Текст книги "Лето в большом городе"
Автор книги: Кэндес Бушнелл
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
При любом копировании текста, указание ссылки перевода, переводчиков и
редактора обязательны! Уважайте чужой труд!
Кэндисс Бушнелл
Лето в Большом городе
Для Лизы и Дейдра
Часть первая
Первая удача
Глава 1
Сначала Саманта просит меня найти ее туфлю. И когда я обнаруживаю ее в раковине, она приглашает меня на вечеринку.
– Ты тоже можешь прийти, учитывая, что тебе все равно некуда идти,
а я не хочу быть нянькой.
– Я уже не ребенок.
– Ладно, воробушек. В любом случае, – говорит она, поправляя свой шелковый бюстгальтер, и заворачиваясь в зеленую рубашку Лайкра, – тебя уже ограбили. Но если тебя похитит сутенер, я не хочу иметь к этому никакого отношения.
Она придирчиво рассматривает мой наряд: темно-голубой вельветовый жакет и подходящую по цвету юбку, которую я считала стильной всего лишь несколько часов назад.
– Это все что у тебя есть?
– У меня есть черное коктейльное платье из 60-ых.
– Надеть это. И вот это. – Она бросает мне пару золотых солнцезащитных авиаторских очков. – Будешь выглядеть нормально.
Я уже и не спрашиваю ее, что значит это "нормально", и, отстукивая каблуками, пять пролетов, выхожу на улицу.
– Правило номер один, – объявляет она, расхаживая. – Всегда выгляди, так как будто ты знаешь, куда идешь, даже если это не так.
Она вытягивает руку, и машина с визгом останавливается.
– Не зевай. – Она ударила по капоту и показала водителю средний палец. – И всегда обувай туфли, в которых можешь бегать.
Я несусь чуть позади сквозь полосу препятствий на Седьмой Авеню и радуюсь другой стороне, как земле обетованной.
– И ради всего святого, сними эти босоножки на танкетке! – сказала Саманта, окинув пренебрежительным взглядом мои ноги.
– А ты знаешь, что первые туфли на танкетке изобрел Ферррагамо для молодой Джуди Гарланд?
– А ты откуда это знаешь?
– Мне нравиться бесполезная информация.
– Тогда эта вечеринка для тебя.
– А кто устраивает эту вечеринку? – Я повысила голос, пытаясь перекричать рев машин.
– Дэвид Росс. Режиссер на Бродвее.
– Почему же вечеринка начинается в 4 часа дня в воскресение?
Я едва уклонилась от тележки с хот догами, корзинки с покрывалами из супермаркета и ребенка на поводке.
– Это чайная вечеринка.
– Они будут пить чай?
Никогда не знаю, серьезно она говорит или нет.
– А ты как думаешь? – смеется она.
Вечеринка в светло-розовом доме в конце мощеной улице. Я могу видеть реку сквозь щель между домами, напыщенную и коричневую под отблесками солнечного света.
– Дэвид весьма эксцентричен, – предупреждает меня Саманта, как будто эксцентричность может быть нежелательной чертой для только приехавшей провинциалки, – кто-то притащил пони на прошлую его вечеринку, и она обгадила весь Обюссонский ковер.
Я делаю вид, будто знаю, что это за Обюссонский ковер, чтобы больше узнать о пони.
– Как же они ее туда привезли?
– Такси, – поясняет Саманта, – Это была очень маленькая лошадка.
Я колеблюсь.
– Твой друг Дэвид не будет против того, что ты притащишь меня?
– Уж если он против пони не возражает, то я не могу себе и представить, чтобы он против тебя возражал. Ну, если только ты не занудствуешь и не тормозишь.
– Я могу быть скучной, но не занудой.
– И вся эта история о провинциалке из маленького городка... Забудь об этом. Здесь, в Нью-Йорке, тебе нужна фишка.
– Фишка?
– Быть собой, но лучше.
– Приукрашивай, – говорит она, пока мы топчемся перед четырехэтажным домом. Вот синяя дверь распахивается, и нам открывается хаотичная пестрая толпа. У меня все внутри переворачивается от возбуждения. Эта дверь – мой проход в другой мир.
Мы уже собираемся переступить порог, как вдруг перед нами образовывается, будто высеченный из черного мрамора мужчина. В одной руке он держит бутылку шампанского, а в другой – зажженную сигарету.
– Саманта! – восклицает он.
