Текст книги "Небесный охотник"

Автор книги: Кеннет Оппель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

– Возможно. Но послушай. «Гиперион» принадлежал Теодору Грюнелю.

– Знаю, изобретателю.

– Он не просто изобретатель! Он построил большую часть величайших в мире мостов. Плюс подземная железная дорога под Европой. Да, и туннели под Гибралтарским проливом и Ла-Маншем.

– И двигатель внутреннего сгорания – тоже его, – добавил я.

– Я как раз хотела об этом сказать. Всё это сделало его ужасно богатым. И после он изобрел множество всякой всячины. Он был выдающийся человек, но очень, очень эксцентричный, по общим отзывам. Множество странных привычек. Не слишком-то любил людей. У него были сын и дочь, и он не очень хорошо ладил с ними, особенно с девушкой. Она вышла замуж за кого-то, кого он не одобрял, и с тех пор они больше не разговаривали. Полностью отказался от неё. Ну, в любом случае, это не важно. С возрастом он вел всё более и более отшельническую жизнь. Вероятно, совершал долгие таинственные путешествия. Никто не знал, чем он занимается. Потом он исчез. Оставил записку, что покидает Эдинбург и отправляется в Америку. Что-то вроде этого. У него был специальный воздушный корабль, построенный втайне, чтобы увезти всё его добро. Он сам тщательно подбирал капитана и всю команду. Говорят, что на корабле находились плоды всей его жизни, всё, чем он владел!

Она победно посмотрела на меня.

– Значит, там неплохая обстановка, – заметил я.

– Он был не только изобретателем, но и страстным коллекционером. Обладателем одной из крупнейших таксидермических коллекций в мире. – Она помедлила и понизила голос. – Некоторые экземпляры он никогда не показывал публике.

У меня по коже поползли мурашки.

– Например?

– Никто не знает. Поговаривают, что у него были животные, вымершие столетия назад, или существа, считающиеся вымышленными. И всё это там, наверху, в «Гиперионе». Весь корабль словно летучий бестиарий, музей, которого никто никогда не видел.

– Ничего себе.

– Мне наплевать на золото! Но могла ли я не захотеть увидеть его коллекцию! Почему бы нам не отправиться туда?

Я рассмеялся.

– Прямо вот так?

– Почему нет?

– Он слишком высоко. До него не добраться.

– Только потому, что вы не сумели?

– Если бы мы поднялись выше, все бы умерли.

– Значит, должен быть какой-то другой способ.

Кейт была не из тех, кого может остановить такая мелочь, как смерть. Глядя ей в глаза, я понимал, что она говорит серьезно, и с некоторой тревогой начинал чувствовать, насколько заразителен её энтузиазм.

– Он дрейфует на высоте около двадцати тысяч футов, – сказал я. – Там смертельно холодно, и это ещё не самое плохое. Воздуха слишком мало, чтобы дышать. На такой высоте газовые танки взрываются, а двигатели встают.

– Потому что давление воздуха низкое, верно?

Я удивленно кивнул:

– Двигатель внутреннего сгорания не был рассчитан для работы на таких высотах.

– А турбонаддув? – как бы ненароком поинтересовалась она.

Я внимательно посмотрел на неё:

– Теперь ты меня прямо пугаешь. Ты ведь уже думала обо всём этом, правда?

– Девочкам тоже дозволяется думать, разве не так, мистер Круз?

– Почему-то у меня ужасное ощущение, что ты уже придумала план и что я тоже в нем задействован!

– Но это ведь возможно, насчет двигателей, верно?

– Теоретически – да. Если нагнетать в них воздух, чтобы поддерживать постоянное давление как на уровне моря, они смогут работать на любой высоте. Или можно создавать повышенное давление во всём моторном отсеке.

Кейт невинно кивнула:

– Как раз о таком я и читала. Такие корабли называют высотниками.

Я вздохнул. Не хотелось и дальше поощрять её.

– Так ты слышал о них? – спросила она.

– Ну, нам говорили о них на занятиях. Я думаю, что их было построено очень немного и большинство находится на этапе испытаний. С ними множество проблем. И дело даже не в двигателях. На больших высотах гидрий так расширяется, что его необходимо стравливать в больших объемах. А если выпустить слишком много, то потеряешь всю подъемную силу, и тебе конец. На «Бродяге» с нами чуть не случилось именно это.

