Текст книги "Усадьба с приданым (СИ)"
Автор книги: Катерина Снежинская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
Вот как раз между мыслью о волшебной воде и рассуждениями Оксаны о вороватых производителях, Маша с ужасом сообразила, что кошелька при ней как не было, так и нет.
Меньше всего на свете госпожа Мельге любила оказываться в унизительных ситуациях. Ненавидела просто. А после недавних событий у неё на этой почве даже нечто вроде фобии развиваться началось.
– Кошелёк забыли? – мигом просекла зефирная продавщица.
– Да, – деревянным тоном подтвердила Мария, деревянной же рукой громоздя набитый пакет на прилавок. Интересно, словоохотливая Оксана вызовет полицию, кликнет охранников или просто растреплет всем встречным-поперечным, что Маша хотела продукты украсть? – Простите, пожалуйста. Я сейчас вернусь домой и…
– Так это ничего, – девушка безмятежно махнула пухлой ладошкой. – Давайте, я вас запишу, и вы в следующий раз всё скопом оплатите.
– К… Куда запишите?
– А вот в тетрадочку, – Оксана действительно выволокла откуда-то из-под прилавка тетрадку на пружинках с полуголым певцом на обтрёпанной обложке. – Та-ак, значит, пишем: «Внучка Кислициных», адрес… – Округлым почерком школьной отличницы «зефирка» на самом деле так и вывела «внучка Кислициных» и адрес написала правильно, а потом аккуратно сумму, которую ей Маша, получается, задолжала. – Вот и всех делов! Чего мотаться-то туда-сюда?
– А-а, – потерянно протянула Мария, стаскивая пакет обратно, – а откуда вы знаете, кто я?
То, что она к неведомым Кислициным никакого отношения не имеет, Мария Архиповна решила не уточнять – всё равно бесполезно.
– Так вы аж вчера приехали, – удивилась Оксана, – чай, все знают. И вы у нас теперь постоянный клиент, потому в дальний магазин не ходите, у них залеж одна. А если чего из города надо, только скажите. Папка вмиг привезёт.
– Не буду, – покорно согласилась слегка обалдевшая госпожа Мельге. – В смысле, ходить не буду. То есть, в дальний магазин. Дайте мне, пожалуйста, ещё эту… синенькую, – вспомнила Маша про Михалыча, и застеснялась вдруг так, как не стеснялась на первом приёме у гинеколога.
А ведь никогда раньше с покупкой алкоголя никаких проблем вроде бы не было, чай не шестнадцать лет. Тут ещё и Оксана глянула неодобрительно, будто Мария ей призналась в тайном алкоголизме. Наверное, попроси Маша водку с самого начала, ни о какой «записи в тетрадочку» речи бы уже не шло.
Одно было понятно: если «все» за ночь успели узнать, что «внучка Кислициных» приехала, то о её пьянстве Мухлово будет оповещено ещё до ужина.
А это уже было по-настоящему неприятно, хотя, конечно, никакого значения не имело.
[1] Ко́ста-дель-Соль (исп. Costa del Sol – «Солнечный берег») – регион южной Испании, прибрежная курортная зона.
Глава 3
В которой Марию едва не заманивают в кладоискатели, а потом она нечаянно становится убийцей
Странно, но Маша опять проспала – второй день подряд, безобразие форменное! Правда, на сей раз её никто не будил, сама глаза продрала, но факта это не отменяло: часы уже успели пробить десять утра; свежеумытые огурцовые лопухи сияли под окном ярко и радостно; где-то горланил петух, видимо, как и Мельге перепутав утро с белым днём, а в холодильнике каши снова не нашлось. Молоко было и, по крайней мере, по заверениям производителя, настоящее, деревенское, с веселой коровьей мордой на упаковке. Хлопья овсяные Мария вчера тоже купила и масло, опять-таки «натуральное крестьянское», оскоромившись, приобрела. Вот только желание подходить к плитам острее не стало, а каша, да и вообще что-нибудь горяченькое, домашнее, манило блескучей фантазией не хуже михалычевых грядок.
