Текст книги "Скарбо. Аптечные хроники (СИ)"

Автор книги: Карвелл ди Лихтенштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

глава 3

К вечеру на краю неба стали собираться тяжелые тучи. Путники заторопились: надо было успеть найти приют до того, как хлынет ливень. Пережидать грозу под открытым небом Мельхиору не хотелось – и Джона бы поберечь, и целебную траву в мешках. Не поймешь, кого жальче. В деревню они вбежали почти бегом, подгоняемые глухим ворчанием грома. Хозяйки поспешно снимали стираное белье, скликали кур, запирали скотину. Ветер хлопал ставнями и драл листья с яблонь. Работники заносили в трактир столы и скамьи из-под навеса, девка в красной юбке торопливо собирала пустые пивные кружки. «Божьи люди, к нам заходите, сейчас ливанет, так уж ливанет!», – махнула она им свободной рукой. Премудрый отец Сильвестр как в воду смотрел, заставив взять с собой толику денег. Они зашли в трактир, и Мельхиор спросил, нельзя ли переночевать. «Девки тоже есть, или вы не интересуетесь?» – хихикнул подросток в углу. Трактирщик подошел к нему, отвесил звучную затрещину и извинился перед божьим человеком.

– И поесть бы чего, – невозмутимо продолжил Мельхиор. – С утра идем.

– Далеко ли? – осведомился хозяин, пристально вглядываясь в лицо посетителю.

– В Скарбо, добрый человек. Бывали там? Аптеку святого Фомы знаете?

– То-то я гляжу, вроде раньше вы к нам не заходили, а я вас помню! – с облегчением выдохнул трактирщик. – Аптека, видишь как…

Скорбная сухая старушка отвела их вглубь дома в невысокую комнатку. Распахнутое окно выходило в небольшой сад, притихший перед неминуемой грозой, небо между деревьями стремительно наливалось лиловым. Старушка принесла еще один тюфяк, одеяла и подушки. Мельхиор поблагодарил ее и принялся ладить ночлег. За окном совершенно потемнело, и через минуту хлынул проливной дождь. Ставни пришлось закрыть, но вода хлестала сквозь рассохшиеся дощечки. Спасибо, крыша не подтекала.

– Да, Джон, хороши бы мы были там, в лесу. Дороги сейчас – как реки в половодье, а ты плавать не умеешь, – усмехнулся Мельхиор, оттаскивая пожитки подальше от окна.

Старушка принесла масляную плошку и спросила, желает ли отец кушать в зале или подать сюда. Чтобы не утруждать добрую женщину, было решено вернуться в зал.

Дождь лил с такой яростной силой, что водяная пыль стояла стеной. Лужи вспучились, бочка с водой грозила переплеснуться через край. В зале было пусто, местные разбрелись еще до дождя, а больше в этот день никто не посетил трактир. От почерневшего камина в углу шло приятное сухое тепло, трещали полешки, горьковато пахло дымом. Им принесли по миске рассыпчатой каши с мясом и луком, добрая старушка положила на стол рядом с Джоном большое яблоко: «Кушай, деточка, кушай!». Джон, измаявшийся за день, диковато озирался по сторонам, но съел все и, когда старушка подошла забрать миску, почтительно поклонился ей. Больше книг на сайте кnigochei.net Старушка села у огня повязать: новых постояльцев сегодня ждать не приходилось. Хозяин, увидев, что гости насытились, подсел к ним, и они с Мельхиором завязали длинный обстоятельный разговор о том, как трудно жить в Скарбо, как тяжек хлеб трактирщика, да и аптекарю, бывает, крутенько приходится.

– Вы, отец, извините, лицо духовное, так что же, вам и господ доводилось лечить?

– А то как же! И господа болеют, вот прошлый год у бургомистра сын хворал. Насилу выходили, между прочим.

Трактирщик приготовился слушать. Мельхиор улыбнулся.

– В шелковом камзоле щеголял, красовался, а на дворе ноябрь. Мы в него одних микстур влили полтора жбана. А пластырей наклеили – ужас! Ну отец – богатый человек, вылечили мальчишку.

– Да, – важно согласился трактирщик. – А все суетность!

– Бургомистр тогда в обитель взнос сделал, воском на свечи и деньгами, и заказал серебряный оклад к образу Пантелеймона-целителя. Дочек у него много, а сын единственный. В церкви специально проповеди читали о суетности и тщеславии молодежи противу мудрой умеренности.

