Текст книги "Скарбо. Аптечные хроники (СИ)"

Автор книги: Карвелл ди Лихтенштейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Скарбо. Аптечные хроники
Карвелл ди Лихтенштейн

глава 1

Лето пылало над щедрой и Богом любимой страной. Травы созревали и наливались целебной силой, соки в их длинных стеблях под воздействием алхимической мастерской Солнца становились медом и эликсиром. На полях звенели косы, веселые крестьяне пели, скотина мирно паслась, претворяя в мощных телах зеленую жвачку в белейшее молоко. Босые ноги тонули в мягкой пыли, мельче пудры из лучшей рисовой муки. Полотняный мешок был уже доверху заполнен отборными травами, отец Сильвестр порадуется добыче. У брата Ионы такие не вырастут, тут и тень лесная, и болотная сырость, и редкое солнце два раза в день. Разве добиться на огороде таких редкостных условий! Мельхиор представил себе, как строгий брат Иона старательно пытается развести болото в углу аптекарского огорода, и невольно прыснул. Эх, Мельхиор, взрослый человек, а все дурачишься. Что бы сказал отец Сильвестр! Монастырь святого Михаила недалече, уже давно видна колокольня. Там у отца Фотия, настоятеля и милостивца, и переночуем еще одну ночь, а с утра по Божьей росе в путь. За ночь собранное сегодня подвялится достаточно, чтоб не превратиться по дороге в ненужный сор. А к вечеру, если не лениться, дойдешь до Скарбо. Старый аптекарь, верно, успел соскучиться по своему помощнику.

Из дальнего леса выскользнула нелепая фигурка и стрелой понеслась через опушку. Ребенок? Один? Путаясь в чересчур длинной, залатанной рубахе, размахивая руками, наперерез Мельхиору мчался мальчик лет восьми-девяти, на голове у него болтался кое-как сплетенный венок. Похоже, юный бродяга не ожидал встретить свидетеля своих дальних и, скорее всего, запретных прогулок. Увидев на дороге незнакомца, он испуганно замер, чуть не вскрикнув от ужаса и отчаянья, в смятении сорвал с головы венок и торопливо спрятал за спину. Вдруг он метнулся в сторону монастыря и, бросив венок, умчался прочь, будто за ним гнались с собаками. Мельхиор с любопытством проводил его глазами. Ничего себе! В такие годы убегать за пределы монастырского двора – если грешника поймают, ему здорово достанется. Ну, сам-то он его ловить не будет, да и не выдаст. Уж больно хорошо сейчас в Божьем лесу, щедрым летом.

Брошенный венок валялся в траве. Мельхиор с улыбкой поднял его. Почему-то из сонма пестрых цветов юноша взял для своего венка самые неприметные, неяркие, да и сплел их не слишком-то аккуратно, на скорую руку. Вербена, кое-где перевитая ломкими стебельками мяты. Мята по бокам, так чтобы лежала на висках. Только золотая головка девясила сияла среди полуобвядшего венка. И где же он тут отыскал девясил? Однако венок был составлен почти идеально. Как и велел Апулей, от головной боли. У здешнего инфирмария способный ученик, надо же. Мельхиор сунул венок в сумку и зашагал к монастырю.

* * *

Связки зверобоя свисали с края навеса. Одуряющее пахли ясменник и валериана. Вечером надобно будет собрать их в чистые мешки и уложить особо. Мельхиор вытряхнул из сумки охапку багульника и тряпицу с корнями аира. Корень надлежало разрезать и быстро высушить. До утра, конечно, высохнуть не успеет, но лучше что-то, чем ничего. На земле сиротливо лежал убогий полузавядший веночек. Эх, любопытство, кошачья погибель! Отец инфирмарий, а где сейчас ваш ученик? Ученик? Инфирмарий не брал учеников в этом году. Такой невысокий, рыжий, восьми лет? Боже правый, брат Мельхиор, с чего вы взяли, что он мой ученик? Это наше бедствие, Иоанн, и горек был час, когда он появился в монастыре. По крайней мере, для брата педагога. А что он вам сделал, этот варвар? Да вы лучше ступайте к схоле, отец Николай вам все про него расскажет. Или вот, Исайя, сторож. Исайя, опять ваш Иоанн что-то набедокурил. Вот уж даже в Скарбо о нем знают!