Кейт задумчиво кивнула:

– Уверена, что какой-нибудь умник сумел бы разрешить эту проблему.

– Особого смысла нет, – ответил я, а потом начал размышлять. – Хотя… вы оказываетесь над всеми ураганами, вам не нужно облетать их стороной. А разреженный воздух означает меньшее сопротивление, и вы можете лететь быстрее и с меньшим расходом горючего.

Кейт засияла в ответ.

– Но это всё только гипотетически, – заспешил я. – Насколько мне известно, до этой стадии ещё никто не добрался.

– У меня такое ощущение, что ты на самом деле не хочешь заполучить «Гиперион».

– Нет смысла желать того, что получить невозможно.

– Я думаю, что это могло бы стать целью всей жизни, – настаивала Кейт.

– Ну, я лучше подыщу какую-нибудь другую невыполнимую мечту, побезопаснее. В любом случае, вряд ли тебе удастся заполучить подходящий высотник. Мало кто из капитанов захочет рискнуть жизнью ради такого опасного дела.

– Да ну! Даже ради дожидающегося их сокровища?

– Это только непроверенные слухи.

– Грюнель был одним из богатейших людей Европы. – Она понизила голос до шепота. – Мэтт, у скольких людей могут быть координаты «Гипериона»?

– Мистер Домвиль, если поправится. Тритус мог запомнить их, но только в самом общем виде. Те, кто был в командной рубке, тоже. Карта полностью уничтожена водой. Я видел её после приземления. Прочесть её невозможно.

– Но ты помнишь.

Я кивнул:

– Только это ничего не значит. «Гиперион» дрейфует. Его несет ветрами на высоте в двадцать тысяч футов. Я видел его целых три дня назад. Кто знает, где он теперь.

Это, похоже, её обескуражило.

– Но ты имеешь общее представление о его направлении и скорости?

– Только очень-очень общее. Ветры всё время меняются. Сейчас он может быть где угодно, над любой точкой земного шара.

– У тебя вообще совершенно пораженческое отношение к делу, – заявила Кейт.

– Не пораженческое. А честное. Я предпочитаю немножко более достижимые цели.

– Ужасно практично с твоей стороны.

Несколько минут мы молча ели. Шампанское уже не казалось таким шипучим, как раньше.

– Знаешь, а я ведь очень сердита на тебя, – сказала она.

– Это я заметил!

– Нет, совсем по другому поводу. Я слышала, что в следующий уик-энд в Воздушной Академии будет бал.

Я надеялся, что она не узнает.

– Да…

– Ты собираешься пойти?

– Ну, я…

– Потому что если бы ты собирался и не пригласил меня, я бы немножко обиделась.

– Обиделась?

– Огорчилась. Расстроилась. Даже рассердилась.

– Если бы я собирался, то не пригласил бы никого другого в целом мире.

– Рада слышать, – заметила она. На её лице отражались удовольствие и нетерпение – и кое-что ещё: озорство. – Боже мой, я сто лет не была на балу!

Это было официальное мероприятие, Осенний бал, вечерние костюмы для джентльменов обязательны. Шикарный обед в огромном зале, а после него танцы. Я провел на «Авроре» годы среди разряженных в пух и прах леди и джентльменов, но там я им прислуживал. Я не могу себя представить одним из них, я не подхожу для этого, как не подхожу для ресторана «Жюль Верн». Большинство однокурсников Академии старше меня по меньшей мере на год, и многие из очень состоятельных семей. У меня нередко бывает ощущение, что мне бы следовало подавать им напитки.

– Почему ты не хочешь идти? – спросила Кейт.

Мне было неловко сказать ей, что билеты очень дорогие и я едва ли могу себе это позволить – и взять ради этого напрокат смокинг тоже.

– А мисс Симпкинс отпустит тебя с таким, как я?

– Ты забыл, она закрывает глаза.

– Ну, тут уж ей придется просто-таки зажмуриться.

– Я позабочусь вдолбить ей это в голову.

– Я не умею танцевать, – признался я, и это было чистой правдой.

– О, ну тут я сумею тебе помочь. Если, конечно, буду приглашена.