– Да им хоть кол на голове теши, если набалованные! – покачал головой трактирщик.

Дождь за дверью слегка утих, но заканчиваться не собирался. Джон, разморенный едой и теплом, клевал носом. Мельхиор с сожалением простился с трактирщиком, зажег масляную плошку и повел ученика спать.

* * *

В комнате, когда уже пора было задувать светильник, Джон, помявшись немного, спросил, для чего у женщин эти наросты спереди. Мельхиор, с трудом подавив улыбку, как мог, объяснил ученику, зачем Господь даровал женам грудь. Джон не поверил своим ушам:

–Это что, вроде вымени у козы?!

– Ну да, – кивнул Мельхиор, – грубо говоря, да.

Джон недоверчиво смотрел на учителя.

– Отец Мельхиор, что же… неужели у Девы Марии тоже эти…

– Джон, – терпеливо и мягко отозвался его наставник, – в мире много вещей. И никто не в силах понять замысел Творца лучше, чем сам Творец. Дева Мария родила Спасителя. Тот был младенцем. Младенец не может есть никакой другой пищи, кроме как молока женщины. Конечно, мать кормила Его грудью. И тебя во младенчестве питала кормилица, если не родная мать, и меня, и отца Николая. Всякого человека родила и выкормила женщина.

– А кто доит женщин?

– Младенец высасывает молоко сам. А когда он возрастет, то надобность в молоке исчезнет, и оно уймется само собою. Мы можем помочь этому или воспрепятствовать. Есть травы для усиления молока, есть такие, что уменьшают его ток. И я хвалю тебя дважды, Джон. Primo, хвалю за то, что ты, не зная, не постыдился спросить. Это хорошо. И secundo, хвалю за то, что ты мудро выбрал время, уместное для расспросов, – Мельхиор перекрестился и задул свечу. – Теперь же давай спать.

Джон помолчал в темноте. Неожиданная похвала учителя смутила и обрадовала его, и он решился задать еще один вопрос.

– Отец Мельхиор, а у вас есть еще ученики?

– Нет, малыш, – сонно откликнулся тот. – Ты мой первый ученик, да и тебя больше, чем достаточно.

– Хорошо, – вздохнул Джон. – Значит, я не буду самым тупым средь прочих.

* * *

Наутро было солнечно, свежее утро обещало жаркий день. Куры лениво ходили по двору, петух захлопал крыльями и радостно заорал сиплым дискантом. Расплатившись с трактирщиком, оба странника разулись и двинулись в путь босиком. Огромные лужи глинисто блестели повсюду, жидкая грязь весело хлюпала под ногами. Вдоль обочины топорщился цикорий, на славу отмытый ночным дождем, пчелы садились на голубенькие цветочки. Джон, донельзя довольный, шлепал по теплым лужам, не разбирая дороги, и что-то мурлыкал себе под нос. Мельхиор велел ему не слишком-то брызгаться грязью. Чем ближе к Скарбо, тем тревожнее становилось у него на сердце. Как-то отец Сильвестр посмотрит на его похождения? И что еще скажет отец Трифиллий? Имел ли он право, сущее ничто, сам вчерашний послушник, решать судьбу мальчика от имени обители, не посоветовавшись со старшими, без благословения учителя и аббата? И что теперь делать, если не имел? Если уж и следует кого выпороть по приходу домой, так не Джона. Хотя брат Иона давно уже возится с юным Флором, но ведь Иона уже инфирмарий. И учит он своего мальчишку строго и терпеливо, с разрешения и одобрения отца Сильвестра. Да и Флор не чета Иоанну. Уж и выбрал себе Мельхиор из всех – лучшего: неуча, неслуха, да еще и рыжего к тому же. Вот только и осталось, что по уши в грязи извозиться и так пожаловать к отцу Сильвестру под благословение. Утешало одно: сам Мельхиор в годы Джона тоже был еще тем ангелом, и претерпел через то преизрядно. Правда, рыжим отродясь не был, а еще отменно читал на латыни и греческом. С другой стороны, и учил его не отец Николай.

Джон подбежал к нему со стрункой невинно-голубого цикория.

– Учитель, а для чего эта трава?

