Текст книги "Девяностые годы"

Автор книги: Катарина Причард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 39 страниц)

Глава LVI

– Весом в сто фунтов?!

– Ух ты дьявол, неужто правда? Ну, это всем самородкам самородок, лакомая штучка, – сказал Тэсси Риган.

Минуту назад Пэдди Кеван с шумом распахнул калитку, промчался через садик и бурей ворвался на веранду к Гаугам. Растрепанный, грязный, запыхавшийся, он прибежал прямо с рудника, чтобы сообщить новость.

Как-то раз Динни сказал про Пэдди Кевана:

– Если этого парня немножко поскрести, с него начнет сыпаться золото. Верно потому он и не охоч до мытья. Боится как бы после него в тазу не нашли золотых россыпей.

Динни и Тэсси Риган с трубками в зубах сидели на перилах веранды, где собралось еще несколько старателей. Они обсуждали причины временного затишья, наступившего в борьбе за россыпи. Крис поместился поодаль на одном из самодельных стульев и, как всегда, время от времени вставлял какое-нибудь замечание. Пэдди, взволнованный, взлохмаченный, с рыжими вихрами, торчавшими во все стороны, и горящим от возбуждения взором, нарушил мирное течение беседы. Когда кто-нибудь с таким видом врывается в дом, это может означать только одно: навострите уши, где-то открыли золото – будет новый поход!

Каждый из старателей сразу насторожился, у каждого что-то заиграло в груди. Старые матерые волки, вроде Динни и Тэсси, взволновались не меньше других, хотя и не подавали виду.

– Ну, а где они растут, эти самородки?

– Кто его нашел – неизвестно?

– Никто ни черта не знает, – заявил Пэдди. – Приехал отец Лонг из Кэноуны и рассказал, что двое старателей нашли здоровенный самородок. Но больше его преподобие не желает ничего говорить. Поклялся хранить тайну, видите ли.

Тэсси Риган встал, подтягивая штаны.

– Ну, так просто он от нас не отделается. Надо поглядеть, что там такое. Пожалуй, не мешает собрать пожитки. Если…

– Все уже поднялись, – прервал его Пэдди. – На дороге в Кэноуну целая толпа. Мы с моим напарником сейчас отчалим тоже.

– Прошу прощения, мэм! – крикнул Динни Салли. – На сегодня обед отменяется!

Через секунду веранда опустела.

– Ну вот, черт побери! – Салли подошла к двери и увидела, что все они уже спешат по дороге в город: и Динни, и Тэсси Риган, и Пэдди, и все прочие, а позади всех – Крис Кроу. Салли совсем замучилась со стряпней, устала, вспотела, и ей было до смерти досадно, что все ее труды пропали даром. Она в сердцах проклинала золотую лихорадку и все золотоискательские походы на свете.

Моррис вернулся вечером и с поразительным равнодушием рассказал о сообщении отца Лонга и о дикой суматохе, которая поднялась в городе вокруг нового похода на Кэноуну, где, как предполагали, можно было кое-что разузнать. Вся эта история казалась Моррису весьма сомнительной. Ни в полиции, ни в горном департаменте ничего не известно насчет этого самородка, сказал он. Блеф все это, иначе самородок был бы уже предъявлен и заявка зарегистрирована.

Ни для кого не секрет, конечно, что часть золота утекает на сторону, но старатели зорко следят, чтобы не нарушался закон, и сокрытие золота влечет за собой потерю прав на участок. Ясно, что ни один дурак, напавший на хорошую жилу, не станет рисковать. Поэтому крупные находки, как правило, всегда предъявляются, и только какая-нибудь мелочь просачивается через перекупщиков краденого золота.

Салли просто надивиться не могла перемене, происшедшей с Моррисом. Раньше – до своего злосчастного похода на Маунт-Блэк, он первый ринулся бы, как безумный, в эту новую погоню за золотом. Но после этого похода Моррис стал совершенно безучастен ко всем толкам о новых золотоискательских походах или богатых россыпях, открытых на каком-нибудь далеком прииске. А после того как он заделался гробовщиком – и подавно.

