Текст книги "Сломанная стрела"

Автор книги: Кэмерон Кертис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

Отель Aman Tokyo занимает шесть верхних этажей 38-этажной башни Отэмачи. Меня не устраивает роскошь этих апартаментов. Каштановые полы, огромная кровать и светлая деревянная мебель создают ощущение простора. Деревянные перегородки с панелями из рисовой бумаги бесшумно скользят по роликам, разделяя номер на спальную, гостиную и обеденную зоны. Я отодвигаю перегородки, оставляя планировку открытой.

Как налогоплательщик, я надеюсь, что ЦРУ за это не платит.

Штейн, наверное, сама за всё платит. Она отлично вписывается.

Ее отец – легенда частного инвестиционного бизнеса в Нью-Йорке, а ее дед подарил Центр Штейна Гарварду.

Штейн очень крутая, но она не любит ночевать под открытым небом без необходимости. Уверен, она всё время думала об «Амане Токио».

Штурм вокруг маленькой офицерской казармы, которую нам устроила Конго.

Я смотрю в панорамное окно своей комнаты, любуясь бескрайними просторами Токийской котловины. Словно я в самолёте B-1b. Город простирается до самого горизонта. Панорамный вид словно сошёл с картины.

Звонит телефон в номере, и я хватаю трубку с рычага. «Порода».

Голос Штейна звучит отрывисто: «Что скажете, если мы навестим Такигаву Рин?»

«Да, но только для приветствия. Не думаю, что нам стоит её в это втягивать, если это возможно».

«Согласен. Встретимся в вестибюле на первом этаже через пять минут».

В отеле Aman Tokyo два вестибюля: один на первом этаже и один на тридцать втором. Консьерж разложил на столе карту. Отметил расположение отеля и адрес, который дал нам Такигава Кен.

Он объясняет, что это район Сибуя. Молодёжное, модное, тусовочное место. Относительно безопасное. Дальше на север находится Синдзюку, квартал красных фонарей. Если гайдзин забредёт туда, он может заблудиться не в той части города.

Японские адреса – это кошмар. Нет названий улиц. Номера домов присваиваются в хронологическом порядке.

Цифры относятся к областям внутри районов, затем к более мелким областям внутри них. В конечном итоге вы ориентируетесь на здание.

Для солдата GPS-координаты, направления по компасу и координатная сетка отражают линейно организованный менталитет. Токийская адресная система, похоже, отражает совершенно нелинейный менталитет.

Поразительно, что эта система работает так же хорошо, как и западная.

Мужчина вызывает такси, даёт водителю указания и придерживает дверь для Стайн. Она садится в машину позади водителя, который сидит справа. Японцы ездят, как и британцы, по левой стороне дороги.

Мой взгляд обводит вестибюль и улицу. Адаптация к новым городам занимает время. Со временем чувства приспосабливаются к языку тела и поведению людей вокруг.

Похоже, этот человек занимается своими делами.

Этот другой человек выглядит так, будто делает вид, что занимается своими делами. Разница может быть едва заметной, например, в том, как мужчина держит плечи.

Возражения генерала Конго поначалу показались мне попыткой следить за нами. Военные офицеры, как правило, помешаны на контроле. Это естественная реакция на хаотичную обстановку, где контроль – лишь иллюзия. Чем больше я слушал, тем больше ощущал серьёзную обеспокоенность в его голосе. Возможно, у него были проблемы с КОК и внештатными якудза.

Я заставляю себя пересмотреть свои предположения. B-1b приземлился средь бела дня, и это был необычный планёр для Йокоты. Среди громоздких транспортных самолётов Командования воздушной мобильности он выделялся. Нас отвезли на военной машине в Татикаву. Любой, кто наблюдал за базой, сообразил бы, что к чему.

Конго руководит контртеррористическим подразделением. Базы КОК находятся под наблюдением. Он не хотел бы в этом признаваться, но у них могут быть глаза и уши внутри.

Я не заметил никого, кто следовал бы за нами из Татикавы, но это не значит, что там никого не было. Я сажусь в такси, закрываю дверь и киваю водителю, чтобы он ехал.

«Что у тебя есть по КОК?» – спрашиваю я Штейна.

«Моя команда уже всё подготавливает. К тому времени, как вернёмся в отель, у нас будет полное досье».

