Текст книги "Лето в большом городе"
Автор книги: Кэндес Бушнелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
– Она сушит волосы, – я сообщаю.
– Тебе надо прокрасться в ванную и бросить ее фен в раковину.
Я подняла голову. Жужжание неожиданно прекратилось, и я проскользнула обратно в свою камеру. Я быстро шлепнулась на стул перед старой Королевской печатной машинкой моей мамы.
Через несколько секунд, Пегги подходит ко мне. Я просто обожаю то, как она настаивает на том, чтобы мы уважали ее личную жизнь, и тем не менее не верит что мы заслуживаем того же, врываясь в наши комнаты когда ей только вздумается.
Она отпила от своей банки с диетической колой.
Должно быть, для неё это как грудное молоко – подходит для всех случаев, включая завтрак
– Сегодня у меня прослушивание во второй половине дня, поэтому мне нужно, чтобы в квартире было тихо, во время моих репетиций. – Она неодобрительно смотрит на мою пишущую машинку. – Я надеюсь, что ты не планируешь сегодня пользоваться этой шумной штуковиной? Тебе нужна электронная пишущая машинка. Как и всем остальным.
– Я бы с радостью, но в данный момент у меня нет такой возможности, – отвечаю я, стараясь не допустить нотки сарказма в своем голосе.
– Это не моя проблема, так ведь? – говорит она с большим сахаром в голосе, чем в шести банках диетической содовой.
– Это немного зудит. – Пауза. – Нет, это немного чешется.
– Черт. Это немного зудит.
Да, это правда. Пегги пробуется для рекламы геморроя.
– А что ты ожидала? – изрекла Лил. – Брек? – Она смотрится в маленькое зеркало, осторожно нанося румяна на щеки.
– Куда собираешься? – возмущенно шиплю я, так как не могу поверить, что она оставит меня с Пегги и ее маленькой чесоткой.
– Ухожу, – отвечает она загадочно.
– Но куда? – и потом, чувствуя себя Оливером Твистом, просящим поесть, я говорю, – а мне можно пойти?
Лил неожиданно взволновалась.
– Ты не можешь. Мне нужно...
– Что?
– Увидеть кое – кого, – она говорит твердо.
– Кого?
– Подруга моей мамы. Она очень старая. Она лежит в больнице. Она не принимает посетителей.
– Как она сможет увидеть тебя?
Лил краснеет, держа свое зеркальце, будто уклоняясь от моих расспросов.
– Я вроде как родственница, – говорит она, крася ресницы. – А ты чем сегодня будешь заниматься?
– Еще не решили, – я ворчу, глядя на нее подозрительно. – Разве ты не хочешь услышать о моем вечере с Бернардом?
– Конечно! Как все прошло?
– Невероятно интересно. Его бывшая жена забрала всю свою мебель. Потом мы пошли в La Grenouille.
– Это хорошо. – Лил ужасно рассеянная сегодня утром. Я думаю, или это тому, что Пегги заперла от меня дверь, или по другой причине. Кто накладывает румяна и тушь при походе в больницу?
Но потом мне все равно, потому что у меня есть идея.
Я ринулась в свой закуток и вернулась со своей сумкой "Кэрри". Пошарившись, я вытащила кусочек бумаги.
– Я поеду к Саманте Джоунс.
– Кто это? – шепчет Лил.
– Женщина, которая позволить мне остаться в ее квартире? – Я спрашиваю, пытаясь встряхнуть ее память.
– Кузина Доны ЛаДонны? Она одолжила мне двадцать долларов. Я собираюсь вернуть ей деньги.
Это, конечно, всего лишь предлог. И чтобы выйти из квартиры и поговорить с Самантой о Бернарде.
– Хорошая идея. – Лил кладет зеркало и улыбается, как будто она не услышала ни слова, которые я сказала.
Я открыла сумку, чтобы положить записку и нашла свернутое приглашение на вечеринку в Дом Пака, помахав им перед лицом Лил.
– Эта вечеринка сегодня. Мы должны пойти. – И возможно, если Бернард позвонит, он мог бы пойти с нами.
Лил была настроена скептически.
– Я уверена, что в Нью-Йорке вечеринки проходят каждую ночь.
– Я уверена, что так и есть, – я возражаю. – И я планирую пойти на все.