Салли знала, что Моррис просто принудил себя заняться своим новым ремеслом. Подавил в себе отвращение к этому делу и теперь был даже доволен, что сумел достичь успеха на новом поприще. Не такая уж это приятная штука – снимать мерки с трупов, сколачивать гробы или шагать за катафалком по жаре на кладбище, говорил он. Раньше его прямо с души воротило и стыдно было людям в глаза смотреть, а теперь ничего, привык. Дело как дело, не хуже других. Просто судьба сыграла с ним злую шутку. Но шутка приносила доход, вот что главное.

– Это тоже как бы небольшая жила своего рода, – объяснял Моррис Олфу. – Должно быть, мое призвание не рыть золото, а зарывать трупы. Да ведь поди угадай, где тебе написано на роду найти удачу.

Моррис теперь все время проводил либо в лавке, либо в мастерской, либо в конюшне; даже гордился тем, как он умеет угодить убитым горем родственникам – никогда не жалеет траурного крепа, сочиняет стишки для извещения о похоронах и даже как-то раз заставил Салли делать венки из белых бессмертников.

– Поверь, моя дорогая, я всячески стараюсь ублаготворить своих клиентов, – насмешливо пояснил он.

Салли просто в толк взять не могла, как ей быть с Моррисом, он совершенно погряз в своем похоронном бюро. Неужто он больше ни на что не надеется и решил всю жизнь трупы хоронить? Салли даже хотелось теперь, чтобы он загорелся от этих толков про золото и ринулся вместе со всеми ловить счастье за хвост. Но Моррис был, как каменный.

Динни и Тэсси, подгоняемые золотой лихорадкой, спешили в Кэноуну. Не может того быть, чтобы священник все наплел. Раз он говорит, что видел большущий кусок золота, – значит видел. А ведь он это сказал? – сказал. А если больше ничего не говорит, так только потому, что не может нарушить тайну исповеди. Верно, ему покаялись на духу в каких-нибудь грязных делишках, смекали старатели. От этого таинственного самородка пахнет грабежом или смертоубийством, а может, и тем и другим зараз.

Сотни людей, схватив кирки и лопаты, – на верблюдах, на лошадях, на тележках, на двуколках, на велосипедах, а то и просто пешком, с котомкой за спиной, – пустились в путь, чтобы изрыть, обшарить землю в окрестностях Кэноуны.

Через два-три дня они потянулись обратно. Никаких следов легендарного самородка, никаких слухов о богатых россыпях где-нибудь поблизости или о пришлых старателях, праздновавших свою удачу и болтавших о драгоценных находках за стаканом вина.

На поверку оказалось, что золото на старом Белом Пере и других когда-то богатых приисках этого края начало иссякать. Лавочники и трактирщики в один голос жаловались на застой в делах. Сообщение отца Лонга было им, конечно, на руку, и они встретили его с восторгом. Другое дело – старатели. От зари и до зари на солнцепеке они ковыряли землю кирками и лопатами и не находили ни крупинки золота, не зарабатывали даже на пропитание. Больше того, они толком даже не знали, где они роют: то ли поблизости от месторождения этого таинственного самородка, то ли нет.

Из восточных штатов тоже начали прибывать партии золотоискателей, и после трех недель отчаянных и бесплодных поисков положение создалось довольно серьезное.

Динни слишком хорошо помнил злосчастный поход Мак-Кэна и ярость старателей, обманутых хвастливой болтовней пьяного дурака. Он толковал инспектору и констеблю, что нужно как-то облегчить бедственное положение голодных и обнищавших старателей, не то отцу Лонгу не поздоровится. Если священник говорил правду, – пусть он укажет место, где был найден самородок. Иначе старатели будут думать, что священник либо наболтал спьяну лишнего, либо их умышленно обманули, чтобы кое-кто из трактирщиков и лавочников мог нагреть себе руки на этом деле.

