Текст книги "Спасение Рейн (ЛП)"

Автор книги: Келси Кингсли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Келси Кингсли
Спасение Рейн
Вне серии

Переводчик: Дмитрий С.

Редактор: Екатерина Л.

Вычитка: Екатерина Л.

Обложка: Татьяна С.

ПРОЛОГ

МАЛЬЧИК ПО ИМЕНИ СОЛДЖЕР

– Хорошо, Диана, – обратилась акушерка к молодой женщине, лежащей на кровати, и встала между ее раздвинутыми коленями. – Мне нужно, чтобы ты тужилась.

Диана, которой едва исполнилось восемнадцать, измученная и мокрая от пота, в знак протеста мотала головой из стороны в сторону.

– Я не могу, – прохрипела она между всхлипами. – Не могу этого сделать. Не могу. Я не хочу.

Боже, о чем, черт возьми, она думала? Она была не в том положении, чтобы рожать ребенка. Диана едва могла позаботиться о себе, не говоря уже о совершенно новой маленькой жизни, которая будет зависеть от нее и только от нее.

– Давай, милая. Еще одна потуга, – подбадривала врач с доброй, сочувственной улыбкой. – Твой ребенок уже почти здесь.

«Мой ребенок», – подумала Диана, с трудом веря, что у кого-то вроде нее вообще может – или должен – быть ребенок. Что, блядь, она собиралась делать с ребенком? У нее не было работы, у нее не было денег. Черт возьми, Диана даже не смогла пережить первые несколько схваток, не опрокинув бутылку «Грей Гус»¹, которую стащила из отцовского винного шкафа, который он держал запертым с тех пор, как она вернулась домой, как будто Диана не знала, как его вскрыть.

Если подумать, ей следовало просто избавиться от этой чертовой штуки, растущей внутри нее, пока была такая возможность, много месяцев назад. Ее мать была первой, кто предложил сделать аборт. Даже она знала, что Диана никогда не сможет стать матерью, не говоря уже о том, чтобы стать достойной матерью.

«Я могу доказать, что они ошибаются», – подумала Диана, глядя на яркий свет над головой. – «Может быть, я даже смогу доказать себе, что я ошибаюсь. Может быть, для меня еще не слишком поздно, и этот ребенок меня спасет».

Диана кивнула свету, словно это было какое-то небесное существо, смотрящее на нее с потолка этой холодной и стерильной больничной палаты. Глубоко вздохнув и решив низвергнуть этого чертова ребенка на свет, она приподнялась на локтях, зажмурила глаза и с каждой каплей решимости, оставшейся в ее уставшем теле, тужилась, тужилась и тужилась, пока не услышала отчаянный писк чего-то крошечного и нового.

Диана откинулась на подушку, хватая ртом тот же спертый воздух, в котором отчаянно нуждался ее ребенок.

– Который час? – спросил кто-то.

– Одиннадцать-одиннадцать вечера, – ответил кто-то.

– У нас мальчик! – воскликнул кто-то еще.

Столько голосов, но все, на чем Диана могла сосредоточиться, – это пронзительный крик крошечного, невинного новорожденного, возвышающийся над всеми остальными в комнате.

Мать сжала ее руку.

– Диана, открой глаза и познакомься со своим сыном, – приказала она голосом, полным изумления и гордости, и Диана не могла не выполнить ее просьбу.

На руках у медсестры, имени которой она не помнила, лежал сердитый, трясущийся, плачущий ребенок с красным личиком. Он был самым уродливым, шумным, грязным существом, что та видела в своей жизни, и все же ее сердце тянулось к чему-то, что она все еще не была уверена, что способна чувствовать.

– Можно мне его подержать? – спросила она медсестру.

Пожилая женщина улыбнулась и кивнула. Подойдя к вспотевшей девочке, которая едва ли была взрослой, она передала ей маленький сверток.

– Только на минутку. Его все еще нужно привести в порядок.

Диана никогда раньше не держала на руках ребенка. Никто из ее знакомых никогда не давал ей на руки своих детей, да и кто мог их в этом винить? Она почти всегда была пьяна или под кайфом, а когда этого не происходило, жалела, что не была пьяна, вместо того чтобы мучиться похмельем. Эти месяцы беременности были единственными трезвыми месяцами с тех пор, как… Боже, Диана даже не помнила, как давно. По большому счету, ни один ребенок не должен был находиться рядом с ней.

