Текст книги "Самый лучший день (ЛП)"

Автор книги: Кайра Руда

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Иногда моя жена ведет себя так, будто дети все еще младенцы в манежах. Это меня раздражает, и их тоже. Они большие ребята, оба учатся в начальной школе. Они станут мужчинами прежде, чем мы это узнаем.

Мои родители начали относиться ко мне и моему брату Тому как к взрослым, как только мы пошли в школу. Папа хотел, чтобы мы окрепли, чтобы мы могли постоять за себя, особенно я, так как был старше. Ах, старые добрые времена. Думая о Томе, задаюсь вопросом, следует ли мне сказать Мии, что, по-моему, Клаудия принимает наркотики, но решаю не заводить ее еще больше.

– Тебе нужно расслабиться, хоть немного. – Я похлопываю ее по бедру, чтобы успокоить.

Я чувствую на себе ее взгляд.

– Знаю. Но дело в том, что они – моя жизнь. Ты поощрял меня, умолял не работать, поэтому я бросила работу в рекламном агентстве, работу, которую любила, и построила весь свой мир вокруг детей. Они просто не нуждаются во мне так сильно теперь, когда большую часть дня проводят в школе. – Ее голос тих, глаза блестят, но на этот раз это потому, что они наполняются слезами.

– Ты хорошо их воспитала. Теперь пришло время для них научиться независимости, чтобы они могли справиться с миром. Мальчики отстраняются от своей мамы, это естественно. Так они становятся молодыми людьми, – говорю я. – Ты все еще слишком нянчишься с ними. Но это часть того, что делает тебя замечательной мамой, такой мамой, какой я представлял тебя, когда мы впервые обсуждали твое пребывание дома. Не плачь, сладкая. – Сладкая, какое интересное слово можно применить к человеку. Я думаю, что она плачет, сочная, сладкая, ее слезы, как настоящий мед, капающий с ложки. – Это наши выходные. С мальчиками все в порядке. – С их няней-наркоманкой, я не добавляю.

Я сверкнул своей самой большой прямоугольной улыбкой, добавив свое фирменное подмигивание, выигрышную комбинацию. Именно эта улыбка запустила тысячу новых аккаунтов для рекламного агентства. Я сглатываю, сдерживая улыбку, чтобы заверить Мию, что сегодня радостный день, наполненный весельем.

– Сегодня не день для слез, – мягко говорю я ей. Я добрый, любящий муж. Я понимаю ее боль, как же иначе. – Это наш особый день, день для размышлений и благодарности за все, что мы создали. День, чтобы насладиться пребыванием вместе.

– Конечно, – соглашается она, делая большой глоток воды из сморщенной пластиковой бутылки. Лицемерка. Она читает мои мысли, умение жены, которое я не могу сказать, что слишком люблю, и произносит:

– У них совсем не было стеклянных бутылок, Пол. Мне нужно начать брать свои стеклянные бутылки с водой в дорогу. Я даже не знаю, есть ли они у меня на озере.

– Не думаю, что в прошлом сезоне ты осознавала опасность пластиковых бутылок с водой, – мягко комментирую я, и теперь она улыбается.

– Ну, ты же знаешь, что я права, – говорит она.

– Любимая фраза каждой женщины, – поддразниваю. Я замечаю, что мы вернулись на счастливую почву. Она даже постукивает большим пальцем правой руки по потрепанному журналу, отбивая такт одной из наших любимых песен: «Все еще та самая».

До этого момента.

– Так как дела у Кэролайн? Все еще флиртует с тобой?

Я делаю глубокий вдох и сжимаю руль.

Глава 3

11-00 утра.

Я проверяю выражение своего лица в зеркале заднего вида, стараясь выглядеть беззаботным: рот расслаблен, плечи опущены. Бесстрастное лицо Пола. Делаю глубокий вдох. Я умею выглядеть невозмутимым, правда, но потом чувствую жар на своих щеках. Делаю вид, что смотрю в зеркало со стороны водителя.