Я набрал побольше воздуха:

– Мисс де Ври, не окажете ли вы мне честь сопровождать меня на Осенний бал?

– Боюсь, что буду занята в этот вечер, как ни жаль.

– Что?

– Шучу. – Она не сумела сдержать смех. – Я буду счастлива пойти. Большое спасибо. Восхитительно. Значит, решено.

– Рад, что ты можешь поставить галочку в своем списке, – усмехнулся я.

– Остается ещё «Гиперион».

– Ты что, и вправду не шутишь?

– Кто-то же должен достать его. Почему бы не мы? Коллекцию Грюнеля надо вернуть на землю и поместить в музей.

– Музей твоего имени, наверное?

– Может быть. Я не понимаю, почему ты так мало заинтересован в этом, Мэтт. Ты бы ужасно разбогател!

«Интересно, ей действительно хочется, чтобы я стал богатым?» – подумал я, но ничего не сказал.

– Мне надо лететь, – она взглянула на свои часики, – а то я опоздаю на занятия.

– Сколько шампанского ты выпила?

– Всего один бокал. Я очень ответственная, должна тебе заметить. Я бы предложила подвезти тебя, но это одноместная машина.

– О, ерунда, – ответил я. – Мне ведь недалеко, просто немножко пройтись вдоль реки.

– Ты не доверяешь моему умению летать, да?

– Просто не люблю орнитоптеры.

– А ты летал на них хоть раз?

– Вообще-то нет.

– Расширяйте ваш кругозор, мистер Круз.

– Ты права.

Я встал и отодвинул её стул.

– Ты уверен насчет оплаты? – мягко спросила она.

– Всё в порядке, – заверил я.

Мы направились к лифту. Метрдотель слабо улыбнулся, когда мы проходили мимо.

– Мерси боку, мсье, – сказал я ему. – Мои комплименты шефу.

Мы попросили лифтера доставить нас в ангар для орнитоптеров. Выйдя из лифта, я увидел стыковочные трапеции и огромные шкивы и транспортеры, передвигавшие крылатые суденышки на стоянку или, наоборот, на стартовую позицию к краю платформы.

– Мой вон тот, хорошенький, медного цвета, – гордо объявила Кейт оператору.

– Очень хорошо, мисс де Ври. Мы выставим вам его на старт. Минуты не пройдет.

Народу вокруг было немного, и я взял Кейт за руку и увлек в укромный уголок. Там я прижал её к балке и поцеловал. Губы её сначала были плотно сжаты, потому что я застал её врасплох, но потом она расслабилась. На несколько восхитительных мгновений мы снова перенеслись на остров, в лес, где я поцеловал её в первый раз, ощутив вкус её губ и слёз. Я хотел её всю, всю сразу, каждый её запах и каждый уголок её тела. Хотел упиваться ею, словно амброзией.

– После такого поцелуя, – заявила Кейт, когда мы наконец оторвались друг от друга, – обычно следует предложение пожениться.

– Прямо сейчас? – Я улыбнулся, хотя в то же время мне стало немножко не по себе.

– Многие сказали бы, что да. Но я считаю, что это очень старомодный подход, а ты как думаешь?

– Абсолютно верно.

– На самом деле надо ещё получше узнать того, с кем целуешься, прежде чем думать обо всём этом.

– Очень современный взгляд.

– Как бы то ни было, – сказала она, – я думаю, что нас обоих не интересует весь этот вздор насчет женитьбы.

– Нет, – с облегчением согласился я, потом взглянул на неё. – Ты хочешь сказать, что считаешь вздором мысль выйти за меня замуж?

– Я не это имела в виду.

– А. – Хотел бы я знать, насколько это правда.

Мысль о женитьбе, безусловно, пугала меня до смерти, но я надеялся, что Кейт-то думает иначе. Мой приятель Баз, с которым мы вместе работали на «Авроре», пару месяцев назад женился в Сиднее, и я был на его свадьбе. Я глазел на него, идущего по проходу в церкви, и не мог до конца поверить, что он решился на это. Я всё ждал, что он перепрыгнет через церковные скамьи, выскочит в окно и удерет в самую глушь Австралии. Но он этого не сделал, и я вдруг перестал понимать его и почувствовал, что не могу говорить с ним так, как прежде. Он теперь был женат. Он стал другим. Конечно, потом, во время праздничного обеда, он казался прежним веселым парнем. Но когда я глядел, как он обнимает свою красивую жену, то сразу чувствовал себя совсем маленьким и немного смешным. Ни с кем в целом мире я не желал быть вместе так, как с Кейт, но не хотел жениться на ней, во всяком случае не теперь. Мне ещё почти два года учиться в Академии. И я вовсе не был уверен, что она когда-нибудь скажет мне «да».

