкнул меня локтем. Я ничего не сказал. Просто медленно пил второй стакан молока.

– Так ты сынок Отто Лунарди? – спросил один из мотористов.

– Ну да, – ответил он.

– Как думаешь, твой папаша даст мне повышение? – выкрикнул кто-то, и за столом засмеялись.

– Я, конечно, замолвлю за тебя словечко, – пообещал Лунарди. – Но это такой жадный старый козел, скажу я вам!

Хохот стал громче, но теперь он не был направлен против Лунарди, и даже я не мог не фыркнуть и не улыбнуться.

Прием пищи на корабле – время замечательное, но быстро проходящее. На самом деле ни у кого нет времени рассиживаться, кроме тех, кто сменился с вахты и готов пожертвовать сном ради дружеской компании и болтовни. Аппетит у меня пропал, даже несмотря на то, что на десерт была свежая бразильская клубника с карамелью и ванильным кремом. Я кивком попрощался с остальными и направился к выходу, с облегчением уходя подальше от Лунарди.

Хотел бы я, чтобы он заявился в столовую нагло и самоуверенно, хвалился своим положением, жаловался на службу, и на свою каюту, и на неудобства, которые вынужден терпеть после царской роскоши на земле. Но нет, он казался неплохим парнем, и от этого мне было еще хуже.

Наверху салон первого класса заполнялся по мере того, как пассажиры заканчивали обед. Все джентльмены были в черных смокингах, рубашках с острыми воротничками и галстуках-бабочках, а леди – в длинных вечерних платьях и драгоценностях. В салоне находились по большей части леди, потому что мужчины, похоже, предпочитали курительную комнату, где они могли подышать дымом, и выпить, и потолковать о разных серьезных вещах – скажем, о прибылях и ценах.

За столиком у окна сидели мисс Симпкинс и Кейт де Ври. Меня просто потрясло, как выглядит Кейт. В своем шелковом наряде она была словно другим человеком. Она уложила волосы наверх, а на шее скромно поблескивало ожерелье. Плечи ее были обнажены. Когда я увидел ее утром, это была девочка, а сейчас она вдруг сделалась похожей на взрослую женщину. Сидевшая рядом мисс Симпкинс пила чай, прическа ее напоминала какой-то чудовищный улей. Кейт увидела меня и улыбнулась, и, по крайней мере, эту улыбку я узнал. Я кивнул, направляясь к бару, чтобы сменить Джека Мёбиуса.

– Взгляни на женщину с кошмарной прической, – шепнул он, сдавая мне место.

– Я про нее все знаю, – прошептал я в ответ.

– Сказала, что у чая такой вкус, словно в нем мыли рыбу.

– Надо было сначала вытащить из него беднягу, – пояснил я. – Тогда дама ничего бы не заметила.

– Удачи, Мэтт, – рассмеялся он.

Баз подошел попозже и сел за рояль. Это просто чудо, весь алюмироновый, только представьте себе, и весит всего пару сотен кило. Да Баз и сам чудо, его руки так и отплясывают над клавишами вальсы и танго.

– Эта музыка слишком громкая, – услышал я жалобы мисс Симпкинс. – Слишком пронзительная. Совершенно не подходящая для юного слуха. – Спустя несколько минут она поднялась и Кейт неохотно встала следом, встретилась со мной взглядом и на мгновение задержала его, словно хотела что-то сказать. Мисс Симпкинс, заметил я, двигалась неспешно, останавливаясь, чтобы взглянуть на картины или скользнуть взором по океанской глади, окрашенной в красное последними закатными лучами. Она шла, точно ожидая, что на нее станут смотреть, и, как ни забавно, несколько мужчин действительно смотрели. Похоже, она им нравилась, и я готов допустить, что им эта женщина казалась привлекательной. Я предположил, что они еще не разговаривали с ней. И может, ее волосы не выглядели, с их точки зрения, так ужасно, как с моей.

У Кейт волосы пышные, и она заколола их на затылке. Они цвета красного дерева. Но больше всего мне нравились ее глаза, они все время менялись – то искрились, то вдруг сверкали, будто молнии в грозу.

Джентльмены за столиком затеяли с мисс Симпкинс беседу об одной из картин, и Кейт как бы между прочим покинула свою компаньонку и прошла через салон к бару.

– Добрый вечер, мистер Круз, – сказала она.

– Не угодно ли чего-нибудь выпить, мисс? – спросил я. – Горячий шоколад, чай. Бренди?

Она улыбнулась. Я решил сделать все от меня зависящее, чтобы она улыбалась как можно чаще.

– Как долго вы будете дежурить здесь? – спросила она.

– До полуночи, мисс.

Я старался сохранять вежливость и профессионализм.

Через ее плечо я видел, что мисс Симпкинс обернулась и смотрит на Кейт. Она, широко шагая, устремилась к нам.

– Так мы идем, Кейт? – поинтересовалась она, вперив в меня подозрительный взгляд, словно я только что попытался подпоить и похитить ее юную подопечную.

– Доброй ночи, мистер Круз, – сказала мне Кейт.

– Доброй ночи, леди. Приятных снов.

Мне было грустно, что она ушла, – грустно и досадно. Как прикажете узнать побольше о ее дедушке при таком ходе событий?

