Текст книги "Всегда твой (ЛП)"

Автор книги: Кай Хара

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

– Ну, мне это нравится. Теперь каждый раз, когда я буду смотреть на Сириус, я буду думать о тебе. – Я тронута, не знаю, как еще выразить это словами. – Спасибо.

– Сикс? У тебя все хорошо, милая? – голос Уолтера раздается из моей комнаты и доносится до динамиков телефона.

Феникс переводит взгляд с неба на экран и застывает.

– Кто это, черт возьми, такой?

– Друг, о котором я говорила. Тот, кто сказал мне протрезветь. – Я отключаю звук и уменьшаю громкость, прерывая Феникса до того, как он успевает ответить.

Услышав мой голос, Уолтер присоединяется ко мне на балконе и встает прямо за кадром камеры.

– Вот ты где. Я принес тебе пару бутылок воды. Тебе нужно что-нибудь еще?

Я улыбаюсь ему, благодарная за помощь.

– Нет, спасибо. Я ценю, что ты заботишься обо мне.

– В любое время. Ты знаешь, где меня найти, если тебе что-то понадобится. Я позволю тебе вернуться к своему парню. – Он говорит, прежде чем уйти.

Я не пытаюсь его поправить, потому что что я могу сказать? Что он на самом деле презирает меня? Что он мой жених?

Это ведь совсем не странно.

Вернув внимание к телефону, я включаю звук и увеличиваю громкость, чтобы услышать сердитого Феникса.

– Ты отключила звук, чтобы поговорить с этим парнем? Что ты ему сказала? Кто он, черт возьми, такой? – он быстро задает вопросы, не давая мне шанса ответить. Сейчас он вышагивает возле дома, поглаживая рукой свою взъерошенную голову.

– Он работает на вечеринке и подошел, чтобы принести мне бутылку воды, вот и все. Он просто друг.

– Он знает, где твоя комната, – проворчал он. – Он назвал тебя милой.

– Он всех так называет.

Он сужает глаза, глядя на меня.

– А твой отец позволил бы ему так называть твою маму? – спрашивает он.

– Нет, – соглашаюсь я, а потом добавляю. – Но мы не мои родители. Мой папа любит мою маму. Мы не любим друг друга.

Это, должно быть, новый уровень для меня, когда мне приходится устно указывать на то, что он меня не любит.

Его лицо темнеет, что говорит мне о том, что это было неправильное замечание.

– Нет, не любим. Но мы все еще вместе.

Я вздыхаю, напоминая ему о том, что я сказала ему, когда уходила.

– Какое это имеет значение? Я не увижу тебя до Нового года.

Он резко прекращает вышагивать, а его тон становится ледяным и запрещающим, когда он говорит дальше.

– Это ты так намекаешь, что не собираешься ложиться спать одна сегодня?

– Это не то, что я сказала, – возражаю я. – Ему шестьдесят с лишним лет, и его зовут Уолтер. Он просто присматривает за мной и следит, чтобы я была в безопасности, вот и все.

Это его успокаивает, и он выдыхает.

– Тогда расскажи мне то, что я хочу услышать.

Очевидно, что он собирается растянуть свое чувство собственничества по отношению ко мне до последней секунды. Похоже, это единственный способ выразить хоть какие-то эмоции по отношению ко мне, так что я согласна.

– Сегодня я лягу спать одна.

Его глаза опускаются к моему рту.

– И с нетронутой помадой. – Он добавляет, как бы говоря мне, что хочет, чтобы я повторила это.

– С нетронутой помадой, – повторяю я. – Ты псих, ты знаешь это?

– Когда я сказал тебе, что не буду тебя делить, я имел в виду именно это.

Бабочки снова появляются, борясь за выход. Хотелось бы, чтобы он был здесь, чтобы он мог использовать их с пользой.

– Я иду спать, – говорю я ему. – Я собираюсь выпить два парацетамола и надеть очень неэстетичную маску для глаз, чтобы завтра не проснуться в таком виде, будто я участвую в эпизоде Botched. – Я бросаю последний взгляд на звезды, прежде чем сказать ему. – Счастливого Рождества, Феникс. Спасибо, что показал мне самую яркую звезду на небе, я ее обожаю.