– Ваш орнитоптер готов, мисс де Ври! – крикнул оператор.

Мы пошли к краю платформы, где уже дожидался висящий на трапеции летательный аппарат.

– Спасибо за великолепный обед, – сказала Кейт, когда я помогал ей подняться в кабину. – И за то, что пригласил меня на бал. Очень жаль, что я, наверно, на него не попаду.

– Почему ты так говоришь? – изумился я.

– Потому что я буду на пути к «Гипериону». И ты тоже.

Она не дала мне времени ответить, заведя мотор орнитоптера, от него был жуткий шум, как и от захлопавших крыльев. Я, качая головой, отступил назад. Она одарила меня улыбкой, поправила очки и шлем и дала полный газ. Когда очертания машущих крыльев сделались расплывчатыми, она показала оператору выставленный кверху большой палец. Трапеция отцепилась, и Кейт в своем орнитоптере падала вниз несколько ужасных секунд, прежде чем выровнять машину и взмыть в небо.

3
СПЕКТАКЛЬ В «РИТЦЕ»

К тому времени, как я добрался до Академии, небо прояснилось. В каморке портье меня дожидалась записка от декана, мистера Рупрехта Прусса. «При первой же возможности», – написал он, что, как я решил, означает – прямо сейчас.

Я отправился по одному из длинных каменных коридоров к его кабинету. Сквозь узкие сводчатые окна лились потоки послеполуденного солнечного света. Академия совсем опустела; все были ещё на практике. Моя оказалась короче на пять дней. Вернуться раньше времени было чем-то неслыханным, и я чувствовал себя неудачником. Я боялся, что люди подумают, будто я повредил корабль по собственной глупости или неумению. Неудивительно, что декан Прусс вызывает меня. У меня даже не было ещё возможности подать официальный рапорт, но он, думаю, хотел узнать, почему я так рано вернулся, из первых рук. Я прождал в приемной всего несколько минут, и его секретарь предложил мне войти.

– Как я понимаю, вы опять прославились, мистер Круз, – сказал декан, указывая мне на кресло перед своим грандиозным столом.

Я никогда не мог до конца понять, когда мистер Прусс говорит с сарказмом, а когда – нет. Он преподавал у нас аэростатику и, хотя и редко обращался прямо ко мне, временами упоминал обо мне при всём классе. «Конечно, не все из нас настолько удачливы, чтобы посадить девятисотфутовый воздушный корабль прямо на песчаный пляж, как мистер Круз» или: «Никому не советую устраивать кулачные поединки на стабилизаторе летящего корабля, и мистер Круз может это подтвердить».

Сначала мне было лестно, что меня так выделяют, но через некоторое время я начал чувствовать себя неловко, будто я – что-то вроде уродца из цирка, а мистер Прусс – насмехающийся надо мной инспектор манежа.

Он был знаменитым пилотом, пока автокатастрофа не обрекла его на инвалидную коляску. Кое-кто поговаривал, что она не только лишила его ног, но изуродовала и его душу. Мне это казалось понятным, потому что я бы тоже мучился, если бы оказался прикован к земле навсегда.

На столе у него я заметил свежую газету с новостью про «Гиперион» на первой странице. Он повернул её, чтобы мне было видно.

– Интересная история, – сказал он. – Я полагаю, это правда?

– Правда, сэр.

– Пожалуй, вам лучше доложить мне обо всём лично.

Кратко, насколько мог, я рассказал ему о нашем полете через Кулак Дьявола и как потом мы забрались в поднебесье, чтобы получить награду за спасение «Гипериона».

– Вы отказались повиноваться капитану, – первое, что произнес мистер Прусс, когда я закончил рассказ. Я был потрясен.

– Не впрямую, сэр. Он не мог рассуждать здраво из-за высоты. Он на самом деле не приказывал мне не стравливать газ.