Маша постояла, рассматривая внутренности монстра-холодильника, яростно поскребла макушку и в сердцах захлопнула дверцу. При всём богатстве выбора альтернатива не радовала: либо бутерброды, со вчерашнего дня давящие призраком лишних килограммов на желудок и совесть, либо пластиковые йогурты, либо ничего. Но, в конце концов, воздержание ещё никому не вредило, особенно после почти половины палки колбасы, сожранной на обед и ужин.
– Закаляйся! – бодро затянула Мария Архиповна, на ходу делая руками что-то такое, должное изображать зарядку. – Если хочешь быть здоров, постарайся-а позабыть про докторов… ой!
– Добрый день, – разулыбалась Алла, стоявшая у печного угла. Чудный сарафан она сменила на не менее чудное платье с воланами и всё теми же цветуями. – Я к вам ещё вчера перед сном хотела заглянуть, проведать. Да смотрю, вы отдыхаете. Думаю, чего человеку мешать?
Действительно, вечер насыщенного дня госпожа Мельге провела по-сибаритски, в гамаке, почитывая книжечку с заманчивым названием «Кровавые деньги». Библиотека в доме оказалась богатой, предоставляющей в широком ассортименте как русскую, так и зарубежную классику, а так же детективы всех мастей и размеров, в основном выпущенные в начале девяностых годов прошлого века.
У Павла бы, наверное, гипертонический криз случился, увидь он Марию в обнимку с таким высокодуховным чтивом. Впрочем, скорее всего, теперь ему было глубоко плевать на интеллектуальную деградацию супруги.
Нет, не так. Ему было плевать на интеллектуальную деградацию бывшей супруги – вот так правильно.
– А как вы сюда попали? – подозрительно быстро справившись с испугом – привыкать, что ли, начала? – поинтересовалась Маша.
– Так ведь дверь открыта, – удивилась Алла. Ну да, всё логично: раз дверь открыта, значит можно заходить и даже не стучать. И чего глупые вопросы задавать? – Машенька, я вот тут подумала, газ-то вы, наверное, не успели заказать?
– Машенька и медведь, – буркнула под нос Мария Архиповна, позволявшая видоизменять собственное имя только самым близким и исключительно до Маши. Лишь бабушка смела звать её Мари. Ну, ещё Ирка изгалялась, как могла, но с той вообще спросу никакого. – Какой газ, Алла Николаевна?
– Так баллонный. – Соседка задрала брови, выровняв их в брежневскую линию. – У нас машина газ раз в две недели привозит. Ты им пустой баллон, а они тебе полный. Но если только заранее заказать.
– А зачем мне газ? – специальным вкрадчивым тоном поинтересовалась госпожа Мельге.
Таким тоном обычно она уточняла у подчинённых, на кой была заказана аж тысяча футболок с фирменным логотипом. И, главное, где эти футболки теперь, почему их в глаза никто не видел и отчего французские любители русского зодчества отбыли на исторические Провансы не одаренными.
– Так как же? – Алла, вконец растерявшись, быстро-быстро захлопала ресницами, сложив брови домиком. – А готовить-то как? Для плиты газ нужен.
– Понятно, – кивнула Мария.
То есть для того чтобы плита заработала, одних спичек мало, требуются ещё и непонятные баллоны, которые нужно заказывать, но привезут их через две недели. Французские туристы со всем их багажом добирались до России значительно быстрее.
А вот дальнейшее пребывание Мельге в Мухлово требовало немедленного и всестороннего осмысления. Вернее, осмысления требовали вопросы, как бы отсюда побыстрее смотаться и куда податься?
– …так идём? – выдрала из тяжкой задумчивости Машу соседка.
– Куда? – ничего не поняла Мария.
– Ну как куда? – Алла звонко рассмеялась своим девчоночьим смехом. – Говорю же, блинчиков я напекла и сметанка у меня свежая есть, и варенье какое хочешь. Морсик холодненький и чай с мятой. Серёжка мой тоже ещё не завтракал, как вскочил, так на речку и укатил, а я с утра в огороде проковырялась.
– Это, наверное, не слишком удобно, – промычала Мария, вместо того, чтобы решительно отказаться.
Какие морсики-чаи, что за панибратство, в самом деле?
При мысли о блинах, да ещё со сметаной, рот немедленно наполнился слюной, как у собаки Павлова.
– Да чего там неудобно? – всплеснула руками Алла. – Я ж сама зову!