– Счастливого Рождества, – говорит он, возвращаясь в дом. – Я не успел тебе сказать, но сегодня ты выглядела прекрасно. Звезды меркнут по сравнению с тобой.

Он кладет трубку, и экран становится черным, оставляя меня с удивленным выражением на лице, прежде чем я прижимаю телефон к груди, как прижимала бы его к себе, если бы он был здесь.

ГЛАВА 34

Сикстайн

На следующее утро я просыпаюсь с надежно закрепленной депаффузионной маской и такой сухостью во рту, что вы не можете представить.

Еще не открыв глаза, я тянусь за бутылкой на тумбочке и глотаю воду так, будто забыла ее вкус. Я смотрю на стоящий рядом будильник и определяю время. 10:48 утра.

Со стоном и откровенно неописуемыми звуками, которые я издаю, потягиваясь, я встаю с кровати и направляюсь в свою ванную комнату.

И тут я замечаю на своем столе коробку.

Красная, квадратная, с белым конвертом сверху.

Я сразу же понимаю, что это.

Забыв о походе в ванную, я бросаюсь к столу и открываю конверт, пока что не обращая внимания на записку.

Внутри я обнаруживаю массивное обручальное кольцо. В центре – бриллиант, по меньшей мере в пять или шесть карат, вокруг него – корона из восьми рубинов поменьше и тонкая золотая лента.

Оно совершенно уникально и не похоже на то, что я ожидала увидеть. Оно гораздо красивее, чем все, что я могла себе представить. Я осторожно достаю его из коробки, заметив, что моя рука слегка дрожит, и надеваю его.

Оно идеально подходит.

Оно похоже на меня, и я не могу объяснить, почему.

Я шевелю пальцами, позволяя свету отражаться от бриллиантов и рубинов и наслаждаясь новой тяжестью на моей руке.

Взяв конверт, я достаю записку и перелистываю ее, чтобы прочитать.

Пора сделать все официально.

Папа

Хотя я не ожидала, что Феникс купит кольцо, учитывая его несогласие с нашей предстоящей свадьбой, мое сердце все равно сжимается, когда я вижу почерк отца.

До нашей помолвки я никогда не была человеком, который много думает о дне свадьбы, за исключением, может быть, пары однодневных мечтаний.

Но я, конечно, никогда не представляла, что жених не захочет меня и кольцо будет выбирать мой отец. Не думаю, что такая реальность может привидеться кому-то в мечтах.

К счастью, у моего отца отличный вкус и, видимо, он знает меня лучше, чем я сама, потому что кольцо мне нравится.

Положив украшение обратно в коробочку, я со вздохом закрываю ее и направляюсь в ванную, чтобы переодеться.

***

Через полчаса я приняла душ, оделась, накрасилась и готова встретить день, хотя на самом деле у меня еще ничего не запланировано.

День после Рождества мы обычно проводим спокойно, так как мои родители обычно оба страдают от похмелья и любят провести утро за разговорами о том, что «они уже не восстанавливаются, как раньше».

Я бы присоединилась к их стенаниям сегодня утром, если бы не своевременное вмешательство Уолтера вчера вечером.

Надо не забыть поблагодарить его, думаю я про себя, спускаясь по лестнице.

Его и Феникса, потому что время, проведенное с ним по телефону, позволило мне протрезветь. Это было… хорошо. Это было нормально. Это напоминало мне о том, какими мы были раньше, до того как он возвел между нами стометровые стены, держа меня на безопасном расстоянии, подальше от него.

Он открыл мне частички себя, которые не раскрыл бы несколько недель назад. Доступ к его человеческой стороне, пусть даже на короткое время и в ограниченном количестве, приносит в мою душу упоительное счастье.

Перед тем как заснуть, я снова и снова прокручивала в голове наш разговор, желая насладиться им на случай, если больше никогда не увижу эту его версию.

Эгоистично я жаждала большего.

Больше разговоров, больше уязвимости, больше его.