«Будет ли у нас то же, что и у Конго?»

«Нам следует. У него нет причин что-либо скрывать».

«Мне не нравится, как он описал КОК».

«Что-нибудь конкретное?»

«Молодой. Состоятельный. Высокообразованный».

Штейн нахмурился: «Понимаю, что ты имеешь в виду».

«Яростные идеологи, – говорю я. – Хуже того, они выглядят как группа активных людей. Это делает их вдвойне опасными».

Такси лавирует в плотном потоке машин. Я узнаю улицы, по которым мы ехали по дороге в город. Позади нас возвышаются небоскрёбы финансового района. Впереди – трёх-, пяти– и семиэтажные здания. Отражая лучи заходящего солнца, окна горят оранжевым огнём.

Улицы пестрят цифровыми билбордами высотой в сто пятьдесят футов. Повсюду огромные универмаги, магазины пластинок и дизайнерские бутики. А вот и трёхэтажный ресторан McDonald's. Сибуя затмевает Таймс-сквер.

Токио, даже больше, чем Нью-Йорк, пропитан безудержным потребительством. Объём денег, проходящих по этим улицам, должен быть невероятным.

Я поворачиваюсь на сиденье, смотрю в заднее стекло такси.

Окружающая среда – настоящий когнитивный кошмар. Слишком много всего происходит. Мы проезжаем площадь шириной в два футбольных поля. Волны людей выливаются из выходов метро и хлынули туда-сюда по открытому пространству. Много молодёжи и туристов. Район кипит энергией. Мне хочется сказать водителю, чтобы он свернул на боковые улицы, где легче заметить хвост. Бесполезно, я не говорю по-английски.

Штейн ёрзает. «Брид, как думаешь, мы сейчас в поле их зрения?»

«Возможно, нет, но было бы глупо их недооценивать».

Таксист сворачивает с главной улицы. Улицы становятся уже и темнее. Такигава Кен дал нам адрес, но я не вижу ни табличек с названием улицы, ни номеров домов на двери.

Тротуаров нет. Токио был спроектирован так, чтобы сбить с толку любого, кто ожидает увидеть сетку улиц и проспектов.

Улица, хоть и тускло освещенная, чистая. Водитель останавливает машину перед длинным двухэтажным зданием. Окна на втором этаже темные, но над ним горит свет.

Входная дверь. Водитель указывает на здание и говорит что-то по-японски.

Мы прибыли.

Штейн платит за проезд, и мы спешиваемся.

Улица достаточно широкая, чтобы разъехаться двум машинам, но движение не очень интенсивное. Одна или две машины объезжают остановившееся такси. Пешеходы идут посередине и расступаются, услышав приближающиеся машины.

Я подхожу к двери. Изнутри доносятся резкие крики и удары падающих на маты тел. Я киваю Штейну, толкаю дверь. Мы входим в додзё, снимаем обувь и встаём сбоку от двери.

Додзё – это длинный зал, сто пятьдесят футов в длину и шестьдесят футов в ширину. Стены обшиты светлым деревом, полы устланы чистыми белыми циновками. Около тридцати мужчин и женщин сидят в три ряда, образуя широкую букву U вокруг центра. Каждый одет в белое кимоно и цветной пояс.

На вершине буквы U стоит молодая женщина. Темноволосая и бледная, она одета в белую рубашку и ярко-красные хакама.

Она босиком. Рукава её рубашки мешковатые и доходят до локтей.

Она указывает на студента. Тот вскакивает и подбегает, чтобы ударить её кулаком.

Девушка отходит в сторону, правой рукой перехватывает атакующую руку студента, а затем заносит левое предплечье над его бицепсом.

Она ударяет его высоко в грудь. Резким движением сбивает с ног. Он падает на мат, его правая рука всё ещё зажата в её захвате. Он шлёпает по мату, чтобы смягчить падение, и она отпускает его. Поднявшись на ноги, он кланяется и возвращается на своё место.

Такигава Рин.

Она указывает на ещё двух студентов, мужчину и женщину средних лет, и рычит команду.

Двое учеников встают и смотрят друг на друга. Мужчина собирается ударить женщину, которая повторяет приём своего сэнсэя.

«Мата», – командует девушка в красной хакаме.

Студенты снова встают друг напротив друга, но на этот раз атакует женщина. Мужчина повторяет приём, бросая женщину на пол.