Но этот… этот ребенок был ее.

И он собирался спасти ее.

– Он прекрасен, милая, – сказал отец, заглядывая ей через плечо.

«Он некрасив», – подумала Диана.

Его лицо было похоже на чернослив с зияющей дырой посередине, сплошные десны и ни одного зуба, а голос – как у разъяренной кошки во время течки. Но она допускала, что однажды, возможно, он станет красивым, поэтому Диана заставила себя улыбнуться и кивнуть головой.

– Да, это так, – ответила Диана, потому что именно так она и должна была сказать, верно?

– Как ты собираешься его назвать? – спросила мама, убирая влажные волосы со лба дочери. – Ты уже думала об этом?

По правде говоря, Диана вообще не думала об этом. Последние тридцать семь недель она была слишком занята, уговаривая себя не пить тайком из запертых в винном шкафу бутылок и проклиная паразита в животе за то, что он не дает ей спать, заставляет ее блевать и сжимает ее мочевой пузырь до размеров макового зернышка. Но теперь, когда Диана смотрела на него, когда знала, что этот паразит на самом деле он – маленький лучик солнца, посланный, чтобы осветить ее мрачный мир и спасти ей жизнь, – она могла придумать только одно имя, одно слово, достойное того, кто достаточно храбр, чтобы родиться у такой развалины, как она.

– Солджер, – ответила Диана, когда он приоткрыл свои крошечные глазки, чтобы впервые взглянуть на нее. – Его зовут Солджер.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

СЕРДЦА НАДЕЖДЫ

Пять лет

– Мамочка?

Я заглянул в щель приоткрытой двери. В комнате было темно.

Я не боялся темноты, но боялся того, что она означала.

Мамочка любила темноту, только когда спала или делала что-то плохое, а так как время было уже не утреннее, это, вероятно, означало, что она сделала что-то плохое.

Но, может быть, и нет. Может быть, она заболела. Когда я видел Билли пару дней назад, у него было плохое самочувствие, так что, возможно, и у нее тоже было плохое самочувствие.

– Мамочка?

Я медленно вошел внутрь, увидел ее на кровати и захихикал, потому что она выглядела так глупо. Ее пижамная рубашка была надета задом наперед, а штанишки она забыла надеть.

– Мамочка, я вижу твои трусики, – прошептал я, все еще хихикая. – Я вижу твою попку.

Она фыркнула в подушку. Мамочка говорила, как поросенок, и я снова захихикал, прежде чем тоже издать поросячий звук.

– Солджер?

О-о-о.

Бабушка поднималась по лестнице, и она бы разозлилась, если бы увидела маму спящей, когда уже не было утреннего времени.

Я поспешил выйти из комнаты и увидел бабушку. Она широко улыбнулась мне и очень быстро подбежала, чтобы подхватить меня на руки и закружить.

– Что ты тут делаешь? Ты нашел маму? – спросила она.

Я кивнул и обвил руками бабушкину шею.

– Мамочка спит.

Бабушке это не понравилось. Ее лицо стало строгим и сердитым, как в тот раз, когда я уронил «Короля Льва» в ее аквариум.

– Мамочка спит, да? Может быть, нам стоит ее разбудить, как ты думаешь?

Я крепко задумался над этим вопросом.

Когда мама спала из-за того, что сделала что-то плохое, тогда бабушка кричала. Она рассказывала дедушке, и он тоже кричал, и мама кричала в ответ, и мне приходилось прятаться, потому что мне не нравилось, когда они кричали.

Но если мама спала, потому что ей было плохо в животике, она должна была спать, потому что от сна становится лучше, когда тебе плохо.

Поэтому я покачал головой.

– Нет, – сказал я, постучав бабушку по носу. – Мамин животик не очень хорошо себя чувствует.

– О, так ли это?

Я быстро покачал головой.

– Ага. Когда я был у Билли дома, ему было нехорошо. Его мама сказала, что он, наверное, подхватил какую-то гадость, так что я думаю, что мама тоже подхватила гадость от Билли.

Лицо бабушки больше не было строгим. Теперь она выглядела грустной, как будто хотела заплакать, и мне это не нравилось.

Я дотронулся до ее губ и попытался снова заставить ее улыбнуться.