– Хорошо, – сдалась Маша, чувствуя себя преступницей. – Подождите немного, я только переоденусь.
– Ой, ну будто на бал! Мы же так, по-соседски.
Учительница очень решительно схватила Марию за руку и поволокла за собой, оставалось только подчиниться ей. Вот ведь где форс-мажор, обстоятельства непреодолимой силы – блины!
Правда, о своей покорности Маша пожалела, стоило им выйти за ворота. В скромном халате японского шёлка с японскими же журавлями она чувствовала себя не то чтобы неодетой, но странной. И девчонка в драных джинсах и кургузом топике, проехавшая мимо них на велосипеде, глянула диковато. И тётенька в старых «трениках» и вылинявшем ситцевом лифчике, возившаяся в палисаднике, выпрямилась, посмотрела из-под ладони, приставленной козырьком к глазам. И в доме Аллы, стоявшем вовсе не по соседству, а через четыре двора от Машиного, то есть Иркиного, спасительного убежища не нашлось. Потому как на веранде, за накрытым уже столом, сидел молодой человек сказочной красоты, но одетый лишь в обрезанные по колено джинсы.
Вот тут госпожа Мельге окончательно почувствовала себя барыней, по недосмотру зарулившей вместо собственных апартаментов в людскую: и вроде бы в своём праве, а всё равно смотрят, как на заморскую обезьянку.
– Здравствуйте.
Сказочный красавец встал, а стул, на котором он сидел, с грохотом завалился на бок. Парень глянул на него, будто не мог понять, что это за чудо такое, почесал загорелую шею и щедро покраснел скулами.
– Ой, Тёмка! – всплеснула Алла ладошками. – Ну вот вечно как слон в посудной лавке!
– Извините, я сейчас…
Парень потянулся за стулом, едва не снеся локтём со стола заманчиво запотевший кувшин.
– Стой, где стоишь! – замахала руками учительница. – Я сама, а вы лучше познакомьтесь. Это вот мой бывший ученик, Артём Побединцев, сейчас в университете учится, – по её тону было понятно, что сей факт Алле откровенно льстит, – к родителям на каникулы приехал. А это, стало быть, Мария…
– Архиповна, – подсказала Маша, пытаясь поплотнее запахнуть халат.
– Очень приятно, – пробормотал парень и покраснел ещё гуще.
То ли журавли его впечатлили, то ли он от природы был слишком застенчивым – не понять. Но румянец ему определённо шёл, добавляя эдакого мальчишеского обаяния, которого у господина Побединцева и так было больше, чем разрешено законом.
***
Так Маша не объедалась давно, если вообще когда-нибудь позволяла себе эдакую распущенность, разве что в розовом детстве. Но сейчас ей больше всего хотелось развалиться на стуле, распустить поясок халата и сыто отдуваться, прихлёбывая вторую чашку удивительно вкусного чая.
– Ну, Тём, ну расскажи, наконец, как у тебя дела-то, как учёба, как что? – тянула Алла, весь этот чудно-дивный завтрак пытавшаяся растормошить парня.
Безрезультатно. Красавец ел, если не сказать грубее. Нет, вёл он себя вполне прилично, но вот блины поглощал с устрашающей машинной методичностью. Даже Серёжка – худющий пацанёнок лет двенадцати – смотрел на него с чуть боязливым уважением.
– Действительно, Артём, а где вы учитесь? – в знак благодарности поддержала хозяйку Маша.
– В историко-архивном, – буркнул парень, длинно, по удавьи сглотнув.
– Где-где?
Мария от удивления даже выпрямилась.
– Понимаю, не слишком престижно, – кривовато усмехнулся Артём, щедро намазывая на очередной блин варенье. – Но не всем же карьеру делать.
– Ну почему же? Я вот тоже закончила историко-архивный и на карьеру не жалуюсь, – эдак невзначай заметила госпожа Мельге.
– Вы-ы? – протянул парень, поражённо тараща на Марию зеленовато-карие, удивительно яркие глаза с длинными девичьими ресницами.
– Я-а, – передразнила его польщённая Мария.
