Текст книги "Девяностые годы"

Автор книги: Катарина Причард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 39 страниц)

Глава XII

Однажды, когда подруги, набрав большие букеты цветов, возвращались под вечер в гостиницу Фогарти и проходили по одной из улиц мимо жалких хибарок из гофрированного железа и циновок, они увидели, что у окон сидят китайские и японские девушки. Девушки эти казались неживыми, точно куклы с раскрашенными лицами и тщательно причесанными волосами. Мари остановилась и, улыбаясь, принялась разглядывать их. Салли изумленно ахнула, но Лора была шокирована и, отвернувшись, ускорила шаг. Девушки в окнах смотрели на них неподвижными черными глазами, без улыбки, словно это были просто картинки, вставленные в деревянные оконные рамы этих убогих домишек.

Широкая улица была почти пуста. Только двое-трое мужчин медленно шагали по пыльной мостовой. На дальнем конце стоял дом побольше, тоже из гофрированного железа, но с узкой деревянной верандой. На веранде в большом кресле сидела полная женщина средних лет, туго затянутая, в черном платье, а возле нее расположилось несколько девушек. Одна из них пела по-французски:

 
В тихом лунном свете,
Милый друг Пьеро,
Написать записку
Одолжи перо.
 

Услышав с детства знакомый напев и звуки родного языка, Мари радостно вскрикнула. Какая неожиданность – встретить соотечественниц в этом захолустье! Через минуту она уже весело болтала с девушкой, которая пела, с полной женщиной и с остальными девицами. И они ей отвечали так же приветливо, смеясь и чуть не плача, словно были давними друзьями, которые каким-то чудом встретились после долгой разлуки. Ничего не поделаешь, пришлось Мари и ее приятельницам согласиться выпить чашку чая с мадам и девушками. В такую рань посетителей не предвидится, объяснила мадам, да и, кроме того, все мужчины ушли искать золото. Дела совсем плохи.

Лора пришла в ужас. Она попыталась отговорить Салли от этого чаепития, но Мари была уже на веранде, а Салли считала, что не может бросить ее одну. И даже на Лору подействовало добродушное гостеприимство мадам и попытки смеющихся девушек успокоить ее.

Бедная Лора, она была в большом смущении: она не хотела ни бросить Мари и Салли в такой компании, ни обидеть хозяек чопорным и нелюбезным поведением. Поэтому она старалась принять непринужденный вид, сидя за чашкой чая с женщинами легкого поведения в веселом доме. Но как она обрушилась на Мари, когда они наконец вышли и направились по дороге к гостинице!

Разумеется, с ее стороны такой порыв был большой неосторожностью, призналась Мари, и она очень сожалеет об этом. Ей не следовало тащить Лору и Салли в общество этих «невозможных» женщин, как Лора называла их. Но, оправдывалась Мари, она совершенно забыла, кто они и что они, когда услышала, как поет Лили. Лора и представить себе не может, какая это радость – услышать опять родной язык и говорить на нем, если не слышала его так давно. Кроме того, некоторые французы смотрят на проституцию несколько иначе, чем англичане: они считают ее институтом, охраняющим семью, хотя сама Мари не разделяет этой точки зрения. Ее научили видеть в этих женщинах несчастных жертв нищеты, которые вынуждены вести такой образ жизни, какой ни одна женщина не изберет добровольно.

Салли призналась, что не согласна с Лорой и не считает, что молодым замужним женщинам не подобает разговаривать с такими особами. Верно, она не спорит, это ужасно, что такая вот темноволосая, задумчивая Нина или эта Лили, такая изящная и живая, вынуждены подчиняться грубым ласкам любого постороннего мужчины, чтобы заработать денег для мадам Марсель; и все же девушки не кажутся несчастными.

Бэлл выглядит крепче и выносливее, чем Лили, и более пригодной для своей профессии. Кроме того, она красивая женщина, белокурая и румяная, с небесно-голубыми глазами и высокой грудью – англичанка, и гордится этим. Живет у мадам лишь до тех пор, пока не получит возможность купить себе собственный домик. Один из ее клиентов обещал ей помочь устроиться самостоятельно, как только мадам ее отпустит. Берта – немка, молчаливая и тихая, один глаз у нее косит.