Сторож при школе, убогий Исайя, удивился не меньше инфирмария. Сторож тоже не жаловал Иоанна. Мельхиор и Исайя присели под навесом. Травник быстро и ловко зачищал корневища и раскладывал их на платке, а старик был рад собеседнику. Эх, не видит отец Сильвестр, как нарушаются его запреты – травам все внимание и при том молитву!

– А что, он и вправду чего вам сделал? – полюбопытствовал сторож.

– Да нет, что вы! Просто что-то мне в голову взбрело, что он в учениках у инфирмария.

Исайя захихикал.

– Куды! Он же тупица, право слово. Уж как отец Николай с ним ни бился – и у того руки опустились. Верно говорят, что аленький цветочек сохнет да вянет, а лопух-дурак из земли сам прет. У нас зимой трое ребятишек померло, и хорошие такие ребятишки. А этот чертенок хоть бы кашлянул. Был мальчик, мы думали, в епископы пойдет – и тихий, и умный, и почтительный, а вот от простуды помер. Уж лучше бы тот жив остался, чем эта заноза. Тоже, кстати, Иоанн был.

– Что ж, он же дитя совсем. Поумнеет, исправится.

– Исправится, как же. Отец Николай уж на что справедлив, и тот его терпеть не может. Так и зовет «нераскаянный» Он-то маленький, это верно, но вырастет скоро – вот уж наплачемся мы с ним. Да только что, все дети как дети, во дворе играют, а этот змееныш за забор полез. Еще как время-то выбрал, что никто его не хватился. Выкатился весь красный, как раз под ноги отцу Николаю. Да вон отец Николай подручного своего за крапивой послал. Уж посечет для острастки, чтоб не бегал.

– Неужели ни к какому делу не годен? – с сомнением вспомнив про венок, спросил Мельхиор.

– Да может, и годен, только не у нас. Потерпим еще годик и сбудем это счастье с рук, пускай мастер к делу приставит. А убьет сгоряча – никто по нем не заплачет. Хотя и жалко, конечно, сирота он, подкинутый. Ну это видно, что от греха рожден.

* * *

Зареванный и чумазый, он застыл в углу двора, стараясь не шевелиться. Отец Николай, отхлестав его крапивой, заставил до колокола стоять голыми коленками на жгучих стеблях. Стоять неподвижно не получалось, даже измочаленные, стебли стрекали ноги, но ослушаться – Боже упаси. И то ладно, что с рук сошло путешествие в дальний лес, насилу успел вытряхнуть из волос травинки. А потом ударит колокол, и можно будет встать и войти в прохладную старую церковь, а после воспитанников поведут на ужин. Хорошо еще, отец Фотий запретил оставлять детей на хлебе и воде.

Краем глаза Приблуда заметил Зверька. Белый. Неужели обошлось? Отец Николай повел всех в здание схолы на вечерние чтения, только Иоанн-нераскаянный стоит во дворе на крапиве, так ему и надо. Господи, ну когда же колокол, когда же! Ох нет. Не обошлось! Из дверей схолы вышли два человека и направились к нему. Отец Николай рассеянно слушал, что говорит ему другой, высокий молодой монах с сумкой через плечо. Мальчик похолодел. Этот второй был тем самым, кого он видел в поле, когда бежал что есть мочи из леса. И этот второй, конечно, рассказал воспитателю все. Ну теперь точно конец. За побег в лес, а главное, за вранье и ложную клятву отец Николай с него точно шкуру спустит. Приблуда попытался сдержаться, но слезы сами собой потекли по его щекам.

В небольшой беленой комнатке, где и происходило учение, было тихо и опрятно. Десять-пятнадцать ребятишек смирно сидели на скамьях, а с кафедры декан, отрок постарше, читал им «Деяния». Отец Николай велел продолжать, сам же вышел в коридор, чтобы побеседовать с гостем. Дверь оставил приоткрытой, чтобы не было озорникам соблазна. Отец педагог был невысок, плотен телом, красен лицом. Очевидно, скор на гнев, но высокий лоб указывает на справедливость. Наверняка рождение имеет под знаком Каприкорнуса.