– Тёмка у нас будет краеведом, – с материнской умильностью сообщила Алла, кажется, едва удержавшись, чтобы не погладить бывшего ученика по светлым, стильно выгоревшим на кончиках волосам. – Его отец тоже историей увлекался, но так, несерьёзно. А Тёмчик станет профессионалом.
– Интересный выбор, – отозвалась Маша, понимая, что с сомнениями в голосе она, кажется, несколько переборщила.
– Вот, даже вы видите только внешнюю сторону медаль! – Артём в сердцах сунул ложку в варенье, та хлюпнула болотом и мирно погрузилась на дно вазочки. Парень моргнул раз, потом другой и, видимо, решил не отвлекаться на бытовые неурядицы. – А вы знаете, как возникло Мухлово?
– Кажется, раньше тут была деревня… – начала было Мария.
– Деревня, пф-ф! – Парень то ли фыркнул, то ли сдул с носа длинную чёлку. – Владения, принадлежащие дворянскому роду Бойнусовых, а вы «деревня»! Но дело ведь не в этом, а в том, что в тысяча восемьсот семьдесят втором году блажная Прошенька открыла тут родник с целебной водой.
– Торжественно? – осведомилась Маша, не слишком обожавшая местечковые придания и легенды, как, впрочем, и большинство профессиональных экскурсоводов.
– Что торжественно? – озадачился Тёма.
– Открыла, говорю, торжественно?
– Вы смеетесь, – догадался парень. – А, между прочим, родник на самом деле был и исцелял. Особенно он благоволил дамам, возвращал молодость и помогал в деторождении.
– Почем нынче средство Макропулоса[1]? – буркнула Мария.
– Но это на самом деле очень интересно! – встряла Алла, укоризненно глядя на Машу.
Пришлось-таки закрыть рот. Всё же недаром бабушка Вероника учила непутёвую внучку уметь быть благодарной.
– Да куда там вашим Макрополусам! – Артём с энтузиазмом махнул свёрнутым в трубочку блинчиком, украсив пол почти кровавыми брызгами малинового варенья. – А Мухлово в своё время гремело на всю Россию! – замялся и самокритично поправился: – Ну, может и не гремело, но местом стало популярным. Знаете, кто тут дачи строил? Интеллигенция! Знаменитые врачи, инженеры, актёры!
– То есть те, кому не хватало денег на дачку у Волги или Клязьмы, – подытожила Машина принципиальность, которую хозяйка вовремя придавить не успела. – Земля и до рыночных отношений стоила не дешево, а престижность всегда поднимала стоимость.
– Пусть так, пусть! Но вот то, что здесь, современное Мухлово, – Артём крепко постучал пальцами по столу, – это всё ещё дореволюционные дачи! То есть от прежних-то домов не так много осталось, но кое-что есть. А это история!
– Вот ваш дом, например, – снова подала голос Алла.
Мария в ответ лишь неопределённо плечами пожала, спорить ей расхотелось совершенно. И о чём спорить? Сколько таких посёлков, да ещё гораздо лучше сохранившихся, по России-матушке? Ну дачи, ну, интеллигенция, ну сто лет им. Так ведь не средневековые замки и даже не… памятники русского зодчества, вот. Обычная гражданская застройка, типичная для своего времени и мест.
– А вы в курсе, что в Мухлово есть клад?
Артём глянул на Машу эдаким победительным петухом. Мельге в ответ опять плечами пожала. Она бы очень удивилась, обойдись Мухлово без собственного клада.
– Вы знаете, я, наверное, пойду, пора уже, – несколько скованно пробормотала Мария Архиповна, пытаясь выбраться из-за стола. – Спасибо, всё было невероятно вкусно, честное слово.
Алла её не пустила, мягко положила ладонь на руку, проникновенно заглядывая в глаза.
– Да вы послушайте, это действительно интересно, – попросила учительница, косясь на гениального воспитанника.
– Правда? – уточнила Маша, но скепсиса, кажется, никто не уловил.
– Уникальная история! – объявил Артём, пытаясь уцепить чайник. Алла и ему воли не дала, перехватила, сама разлила по чашкам. – Вот слушайте. У наследника дворянина Бойнусова был друг детства, некий Владимир Штейн, происхождения достаточно простого. Вроде бы познакомились они в гимназии, но это не точно.