Стальное и стеклянное офисное здание Саманты – это запретный бастион серьезного бизнеса. Фойе оснащено кондиционерами, всевозможные люди мечутся, беспокойные и сердитые. Я нахожу название компании, в которой работает Саманта – Рекламное агентство Slovey Dinall, и кнопку лифта, обозначающую 26 этаж.
Поездка на лифте вызывает у меня легкую тошноту. Я еще никогда не поднималась на лифте столь высоко. А что , если что – то сломается и мы будем падать вниз? Но, похоже, никто не взволнован этим. Глаза всех повернуты к панели с цифрами этажей, пустые, игнорирующие тот факт, что тут почти половина дюжины людей заперты в большом шкафу. Должно быть, это правила этикета в лифте, и я попыталась скопировать их поведение.
Но у меня не совсем получалось потому, что я поймала на себе взгляд женщины средних лет, прижимавшей к груди связку папок.
Я улыбаюсь, и она быстро отводит взгляд.
Вдруг мне в голову приходит мысль, что появляться в офисе Саманты, вот так вот, без предупреждения не очень хорошая идея.
Тем не менее, когда лифт открылся на ее этаже, я вышла и затерялась в застеленном ковром коридоре, пока не нашла две огромные стеклянные двери с выгравированными на нем словами "Рекламное Агентство SLOVEY, DINALL INCORPORATED".
По ту сторону двери располагался большой стол, позади которого сидела крохотная женщина с черными волосами, затянутыми в тугой колосок.
Она обратила на меня внимание, и после стука, ответила.
– Чем могу помочь? – сомнительно резким тоном, как будто говорила не ртом, а носом.
Это очень расстраивает, и неуверенным голосом, пытаясь передать тот факт, что я надеюсь, что не беспокою ее, я говорю.
– Саманта Джонс? Я хотела бы...
Я хотела сообщить, что собираюсь отдать ей 20 долларов в конверте, когда она подняла телефонную трубку, указав мне, где сесть.
– Кое – кто хочет видеть Саманту, – проскулила она по громкой связи. Она спросила, как меня зовут и кивнула. – Ее ассистент сейчас подойдет, чтобы проводить Вас, – утомленно ответила она. Она берет книгу в мягкой обложке и начинает читать.
Стойка ресепшена была украшена рекламными постерами, некоторые, из которых были выполнены в стиле 50-ых. Меня несколько удивило, что у Саманты Джонс есть собственный ассистент.
Она не выглядела настолько взрослой, чтобы иметь ассистента, но, полагаю, Донна ЛаДонна была права, когда сказала, что ее кузина была "большой шишкой в рекламном бизнесе.
Через несколько минут появилась женщина в темном костюме, светло-голубой рубашке с двумя ремешками, затянутыми вокруг шеи, с растрепанным пучком и в голубых кроссовках.
– Следуйте за мной, – скомандовала она. Я спрыгнула со стула и шла позади нее между офисных кабинок, звона телефонов и крика, какого-то мужчины.
– Похоже, что все тут с причудами, – сострила я.
– Потому что мы такие, – огрызнулась она, зайдя в проем открытой двери небольшого офиса. – Кроме Саманты, – добавила она. – Она всегда в хорошем настроении.
Саманта подняла голову и указала на кресло, стоящее перед ней.
Она сидела за пластмассовым столом, в наряде практически схожим с нарядом ее ассистентки, за исключением подплечиков, которые было намного шире. Возможно, чем шире ваши плечики, тем вы важнее. Ее голова была поднята к телефонной трубке.
– Да, конечно, Глен, – говорит она, изображая «болтливое» движение рукой. – Клуб «The Century» идеален. Но я не понимаю, зачем нам нужны цветочные композиции в форме мячей для бейсбола...
– Да, я знаю, что это то, что хочет Чарли, но я всегда думала, что свадьба все же больше важнее для невесты...Да, конечно...Я сожалею, Глен, но у меня сегодня назначена встреча. Мне действительно нужно идти, – продолжает она.
– Я обещаю, я Вам перезвоню. – И, закатив глаза она убирает трубку, смотрит вверх и откидывает голову назад.
– Мама Чарли, – объяснила она.