– Кэролайн? – спрашиваю я, на мгновение замирая, когда в мое сознание врывается блестящая серебряная рамка с фотографией улыбающейся молодой пары. Качаю головой, стирая ее. У моего мозга достаточно дел. Я должен вспомнить все, что говорил своей жене о Кэролайн и офисе «Томпсон Пейн» в целом за последние несколько месяцев. Затем, как в одном из проектов Сэма в первом классе, я должен рассортировать то, что было сказано, в одну кучу, а то, чего не было, в другую. Это важное упражнение, которое лучше всего выполнять в подходящих условиях, а не застигнутым врасплох женой. Но для этого уже слишком поздно.

– У тебя дергается челюсть, – замечает Миа.

Это правда. Разжимаю челюсть, двигая ею взад-вперед. Я делаю глубокий вдох и заставляю себя улыбнуться. Досадно, что Миа это подметила. Видимо подрастерял навык. В конце концов, в наши дни мне не часто приходится сохранять покер-фэйс. Я бросаю взгляд на свою жену, которая улыбается, вероятно, из-за моего дискомфорта от этой темы.

Она добавляет.

– Значит, Кэролайн все еще беспокоит тебя?

– Нет, больше нет, – говорю я, медленно подбирая нужные слова. – Она молода. Это ее первая работа. Она просто не знала, что уместно, а что нет, вот и все.

– Все знают, что неуместно звонить боссу домой в полночь, – говорит Миа. – Особенно когда ты пьяна.

– Она была расстроена, Миа. Я же объяснял. – Смотрю в боковое зеркало и проезжаю мимо дурацкой зеленой «Хонды», которая едет перед нами со скоростью улитки. Уже почти пришло время для двухполосной дороги, так что мне нужно, чтобы эта угроза осталась далеко позади. – Ее отец умер. Она не знала, к кому еще обратиться.

Миа смотрит на меня так, словно все еще не верит мне.

– Значит, ты пожаловался в отдел кадров, но она все еще работает в «Томпсон Пэйн»? – спрашивает она, барабаня пальцами по ручке дверцы. Я вывожу машину обратно на правую полосу.

– Мы не увольняем людей, которым нужна помощь, Миа. Вот почему у нас есть кадровики. Это их работа – объяснять политику компании и помогать людям становиться лучшими сотрудниками. – Чувствую, как мои глаза сужаются. Мне не нравится эта тема. Сам факт того, что мне пришлось говорить о кадровиках, наводит на мысль о неприятном событии. Я стряхиваю с себя вспомнившийся запах удобрений и старого кота.

Миа не отступает.

– И мы предлагаем этим людям, которые нуждаются в помощи, таким как Кэролайн, на которых мы пожаловались в отдел кадров, нашим женам в качестве подходящих нянек? Наверно в рамках какой-то программы реабилитации сотрудников?

– Сарказм тебе не идет, милая. Мы были в затруднительном положении, ты и я, помнишь? И это было сто лет назад. Я не понимаю, почему ты заговорила об этом именно сегодня, – чувствую, как моя челюсть снова начинает сжиматься, и потираю затылок левой рукой. Я бы предпочел говорить о клубничных побегах. Такое ощущение, что меня слишком сильно сдавливают, и весь воздух уходит.

– Верно, – говорит Миа. – Самый лучший день, помню. Я перестану. Хотя эта девица все еще беспокоит меня.

– Дорогая, я даже никогда не видел ее в офисе. – Это абсолютная истина. Я чувствую, как моя челюсть разжимается, как будто кто-то отпустил тиски вокруг моей головы, ослабил хватку на груди. Старый добрый «Томпсон Пейн». Я провел непомерную часть своей жизни в этих сверкающих пригородных офисах. Большая часть моей работы заключалась в том, чтобы убедиться, что все хорошо выглядят для потенциальных клиентов. Женщины носят каблуки и короткие юбки? Парни чисто выбриты и дружелюбны, не угрожающие, но крутые? Рекламные агентства – это все о пыли в глаза, внешнем виде, а не о реальности. Необходимо производить хорошее первое впечатление. И именно поэтому ваш покорный слуга идеально подходил на должность директора по обслуживанию клиентов. Я похож на человека в цилиндре в цирке с тремя кольцами, составляющими суть рекламного агентства. Я – человек, управляющий шоу, общающийся с властными клиентами и сумасшедшей творческой командой, пытающейся их обслуживать. Постоянная стена между персоналом и партнерами, которые никогда не бывают удовлетворены даже нашими огромными успехами. Неужели они думают, что агентство просто работает само по себе? Без меня все развалится, как они, без сомнения, обнаружили.