– Дэвид, – вторит ему Саманта, придавая имени французский акцент.
– А ты кто? – спрашивает он, глядя на меня с дружественным любопытством.
– Кэрри Брэдшоу, сэр, – я протягиваю ему руку.
– Просто чудесно, – почти вскрикивает он, – меня не называли "сэром" с тех пор как я в шортах разгуливал. Не то чтобы я особенно и разгуливал... Где ты прятала эту милую голубку?
– Я нашла ее на своем пороге.
– Ты приехала в корзинке, как Моисей? – он спрашивает.
– Поезд, – я отвечаю.
– И что же привело тебя в Изумрудный Город?
– Оуу, – я улыбаюсь. И принимая совет Саманты, я быстро ляпнула, – Я собираюсь стать известной писательницей.
– Как Кентон! – он воскликнул.
– Кентон Джеймс? – Я спрашиваю, затаив дыхание.
– А есть другой? Он должен быть где– то здесь. Если вы столкнетесь с очень маленьким человеком с голосом, похожим на миниатюрного пуделя, будете знать, что вы нашли его.
В следующую секунду, Дэвид Росс находится на полпути через комнату и Саманта сидит на коленях у незнакомого человека.
– Я здесь! – машет она с дивана.
Я проталкиваюсь мимо женщины в белом комбинезоне.
– Кажется, я только что увидела своего первого Хэлстона!
– Хэлстон здесь? – спрашивает Саманта.
Может быть, я на одной вечеринке с Хэлстоном и Кентоном Джеймсом... С ума сойти можно!
– Я имела в виду комбинезон.
– Ах, комбинезон, – протягивает она с преувеличенным интересом к мужчине под ней.
Насколько я вижу, он спортивный и загорелый, рукава закатаны до локтя.
– Ты меня убиваешь, – он говорит.
– Это – Кэрри Брэдшоу. Она будет знаменитым писателем, – внезапно говорит Саманта, принимая мое ранее заявление как факт.
– Ну, здравствуй, знаменитый писатель, – он протягивает мне руку, будто бронзовую.
– А это Бернард. Тот самый идиот, с которым я не переспала в том году, – шутит Саманта.
– Не хотел быть просто очередным твоим увлечением, – протягивает Бернард.
– Я уже не увлекаюсь никем, разве не знаешь?
Она вытягивает свою левую руку на всеобщее обозрение. На безымянном пальце у нее сверкает огромный бриллиант.
– Я помолвлена.
Она целует Бернарда в его темную макушку и оглядывает комнату.
– Кого тут нужно шлепнуть, чтобы раздобыть выпивки?
– Я схожу, – вызывается Бернард. Он встает, и на один необъяснимый момент это было подобно всему моему будущему на ладони.
– Пойдем, знаменитый писатель. Лучше уж иди со мной, я тут единственный нормальный человек.
Он приобнимает меня одной рукой и протаскивает сквозь толпу.
Я оглядываюсь на Саманту, но она только улыбается и машет мне рукой, и эта огромная блестяшка отражает последние лучи солнца. И как только я раньше это кольцо не заметила? Должно быть, я была занята тем, что замечала все остальное.
Бернарда, например. Он довольно высокий. У него прямые темные волосы, чуть сгорбленный нос. Орехово – зеленоватые глаза и лицо, выражение которого меняется каждую секунду – от скорбного к довольному, словно два разных человека имеют одно лицо.
Я не совсем понимаю, почему он уделяет мне столько внимания, но я польщена. Люди приходят, поздравляют, а до меня доносятся обрывки их разговоров, будто пушинки одуванчика.
– Ты ведь никогда не сдаешься, ты не...
– Криспин знаком с ним, и он просто в ужасе.
– И я сказал: «Почему бы тебе не составить диаграмму?»...
– Ужасно! Даже ее бриллианты выглядят пошло...
Бернард подмигивает мне. И внезапно полное его имя приходит мне на память – Бернард Сингер, драматург?
Это просто не может быть, паникую я, в то же время прекрасно понимая, что это он. Как, черт возьми, такое могло случиться? Я в Нью-Йорке, если быть точным, еще только два часа, а я уже тусуюсь с крутыми и знаменитыми?
– Еще раз, как тебя зовут? – спрашивает он.
– Кэрри Брэдшоу.
Внезапно я вспоминаю название его пьесы, ту самую, что выиграла Пулитцеровскую премию – "Рассекая волны".