– Мамочка поймала вирус, – тихо пробормотала бабушка, и я обрадовался, потому что оказался прав.

Потом она действительно улыбнулась, и мне снова стало хорошо. Потому что я сделал это.

– Давай, мой маленький человечек, – сказала бабушка, неся меня обратно к лестнице. – Пойдем, испечем печенье, хорошо?

– Да! – Я вскинул кулаки в воздух, как Супермен.

– С шоколадной крошкой?

Я покачал головой.

Бабушка выглядела удивленной.

– Нет?! Но ты же любишь шоколадную крошку!

– Я хочу сегодня приготовить овсяное.

– Правда?

Она не могла в это поверить. Бабушка знала, что я не люблю овсянку.

– Да. – И выпятил нижнюю губу, потому что теперь мне было грустно, хотя я и не знал, почему. – Они мамины любимые.

Тогда бабушка снова погрустнела, но кивнула.

– Хорошо, маленький Солджер. Мы испечем для мамы овсяное печенье.

* * *

Шесть лет

Дедуля носился по гостиной и издавал звуки самолета. Я очень широко раскинул руки, и бабушка рассмеялась, вешая еще одно блестящее украшение на рождественскую елку.

Это была самая большая и блестящая елка, которую я когда-либо видел, и я знал, что Санте она очень понравится и что он оставит мне тонны и тонны подарков.

– Я знаю, что быть самолетом – это весело, но, по-моему, кому-то нужно поспать, – сказала бабушка, и я понял, что она говорит обо мне.

– Нет! – крикнул я, изо всех сил стараясь не зевать. – Я не должен ложиться спать ради Санты!

Дедушка поставил меня на пол и наклонился, чтобы потрепать меня за подбородок.

– О, но если ты не будешь спать, Санта не придет.

Я ничего не мог с собой поделать. Широко зевнул, растягивая рот, как лев, и бабушка снова рассмеялась.

– Как насчет того, чтобы дедушка отвез тебя в твою комнату и устроил приятную мягкую посадку в твоей кровати?

Я посмотрел на елку, и мне стало немного грустно. Если лягу спать, то не увижу, понравилась ли елка Санте или мишура, которую помогал развешивать на ветках. Но мне действительно хотелось спать, а вдруг он не придет, если я все равно не сплю?

Поэтому я выпятил губу и кивнул, и дедушка, хихикая, снова подхватил меня на руки и помчал по лестнице в мою комнату.

Дверь маминой комнаты была открыта, но ее внутри не было.

Ее не было уже очень давно.

Дедушка уложил меня на мое одеяло с Микки Маусом и опустился на колени у края кровати. Он улыбнулся, и я сказал ему, что думаю, что тот очень похож на Санту. Это его обрадовало, и дедуля улыбнулся еще шире.

– Ты так думаешь, да?

Я кивнул.

– Да. Потому что у тебя большая белая борода и очки.

– Как ты думаешь, – приблизился совсем близко дедушка и сделал большие глаза, – я мог бы быть Сантой?

Я не мог перестать смеяться.

– Неееет!

– О, нет? А почему нет?

– Потому что ты не толстый!

Дедушка засмеялся. Мне нравился дедушкин смех. Он не был похож на смех Санты, но он делал меня таким же счастливым.

– Знаешь, если вы с бабушкой будете продолжать печь все эти печенья, я растолстею. И тогда я смогу быть Сантой?

Я подумал об этом, но потом покачал головой.

– У тебя нет северных оленей.

– Может быть, Салли хочет быть моим оленем.

– Дедуля, – простонал я, хлопая руками по своему пушистому одеялу с Микки Маусом. – Салли не может быть оленем. Он же собака.

– Хм… – Дедушка подпер подбородок и закрыл один глаз. – Наверное, ты прав. Я не очень подхожу под критерии.

Я не знал, что это значит, но все равно согласился.

Потом спросил:

– А мама скоро вернется домой?

Я давно не видел маму. И слышал, как бабушка говорила дедушке, что заберет ее через несколько недель, но как давно это было? Когда закончились эти несколько недель? И куда она вообще подевалась? Никто не хотел мне говорить, и это меня огорчало.

Дедушка вздохнул и сказал:

– Скоро, дружок.

– Где она?

– Она уехала в небольшое путешествие, но скоро вернется.

– Но не на Рождество?