Когда Джон Ларсон ушел три года назад, и признаю, что приложил к этому руку, я с легкостью перешел на его место. И я извлек урок из его ошибки. Он доверял мне, сделал меня своим номером два. Я позабочусь о том, чтобы никогда не возвышать ни одного из менеджеров по работе с клиентами, отчитывающихся передо мной. В моих глазах они все равны. На самом деле, я позабочусь о том, чтобы они чувствовали себя одинаково неуверенно, чтобы их работа постоянно подвергалась риску. Это даст мне контроль. У меня нет помощника. Он мне не нужен. Совсем. Знаю, о чем вы думайте, для продавца я кажусь одиночкой. Ирония в том, что большую часть времени я предпочитаю быть один. Люди в целом, и сотрудники в частности, могут доставить больше неприятностей, чем они того стоят. Просто спросите старого доброго Джона.

– Ты что-нибудь слышал о Джоне? – спрашивает Миа, читая мои мысли во второй раз за сегодняшний день. Я упоминал, не так ли, что думаю об этом конкретном ее таланте? Поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, но ее лицо спокойно, почти дружелюбно, что указывает на то, что тема Кэролайн пока позади.

– Нет, нечего не слышал. Откуда такой внезапный интерес к «Томпсон Пейн», прошлому и настоящему? – Мы подъехали к повороту на двухполосную дорогу. Как только съеду с шоссе, я поверну налево, проезжая мимо одного из знаковых старых амбаров, которые были выкрашены в белый цвет к двухсотлетию Огайо. Я работал над этой кампанией для штата, когда был скромным менеджером по работе с клиентами. Это была хорошая кампания. Полная финансируемых правительством льгот, таких как изысканные блюда за счет налогоплательщиков, и много времени, потраченного на поездки и выявление старых амбаров по всему штату. Идеально подходящая для меня. Много времени в одиночестве.

– О, ну, на самом деле я недавно столкнулась с Джоном в магазине здоровой пищи. Теперь он вегетарианец и выглядит просто великолепно. Он избавился от пивного живота, – сообщает она мне.

Пока она это говорит, я сворачиваю на двухполосную дорогу и не могу оторвать глаз от пути, чтобы посмотреть на нее. Однако чувствую, что что-то не так. Тон ее голоса изменился. Он высокий. Будто она что-то скрывает. Воздух шипит между нами. Как давно она столкнулась с Джоном? Я удивлен. Сколько они говорили, продолжают ли общаться?

Она добавляет:

– Он выглядит великолепно. Говорит, что уход из «Томпсон Пейн» стал для него лучшим решением. Джон основал собственное рекламное агентство, ты знал об этом?

Интересно. Должно быть он не подписывал соглашение о неконкурентоспособности. Я знаю, что он не будет представлять реальной угрозы для «Томпсон Пейн» еще многие годы. Он начнет с того, что перетащит к себе мелких клиентов, которые не получают серьезного внимания от больших парней, таких как «Томпсон Пейн», а затем будет находить более солидных клиентов. Пройдет десятилетие или больше, прежде чем он восстановит свой статус, полетев в Нью-Йорк или Лос-Анджелес для коммерческих съемок. Мне жаль его, беднягу.

– Хорошо для него, – говорю я. Конечно, я желаю ему всего хорошего. Вообще-то, он неплохой парень. Он просто мне мешал.

Я слышу, как моя жена делает глубокий вдох, раздражающий звук, но сосредотачиваюсь на своем амбаре. Мы сейчас проезжаем мимо него, за ним два красных бункера, зеленые поля, без сомнения, трансгенная соя, насколько видно взгляду. Все здесь так, как и должно быть, упорядоченно, симметрично и продуктивно. Прекрасная ферма. Совершенство, полученное с помощью пестицидов и генетической модификации. Если бы только людьми было так легко управлять. Миа бубнит о Джоне.

– После того, как мы встретились, он пригласил меня посетить его агентство. Он даже спросил, не захочу ли я сделать для него кое-какую проектную работу, ну, знаешь, копирайтинг и несколько пресс-релизов. Просто что-то на полставки, так как, как ты сказал, мальчики весь день в школе и больше не нуждаются во мне. В том же объеме, я бы сказала.