Отец Лонг согласился сообщить, где нашли самородок. В два часа дня такого-то числа он объявит об этом с балкона отеля в Кэноуне.

Собравшаяся перед гостиницей толпа была, по словам Динни, настроена далеко не мирно. У любого храбреца при одном взгляде на нее душа ушла бы в пятки.

– Народу пришло тысяч шесть или семь. Все заросшие, небритые, ноги у всех стерты в кровь. Голодные как волки, глаза горят. Ясно было, что не сдержи отец Лонг слова – они его просто разорвут. Те, у кого были лошади, верблюды, повозки или велосипеды, держали их наготове, чтобы по первому слову отца Лонга броситься, куда он укажет.

Когда молодой священник появился на балконе, его встретили зловещим молчанием. Наступила такая тягостная тишина, какая бывает только перед грозой.

Отец Лонг стоял бледный, как полотно, и трясся весь от страха, хоть и старался не подавать виду, рассказывал Динни. Кое-кто из ребят принялся уже шуметь. Страшно подумать, что бы тут началось, если бы священник стал вилять. Сперва я до смерти этого боялся, очень уж он размазывал – в какое, дескать, незавидное положение попал – не подумал о том, что может сделать с людьми золотая лихорадка. Ну а потом заявил, что сейчас сообщит, где был найден самородок, если ребята дадут слово больше ни о чем его не спрашивать. Те, у кого уже совсем лопнуло терпение, начали клясться и божиться, поднимая руки к небу.

«Хорошо, – сказал отец Лонг, – сейчас я вам скажу, где, по моему мнению, был найден самородок и все, что я об этом знаю. Не могу только назвать тех, кто его нашел, не имею права. Самородок находится в целости и сохранности. Он не в этом городе, но должен быть где-нибудь поблизости и будет доставлен обратно в Кэноуну…»

«Самородок нашли…» – тут мы все затаили дыхание, слышно было, как муха пролетит, а он с расстановкой произнес: «…по дороге на Курналпи, в четверти мили от ближайшего озера».

Тут толпа взревела и сорвалась с места. Люди прямо остервенели, лезут друг на друга, повозки сталкиваются, лошади становятся на дыбы, верблюды врезаются в самую гущу, прокладывают себе дорогу. Шум, гам, ругань, проклятья. И вот с криками, с гиканьем все это понеслось по дороге на Курналпи. Я такого сроду не видывал. Вот-то столпотворение было! Счастье еще, что никого насмерть не задавили.

Сам Динни и еще человек сто старателей остались послушать, не скажет ли отец Лонг еще чего. Когда шум стих, священник добавил: «Самородок нашли поблизости от дороги, на глубине пяти-шести футов, а весит он, вероятно, фунтов девяносто пять – сто».

Сказав это, он ушел с балкона.

Кое-кто захлопал в ладоши, а кое-кто предложил даже выразить отцу Лонгу благодарность за его сообщение, однако в ответ явственно раздался неодобрительный гул. Пожилым и более рассудительным старателям, вроде Динни и Тэсси Ригана, слова священника не понравились. Слишком уж он мямлил: «по моему мнению» да «как мне кажется». Он говорил не столько как духовник, хранящий тайну исповеди, сколько как человек, который боится, что стал жертвой скверной шутки.

Некоторые золотоискатели собрали свои пожитки и повернули в обратный путь на Калгурли. Они уже видели, что от этого похода толку не будет и что гигантский самородок отца Лонга – чистейшая выдумка. Однако сотни людей еще долго столбили участки на много миль в окружности от высохшего озера у дороги на Курналпи и рылись в земле. Но сколько они ни трудились, а золота так и не нашли ни крупинки.