«Отец Николай, – начал Мельхиор, – я хочу обратиться к вам по поводу одного из ваших питомцев. Юношу зовут, кажется, Иоанн. Я видел его только мельком, но мне кажется, этому ребенку Бог дал большие способности». Отец Николай огорченно вздохнул: «Да ведь помер он, в конце зимы помер. Вы опоздали, брат травник». Мельхиор улыбнулся. «Да нет, отец Николай, живехонек. От крапивы не умирают». «Полно, брат травник! – воспитатель был искренне изумлен. – Вы про этого Иоанна? Да это ж не ребенок, а, прости Господи, бес сущий. Какие там способности, он грамоту-то освоить не в силах! И где же вы его видеть-то могли? Он когда не на коленях, то в шалостях».– «Вот как… И все же можно ли мне побеседовать с ним? Сдается мне, что в этом ребенке дремлет великий дар к траволечению. Я бы поговорил с ним. Отец Фотий согласится передать его в наше аббатство, если мальчик окажется пригодным к ремеслу аптекаря и ваш инфирмарий не возьмет его в ученики».

Отец Николай слушал и недоумевал. Сбыть навсегда с рук бездельного и дурного мальчишку, да еще с благословения аббата – о чем и мечтать? С любым из детей можно было договориться, только не с ним. Но кое-что смущало воспитателя. Травнику святого Фомы он не верил так же, как и юному оболтусу Иоанну. Где тот мог увидеть мальчишку? Зачем травнику это исчадие? И если травник разочаруется в выборе слишком поздно, что станется с мальчиком?

* * *

«Встань, Иоанн, и приведи себя в порядок, – сухо сказал отец Николай. – Отец травник желает беседовать с тобой». Не гневен. Даже, скорее, благодушен! Неужели обошлось?!

Отрок поспешно и с явным облегчением вскочил с крапивы, подошел под благословение воспитателя и вдруг с ужасом отшатнулся.

Мельхиор извлек из сумки измятый полуразвалившийся венок. «Скажи, малыш, это же твой венок. Почему ты выбрал именно эти травы? И где ты их отыскал?» Отец Николай недоуменно нахмурился, взял в руки убогий веночек и вдруг, освирепев, схватил воспитанника за ухо. «Так ты был в лесу? Отвечай, мерзавец. Ты где был?» Приблуда зарыдал в голос. Мельхиор прикусил язык. Мог бы догадаться. Если б отец Николай знал про лес, простой крапивой бы грешник не отделался. «Сами видите, каков пакостник, брат Мельхиор, – бушевал пожилой педагог. – И ведь таким агнцем смотрел! Тьфу, прости Господи, сил с тобой никаких!». Мельхиор поклонился отцу Николаю и сказал самым кротким тоном, поживешь с Сильвестром – научишься кротости: «Отец Николай! И все ж позвольте мне сперва задать Иоанну свой вопрос». Отец Николай, понемногу успокоившись, выпустил ухо мальчишки, но в глазах его еще кипел гнев, и брови были сурово сдвинуты. Крепко же допек почтенного человека этот чертенок. Себе на горе, между прочим. С каприкорнусами надобно быть осторожней, такие натуры прощать не умеют и в воздаянии немилосердны.

– Так зачем ты собрал именно эти травы, дитя? Или тебе кто присоветовал?

– Никто, отец. Никто мне не советовал, только я сам. У меня болела голова, и я нарвал этих цветочков. Простите, отец Николай. Я виноват, не должен был убегать. И что соврал вам, виноват.

Господи Всеблагой и святой целитель Пантелеймон! Мальчик знал, что делает.

– А скажи, дитя, как зовутся эти травы?

Приблуда, шмыгнув носом, растерянно взглянул в лицо Мельхиору:

– Я… я не знаю. Мне просто казалось, что эти хороши. Простите меня, ну в последний раз! Я больше никогда не буду!