Лили уверяла, что мадам относится очень хорошо к своим девушкам, одна из них уже вышла замуж за богатого золотоискателя. Мадам загребает кучу денег, через несколько лет она намерена закрыть свое заведение и стать почтенной женщиной; обещает подыскать всем девушкам хороших мужей – при условии, чтобы каждая поработала на нее три года. На приисках так мало женщин, что найти мужа нетрудно.

Лили заявила, что она лично не собирается второй раз замуж. Муж, оперный певец, ее бросил, когда ей не было еще и двадцати лет. Она ничего не умеет, и зарабатывать себе кусок хлеба ей приходится только таким вот способом. Она ждет того времени, когда сама сможет выбирать себе любовников, и надеется уговорить какого-нибудь мужчину доставить ее обратно в Париж.

– «Дурочка, это она надеется на Фриско Джо, – невольно вспомнила Салли слова Бэлл. – А Фриско и не вспомнит о ней, если разбогатеет».

Лили тогда только усмехнулась и рукой махнула.

– Не он, так другой! – воскликнула она.

– Послушайте, девушки, – резко прервала мадам, – незачем говорить о клиентах при наших молодых гостьях.

И вот это чаепитие оказалось весьма мирным и добродетельным, с разговорами о погоде и об этой чудной стране, с возмущенными возгласами по адресу этих неприличных темнокожих дикарей, которые ходят иной раз, ничем не прикрыв свою наготу, и многословными жалобами на ограниченную выдачу воды и невозможность даже помыться. Лили показала на примере, что такое старательская ванна: она набрала в рот воды, побрызгала себе на руки, и потом мокрыми руками потерла лицо и шею.

– Вот так лучше всего! – заявила она, когда все засмеялись над ее шаловливой выходкой.

Поговорили и о походе золотоискателей, и о том, что иногда богатство валяется на земле, только подбирай его. Вот мадам, например, однажды утром после дождя самолично нашла возле поленницы маленький самородок.

Мари была благодарна Салли за то, что она не видела никакой особой беды в этом чаепитии, хотя Салли и согласилась с Лорой, что лучше не рассказывать об их приключении ни миссис Фогарти, ни их мужьям.

Глава XIII

Прошел почти месяц, прежде чем Моррис наконец подъехал к гостинице Фогарти в пыльной повозке, запряженной парой тощих мохнатых лошадок. Билл Фогарти бросился искать Салли, чтобы сообщить ей новость.

Салли выбежала на крыльцо и едва узнала мужа в бородатом человеке, подходившем к дому. Моррис! Этот заросший темной щетиной бродяга в молескиновых штанах, неглаженой рубашке и рваной фетровой шляпе! Прежде всего она признала его поношенный коричневый пиджак, затем его глаза – он был без пенсне, – и сердце у нее дрогнуло.

– Моррис! – вскричала она и кинулась на шею бородатому незнакомцу.

Моррис сдержанно поцеловал ее. Салли знала, что не в его правилах проявлять свои чувства при посторонних.

Люди, стоявшие перед гостиницей, весело, по-товарищески, приветствовали его. Моррис отвечал им дружески и непринужденно. Он ничем не отличался от любого старателя или рудокопа, разве что в осанке чувствовалась некоторая самоуверенность.

– Ну, как дела в Хэннане? – спросил кто-то.

– Недурно, – отвечал Моррис.

– Кое в чем вам, уж во всяком случае, повезло, черт побери!

– Пора уже счастью повернуться ко мне лицом, – засмеялся Моррис, входя в гостиницу. Олф, который вышел встретить его, повел Морриса в столовую, где Лора кончала завтракать. Моррис сел поговорить с ними, а Салли побежала на кухню принести ему поесть. Когда она поставила перед ним яичницу с ветчиной и начала убирать со стола грязные тарелки, она почувствовала, что его глаза следят за ней. Он, видимо, удивился тому, что Салли хозяйничает здесь, как у себя дома.