– И сомнительно. Дворянин, пусть и не титулованный, посылал наследника в гимназиях обучаться? Да в таких, где то ли немецкие, то ли, вообще, еврейские дети образовывались, ещё и из простых[2], – вставила стреноженная вежливостью Мария из ничем не замутнённой вредности.
– Вот-вот, – покивал будущий краевед. – Но со Штейном их связывала очень тесная дружба – это факт. В местном музее, в городе, есть их письма, они активно переписывались во время Первой мировой. Бойнусов, понятно, офицерствовал, а друг его стал врачом и неплохим. А потом случилась революция и…
– Сердешный друг спрятал сокровища графа, которые тот не успел вывезти во Францию, – закончила Мельге. – Или куда он там подался, в Стамбул?
– Откуда вы знаете? – оторопел Артём, даже чашку до рта не донёс, бедолага, так и застыл.
– Я догадливая, – скромно призналась Мария. – Странно только, что клад запрятали в Мухлово, а не в графской усадьбе. Обычно прячут там, за секретным шкапом. В стену семейного склепа вмуровать тоже хорошо. Или резиденция графов всё же тут была?
– Не, – Артём, решивший-таки хлебнуть чаю, едва не подавился, замотал головой. – Не тут, там, – парень безадресно махнул рукой, на этот раз, к счастью, пустой, без блинчика. – Фундамента и того не осталось. В Мухлове была дача Штейна, то есть друга графа. Потому тут и заныкал.
– Поня-атно, – протянула Маша.
– Да в том-то и дело, что ничего не понятно! После революции здесь чёрте что творилось! Какое-то время посёлок не трогали. Потом решили тут устроить коммуну для трудновоспитуемых подростков. Но из этого, слава богу, ничего не вышло, они даже не доехали, разладилось у них что-то. Дальше дачи стали раздавать своим да нашим, но тоже врачам, инженерам, да офицерам, только уже советским. Не Волга, конечно, это вы правильно заметили, но места-то какие, да и дома хорошие! Ну а потом тридцать седьмой год, сами понимаете, всё перешло в другие руки, а там уж никто про прежних хозяев и не спрашивал. Короче! Теперь ни одной ниточки не осталось, никто, вот совсем никто понятия не имеет, где именно жил Штейн! – торжественно закончил Артём.
– Ну естественно, – хмыкнула Мария. – Где жил, никто не знает, но про клад слышали все.
– А я не только слышал, – парень, ехидно ухмыльнувшись, злодейски поиграл бровями.
– Неужто вы его видели?
– Видеть не видел, а вот письмо Штейна к графу и в руках держал, и даже копию его имею. Хотите покажу?
– Хочу, – честно призналась Мельге, в которой историко-архивное образование медленно, но с большими шансами на победу давило здравый смысл.
Клад она, понятное дело, искать не собиралась, но история из банальной как-то незаметно начала превращаться в интересную.
***
Ксерокопия была не лучшего качества, но не потому, что техника подвела, просто оригинал оказался в плохом состоянии и листок пачкали пятна, россыпи точек, чёрные линии. Видимо, бумага, на которой было написано письмо господина Штейна, потемнела и пожелтела, да и изначально не отличалась качеством. Ну а что там изображено, оставалось лишь угадывать: строчки расплылись, вылиняли, взгляд спотыкался об «еры» и «яти», да ещё почерк был поистине врачебный, будто человек не по-русски писал, а какие-то затейливые иероглифы выводил.
– У меня есть подстрочник[3]. – Артём заботливо разгладил копию на газетке, которую попросил положить на стол поверх скатерти. – Сам разбирал. Ну и работка, скажу вам!
– Это ты молодец, – похвалила Мария. Наклонилась над листком, заправив волосы за уши, чтобы смотреть не мешали, придерживая их обеими руками. – Только разве можно с таких документов ксерокопии снимать? – Парень, подвинувшийся поближе, напряжённо засопел ей в макушку и ничего не ответил. – Ладно, давай свой подстрочник.
Будущий краевед помялся – видимо, в нём природной вредности тоже хватало и желание показать зазнаистой тётке фигу, было сильно, – но всё-таки достал из бедненькой кожзамовой папочки ещё несколько листочков, только обычных, в клеточку.