Вечер продолжался. Салон все больше заполнялся, люди подходили из курительной комнаты и с последнего сеанса из кинотеатра. Я готовил кофе и чай, а чаще – разливал портвейн, и херес, и виски, и бренди, а игра База становилась все более и более страстной – рэгтайм, хонки-тонк, а потом мистер Лисбон шепнул ему что-то на ухо и Баз заиграл похоронный марш Баха, сидя очень прямо, точно восковая кукла. Один за другим пассажиры покидали салон, разбредаясь на ночь по каютам.

Близилась полночь, я был один в салоне и протирал стойку, когда услышал щелчок в трубке вакуумной почты. Я вынул коробочку, увидел по маркировке, что она из апартаментов Топкапи, снял крышку и развернул записку.

Два горячих шоколада, пожалуйста.

Кейт де Ври.

Улыбаясь, я закончил протирать стойку, потом вскипятил молоко, растворил в нем шоколад, добавил сахара и украсил все это взбитыми сливками и шоколадной стружкой. Поставил чашки на поднос и отправился в ее каюту.

Я ожидал, что дверь откроет мисс Симпкинс, и изумился, увидев Кейт. Она была в винно-красном халате, входившем в комплект белья для апартаментов, и я с удовольствием увидел, что волосы ее заплетены в косу. Она опять выглядела юной, а не взрослой, как за обедом.

– Привет, – сказала она.

– Куда это поставить, мисс? – спросил я, входя.

Она огляделась по сторонам, прежде чем указать на один из кофейных столиков.

– Сюда, пожалуйста.

– А где мисс Симпкинс? – поинтересовался я.

– О, она уснула навсегда. – Кейт указала на закрытую дверь спальни.

– А кто тогда второй? – спросил я, кивая на шоколад.

– Вы.

Я моргнул:

– Спасибо, мисс, но я не могу.

Она казалась неподдельно удивленной.

– Но я думала, вы уже сменились.

– Да. Но я член экипажа, а не пассажир первого класса. Я не могу даже присесть в вашей каюте!

– Почему бы и нет, если пассажир первого класса вас приглашает.

Она, похоже, обиделась, и я понял, что она живет в мире, где всегда поступают по-своему и где нет ничего невозможного. На мгновение я почти почувствовал неприязнь к ней. Может ли она хотя бы вообразить, как живут другие люди? Может ли почувствовать, что такое быть бедным и лишиться счастливого шанса из-за богача и его сынка?

– Экипажу не дозволено вступать в неформальные отношения с пассажирами, мисс, – сухо произнес я.

– Глупое правило, – заявила она, однако примирительно улыбнулась мне. – Я не желаю, чтобы у вас были неприятности. Я просто хотела еще немножко поговорить. Мы прервали разговор на самом интересном месте, правда? Разве вам не любопытно?

– Конечно, – улыбнулся я в ответ. – Еще как. Но как насчет мисс Симпкинс?

– Насчет нее не волнуйтесь, она никогда не встанет, не проспав своих девяти часов.

Я не был всецело в этом убежден и знал, что долго оставаться не смогу. В дрожь бросало от одной мысли, что будет, если меня заметят выходящим среди ночи из ее каюты.

Я заметил, что все занавеси раздернуты, а перед окном установлена деревянная тренога. На ней была укреплена камера, большая квадратная штука с линзами и гармошкой, как у аккордеона. Вокруг на полу стояли деревянные ящики со всяческими бутылочками и коробочками.

– Это все ваше? – спросил я.

Она кивнула:

– Это вроде хобби. У меня неплохо получается.

– Что именно вы надеетесь сфотографировать? – Я почти знал ответ.

– Значит, вы никогда их не видели? – поинтересовалась она.

– Нет.

Она взяла с кофейного столика толстую книгу в кожаном переплете, перевязанную лентой.

– Это бортовой журнал дедушки, – сказала она. – Здесь все о том, что он видел. И он делал зарисовки.

Облака неслись по небу, сверкая в свете луны и звезд. Теплый аромат шоколада заполнял комнату. Океан нашептывал что-то через открытое окно.

– Кейт? – послышался сонный голос из-за двери. – Это вы?

Меня точно ударили. Мисс Симпкинс. Судя по звукам, она выбиралась из кровати.

Кейт всунула журнал мне в руки:

– Возьмите. Я знаю, что могу вам доверять. Прочитайте и принесите мне обратно, когда закончите.

В спальне мисс Симпкинс послышалось шарканье домашних тапочек по ковру. Спокойной ночи, – сказал я.

– Кейт? Вы там?

Я схватил поднос и на цыпочках шагнул к двери.

– Я положила закладку, где он впервые пишет о них, – шепнула Кейт.

– Спокойной ночи, – сказал я.

Кейт улыбнулась мне, закрывая дверь.

Я минутку постоял в пустынном холле, глядя на журнал. Он был на аэростате год назад, когда я забрался туда. Может, валялся среди прочих вещей на полу гондолы. Может, я даже видел его, когда склонялся над мистером Бенджамином Моллоем. Так странно было держать его теперь в руках, покоробившийся и разбухший от дождей и ветров. Я отнес поднос на кухню, пошел в каюту и принялся читать.