Мельхиор вздохнул и рассказал ему про цикорий. И про полевую герань, рекомую травой Богородицы. И про скромную руту. И, не без злоехидства, подробно расписал лечебные свойства крапивы, умолчав, впрочем, о некоторых ее полезностях любовного характера. А потом заставил Джона повторить, чем славна какая трава, и обнаружил, что отрок запомнил его объяснения чуть ли не слово в слово.

– Как же ты при такой памяти не стал первым учеником? – искренне изумился Мельхиор.

Джон молча пожал плечами и снова умчался вперед.

* * *

Чем ближе они подходили к городу, тем оживленнее становилось на пути. Потянулись крестьянские телеги, груженные сеном и овощами, несколько раз путников обгоняли верховые, вдоль дороги шли нищие, странствующие монахи, крестьянки, продавшие молоко и творог и возвращающиеся по домам. Джон впервые видел столько незнакомых людей и слегка робел, идя следом за учителем. Мельхиор, щадя малолетнего спутника, дважды устраивал краткий отдых, а ближе к вечеру вдали показался Скарбо. К этому времени погода опять испортилась, похолодало. Небо постепенно заволокло, начал накрапывать мелкий дождь. Укрываться от него было негде, да и незачем – он мог зарядить и на пару дней. Холщовая рубаха Джона медленно темнела и наконец окончательно промокла, мальчик зябко встряхивал плечами. Мельхиор поторопил его: дождь усиливался.

– Отец Мельхиор, – вдруг спросил трясущийся от холода Джон. – А как меня будут звать в Скарбо?

– Вот странный вопрос! – усмехнулся монах. – Иоанном или Джоном, как и зову, так и стану звать. А что такое?

– Я боялся, что и тут буду Приблудой.

– Не будешь, по крайности, не от меня. А почему, кстати, ты Джон?

Мальчик замялся. Но учитель спросил, и медлить с ответом не стоило.

– Меня так никто не называл. Иоанном тоже редко. Если нельзя, я же не знал.

Мельхиор оглядел понурого дрожащего ученика и улыбнулся:

– Да нет, отчего же. Можно. Шевелись давай, Джон, мигом согреешься.

Николай настрого запрещал воспитанникам вульгарно обращаться со святым именем, потому что дьявол от того радуется, а дурно поименованный святой скорбит на небесах. Иоанну вовсе не хотелось радовать дьявола, тем более – обижать своего святого, но отцу Николаю он не поверил. Однажды сторож Исайя выбранил его и выбросил как сор букетик, который Приблуда притащил в церковь, чтобы тайком положить у ног Богородицы-с-Пчелой. А поутру, еще до пробуждения, Приблуда услышал во сне ласковый голос, золотой как мед: «Джон, мне по нраву твои цветы». Ни единой живой душе он об этом не рассказал. Но отец Мельхиор не поднял его на смех, не одернул и согласился называть Джоном. За одно это Иоанн был готов его боготворить.

глава 4

Когда они вошли в Скарбо, дождь лил вовсю. По улицам бежали мутные ручьи, смывающие грязь с мостовой, одежда промокла до нитки и противно липла к телу. Джон, озябший и замерзший, окончательно пал духом, и Мельхиору приходилось тащить его за собой. Они поднимались по кривой узкой улочке, превратившейся в бурную речку, холодный грязный поток обдавал их обоих почти до колен. За сплошной пеленой дождя Джон не видел ни домов, ни крыш, просто шел, с трудом переставляя окоченевшие ноги. Внезапно стало светлее, это путники свернули на небольшую круглую площадь. Наставник подтолкнул его к крыльцу какого-то дома и дернул толстую веревку с узлами, свисавшую рядом с дверью. Глухо звякнул колокольчик, и через целую вечность из-за двери послышалось «Слава Иисусу Христу!»

– Во веки веков, аминь! Отец Сильвестр, это я! Мельхиор!

– Да уж слышу, – проворчал старый аптекарь, отодвигая засов, – попробуй тут не услышать.

Дверь отворилась, и Мельхиор почтительно поклонился старцу. Тот, подняв лампу в руке, посторонился, пропуская путника.

– Давай входи, и так мокрый аки мышь. А… что еще за юный брат во Христе?

Джон, грязный, замерзший и перепуганный, топтался на крыльце.