– Я лучше отведу тебя назад к Саманте, прежде чем сам отвезу домой, – он мурлычет.
– Я не хочу идти, – говорю я, с кислым видом. Кровь закипает в моих ушах. Мой бокал шампанского весь в поту.
– Где ты живешь? – Он сжал мое плечо.
– Я не знаю.
Он громко хохочет.
– Ты сирота? Ты Энни?
– Я предпочла бы быть Кандид. – Мы повисли напротив стены, возле французской двери, ведущей в сад. Он скользит вниз, так что мы на одном уровне глаз.
– Откуда ты?
Я напоминаю себе все, что говорила Саманта.
– Разве это имеет значение? Я же здесь.
– Дерзкий дьявол, – заявил он. И вдруг я обрадовалась, что меня ограбили. Вор взял мою сумку и мои деньги, но он также забрал моё удостоверение. Что означало: я могу быть кем хочу в течение следующих пару часов.
Бернард схватил мою руку и повел меня в сад. Разные люди: мужчины, женщины, старые, молодые, красивые, уродливые сидели за мраморным столом, визжа от смеха и негодования, словно горячий разговор – это топливо, которое заставляло их двигаться.
– Бернард, – сказала женщина нежным голосом, – мы придём посмотреть твою игру в сентябре.
Ответ Бернарда был заглушён, однако, внезапным визгом признания от мужчины, сидящего через стол.
Он был одет в чёрное объёмное пальто, которое напоминало одежду монахини. Тёмно-коричневые очки прятали его глаза, и фетровая шляпа была натянута на лоб. Кожа на лице была мягко сложена, как будто завернута в мягкую белую ткань.
– Бернард! – он воскликнул. – Бернардо. Дорогой. Любовь всей моей жизни. Принесешь мне выпить? – Он замечает меня, и указывает дрожащим пальцем. – Ты привел ребенка!
Его голос пронзительный, жутко пронзительный, почти нечеловеческий. Каждая клеточка моего тела сжимается.
Кентон Джэймс.
Мое горло сжимается.
Я беру свой бокал шампанского, и допиваю последнюю каплю, чувствуя, как человек в полоску подтолкнул меня локтем. Он кивает Джеймсу Кентону.
– Не обращай внимания на мужчину за кулисами, – он говорит голосом, который точно из Новой Англии, низкий и уверенный. – Это зерновой спирт. Уже годы.
Разрушает мозг. Другими словами, он безнадежный пьяница.
Я хихикать в благодарность, так как я знаю точно, о чем он говорит.
– Разве не каждый?
– Теперь, когда вы упомянули об этом, да.
– Бернардо, пожалуйста, – умоляет Кентон. – Это единственный вариант. Ты стоишь ближе к бару. Вы не можете ждать того, что я войти в эту грязную массу потливого человечества.
– Виновен! – кричит человек в полоску.
– И что вы носите под этой небрежной домашней одеждой? – кричит Бернард.
– Я ждал десять лет, чтобы услышать эти слова из твоих уст, – Кентон визжит.
– Я пойду, – сказала я, вставая.
Кентон Джеймс зааплодировал.
– Замечательно. Пожалуйста, все имейте в виду, это именно то, что детям следует делать. Прислуживать. Тебе следует приводить детей на вечеринки чаще, Берни.
Я не могла оторваться, желая услышать больше, желая узнать больше, и не желая покидать Бернарда.
Или Кентона Джеймса.
Самого известного писателя в мире. Его имя пыхтит в моей голове, набирает скорость, как Паровозик, Который Смог.
Рука дотянулась и схватила мою руку. Саманта. Её глаза блестели как бриллианты. На её верхней губе был небольшой блеск жидкости.
– Ты в порядке? Ты исчезла. Я переживала за тебя.
– Я только встретила Кентона Джеймса. Он хочет, чтобы я принесла ему выпить.
– Не уходи, пока не скажешь мне, хорошо?
– Хорошо. Я никогда не захочу уйти.
– Отлично, – она широко улыбается и возвращается к своему разговору.
Атмосфера накалилась до максимальной мощности.
Музыка громко орет. Тела сплетаются, пары целуются на диване. Женщина ползает по комнате с седлом на спине. Два бармена распыляют шампанское на огромную женщину в корсете. Я беру бутылку водки и танцую по пути через толпу.