Последние слова Приблуда почти шептал сквозь слезы. И тут ударил колокол, созывая братию. Отец Николай, железной рукой ухватив плачущего грешника за локоть, направился в схолу, чтобы построить детей в пары и отвести их на молитву и ужин. Мельхиор сразу пошел в церковь. В голове его творился полный сумбур. Мальчишка врет на каждом шагу, своенравен к тому же. Но после молитвы он, Мельхиор, пойдет к отцу Фотию и упросит, чтобы утром этот новый Гален ушел с ним к отцу Сильвестру. А там будь что будет.

* * *

Отец Фотий согласился с доводами Мельхиора, но не смог сдержать изумления перед выбором молодого травника. Пожилой инфирмарий, приглашенный аббатом к разговору, поднял Мельхиора на смех, стоило тому заикнуться о безусловной способности мальчика к аптекарскому ремеслу. Судя по всему, репутацию себе отрок составил отменную. Не один раз аббат лично увещевал Иоанна не шалить и быть прилежным, но даже после бесед с аббатом отец Николай жаловался настоятелю на сущее бедствие, поразившее схолу. Единственный из всех учеников, Иоанн до сих пор не может выучить буквы. Непросто будет подобрать мастера такому озорнику и тупице.

В конце концов отец аббат благословил Мельхиора забрать Иоанна из монастыря и честно обучать ремеслу аптекаря. Перечислив все положенные подробности касательно обеспечения ученика одеждой, обувью и питанием, аббат простил Мельхиору все, затраченное монастырем на образование и воспитание сироты Иоанна, о чем был составлен соответствующий договор, согласно которому Иоанн, монастырский сирота, полностью переходил под опеку обители святого Фомы в лице монастырского аптекаря, брата Мельхиора. Кажется, над Мельхиором втайне потешались все – от инфирмария до скотника.

* * *

Вернувшись из церкви, отец Николай велел, чтобы декан и сторож при схоле вытащили во двор школьную скамью-кобылу. Приблуда встал на колени рядом со скамьей. Смешливые мальчишки сгрудились возле него и от души потешались над беднягой:

– Что, Приблуда рыжая, скис? Ничего, вечерком взбодришься. Смотри, чтоб комары не покусали.

– Да комаров декан отгонит! – захохотал Андерс.

– Да Приблуда у нас лекарь. Он себе веночек сплетет, его хоть секи, хоть не секи!

Компания грохнула.

– Эй, Приблуда! А у меня брюхо болит. Полечи меня, братец.

До ужина ему терпеть насмешки, а после ужина…Чтоб он лопнул, этот чертов монах. Чтоб ему черти башку оторвали.

– Не хнычь, Приблуда. На вот тебе крапивки, полечись!

Иоанн не выдержал и запустил в обидчиков камнем. Конечно, промазал. Мальчишки взвыли от восторга. Да ладно, пусть зубоскалят. Если бы это было худшее, что его ждет сегодня! Вон он идет, проклятый.

* * *

Мельхиор подошел к отцу Николаю и протянул ему договор. Отец Николай глазам своим не верил, читая «передать сироту Иоанна под опеку… для обучения». Но, кажется, шутки никакой не было. Да пуще того, брат травник пришел просить за своего ученика, отменить порку ввиду дальней и трудной дороги на следующий день.

Отец Николай испытующе смотрел в глаза Мельхиору. И все больше отцу Николаю казалось, что не будет в этой передаче ни толку, ни пользы. Травника этого еще бы самого поучить, потому что дите сущее.

– Вы меня простите, брат травник, но Иоанн мал и глуп. Он запомнит только одно: можно согрешить, удесятерить грех ложью и все равно уйти от наказания. И он не замедлит солгать еще и еще, а вина будет на нас. Но и вы тоже правы, путь до Скарбо не близок.

Мельхиор молчал. В воспитании он и вправду понимал мало.

– Ну что ж, будь по-вашему, брат Мельхиор. После ужина он получит несколько ударов, а там вы уж сами смотрите, коли теперь это ваша забота. И спасибо вам за то, что меня от нее избавили. Но поверьте, бремечко вы себе избрали неудобоносимое.

– Как скажете, отец Николай. Но завтра будет жаркий день, нам идти по солнцепеку.

– Сегодня – так, а с завтрашнего дня – ваша забота. Свои десять розог за ложь он получит, но готовится пусть к худшему, – отрезал отец Николай, возвращая Мельхиору пергамент.

