Текст книги "Девяностые годы"

Автор книги: Катарина Причард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 39 страниц)

А потом, на рассвете, миссис Моллой наклонилась над койкой, и Салли услышала:

– Сынок родился, миссис Гауг. Чудесный мальчишка! Поглядите-ка на него!

Сын! Салли преодолела тягостное изнеможение, сковавшее все ее тело, и взглянула на крошечное существо, лежавшее рядом с ней на постели. Темная головенка покоилась на ее груди. Слезы навернулись у нее на глаза и медленно потекли по лицу.

– Сын! Мой сын! – прошептала Салли. Какое счастье, какое невыразимое блаженство знать, что он здесь, подле нее.

Глава ХL

Все семейство Моллой в полном составе сопровождало Салли, когда она возвращалась домой. Тед Моллой шагал впереди с ее саквояжем. Миссис Моллой шла рядом с Салли и несла ее сына. Младшее поколение Моллой уже звало его Диком. Он был записан как Ричард Фитц-Моррис Гауг. Шикарное имя, говорила миссис Моллой. Она тоже всем своим ребятишкам дает шикарные имена. Жалко их – ведь они у нее незаконнорожденные, хочется хоть чем-нибудь их потешить.

Сиди, Мел и Брисси, похожие на маленькие огородные пугала, бежали позади, и каждый что-нибудь нес в руках, а годовалого братишку сажали на плечи все по очереди. Грудного младенца Ади катила в колясочке, сделанной из поставленного на колеса ящика.

Но центром внимания в этой процессии была козочка – подарок миссис Моллой. Козу героически тянули за собой Перти и Барт, а она не менее настойчиво тащила их в кусты. Все хохотали до упаду каждый раз, как коза бросалась в сторону, цепляясь веревкой за колючки и увлекая за собой обоих мальчиков. Это была прелестная козочка – беленькая, с точеными копытцами и рожками, изогнутыми, как молодой месяц, озорная и ласковая. Салли чувствовала себя необыкновенно счастливой; она смеялась каждому прыжку козы так же звонко и весело, как дети. Она уже научилась доить козу, и маленький Дик удовлетворенно сосал из рожка козье молоко и даже как будто начинал толстеть. Салли пришла в отчаяние, когда оказалось, что у нее нет молока; невыносимо было видеть, как Дик понапрасну теребит своим крошечным ротиком ее пустую грудь. Салли заливалась слезами и горестно глядела на маленькое сморщенное личико.

– Ничего, ничего, голубка, не надо так убиваться, – утешала ее миссис Моллой. – При такой жизни, как у вас, да еще после болезни – откуда ему взяться, молоку-то? Ничего, вырастет ваш малыш и на козьем молоке… Есть у меня очень хорошая козочка – как раз то, что ему надо…

Салли понимала, что и она и маленький Дик обязаны жизнью миссис Моллой и ее козе. Впрочем, каждый член семейства Моллой внес свою лепту – все они помогали выжить ей и маленькому Дику в первые, тяжелые дни после родов.

Как они были добры к ней! Тед Моллой вскочил с постели, побежал за Сэмом Маллетом, перенес ее на носилках к себе в хижину, сбегал за доктором и всю ночь грел для нее воду в жестянках из-под керосина. Доктор пришел, когда ребенок уже появился на свет. Почтенный эскулап похвалил миссис Моллой, заявив, что он и сам не мог бы управиться лучше.

– Да где ему! – ворчал Тед. – Пьяница несчастный! Чуть не силком вытащил его из трактира. Посмотрели бы вы, на что он был похож! Я не позволил ему подойти к вам, мэм, пока не вылил на его ручищи чуть ли не целую лоханку горячей воды.

Тед и ребятишки несколько дней спали за домом под кустами, и в хижине царила необыкновенная тишина и покой. Какое это было невыразимое блаженство, вспоминала Салли: лежать вот так в постели, чувствовать рядом с собой своего ребенка, знать, что тебя окружают заботой и любовью, засыпать, мечтая о том, сколько радости сулит впереди постоянная близость этого нового, дорогого ей существа.