– Мы помолвлены около двух минут, и она уже сводит меня с ума. Если я еще когда-нибудь буду выходить замуж, я пропущу помолвку и пойду прямо в Муниципалитет. С каждой минутой помолвки ты становишься общенародным достоянием.
– Но тогда у тебя не было бы кольца, – неуверенно говорю я, припугнув Саманту, ее офис и ее гламурную жизнь.
– Полагаю, что это правда, – уступает она. – Теперь, если бы я могла найти кого – то кому можно сдать квартиру...
– Ты не съезжаешься с Чарли?
– Боже мой, ты действительно воробушек. Если бы у тебя была такая квартира как у меня, с контролем аренды и лишь за 250 долларов в месяц, ты ни за что бы ее не отдала.
– Почему нет?
– Потому что рынок недвижимости непостоянен в этом городе.
И однажды она мне понадобится. Если с Чарли ничего не выйдет. Я не то чтобы уверена, что ничего не выйдет, но ты знаешь нью-йоркских парней. Они испорчены.
Они как дети, в кондитерском отделе. Имея "лакомый кусочек", ты никогда не захочешь его упустить.
– Как Чарли? – спрашиваю я, рассуждая, насколько он "лакомый кусочек".
Она улыбнулась. – Смотри не прозевай, Воробушек. Вообще – то, Чарли – очень выгодная партия. Даже если он придурок – бейсболист. Он хотел играть сам, но, конечно, отец ему не позволил.
Я ободряюще киваю. Саманта, похоже, была в настроении разговаривать, а я как губка была готова поглощать все, что она скажет. – Его отец?
– Алан Тир.
Когда я безучастно на нее смотрю, она добавляет:
– Эй, я сказала Тир! Супер-мего-состоятельная семья.
И она махает головой так, будто бы говоря, что я безнадежна.
– Чарли – старший сын. И его отец планирует передать ему свой бизнес.
– Я поняла.
– Вся фишка во времени. Ты знаешь как это у мужчин. – говорит она, типа я такой эксперт в этих делах. – Если мужчина не зовет тебя замуж, или, по крайней мере, съехаться, после двух лет отношений, то он никогда и не позовет. А это значит, ему важно просто хорошо проводить время.
Она скрещивает руки и кладет ноги на стол.
– Я, конечно, тоже люблю хорошо проводить время, но главное отличие Чарли от меня состоит в том, что мои часики тикают. А его нет.
Часы? Тиканье? Я не имею никакого понятие о чем она говорит, и я молча в тряпочку кивнула, как если бы я понимала о чем она говорит.
– У него, наверное, нет расписания, но у меня есть.
Она держит руку и загибает пальцы.
– Выйти замуж до двадцати пяти. Угловой офис до тридцати. И где – то здесь – дети. И когда та история о бакалавре вышла, я решила, что пришло время делать что – то с Чарли. Ускорить вещи.
Она отодвигает какие – то бумаги со стола, чтобы достать потрепанную копию New York Magazine.
– Вот, – показывает она. Заголовок гласит "Список самых завидных холостяков Нью-Йорка", а ниже размещена фотография, на которой несколько взрослых мужчин изображены стоящими на скамейке, как спортивная команда в школьном ежегоднике.
– Это Чарли, – говорит она, указывая на мужчину, чье лицо частично закрыто кепкой. – Я говорила ему не надевать эту глупую кепку, но он не слушал.
– Неужели людей действительно это заботит? – спрашиваю я. – Я имею в виду, вся эта фигня с дебютантами и завидными холостяками все еще актуальна?
Саманта смеется.
– Да ты самая настоящая деревенщина, детка. Если бы только все это не имело значения. Но это не так.
– Все отлично.
– Я рассталась с ним.
Я понимающе улыбаюсь. – Но, если ты хочешь быть с ним, то все, что тебе нужно, это заставить его думать, что он хочет быть с тобой.
Она снимает ноги со стола и отходит в сторону. Я сажусь, понимая, что сейчас мне предстоит выслушать урок о том, как управлять мужчинами.
– Когда речь идет о мужчинах, – она начинает, – все дело в их эго. Поэтому когда я бросила Чарли, он был взбешен. Не мог поверить, что я его бросила. Не оставила ему шанса кроме того, как приползти за мной. Естественно, я сопротивлялась.