«Йой», – говорит сэнсэй. Ученики возвращаются на свои места.

Рин стоит неподвижно на вершине буквы U. Изучает меня и Штейна.

«Джесуто га имасу», – говорит она. «У нас гости».

Студенты поворачивают головы и смотрят на нас. Рин внимательно смотрит на меня. «Полагаю, вы американец», – говорит она. «Хотите попробовать? Я вас не трону».

Мой рост 180 см, а у неё 175 см. Высокая для девушки, но, с другой стороны, Такигава Кен моего роста. Их отец был крупным гайдзином.

Она хочет устроить демонстрацию против мужчины, который значительно крупнее ее.

«Хорошо», – я снимаю куртку и носки.

«Давай, Тигр», – шепчет Штейн.

Я делаю шаг вперед и смотрю на Такигаву Рина.

Она привлекательная девушка. Евразийские черты лица, высокие скулы, широкий рот и чувственные губы. В её подтянутых предплечьях чувствуется сила. Она слегка потеет. Впадина на шее блестит на свету.

«Толкни меня», – говорит она.

Это базовый приём, и я поддаюсь ей. Толкаю её в грудь ладонью правой руки. Она хватает меня запястьем и валит на землю.

«Возьми меня за запястье», – говорит она.

Я хватаю Рин за левое запястье правой рукой. Она отступает в сторону, тянет меня к себе, я теряю равновесие. Лучше. Она заставляет меня вести себя правой рукой, развернув корпус. Резкая боль пронзает бок. Вот так межрёберные мышцы. Из-за этого я не могу подойти и ударить её левой. Это как танец.

Два быстрых движения – и я на земле.

Она думает, что я не умею падать. Легко меня подводит. Я всё равно смягчаю падение, чистый рефлекс.

Достаточно, чтобы показать ей, что я не новичок.

Я гримасничаю, поднимаюсь на ноги. Рин смотрит на меня с новым пониманием, но глаза его настороженно.

Она видит, что у меня есть способности, но не знает, какие именно.

Боевые навыки, которые я освоил, включают в себя приёмы айкидо, но это не айкидо. Айкидо – прекрасное боевое искусство, плавный танец. Оно позволяет практикующему защищаться, не нанося смертельного урона нападающему. Боец должен решительно и эффективно уничтожить противника. Если в хаосе настоящего боя вы ищете болевой приём на запястье, вы упускаете возможность убить противника.

Хуже того, вы даете врагу возможность убить вас.

«Спар», – говорит она.

Некоторые могут назвать это безответственным. Мы не знаем возможностей друг друга. И правила мы не обсуждали. Можно смело предположить отсутствие контактов и ударов по суставам. Между нами что-то произошло, и нам нужно это увидеть.

Рин стоит наготове, левая нога и рука впереди, правая отведена назад. Я принимаю стойку левши, чтобы сбить её с толку. Шагаю вперёд, бью её по левому гарду правой рукой. Сразу же следом правый джеб в лицо, не отпуская удар.

Она резко откидывает голову назад, чтобы увернуться, и восстанавливает стойку.

Я атакую тем же приёмом, но с одной вариацией. Бью её по левому гарду изнутри. Хватаю её левую руку левой, тяну вниз и вперёд. Она теряет равновесие, когда я наношу ей правый джеб в лицо.

Мы отступаем друг от друга, тяжело дыша.

Первый пункт для меня.

Рин занимает позицию для второго раунда. Это сработало раньше, давай попробуем ещё раз. С новым поворотом. Шагаю вперёд, бью её по руке. На этот раз я пробиваю левый кросс ей в лицо.

Вместо того чтобы уклониться от удара, она пригибается.

Низко приседает, хватает мою левую ногу за коленом и тянет прямо вверх. Толкает меня плечом в грудь. У меня выбивает дух, и я падаю на спину. Удар тела о мат ослепляет болью. Я…

Надо бы перекатиться, чтобы прийти в себя, но я парализован. Она топчет мне лицо. Для безопасности она оттягивает голую пятку на добрых шесть дюймов назад.

Я смотрю в потолок.

Штейн бросается вперёд. «Боже мой! Ты в порядке?»

«Я в порядке. Оставьте цветы у двери».