Когда юные Моллой гурьбой ввалились в комнату, чтобы поглядеть на новорожденного, каждый из них принес ему какой-нибудь подарок. Один из мальчиков сделал для Дика маленькую тележку из старого ящика, другой подарил ему пучок ярких перьев из хвоста попугая, привязанный к длинной бечевке, а Ади совершенно самостоятельно сшила Дику нагрудничек. Слезы выступали на глазах у Салли, когда она вспоминала это трогательное внимание детей и заботу, которую проявляла о ней миссис Моллой.

Через несколько дней Салли настояла на том, чтобы мистер и миссис Моллой спали на своей кровати, а сама перешла на топчан. Детей вернули в дом. Шумливые и любопытные, они сразу заполнили собой все. Среди этой голосистой оравы хлопотала миссис Моллой: стряпала, подметала пол, стирала, гладила. Сколько живых существ в таком крошечном домике! Казалось, что они болтают, ссорятся, визжат, хохочут и плачут все зараз. Не успевал замолкнуть рев одного из мальчишек, получившего подзатыльник, как принимался плакать младенец, и гомон стоял целый день.

Вскоре Салли решила, что она уже вполне поправилась и может вернуться домой. Она вспоминала свою палатку и плетеный навес, и ей казалось странным, что это ее дом. И все же ее тянуло туда, хотелось остаться с малышом вдвоем, пеленать его и купать, не чувствуя на себе любопытных взоров целой ватаги ребятишек.

И вот в одно воскресное утро Салли в сопровождении описанной выше процессии прибыла в свою палатку у подножия горы Маританы. Шествие не раз останавливалось по пути, так как необходимо было показать младенца Сэму Маллету, Тупой Кирке, Эли Нанкэрроу, Попу Ярну и еще кое-кому из старых друзей.

Пока миссис Моллой разбирала Саллины вещи и принадлежности малыша, Тед отправился в лавку за продуктами. Один из мальчиков разжег огонь в очаге, другой отвел пастись козу, Ади подмела вокруг палатки и под навесом, куда ветер нагнал кучи сухих листьев и пыли.

Вернувшись, Тед рассказал, что встретил возчика с Лейк-Дарлота, который видел Морриса и Кона. Они направлялись к Блэк-Рэйнджу с партией золотоискателей, снявшихся с места, когда россыпи в Дарлоте начали истощаться. Моррис, вероятно, не получил письма миссис Гауг. Все, кто приезжал с севера, повторяли слухи о золоте, найденном в Блэк-Рэйндже. Но местность там, конечно, трудная для старателей.

– Не надо вешать нос, мэм, – утешал Салли Тед на свой грубовато-добродушный лад. – Морри еще явится к вам в один прекрасный день с набитыми золотом карманами.

– А я и не вешаю нос, – спокойно ответила Салли, не отрывая глаз от Дика, спавшего у нее на коленях.

Салли замечала, что она все реже и реже думает о Моррисе, с тех пор как у нее родился сын. Мысли ее были заполнены ребенком – всеми его повседневными, повсечасными нуждами, да еще думами о том, как ей прокормить его, когда он подрастет. Ей придется немедля снова открыть столовую. В последние месяцы перед рождением Дика Салли удалось отложить немного денег, и у нее сохранились еще кое-какие сбережения, но их хватит ненадолго. И Салли говорила себе, что отныне она всегда должна зарабатывать столько, чтобы хватило и на нее и на ребенка.

У нее было такое чувство, будто Моррис потерял свои права на сына. Он не приехал, чтобы разделить с ней ее радость, когда она носила ребенка. Его не было с ней, чтобы разделить ее тревогу и страдания, когда она рожала ему сына. Тем самым Моррис как бы отрекся от него, Дик принадлежит только ей, и на ней одной лежит ответственность за то, что она произвела его на свет.

Калгурла исчезла в то утро, когда родился Дик. Всю ночь Салли ощущала ее возле себя: видела высокую темную фигуру, неслышно двигавшуюся по комнате, слышала тихие односложные возгласы, которыми Калгурла старалась ее подбодрить. Миссис Моллой говорила, что, должно быть, сам бог послал им Калгурлу, – так хорошо помогала она при родах, так быстро и вместе с тем осторожно и неторопливо делала все, что ей говорили. Она вымыла и спеленала Дика, пока миссис Моллой ухаживала за Салли. Но утром Калгурла исчезла, и с тех пор никто ее не видел.