Поэтому мысль о том, что через неделю все официально закончится, причиняет больше боли, чем мне хотелось бы признать.

Я спускаюсь по ступенькам, по пути помахав паре охранников дневной смены. Я намерена найти маму и узнать, достаточно ли она восстановилась, чтобы пообщаться с ней. Может, если я устрою спа-день, то смогу вытащить ее с похмельем из дома?

Напевая про себя, я огибаю изгиб винтовой лестницы и резко останавливаюсь. Потому что в моем фойе так неожиданно, что мне кажется, будто он плод моего воображения, стоит Феникс.

При виде его я резко вдыхаю. Он так близко, что при желании я могла бы дотянуться до него меньше чем за десять шагов.

Он смотрит на меня непоколебимо, его взгляд буравит меня. Тень на челюсти указывает на то, что он нуждается в хорошем бритье, но в остальном он, как всегда, безупречно одет.

Выражение его лица настороженное, жесткое, словно он ожидает моей реакции. Как будто он готов повернуться и уйти, если я подам ему хоть какой-то знак, что не хочу его видеть.

Он только что сказал мне двенадцать часов назад, что никогда не вернется домой, так что же он здесь делает?

Интенсивность эмоций, которые я испытываю, приводит меня в ужас. Они меня переполняют: от неверия и восторга от встречи с ним до надежды, что он пришел провести со мной время, от страха, что он пришел разорвать нашу помолвку, и еще около сотни других, дополненных вожделением и сексуальным влечением.

– Что ты здесь делаешь? – наконец спрашиваю я, мой голос слегка дрожит. Я спускаюсь по последним ступенькам, пока не оказываюсь в паре футов от него.

В его взгляде чувствуется напряженность, которая соответствует жжению в моих венах.

Он делает шаг ко мне, а я все еще не могу поверить, что он реален. Мне хочется провести рукой по его щеке, почувствовать эту грубую щетину и убедиться, что я не сплю.

Каким бы жестоким был этот сон.

Но когда он говорит, он развеивает все представления о том, что это фантазия.

– Я принес тебе рождественский подарок.

Его голос танцует по моим рукам и спине, оставляя за собой дорожку мурашек.

Как нелепо идеально он это сказал.

Я делаю еще один шаг, сокращая оставшееся между нами расстояние. Моя рука движется по собственной воле, и я нахожу его щеку, как и хотела.

Он настоящий. Он здесь.

Он не двигается и не реагирует, его поза остается жесткой, пока он ждет, что я скажу.

– Ты и есть подарок? – спрашиваю я.

Он смеется, звук глубже, чем обычно, как будто что-то застряло у него в горле. Он прочищает его.

– Нет, вот здесь, – говорит он, указывая на прихожую рядом с фойе, где мы храним обувь, пальто и другую верхнюю одежду. – Посмотри.

– Как я узнаю, что это? – спрашиваю я, проходя мимо него и направляясь к двери.

Он не отвечает, но, как оказалось, ему это и не нужно, потому что, когда я открываю дверь, первое, что я вижу, – это двое новеньких саней, прислоненных к стене.

Я поворачиваюсь к нему лицом, и моя челюсть падает на пол.

– Не может быть.

Я все еще нахожусь в шоке от того, что он здесь, и не думаю, что мое сердце выдержит такой заботливый жест. На глаза наворачиваются слезы, и я смахиваю их, пока не опозорилась.

Он кивает, и я в тот же миг бросаюсь к нему, удивляя его. Мои руки смыкаются на его шее, и я обнимаю его, крепко прижимая к себе.

С его губ срывается неровный выдох, как будто он испытывает облегчение. Его предплечья обхватывают мою поясницу и поднимают меня на руки. Мои ноги отрываются от земли, когда он зарывается лицом в мои волосы. Я чувствую, как улыбка растягивается на его губах, когда он бормочет мне на ухо.

– Я так понимаю, ты довольна подарком, – бормочет он.

Я энергично киваю.

– Это лучший подарок, который я когда-либо получала.

Он хихикает мне в ухо, и этот звук становится мелодией для моих ушей.

– Тебе легко угодить.