Ее высокородие миссис Кэнди, англичанка, которая приехала сюда проведать сына-золотоискателя и купила рудник Тэтерс, остановила Салли, пробегавшую мимо со стопкой тарелок.

– Миссис Кэнди очень взволнована слухами о какой-то новой находке, – сказала Салли Моррису.

Старатель, сидевший за столом в дальнем конце комнаты и явно еще не проспавшийся после вчерашней попойки, крикнул:

– Эй, миссис, как бы насчет второй чашки чая?

– Сейчас, Чарли, – живо ответила Салли и побежала было на кухню.

Моррис быстро протянул руку и удержал ее. Затем он обернулся к старателю.

– А что бы вам сходить самому, приятель? – спросил он.

– Подожди, Моррис, – запротестовала Салли. Она видела, что Моррис понял, какую работу она выполняет в гостинице, и сердится на нее. Она села рядом с ним и принялась объяснять ему, что миссис Фогарти была так ужасно занята, и так мучилась со своими ногами, а тут понаехала такая пропасть народу, и она не могла одна справиться – стряпать и подавать на стол. Просто невозможно было сидеть сложа руки и глядеть на нее.

Моррис слушал ее краем уха; его, видимо, больше занимали разговоры о новой находке. Поглощая свой завтрак, он расспрашивал Олфа:

– А можно верить этим слухам? Говорят, там больше золота, чем в Бейли, и всего в нескольких милях от Кулгарди. Мне сообщил один возчик на дороге.

– Трудно сказать. Уже дня два тут невесть что рассказывают. Но пока еще не известно, кто нашел золото и где именно.

Салли решила, что ее объяснение с мужем можно спокойно отложить до того времени, когда они останутся одни.

Олф и Лора попытались убедить Морриса не брать Салли с собой в Хэннан. Ведь их дом почти готов, говорили они, и Салли может пожить у них, пока Моррис построит что-нибудь для нее.

– Очень вам благодарен, – ответил Моррис. – Но я уже условился: миссис Гауг остановится в гостинице.

Тут-то и вмешался Билл Фогарти:

– У тебя чудесная женушка, Моррис, – сказал он с восхищением. – Моя хозяйка говорит, пусть она живет у нас, сколько захочет, и мы будем платить миссис Гауг такое жалованье, какое она только пожелает.

– Миссис Гауг – не служанка, – надменно процедил Моррис.

– Бесстыжие твои глаза! – вспыхнул Билл. – А кто говорит, что она служанка? Ты, пожалуйста, передо мной нос не задирай, мистер Гауг. Это тебе вовсе не пристало. Твоя жена – желанная гостья в моем доме в любое время, чего не могу сказать про тебя.

– Извини, Билл, – тон у Морриса был виноватый. – Я сегодня не в своей тарелке. Если бы вы не виделись с миссис Фогарти два года, я уверен, что и ты вел бы себя не лучше.

Олф громко засмеялся, чтобы рассеять неловкость, и Билл Фогарти смягчился.

– Пойдем выпьем, – сказал он. – Кто старое помянет…

Мужчины ушли в бар, а Салли принялась убирать со стола. Лора помогала ей. Если нужно показать Моррису, что и она при случае готова подсобить миссис Фогарти, то она сделает все, что в ее силах, заверила она Салли.

Когда Моррис неторопливо вышел из бара, Салли увела его в свою палатку на дворе.

– Как ты могла так унизить меня? Прислуживать за столом в этом мерзком кабаке! – кричал Моррис.

– Но, дорогой мой, – сказала Салли, – что же я могла поделать? У меня не было денег, чтобы платить за комнату, и я не хотела, чтобы мистер Брайрли платил за меня.

– А почему бы и нет? Олф теперь богатый человек.

– Я предпочитаю никому не быть обязанной, – твердо ответила Салли.