Он снова вздохнул и покачал головой.

– Нет, не на Рождество. Не в этом году.

Мама собиралась пропустить Санту, елку и Рождество, и теперь мне хотелось плакать. Что, если Санта не знает, где она? Что, если у нее нет подарков? Что, если она ничего мне не подарила после того, как сказала, что собирается это сделать?

– Эй, эй, эй, – смахнул слезу дедушка, скатившуюся по моей щеке. – Мама приедет раньше, чем ты успеешь оглянуться. Ей просто нужно ненадолго уехать в путешествие, но я обещаю, что она вернется как новенькая, хорошо?

– Н-но что, если Санта не сможет ее найти?

– Ах, дружок…

Теперь дедушка выглядел грустным, когда положил руку мне на макушку.

– Санта всегда знает, и я держу пари, что он привезет маме самый лучший подарок во всем мире.

Я не знал, что это такое, но заснул, думая об этом. Может быть, это была бы пожарная машина, или замок, или гигантский пиратский корабль. Это были вещи, которые мне бы понравились, и, возможно, маме они тоже понравились бы.

Когда я проснулся, мы с Салли сбежали вниз по лестнице еще до того, как бабушка с дедушкой проснулись, чтобы посмотреть, пришел ли Санта, и он пришел. Под елкой была сложена огромная куча подарков в разноцветной блестящей оберточной бумаге, и я подпрыгнул на нижней ступеньке от этого зрелища. Даже чулки над камином были полны – мамины тоже!

– Смотри, Салли. Подарки, – громко прошептал я. – Давай посмотрим, не проснулись ли бабушка и дедушка.

Мы повернулись и побежали обратно по лестнице, чтобы ворваться в дверь бабушки и дедушки. Они заворчали, когда я запрыгнул на кровать и заполз между ними.

– Санта пришел! – радостно воскликнул я, прыгая вверх-вниз.

– Ты слышала, бабушка? – пробормотал дедушка слишком сонным голосом, чтобы быть взволнованным. – Санта пришел.

– Я слышала, – ответила бабуля, ее глаза все еще были закрыты.

– Пойдемте откроем их!

Я подпрыгнул еще немного.

– Солджер, почему бы нам не…

– Ах, да ладно тебе, бабушка. Мы можем поспать и позже, – сказал дедушка, уже вылезая из кровати и натягивая свой красно-зеленый халат. – Хочешь прокатиться на спине, Солджер?

Я никогда не отказывался от катания на спине.

Мы спустились вниз, бабушка медленно шаркала за нами, а Салли прыгал вокруг наших ног, и мы открыли сотни и сотни подарков. Я получил много классных вещей, почти все, о чем просил Санту. Но когда все было открыто и по всему полу была разбросана оберточная бумага, я посмотрел на все свои новые игрушки и захотел заплакать.

– Эй, что случилось, дружок? – спросил дедушка.

Иногда я лгал бабушке с дедушкой. Хотя знал, что это неправильно, но иногда мне казалось, что это правильно. Но сегодня я не солгал, когда сказал:

– Я скучаю по мамочке.

Бабушка посмотрела на дедушку, и я подумал, что они тоже заплачут. Но они не заплакали.

Вместо этого бабушка сказала:

– Знаешь что, мой маленький человечек? Я думаю, что тебе пора подарить маме свой подарок.

Я сел очень прямо и спросил:

– Что?

Потому что единственным подарком для мамы был новый карандаш со школьной рождественской ярмарки, и как я мог подарить его ей, если ее здесь не было?

Бабуля взяла телефон со столика рядом со своим креслом и нажала несколько кнопок. Я все еще не понимал, что она делала и как я должен был отдать маме блестящий розовый карандаш в моем рюкзаке, если ее здесь не было, но потом бабуля сказала что-то в трубку и спросила, может ли она поговорить с Дианой Мэйсон. Маму звали Диана Мэйсон, и внезапно я почувствовал себя по-настоящему счастливым. Счастливее, чем когда я открывал сотни подарков.

– Привет, милая. Счастливого Рождества, – сказала бабушка, и на ее морщинистом лице появилась улыбка. – Да, он здесь. Ты готова с ним поговорить? Хорошо.

Затем она передала трубку мне и сказала:

– Мама хочет с тобой поговорить.