– Как тебе вообще удалось это сделать? Как ты здесь оказался? – спрашиваю я, отстраняясь, чтобы посмотреть на него.

Он позволяет мне скользить по его телу, пока мои ноги не касаются земли, но не отпускает меня.

– Я все организовал после того, как ты вчера вечером упомянула, что хочешь покататься на санках. Все оказалось довольно просто, не думай об этом слишком много.

Конечно, правильно. В наших отношениях ничего не изменилось, вот что означают эти слова.

– Ты взял двое, это значит… – я запнулась, не зная, как закончить предложение.

Значит ли это, что ты идешь со мной?

Значит ли это, что ты останешься?

Он отпускает меня и засовывает руки в передние карманы.

– Я решил задержаться здесь на несколько дней. – Он говорит, его лицо не выражает ничего. – По крайней мере, до Нового года.

– Мне неловко, я не приготовила тебе ничего взамен. – Я говорю с обеспокоенным выражением лица.

Его взгляд становится откровенно хищным, когда его руки возвращаются ко мне и властно обхватывают мою талию.

– Не волнуйся, я купил тебе еще один подарок, но он будет в основном для меня, – говорит он, наводя на размышления.

Вот так он разжигает пламя моего возбуждения, пока оно не выходит почти из-под контроля. Если бы он сделал попытку трахнуть меня на полу прямо сейчас, я бы не сопротивлялась, к черту катание на санках и возвращение родителей домой.

Но он отступает на шаг и склоняет подбородок к стоящим за моей спиной упряжкам.

– Прошлой ночью выпало пятнадцать сантиметров снега, идеально для катания на санках. Не хочешь прокатиться на них?

Мое сердце колотится, трепещет, парит и делает еще около десяти акробатических движений. Это не просто два куска пластика. Он сознательно участвует в чем-то, связанном с нашим прошлым, потому что знает, что это сделает меня счастливой.

Это и есть настоящий подарок.

ГЛАВА 35

Феникс

– Хорошо, – говорю я, держа санки обеими руками. – Залезай и садись спереди. Я сяду позади тебя.

– Мы оба сядем в этот раз? – спрашивает она, ставя одну ногу в сани, затем другую и садясь спереди, как я и просил.

– Так безопаснее, – ложь с трудом слетает с моего языка, но, к счастью, она на нее купилась.

– Хорошо, я за! – говорит она, наклоняясь вперед, чтобы оставить мне место, и я могу сесть позади нее.

Я забираюсь внутрь и устраиваюсь так, чтобы одна нога была по обе стороны от ее. Каждый дюйм ее ног, от бедер до лодыжек, приклеен к моим. Тепло ее тела проникает сквозь слои ткани даже в такую холодную погоду.

Мы сидим на вершине Слепого холма, готовые спуститься вниз для нашего первого катания. Странно, но мы одни, если не считать еще нескольких групп. Они находятся так далеко, что кажется, будто мы здесь только вдвоем.

– Теперь прислонись ко мне. – Я инструктирую ее, прижимая ее плечи к себе, пока ее спина не упирается в мой торс.

Держать ее таким образом кажется незаконным; ничто другое, что заставляет адреналин бурлить в моих венах и сердце биться в груди, как это, не избежало строгого регулирования со стороны правительства.

Ее голова прижимается к моему плечу, и когда я спрашиваю, готова ли она, она поднимает лицо, чтобы посмотреть на меня.

– Готова, – говорит она с улыбкой.

Я хватаю веревку, вдавливаю руку в перчатке в снежную землю и толкаю нас с плоского края вниз по склону.

Она кричит, когда мы летим вниз. Мы тяжелее, чем в последний раз, когда мы делали это в детстве, поэтому мчимся в два раза быстрее.

Ее руки сжимают каждое из моих бедер прямо над коленом, ее ногти впиваются в мою плоть через ткань так, что волосы на затылке встают дыбом, а член становится твердым.

Я не знаю, кричит ли она от страха или от восторга, ненавидит ли она это или любит, но я обнаружил, что мне отчаянно нужно знать ответ.