Рин отступает назад и с улыбкой насмехается надо мной. «Ты не ранен».

«Он вошёл сюда со сломанными рёбрами». Штейн протягивает мне руку. Я хватаю её, и она помогает мне подняться.

«Тогда ты идиот», – говорит мне Рин.

«Тебе трудно отказать».

Рин качает головой, пытаясь скрыть улыбку.

Она сталкивается со своим классом. «Нани ни демо сонэте кудасай».

Тон у девушки гортанный, такой же властный, как у Конго.

«Оватта йо».

«Привет». Ученики кланяются, встают и собирают свои вещи.

Сколько лет Такигаве Рин? Кену тридцать пять. Девушке передо мной чуть больше двадцати.

«Ты, должно быть, Брид», – говорит Рин. «Кен рассказывал мне о тебе».

«Он сказал тебе, что мы приедем?»

«Нет, он и раньше мне рассказывал истории», – она хмурится. «Должно быть, он дал тебе мой адрес».

«Да, так оно и было».

Штейн представляется, а Рин жмёт нам руки. Похоже, кланяться уже не модно, по крайней мере, среди некоторых японцев.

«Чего ты хочешь?» – спрашивает Рин.

«Мы приехали в Токио по делам, – говорит Штейн. – Кен – наш друг, и мы хотели с ним поздороваться».

Рин качает головой. «Нет. Ты ещё не решила, стоит ли меня привлекать. Ничего страшного. Я не знаю, хочу ли я вмешиваться».

В додзё так тихо, что атмосфера становится жуткой. Рин ведёт нас к лестнице в конце зала. «Приходите ко мне на чай», – говорит она.

говорит.

Мы следуем за девушкой по лестнице. Она щёлкает выключателем, и на втором этаже загорается свет. Это чистое, просторное помещение. Светлые комнаты с татами.

«Сядьте», – говорит Рин. «Устройтесь поудобнее».

Есть низкий столик, но стульев нет. Штейн легко опускается на колени, поджимает ноги под себя. Должно быть, это долгие часы занятий йогой. Я сижу, скрестив ноги, в индийском стиле.

Рин возвращается с тремя чашками и чайником. Ставит их перед нами и аккуратно разливает.

«Прошу прощения за грубость, – говорит она. – Вы меня удивили, а я не люблю, когда меня удивляют».

«Не нужно извиняться, – говорю я. – Ты очень умелый».

Рин улыбается. «Как можно определить это по одной короткой встрече?»

«Ты мог убить меня».

«И ты, и я. Ладно, мы оба опытные. Что привело тебя в Токио?»

«Мы сказали правду, – говорит Штейн. – Мы не знаем, куда нас приведёт наш бизнес. Кен – наш друг, и мы хотели с тобой познакомиться».

«Тогда расскажи мне о том, как вам было хорошо с Кеном».

OceanofPDF.com

13

OceanofPDF.com

ТОНО

Такигава Рин – очаровательная хозяйка. Прошёл час, пока мы рассказывали ей о Кене и его жизни в Америке.

Брат и сестра регулярно общаются по электронной почте и через сообщения, но она не видела его уже много лет.

Рин видела фотографии, но не встречалась ни с Кэрол, ни с детьми. Она хочет узнать о них больше.

Я уверяю Рин, что Кэрол, похоже, заботится о брате и оберегает его. Рин, похоже, не убеждена.

Телефон Штейн завибрировал. Она извинилась и отошла в угол комнаты, чтобы ответить на звонок. Достала из сумки блокнот в кожаном переплёте. Записала что-то на свой золотой Montblanc.

Когда она возвращается, её лицо напряжённое. «Полиция нашла Тоно. Нам нужно ехать».

«Можем ли мы найти такси в этом районе?» – спрашиваю я Рина.

«Да, но это может занять некоторое время. Будет быстрее, если я тебя отвезу».

Я бросаю взгляд на Штейн. Она кивает в знак согласия. Открывает блокнот и показывает Рин адрес.

Рин исчезает в своей спальне. Когда она появляется, на ней синие джинсы, кроссовки и оранжевая футболка. Она несет сумочку через плечо и…

В её руке связка ключей. Она ведёт нас вниз и запирает входную дверь додзё.

Задняя дверь ведёт в небольшой гараж. Машина Рин – седан Toyota Yaris цвета электрик. Через несколько минут мы уже бродим по переулкам Сибуи.