Мои ноги не переставали двигаться, когда я взял телефон и прижал его к уху.

– Привет, мамочка!

– Привет, солнышко!

Она говорила совсем не так, как в прошлый раз. Ее голос звучал хорошо и счастливо, как миллион зефирных конфет «Лаки Чармс».

– Счастливого Рождества!

– Санта знал, как тебя найти?

– О, да, малыш. Конечно, знал.

Это меня очень, очень обрадовало. Потому что даже если бы я не смог найти ее, Санта все равно знал, куда идти. Я догадался, что дедушка был прав… а знаете что? Может быть, он все-таки может быть Сантой?

– Что он тебе подарил?!

– О, малыш, – сказала мама, и я подумал, что она, наверное, плачет. Мне не нравилось, когда мама плакала. – Он подарил мне самый лучший подарок на свете.

Это не имело никакого смысла. Если это был самый лучший подарок на свете, почему она плакала?

– Что это было?

– Он подарил мне звонок от тебя!

– Но… но…

Я прикусил ноготь и отвернулся, чтобы бабушка и дедушка не могли меня видеть, потому что думал, что тоже могу заплакать. Затем спросил:

– Почему ты грустишь?

– О, нет, Солджер, – сказала мама. – Я не грустная. Я счастлива. Очень, очень счастлива. Я люблю тебя и обещаю, что когда вернусь домой, все будет лучше. Я стану лучше. Ты увидишь. Я буду самой лучшей мамой в мире, потому что ты заслуживаешь этого за то, что был самым лучшим мальчиком. Хорошо?

Пока она пела мне свою песенку про солнышко, я размышлял, что все это значит. Она и так была самой лучшей мамой, и если та была так счастлива, то почему плакала?

Но если мамочка сказала, что счастлива и что все будет хорошо, когда она вернется домой, то я ей поверил.

Потому что это было то, что я всегда делал.

Я ей верил.

* * *

Восемь лет

На земле все еще лежало немного снега, но на деревьях пели птицы, и солнце пригревало. Дедушка сказал, что это верный признак того, что скоро наступит весна, и это было здорово. Весна означала, что мы с Салли будем больше времени проводить на заднем дворе. Это означало поездки на велосипеде, ночевки в палатке Билли и прогулки с бабушкой. К тому же, как только наступала весна, вскоре наступало и лето, а я любил лето. Ну, мне не нравилось, что было жарко, но лето означало, что мне не надо было ходить в школу, и я мог ходить с дедушкой на рыбалку.

Я очень, очень любил лето.

Но лето еще не наступило. Стоял февраль, и было холодно. Но это был мой день рождения, и это означало, что это был хороший день. Даже если на земле еще оставалось немного снега.

– Солджер! – торопливо прошла мимо входной двери бабушка, неся поднос с кексами, на выпечку которых она потратила все утро. – Что я говорила насчет уборки «Лего» в гостиной? Твои друзья придут с минуты на минуту.

Упс.

Я отвлекся, глядя на снег через большое окно во входной двери и думая обо всем, что хотел бы сделать, как только наступит лето, и забыл убрать игрушки.

– Прости, бабуля, – сказал я, торопливо выбрасывая маленькие пластмассовые кусочки в ведро, которое бабуля разрешила мне держать в гостиной.

– Все в порядке, – сказала она со смешком, останавливая меня, положив руку мне на лоб. Бабушка обняла меня одной рукой и поцеловала в макушку. – Ты очень взволнован, да?

– Да!

Я уже и не помнил, когда в последний раз приглашал друзей к себе домой – да и вообще, приглашал ли я их когда-нибудь? Обычно я ходил к кому-нибудь из своих друзей, или мы встречались в парке, или в игровом зале, или в библиотеке, или еще где-нибудь. Бабушка говорила, что не любит развлекаться, дедушка – что не хочет слушать, как бабушка жалуется на развлечения, а мама вообще почти ничего не говорила по этому поводу.

Кроме того, она обычно работала, гуляла с друзьями или отправлялась в очередную поездку.

Я полагал, что она просто слишком занята, чтобы заботиться о развлечениях.

Так или иначе, когда бабушка спросила, не хочу ли я отпраздновать день рождения у нас дома, я был так, так, так взволнован. Мне не терпелось показать Билли, Мэтту и Робби свою комнату, видеоигры и «Лего». И они подумают, что Салли – самая крутая собака на свете, я просто знал это.