* * *

Мельхиор издали наблюдал за своим неожиданным учеником. До последнего не верилось, что теперь его жизнь связана с этим рыжим бедовым мальчишкой. Сирота и хитрец, но, похоже, не плакса. Его не особенно любят товарищи. Да и кого они любят, мальчишки, сбившиеся в стаю? Одно название, что христиане. Дети жестоки, как язычники. Внезапно отрок поднял голову и с ненавистью посмотрел на Мельхиора. Мельхиор подошел к Приблуде и присел рядом с ним на краешек скамейки.

– Как тебя зовут, малыш?

– Воспитанник Иоанн. Или Приблуда. Или Иоанн-нераскаянный, – буркнул тот, не повернув головы к непрошеному собеседнику.

– А скажи, Иоанн, ты умеешь грамоте?

– Нет, не умею. Не запомню я никак.

– А считать можешь?

– Отец Николай говорит, что я тупой. И отец Фотий так считает.

Одно хорошо, пока с ним разговаривает старший, прочие гаденыши оставили его в покое.

– Иоанн… Мне жаль, что все так обернулось. Я не хотел тебе зла. Я просил отца Николая тебя сегодня не наказывать. Он обещал... подумать.

– Я сам виноват. Это для моего же блага. Лучше пусть страдает тело, чем погубить душу.

– Это отец Николай так говорит?

– Да.

Со стороны трапезной донесся звон – брат повар ударил в гонг. Пора строиться и с молитвой идти ужинать. Дети, встав парами, пошли за наставником, Приблуда поплелся тоже. В трапезной ему надлежит вкушать ужин стоя, чтобы всем был виден его позор. Интересно, сколько трапез потом ему придется простоять?

* * *

Вечером после ужина схоляры построились во дворе. За дерзость, недозволенную отлучку, а пуще того за ложь и ложную клятву монастырскому воспитаннику Иоанну полагалось претерпеть сотню ударов при всей схоле. Грешник лег ничком на скамью, не чая с нее подняться. Его привязали к скамье, декан принял розги из рук отца Николая, и порка началась. После десятого удара отец Николай объявил, что все прочее Иоанн получит от руки своего нынешнего учителя и воспитателя, брата Мельхиора, аптекаря обители святого Фомы, когда оба они прибудут, куда нужно. А до тех пор пускай должным образом обдумывает свое поведение. По знаку отца Николая декан положил розги на землю, отвязал собрата и прошипел ему на ухо: «Одевайся, олух! Повезло тебе!». Отец Николай за руку подвел совершенно ошалевшего Приблуду к его новому наставнику. Мельхиор взял своего ученика за плечи и еле заметно сжал их: «не бойся, малыш, мы поладим».

Схоляры отправились в дормиторий. Солнце медленно садилось за монастырскими стенами. Приблуда стоял, не в силах поверить всему, что случилось. Мельхиор взъерошил ему рыжеватые волосы и весело улыбнулся: «А ты молодец, Иоанн. Терпеливец. Ступай-ка, Нераскаянный, собери свои вещи да простись с кем захочешь. Я жду тебя здесь. Завтра нам на рассвете выходить. Меня и в самом деле зовут Мельхиор, запомнишь?» Иоанн-нераскаянный, Приблуда, паршивая овца в залатанной рубахе, странно взглянул на своего нового повелителя и наставника и медленно произнес: «Отец Мельхиор, пожалуйста, зовите меня Джоном». Мельхиор серьезно посмотрел на него: «Хорошо, Джон. Отныне я буду звать тебя так».

глава 2

Чтобы успеть в Скарбо к вечеру, Мельхиор должен был выйти сразу после утренней молитвы, получив благословение от отца Фотия и письмо к аббату святого Фомы. Не желая с утра беспокоить детей, отец Николай разрешил новоявленному ученику аптекаря отправиться ночевать не в схольный дормиторий, а в странноприимный дом, где поселился Мельхиор. Немудреные пожитки Приблуды уместились в тощий заплечный мешок. Рубаха на смену да кружка с ложкой – вот и все имущество монастырского сироты. Ложку ему подарил расчувствовавшийся перед разлукой сторож. Отец Николай вышел из дверей схолы вместе с бывшим питомцем и в последний раз тепло наставив его, облобызал на прощание. Приблуда силился сказать что-то, но видимо передумал и молча поцеловал руку своему бывшему воспитателю. Мельхиор, чувствуя в глубине души смущение, простился с педагогом и, сославшись на ранний подъем, откланялся. Почему-то все это время ему и в голову не приходило, что для сироты Иоанна этот дом был родным.