«Тоно в баре, и полиция за ним наблюдает, – говорит Штейн. – Конго хочет, чтобы мы встретились с ним на командном пункте».

«Куда мы идем?» – спрашиваю я Рина.

Рин не отрывает взгляда от дороги. Она не задаёт вопросов, не хочет знать, что происходит. «Это в Синдзюку, – говорит Рин, – но в стороне. Я пытаюсь добраться туда, минуя самые оживлённые районы».

Сибуя и Синдзюку – соседние районы к западу от центра города. Рин объясняет, что оба района популярны, но у Синдзюку репутация похуже. Районом заправляет якудза.

Паутина улиц пугает. У Рин есть GPS на приборной панели, но она не следит за ним. Слева и справа я замечаю ярко освещённые площади, яркие цифровые рекламные щиты и мигающие неоновые вывески. Маршрут Рин ведёт нас по тёмным переулкам. Чистые, современные улицы Сибуи сменяются узкими переулками, заполненными караоке-барами, ресторанами и дешёвыми отелями – теми, где номера сдаются почасово.

Рин выключает фары и резко останавливается в тёмном переулке. Она указывает на залитое тёплым светом заведение. «Вот адрес, который ты мне дал», – говорит она.

Я впечатлён. Она знала, как избежать внимания.

Улица застроена барами и двухэтажными киссатенами.

Традиционные киссатэны – это кофейни с дружелюбной атмосферой. Современные киссатэны ничем не отличаются от винных баров. В них подают еду, напитки и кофе. И те, и другие имеют лицензию на продажу алкоголя.

Как и многие другие заведения, включая додзё Рина, это заведение занимает первый этаж. Второй этаж обслуживает

как жилое пространство.

Рин паркует «Тойоту» в переулке, в двухстах футах от дома.

Штейн достаёт телефон и звонит Конго. «Мы где-то рядом», – говорит она.

Из трубки раздаётся трескучий голос Конго. «Я пришлю за тобой», – говорит Конго. «Где ты?»

«Пожалуйста, поговорите с нашим водителем».

Штейн передаёт трубку Рин. Они обмениваются короткими репликами на гортанном японском. «Хай», – говорит Рин. «Хай. Хай».

Рин отключает вызов и возвращает телефон Штейну.

«Они идут».

Мой взгляд обводит улицу. По обеим сторонам припаркованы машины. Среди них грязный тёмный фургон. На полпути к улице стоит большой белый грузовик. Его задние двери открыты, и мужчины разгружают деревянные ящики с бутылочным пивом. Двое разгружают грузовик, складывая ящики на тротуаре. Двое других несут ящики в один из баров.

Рин включает заднюю передачу и заезжает в переулок. Конго, должно быть, велела ей не попадать в поле зрения.

Я смотрю в зеркало заднего вида со стороны пассажира. С другого конца переулка к нам подходит мужчина. Он подходит со стороны машины Штейна и стучит в пассажирское окно.

Это капитан спецназа, одетый в гражданское. Удивительно, что он ночью без солнцезащитных очков.

Штейн поворачивается к Рин: «Спасибо. Пожалуйста, иди домой и забудь об этом».

Я спешился и остался в тени со Штейном и капитаном. Выключив фары, Рин сдал назад, свернул в переулок и уехал.

Мы следуем за капитаном на улицу. Люди ходят туда-сюда, заходя в бары. Те, кто выходит, держатся на ногах не так уверенно. Он ведёт нас в киссатен, на который нам указал Рин. Там тускло освещённый зал, за столиками сидят посетители.

С одной стороны бар и кабинки. Женщина средних лет стоит за длинной деревянной барной стойкой. Освещение в комнате исходит от вольфрамовых лампочек в красных бумажных чотинах, или японских фонариках. Фонари сделаны из тонких бамбуковых рамок, а бумага украшена японскими иероглифами.

Женщина кивает капитану, когда мы проходим мимо. В дальнем конце бара есть задняя дверь. Рядом с задней дверью – лестница, ведущая на второй этаж. Капитан провожает нас в жилую зону.

Конго и ещё один мужчина сидят у окна, выходящего на улицу. Я узнаю сержанта: на столе у него открыт ноутбук. Рядом лежат мобильный телефон и рация. С ноутбука идёт цветное изображение с камеры наблюдения, расположенной в другом киссатене.