Тук! Тук!

– Я открою! – закричал я, вскакивая с пола так быстро, что мои носки заскользили по деревянным доскам.

В комнату вошел дедушка и засмеялся, глядя на то, как я спотыкаюсь о свои собственные глупые ноги.

– Полегче, дружок!

Мама Билли забрала Мэтта и Робби по пути сюда. Она стояла позади них на крыльце, держа в руках стопку завернутых пакетов, и улыбалась мне.

– Эй, Солджер! С днем рождения! – сказала она, ее лицо сияло от счастья.

– Хотите посмотреть мою комнату?! – воскликнул я своим друзьям, не обращая внимания на маму Билли и подарки в ее руках.

Бабушка подошла сзади, положила руки мне на плечи и не дала уйти.

– Погоди-ка, именинник. Что надо сказать?

Возбуждение дико пронизывало каждый мой палец на руках и ногах, и я едва мог устоять на месте. Но вздохнул и вспомнил, что должен быть вежливым, поэтому поднял взгляд на маму Билли и пробормотал:

– Спасибо.

– Не за что, – сказала она с самой красивой улыбкой, которую я когда-либо видел.

Мама Билли не была похожа на мою. Она была больше похожа на бабушку – пекла печенье, готовила обеды и стирала. Мама Билли приносила закуски в школу и ходила на экскурсии с классом. Иногда я задумывался, каково это – иметь такую же маму, как она, но никогда не думал об этом слишком долго.

Во всяком случае, до этого момента.

– Лора, ты не хотела бы остаться? – спросила бабушка у мамы Билли. – У нас будет пицца и кексы, если тебе интересно.

Мама Билли покачала головой и передала подарки в морщинистые руки бабушки.

– Мне нужно выполнить кое-какие дела, – сказала она, и я заметил, что мама никогда не выполняла дел. Это была работа бабушки. – Но я вернусь через несколько часов и заберу ребят на ночевку у меня дома, если Солджер захочет прийти.

Я повернулся, чтобы посмотреть на бабушку с надеждой в глазах.

– Можно, бабушка?

– Мы поговорим об этом, хорошо? – ответила она и снова посмотрела на маму Билли. – Я дам тебе знать.

Мама Билли кивнула и поцеловала его в макушку. Он закатил глаза и сказал, чтобы она уже уходила. Мне стало интересно, хотел бы он, чтобы она уехала, если бы та регулярно уезжала сама, как это делала моя мама.

Бабушка закрыла дверь, когда мама Билли вернулась к своей машине, а мы с Салли и моими друзьями побежали, как стадо слонов, вверх по лестнице в мою спальню. И я оказался прав: им понравилась моя комната. Им очень понравилась моя комната, и мы по очереди играли в видеоигры, пока не привезли пиццу.

Бабушка позвала нас в столовую, и мы снова пошли вниз, как стадо слонов. Дедушка сказал, чтобы мы все помыли руки перед едой, и пока мои друзья занимали очередь к кухонной раковине, я объявил, что мне все равно нужно в туалет.

Я поднялся наверх, в ванную с хорошо пахнущим мылом – внизу мыло пахло детской присыпкой, а я ненавидел детскую присыпку. Дверь была закрыта, что было довольно странно, потому что бабушка и дедушка всегда говорили оставлять ее открытой, если никого нет внутри. А если бабушка с дедушкой были внизу, а мама на работе, то кто же тогда там был?

«Может быть, кто-то забыл оставить ее открытой?»

Поэтому я повернул ручку, обнаружив, что она не заперта, и ахнул, увидев маму, стоящую у раковины с пузырьком лекарства в руке. Она повернулась на каблуках, бросила что-то в рот и быстро проглотила.

– С-Солджер! – сердито крикнула она, засовывая бутылочку с лекарством в карман, глаза ее были прищурены, щеки покраснели. – Черт побери! Ты должен был постучать!

Я поспешно отступил на пару шагов назад.

– П-прости. Мне очень жаль.

Мое сердце билось так сильно и быстро. Что мама делала дома? Она должна была быть на работе, поэтому и не могла быть на моей вечеринке. Это было то, что мама сказала, так что… что она делала здесь сейчас?