– Когда вернется Калгурла, мы с ней снова откроем столовую, – сказала Салли Теду Моллой. Салли не сомневалась, что Калгурла вернется.

– Ну, ну, милочка, подождите взваливать на себя такую обузу. Не к чему вам надрываться из-за денег, – ворчала миссис Моллой. – Ребята всегда позаботятся о вас. И на кой шут это нужно, когда Тед сейчас прилично зарабатывает. Господи помилуй, да мы так радовались и гордились, что вы погостили у нас недельку и мы помогли вам произвести на свет его высокородие. Вон смотрите, смотрите, как он улыбается своей тетке Терезе!

Вечером пришли старатели приветствовать молодого Гауга, как они торжественно объявили. Эли объяснил Салли, что ребята никак не могли решить, какой купить Дику подарок. Но так как он – настоящее дитя прииска, то они собрали немного золота, чтобы Салли сама купила ему что нужно. И Эли протянул ей новенький замшевый мешочек.

Все они клялись и божились, что Дик просто красавец и как две капли воды похож на Морриса. Салли отлично понимала, что ее первенец – жалкий, тщедушный заморыш, но она твердо решила, что сделает все, чтобы он вырос красивым и сильным.

Все наперебой рассказывали ей новости, словно она была в отлучке, по меньшей мере, полгода. В Хэннане жизнь бьет ключом. Рудники продаются и перепродаются по бешеным ценам; дороги забиты караванами с новым оборудованием; оно прибывает в Хэннан каждый день, и для разгрузки не хватает рабочих рук, а в Южном Кресте, по словам Джека Первый Сорт, оборудования навалили целые горы – вывозить не на чем. Впрочем, скоро железная дорога дойдет до Кулгарди, и уже все говорят о том, какие торжества будут там устроены по случаю открытия.

По словам подрядчиков, через несколько месяцев дорогу доведут и до Хэннана, и ходят слухи, что поселок будет переименован в город Калгурли или Калгулари – так туземцы называют это место. Пока что новые магазины и трактиры открываются один за другим. Старые лачуги, в которых помещалась почта и контора инспектора, сносятся, и на их месте воздвигаются настоящие дома из песчаника. Через год в городе проведут электричество. К востоку от Хэннана правительство установило опреснители на буровой скважине. И уже готовится постановление о проведении водопровода.

А Фриско стал важной персоной в Лондоне. Он теперь мистер Франсиско Хосе де Морфэ, с вашего позволения; якшается с лордом Перси Дугласом, создает акционерные предприятия, дает интервью репортерам и утверждает, что Хэннан – центр крупнейших в мире месторождений золота.

Олф Брайрли получил место на руднике Мидас и строит себе дом. Ну да, его назначили управляющим, и он сейчас со дня на день ждет к себе свою женку. Но неужто миссис Гауг ничего не слышала? Подумать только! У миссис Брайрли родился ребеночек. Дочка. И Олф напился на радостях как сукин сын.

Не часто случалось Олфу Брайрли хватить через край, но он, говорят, чуть не спятил, когда получил телеграмму: «Поздравляем прелестной дочуркой. И мама и дочка здоровы». Носился с этой телеграммой по всему прииску и показывал ее каждому встречному и поперечному. Ну и, конечно, напоил всех в дым. Он ведь теперь управляющий, и надо сказать, что и тут не ударил в грязь лицом – выкатил рудокопам целую бочку пива.

Динни был на разведке, но Олф послал туземца разыскать его и сообщить великую новость.

– А не слышал ли кто-нибудь, где Моррис? – спросила Салли. – Я написала ему про Дика в Лейк-Дарлот, но Тед Моллой говорит, что они с Коном ушли дальше, к Блэк-Рэйнджу.

Наступило неловкое молчание. Дурные вести приходили о походе в Блэк-Рэйндж, но никому не хотелось передавать их миссис Гауг. Потом все вдруг заговорили разом:

– Да, верно, Моррис не получил вашего письма, мэм.