Как будто я всегда ходила на такие тусовки. Как будто я принадлежу этому.
Когда я возвращалась к столику, молодая женщина, одетая исключительно в Chanel заняла мое место. Мужчина в ситцевом пиджаке жестами показывал атаку слона, и Кентон Джеймс натянул свою шляпу на уши. Он приветствовал меня с восторгом.
– Дорогу алкоголю, – закричал он, очищая крошечное пространство впереди его.
И, адресуя столу, заявил:
– Когда-нибудь, этот ребёнок будет править городом!
Я теснилась возле него.
– Не честно, – кричит Бернард. – Держи руки подальше от моей спутницы.
– Я ни с кем не встречаюсь, – я сказала.
– Но ты будешь, моя дорогая, – говорит Кентон, подмигнув мне одним глазом в предупреждение. – И потом ты увидишь. – Он гладит мою руку своей маленькой, мягкой ладонью.
Глава 2
Помогите! Я задыхаюсь, тону в тафте. Я в ловушке, в гробу. Я что... умерла? Я села прямо и вывернулась, уставившись на груду черного шелка на моих коленях. Это мое платье. Должно быть, я сняла его ночью и накрыла им голову. Или кто – то снял его с меня?
Я оглядываюсь в полутьме гостиной Саманты; на обычные предметы ее обихода падает жутковатый свет, и я вижу групповые фотографии на журнальном столике, стопку журналов на полу, ряд свечей на подоконнике.
В голове вдруг вспыхивает воспоминание о такси, переполненном людьми.
Отслаивающийся синий винил и липкие коврики. Я пряталась на полу такси, несмотря на протесты водителя, который все повторял – "Не больше четырех". Нас вообще-то было шестеро, но Саманта все уверяла его, что это неправда. Кто-то истерично смеялся.
Затем преодоление пяти лестничных пролетов, и больше музыки, и телефонные звонки, и парень, накрашенный, как Саманта, и где-то после этого я, наверное, должно быть упала на диван и заснула.
На цыпочках я иду в комнату Саманты, обходя открытые коробки.
Саманта переезжает и в квартире беспорядок. Дверь в крохотную спальню открыта, постель не убрана и пустая, пол был усеян горой обуви и предметами одежды, как будто кто – то пытался примерить всё, что есть в ее гардеробе каждый кусок и бросил в спешке.
Я дошла до ванной комнаты, и пробравшись сквозь дебри нижнего белья, переступила через край ванной и включила душ.
Итак, вот план на сегодняшний день: узнать, где мое предполагаемое место проживания, не спрашивая у папы.
Мой отец. Тошнотворный привкус вины наполняет мое горло. Я не позвонила ему вчера. У меня не было возможности.
Он, наверное, волнуется до смерти сейчас. А что если он позвонил Джорджу? Что если позвонил моей домовладелице? Возможно, полиция ищет меня, очередную девушку, загадочно пропавшую в Нью-Йорке.
Я помыла волосы. Я ничего не могу сделать с ними сейчас. Или возможно я не хочу.
Я вышла из ванной и склонилась над раковиной, наблюдая в отражении, как сквозь медленно рассеивающийся пар, проступает моё лицо.
Я выгляжу все также. Но чувствую себя совсем по-другому.
Это мое первое утро в Нью-Йорке!
Я помчалась к открытому окну, вдыхая холодный, влажный воздух. Шум дороги напоминал звук волн, мягко бьющихся о берег. Я стала коленями на подоконник и, опираясь ладонями о стекло, смотрела на улицу – словно ребёнок, рассматривающий большой снежный шар.
Я застыла там надолго, наблюдая за тем, как оживает день.
Сначала грузовики, двигаются вниз по авеню, словно динозавры, скрипучие и голодные, поднимая свои заслонки для сбора мусора и подметая улицы с помощью щеток.
Затем начинается движение: одинокое такси, за которым следует серебристый Кадилла́к, а затем небольшие грузовики c изображениями рыбы, хлеба и цветов, далее ржавые фургончики, а за ними парад тележек.
Парень в белом пальто крутит педали велосипеда, с двумя ящиками апельсинов, прикрепленных к крылу.
Небо уже не серое, а стало лениво белое.
Бегун бежит, потом другой; человек в синей рубашке для медиков отчаянно ловит такси. Три маленькие собачки, привязанные к одному поводку, тащат пожилую леди по тротуару, а торговцы подымают со стонами металлические ворота на витринах.