– Но не приказывал и сделать это?

– Нет.

– Или развернуть корабль?

– Нет, сэр.

– Вы отдаете себе отчет, что совершили серьезное нарушение правил воздухоплавания?

– Да, сэр.

– По сути, это был бунт.

Я глотнул воздух. Бунт!

– Мы все умерли бы, сэр.

– Да, наверное.

«Неужели, – подумал я, – мистер Прусс предпочел бы, чтобы я бездействовал и отправил нас всех в ледяную небесную могилу?»

– Так что же, герой вы или бунтовщик, мистер Круз? Интересный вопрос, вам не кажется?

Мне он совсем не казался интересным.

– В тот момент мне казалось, что я поступаю правильно, сэр.

– Что ж, учитывая, что кораблем руководил капитан Тритус, сомневаюсь, чтобы этот вопрос когда-нибудь стал предметом разбирательства в трибунале Воздушной Гвардии. Видите ли, ведь «Бродяга» был вполне приличным судном, пока не попал под начало к Тритусу. Разумеется, мы больше не будем использовать его для обучения наших курсантов. Вы согласны, мистер Круз?

– О да, сэр.

Он откатил свою коляску от стола и передвинулся вдоль него, туда, где солнечный лучик согревал дерево. Может, дело было лишь в перемене освещения, но впервые с его лица исчезла суровость, а глаза засветились добротой.

– Знаете, я ведь тоже видел его однажды. «Гиперион». Мы шли из Рио-де-Жанейро и заметили очень высоко над собой некий корабль. Название мы прочесть не смогли, но я видел его в профиль и знал, что кораблей такого типа уже не осталось. Это мог быть только «Гиперион».

– Потрясающе, – отозвался я.

– Вам ведь известно, кто летел на «Гиперионе»?

– Теодор Грюнель.

– Отлично. По слухам, везший с собой все богатства, нажитые в течение жизни. И кому мне было сегодня утром телеграфировать, как не родственникам Грюнеля? Да, вот такой сюрприз. Один из внуков Теодора, Матиас. Увидев эту историю в газетах, они навели справки. Очевидно, капитан Тритус отказался разговаривать с ними. Тогда они ухитрились раздобыть в Джакарте судовые транзитные документы и выяснили имя штурмана.

– Мистер Домвиль.

– Вот именно. Они надеялись, что он сможет сообщить им последние координаты «Гипериона». Но он, надо полагать, к тому времени уже умер.

Я был так огорчен, что на мгновение лишился дара речи. Единственный приличный человек на этом проклятом судне!

– Когда? – спросил я.

– Как раз прошлой ночью, от дыхательной недостаточности.

Если бы только Тритус начал спуск чуть раньше. Или я.

– Мне очень жаль, – выдавил я.

– Да. Очень печально. Матиас Грюнель, наверно, обнаружил, что в судовых бумагах вы числитесь помощником штурмана. Его интересует, не сможете ли вы пролить некоторый свет на местонахождение «Гипериона». Он хотел бы встретиться с вами.

– Он в Париже?

– Сегодня утром прилетел из Цюриха. Я сказал ему, что сомневаюсь, будто вы сможете чем-нибудь помочь. Навигаторские карты, без сомнения, у Тритуса.

– Карт нет, – объяснил я. – Они погибли, когда взорвался водяной танк.

– Ах вот как. Значит, по-видимому, верных координат не знает никто.

Я чуть поколебался, потом сказал:

– Я видел точные координаты, когда мистер Домвиль записал их.

– Собираетесь сами немножко поохотиться за сокровищами, мистер Круз?

Я неловко рассмеялся:

– Нет, сэр, вовсе нет. – Но вспомнил при этом о Кейт и всех её грандиозных планах насчет нас.

Декан Прусс пристально смотрел на меня, и на какой-то неприятный миг я подумал, уж не собирается ли он узнать у меня эти координаты.

– Любой пилот поступил бы безрассудно, попробовав добраться до «Гипериона» на такой высоте, – сказал декан.

– Согласен, сэр.

– И всё же, учитывая содержимое этого корабля, кто-нибудь может попытаться. Будь я помоложе и с ногами, может, и мне хватило бы безрассудства, как знать? Не удивлюсь, если Грюнель предложит вам небольшое вознаграждение за любую информацию. Это не помешало бы, да?