«Общее командование беру на себя я, – говорит Конго, – но проводить операцию будет полиция Токио. Тоно – в этом киссатэне.

Мы полагаем, что он встретится либо с Горо, либо с Сорю, либо с обоими. Они дадут ему инициатора.

«Где полиция?» – спрашиваю я.

Генерал кивает подбородком в сторону улицы. «Этот фургон – их командный пункт. Спецотряд полиции «Токушу Кюсю Бутай» занимает другой фургон в переулке за углом. Они произведут арест, если потребуется».

Штейн изучает изображение с камер видеонаблюдения на ноутбуке. «У полиции внутри мужчина».

«Да. Камера спрятана у него в одежде».

Я изучаю перспективу. Зум камеры установлен на широкоугольный режим. Полицейский находится в конце комнаты, а объектив настроен так, чтобы охватить всё здание целиком. Это избавляет полицейского от необходимости постоянно корректировать поле зрения, но делает изображение маленьким, а объекты трудноразличимыми.

Киссатен – это длинный прямоугольник, узкие концы которого обращены к улице. Длина комнаты – пятьдесят футов, а ширина – тридцать футов.

Широкий. Короткая барная стойка занимает две трети задней стены, а дверь ведёт в туалеты и кухню в задней части здания. Вдоль одной из длинных стен расположены кабинки, вдоль другой – столы, а перед стойкой – табуреты. Интерьер продуман так, чтобы максимально использовать пространство, и владелец хорошо постарался. Заведение выглядит просторным.

Как и в нашем киссатене, лестница ведёт на второй этаж. Мой снайперский глаз подстраивается под фокусное расстояние объектива. Телеобъектив сжимает перспективу и удалённые объекты кажутся ближе, чем они есть на самом деле. Широкий угол делает их меньше и дальше.

Это важно, поскольку определяет, где сидит полицейский относительно других людей в комнате. Он находится на расстоянии не менее девяти метров от своих объектов. Больше, если смотрит на них по диагонали. Это необходимо. Трейдкрафт требует, чтобы он занял позицию, не вызывающую подозрений у Тоно.

Я оглядываю посетителей, сидящих за барной стойкой и в кабинках.

Напрягаю зрение, ищу Тоно. Сравниваю каждое изображение с изображением, которое Конго показывала нам в лагере Тачикава.

«Вот он», – говорит Штейн, указывая на мужчину, сидящего в кабинке.

Тоно в своём фирменном костюме, сшитом вручную. Ткань идеально драпируется, а его осанка выдаёт уверенного, состоятельного человека. Он резко контрастирует с двумя другими мужчинами в плохо сидящих костюмах, прямо с вешалки. Их плащи, сложенные на спинках стульев, выглядят помятыми. На запястьях поблескивают изготовленные на заказ золотые запонки.

На скамейке рядом с Тоно, между его телом и стеной, лежит портфель.

«Деньги?» – спрашиваю я.

«Возможно, – говорит Конго. – Он готов заплатить и принять поставку».

В киссатене темно, как и внизу. Кабинки окутаны глубокой тенью. Свет от чочина

Мерцание. В фонарях либо настоящие свечи, либо электрические свечи, имитирующие мерцание света.

Темно, и Тоно находится в сорока футах от камеры. Как полицейский может быть уверен, что это он? Конечно, он последовал за Тоно внутрь.

«Я не вижу лица Тоно», – говорю я.

«Неважно», – Конго качает головой. «Это он».

«Удалось ли полиции выследить Горо или Сорю?» – спрашивает Штейн.

«Нет, они спрятались. Сорю – старший из них двоих. Он использует Горо для обмена».

«Как долго он там находится?» – спрашиваю я.

«Один час».

«Может быть, он встречается с ними здесь».

«Это отвратительная практика», – говорит Штейн. «Он попытается определить, следят ли за ним, а затем пойдёт на встречу. Если он нас заметит, то прервёт её».

Конго поглаживает подбородок. «Полиция следила за ним целый час, прежде чем он пришёл сюда».

Я нахмурился. Конго не торопился нам звонить.