– Эй, дружок, не оставляй своих друзей без присмотра… – дедушка замолчал, увидев маму в ванной. – Диана, что ты здесь делаешь? Разве ты не должна быть на работе?

Мамин взгляд быстро переместился с меня на дедушку.

– Я… я… я освободилась пораньше.

– Ясно.

Дедушка говорил с ней тем же голосом, что и тогда, когда я сказал ему, что съел всю свою брокколи за ужином прошлым вечером, когда он узнал, что я отдал все это Салли.

Я ненавидел брокколи, но бабушка продолжала давать ее мне.

Я никогда, ни за что на свете не собирался это есть.

– Что это там? – показал дедуля на белую крышку бутылки, торчащую из ее кармана.

Мама покачала головой и скрестила руки на груди.

– У меня болит голова.

– Да? И что же ты принимаешь от боли?

– Кое-что от головной боли.

– Дай-ка я посмотрю, – протянул руку дедушка и подождал, пока мама передаст ему пузырек.

Мне это не понравилось. Я чувствовал себя нехорошо. Мое сердце готово было разорваться, а мама собиралась закричать. Я видел это по ее нахмуренным губам и томатно-красному лицу.

– Может, не будешь лезть не в свое дело? – закричала она, в очередной раз доказывая мою правоту.

Дед сжал мое плечо.

– Солджер, иди вниз и ешь пиццу со своими друзьями. Скажи бабушке, чтобы она поднялась сюда.

– Н-но… но мне нужно пописать, – сказал я, внезапно почувствовав, что мне снова пять, а не восемь лет. Восьмилетние дети не должны были говорить так, будто они вот-вот заплачут.

– Иди, пописай внизу, – приказал дедушка.

У меня задрожала нижняя губа, как у глупого ребенка.

– Н-но, но, но…

– Черт возьми, Солджер! Какого хрена ты так себя ведешь?! Убирайся отсюда на хер! – закричала на меня мама, показывая пальцем в сторону лестницы.

Я взглянул в ее злые глаза, а потом убежал.

Сбежал по лестнице в ванную с мылом-присыпкой, захлопнул за собой дверь и очень, очень, очень сильно пожелал, чтобы мои друзья не услышали, как мама кричала на меня. Держу пари, их мамы не кричали на них. Наверняка их мамы не ругались со своими бабушками и дедушками.

Я пописал, вымыл руки с противным мылом и надеялся, что друзья не спросят меня, почему мама накричала на меня в мой день рождения. В основном потому, что мне было стыдно, а еще потому, что я не знал, почему она вообще на меня накричала.

«Какого хрена ты так себя ведешь?!»

«Что? Что я сделал? Все, что я сказал, это то, что мне нужно в туалет».

Я вытер глаза, открыл дверь в ванную и чуть не столкнулся с бабушкой.

– Иди ешь свою пиццу, Солджер, – торопливо сказала она, взбегая по лестнице.

Там дедушка и мама все еще кричали друг на друга, и я пожелал, чтобы моих друзей здесь вообще не было.

Но я ел свою пиццу и разговаривал с друзьями, и они не относились ко мне как-то странно. Хотя дедушка и бабушка уже давно были наверху, и я знал, что они все почему-то злятся друг на друга. Но Билли, Мэтт и Робби, казалось, ничего не замечали и не переживали. И когда бабушка наконец спустилась вниз, она объявила, что пора петь «С Днем Рождения» и есть кексы.

Мама не спустилась вниз.

Мама не стала петь.

Мама не стала есть кексы.

Наверняка мама Билли пела и ела кекс в его день рождения. Наверняка мама Билли не кричала на него за то, что он захотел пописать. А потом мне стало грустно, когда я открывал свои подарки и смотрел, как уходят мои друзья. Бабушка спросила, не хочу ли я переночевать в доме Билли. Она сказала, что хотела бы этого, потому что у меня день рождения и я заслужил право повеселиться с друзьями, но мне не хотелось.

Вместо этого я лег спать с Салли, чувствуя себя не восьмилетним, а пятилетним ребенком, потому что плакал в подушку, пока не заснул, и мне снились прогулки с бабушкой и рыбалка с дедушкой.

– Солджер? Солджер, проснись, солнышко.

Я приоткрыл веки, и увидел, что мама стояла на коленях возле моей кровати и напевала свою песенку про солнышко. Она плакала, но при этом улыбалась, а в руке держала кекс, в центре которого стояла зажженная свеча.