Эта часть дороги опасна. Мне нужно использовать все свое внимание, чтобы ориентироваться. Миа знает это, и именно поэтому сбросила эту бомбу на этом отрезке пути. Я оглядываюсь и вижу ее руки, крепко сцепленные на коленях, ее кольцо сверкает, как лезвие ножа, когда на него попадает свет. Понимаю, что задержал дыхание, и выдыхаю.

Миа не может вернуться в рекламный бизнес – сейчас не время.

– Нет, так не получится, – знаю, что мой тон тверд, мой голос глубок и силен. Мой сценический голос. Когда я был в средней школе, мне нравилось играть в школьных спектаклях. Миссис Белт, моя учительница, сказала, что у меня серьезные актерские способности. Она думала, что когда-нибудь я стану звездой. Думаю, я мог бы стать звездой. У меня была внешность, талант. Полагаю, еще не поздно. – Ты нужна детям, дорогая. Они просто ведут себя так, как будто это не так.

– Я решила, что приму его предложение. Буду работать дома, пока мальчики в школе. – От неповиновения ее голос дрожит. – Мне нужно встряхнуться и занять свой мозг работой. Я раньше не сказала тебе, но у нас такая приятная поездка, и сегодня прекрасный день. Мне показалось сейчас идеальный момент. Пусть это тебя не беспокоит, ладно?

Я не говорю ни слова, молчаливо протестуя. Внутри чувствую жар, разгорающееся пламя. Мы никогда не можем предсказать, что на самом деле задумал наш предполагаемый партнер? Даже самые лучшие планы могут быть разрушены. Вот почему я должен оставаться ловким, проявлять гибкость. Не моя сильная сторона. Я сохраню спокойствие, а позже раздавлю эту глупую идею Мии, как таракана. Уверен, что на самом деле она не это имела в виду, вот почему ее голос дрожит. Она на незнакомой территории. Эта смелость на нее не похожа. И мне это совсем не нравится.

Моя жена откашливается и говорит:

– Джон сказал, что в рекламной индустрии в городе так много изменений. Он слышал всякие сумасшедшие вещи.

Она похлопывает меня по ноге, и я чуть не подпрыгиваю. По мне пробегает холодок, и я сжимаю руль. Это вызов, я знаю, но, как и когда Миа стала такой уверенной в себе? Откуда она взялась, эта новая Миа? И что именно она знает?

Глава 4

11-30 утра.

У Мии звонит телефон, и она отвечает на звонок. Из разговора понимаю, что это Клаудия. Я уверен, что они обсуждают планы на выходные для мальчиков. Отключаюсь от нее и на мгновение задерживаю дыхание.

Если она уже знает правду, тогда почему просто не спросит меня напрямую, почему не требует информации? Эта новая, уверенная в себе Миа, кажется способной просто выпалить все в лицо. Это удивительное зрелище – более сильная Миа. Это не моя типичная Миа – я знаю свою жену. Поэтому она копается в вещах, которые не совсем понимает, в вещах, о которых Джон Ларсон не мог знать. У нее должно быть есть несколько фактов, и они придали ей смелости. Нет, никто ничего не знает. Моя жена знает только то, что я ей говорю, и ничего больше. Я делаю глубокий вдох и напоминаю себе расслабиться. Все хорошо. Джон Ларсон не сможет настроить мою жену против меня, как бы сильно я ему не нравился.

Честно говоря, у Джона есть все основания затаить обиду. Я признаю это сейчас. Я подстроил его увольнение. Как уже объяснял, он когда-то был моим наставником в рекламном агентстве. Он нанял меня в один из самых трудных периодов моей жизни, когда я только вернулся в город из Нэшвилла. Он верил в меня все эти годы. И я тоже его уважал. А еще именно он познакомил меня с Мией.