– Заходите, ну! – потеряв терпение, повысил голос старец. – Заходите и дайте дверь закрыть. Мельхиор, что это за дитя?

– Меня зовут Иоанн, отец. Я из аббатства святого Михаила, – лязгая зубами от холода, отозвался Джон.

Отец Сильвестр мельком глянул на мальчика и неприязненно сказал:

– Я обращался не к тебе, отрок. Или у отца Фотия теперь так принято, чтобы младшие перебивали старших?

Джон, сконфуженный и злой, уставился в пол. По полу растекалась грязная лужа. Мельхиор тяжело вздохнул.

– Это дитя, отец Сильвестр, монастырский сирота Иоанн. Я взял его от отца Фотия, чтобы обучить ремеслу аптекаря.

– А ты так преуспел в нем, брат Мельхиор?

– Нет, отец Сильвестр. И в мыслях у меня того не было.

– Тогда как же ты намерен воспитывать этого птенца?

– Отец Сильвестр, – Мельхиор перешел на латынь. – У этого мальчика редкий дар интуитивно различать полезные травы. Я уповал лишь на вашу мудрость, потому что такой талант должно развить. Простите, я виноват перед вами и понимаю, как велика моя вина.

– Мельхиор, – ответствовал отец Сильвестр, – а почему на латыни? Мальчик не знает ее?

– Нет, господин мой. Он сущий неуч.

Отец Сильвестр смерил Джона суровым взглядом.

– Отрок, а как отзывались о тебе твои учителя?

Джон выдержал взгляд старика и опустил глаза не сразу, хотя и знал, что смотреть в упор на старшего было злонамеренной дерзостью. Он уже понял, что в ученики аптекаря его не возьмут. Стоило ли лгать?

– Отец Николай называл меня худшим из всех. Он говорил, что я туп как полено и настоящее бедствие для схолы. Отец Фотий увещевал меня. Дважды. Я… я круглый невежда. Не ругайте отца Мельхиора, он не знал. Он очень добрый и ученый. Я не сказал ему, какой я дурной.

Отец Сильвестр усмехнулся и молвил, все еще на латыни:

– Ну, если его природный ум хотя бы вполовину равен его нахальству, то перед нами новый Аристотель.

Он сунул Мельхиору лампу и, подняв с пола мокрую сумку, буркнул, уходя к себе:

– Переодень его и покорми, да смотри, тоже поешь. Дашь ему настойки, еще захворает с такого купания. После сего придешь ко мне. Траву я разберу сам. Ну что ж, значит, Иоанн.

* * *

Джон, скорчился на полу в коридоре и рыдал, уткнувшись в колени. С рыжих волос, потемневших от дождя, капала вода. Мельхиор ласково погладил его по голове.

– Вставай. Вставай и пойдем.

– Отец Мельхиор, – задыхался от слез Джон, – я же говорил вам, что не гожусь! Я же знал… Я же соврал вам тогда, отец Мельхиор.

– Джон, уймись. Встань.

– Отец Мельхиор, не отсылайте только назад. Лучше убейте меня или отдайте нищим. Ну пожалуйста!..

Мельхиор опустил лампу на пол, поставил Джона на ноги, вытер ему лицо рукавом и улыбнулся.

– Дурень ты и есть. И маловер, к тому же. Отец Сильвестр принял тебя.

* * *

Мельхиор достал из кладовой тюфяк и отнес в свой закуток, который отныне им предстояло делить с Джоном. Проследил, чтобы Джон переоделся. С облегчением скинул мокрую дорожную рясу, нырнув в привычный старый хабит.

Странно было видеть на том месте, где спал брат Иона, рыжего мальчишку, тонувшего в ветхой рясе отца Сильвестра. Странно было думать, что теперь это зрелище будет привычно для всех троих на долгие годы. Странно было помыслить о хитром Божьем промысле, связавшем в одной узорной канве жалкий веночек, валяющийся на дороге, гневного отца Николая, ослушника Джона и любопытного травника Мельхиора.