– Чарли, – я сказала. – Ты знаешь, что я без ума от тебя, но если я себя не уважаю, то кто будет? Если я тебе действительно не безразлична – я имею в виду, как личность, а не любовница, тогда тебе придется это доказать. Ты должен дать обещание.
– И он дал? – я спросила, сидя на краю стула.
– Ну, очевидно, – говорит она, размахивая пальцем, на котором кольцо. – И это не больно, что Янки на забастовке.
– Янки?
– Как я сказала, он одержим. Ты не знаешь, сколько бейсбольных игр, я должна была высидеть в течение последних двух лет. Мне больше нравится девичий футбол, но я продолжала говорить себе, что когда-нибудь, это будет стоит того. И это настало. При отсутствии бейсбола, у Чарли не было ничего, чтобы отвлечь его. И вуаля, – говорит она, указывая на ее руку.
Я пользуюсь моментом, чтобы упомянуть Бернарда. – А ты знаешь, что Бернард Сингер был женат?
– Конечно, он был женат на актрисе Марджи Стефард. А почему ты спрашиваешь? Ты виделась с ним?
– Прошлой ночью, – смущенно говорю я.
– И?
– Мы целовались.
– И все? – разочарованно отвечает она.
Я ерзаю на стуле. – Я ведь только познакомилась с ним.
– Бернард немного не в себе сейчас. Что и не удивительно. Марджи растоптала его. Изменяла ему с одним из актеров в его спектакле.
– Ты шутишь, пораженно говорю я.
Саманта пожимает плечами.
– Это было во всех газетах, это ни для кого не секрет. Не очень приятно для Бернара, но я всегда говорю, что нет такого понятия, как плохая реклама. Кроме того, Нью-Йорк – это маленький городок. Меньше, чем провинциальный, если ты действительно об этом задумывались.
Я осторожно киваю. Кажется, наше интервью закончилось.
– Я хочу вернуть тебе двадцать долларов, – быстро говорю я, затем достаю двадцатидолларовую купюру и отдаю ей.
Она берет купюру и улыбается. И тогда она смеется. Мне вдруг захотелось, чтобы я могла смеяться, так же как она, как будто что – зная, и звонко в то же время.
– Я удивлена, – говорит она. – Я не ожидала снова увидеть ни тебя, ни двадцать баксов.
– А я хочу тебя поблагодарить за то, что ты одолжила мне деньги, и за то, что взяла меня с собой на вечеринку, и зато, что познакомила меня с Бернардом. Если бы я тоже могла для тебя что-нибудь сделать...
– Ничего, – сказала она, вставая.
Она проводит меня до двери и протягивает руку.
– Удачи! А если тебе еще когда-нибудь понадобится двадцать долларов, то ты знаешь, где меня найти.
– Ты уверена, что никто не звонил? , я спрашиваю Лил в двадцатый раз.
– Я здесь с двух часов. Телефон ни разу не звонил.
– Он мог позвонить в то время, когда ты навещала мамину подругу в больнице.
– В то время дома была Пегги, – ответила Лил.
– Возможно, он и звонил, но Пегги нарочно не сказала мне.
Лил причесывает свои волосы. – Но зачем Пегги это нужно?
– Может быть потому что она ненавидит меня? – спрашиваю я , накрашивая блеском свои губы.
– Ты виделась с ним этой ночью, Говорит Лил. – Парни никогда не звонят на следующий день. Им нравится держать нас в неведении.
– Мне не нравится это чувство. К тому же, он сказал, что позвонит. Вдруг звонит телефон и я срываюсь. – Это он! – кричу я. – Можешь взять трубку?
– Почему? – ворчит Лил.
– Потому что я не хочу казаться слишком нетерпеливой. Я не хочу, чтобы он подумал, что я сижу у телефона весь день.
– Даже если это так и есть? – Но, тем не менее она снимает трубку. Я жду с предвкушением, затем Лил кивает и протягивает трубку. – Это твой отец.
Конечно. Он всегда не вовремя. Я позвонила ему вчера и оставила сообщение с Мисси, но он не перезвонил. Что, если Бернард пытается позвонить, пока я разговариваю с моим отцом, а телефон занят?
– Привет, Папа, – я вздохнула.
– Привет, пап? Это так ты приветствуешь своего отца, Которому ты звонила раз с тех пор, как поехала в Нью-Йорк?