Полосатый солнечный свет освещает углы зданий, а затем толпа людей шагает с тротуара.
Улицы наполнятся шумом людей, автомобилей, музыкой, бурением; собаки лают, слышен крик сирены, это 8 утра.
Пора идти.
Я обыскиваю поверхность вокруг матраца в поисках моих вещей.
За подушкой спрятан тяжелый кусок чертежной бумаги, край слегка жирный и мятый, как будто я лежала, прижимая его к груди. Я изучаю номер телефона Бернарда, цифры аккуратные и искусные.
На вечеринке, он сделал большое шоу из написания записки и вручил ее мне с заявлением: – На всякий случай. – Он демонстративно не просил мой номер, как будто мы оба знали, что снова увидим друг друга, по – моему, решению.
Я осторожно ложу бумажку в мой чемодан и нахожу записку, закреплённую якорем из под пустой бутылки шампанского. В ней сказано:
«Дорогая Кэрри,
Твой друг Джордж звонил. Пыталась тебя разбудить, но не смогла. Оставила тебе двадцатку. Отдашь, когда сможешь.
Саманта»
И под этим – адрес. Квартиры, куда я должна была прийти вчера, но не смогла. Видимо, я позвонила Джорджу прошлой ночью.
Я держала в руках записку и искала ключи.
Саманта пишет ужасно по – девичьи, как будто часть мозга, отвечающая на правописание, никогда не прогрессировала выше седьмого класса. Я неохотно надеваю костюм габардин, беру трубку телефона и звоню Джорджу.
Десять минут спустя, я тащу чемодан вниз по лестнице. Я открываю дверь и выхожу на улицу.
Мой желудок урчит, как будто голоден. Но не только для еды, а все: шум, волнение, сумасшедший гул энергии, которая пульсирует у меня под ногами.
Я поймала такси, дергаю дверь, чтобы открыть и бросаю свой чемодан на заднее сиденье.
– Куда? – спрашивает водитель.
– 47 Восточная улица, – я кричу.
– Будет сделано! – кричит водитель, выруливая такси в острой схватке за проезд.
Мы попали в яму, и я на мгновение слетела со своего места.
– Эти проклятые таксисты из Нью-Джерси.
Таксист машет кулаком в окно, пока я следую его примеру. И вот когда до меня доходит: Это как будто я всегда была здесь. Возникшая из головы Зевса – человек, без семьи, без биографии, без истории.
Человек, который является совершенно новым.
Такси уже плетет опасно сквозь е движение, а я изучаю лица прохожих. Здесь люди любого роста, формы и цвета кожи, и все же я убеждена, что на каждом лице я чувствую родство, которое превосходит все границы, как, будто они связаны тайным знанием, что это центр вселенной.
Потом я хватаюсь за чемодан в страхе.
То, что я сказала Саманте это правда. Я не хочу уезжать. И теперь у меня есть шесть дней, чтобы придумать, как остаться здесь.
Вид Джорджа Картера вернул меня на землю. Он покорно сидел у стойки кафе на углу 47 улицы и Второго Авеню, где мы договорились встретиться прежде, чем он умчится на свою летнюю работу в Нью-Йорк Таймс.
Судя по его лицу, он раздражён. Я в Нью-Йорке двадцать четыре часа и уже всё пошло не так. Я даже не смогла попасть в квартиру, в которой должна была остановиться. Я похлопала его по плечу, он повернулся, его лицо выражало одновременно раздраженность и облегчение.
– Что произошло с тобой? – он спрашивает.
Я ставлю свой чемодан и отодвигаю возле него стул.
– Мою сумочку украли. У меня совсем не было денег.
И я позвонила девушке, кузине одного человека, которого я знаю из Каслберри. Она отвела меня на вечеринку и...
– Ты не должна болтаться вокруг таких людей, – Джордж вздыхает.
– Почему нет?
– Ты их не знаешь.
– Ну и что? – Теперь мне досадно. Это проблема с Джорджем. Он всегда ведет себя, как будто он думает, что он мой отец или что-то вроде этого.
– Ты должна пообещать мне, что будешь более осторожна в будущем.
Я скорчила лицо.
– Кэрри, я серьезно. Если ты снова попадешь в неприятность, меня не будет рядом, чтобы помочь тебе.
– Ты что, отказавшись от меня? – Я спрашиваю в шутку.