Я улыбаюсь при воспоминании о нашей первой встрече: Миа Пилмер сидит за столом в конференц-зале со стеклянной столешницей, ее светлые волосы блестят, глаза яркие и умные. Ее длинные ноги подчеркивала узкая короткая черная юбка. Через эту стеклянную крышку можно было оценить все, а у Мии тогда имелось многое, что можно было оценить. Джон сказал мне, что Миа лучший копирайтер в творческой команде, на удивление один из лучших, которых он когда-либо читал, хотя она только что закончила колледж и была очень молода. Будущий креативный директор и, возможно, даже партнер фирмы, сказал он. «Томпсон Пейн и Пилмер», это когда-нибудь случится, предсказал Джон. Она была выпускницей Нью-Йоркского университета, по крайней мере на десять лет моложе меня, и из богатой нью-йоркской семьи. Умна, красива, чиста. В ту минуту, когда сел на стул рядом с ней, случайно/нарочно ударившись бедром о ее ногу под столом для совещаний, я понял, что это она. Почувствовал, как между нами проскакивает искра, притягивая нас друг к другу навсегда.

Миа тоже чувствовала физическое влечение. Я видел, как она покраснела, когда застенчиво отвернулась от меня за столом для совещаний. Ее разум, с другой стороны, требовал некоторого убеждения. Можно сказать, это была работа по продажам.

Джон, да... мы с ним поладили с самого начала. Думаю, проблема была просто в том, что в какой-то момент мы оба поняли, что я стал подходящим человеком на его место. Но он никуда не собирался уходить. Партнеры не собирались делать его партнером, они сказали ему, что на стеклянной стене не появится надпись «и Ларсон». Так что он застрял, бедный Джон. В конце концов, мне нужно было помочь ему двигаться дальше. Я был счастлив оказаться полезным.

– Клаудия говорит, что кредитка не работает, – Миа, качает головой, прикрывая телефон. – На что она должна покупать продукты? Ей пришлось оставить сумки на стойке обслуживания клиентов в «Крогере». Сказала, что вернется, чтобы заплатить. Это неловко, Пол.

– Просто скажи, чтобы она воспользовалась своей кредитной карточкой, и я верну ей деньги, когда мы вернемся, – я умею решать логические задачи.

– Пол, она студентка колледжа. Мы не можем просить ее об этом. – Мышцы на ее шее натянуты, как резинки, которые вот-вот лопнут. У меня снова спокойное, рассудительное бесстрастное лицо. Конечно, я знал, что карта не сработает, но Миа, понятно, удивлена. Надеюсь, она не потеряет голову из-за такой ерунды. Терпеть не могу, когда Миа начинает ныть и беспокоиться. Это ниже ее, ниже нас.

– Когда мы доберемся до озера, я переведу деньги на карточку. Она заработает к полудню. Ладно? – Теперь моя очередь похлопать ее по ноге. Она игнорирует этот жест и передает сообщение переутомленной Клаудии. Я наблюдаю, как она нажимает кнопку «отбой» на своем телефоне с явным выражением мелодраматического отвращения.

Действительно? Она ведет себя как ребенок. Это всего лишь продукты. Большое дело. Не похоже, что мальчики будут голодать. Наша кладовая полна превосходных продуктов. У нас в морозилке есть замороженные органические макароны и сыр. Это просто смешно. Ни мальчики, ни Миа не понимают, каково это – быть голодным, быть обделенным: открыть дверь пустого холодильника, пустой кладовой. Ну и что с того, что у них нет выбора закусок на выходные?

– Пол, честное слово. Это единственное, о чем я просила тебя, чтобы подготовиться к выходным. Оставить достаточно наличных или, по крайней мере, достаточно денег на кредитке на выходные. Это неприемлемо, – выговаривает мне Миа. Она потирает затылок, пытаясь ослабить резинку, полагаю. Представляю, как ее плечи сжимаются от беспокойства.

На самом деле грустно, что такие мелочи могут так легко вывести ее из себя. В последнее время это не редкость. Похоже, сейчас она способна переживать из-за всего. Она беспокоится о мальчиках, о своем здоровье, о том, как чистят сточные канавы, вывозят мусор, обо всем на свете. Разве не стало бы иронией, если все это беспокойство и есть главная причина потери веса? Это моя теория и я поделился ей с женой.

Ничего из того, что я мог бы сказать сейчас, не улучшит ситуацию, поэтому вместо этого включаю музыку, когда Эми Уайнхаус выкрикивает:

– Ты же знаешь, что я никуда не гожусь. – Я люблю эту песню, весь этот плейлист, и знаю, что Миа тоже любит. Далее – «Холодное, холодное сердце» Дины Вашингтон.