– Я звонила тебе, Папа. – Мой отец, хочу отметить, звучит немного странно. Он не только не в плохом настроении, он, кажется, не помнит, что я пыталась до него дозвониться. Это меня устраивает.
Так много всего случилось, с тех пор как я приехала в Нью-Йорк – не все из этого одобрит мой отец, я каждый раз откладывал этот разговор. Слишком долго, кажется.
– Я была очень занята, – я говорю.
– Я уверен, что это так.
– Но все в порядке.
– Приятно это слышать, – говорит он. – Теперь, когда я знаю, что ты еще жива, я могу расслабиться, – после быстрого пока он вешает трубку.
Это действительно странно. Мой отец всегда был растерянным, но он никогда не был таким восторженным и удаленным. Я говорю себе, что это только потому, что мой отец, как и большинство мужчин, ненавидит говорить по телефону.
– Ты готова? – спрашивает Лил. – Ты ведь хотела пойти на эту вечеринку. И мы не должны вернуться домой поздно. Я не хочу, чтобы в это раз Пегги заперла нас обеих.
– Я готова, – вздохнула я. Я беру свою Кэрри сумку, и кидаю последний тоскливый взгляд на телефон, пропуская, Лил вперёд.
A несколько минут спустя, мы прогуливаемся вниз по Второй Авеню в волнении смеясь, от того что мы исполняем наши лучшие пародии на Пегги.
– Я так рада, что ты моя соседка по комнате, – Лил говорит и берет меня за руку.
Перед входом в Здание Шайбы очередь, но сейчас мы уже поняли, что в Нью-Йорке, есть очередь для всего. Мы уже преодолели три очереди Второй авеню: две перед кинотеатрами, и одну около магазина сыра. Ни Лиз, ни я не могли понять, почему столько людей чувствовало, что они нуждались в сыре в девять вечера, но примечали всё, до еще одной захватывающей тайны о Манхэттене.
Мы проходим через очередь, довольно быструю, тем не менее, и попадаем в огромную комнату, наполненную разносортными молодыми людьми.
Есть рокеры всех типов кожи и панки с пирсингом и с сумасшедшим цвета волос. Костюмы и тяжелые золотые цепи, и блестящие золотые часы.
Сверкающий диско – шар вращается около потолка, но музыка – это нечто такое, чего я никогда не слышала, нестройная, преследующая и настойчивая, такая музыка, которая требует, что бы ты танцевала.
– Давай возьмем выпить, – я кричу Лил.
Мы пробираемся в сторону, где я заметила импровизированный бар на длинном фанерном столе.
– Эй! – голос восклицает. Это голос высокомерного белокурого парня из нашего класса. Капоте Дункана. Он обнял высокую, болезненно худощавую девицу с выступающими скулами, так словно они айсберги. Она должно быть модель, думаю я, в досаде понимая, что, может быть, Лил была права насчет возможностей Капоте заполучить девочек.
– Я просто рассказывал Сэнди? – говорит он, с небольшим южным акцентом, указывая на удивлённую девочку рядом с ним, – эта вечеринка походит на что – то из Пути Суонна.
– Вообще – то, я думала о Генри Джеймсе, – Лил выкрикивает в ответ.
– Кто Генри Джеймс? – спрашивает девушка по имени Сенди. – Он здесь?
Капоте улыбается, как если бы девушка сказала что – то очаровательное и обнимает её.
– Нет, но он мог быть, если ты хочешь.
Теперь я знаю, что я была права. Капоте мудак. И так как никто не обращает внимания на меня во всяком случае, я планирую взять напиток сама и догнать Лил позже.
Я поворачиваюсь, и вот когда я замечаю её. Рыжеволосую девушку из Сакс. Девушку, которая нашла мою Кэрри сумочку.
– Привет! – я говорю, отчаянно размахивая руками, как будто я встретила старого друга.
– Привет что? – она спрашивает, делая глоток пива.
– Это я, помнишь? Кэрри Брэдшоу. Ты нашла мою сумку, – я держала сумку у её лица, чтобы напомнить ей.
– Да, точно, – говорит она, без особого восторга.
Она, кажется, не склонна продолжать разговор, но по какой – то причине, я делаю. У меня вдруг есть желание успокоить ее. Понравится ей.
– Почему ты этим занимаешься, в любом случае? – я спрашиваю. – Протесты?