Джордж был влюблен в меня почти год. И он один из моих самых близких друзей. Если бы не Джордж, я бы не была в Нью-Йорке вообще.
– Вообще-то, да, – говорит он, протягивая три купюры по двадцать долларов в мою сторону. – Этого должно хватить. Ты можешь вернуть мне деньги обратно, когда доберешься до Брауна.
Я смотрю на купюры потом на него. Он не шутит.
– The Times посылает меня в Вашингтон на лето. Я собираюсь делать некоторые фактические отчеты, так что я согласился.
Я ошеломлена. Я не знаю, поздравлять его или наказать его за то, что меня бросает.
Своим отъездом он выбил почву у меня из-под ног. Джордж был единственным человеком, которого я знала в Нью-Йорке. Я рассчитывала, что он введёт меня в курс дела. Как я теперь буду без него?
– С тобой все будет в порядке, – говорит он, как будто читая мои мысли. – Просто придерживаться основ. Иди в класс и делай свою работу. И старайся не спутаться с какими-нибудь сумасшедшими людьми, окей?
– Конечно, – я говорю. Это не будет проблемой, но то, что я в бешенстве остается фактом.
Джордж берет мой чемодан, и мы прогуливаемся по перекрестку к белому кирпичному жилому зданию.
Рваный зеленый тент со словами Windsor Arms защищает вход.
– Это не так уж и плохо, – замечает Джордж. – Вполне респектабельно.
Внутри стеклянной двери находится ряд кнопок. Я нажимаю с меткой 15E.
– Да? – визжит пронзительный голос от домофона.
– Это Кэрри Брэдшоу.
– Отлично, – говорит голос в тоне, который может свернуться кремом. – Как раз во время.
Джордж целует меня в щеку, когда раздается звуковой сигнал и вторая дверь открывается.
– Удачи, – говорит он, и делает паузу, чтобы дать мне один последний Совет: – Ты позвонишь, пожалуйста, своему отцу? Я уверен, что он беспокоится о тебе.
Глава 3
– Это Кэрри Брэдшоу? – Голос девичий, но требовательный, как будто звонивший слегка раздражен.
– Эмм, да, – неуверенно ответила я, не представляя, кто бы это мог быть. Это мое второе утро в Нью-Йорке и занятий еще не было.
– У меня твоя сумка, – объявляет девушка.
– Что! – я чуть ли не уронила телефон.
– Ну, не сильно радуйся. Я нашла её в мусоре. Кто – то разлил на нее лак. Я думала оставить ее в мусорке, но потом подумала: А что, если бы я потеряла сумку? Поэтому, я позвонила.
– Как ты меня нашла?
– Адрес в твоей книжке. Она по-прежнему была в сумке. Я буду в Сакс, с 10 часов утра, если ты хочешь забрать ее, сказала она. – Ты не сможешь пропустить меня. У меня красные волосы. Я покрасила их в тот же красный цвет как банки супа "Кэмпбелл". В честь Валерий Соланас. – Она замолкла. – Подонки, а манифест? Энди Уорхол?
– О, конечно, – ответила я, не имея ни малейшего понятия, о чем она говорит, но не желая показывать свое невежество. К тому же эта девушка казалась немного... странной.
– Отлично. Увидимся перед Сакс. – Она кладет трубку прежде, чем я успеваю услышать ее имя.
Ура! Я знала. Пока моей сумки Кэрри не было, все это время у меня было странное ощущение, что она скоро ко мне вернется. Как в этих книгах по контролю разума: визуализируй то, что ты хочешь, и ты это получишь.
– Э-кхм!
Лежа на раскладушке, я замечаю Пегги Мейерс, розовощекую хозяйку квартиры. Она одета в тесный костюм серого цвета, который выглядит как колбасная оболочка. В этом прикиде, да еще и в сочетании с ее круглым лицом, она напоминает человечка из рекламы Мишлен.
– Это был исходящий звонок?
– Нет, – говорю я, слегка раздосадованная. – Они позвонили мне.
Она вздохнула, выражая тем самым свое недовольство и разочарование:
– Разве я не объясняла тебе правила?
Я кивнула, широко раскрыв глаза в страхе.
– Все звонки должны производиться в гостиной. Никаких разговоров больше пяти минут. Никому не требуется больше пяти минут на разговоры. Все исходящие звонки должны быть записаны должным образом в блокноте.