В теплой кухне пахло овощной похлебкой, майораном и пряностями. В пузатых больших бутылях зрели настойки на травах и ягодах. Бутыли специально выдували по распоряжению дома Трифиллия. Джон судорожно осматривался и жался в непривычной обстановке. Мельхиор усмехнулся, кивнул ему на лавку за столом, прихватил две миски, налил в них еще горячего супа, отломил кусок хлеба и велел читать молитву. Сразу же давать уставшему ребенку крепкую настойку травник не решился – пусть сперва поест. Пока Джон, обжигаясь, с жадностью глотал горячую похлебку, Мельхиор растолковал ему, что хотя кухня и рядом, но внеурочная еда – вещь в этих стенах в принципе немыслимая и допустима лишь постольку, поскольку путники или немощные в руке Божией. Джон поспешно закивал с набитым ртом. «Не жадничай, – улыбнулся Мельхиор, – еще положу. Нравится у нас?» Джон серьезно посмотрел на учителя и тихо сказал: «Здесь как в раю».

* * *

Пора было идти к отцу Сильвестру. Учитель вставал до рассвета, а ложился рано, и задерживать его было негоже. Мельхиор отвел Джона в комнату, заставил выпить рюмку малиновой настойки и сказал:

– Сиди тут, да смотри не шуми. А лучше всего, помолясь, ложись спать. Меня не жди.

Джон шмыгнул носом и с отчаяньем посмотрел на Мельхиора.

– Ну что? Горшок под кроватью, там же опилки. Присыплешь – и все в порядке. Что еще?

– Вам очень достанется за меня? Я не хотел…

– Да уж поменьше, чем тебе за меня, – ухмыльнулся Мельхиор. – Не болтай глупостей. У нас и кроме тебя есть, о чем поговорить. Ложись спать, лампу я потушу, в темноте не заблужусь.

* * *

Отец Сильвестр разбирал мешок, раскладывая травы на сундуке.

– Что так долго? Я с утра ждал.

– Мы пережидали дождь, – Мельхиор достал из мешочка оставшиеся деньги и с благодарностью вернул их учителю.

– А... ну, вижу, поскромничал. Денег возьмешь еще. Если его оставят, купишь одежду получше. Фотий ведь не дал?

Мельхиор покаянно развел руками. Отец Сильвестр сел на лавку и горько вздохнул.

– Ну, рассказывай, чадо. Чем это ты нас одарил?

Когда Мельхиор закончил рассказ, отец Сильвестр покачал головой.

– Неслух сам, неслуха и подцепил. Зря тебя в монахи отдали. Как был школяром, так им и остался. Не знай я тебя так хорошо, решил бы, что твое семя.

– Да разве мы похожи? – смутился Мельхиор.

– Похожи – не похожи, не в том дело. Видишь, он как тебя защищать полез. Смотри, Мельхиор, не избалуй парнишку. Ты его выдрать-то сможешь, учитель?

– Наверное. Если будет за что…

– Если он и вправду таков, как ты, так будет за что, не сомневайся. Завтра, уж ладно, отдохните, в аптеке ревизию проведем, и я к твоему Иоанну присмотрюсь. А послезавтра пойдешь в монастырь, заодно представишь его и передашь дому Трифиллию бумагу на твоего мальца. Пускай уж аббат сам решает, гнать его в шею или оставить приблуду.

Мельхиор вздрогнул.

– Отец Сильвестр. Его так дразнили у Святого Михаила. Я обещал никому не говорить…

Старый аптекарь усмехнулся.

– Ну вот. Дерзок, враль, да еще и гордец впридачу. Часом, не колдун? Мало мне с тобой заботы было, теперь вдвое будет. Ладно, иди уж. У Фотия-то как дела?

– Да неплохо, кажется. Урожай хорош, дожди вовремя.

– Ну, иди. Иди с Богом. Завтра дел невпроворот.

* * *

Мельхиор проскользнул черным коридором и остановился. В полной тишине чуть слышно, почти шепотом Джон что-то говорил нараспев. Поет? Молится? Травник потянул на себя дверь, та скрипнула, Джон застигнутый врасплох, оцепенел. Потом принужденно обернулся, зевнул и смущенно извинился перед учителем. Ослушался, хотел дождаться – и уснул. Врет? Не врет? В глазах ни крупинки сна, только тревожное ожидание, щеки раскраснелись. С другой стороны, Мельхиор, мало ли что могло прийти мальчишке в голову? Ну, пел, думая, что один, а теперь отчаянно этого стыдится. Все-таки рюмка настойки отца Сильвестра – это не только лекарство, особенно для ребенка. Дождь все сильнее и сильнее. Шорох дождя, как топоток крохотных лапок. Будет отмалчиваться дальше? Соврет? Опять разрыдается?