Интересно, он тоже заметил, какая поношенная у меня форма?

– Что вы скажете ему, это, разумеется, ваше дело. «Гиперион» не принадлежит больше никому. До тех пор, пока кто-нибудь не поднимется на борт и не предъявит право на вознаграждение за спасение его имущества.

Я подумал о Кейт, о том, как отчаянно ей хочется заполучить этот замороженный зверинец. О монетах, холодно мерцающих в трюмах. Даже у Тритуса нет точных координат, в лучшем случае лишь общее представление, учитывая его безмозглость. При мысли, что награда достанется ему, всё во мне бунтовало – после того, что он сделал с судном и экипажем.

«Кто-то должен заполучить его», – сказала Кейт. Почему бы не мы?

Я сдерживал дыхание всё это время и лишь сейчас наконец бесшумно перевел дух. Кейт может мечтать, если ей угодно, но «Гиперион» всё равно недосягаем, и в любом случае у меня есть более важные проблемы, о которых стоит подумать. До экзаменов меньше трех недель, а мне ещё учить и учить. Если кто и собирается предпринять рискованную попытку добраться до «Гипериона», то, наверно, справедливо, если это будут члены семьи Грюнель. Лучше сообщить им то, что они хотят, получить за это вознаграждение и покончить со всем этим.

– Он хотел бы, если возможно, встретиться с вами в восемь, – сказал декан Прусс. Он толкнул через стол плотную визитную карточку с тисненой эмблемой отеля «Ритц». Красивым почерком на ней было написано:

Матиас Грюнель. Апартаменты Трафальгар

– Конечно. – Я взял визитку.

– Будьте осторожны, мистер Круз. Грюнели могут оказаться не единственными, кто охотится за этими координатами. Сегодня днем, например, кто-то справлялся о вас у портье. Я распорядился не давать о вас никакой информации.

– Спасибо, сэр. – Меня впервые кольнуло недоброе предчувствие.

Декан внимательно посмотрел на меня:

– Вы кажетесь разумным человеком, мистер Круз. Не думаю, что вы из тех, кто гоняется за мифическим золотом.

– Совершенно не из тех, сэр.

– Молодец. Надеюсь, все ваши мысли будут о предстоящих экзаменах. – Он заглянул в лежащий на столе гроссбух. – Я вижу, ваши отметки по аэростатике и физике далеки от идеала.

– Я знаю, сэр.

– Врожденные способности помогали вам лишь до сих пор, мистер Круз. Здесь же не менее, если не более, важны теория и математика. Героическое прошлое не принесет вам летного аттестата. Вам предстоит очень много работать, если вы намереваетесь перейти на второй курс.

– Да, сэр.

Декан переехал на коляске обратно в тень, к столу.

– Я был бы очень признателен, получив от вас до конца недели подробный рапорт в письменном виде, – заключил он.

Здание Академии со всех сторон окружало большой четырехугольный внутренний двор, у широкого прохода в виде арки находилась комната портье. Спальни занимали южное и восточное крылья, разделенные на отдельные секции. Я живу в секции Дорнье, на втором этаже, в комнатке, куда влезли только узкая койка, ящик для белья, письменный стол и платяной шкаф. Окно выходит во двор. По выходным бывает шумновато, особенно в хорошую погоду, когда курсанты устраивают веселые пирушки, продолжающиеся до поздней ночи. Сейчас же в здании стояла жутковатая тишина, и мне это не нравилось. Не считая древних уборщиков, топчущихся в коридорах, в Академии остались лишь несколько преподавателей и клерков да горстка студентов-старшекурсников, по тем или иным причинам не улетевших на практику.

В просторной столовой, куда я отправился на ужин, ряды длинных узких деревянных столов были пусты. Компанию мне составляли лишь огромные портреты знаменитых авиаторов и прежних деканов Академии. Клемент Адер, Билли Бишоп, Амелия Герхарт, Генри Гиффард, Камилла фон Цеппелин. В такой компании следовало держаться поскромнее, и я действительно был скромнее некуда с самого появления в Академии.