– От Дарлота до Блэк-Рэйнджа добрых сто миль, а то и больше.

– Ничего, ничего, зато уже когда он явится сюда, ему будет чем похвастать.

– Да уж будьте покойны – примчится, как только узнает про наследника.

А на следующий день пришел Олф и принес Салли апельсинов и лимонов. Олф сиял: он был счастлив и горд и своей дочкой, и своей Лорой, и своим новым домом. Дом был уже почти готов, с двумя верандами, спереди и сзади, и ванной комнатой; а на дверях – сетки от мух. Все это стоит бешеных денег – и рабочие руки и транспорт, – жаловался Олф, а что касается строительных материалов, тут уж скажи спасибо, что достал, о цене даже спрашивать не приходится. Но Лора должна жить со всем комфортом, какой только можно создать на прииске; служба на руднике Мидас дала ему возможность сколотить немного денег и довольно быстро построить дом.

Прошло еще несколько дней, и как-то раз Салли с удивлением увидела, что к ее палатке направляется молодая особа в белом муслиновом платье и широкополой шляпке, отделанной по краям белым муслиновым рюшем. Можно было подумать, что она сошла с картины Дана Гибсона, чтобы прогуляться по пыльной дороге меж побуревших от пыли палаток.

Салли не сразу узнала Вайолет О’Брайен – так непохожа была эта нарядная девушка на скромную официантку из трактира Джиотти. Только глаза были те же – синие-синие, – и в них по-прежнему таилась какая-то невеселая дума. На губах Вайолет играла улыбка, словно ей самой было немножко смешно, что она так разоделась.

– Вайолет! Неужели это вы? – воскликнула Салли, идя ей навстречу.

– Я и сама себе не верю, – сказала Вайолет. – Вот узнала, что вы здесь, миссис Гауг, и захотелось проведать вас перед отъездом. – Глаза ее загорелись. – Да, да, я уезжаю в Мельбурн учиться пению. Отец вернулся недели две назад. Напал на хорошее местечко там на севере и продал его за десять тысяч фунтов. Вернее – это его доля.

– Как я рада! – Салли так взволновалась и обрадовалась, словно это ей привалило наконец счастье. – Значит, такие чудеса случаются не только в сказках!

Вайолет задумчиво кивнула головой; она, казалось, все еще не могла поверить, что ее мечты сбылись.

– Правда, на сказку похоже? Конечно, мне жаль оставлять маму и малышей. Но ведь такой случай – я мечтала о нем всю жизнь. И отец говорит, что я это заслужила. Он очень гордится мной, не хочет, чтобы я застряла здесь на всю жизнь, вышла замуж за какого-нибудь рудокопа или старателя и народила ему с полдюжины детей.

– У меня пока только один, но я ничего против него не имею, – рассмеялась Салли.

Она подвела Вайолет к ящику, в котором спал Дик, и, подняв кисею, защищавшую его от мух, показала свое сокровище.

– Он маленький и тщедушный, верно? Но я так счастлива, что он тут, со мной!

Но Вайолет успела перевидать на своем веку слишком много младенцев, чтобы приходить от них в восторг.

– Может быть, это хорошо для вас, – сказала она решительно, – но я хочу быть певицей. И надеюсь, что больше никогда ни в кого не влюблюсь и не стану так убиваться, как из-за Чарли…

– Да, это было большое горе для вас, – участливо сказала Салли. – Но теперь счастье вам улыбнулось, и я надеюсь, что все будет хорошо. Вы молоды и красивы, Вайолет, у вас есть характер, и вы добьетесь своего.

– Вы, правда, так думаете? Вы в самом деле думаете, что мне удастся вырваться отсюда? – Вайолет обвела глазами мертвую, выжженную солнцем землю и разбросанные кругом убогие палатки, словно боясь чего-то, что могло удержать ее здесь, помешать ей осуществить свою мечту. – Я все говорю себе, что ни за что не вернусь сюда. А потом, как подумаю, – вдруг папа просадит все деньги?.. У него уже бывало так: разбогатеет и тут же спустит все до последнего шиллинга.

– Не думайте об этом, – сказала Салли. Дик заплакал, и она взяла его на руки.