Мы достигаем подножия холма менее чем за двадцать секунд, и я уже собираюсь спросить ее об этом, как вдруг с ее губ срывается задорный смех. Она смотрит на меня снизу вверх, ее глаза сверкают, щеки румяные, улыбка широкая, и я испытываю непреодолимую потребность поцеловать ее.

Я хочу прижать свой рот к ее рту и целовать ее до тех пор, пока она не оттолкнет меня, отчаянно пытаясь глотнуть кислорода.

– Это было потрясающе, – восклицает она, быстро дыша. – Мы можем повторить это снова?

Ответ – да.

– Попроси меня по-хорошему.

– Пожалуйста, – говорит она, не колеблясь.

В моей груди раздается довольное урчание, и я знаю, что она чувствует его на своей спине.

– Мне нравится, когда ты делаешь то, что я говорю.

Она выпрыгивает из саней и протягивает руку, чтобы помочь мне подняться.

– Давай, капуша. Разве что тебе нужно немного успокоить сердцебиение, прежде чем мы снова поедем? Может, ты испугался?

Прежде чем она успевает моргнуть, я вылезаю из саней, хватаю ее за шею и притягиваю к себе.

– Это мило, что ты думаешь, будто можешь меня запугать. – Я шепчу, прижимаясь губами к ее волосам возле уха. – Просто помни, что я не трахал тебя целую неделю, и твои дразнилки только заставляют мой член становиться тверже. Он и так пульсирует от желания взять тебя как животное. Продолжай в том же духе, и ты пожалеешь о каждом слове, когда я оставлю тебя в покое.

Она вырывается из моих крепких объятий и идет назад к склону.

– Ты обещаешь? – нахально спрашивает она, прежде чем развернуться и начать бежать вверх по склону.

Она станет моей смертью.

Это стало ясно, когда она оставила меня привязанным к стулу. Я был в ярости от того, что меня подчинили и загнали в ловушку, но это меркло по сравнению с тем, как она уходила и я не мог ничего с этим поделать.

Я думал, что она одумается и поймет, что закатила истерику из-за пустяка, но когда прошло несколько дней, а от нее не было ни слова, тьма взяла верх.

Она была неподвижной, темной, грозовой тучей, которую я не мог стряхнуть, пока не взял на себя FaceTime Беллами.

Стало ясно, что я еще не закончил и не могу просто наблюдать, как истекают часы нашей договоренности, ничего не предпринимая. У меня еще оставалось время для общения с ней, и я собирался им воспользоваться.

Не успел я обдумать свои действия, как мой помощник вытащил из постели недоумевающего владельца магазина в Боксинг Дэй, чтобы купить эти санки только потому, что она по пьяни сказала мне, что хочет сегодня покататься на санках.

Ему хорошо заплатили за его хлопоты, а я старался не тратить слишком много времени на размышления о том, почему для меня важно, чтобы я смог сделать это для нее.

Я хватаю санки и бегу за ней, легко взбегаю на холм и присоединяюсь к ней на вершине. Она наклоняется, завязывая шнурки, и я не могу не воспользоваться этой возможностью.

Я глажу ее попку и сжимаю, сопротивляясь потребности удовлетворенно вздохнуть.

– Я слишком давно не трогал эту попку.

Она игриво отбрасывает мою руку, выпрямляясь.

– Тебе некого винить в этом, кроме себя.

– Это ты пыталась нарушить правила, – заметил я.

Она поворачивается ко мне с лицом, которое я не могу прочитать. Ненавижу это. Обычно она – открытая книга, на ее лице написаны все ее мысли и эмоции. Мне не нравится, что она маскируется передо мной, что, полагаю, как раз и является ее разочарованием во мне.

Но, в отличие от нее, у меня есть очень веская причина так поступать.

– Тебе никогда не хотелось нарушить правила? – спрашивает она, ее голос тих.

Только каждый чертов день с тех пор, как мы начали это.

Я чертовски ненавижу, когда приходится уходить после того, как мы трахаемся. Я территориальный и хочу продолжать отмечать ее, но вместо этого я ухожу. Каждый раз мне кажется, что я оставляю ее незащищенной и уязвимой для того, чтобы ее забрали у меня.