– Может быть, и следовало задобрить Билла Фогарти, – согласился Моррис. – Я ему должен несколько фунтов. Но надо было сохранять собственное достоинство и помнить, что ведь тут очень много англичан, а мы занимаем определенное положение в обществе.

Глаза Салли сверкнули.

– По крайней мере мистер и миссис Фогарти поймут, что я старалась не злоупотреблять их добротой, – крикнула она. – Нелепо говорить о достоинстве и положении, когда человек совершенно беспомощен!

– Дик Иган, Каммальери и многие другие парни заработали кучу денег в Хэннане, – сказал Моррис. – Хэннан будет главным прииском, а не Кулгарди. Мы ищем не россыпное золото, а рудное. Если участок, который мы сейчас разрабатываем с Фриско, оправдает наши ожидания, мы можем рассчитаться со всеми и жить, не стесняя себя, до конца наших дней.

– Если!.. – возразила Салли. – А пока я не желаю, чтобы люди говорили, что мы должаем и не платим долги.

– Все дело в том, – сердито сказал Моррис, – что тебе вообще не следовало уезжать из Южного Креста. Мужчина живет на приисках как придется и забывает обо всем остальном. А женщине здесь не место, особенно моей жене. Но раз уж ты приехала, я не намерен оставлять тебя тут на милость любого негодяя. Да, да, я знаю, мне следовало раньше приехать за тобой. Но я просто не мог ни выпросить, ни занять, ни украсть повозку.

Пристальный взгляд Салли смутил его. Он привык к тому, что она исполняет все его желания; привык к безусловной преданности. Он просто рот разинул, когда она проговорила:

– А я бы предпочла остаться здесь, Моррис, и работать у миссис Фогарти.

– Об этом и речи быть не может, – отрезал Моррис. – Мы уедем в Хэннан завтра утром.

Но они не уехали на следующее утро. К полудню весь город, точно котел, кипел новостями о богатой находке. В последние дни об этом ходило столько слухов! Из зарослей вернулся старик золотоискатель, и мешочки у его пояса были битком набиты. Он заявил, что вернулся только потому, что заболел, но тут же отправился выпить. Он щедро тратил свое золото и хвалился, что нашел с товарищами богатую жилу.

– А кто они, твои товарищи?

– Где у них лагерь?

Было совершенно ясно, что старик рано или поздно выболтает свою тайну. Пошли самые невероятные слухи. Старатели осаждали контору инспектора, требуя подробностей относительно новой находки.

Когда выяснилось, что Джек Миллз и его товарищи добыли восемь тысяч унций, оцененные в тридцать две тысячи фунтов стерлингов, на участке под названием Лондондерри, город просто обезумел. Люди с бою брали лавки, закупая провизию. Каждый, кто имел возможность, уходил по дороге на юг, за десять миль.

Моррис Гауг немедля запряг лошадей и бросил в задок повозки кое-какие припасы. Его окружили старатели, требуя, чтобы он их подвез. Но Моррис посадил только Джонса Крупинку и Билла Иегосафата, погрузил их старательский инструмент и снаряжение, взял с них несколько фунтов за доставку и уехал.

Бар и столовая у Фогарти в тот вечер пустовали; но уже около полуночи агенты иностранных финансистов и крупных синдикатов вернулись с Лондондерри; вид у них был скептический и губы поджаты. Они не могли поверить, что богатейшая руда, которую им показывали, взята из этой вырытой старателями ямы в три фута в глубину и четыре в ширину.

Однако никто не отрицал, что эта выработка так и сверкает золотом. Большинство агентов и спекулянтов сидело чуть не до утра, составляя донесения, прикидывая возможную ценность открытой жилы. Почтальон Армстронг укатил на своем велосипеде, увозя телеграммы, которые надо было отправить из Южного Креста. Агент одного из финансовых магнатов верхом на верблюде старался опередить его. Два-три горных инженера оседлали своих лошадей и также поехали в Южный Крест, чтобы связаться по телеграфу со своими принципалами. Говорили, будто за новый участок уже было предложено двадцать пять тысяч фунтов стерлингов, но старатели не согласились продать его.