– Ты же не думал, что я отпущу тебя спать, не спев «С днем рождения», правда?

Я медленно сел, протер заспанные глаза и спросил:

– Почему ты поссорилась с бабушкой и дедушкой?

Мама вздохнула и покачала головой.

– Потому что я снова облажалась, малыш. Мне… мне нужно найти новую работу, а у меня болела голова, и я приняла то, что не должна была принимать, чтобы облегчить состояние. Плохие вещи, ты же знаешь. Но я приведу себя в порядок, хорошо? Я обещала им это, и тебе обещаю тоже. Все наладится.

Она всегда обещала. Но в отличие от бабушкиных и дедушкиных, мамины обещания легко нарушались.

– Хорошо, мам.

– Сейчас, – она сверилась с часами и улыбнулась, – уже одиннадцать-одиннадцать, малыш. Ты изменил мою жизнь в это время восемь лет назад. Я сказала тебе тогда, что ты спасешь меня, и я все еще верю в это. Очень, очень верю. Ты ведь спасешь меня, правда, малыш?

Я не понимал, о чем она говорит. Мне было всего восемь лет. Я был просто ребенком, и не был Суперменом. Как я должен был кого-то спасать? Что она имела в виду?

Но я не стал спрашивать, потому что иногда лучше просто дать ей выговориться, что я и сделал.

– Конечно, мам.

– А теперь загадай желание, солнышко. Пусть оно будет хорошим, хорошо?

И я крепко зажмурился, загадал желание, чтобы это обещание не нарушилось, и задул свечу, затем наблюдал, как спираль затяжного дыма поднимается к потолку, прежде чем исчезнуть в темноте.

* * *

Одиннадцать лет

Дедушкина коробка со снастями со скрипом открылась, обнажив его драгоценную коллекцию поплавков и крючков. В прошлом и позапрошлом годах он никогда не разрешал мне самому прикасаться к ним. «Ты слишком мал», – говорил он. «Ты можешь пораниться», – твердил дедушка. Но теперь он показывал мне, как прикрепить крючок к леске и наживить ее без его помощи.

– Посмотри, как у тебя получается, – сказал дедуля, наблюдая с проблеском гордости, отражающимся в его усталых глазах, как я с легкостью подцепил извивающегося червяка.

Я ни разу не укололся.

– Круто, – усмехнулся я, подняв леску вверх, чтобы улыбнуться своей работе.

Дед положил руку мне на плечо и сжал.

– Скоро я тебе больше не понадоблюсь.

Внезапно моя гордость была сметена незнакомой, необъяснимой печалью и страхом. Дедушка Билли умер пару лет назад, и с тех пор я остро ощущал, что у дедушки морщинистая кожа и седые волосы. Он уже не был таким быстрым, как раньше, и не мог подниматься и спускаться по лестнице, не жалуясь на колени. Я делал больше работы по дому, потому что бабушка настаивала на том, что дедушка больше не мог этим заниматься, и мне это не нравилось.

Мне не нравилось, что «умер» означало «ушел», и с каждой рутинной работой, которую дедушка не мог сделать, я понимал, что он все ближе к тому, чтобы уйти.

«Что я буду делать без него?»

«Может быть, если я буду делать всю работу по дому, он вообще никогда не уйдет».

– Эй, дружок. Ты собираешься забрасывать эту удочку или как?

Я прочистил горло и отбросил все мысли о смерти и старости. Дедушка не умирал. Он был в порядке. И был прямо сейчас здесь, на озере, как и в любое другое лето, и мы ловили рыбу, как всегда. Ничто и никогда не могло этого изменить.

Поэтому я стоял на причале и забрасывал леску в воду, не обращая внимания на то, что ему нужно сидеть, а не стоять.

Мы рыбачили несколько часов, наловив достаточно окуней, чтобы заморозить их и есть до конца июля. Потом собрали свои вещи и поплелись обратно к его грузовику на посыпанной гравием стоянке. По дороге к дому слушали «Grateful Dead» и Джорджа Харрисона и остановились у «Макдональдса», чтобы выпить газировки и съесть по бургеру. Дедушка посмотрел на меня через рычаг передач грузовика и приподнял уголок рта в улыбке, от которой я почувствовал себя странно и растерянно.