Должным образом, я думаю. Это хорошее слово.
– Есть ли у тебя вопросы? – спросила она.
– Нет, – я потрясла головой.
– Я иду на пробежку. Потом у меня прослушивание. Если ты решишь выйти на улицу, убедись, что у тебя есть ключи.
– Так и сделаю. Я обещаю.
Она останавливается, берет мою пижаму из хлопка, и хмурится. – Я надеюсь, вы не собираетесь дальше спать.
– Я собираюсь в Сакс.
Пегги неодобрительно поджимает губы, как будто только ленивый пойдет в Сакс. – Кстати, ваш отец звонил.
– Спасибо.
– И помните, все междугородные звонки оплачиваются абонентом, которому звонят. – Она двигается неуклюже, будто она мумия. Если она едва может ходить в этом резиновом костюме, как она в этом бегает?
Я знаю Пегги всего лишь 24 часа, и мы уже не ладим. Вы можете назвать это ненавистью с первого взгляда.
Когда я приехала вчера утром, растрепанная и слегка растерянная, ее первыми словами были: – Рада, что вы решили посмотреть номер. Я уже собиралась отдать его, кому-нибудь другому.
Я посмотрела на Пегги, которая я подозревала, раньше была привлекательной, но сейчас как цветок завяла, и хотела отдать номер.
– У меня список желающих на целую милю, – продолжала она. – Вы, дети из пригорода понятия не имеете – ни малейшего понятия – о том, насколько невозможно найти достойное жилье в Нью-Йорке.
Потом она усадила меня на зеленый двухместный диван и информировала меня о «правилах»:
Никаких посетителей, особенно мужчин. Никаких ночных гостей, особенно мужчин, даже если она куда – то уехала на выходные. Не брать ее еду. Никаких телефонных разговоров более пяти минут – ей нужна свободная телефонная линяя на случай, если позвонят по поводу прослушивания. Не возвращаться домой после полуночи. Мы можем ее разбудить, а она нуждается в каждой минуте сна.
И самое важное, никакой готовки. Она не хочет прибирать наш беспорядок.
Боже. Даже у песчанки свободы больше, чем у меня.
Я жду, пока не услышу звука закрывающейся двери, затем слышу стук на фанерной стене рядом с моей кроватью.
– Дин – дон, ведьма мертва, – Я говорю.
Лил Уотерс, маленькая девочка – бабочка, выглядывает из-за фанерной двери, которая соединяет наши телефоны.
– Кто-то нашел мою сумку! – восклицаю я.
– О, милая, это чудесно. Это как одно из тех волшебных совпадений, что происходят в Нью-Йорке, – говорит она.
От радости она подпрыгивает на краю раскладушки и чуть не переворачивает ее. Все в этой квартире такое хлипкое и не прочное: перегородки, двери, кровати.
Наши "комнаты" сделаны из гостиной и образуют 2 маленьких пространства 6 на 10 метров, в которых есть место только для раскладушки, складных столика и стула, маленького шкафа с двумя ящиками и ночником.
Дом находится на Второй авеню, так что я называю нас с Лил "Узниками Второй авеню" после фильма Нила Саймона.
– А что на счет Пегги? Я слышала, как она кричит на тебя. Я же говорила тебе: не звони из своей комнаты. – Лил вздыхает.
– Я думала, что она спит.
Лил трясет головой. Мы с ней в одной программе в The New School, но она приехала на неделю раньше, чтобы акклиматизироваться, что так, же означает, что у нее комната немного лучше.
Чтобы попасть в свою комнату, ей нужно перейти через мою, так что у меня даже меньше пространства, чем у нее. – Пегги всегда рано встает, чтобы побегать. Говорит, что должна сбросить 20 фунтов 1.
– В том резиновом костюме? – спрашиваю я, ошеломленная.
– Она говорит что потеет.
Я оценивающе смотрю на Лил. Она на два года старше меня, но выглядит на пять лет моложе. Со своим невысоким ростом, она, скорее всего, большую часть своей жизни, будет выглядеть лет на двадцать. Но не стоит ее недооценивать.
Вчера, когда мы впервые встретились, я пошутила на тему того, как ее имя будет смотреться на обложке книги, на что Лил лишь пожала плечами и сказала:
– Мой псевдоним Э.Р. Уотерс. (или Элизабет Рейнольдс Уотерс). Когда люди не знают, что ты девочка, то это помогает мне публиковать работы.