В голосе Вайолет зазвучали жесткие нотки:

– Мама хочет, чтобы отец купил землю или открыл гостиницу, пока он не всадил все деньги в акции. Но все равно – я не вернусь на прииски, миссис Гауг. Я не вернусь, даже если все опять полетит к черту и я буду думать и тревожиться о маме и ребятишках.

От мрачных предчувствий Вайолет и у Салли стало тяжело на душе.

– Не возвращайтесь, Вайолет, – сказала она, – будь что будет. А я часто буду вспоминать вас и аплодировать вам отсюда, когда вы сделаетесь знаменитой певицей.

Потом Вайолет ушла. Она удалялась по дороге, стройная, грациозная, уверенная в себе, и Салли смотрела ей вслед до тех пор, пока легкая белая фигурка не растаяла в сияющих лучах солнца, в облаках красной пыли, слившись с окружавшим ее суровым пейзажем.

Удастся ли ей вырваться отсюда? – думала Салли. Вайолет молода, красива, у нее великолепный голос, чистый и мелодичный, как у птицы. Нет, нет, конечно, она достигнет своей цели. Талант даст ей не только возможность проявить себя, свою личность в искусстве, но и независимость. Салли готова была молиться о том, чтобы это сбылось. Из Вайолет в самом деле могла выйти большая артистка, обидно было думать, что ее талант может погибнуть здесь, за грязной стойкой трактира на приисках.

У самой Салли жизнь сейчас была заполнена заботами о сыне: она купала его, кормила, носила гулять в заросли, баюкала, и это давало ей радость и удовлетворение. Лето шло к концу, дни становились прохладней, но дождя не было и, как обычно, всех охватывал страх, что опять не хватит воды. Из Дарлота приходили тревожные вести о походе к Блэк-Рэйнджу. Салли вся была поглощена заботами о ребенке, но тревога за Морриса все чаще мучила ее. Она просила Сэма Маллета и Эли Нанкэрроу попытаться разузнать о нем, сама расспрашивала в лавках и у возчиков, прибывавших с севера. Но никто ничего не слышал о Моррисе и K°не с тех пор, как они ушли с Лейк-Дарлота.

Возчики говорили, что такого гибельного похода еще не бывало на Западе. В Лейк-Дарлоте собралось свыше двух тысяч старателей, и россыпи были уже исчерпаны, когда слух о новом месторождении в Маунт-Блэк долетел туда. В одну ночь тысяча людей вытащили столбы вокруг своих участков и снялись с места. Когда первые старатели добрались до цели, покрыв – верхом или на верблюдах – расстояние в сто десять миль, они не нашли там ни одной выработки, ни малейшего признака поисков золота. Мало того, почва в той местности и не сулила золота; к тому же там не было воды.

Старатели повернули обратно, некоторые устремились к Мерчисону. Но для тех, кто тащился пешком со скудными запасами продуктов и воды, было мало надежды добраться живыми до Дарлота. Паника охватила людей. Пойманные, как в ловушке, в этой безлюдной глуши, старатели бросали все свои пожитки и оборудование, все до последней лопаты, и пускались в бесконечный обратный путь. Много их там погибло, а сколько – никто никогда не узнает.

Старатель верхом на издыхающем верблюде привез эту страшную весть в Дарлот, и там снарядили спасательную экспедицию. С экспедицией ушел и Динни Квин. Многих старателей подобрали на дороге уже полумертвыми от истощения и привезли в лагерь. Следом за спасательной экспедицией был послан караван верблюдов с водой и продуктами. Поиски отставших или заблудившихся продолжаются по сей день.

Сэм и Эли старались успокоить Салли.

– Кон и Морри не пропадут, мэм, – твердили они. – Повернули, верно, к Мерчисону – они же на верблюдах. А старик Кон – да он исходил страну вдоль и поперек! И он хороший товарищ. Кон не бросит Морри. Вот увидите, не сегодня-завтра они явятся целые и невредимые, проклиная сплетников и напрасные походы.

Глава ХLI

Однажды утром Салли вышла из палатки позже обычного и увидела Калгурлу, сидевшую у очага. Старуха исхудала, вид у нее был удрученный; сгорбившись, сидела она у тлеющих углей. Видно было, что она не уверена, будет ли ей оказан хороший прием. Но Салли весело и дружелюбно приветствовала ее, и Калгурла заулыбалась ей в ответ, обрадованная, что ее не бранят за отлучку.