Часы тикают. Тоно подаёт бармену знак принести ещё виски. Кажется, он никуда не спешит. Входит ещё один мужчина в костюме и длинном плаще и садится за барную стойку. Кладет плащ на табурет, заказывает напиток, снимает галстук.

Пара входит, садится за столик. Они изучают меню, заказывают еду. Женщина идёт в туалет.

Штейн вздохнула, поднялась на ноги и потянулась. Она подошла к окну и посмотрела на улицу. Мы все набрались терпения. Будучи оперативником, Штейн часами вела разведку. Будучи снайпером, я целыми днями лежала в укрытиях. Сидела в собственной моче и дерьме, ожидая, когда цель попадётся мне на прицел.

Один из мужчин в киссатене встаёт и, шатаясь, идёт к туалету. Камера двигается вверх и назад. Полицейский в киссатене начинает нервничать. Тоно делает глоток из киссатена.

Мужчина, пошатываясь, возвращается из туалета.

Шатаясь, идёт к бару, опирается на руку. Проходя мимо, он опирается на каждый табурет.

Полицейский заказывает ещё один напиток. Камера показывает, как бармен подходит к нему, чтобы обслужить. Забирает у него пустой стакан и ставит новый на стол. Пара садится ужинать.

«Насколько активны КОК?» – спрашивает Штейн.

«Мои люди и SAT предотвратили три крупных теракта за пять лет, – говорит Конго. – Один из них был связан с грузовиком, заминированным в Киото. Два других были связаны с химическим оружием».

«Я помню, – говорит Штейн. – Все три случая попали в новости. В каждом случае мотивация КОК была непонятна».

«Мы должны сосредоточиться на прекращении атак», – говорит Конго.

«Мы полагаемся на полицию в вопросах контроля за закупкой ингредиентов, которые могут быть использованы для производства отравляющего газа. Боюсь, успех одной из их атак – лишь вопрос времени».

«Им должно повезти только один раз», – говорит Штейн.

«Это правда», – Конго смотрит в окно. «Но, боюсь, мы сосредоточились не на той угрозе».

«Что ты имеешь в виду?» – спрашиваю я.

Генерал опускается на свое место, откидывается назад.

«Китайцы становятся всё более агрессивными по отношению к Тайваню. Северная Корея разработала ракеты и занимается миниатюризацией бомб для боеголовок. Россия милитаризирует Курильские острова».

«Это продолжается уже долгое время», – говорит Штейн.

«Россияне и китайцы организуют совместное патрулирование»,

Конго говорит: «Не учения… патрулирование. Если Китай вторгнется на Тайвань, Япония будет обойдена с юга. Мощная Россия на Курилах обойдет нас с севера».

Штейн отворачивается от окна и смотрит на Конго. «Мы тебя прикроем».

«Вы сделали это?» Конго встречается взглядом со Штейном. «Как вы сделали это с Ашрафом Гани? Соединённые Штаты развернут свои

ядерный зонтик для защиты Японии, зажатой между челюстями дракона и медведя?»

Напряжение в комнате нарастает. Внезапный вывод американских войск из Афганистана оставил тысячи наших союзников беззащитными. Я часто думаю о друзьях, оставшихся в этой неспокойной стране. Интересно, как они справляются с Талибаном.

Штейн ничего не говорит. Отворачивается к окну.

Большую часть своей карьеры я посвятил сражениям в Афганистане. Думаю, опасения генерала Конго обоснованы. Не уверен, что США нажмут ядерную кнопку из-за Тайваня.

Мир изменился. У России и Китая современные профессиональные вооружённые силы. Они годами тренировались, готовясь к конфликту с Западом. Меня беспокоит, что СДС не обладают достаточным боевым опытом.

«Вы готовите маневры, генерал?» – спрашиваю я.

Конго улыбается. «Мои люди всегда на учениях, Брид. Как они могут оставаться боеспособными, не подвергаясь бою?»

«Наиболее реалистичное упражнение из возможных».

«Да. Именно поэтому мои люди на учениях».

Цинизм в голосе генерала несомненен. Ни одна боевая сила не может сохранять преимущество без периодического развертывания, учений с боевой стрельбой и реальных боевых действий.

«Я делаю, что могу, – говорит Конго, – и мои люди – самые подготовленные и оснащённые в стране. Тем не менее, они не проходят проверку. Поэтому я постоянно с ними работаю. Манёвры, учения с боевой стрельбой, тренировки. И я лоббирую в парламенте отмену статьи 9».