– Джон, – устало сказал Мельхиор, – ступай спать. Хватит уже на сегодня.

Джон нерешительно слез со скамьи, подошел к учителю и молча поцеловал ему руку. Потом тихо прошептал молитву на сон грядущий и лег, отвернувшись к стене, руки на одеяле. Все-таки отец Сильвестр прав. Заботы теперь прибавится.

глава 5

Наутро за окном так же шел дождь. Серое хмурое утро, один из тысячи дождливых дней Скарбо. Спасибо отцу Сильвестру, милостивцу, что не приказал с утра идти в монастырь. Джон безмятежно спал, свернувшись клубком, самый обычный взъерошенный ребенок, слегка недокормленный, чуть строптивый.

– Вставай, соня! День на дворе, – и когда Джон в испуге вскочил, как подброшенный, улыбнулся ему. – Salve, discipulus!

– Sa… Salve, master.

– Не мастер, Джон, а магистр. Но гляди-ка, запомнил! Надо же!

Джон поежился – в комнате было сыровато. Мельхиор велел ему оправиться и приходить в кухню, прямо по коридору.

* * *

В кухне жарко горел огонь, одежда Джона успела не только высохнуть, но даже нагреться, отец Сильвестр сидел за столом, тщательно отсчитывал коричневые шарики и звезды странной формы и взвешивал их на крохотных весах. Джон робко поклонился ему, но тот, занятый подсчетами, только отмахнулся. Мельхиор в чистой опрятной рясе велел сесть и не путаться под ногами. По столу были разложены аккуратными горками шарики, звездочки, кусочки какой-то коры и прочие странные предметы. Завивались сухие полоски белого и желтого цвета. Джону показалось, что кухня тонула в зыбком сказочном аромате, запах опьянял, дурманил, сладостно щекотал ноздри. Раздался звон колокольчика.

– Я открою, – вскочил Мельхиор. – Джон, брысь в углу и не шевелись. Встанешь с места – неделю сидеть не сможешь!

Джон, и без того присмиревший, забился в самый неприметный угол и оттуда наблюдал за быстрыми пальцами отца Сильвестра. Слышно было, как Мельхиор беседует с ранними посетителями, Наконец, он закрыл за ними дверь и вернулся в кухню.

– Ну что там случилось? – брюзгливо спросил старый аптекарь.

– Да ничего, у леди Катарины голова с ночи болит, прислали служанку.

– Что дал?

– Декокт адониса, как вы велели.

– Адониса! Воды ей надо! А еще лучше гулять. Ножками, ножками, а не в колымаге папиной. Ну что уставился? Возьми свое тряпье и переоденься. Сейчас уж благовестить начнут. Мельхиор, запиши, что пряностей на 25 бутылок.

* * *

Джон покорно сдернул с веревки свою рубаху и выскользнул из кухни. Отец Сильвестр проводил его внимательным взглядом.

– Мельхиор, а что это он забитый такой? Вчера, вроде, наглее держался, разве нет?

– Он устал вчера, отец Сильвестр, и совершенно отчаялся. И был уверен, что утром его с позором отправят обратно.

Джон появился через минуту, уже одетый должным образом, и замер в дверях.

– Подойди, – кивнул ему отец Сильвестр. – Видишь, на столе лежит? Что это такое, знаешь? Видел когда-нибудь?

– Нет, отец.

– И да где уж тебе, – проворчал аптекарь. – Это пряности. Вот перец. Вот бадьян. Это циннамон. Что, хорошо пахнет? Да не чихни туда сдуру!

Джон зажмурился, вблизи пряности благоухали почти нестерпимо. Отец Сильвестр поспешно отстранил его от стола и велел Мельхиору разложить сбор по мешочкам.

– Смотри, Иоанн, учись. Коли останешься при монастыре, это будет твоя работа. Пока не пущу, одна вот эта горошка стоит дороже тебя со всеми потрохами. Жить будешь, где живешь. Брату Мельхиору не досаждай, а то построим тебе будку на дворе. С утра до колокола будешь со мной заниматься, потом с учителем твоим. Бездельничать не дам. Будешь уличен в чем неподобающем – на первый раз, ладно, просто выпорю, на второй – без разговора отправлю к Фотию. Понял?