Увидев Дика, Калгурла удовлетворенно хмыкнула. Она была горда не меньше, чем Салли, но на руки ребенка взять не решалась. Она знала, что раньше надо умыться. Салли показала ей на таз с водой и мыло.

– Ты помойся, а я пока найду тебе платье, – весело сказала Салли, и вдруг по лицу Калгурлы догадалась, что та очень голодна.

Салли вскипятила чай и дала Калгурле хлеба и мяса. Калгурла жадно набросилась на еду. Когда она утолила голод, Салли достала для нее свое старое платье, и старуха ушла в заросли с лоханкой воды и большим куском мыла.

Калгурла вернулась оттуда с мокрыми волосами, в старом голубом платье Салли. Она тут же подхватила на руки Дика и с изумлением смотрела, как Салли, сходив за козой, которая паслась в зарослях, подоила ее и стала кормить младенца с рожка.

Салли объяснила ей, что не может кормить Дика, потому что у нее нет молока. Лицо Калгурлы омрачилось. Она сделала выразительный жест – провела рукой по животу и указала на грудь. Салли догадалась, что и у туземок нет молока: они голодают, груди у них пустые, и они тоже не могут кормить своих детей. Калгурлу привел к ней обратно голод.

Днем появились родичи Калгурлы – несколько туземцев и туземок. Салли видела, что их мучит голод, хотя они, должно быть, уже ходили побираться в поселок. Она отдала им почти все запасы, какие были у нее в погребе. Но туземцы-мужчины уже постигли значение денег. Они постарались объяснить ей, что она может дать им денег и они сами купят себе пищи. Тогда Салли показала им свой кошелек, в котором было немного мелочи, а Калгурла объяснила им, что миссис Салли самой нечего есть. Она достала бутылочку Дика и показала, как миссис Салли доит козу и поит ребенка молоком из бутылочки.

– Юкки! – туземцы столпились вокруг, смеясь и обмениваясь удивленными восклицаниями. Они не сомневались теперь, что миссис Салли тоже мается, как и они, если ей приходится кормить своего ребенка молоком этого странного животного, похожего на большую белую собаку с рогами.

Салли знала, что стоит ей только послать за кем-нибудь из старателей, работавших на своих участках, и они тотчас прогонят туземцев; пригрозят свернуть шею каждому, кто еще раз обеспокоит миссис Салли. Но она не могла забыть, что туземцы делились с ней своими последними крохами, когда она, больная и беспомощная, была оставлена на их попечение. Теперь ее очередь поделиться с ними всем, что у нее есть, – это будет только справедливо. Она была в долгу перед ними и понимала, почему они пришли к ней. Но как объяснить им, что один человек не в состоянии накормить столько голодных ртов.

Пока что Калгурле удалось, по-видимому, внушить им это, но что будет дальше?

Она должна быть готова к тому, что голод снова пригонит туземцев к ее палатке, думала Салли. Значит, нужно иметь для них что-нибудь про запас, нужно заработать побольше денег и купить продуктов.

Салли решила немедленно с помощью Калгурлы открыть свою столовую. Они вместе отправились в лавку и вернулись оттуда, нагруженные мясом, картофелем, крупой и консервами. Салли тут же послала к Сэму Маллету сообщить, что кафе «Вольный воздух» с завтрашнего дня будет снова открыто для посетителей. Она просит известить об этом всех прежних завсегдатаев.

В первый же день привалила куча народу. Мужчины радостно приветствовали миссис Гауг, которая, стоя у своего столика, разливала суп, бодрая и жизнерадостная, как всегда.

– Ни разу не довелось поесть по-человечески, с тех пор, как вы перестали нас кормить, мэм!

– Приятно, черт возьми, видеть вас опять на старом месте!

Салли была тронута вниманием старателей. Все знали, что она тревожится о Моррисе, понимали, как трудно ей прокормить себя и ребенка, и готовы были, чем могли, прийти ей на помощь.