Я не стал блестящим курсантом, как все того ожидали. До службы юнгой я ходил в школу всего несколько лет. Умел читать и писать. Мог складывать, вычитать и умножать. Но в Академии вдруг оказалось, что я должен знать всякую хитрую математику и символы, которых я прежде никогда и не видывал. Стараясь изо всех сил, я ещё мог осилить латынь, и сочинения, и историю, но все эти цифры, увертливые и скользкие, будто угри, просто выводили меня из себя. Я не видел в них никакого смысла. Все годы, проведенные мною на «Авроре», всё время наблюдений в командной рубке как будто ничего не значили. Я сумел поднять в воздух девятисотфутовый корабль; я смог управлять им. Но я не в состоянии был объяснить, как это всё работает, в уравнениях и научных законах. Ночами я таращился на страницы учебников, но с тем же успехом мог бы пытаться прочесть египетские иероглифы. Я никому не говорил о своих затруднениях. Я чувствовал себя слишком униженным. Я так мечтал поступить в Академию; но всё, чего мне хотелось на самом деле, – это летать.

Я взглянул в светлые глаза декана Прусса на портрете и остатки ужина доедал с некоторым трудом. Он был прав: врожденных способностей мало. Я не слишком хороший ученик, но, значит, надо больше работать. Если другие могут этому научиться, я смогу тоже. Я стану работать, пока не овладею всей этой цифирью, не заставлю её служить мне. Я подмигнул портрету и вышел из столовой.

Когда я шел через двор, почти все окна вокруг были темными. Я буду рад, когда курсанты вернутся из полетов и Академия снова заживет обычной кипучей жизнью. Мои башмаки слишком громко стучали по брусчатке мостовой. Может, из-за слов декана о разыскивавшем меня незнакомце мне было очень не по себе. Глаза мои осматривали горизонт, выискивая скрытую опасность, словно я опять оказался в «вороньем гнезде». Я поспешил в свою секцию Дорнье, чувствуя себя довольно глупо.

До похода в «Ритц» оставалось немного времени, и я почистил башмаки и надел свежую рубашку, надеясь, что форма Академии позволит миновать швейцара.

– Куда это ты собрался, интересно? – окликнул меня Дуглас, ночной портье, когда я проходил мимо его дежурки.

– Всего лишь на встречу в «Ритц», – ответил я.

– О, да ты у нас теперь светский человек!

Я весело помахал ему, миновал массивную дубовую дверь и зашагал вниз по ступеням. Спустившись с лестницы, я бросил взгляд через плечо. Слева от сводчатого входа в Академию, в тени среди подстриженных кустов и деревьев, кто-то стоял, не то чтобы совсем уж прячась, но и явно не желая, чтобы его заметили. Я не останавливаясь зашагал дальше и свернул на оживленную улицу, тянущуюся вдоль реки.

Слегка моросил дождь, и я раскрыл зонт. Шагов через двадцать я снова оглянулся на здание Академии и уже не увидел фигуры у дверей. Позади меня по тротуару теперь шагало множество людей, лица большинства были полускрыты под зонтиками.

Конные экипажи и автомобили соперничали друг с другом за место на мостовой. Баржи и прогулочные лодки скользили по воде. С другого берега Сены призывно горели городские огни. Мужчина в газетном киоске дружески кивнул, когда я проходил мимо.

Сама мысль о том, что за мной следят, казалась сейчас дурацкой, словно чепуха из бульварного романа. Свернув через площадь де ла Конкорд в сад Тюильри, я оставил многолюдье и шум позади. Среди деревьев оказалось неожиданно темно, звуки моторов и перестук конских копыт звучали приглушенно. Мне снова стало тревожно. Впереди журчал великолепный фонтан. Я свернул на дорожку, которая должна была быстро вывести меня назад, на улицу.

– Прошу прощения.

Сомневаюсь, что я бы остановился, если бы это был не девичий голос.

Я обернулся. Это оказалась цыганка, возрастом не старше меня. На ней было длинное кожаное пальто. Вокруг головы был повязан диковинный шарф, пряди черных как ночь, мокрых волос рассыпались по лицу и плечам. Зонтика у неё не было. С самого первого дня в Париже меня предостерегали насчет цыган. «Они тебя мигом ограбят», – сказал проводник в поезде. «Им даже не нужно прикасаться к тебе, – наставлял лавочник, – они могут незаметно стащить твой бумажник из жилетного кармана, глядя тебе в глаза».