Она смотрит на меня высокомерно, как будто она с трудом может удосужиться ответить на этот вопрос.
– Потому, что это важно?
– Ох.
– И ещё я работаю в реабилитационном центре для женщин. Ты должна когда-нибудь придти туда добровольцем. Это вытрясет вас из вашего безопасного мирка, – говорит она, перекрикивая музыку.
– Но...ты ведь не думаешь, что все мужчины подонки?
– Нет. Потому что, я знаю все мужчины подонки.
Я не имею понятия, почему говорю об этом. Но я не могу позволить ей уйти.
– А что на счет любви? Я имею в виду, как у тебя может быть парень или муж, если мы знаешь эту фигню?
– Хороший вопрос. – Она делает еще один глоток пива и пристально оглядывает комнату.
– Я имела в виду то, что я сказала, – я кричала, пытаясь привлечь ее внимание. – О благодарности. Могу ли я купить тебе чашку кофе или что-то еще? Я хочу узнать больше. . . о том, чем ты занимаешь.
– В самом деле? – спрашивает она, с сомнением.
Я киваю с энтузиазмом.
– Хорошо, – говорит она. – Я думаю, ты можешь мне позвонить.
– Как тебя зовут?
Она медлит.
– Миранда Хоббс. Х – О – Б – Б – С. Ты можешь достать мой номер из справочника.
И как только она уходит, я киваю, делая набор движений пальцем.
Глава 7
Это китайский шелк 1930 года.
Я прикасаюсь к синему материалу с любовью и переворачиваю его. На спине вышит золотой дракон. Платье, возможно, стоит больше, чем я могу себе позвонить, но я все, же примеряю его. Рукава свисают по сторонам, как сложенные крылья. Я могла бы в этом действительно летать.
– Хорошо выглядит, – добавляет продавец. Хотя "продавец" это наверное, не совсем подходящее слово для парня в шляпе в форме свиного пирога, в клетчатых штанах и в черной футболке Рамонс. Быть может "Поставщик" более уместное здесь слово. Или "дилер".
В магазине винтажной одежде мне позвонила Моя Старая Леди. Имя, которой оказалось удивительно уместным.
– Где вы нашли эту вещь? – спрашиваю я, готовая убрать одежду, но слишком напуганная, чтобы спросить цену.
Хозяин пожимает плечами, – Люди приносят вещи. По большой части это вещи их старых родственников, которые умерли. Для одних людей это мусор, для других сокровище.
– Или одна женщина, – поправляю я его. Я собрала все свое мужество. – Как бы там не было, сколько стоит это?
– Для тебя? Пять долларов.
– Оуу, – я вытягиваю руки из рукавов.
Он крутил головой взад – вперед, рассматривая. – Сколько вы можете заплатить?
– Три доллара?
– Три пятьдесят, – говорит он. – Эта вещица лежала здесь месяцами. Мне нужно избавиться от нее.
– Договорились, – говорю я.
Я вышла из магазина все еще одетая в халат, и пошла обратно к Пэгги.
Сегодня утром, когда я попыталась встретиться лицом к лицу с машинкой, я в очередной раз потерпела неудачу. Семья.
Я думала, я могу написать о своей семье, но неожиданно они стали для меня так же чужды, как и французы. Французы наталкивают меня на мысль о "La Grenouille", а это в свою очередь напоминает мне Бернарде. И о том, что он еще не позвонил мне. Я думала о том, чтобы позвонить ему, но сказала себе не быть слабохарактерной.
Спустя ещё час, за время которого я подстригла ногти на ногах, успела расчесать и снова запутать волосы и обследовать лицо на предмет угрей.
– Что ты делаешь? – потребовала Лил.
– Я получила колонку писателя.
Но не существует такого понятия как "колонка писателя" – возразила она. Если ты не можешь писать, это значит, что тебе нечего сказать. Или ты избегаешь чего – то..
– Хммм, – сказала я, может быть я и не писатель совсем...
– Не делай этого, – ответила Лил. – Ты сделаешь только хуже. Почему бы тебе не сходить развеяться, погулять?
Так я и поступила. И я точно знала, куда пойти.
Вниз к району Саманты, где я разыскала винтажный магазин на Седьмой авеню.