Затем она показала мне два своих стихотворения , опубликованные в "Нью-Йорк".
Я чуть не упала.
Затем я рассказала ей о встрече с Кентоном Джеймсом и Бернардом Сингером. Знаю, встреча со знаменитыми писателями – это не то же самое, что быть напечатанным где – то, но я подумала, что это лучше, чем ничего.
Я даже показала ей бумажку, где Бернард Сингер написал свой номер телефона.
– Ты должна ему позвонить, – она сказала.
– Я не знаю. – Я не хочу делать слишком большое дело из этого.
Я было погрузилась в раздумья о Бернарде, но тут вошла Пегги и сказала нам быть потише.
Сейчас я с ухмылкой улыбаюсь Лил.
– Пегги – , говорю я, – она действительно пойдет на прослушивание в этом резиновом костюме? Ты можешь представить, какой будет запах?
Лил ухмыльнулась:
– Она посещает спортзал Люсиль Робертс. Говорит, что принимает душ там. Вот почему она всегда такая очумевшая. Сначала потеет, бегая по всему городу, а потом ищет место, чтобы помыться.
Это заставляет нас смеяться до упаду, и мы падаем, хихикая на мою кровать.
Рыжеволосая девушка была права. У меня не возникло проблем с ее поиском.
Более того, ее невозможно пропустить, она стояла на тротуаре перед Сакс, держа в руках табличку с надписью "ДОЛОЙ ПОРНОГРАФИЮ" на одной стороне и "ПОРНОГРАФИЯ ЭКСПЛУАТИРУЕТ ЖЕНЩИН" на другой.
Позади нее стоит небольшой стол покрытый фотографиями из порно журнала.
– Внимание, девушки! Скажите порнографии – нет! – кричит она.
Она машет мне своим плакатом.
– Не хочешь подписать петицию против порнографии?
Я как раз собираюсь объяснить, кто я, когда незнакомец меня прерывает.
– О, ради Бога, пробормотала женщина, проходившая мимо, – можно подумать, что кому-то есть дело до чужой сексуальной жизни.
– Эй! – кричит рыжеволосая девушка, – Я слышу это, ты знаешь? И я определенно не одобряю это.
Женщина оборачивается. – И что?
– Что ты знаешь о моей сексуальной жизни? – спрашивает она. У нее ярко красные , короткие волосы. Она носит строительные сапоги и комбинезон, под которым надета рваная фиолетовая футболка.
– Милая, понятно, что у тебя ее нет, – с ухмылкой отвечает женщина.
– Да? Может быть, я и не занимаюсь сексом, как и ты, но ты – жертва системы. Вам промыли мозги Патриархией.
– Секс продается, – говорит женщина.
– За счет женщин.
– Это смешно. Вы когда-нибудь задумывались о том, что некоторые женщины действительно любят секс?
– И? – Девушка смотрит, как я воспользоваться мгновенным затишьем, чтобы быстро представить себя.
– Я Кэрри Брэдшоу. Вы звонили мне. Моя сумка у вас?
– Ты Кэрри Брэдшоу? – Она, кажется, разочарована. – Что вы делаете с ней? – Она указывает пальцем в сторону женщины.
– Я даже не знаю ее. Если бы я только могла получить свою сумку.
– Возьми, – говорит рыжеволосая девушка, если бы у неё было достаточно места. Она поднимает свой рюкзак, достаёт мою Кэрри сумку, и вручает её мне.
– Спасибо, – благодарю я, – если Вам когда – либо понадобится моя помощь...
– Не переживай по этому поводу, – отвечает она гордо. Она берет свой плакат и обращается к пожилой женщине в жемчуге. – Вы хотите подписать петицию против порнографии?"
Пожилая женщина улыбается. – Нет, спасибо, дорогая. В конце концов, какой в этом смысл?
Рыжеволосая девушка тут же падает духом.
– Эй, – говорю я, – я подпишу твою петицию.
– Спасибо, – говорит она, протягивая мне ручку.
Я подписываю петицию и иду вниз по Пятой Авеню. Скрываясь в толпе людей, я думаю о том, чтобы моя мама сказала о моем пребывании в Нью-Йорке. Может быть, она наблюдает за мной, убеждается, что забавная рыжеволосая девушка нашла мою сумку?
Моя мама тоже была феминисткой. В конце концов, она бы гордилась мной, что я подписала петицию