Билл Фогарти воспрянул духом – поход в Лондондерри сулил старому лагерю прилив новых жизненных сил и подтверждал веру Билла в то, что именно Кулгарди, а не Хэннан был и останется центром золотодобывающей промышленности, а его гостиница – центром этого центра.

Лора и Салли пошли посмотреть на выставленные в банке образцы из Лондондерри. По пути они встретили Мари, которая тоже шла туда, и они втроем смешались с толпой, кишевшей вокруг образцов. Одна большая глыба грязного кварца весила около полутора центнеров и на треть состояла из золота. В остальных образцах так и посверкивали желтые прожилки. Пестрая толпа старателей, рудокопов, лавочников, акционеров, возчиков, афганских погонщиков обезумевшим взором созерцала эти сокровища, только что вырванные из таинственных недр земли, и возбужденно гудела:

– Боже всемогущий!

– Аллах!

– Иезус Мария!

– Да такого не бывало со времени Бейли!

– Ничего похожего и Бейли не находил!

– И еще только копнули! Тонны золота, должно быть, скрыты там!

– Он побьет мировой рекорд, этот Лондондерри!

Когда три подруги возвращались в гостиницу, они чувствовали смутную тревогу, точно впервые ощутили грозную и зловещую власть золота – то безумие, которое при одном взгляде на него, словно злые чары, овладевало мужчинами.

– И почему это так важно – золото? – спросила Салли.

– Вот чудачка, – небрежно отозвалась Лора. – Золото дает богатство, могущество. Поэтому мужчины и сводят с ума по нему. Ведь они могут получить все, что захотят, если у них достаточно золота.

– Я знаю… – Салли задумчиво наморщила лоб. – Но почему они должны зависеть от этого маленького куска металла, который приходится выцарапывать из грязных старых камней? Медь или железо гораздо полезнее.

– Ценность золота – предрассудок, – заявила Мари таким тоном, словно в этом не могло быть сомнений.

– Ради бога, – воскликнула Лора, – только не говорите этого вслух! Здесь золото – божество, все поклоняются ему, даже Олф! Я иногда жалею, что он поехал в Кулгарди, – хотя, конечно, не найди он золото, бог весть когда бы мы поженились. Но все-таки он стал другой. И я не хотела бы, чтобы он возвращался сюда…

– «Он последовал зову сирены, поющей в тиши, – пробормотала Салли. – Ни женская ласка, ни город, ни труд селянина уже не насытят смятенной души».

– Не говорите так! – вскрикнула Лора. – А то мне кажется, что я лежу в земле и кто-то ходит по моей могиле. Иногда, чтобы позлить Олфа, я говорю ему, что золото – моя самая ненавистная соперница.

– Это сказал один старатель, – ответила Салли смеясь. – На днях он пьянствовал у Фогарти, сочинял стихи и читал их вслух. Разве вы не помните?

– Ах да! – Лора улыбнулась, и страх исчез из ее голубых глаз. – Конечно, если везет на золото, жаловаться не приходится. Но на будущий год я заставлю Олфа уехать отсюда и хоть немного пожить для себя. Представить себе, что останешься до конца своих дней в этой пыли и духоте – просто ужасно, верно?

Салли согласилась с ней.

– Mon Dieu, c’est effrayant, un tel sort![5]5
  Боже мой, такая судьба ужасна! (фр.).


[Закрыть] – воскликнула Мари.

В течение многих дней через город с утра до ночи шли и ехали старатели с дальних приисков – с Хэннана, Белого Пера, Ревущего Бурава, с Кэшнена и Курналпи. В городе они делали передышку, бросались в банк и жадно смотрели на выставленные образцы, потом накупали продовольствия, опрокидывали стаканчик-другой в кабаках, выслушивали последние новости о походе и двигались дальше. Это была бесконечная процессия: люди верхами, экипажи, фургоны, запряженные лошадьми или верблюдами; люди пешком, пропыленные, измученные с грузом старательского инструмента; они неустанно шли вперед в подвязанных бечевкой башмаках или ехали на велосипедах, привязав к ним свои узлы и лагерное снаряжение.