Разобрать почерк красавца оказалось немногим проще, чем письмо доктора.
«Дорогой Нико! – громким шёпотом зачитала Мария, щурясь от напряжения. – Видит бог, не было у меня большей радости за последние два года, чем получить от тебя весточку. Веришь, сердце поёт: ты жив и даже здоров, не ранен (если верить твоим же словам, хотя им веры мало, зная твою несносную гордыню и чрезмерную заботу о моём душевном спокойствии). Если вновь выдастся оказия передать хоть коротенькую записку, то, молю, не скрывай ничего. Помнишь, убивает не правда, а ложная надежда?»
– Ой ты, господи, – ахнула Алла, подсунувшая свои пергидрольные кудри Маше едва не под нос, – какие страсти! А ты не говорил, Тёмка, что у них… что они…
– Что между ними, кроме действительно крепкой дружбы, скорее всего, ничего не было, – проворчала госпожа Мельге. – Это общепринятые обращения, да и в оборотах речи ничего такого нет. Просто тогда люди были… Ну, открытие, что ли?
– Чувствительнее, – понятливо покивала Алла.
Маша ничего не ответила, лишь плечами пожала. Кажется, сегодня она это делала слишком часто, стоило бы и последить за собой. Недаром же Вероника Германовна учила: в приличном обществе никакая театральщина, в том числе и двусмысленные жесты, недопустимы.
Не смотря на то, что весь мир – сцена.
– Ну, давайте дальше! – нетерпеливо выдохнул Артём где-то над ухом Маши.
– Даю, – согласилась Мария. – «Впрочем, у меня нет никакой уверенности, что это письмо дойдёт до тебя, потому и нет обиды за твоё вынужденное молчание. Почта в наших краях теперь вовсе закрылась, а до тех мест, где ты сейчас (знать бы, где они, места эти?) не один ямщик не доберётся». И в каких таких местах он очутился? У Колчака[4]? У Деникина[5]? Или всё же в красноармейцы заделался?
– Этого мне выяснить не удалось, да и неважно. Дальше, дальше главное, – поторопил краевед.
– Не гони коней. Всё-таки я этот документ первый раз вижу, – строго осадила его госпожа Мельге. – «Но к делу. Месяца с два назад Софья Николаевна мне писала. До места они добрались благополучно, нужды ни в чём не чувствуют, Рождество справили весело и даже ёлку наряжали. Николенька было приболел, но всё обошлось, сейчас здоров и сильно преуспел во французском». Софья Николаевна, надо понимать, это жена, а Николенька, соответственно, сын? И если он преуспел во французском, то семья подалась именно во Францию?
Маша подняла голову, глядя на Артёма, тот очень выразительно посмотрел в ответ.
– Хорошо, хорошо, – согласилась Мария, откашлявшись. – Та-ак, где это? А, вот. «Конечно, о тебе Софья Николаевна беспокоится более меня, потому прошу, если мои слова для тебя значат мало, то прислушайся к мольбам собственной супруги: уезжай! Лишь выдастся возможность, мелькнёт хоть мизерный шанс – уезжай отсюда! К жене, к ребёнку, там твоё место. Брось свою гордость, нет уже той родины, которой присягу давал и даже государя больше нет». Получается, письмо написано точно после восемнадцатого года? Раз «государя больше нет»?
– Где-то так, – Артём явно изнывал от нетерпения. – Дальше самое главное.
Будущая звезда мухловского краеведения выдернул исписанные листочки из-под Машиной руки и с чувством зачитал:
«И передай Софье Николаевне, чтобы была спокойна за «Софочкины сокровища», я их сберегу, чего бы это не стоило. И детям своим, если господь меня благословит ими, завещаю то же. То, что дорого вам, друзья мои милые, то втрое драгоценнее мне, будьте уверены. А если вдруг появится вероятность вернуться (во что я уже не верю ни секунды), знай: ларчик я спрятал надёжно, в Мухлово, в месте, тебе хорошо известном. Но на случай, если пошлёшь кого другого, то я, в полном согласии с заветами месье Дюма, составил план, как найти клад. Он будет ждать за…»
Артём вскинулся, глянул на Машу залихватски, многозначительно тряхнул листками.