Я ловлю свое отражение в стеклянной витрине магазине и останавливаюсь, восхищенно смотря на платье. Я надеюсь, оно принесет мне удачу, и я смогу писать. Я начинала нервничать. Я не хочу закончить как 99.9 процента провалившихся студентов Виктора.
– Мой Бог! – Лил восклицает. – Ты похожа на что – то, что притянула кошка.
– Я чувствую себя подобной чему – то, что кошка притянула. Но смотри, что я купила. – Я оборачиваюсь, чтобы похвастаться моей новой покупкой.
Лил кажется подозрительной, и я понимаю, как чудно я должно быть выгляжу, ходя по магазинам вместо того, чтобы писать. Почему я уклоняюсь от работы? Потому что я боюсь столкнуться с недостатком своих способностей?
Я рухнула на свое любимое место и осторожно сняла сандали.
– Это было в 50 кварталах отсюда, и мои ноги убивают меня. Но оно того стоило,– добавила я, пытаясь себя успокоить.
– Я закончила свой стих, – говорит Лил ненароком.
Я улыбаюсь, воздерживаясь от зависти. Я единственная, кто должна бороться? Не похоже, что Лил сильно утруждалась. Но это, возможно, потому что она талантливее.
– И у меня есть немного китайской еды, – говорит она. – Свинина МуШу. Там еще много осталось, если ты хочешь.
– Ох, Лил. Я не хочу есть твою еду.
– Не надо устраивать сцен . – Она пожимает плечами. – К тому же тебе нужно поесть. Как можно работать на голодный желудок?
Она права. И это даст мне еще пару минут отсрочки от работы.
Лил сидит на моей кровати, пока я пытаюсь покончить со свининой МуШу прямо из пакета.
– Ты никогда не боишься? – я спрашиваю.
– Чего? – она говорит.
– Быть недостаточно хорошей.
– Ты имеешь в виду писательство? – спрашивает Лил. Я киваю.
– Что если я единственная кто думает, что никто не может это сделать кроме меня? Что если я обманываю себя...
– Ох, Кэрри, – она улыбается.
– Ты разве не знаешь, что каждый писатель так себя чувствует? Страх – это часть работы.
Она взяла полотенце и решила принять долгую ванну, и пока она в ванной, мне удалось заполнить первую страницу, затем вторую. Я пишу в заголовке: "Мой дом". Зачеркиваю и снова пишу "Мой новый дом". Каким – то образом это напоминает мне о Саманте Джонс. Я представляю ее на кровати с четырьмя балдахинами, одетую в шикарное нижнее белье и поедающую шоколад, что, по-моему, по какой-то странной причине, является представлением о том, как она проводит выходные.
Я выкидываю эти мысли из головы и пытаюсь сосредоточиться, но пульсация в ногах пересиливает, и у меня не получается сконцентрироваться из– за боли.
– Лил? – я постучала в дверь ванной. – У тебя есть аспирин?
– Я так не думаю, – отозвалась она.
– Черт. – У Пегги должен где – то быть аспирин. Можно войти? – спросила я. Лил лежит в маленькой ванной под тонким слоем мыльных пузырьков. Я проверила ящик с лекарствами. Пусто. Я оглядываюсь, и мой взор останавливается на закрытой двери в спальню Пегги.
Не делай этого, подумала я, вспоминая последнее правило Пегги. Нам не разрешено заходить в ее комнату. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Вход в ее спальню строго воспрещен.
Я осторожно открываю дверь.
– Что ты делаешь? – завопила Лил, выпрыгивая из ванны и хватая полотенце. Остатки пузырей прилипли к ее плечам.
Я приложила палец к губам и зашипела на нее.
– Я всего лишь ищу аспирин. Пегги настолько подлая, что возможно прячет аспирин у себя в спальне
– Что если она поймет, что пропало немного ее аспирина?
– Даже Пегги не может быть настолько сумасшедшей. – Я открываю дверь шире. – Нужно быть очень чокнутым чтобы считать аспирин. К тому же, – шиплю я, – Разве ты не сгораешь от любопытства узнать как выглядит ее комната?
Жалюзи подняты, и мне потребовалось пару секунд, чтобы глаза привыкли к свету. И когда это произошло, я завизжала от ужаса.