Поговаривали, что отец Лонг выпивал как-то с одним известным в Кэноуне трактирщиком и его приятелями, и те расхваливали ему на чем свет стоит богатства прииска. Когда он захмелел от виски, которым его угощали наравне со всякими баснями, ему, верно, подсунули что-то похожее на кусок золота, а может, ему и просто померещился спьяну самородок невиданных размеров. Как бы то ни было, он, должно быть, сболтнул что-нибудь насчет этого самородка, не подумав о том, каких бед может натворить слух о подобной находке, забыв, что поход старателей – дело не шуточное, что это вопрос жизни и смерти для сотен и тысяч людей, а в том числе и для тех, кто такие слухи распространяет. Ведь Мак-Кэн за свое вранье чуть не поплатился жизнью.

Участники похода жаждали отомстить мерзавцам, которые ввели в заблуждение отца Лонга. Подозревали, что Том Дойль, содержатель самой большой гостиницы в Кэноуне и весьма видный там человек, имел некоторое касательство к этому делу. Все знали, что он был любитель подшутить. Но ирландец Том, здоровенный детина шести футов росту, буян и задира, клялся, что отобьет печенки всякому, кто посмеет возводить на него такую напраслину.

Старателям, которые попытались учинить ему допрос, Том напомнил, что он сам такой же старатель, как и они. Каждый пенни, вложенный им в гостиницу, добыт на прииске. Он не какой-нибудь молокосос, чтобы играть с огнем, болтая о несуществующем самородке. Том клялся господом богом, что сам дорого бы дал, чтобы найти обманщиков, кто бы они ни были. А в том, что священника кто-то надул, он, конечно, ни минуты не сомневается.

Никаких нареканий на отца Лонга, который, да будет это всем известно, находится под его защитой, он не допустит. Разве не он боролся вместе со всеми старателями за их правое дело? Пусть кто-нибудь скажет, что это не так! Разве не он поднял свой голос, когда Джон Форрест вообразил, что со старателями можно обращаться, как с самым последним дерьмом? Он, черт побери! И за это его арестовали и хотели пришить ему дело о подстрекательстве к мятежу, нарушении общественного порядка и еще черт знает что, а на поверку-то оказалось, что ничего такого он не совершал. В конце концов, это право любого гражданина – защищать старателей.

Ну, конечно, они все это знают и помнят, отвечали старатели. Они вовсе не думают, что Том был заодно с теми прохвостами, которые смеху ради или ради наживы подбили людей на этот поход. Просто они считали своим долгом сообщить ему о том, какие идут разговоры, и расследовать эту сплетню.

Том с ними вполне согласился и выставил всем угощенье. Волна старательских поисков, поднятая неосторожными словами отца Лонга, не сразу улеглась. Были и другие, меньшего масштаба походы: в Золотую Долину, Широкую Стрелу и Муллин. И отцу Лонгу еще не раз грозила расправа, и говорили, что он едва уцелел.

Хотя священник и продолжал жить на приисках, но это уже был не прежний отец Лонг: от него осталась одна тень. Думы о легендарном самородке и страшных последствиях похода не давали ему покоя, и многие считали, что это и свело его в могилу, а вовсе не тиф, от которого якобы он умер несколько месяцев спустя в Перте.

Вскоре Том Дойль был избран мэром Кэноуны. Это произошло после того, как борьба старателей вступила в новую фазу.

А началось это так: Майка Бэрка, Джимми Миллера, Эда Бернса и Тэсси Ригана арестовали по обвинению в краже руды, которую они увозили в мешках со своих участков на отводе синдиката «Айвенго».

Глава LVII

Старатели по-прежнему продолжали разрабатывать свои участки на айвенговском отводе. Все последнее время синдикат свозил породу с отвалов. Майкл Бэрк, участок которого находился возле главной шахты синдиката, тоже начал работу на отвале. Его товарищи помогали ему сгребать песок, набивать им мешки и отвозить на толчею. Они утверждали, что весь золотоносный песок с этого отвала принадлежит им.