Джон опустился на колени и низко поклонился старому аптекарю. Тот проворчал: «Ишь, скромник какой». Мельхиор, осторожно пересыпающий драгоценные пряности в крохотные льняные мешочки, спрятал усмешку.

* * *

За окном все так же безостановочно лил дождь. Серые тучи почти легли на пасмурный город, серый и коричневый. Колокольный звон глухо отдавался от мокрых стен, на краткое время заглушая шорох дождя, тем не менее горожане потянулись к церкви. Отец Сильвестр, запирая аптеку, буркнул: «Ну точно, набегаемся теперь с простудами. От Ионы привози пятого сбора мешок, не меньше». Мельхиор шепотом пояснил: «От кашля. И противу жара в теле, вызванного излишним охлаждением». Джон почти ничего не понял, но переспрашивать постеснялся.

Идти было недалеко: через площадь, вверх по улице и направо. Джон шел, глазея по сторонам, – таких высоченных домов с башенками и флюгерами он не видел ни разу в жизни. В церкви было сыро, гулко и тепло, прихожане снимали накидки и мокрые плащи, вполголоса здоровались и чинно рассаживались по местам. Сильвестра и Мельхиора встречали почтительными поклонами. Мальчика с ними заметили, но в глаза никто ни о чем не спрашивал. Джон, глядя, каким почетом окружен отец Сильвестр, оробел еще больше и украдкой спросил Мельхиора, бывают ли у мирян инфирмарии? Мельхиор начал было объяснять ему разницу между инфирмарием и городским аптекарем, но махнул рукой и шепнул, что отец Сильвестр вполне может быть назван инфирмарием Скарбо. Одна разница – попробуй-ка ослушаться инфирмария! Джон подумал, что ослушаться отца Сильвестра, наверное, может только безумец. Мессу он толком не запомнил, потому что уставился на разряженную горожанку, так что Мельхиор принужден был одернуть его.

* * *

Когда они вернулись в аптеку и позавтракали, Мельхиор собрал все необходимое, поклонился учителю и ушел проведать болящих. Отец Сильвестр пристально посмотрел на Джона и спросил, знает ли тот, что всего важней для монаха? «Молиться?» – растерянно предположил Джон. Ничего другого ему в голову не приходило, и он густо покраснел, стыдясь очевидного своего невежества. Отец Сильвестр, важно кивнув головой, пророкотал: «Молиться, конечно, тоже, но не только. Чистота – вот что главное. И для монаха, и для медикуса. Полы-то мыть обучен?».

До обеда Джон усердно мыл и оттирал все уголки аптеки. Вскоре мокрый каменный пол блистал, как мостовые Скарбо. Вытирая его досуха отжатой тряпкой, Джон добрым словом поминал сторожа, то и дело заставлявшего воспитанника Иоанна прибираться в схоле, все одно, мол, ты, тупица, больше ни на что не надобен. Наука сторожа пригодилась. Отец Сильвестр от души удивился, глядя, как лихо Джон управляется с веником и тряпкой. Посетителей не было; к счастью, жестокая судьба не выгнала под дождь никого из горожан, и когда мокрый и слегка усталый Мельхиор вернулся после обхода, аптека сияла свежей чистотой. «Ну что ж, не знаю, как травник, а поломойка из него отменная, – буркнул старый аптекарь. – Считай, обед заслужил».

После обеда отец Сильвестр отправился отдохнуть и Джону велел последовать его примеру. Но тот умолил Мельхиора позволить ему тихонько посидеть в кухне, и тот, поразмыслив, согласился. Умостившись на лавке в укромном уголке, Джон начищал песком чумазый котелок и наблюдал, как учитель, добавляя по капельке из каких-то пузырьков, ловко растирает на глазурованной глиняной дощечке зеленоватое тесто, специальной лопаточкой формирует небольшие лепешки, обваливает их в муке и бережно складывает на поднос. Отец Сильвестр был прав: вместе с дождем шел холодный ветер, а значит, и вечные его спутники – кашель, избыточная носовая слизь, саднящее горло. И если сегодня никто не пришел в аптеку, то завтра-послезавтра от бедствующих горожан не будет отбоя. Слава Богу, что долгое время не приходилось готовить снадобья от болезней грознее, чем простуда, зубная боль и женские немощи. Еще лет восемь тому назад его бы возмутила такая мысль, а сейчас смиренный брат Мельхиор лепит оловянной лопаточкой пастилки от кашля и рад-радешенек, что Пресвятая Дева хранит свой грешный дождливый Скарбо от большой беды. Котелок с грохотом упал на каменный пол и, дребезжа, покатился по плитам. Джон, разморенный теплом и покоем, задремал и выронил его из рук. Мельхиор, не оборачиваясь, велел ученику подмести рассыпанный песок и отправляться спать по слову отца Сильвестра.