Теперь Салли была весь день в хлопотах и не могла, как прежде, нянчиться с Диком и носить его гулять в заросли. Конечно, она не забросила его. Уход за ним, безусловно, был на первом месте. Но она не могла уже бежать к нему и брать его на руки всякий раз, как он поднимал крик, и порой ему случалось орать во всю мочь в продолжение всего обеда. Впрочем, в таких случаях Калгурла обычно вынимала его из постельки и, прихватив одной рукой, продолжала подавать на стол; или какой-нибудь заросший бородой старатель начинал весьма энергично подбрасывать ребенка, уверяя замиравшую от страха мать, что он сам отец и прекрасно умеет обращаться с ребятишками. Дику, по-видимому, нравились его суровые друзья: когда чье-нибудь бородатое лицо наклонялось над ним, он улыбался и радостно сопел, пуская слюни.

– Ох, они все были так заботливы, так добры, – если бы вы только знали, как добры были они ко мне, – не раз говорила потом миссис Гауг, вспоминая эти дни.

Раза два в неделю миссис Моллой приходила навестить Салли, посудачить о том о сем за чашкой чая и дать какой-нибудь дельный совет насчет младенца. А по субботам забегали младшие Моллой: рубили для Салли дрова и вообще помогали, чем могли. Сиди уже служил в лавке, а остальные, кроме самых маленьких, ходили теперь в школу.

Школу открыли недавно, и миссис Моллой очень этому радовалась.

– Вообще Хэннан растет не по дням, а по часам, – говорила она. – Его скоро узнать будет нельзя. Школу открыли, железную дорогу подводят; лавки и трактиры вырастают как из-под земли, и вы бы поглядели, голубка, какой дом соорудил для своей жены Олф Брайрли! Любо-дорого! Правда, всего-навсего из побеленого гофрированного железа, да еще веранда с зеленой решеткой, но зато очень уж все удобно устроено: и прачечная, и всякие там лохани, и бак, и корыто, а на окнах в доме занавески в цветочках, и на всех стульях белые чехлы с завязочками. Миссис Брайрли будет первой женщиной на прииске, которой не придется кипятить белье в бидоне из-под керосина на очаге за домом.

А еще дня через два миссис Моллой прибежала к Салли с великой новостью: мистер Брайрли занял у кого-то лошадей и коляску и отправился в Кулгарди за миссис Брайрли.

За обедом Салли слышала, как старатели говорили, что сегодня Олф привез в Хэннан свою женку; впрочем, для всех, кроме старых товарищей, он был теперь не Олф, а мистер Брайрли, управляющий рудником Мидас.

– Посмотрели бы вы на Олфа, когда он ехал сегодня через Хэннан, – говорили за столом. – Сидит такой счастливый и гордый, а рядом жена с ребенком на руках, и он улыбается и раскланивается со всеми, и все, кто был на улице, громко его приветствуют!

Салли радовалась, ожидая, что скоро увидит Лору и ее дочку, но когда Мари Робийяр вбежала в палатку и бросилась подруге на шею, это было поистине приятным сюрпризом.

– Салли, дорогая! – восклицала Мари. – Как я рада тебя видеть! Ох, как мне было одиноко в Кулгарди! Я так беспокоилась о тебе, когда миссис Фогарти сказала, что ты ждешь ребенка. Ну скорей, скорей покажи мне его, а потом уж мы с тобой наговоримся вдосталь.

Отдав дань восхищения маленькому Дику, спавшему в своем ящике-колыбельке. Мари принялась с упоением болтать, выкладывая Салли все новости.

– Да, конечно, мы совсем переехали в Хэннан. Мистер Брайрли обещал устроить моего Жана на рудник. Но я не хочу, чтобы Жан работал под землей, Салли! Он болен, все кашляет, кашляет… Я так боюсь, что у него шахтерская болезнь. Отец Жана живет теперь с нами, и он тоже против этого. Говорит, что сам пойдет работать, бедный старик! Я ведь тоже могу кое-что делать – шить платья и мужские сорочки. Я училась шить. Увидишь, я буду самой модной портнихой в Хэннане.