– Не найдется ли у вас минутки поговорить?

У неё было английское произношение.

– Я спешу, – ответил я.

Она подошла на шаг ближе. Я следил за её руками.

– Я только хотела поговорить с вами.

Я отступил назад.

– Нет, мне действительно надо идти. – Я слыхал, бывает, что хорошенькие цыганки отвлекают человека, а тем временем двое-трое здоровенных мужчин подбираются сзади и лупят его по голове.

– Вы не должны бояться меня, – сказала она с некоторым удивлением.

– Я вас не знаю.

– Вы Мэтт Круз?

– Откуда вы знаете? – глупо спросил я.

– Мсье, эта женщина пристает к вам?

Обернувшись, я увидел приближающегося жандарма с фонариком и дубинкой.

– Нет, офицер. Но мне надо идти. Я опаздываю.

Жандарм повернулся к девушке:

– Вы слышали, что сказал джентльмен, он больше не желает говорить с вами. Вы живете в Париже или находитесь здесь проездом?

– Не ваше дело.

– Это именно моё дело, когда речь идет о таких, как вы.

– И каких же это?

– Цыганах, мадемуазель.

– Я рома.

– Называйте это, как вам будет угодно…

Я пошел прочь, чувствуя себя виноватым, что оставляю девушку в лапах жандарма. Но теперь я был встревожен не на шутку. Она ли пряталась у дверей Академии? А потом шла за мной по пятам всю дорогу? Наверное, декан Прусс был прав и немало людей были бы рады заполучить информацию о «Гиперионе», людей, которые могут желать мне зла.

Я ускорил шаг и считаные минуты спустя был уже на Вандомской площади, сплошь застроенной шикарными ресторанами, барами и бутиками. «Ритц», с его сверкающими окнами и стенами из камня медового цвета, излучал роскошь и безопасность. Огромный швейцар в ливрее с медными пуговицами, под тяжестью которых, казалось, мог бы затонуть целый корабль, стоял у входа.

– Могу ли я быть вам полезным, мсье? – вопросил он.

Я вытащил из кармана карточку Грюнеля и протянул швейцару. Он скользнул по ней взглядом и широко распахнул двери.

В «Ритце» нет вестибюля. Я слышал, они не хотели, чтобы было где собираться нежелательным особам, которые могли надеяться поглазеть на богатых и знаменитых людей, а то и сфотографировать их. Я быстро шагнул к лифтам.

– Какой этаж, сэр? – Мальчику-лифтеру было не больше десяти. Он выглядел усталым, бедняга. Надеюсь, они не заставляют его работать слишком много. В Париже полно работающих маленьких мальчишек, и девочек тоже, с кругами возле глаз от копоти и изнеможения.

– Апартаменты Трафальгар, пожалуйста.

Когда он уже закрывал сетчатую дверь, я увидел, как в отель ворвалась та цыганская девушка, ловко увернувшись от швейцара. Её взгляд обежал холл и встретился с моим.

– Мэтт Круз, подождите! – воскликнула она, кидаясь ко мне, но лифт уже начал подниматься. – Всего минуту вашего времени, пожалуйста! – кричала она вслед, когда мы уже скрылись из виду.

Последнее, что я видел, был швейцар, рассерженно надвигающийся на неё и в самых недвусмысленных выражениях предлагающий ей убираться.

– Докучает вам, сэр, да? – спросил мальчишка-лифтер.

– Я её не знаю, – пробормотал я. И всё же она знала мое имя. Сердце мое колотилось. Она была всего лишь девчонка – не какой-нибудь разбойник-головорез, – но очевидная решимость, начертанная на её лице и горящая в глазах, потрясла меня. Хотел бы я знать, кто, во имя всех святых, она такая.

– Старина Серж выкинет её в один миг, – сказал мальчик. – Ну вот, апартаменты Трафальгар здесь, прямо по коридору, по левую руку от вас, мсье.

– Спасибо.

Я отдал ему завалявшуюся в кармане мелочь и направился к двери, большой, обитой блестящими темными деревянными панелями, с единственной кнопкой посредине. Я нажал эту кнопку.