– Всё, на этом письмо обрывается. Ну, каково? – поинтересовался победительно.
– Впечатляет, – согласилась Мария, выпрямляясь. Далось это не сразу и не без труда – оказалось, что поясницу успело скрутить узлом, словно у старой бабки. – Как исторический документ. – Подумала, вспомнив Ирку, большую любительницу цитат, и добавила. – «Вы считаете это не интересным, мистер Холмс?», – и сама же, в лучших традициях подруги, ответила: – «Интересно. Для любителей древностей».
– Чего? – явно ничего не понял Артём, вытаращивший свои чересчур яркие глазищи.
– Остерегайтесь выходить на болота в ночное время, – посоветовала ему Мария, обеими ладонями растирая поясницу. – А вот исследованием действительно советую заняться. На таких письмах на самом деле интересную работу можно сделать. На «диссер»[6], конечно, не потянет, но…
– Да причём тут диссер? – Парень упрямо мотнул головой, плеснув стильными волосами. – Клад! Вы не понимаете? Кла-ад. Он действительно существует!
– Где? – уточнила Маша. – Нет, на самом деле я всё понимаю. В наших широтах давно не находили ничего… сенсационного, но…
– Вот именно! – В полумраке веранды, сильно затенённой разросшейся перед ней яблоней, глаза Артёма горели, как у настоящего кота. Ну, может, не совсем горели, но поблёскивали совершенно отчётливо и именно по-кошачьи. – Тогда наше Мухлово прогремит! И в газетах, и в интернете, и везде. Представляете, как сюда туристы ломанутся? Вот там можно и за диссер браться!
– Ты и впрямь надеешься найти там сундук с сокровищами? – зачем-то попыталась урезонить ажитированного юношу Мария Архиповна. – Подумай сам, всё наиболее ценное, всякие ожерелья-диадемы, тогда старались увезти с собой. Они небольшие, спрятать легко. И что тут оставалось? Фамильное серебро? Фарфор? Картины? Что можно назвать… – Маша заглянула в почти слепую ксерокопию, – «Софочкиными сокровищами»?
Краевед открыл было рот, чтобы возразить и, судя по всему, возразить горячо, да только ему не дали.
– Лю-уди! – донёсся из-за забора дикий, почти нечеловеческий крик. – Лю-уди-и! Спасите! Уби-или!
Заскучавшая было Алла вскинулась, прижав руки к груди, и выдохнула почти обрадовано:
– Господи, что ещё-то стряслось?
***
Всё-таки иногда толпа может быть тихой. Вот перед домом Михалыча, который на самом деле жил за Машиным, то есть Иркиным забором, собралась именно такая. Люди стояли на дороге перед распахнутой, даже как-то покосившейся на петлях калиткой, тянули шеи, чтобы рассмотреть подробности творящегося внутри, но не шумели. Дети – а было их довольно много и все с велосипедами – испуганно-любопытной стайкой кучковались чуть в стороне от взрослых. Женщины, как одна, прикрывали рты, кто концом платка, кто ладонью. Мужики матерились растерянным шепотом, переговаривались негромко и всё больше непонятно.
– А?
– Да … настоящий! Это ж надо так … ! Ох, мужик.
– Ну, … !
– А то!
– Эх ма!
Ну или что-то вроде.
Ожидание затягивалось.
Наконец, во дворе, скрытом высоким штакетником и зарослями с круглыми жёлтыми цветами, зародилось движение. Народ расступился по обе стороны от калитки, пропуская двух крепких парней и носилки, болтавшиеся между ними. Ребята были явно местными, деревенскими, носилки брезентовыми и сильно потертыми. А на них, под клетчатым байковым одеялом, лежал совершенно неузнаваемый Михалыч. Так сразу и не поймёшь, что он, но просто никого другого на его месте быть и не могло. Рядом семенила тётенька в синей скоропомощенской форме и пластиковым пакетом в высоко поднятой руке. Из пакета в Михалыча текло что-то прозрачное.
– Живой, – вынес вердикт заросший по самые глаза мужик, стоявший рядом с Машей.
– Помрёт, – напророчила женщина, прижимающая к губам вафельное полотенчико с многозначительной прожженной дырой.
– Дура, – беззлобно отозвался шерстистый.