А несколько дней спустя Майкла Бэрка, Тэсси Ригана, Джимми Миллера и Эди Бернса арестовали и предъявили им обвинение в краже руды, являющейся собственностью синдиката «Айвенго». Но рассмотрение дела было отложено до решения суда присяжных по аналогичному делу, которое должно было слушаться в Пик-Хилле.

Когда стало известно, что судебное разбирательство откладывается, старатели на собрании заявили, что сидеть сложа руки и ждать суда им не по карману. И они возобновили работу. На многих участках добыча золота шла весьма успешно, и это укрепило их решение. Руда Бэрка дала двести десять унций на толчее. Но до поры до времени, пока не выяснится вопрос о праве собственности, золото приходилось вносить в банк, в депозит. Старатели с возрастающим волнением ждали решения суда в Пик-Хилле, но не теряли уверенности.

Когда же решение было вынесено, все их надежды рассыпались прахом.

– Нет, что вы скажете? – возмущались они; их словно обухом по голове ударило.

В постановлении суда говорилось, что старатели могут искать золото на территории отвода, но выносить золото не имеют права.

Такое решение, по мнению старателей, было просто издевательством над правосудием и над здравым смыслом. Кто станет с этим мириться? Уж во всяком случае, не старатели австралийских приисков. Но владельцы отводов и золотопромышленные воротилы, разумеется, ликовали.

Правда, решение суда присяжных не было единогласным. Можно было подать апелляцию в Тайный совет, но старатели и так уже потратили несколько тысяч фунтов, добиваясь правильного истолкования закона. Если дело будет передано в Тайный совет, то расходы должно нести государство, утверждали они.

Старатели заявили о своем намерении продолжать борьбу за право на россыпное золото. Ни аресты, ни судебные преследования не заставят их отступить. Закон и справедливость на их стороне. Продажные политики показали, как они умеют попирать законы и заставлять служителей правосудия плясать под их дудку. Теперь трудящимся приисков ничего другого не остается, как показать ту силу, на которую они опираются, отказываясь подчиниться такому произволу.

Старатели продолжали работать, как обычно. Бэрк и его товарищи по-прежнему увозили руду с отвалов своего участка. А когда однажды из дома управляющего вышел полицейский и велел им прекратить работу, они потребовали, чтобы он предъявил им предписание. Предъявить он ничего не мог, и старатели, посмеиваясь про себя, продолжали работать.

К полудню на участок прибыл помощник полицейского инспектора Холмс и с ним капрал Николс. Они забрали Майкла Бэрка, Тэсси Ригана, Джимми Миллера и Эди Бернса и отвезли их в полицейский участок. Старатели могли бы, конечно, их отбить, но они строго следовали указаниям союза.

Ну что ж, этого следовало ожидать, а Майклу Бэрку и его товарищам уже не впервой! И старатели не вешали нос, они напутствовали товарищей криками «ура» и отвели душу, послав несколько крепких словечек по адресу инспектора и правительства.

Заручившись помощью лучших юристов прииска, старатели точно следовали их советам, и союз и из этой схватки снова вышел победителем.

В Верховном суде, куда была подана апелляция, судья Хенсман вынес решение, которое гласило: «Поскольку первоначальный владелец отвода синдиката «Айвенго» умер, не назначив преемника, и поскольку никто не был введен во владение, означенный отвод остался без владельца, а следовательно, лица, именующие себя истцами по данному делу, неправомочны предъявлять какие-либо жалобы на нарушение границ отвода».

В решении указывалось также, что при обычных обстоятельствах действия Бэрка квалифицировались бы как обыкновенная кража, ибо участок находился на территории отвода; но так как право на владение отводом было утрачено, то, следовательно, Бэрку, как и всякому другому лицу, обладающему старательским свидетельством, не возбранялось искать россыпное золото, а также брать руду с отвалов или из любого другого места, отстоящего на пятьдесят футов от рудной жилы, тем более, что на Айвенго наличие жилы даже не было еще доказано.