А ведь всего десять минут назад я был на расстоянии одного импульсивного решения от того, чтобы поцеловать ее.

Так что да, правила уже нарушены.

Они были извращены с самого начала, и только она была уверена, что они всегда были четкими.

Она воспринимает мое молчание как «нет» и идет дальше.

– Давай, пойдем еще раз.

На этот раз, когда мы спускаемся, она не держится за меня. Она вскидывает руки вверх и кричит во всю мощь своих легких, наслаждаясь каждым мгновением.

Мы спускаемся и поднимаемся на санках не менее дюжины раз. Когда ей надоедает, она ждет меня у подножия холма, а я спускаюсь еще раз.

На этот раз я не сижу, а стою. Поставив ноги на санки, как на доску для серфинга, я скольжу по склону.

Она ждет меня внизу, хлопая и подбадривая. Удовлетворение и чувство собственничества борются за доминирование, когда я вижу, как она хлопает мне.

– Как ты это сделал? – спрашивает она, в ее голосе звучит благоговение.

Я непринужденно пожимаю плечами.

– Мое превосходное телосложение. Как ты знаешь, я спортсмен.

Она закатывает глаза, и я ухмыляюсь в ответ.

Я наклоняюсь, чтобы поднять санки, и когда я встаю, что-то мягкое и холодное ударяет меня прямо в щеку, шокируя меня. Прежде чем я успеваю это осознать, второй снежок попадает мне в грудь.

– Твои рефлексы тупые, как нож для масла, Феникс. Это превосходное телосложение действительно не особо помогает тебе, да?

Я поворачиваюсь к Сикс. Она стоит в двадцати метрах от меня, выражение ее лица – нечто среднее между ангельским и дьявольским. Она приседает и торопливо начинает лепить новый снежок.

– О, ты труп, – заявляю я, прежде чем броситься в ее сторону.

Она восторженно визжит и убегает.

– Не смей, Феникс!

Она на удивление быстра, но все равно не может сравниться со мной. Я настигаю ее в считанные секунды и, остановившись, набираю немного снега, формирую из него шар и бросаю в нее.

Он попадает ей прямо в спину, и она останавливается, поворачиваясь со зловещим выражением лица, не понимая, как близко я к ней подобрался.

Она вскрикивает, видя, как я надвигаюсь на нее. Я обхватываю ее за туловище и валю на землю в беспорядке рук и ног. Мы катаемся по земле, борясь за доминирование, а она борется со мной.

В тот момент, когда мне кажется, что я прижал ее к себе, она выскальзывает и умудряется перевернуть меня так, что оказывается сверху.

Она визжит от смеха и пытается освободиться от меня, чтобы убежать, но я держусь крепко. Наконец я прижимаю ее ноги к своим и переворачиваю нас так, что она оказывается на спине, а я на ней.

Я держу ее запястья по обе стороны от ее головы, пока мы боремся за дыхание. Мы промокли, покрыты снегом, наше ледяное дыхание вырывается из груди.

Она лучезарно улыбается, даже притворяясь, что борется.

– Поддайся мне, – требую я.

Она энергично трясет головой, в ее глазах горит огонь неповиновения, контрастирующий со снегом вокруг нас.

Переложив ее запястья в одну руку, я зачерпываю немного снега другой и угрожающе держу его над ее головой. Ее глаза комично расширяются, когда она видит, как неустойчиво он балансирует на моей ладони.

– Поддайся, – повторяю я, мой голос груб.

Но она все равно отказывается.

– Никогда, – говорит она, ее тон озорной.

– Понятно, – говорю я, переворачивая руку. Ее глаза закрываются, а голова откидывается в сторону, чтобы защититься от надвигающейся лавины.

Когда она ничего не чувствует, то приоткрывает веко и смотрит на меня. Заметив, что я уронил снег рядом с ее головой, она в замешательстве вскидывает брови.

– Если это не сработает, может быть, сработает это. – Я добавляю, а затем впиваюсь пальцами в ее ребра и щекочу ее.