* * *

Обычно они никогда не приходят в дождь. Он чувствует их появление заранее, задолго до того, как они появятся, Белый и Черный. Да и не так уж часто он их видел, раз десять от силы с тех пор, как они пришли впервые. Тогда он был так мал, что даже не испугался, просто сидел и смотрел, как они возятся друг с другом. Но почему-то с самого начала он знал – никому не стоит рассказывать о Зверьках. Может, они сами ему велели помалкивать? Они могли.

Видел он их редко, зато слышал куда чаще, и сперва опасался, что и другие различат особый тонкий звук, среднее между писком и легким смешком, шорох лап и еле заметный запах. Дама в церкви Скарбо пахла, как пахли его Зверьки. Мельхиор объяснил – это запах мускуса. Однажды он чуть не умер от ужаса, когда Зверьки, пришли в ночной дормиторий и прыгнули к нему на постель. Мальчик, спящий рядом, проснулся и услышал их Беседу. Потом вся схола дразнила Приблуду за то, что он во сне говорил с какими-то невидимыми крысами и даже пытался их спрятать. Сторож сдернул одеяло, но Зверьков не увидел, а ведь они лежали прямо перед ним, прижавшись к тюфяку, и – Джон мог поклясться в этом! – беззвучно хохотали, обнажив ряд острых мелких зубов. Да что там, просто покатывались со смеху. Джон сам чуть не расхохотался, глядя на эту картину. Выдрали тогда обоих, но зато стало ясно: никто, кроме него, не сможет их заметить. Они приходят только к нему. После Джон узнал, что говорить с ними можно молча и они непременно отзовутся. Жаль только, что они не могли помочь ему в схоле, но откуда, в самом деле, Зверькам знать грамоту. Джон беседовал с ними редко, потому что потом у него отчаянно болела голова и вообще было нехорошо, но Зверьки были единственные, кто любил его просто так. Они приходили к нему вместе, всегда бок о бок, похожие до последнего коготка, разница только в цвете плотной блестящей шерстки. Изредка один из Зверьков приближался к нему, но потом возвращался к братцу. Если к нему подходил Белый, это означало, что скоро случится что-нибудь хорошее. Белый подходил к нему раза три. Черный приблизился к Джону лишь однажды, и то не слишком близко. Через два дня он заболел, как не болел никогда больше, и инфирмарий с трудом вытащил его с того света. Джон не сердился на Черного, в конце концов, тот просто предупреждал, но Белый нравился ему куда больше. Когда Мельхиор внезапно вошел в комнату, он услышал, как Джон рассказывал Зверькам о том, что с ним случилось, и благодарил Белого. Его появление во дворе и вправду было ко благу.

*  * *

Вечер ничем не отличался от утра. Разве только дождь перестал. Мельхиор и отец Сильвестр переворошили всю аптеку, подводя баланс по книге расхода снадобий, отметили все, в чем была недостача, отец Сильвестр составил список того, что нужно было принести из монастыря немедля, а также написал письмо к инфирмарию. Кое-что в конце недели, вместе с крупой и овощами, должен был привезти монастырский возница – не самое срочное, но все же необходимое. Джон сидел за столом и терпеливо перебирал прошлогодние ягоды можжевельника и шиповника, откладывая в сторону подпорченные. Не так уж и много их было, но порядок есть порядок. Отец Сильвестр искоса посматривал за ним, но ученик трудился с должным усердием, и постепенно старый аптекарь перестал обращать на него внимание. Дважды или трижды приходили посетители, и Мельхиор, извиняясь за беспорядок, ловко отыскивал им, что кому потребно. После вечерней службы, вернувшись из церкви, наскоро поужинали и легли спать. Так прошел первый день новой жизни, простой и безмятежный.