Это надо было понимать так: пусть по закону старателям воспрещается брать руду с отвода какой-либо компании, однако, рассуждая по справедливости и по здравому смыслу, Бэрк действовал вполне правильно, когда брал золотоносный песок с незаконно удерживаемой, по мнению судьи, территории.

Приговор суда был встречен восторженно, хотя новый закон и судебное решение в Пик-Хилле оставались в силе и борьба с ними была еще впереди.

Глава LVIII

Каждый день происходили какие-нибудь события, разжигавшие гнев и возмущение старателей. Месторождения россыпей, в обход первоначального закона о добыче золота, отдавались золотопромышленным компаниям. На Широкой Стреле и Холме Самородков старатели созвали митинг в знак протеста против незаконных действий компании, захватившей их участки. Синдикат «Айвенго» по-прежнему добивался судебного преследования старателей, а старатели, несмотря ни на что, по-прежнему работали на своих участках.

Много стариков, уже неспособных к тяжелому труду, промышляли, роясь в отвалах и просеивая песок на заброшенных участках вокруг Маританы и Боулдера. Они кое-как перебивались на те крупинки золота, которые им изредка удавалось найти. Но вдруг полиция ни с того ни с сего стала требовать у них старательские свидетельства, а когда они предъявляли документы старого образца, безжалостно сгоняла их с участков.

– Стыд и срам! – возмущался Динни. – Всякому известно, что у этих бедняг нет ни гроша за душой.

У старателей на Аделине, одном из боулдерских рудников, дела шли довольно успешно. Но когда на отвод нахлынула сотня старателей и застолбила участки, промышленники опять перешли в наступление. Арендаторы-издольщики, за спиной которых действовали компании, начали брать руду со старательских отвалов.

Старатели не успели опомниться, как двадцать человек с Аделины очутились во фримантлской тюрьме; в их числе оказался и Динни Квин.

Снова на приисках начались митинги протеста; они вспыхивали стихийно – и на улицах и в городских общественных зданиях.

– На какие только грязные проделки не пускались компании, – рассказывал впоследствии Динни. – Взять хотя бы то, как они нарочно состряпали иск против своих издольщиков на Боулдере и подсунули его в Верховный суд, чтобы потом было на что ссылаться. Когда до старателей дошел слух, что в суде будет рассматриваться иск Хэннанского общества золотопромышленников к издольщику Каули, руководители союза сразу насторожились.

Союз навел справки и тут же заявил, что не давал своим поверенным никаких указаний относительно этого проходимца. Каули бросил свой участок, когда начались преследования. Товарищи, с которыми он раньше работал, утверждали, что они его и в глаза не видели с тех пор, как он ушел, и что никаких прав на участок он не имеет. Каули поступил на службу в Хэннанское общество золотопромышленников – вот и все, что было о нем известно.

И тем не менее первым делом, назначенным к слушанию в Верховном суде, было дело Каули, а не Мак-Карти или Хорана, чьи дела уже давно были рассмотрены приисковым инспектором. Потом выяснилось, что приисковый инспектор сам передал дело Каули в Верховный суд. Конечно, союз решительно отмежевался от Каули и его процесса.

Старатели поняли, что это ловушка. Дела их были отложены по настоянию золотопромышленных компаний, стоявших за спиной издольщиков; компании рассчитывали, что суд примет по делу Каули решение, которое свяжет старателей по рукам и ногам. Но те только посмеивались. Нет, их на кривой не объедешь: дело было явно шито белыми нитками.

Лишь немногие из старателей подчинились новому закону и стали выплачивать компаниям долю за право добычи золота. Но их живо раскусили. Это подставные лица, говорили старатели. Кто же еще пошел бы на такое дело?