Она разражается взрывами хохота, пытаясь уклониться от моей атаки, но я поймал ее в ловушку. Она пытается упереться мне в грудь и вырваться, но я не даю ей ничего сделать.

– Феникс! – восклицает она между приступами смеха, но я не сдаюсь.

– Никакой пощады. Пока ты сама не попросишь.

– Ладно, ладно, ты победил! – наконец говорит она, в уголках ее глаз собираются слезы.

Я убираю руки, но остаюсь над ней, пока мы пытаемся отдышаться. Если мое выражение лица чем-то похоже на ее, то мы оба ухмыляемся как идиоты.

Наши лица находятся всего в нескольких сантиметрах друг от друга, и каждый наш неровный вдох и выдох делает нас еще немного ближе.

Ее глаза опускаются к моим губам, и между нами проходит ток, который невозможно отрицать. Это самое настоящее определение химии, влечения друг к другу.

Я провожу пальцем в перчатке по ее верхней губе, оставляя за собой след ледяной воды.

Ее зрачки расширены, рот приоткрыт, но противоречивое выражение на ее лице – это тот холодный душ, который мне нужен, чтобы вернуться к реальности.

В этом дне была какая-то форма эскапизма, когда мы притворялись, что можем быть чем-то большим, может быть, даже нормальной парой, но микровыражения не лгут, и ее выражение возвращает меня на землю.

Я отстраняюсь и встаю.

– Нам пора возвращаться. Уверен, твои родители будут ждать тебя к ужину.

Она прочищает горло и избегает встречаться с моим взглядом, демонстративно счищая снег со своих лыжных брюк.

– Да, я совсем потеряла счет времени, – говорит она, вставая.

Я подхожу к ней, чтобы взять брошенные санки, и жду, пока она присоединится ко мне, пока мы начинаем путь к нашим домам в немного напряженном, хотя и дружелюбном молчании.

– Спасибо. – Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, пока она говорит. – За этот день. Мне давно не было так весело.

Я хочу солгать ей, но не могу.

– Мне тоже.

Она улыбается мне небольшой, но искренней улыбкой, словно мой ответ доставил ей удовольствие, и я думаю о том, что еще можно сделать, чтобы улыбка не сходила с ее лица.

Мы пробираемся через лес, идем по тропинке домой, по которой ходили в детстве. Все это так знакомо, как будто это мышечная память, и от этого в груди становится легко, чего не было уже давно.

Я решил не думать о завтрашнем или послезавтрашнем дне и сосредоточиться на настоящем и сегодняшнем. А «здесь и сейчас» – это то, что Сикс моя. Она моя во всех смыслах, и мне все труднее представить, что я отпущу ее через несколько дней, хотя я знаю, что мне придется это сделать.

Мы останавливаемся, когда доходим до задних садов и лестницы, ведущей к особняку моих родителей. Под влиянием импульса я обхватываю ее за шею и прижимаю к своей груди.

Я опускаю губы на ее макушку и целую ее, крепко и властно удерживая ее шею, прежде чем отпустить ее.

– Я найду тебя после ужина.

Ее глаза потемнели, а дыхание участилось от одного только этого небольшого контакта, и мне требуется почти сверхчеловеческое усилие, чтобы не сорвать с нее зимний костюм и не трахнуть ее здесь, к черту свежий снег.

Я знаю, что она любит немного боли; ей наверняка понравится, если я сделаю это.

Если бы это не была самая открытая часть участка, я бы так и сделал, но сейчас я не хочу совершать преступление до того, как будет подан ужин.

– Оставь окно незапертым.

Она подносит руку к моему уху и смахивает что-то, что нашла в моих волосах. Ее прикосновение легкое, нежное, и я сопротивляюсь желанию прильнуть к ней еще больше.

– Ты когда-нибудь находил его запертым?

В моем горле раздается урчание, нечто среднее между довольным рычанием и эротическим мурлыканьем.

– Уходи, пока я не передумал ужинать тобой. Или лучше, я накормлю тебя своим членом.

Она краснеет и поворачивается на пятках. Она еще даже не ушла, а я уже хочу ее вернуть.

Это не предвещает ничего хорошего для того, что произойдет через несколько дней.