«Как вы думаете, вы сможете это сделать?»

«Это очень сложно, Брид. Несмотря на всё моё влияние, при поддержке премьер-министра, мы проиграли последнее голосование».

«Мне жаль это слышать, генерал. Я хочу увидеть СДС.

готовый."

«Спасибо, Брид. В Соединённых Штатах многие разделяют твоё мнение. Они хотят видеть Японию более сильной. Они не понимают нашего пацифизма. Они подвергают сомнению

Почему мы приняли конституцию с такими ограничениями, как статья 9? Как будто это был наш выбор. Америка сбросила на нас две ядерные бомбы, заставила нас принять статью 9 и приучила наш народ стать ярыми сторонниками мира во всём мире. Разве это естественная реакция?»

Мы с Конго не раз беседовали подобным образом, пока я создавал для него школу снайперов. Его разочарование очевидно. Хуже того, я ему сочувствую. После Второй мировой войны Соединённые Штаты кастрировали Японию и Германию. Мы помогли им восстановить экономику, но сделали всё возможное, чтобы хирургически вырезать агрессию из их ДНК.

«Нет, сэр. Клянусь Богом, это не так».

«Когда я был мальчишкой, дети постарше тёрли меня лицом в грязь. Разве это делает меня пацифистом?» – смеётся Конго, кладя руку мне на плечо. Его тонкие пальцы сжимают как тиски. «В Нагасаки одна американская бомба убила семьдесят пять тысяч японцев. Чёрный каменный столб отмечает место, где взорвалась бомба. Мы не злимся. Мы называем это место Парком Мира».

«У вас есть все основания быть против нас, генерал».

Черт возьми, это так, я серьёзно. Но меня там не было. Я не собирался штурмовать пляжи, столкнувшись с населением, готовым умереть до последнего мужчины, женщины и ребёнка.

Конго смотрит на меня. «Поверь мне, Брид, я не верю. Это была война, а на войне приходится делать ужасные вещи. Но сегодня наш народ хочет, чтобы мы легли, пока Россия, Северная Корея и Китай готовятся сделать с нами то же самое снова».

Штейн отводит взгляд от окна и смотрит на генерала.

«Хватит, не заставляй меня начинать», – смеётся Конго. «Мы изменим это неприемлемое положение дел, да?»

Я улыбаюсь в ответ. «Привет».

На экране шатающийся мужчина встаёт на ноги и, пошатываясь, снова идёт в туалет. Капитан разливает кофе из термоса и ставит чашки на стол перед нами.

Конго жестом предлагает нам со Стайном выпить первыми. «Американцы предпочитают кофе чаю, да?»

Штейн улыбается и берёт чашку. «Спасибо».

Я отпиваю кофе. Мы со Стайном спали во время перелёта из Льюис-Маккорда, но нам всё равно не хватает сна. Боль в рёбрах превратилась в тупую ноющую боль.

Такигава Рин – настоящая девчонка. Но, с другой стороны, её брат – настоящий парень. Я позволяю себе представить, какое у неё подтянутое тело под красной хакамой. Чистая физическая близость, лёгкая шутка в наших репликах – всё это сделало наше взаимное притяжение неизбежным. В её насмешливой улыбке было обещание.

Тоно встаёт и идёт в туалет. Портфель болтается на двух жилистых пальцах. Он не собирается оставлять деньги в кабинке.

Другой мужчина не вернулся, хотя прошло уже добрых двадцать минут. Должно быть, какая-то свалка. Или он лежит без сознания на полу. Выглядел он довольно хреново.

Проходит пять минут, и появляется Тоно с портфелем в руке.

Камера перемещается, когда полицейский выпрямляется на стуле. Тоно отворачивается от камеры и обращается к бармену. Он показывает жестом в сторону туалета. Бармен вскидывает руки. Другой мужчина, вероятно, потерял сознание.

Тоно оплачивает счет и идет к двери.

На столе с треском оживает рация отряда. «Каре ва угоите имасу».

Конго хватает устройство, включает микрофон. «Привет».

Из окна мы наблюдаем, как Тоно переходит улицу.

Я ищу среди других пешеходов полицейскую команду, которая могла бы взять его след. Они в порядке – я не могу их найти.