Только и было разговору, что о баснословных ценах, которые предлагались за месторождение в Лондондерри. Был слух, что Биглхол, директор рудника Бейли, уже предложил пятьдесят тысяч фунтов, – Билл Фогарти ринулся в кухню, чтобы тут же сообщить об этом жене. «Но Миллз и его товарищи хотят взять еще дороже».

Из уст в уста передавался рассказ о том, как Джек Миллз напал на первое золото. Он выступил в поход с пятью товарищами тотчас после окончания дождей; все шли тяжело нагруженные, имея при себе всего одну лошадь и повозку, чтобы везти их запасы. Они искали золото несколько месяцев, дошли до Лефрой-Лейк, и было у них всего несколько грошовых находок. И вот, когда они с натертыми ногами и унынием в сердце уже возвращались в Кулгарди, продолжая вести попутно кое-какую разведку, Джек Миллз однажды вечером ввалился в лагерь с целым мешком образцов, и уныние его товарищей сменилось ликованием.

– Рушу это я породу на одном кряже, – рассказывал Джек Миллз Биллу Фогарти. – Весь день пылинки золотой мне не попалось, и уже на закате я присел на минутку отдохнуть; чувствовал я себя прямо идиотом и уже решил было бросить совсем это дело, наняться к какому-нибудь возчику или поступить на рудник. Сижу я себе и пинаю ногой выветрившийся, покрытый мохом валун. И вдруг там, где я отбил кусочек камня, что-то блеснуло. Наклоняюсь, чтобы рассмотреть, что это такое, и, клянусь богом, оно тут как тут! Я вскочил и давай рушить породу вокруг, и в каждой глыбе полно золота.

На другой день они рано утром произвели разведку вдоль всего кряжа, обнаружили богатейшие залежи и принялись за дело. Опасаясь, как бы сюда не набежали люди до того, как они выберут все россыпное золото, Миллз, делая заявку, не открыл размеров найденного ими сокровища. Он надеялся, что эта залежь будет давать пол-унции на тонну, поэтому они установили маленький горн для обжига руды, затем толкли ее пестиком в ступе и таким образом добывали золото. В течение почти двух месяцев им удавалось сохранить свою тайну.

Вначале золотоискатели были очень недовольны таким надувательством, но среди общего возбуждения, когда все бросились столбить участки, оно было забыто. Моррис вернулся в конце недели, крайне раздосадованный тем, что вся земля на много миль вокруг была уже застолблена. Россыпного золота оказалось очень мало, а за пределами участка Миллза не нашлось ничего путного. Весь мед был в его улье. Моррис никогда не видел таких месторождений: вся скала в неглубоких выработках сверкала золотом.

Динни и кое-кто из старателей с Мерчисона сомневались, можно ли наладить добычу золота в такой местности, где нет больших золотоносных пластов, но они держали язык за зубами и говорили об этом только между собою. Они считали Джека Миллза и его товарищей просто безумцами – ходили слухи, что те не отдают Лондондерри за сто тысяч фунтов стерлингов. Тогда лорд Фингал предложил сто восемьдесят тысяч и шестую часть доходов. Его предложение было принято. Если к этому прибавить стоимость уже добытого золота, то Миллз и его товарищи с полным правом могли считать себя самыми богатыми старателями Запада.

Бум в Лондондерри разжег аппетит заокеанских финансистов к приискам Западной Австралии. Агенты компаний предлагали бешеные цены за многообещающие участки.

Едва вернувшись, Моррис стал спешно собираться в Хэннан. Он хотел как можно скорее убедить Фриско, что цену на их участок следует повысить. Кроме того, он занял лошадь и повозку у директора рудника Кассиди-Хилл, а Чарли Хэнт может пожелать самолично приехать из Хэннана, чтобы взглянуть на Лондондерри. Ведь это месторождение прозвали «золотым чудом мира».