– А пить меньше надо! – повысила голос «сердобольная», кажется, собираясь всласть поскандалить.
Толпа зароптала.
– Да тише вы, человек всё-таки, – одёрнул кто-то, Марией неопознанный.
Люди мгновенно притихли, горестно наблюдая, как носилки, Михалыча и пластиковый пакет грузят в серую запылённую карету Скорой помощи. Дверцы лязгнули сердито, захлопнулись, как крепостные ворота и машина, натужно взревев двигателем, выпустив на прощание клуб черного дыма, поскакала по ухабистой дороге.
Народ подался к парням, которые помогали тащить носилки.
– Ну чего? Ну как? Случилось-то чё? Ой, мамочка!
Один юноша злобно сплюнул в пыль, хлопнул себя по коленке вылинявшей бейсболкой, расправляя её, натянул кепку на голову и, зыркнув цыганским глазом, куда-то пошёл. Второй остался, деловито и, кажется, нарочито медленно раскуривая сигарету.
– Траванулся, – сообщил он, наконец, торжественно, но не спеша, тряся уже погасшей спичкой. – Врачиха сказала «беленькой», то бишь водкой и траванулся. Да там рядом с ним бутылка валялась, на полу лужа. А потом Михалыча-то по башке приложили. А, может, до того. Сильно. Кровищи – море. Вот прям по сих пор, – парень чиркнул себя ребром ладони по щиколотке. – Врачиха сказала: «Может и не довезём». О как. Уморили Михалыча ни за что. А какой мужик был!
Кто-то из женщин тихонько, будто пробуя голос, завыл.
– Вот так нам и всем пропасть, – буркнул заросший крестьянин. – Травят водкой, как тараканов каких, капиталисты проклятые, а потом по башке!
– А пить меньше надо! – встряла всё та же, с полотенчиком.
– Да как тут не пить? Тут сам помрёшь, если не подлечиться в своё время. Нервам поправка нужна.
– Какие у вас нервы, ну какие?!
– Все беды через вас, баб, да буржуев зажравшихся!
Голоса становились всё выше, тон склочнее. К диспутантам присоединялись всё новые, толпа явно разделилась на две примерно равные половины. Маша решила, что пора выбираться.
– Чего ты говоришь-то? Чего городишь, коль не знаешь?! – над людским, набирающим экспрессию рокотом взвился тонкий, явно женский крик.
Люди подались, будто освобождая место для драки, только пока не очень понятно для кого и с кем – на пустом пятачке осталась стоять, руки в боки, продавщица Оксана, но теперь не нежная, не бело-розовая, а почти багровая от гнева, даже лоб у неё покраснел лихорадочно.
– Это ты хочешь сказать, что я или, может, папка мой вас травит? – Набрав воздуха для нового вопля, рявкнула Оксана. – Или чё? Все знают, только у нас Михалыч водяру-то и брал, потому как в долг, под запись! Как пенсию получит, так и плотит! А в дальнем магазине ему уж давно не давали, с Нового года, считай. Все знают, что там куркули и жмоты. Или не так?
Толпа её поддержала, но не слишком охотно. Видимо, скандала людям хотелось, а вот связываться с «куркулями» и «жмотами» не очень.
– Вот и я говорю – так! – напирала продавщица. – А все знают, что у нас товар только самый наилучший, проверенный. Ты ж сам, Сенька, каждый божий день заруливаешь! Или обратно не так?
– Да чего я-то? – пошёл на попятную заросший. – Я ж только… Кто его знает, откуда Михалыч бутылку взял?
– А не знаешь, так и не говори! Он у меня уж какой день не появлялся, потому как полтинник задолжал. Значит, наш товар тут ни при чём – и точка. И нечего языками попросту трепать, приличных людей хаять! Пачкать, понимаешь, честный бизнес!
– Да и я про тожь, – смущённо бухтел мужик, по шажочку пятясь, видимо, пытаясь слиться с толпой. – Говорю же, кто его знает, где он ту водку купил.
– Вот и закрой рот, вот и молчи в тряпочку, – рыкнула Оксана и вдруг заголосила с плачущим подвыванием. – Господин полиция, господин полиция! Вы там у себя пропишите, что наш товар тута и ни при чём, вот и народ подтверждает.