Кровать Пегги была вся покрыта мишками. Не настоящими конечно, но казалось, присутствовали все вариации плюшевых животных. Там были большие и маленькие мишки, мишки с теннисными ракетками и мишки в фартуках. Розовые мишки и мишки в наушниках.
Там были даже мишки, целиком сделанные из булавок.
– Это ее большой секрет? – спрашивает Лил. – Плюшевые медведи?
– Она женщина средних лет. Какая же женщина этого возраста будет заполнять всю комнату животных?
– Возможно, она коллекционирует их, – отвечает Лил. – Ну, ты знаешь, люди так делают.
– Нормальные люди – нет. – Я взяла розового медведя и повернула его к лицу Лил. – Привет, – произнесла я смешным голосом. – Меня зовут Пегги и мне хотелось бы объяснить вам несколько правил. Но сначала мне нужно одеть свой резиновый костюм...
Кэрри, прекрати, – умоляет Лил, но слишком поздно. Мы уже тут.
– Аспирин, – я напоминаю ей.
– Если бы ты была Пегги, где бы ты его хранила? – Мой взгляд падает на верхний ящик ее тумбочки. Как все остальное в ее квартире, он был дешевым, и как только я потянула за ручку, ящик открылся, и содержимое рассыпалось по полу.
– Теперь она точно нас убьет, – стонет Лил.
– Мы ей не скажем, – отвечаю я, ползая по полу и собирая вещи. – К тому же, это всего лишь несколько фотографий. – Я начала собирать снимки когда меня поразило то, что на снимке была обнаженная грудь.
Я присматриваюсь.
Потом я кричу и роняю картинку, будто она горит.
– Что это? – кричит Лил
Я сажусь на пол и трясу головой от недоумения. Поднимаю снимок, и смотрю на него более внимательно, до сих пор не в силах убедиться. Но это было определенно то, о чем я подумала.
Я пересмотрела другие фотографии, пытаясь подавить смех. На всех них была Пегги, и на каждой их них она была голой.
И не просто обнаженная. Она ведет себя как модель порно – журнала. К сожалению, она не была на нее похожа.
– Лил? – спросила я, желая покопаться в загадке насчет того, почему Пегги позировала для таких фотографий и кому они могли понадобиться, но Лил не было рядом. Я услышала слабый стук закрывающейся двери в ее комнату, сопровождавшийся громким звонком в парадную дверь. И прежде чем у меня появился шанс сдвинуться, Пегги стояла надо мной.
Мы обе застыли.
Глаза Пегги становились всё больше и больше, а лицо меняло цвет с красного на фиолетовый, и я подумала, взорвется ли ее голова.
Она открывает рот и поднимает руку.
Фотографии падают у меня из рук, и я застываю в страхе.
– Вон отсюда! Вон! – кричит она, ударив меня по голове. Я падаю на колени, и прежде чем она поняла, что происходит, проползаю у нее между ног по направлению к коридору. Я встаю, бегу к своей комнате и захлопываю дверь.
Она тут же рывком ее открывает.
– Послушай, Пегги... – начала я, но что я вообще могу сказать? К тому же, она кричит настолько сильно, что я едва могу вставить слово.
– С той минуты, как я посмотрела тебе в глаза, я знала что от тебя одни неприятности. Кем ты себя возомнила, заходя ко мне домой и роясь в моих вещах? Где ты выросла? На конюшне? Каким животным ты себя считаешь?
– Медведем? – хотелось мне сказать. Но она права. Я вторглась в ее личное пространство. Я знала, что это неправильно, но все, же сделала это. Однако это стоило того, чтобы увидеть её обнаженную на снимках.
– Я хочу, чтобы ты и твои шмотки убрались отсюда сейчас же!
– Но...
– Тебе следовало подумать о "последствиях" прежде, чем заходить в мою комнату, – огрызается она, что в принципе не помогает, потому что после того как я увидела эти фотографии, всё, о чем я могу думать, это ее зад. Действительно, меня так поглотило это зрелище, что я едва заметила, что она перешла на тему того, как бы было хорошо, если бы я провела ночь – другую на улице.
Следующее, что я увидела, это как она достает мой чемодан из – под кровати и кидает его мне на кровать.
– Начинай собираться, – она приказывает. – Я ухожу на двадцать минут и когда я вернусь, тебя здесь уже не должно быть. Иначе я вызову полицию.