Когда один издольщик на Боулдере остановил свою подводу у отвалов Дэна Ши, Дэн спросил его, зачем он сюда явился. Издольщик ответил, что обрабатывает отвалы на отводе компании и хочет вывезти руду.

– И думать забудь! – сказал ему Ши. – Руда из моей шахты и отвалы мои.

На суде Ши признался, что взял лошадь под уздцы, отвел в сторону, отвязал веревку и опрокинул подводу.

Но издольщик клялся и божился, что Ши обругал его, отпихнул, начал грозиться, и двое полицейских, умышленно вертевшихся поблизости, чтобы попасть в свидетели, подтвердили его показания. Каждому было ясно, что все это подстроено от начала до конца. Тем не менее Ши упрятали за решетку.

Старатели решили, что будут по-прежнему вывозить песок с отводов Дэна. Утром стук в тазы созвал всех на собрание. Руководители союза объяснили положение; наступила пора действовать.

К отвалам Ши пригнали четыре подводы, нагрузили их песком и повезли на промывку за Браун-Хилл. Несколько сот человек шли следом, охраняя руду. В Браун-Хилле их встретила конная полиция во главе с сержантом. Говорили, что какой-то издольщик с Боулдера потребовал, чтобы полиция арестовала старателей, вывозивших руду. Сержант Смит старался выиграть время. Он просил старателей подождать, пока не прибудут приисковый инспектор и начальник полиции Ньюлендс. Они уже в пути – хотят лично ознакомиться с делом.

Инспектор не приехал, а Ньюлендс и агент сыскной полиции Кэвенаф вскоре прибыли. Было совершенно очевидно, что они намерены отобрать подводы и арестовать возчиков. Но старателей в тот день лучше было не трогать. Когда конные полицейские пробились к подводам и стали тащить с сиденья возчиков и выхватывать у них вожжи, их оттеснили. Видя, что они окружены разъяренной толпой, полицейские отступили, а подводы под ликующие возгласы старателей продолжали свой путь.

Свалив груз, старатели вернулись к отвалам, снова погрузили подводы и доставили к месту промывки новую партию песка. Люди упорно работали весь день, не отступая от намеченного плана. Начальник полиции предупредил Майкла Бэрка, что это им даром не пройдет.

Между тем, отсидев свой срок в фримантлской тюрьме, на прииски вернулась первая партия арестованных в Аделине.

Им устроили торжественную встречу. Тысячи старателей с женами и детьми пришли на вокзал. Салли тоже пошла встречать Динни. Выпущенных из тюрьмы старателей посадили на линейку, запряженную четверкой лошадей, и под звуки оркестра, с реющими знаменами, шествие двинулось к центру города. Закрытый зонт, который несли впереди процессии, возбуждал всеобщее веселье и насмешливые возгласы зрителей, выстроившихся вдоль дороги. Население города восторженно приветствовало вернувшихся старателей и их товарищей, шагавших стройными рядами под ярким послеполуденным солнцем.

На скрещении улиц Маританы и Хэннана процессия остановилась, и начался митинг. Один за другим выступали старатели, заявляя, что гордятся делом, за которое борются, и своими товарищами, пострадавшими в этой борьбе. Духа старателей ничем не сломить. Союз будет продолжать борьбу за права старателей на россыпное золото. Хриплые взволнованные голоса ораторов тонули в громе аплодисментов.

– Мы знаем, что население Кулгарди, Калгурли, Кэноуны, Мензиса и любого города на приисках – с нами, – взобравшись на линейку, сказал Динни, когда и до него дошла очередь выступать. – Союз старателей привлек самых лучших адвокатов, и мы следуем их советам. Мы действовали с оглядкой, два года позволяли полиции забирать наших людей, веря в правоту нашего дела.