Робийяры решили устроиться неподалеку от рудника, и, пока мужчины ставили палатку. Мари прибежала повидаться с Салли. Сейчас ей нужно спешить обратно, помочь им распаковать вещи и привести все в порядок. Но какое это счастье, что теперь всегда можно прибежать к Салли и поболтать с ней!

Мари слышала, что Моррис ушел в этот злополучный поход на Блэк-Рэйндж и что Салли не имеет о нем вестей.

– Мистер Брайрли говорил нам, – сказала Мари участливо, – Mon dieu, это ужасно! Я понимаю, как ты тревожишься, дорогая! Но старайся не думать ни о чем плохом, пока есть надежда.

– Я стараюсь, – сказала Салли. Теплое, ласковое участие Мари было для нее большой отрадой. Чем-то нежным и сладким повеяло на нее, – словно ей принесли охапку душистых цветов. Хэннан станет совсем другим теперь, думала Салли, когда здесь Мари и Лора. Салли любила их обеих, но с Мари она сошлась как-то ближе. Им часто приходилось туго, они много пережили невзгод и одинаково судили о многом, вместе плакали, вместе смеялись. Жизнь Лоры была легче и беззаботней. Лора была настоящая молодая леди, очень милая и приветливая, но в сущности недалекая и любила иной раз поважничать, принять покровительственный тон.

Тем не менее Салли очень обрадовалась, когда Олф как-то под вечер привез к ней Лору. Сам он, посидев немного, отправился в Хэннан за припасами, оставив Лору у Салли, чтобы они могли «всласть наговориться о своих младенцах».

Лора расцвела. Она пополнела, похорошела и мало походила на ту довольно робкую девочку, которую когда-то привез на прииски Олф. Ее малютка была тоже пухленькая и розовая – прелестное создание в нарядном платьице, вязаных башмачках и вышитом розочками чепчике.

Они окрестили свою дочку французским именем – Эмэ, но, конечно, на приисках ее все будут звать попросту Эми, сказала Лора. У девочки еще целая куча других имен, как у настоящей принцессы, говорит Олф. Ее назвали Элизабет по матери Олфа, Марианной по любимой тетке Лоры, и Мод – потому что это второе имя Лоры и Олф на этом настаивал.

– Ну, конечно, все это ужасно нелепо! – говорила Лора, заливаясь счастливым смехом.

Что касается Эми, то она, казалось, была вполне всем довольна. Это была хорошая, спокойная девочка, Акушерка сказала, что она давно не видела такого чудесного ребенка. Это потому, сказала она, что у Лоры такое правильное сложение и она с первых же дней сама кормит малышку. Это великое счастье.

– Я представляю, как тебе страшно было, Салли, что жизнь твоего ребенка зависит от какой-то козы, – сказала Лора.

– Я была рада и козьему молоку, – отвечала Салли.

– Да, конечно, – спохватилась Лора. – Ты не знаешь, дорогая, как я беспокоилась о тебе! Это было так несправедливо, что я живу прекрасно и все заботятся обо мне, а ты здесь мучаешься совсем одна, в этой жаре и пыли. Я просила Олфа привезти тебя ко мне, сколько бы это ни стоило, но он сказал, что ты не хочешь ехать.

– Спасибо, дорогая, это было очень мило с твоей стороны, – сказала Салли. – Но я не могла допустить, чтобы ты и мистер Брайрли взвалили на себя столько хлопот. Здесь у меня много друзей. Они помогли мне. Миссис Моллой была сама доброта, и она такая опытная и ловкая.

Салли рассказала, что сначала Дик был жалким маленьким заморышем. Но теперь окреп, стал настоящим молодцом, и она вполне им довольна. И все же зависть кольнула Салли в сердце, когда Лора расстегнула лиф и дала заплакавшей девочке грудь. На Лору приятно было смотреть, когда она кормила ребенка. У нее было много молока, и Эми, насосавшись всласть, мирно уснула.

Они заговорили о Моррисе. Салли призналась, что очень беспокоится о муже.

– Он должен бы уже вернуться теперь или, по крайней мере, написать, если бы все было благополучно, – сказала она.

– Олф говорит, что там сейчас Динни и что он, безусловно, наведет справки о мистере Гауге, – сказала Лора, стараясь ее успокоить.