– Мы можем переключиться на радио? – спрашивает Миа. И затем, прежде чем я успеваю ответить, в мои уши врывается с треском местная станция, кантри-певец, причиняющий боль моей психике. Сколько бы я ни объяснял Мии, что джаз – высшая музыкальная форма, а кантри – низшая, она все равно мучает меня.

Волосы у меня на затылке встают дыбом, когда эта дурацкая кантри песня наполняет машину. Но я это переживу. Мы находимся в глуши, примерно в тридцати минутах от пекарни, где остановимся и проверим, нет ли круассанов. Было бы так чудесно, если бы вселенная оставила мне сегодня несколько круассанов. Кажется, я прошу не так уж много. Мне нужно, чтобы Миа расслабилась и забыла о допросе. Возможно, выпечка поможет. Я посоветую ей съесть один-два круассана, а не откладывать их все на завтрак. Время от времени нужно напоминать ей, что стоит расслабиться и не откладывать удовольствие. А потом, если она будет счастлива, Миа снова включит мою музыку.

Я не могу остановиться. Тянусь к радио, нажимаю несколько кнопок; эта нудная музыка кантри – все, на что я могу настроиться. Но она порадует Мию, так как моя жена фанатка музыки кантри. Я был сыт этим по горло, когда жил в Нэшвилле, большое спасибо. Прямо сейчас задаюсь вопросом, почему прекратил подписку на радиостанцию в приложении, плохой шаг, когда дело доходит поездки по Тмутаракани. Теперь я во власти любой станции, которая попадет в зону действия, если только Миа не переключится обратно на мой любовно созданный плейлист. Жаль, правда.

Кантри-певец – единственный, кто издает звук. Тишина между нами отдается глухим стуком в моей голове. Я не хотел, чтобы сегодня было так. Мне приходит в голову, что сейчас самое время извиниться. Дорога впереди свободна, и мне не пришлось никого обгонять на протяжении многих миль.

– Эй, Миа. Прости, – говорю я. – Это моя вина. Я все исправлю, расплачусь по карточке, как только мы доберемся до коттеджа. Клаудия сможет воспользоваться ей сегодня днем, заберёт продукты. Все хорошо. А пока расслабься. Наслаждайся музыкой. Все будет хорошо.

Миа сдвинула солнцезащитные очки на лоб. Она смотрит на меня прищуренными глазами, вероятно, защищаясь от яркого солнечного света. Смотрит на меня так, как ты смотришь на паука, плетущего паутину у твоего порога, одновременно с изумлением и страхом.

– Что? – мне не нравится выражение ее глаз. Обычно она смотрит на меня с такой уверенностью, с такой любовью. Что-то разрушило это; кто-то или что-то изменило ее мнение обо мне, я понимаю. Как это произошло и когда? Я знал, что все изменится, должно было измениться на самом деле. Конечно, у меня есть план, как с этим справиться.

Я раздумываю, что Миа видит во мне. Видит ли она по-прежнему утонченного взрослого мужчину, которого поклялась любить, уважать и повиноваться десять лет назад? Чувствует ли она все еще мои опытные прикосновения, помнит ли все, чему я ее учил о сексе, о любви? Ценит ли она по-прежнему мои энциклопедические познания в изысканной еде и вине, мечтает ли путешествовать со мной по экзотическим местам, которые, как ей рассказываю, я посетил? Жаль, что у нас не было времени немного попутешествовать, но мальчики появились так быстро, и, в общем, ее место дома. Я уже не уверен, о чем она думает, когда смотрит на меня, совсем не уверен.

Но больше, чем то, что она видит во мне, я не ценю то, что я вижу в ней. Я качаю головой. Это должен был быть лучший день, а он портится, разлагается, как воспоминания детства. У вас все еще есть представление о том, каково это – быть ребенком, но ощущение прыжка в бассейн в беззаботный летний день исчезло. И вы никогда не сможете вернуть его обратно.

Миа снова надвигает темные очки и прикрывая глаза. Она складывает руки на груди и говорит:

– Мы почти у пекарни. У тебя есть деньги на круассаны?