Когда одних сажали в тюрьму, другие становились на их место, чтобы сохранить право на участок. Юристы говорят, что издольщина – совершенно незаконный побор. Это подлый, предательский прием борьбы. На какие только гнусности и подлости не пускались законодатели в Перте, лишь бы одержать верх над старателями, но им это не удалось. И никогда им не удастся сломить дух людей, которые первыми открыли этот край, первыми разведали его и заселили. Союз старателей добивается равных прав для всех и борется против всяких привилегий.

Загремели аплодисменты. Аплодисменты в честь Динни Квина, в честь выпущенных из тюрьмы товарищей, в честь союза старателей, в честь дела, за которое они боролись. Затем процессия под звуки оркестра, с развевающимися знаменами, потянулась дальше, по длинной пыльной дороге к Боулдеру, где в гостинице «Биржа» вернувшихся из тюрьмы старателей ожидало угощение.

После этой демонстрации наступило временное перемирие между старателями с Аделины и издольщиками Боулдера. Роль посредников взяли на себя некоторые видные горожане, стремившиеся предотвратить столкновения. Старатели заявили, что прекратить работу они не могут. Что ж им, с голоду подыхать, что ли? Ведь им тоже перестанут отпускать в лавке в кредит. Однако они согласились не брать руду со спорных отвалов, пока суд не вынесет решения по делу, которое ведет союз. Но тогда пусть уж и издольщики не трогают этих отвалов.

– А кто поручится, что вы выполните свое обещание? – спросил городской комитет.

– Не было еще случая, чтобы старатель не сдержал своего слова, – гордо ответил Пат Мак-Грат.

А через неделю старатели обнаружили, что издольщики берут руду со спорных отвалов, и сообщили об атом приисковому инспектору. Тот предупредил издольщиков, что они должны это прекратить, иначе и старатели примутся за отвалы. Издольщики продолжали возить руду; старатели созвали общее собрание и постановили не медля приступить к работе.

На этот раз уже пятьсот старателей стояло на страже, пока их товарищи занимали отвалы. Пригнали четыре подводы и нагрузили их доверху.

Затем в сопровождении сотен старателей подводы тронулись к Браун-Хиллу. Навстречу им, во главе отряда конной полиции, выехал Ньюлендс. Он обратился к старателям, призывая их подчиниться закону. Ему ответили, что руда принадлежит тем, кто ее добыл, и старатели своего не отдадут. Если полиция вмешается, ей окажут сопротивление.

Ньюлендс приказал арестовать возчиков. Но старатели окружили подводы, произошла короткая стычка, и полиция отступила. Подводы двинулись дальше, а за ними, торжествуя, шли старатели, воодушевленные победой, исполненные решимости бороться до конца. Весь день они работали на своих отвалах и возили руду.

С юга пришло подкрепление: двадцать конных и пятьдесят пеших полицейских расположились лагерем на Боулдере.

Теперь на вывозку руды приходило свыше тысячи старателей. Полиция наблюдала, но не вмешивалась. По утрам проходили собрания, на которых обсуждался план действий, а по вечерам – массовые митинги. «Дисциплина и стойкость!» – твердили руководители. Все понимали, что назревает кризис. Но старатели больше чем когда-либо были полны решимости отстоять свое право на россыпное золото.

Однажды на рассвете, когда старатели еще не приступили к работе, на их участки нагрянула конная и пешая полиция и арестовала несколько человек.

«Калгурлийский горняк» следующим образом известил жителей города об этом событии:

«Кто посмеет отрицать, что наша полиция действовала с беспримерной отвагой и мужеством! Налет был произведен на рассвете, и тем не менее на участках оказалась уже чуть ли не целая дюжина старателей. И что же – для устрашения их потребовалось всего-навсего семьдесят полицейских, причем из них только двадцать конных! Это ли не доказательство изумительной стойкости наших блюстителей порядка! Надо также учесть, что полиция была вооружена только винтовками, револьверами, саблями и даже не прибегла к поддержке артиллерии. Такой подвиг не будет забыт… Нет никаких оснований сомневаться, что доблестные воины сумеют удержать свои позиции, пока не получат подкрепления».