* * *

В общем дормитории странноприимного дома было довольно пустынно. Оно и понятно, сенокос – не время для паломничества. Мельхиор устроил Джона на небольшом топчане и вдруг ахнув, ударил себя по лбу. Порывшись в сумке, он извлек оттуда небольшую скляницу с бело-желтой мазью и велел задрать рубаху и лечь на живот. Джон испуганно взглянул на Мельхиора, но возражать не посмел. Следы розог потемнели, кое-где кровь все же выступила, но в общем, пустяки пустячные. Он смазал ссадины и велел полежать так, пока мазь не впитается. «Ну что, терпеливец, легче? К утру и памяти не останется». Приблуда молчал, прикрыв глаза. После всех сегодняшних треволнений он уже не знал, чего ожидать от этого странного человека. Мельхиор присел на пол рядом с ним.

– Ты со всеми попрощался, Джон?

– Нет, – нехотя признался тот. – Я не простился с отцом Николаем.

– Нехорошо, – покачал головой Мельхиор. – Негоже обижать тех, кто печется о нас.

Джон горько усмехнулся, но совладал с собой.

– Вот я и не сказал…

– Чего не сказал, Джон?

– Что ненавижу его так же, как он меня, – просто ответил тот.

Мельхиор осекся. Джон помолчал еще немного, очевидно, собираясь с духом.

– Отец Мельхиор, а вы и вправду меня накажете, когда мы придем... в Скарбо?

– Что?! Ах да!.. Нет, Джон, надеюсь, не придется. А ты не будешь врать и удирать от меня?

– Надеюсь, не придется, отец Мельхиор.

Мельхиор расхохотался и ласково щелкнул Джона по макушке.

* * *

Монастырь просыпался затемно. Уже топили печи на кухне, скрипел ворот в колодце, поили скотину перед тем, как выгнать ее в луга. Вкусно пахло свежим хлебом. Заспанные помощники повара расставляли столы и лавки, сдвинутые вечером, чтобы вымыть пол в трапезной и на кухне, – отец Фотий непорядка не терпел. В трапезной брата-травника щедро оделили четвертью ковриги, крепкими молодыми луковицами, куском сыра и сверх того внушительным кольцом колбасы. Колбасу подсунули в знак приязни: травник успел вчера составить кухарям добрую мазь от ожогов. «Загляни к нам перед дорогой и мальчишку нашего приводи!» – пробасил брат-повар. Мельхиор еще раз сбегал в травню и проверил, все ли мешки с собранными травами он упаковал. Подумал и оставил инфирмарию в подарок треть всей собранной валерианы. У отца Николая работа нелегкая, пригодится.

На тюфяке завозился Приблуда, потер глаза и с недоумением огляделся. Мельхиор увязывал дорожную провизию, стараясь не слишком измять свои бесценные травы. Заметив, что ученик все равно проснулся, Мельхиор кивнул ему: “Salve, discipule!” Тот растерянно молчал. Ах да, вспомнил Мельхиор, ты же у нас простец!

– Ну иди сюда, дурачок, не бойся. Я сказал тебе «Salve, discipule». Это значит «привет, ученик». Видишь, не так страшна латынь, как кажется. А ты мне отвечай «Salve, magistere». Ну давай, отвечай. Вот, умница. И запомни: Non enim tam praeclarum est scire Latine, quam turpe nescire. Запомнил? А теперь беги во двор умойся и пойдем.

Все правда. Не приснилось. Еще вчера он ненавидел этого человека и призывал на его голову страшные кары. Но никогда еще Иоанн-нераскаянный не благодарил Бога за пробуждение так, как этим утром.

* * *

В кухне кипела работа, стучали ножи, в огромном котле варилась овсяная каша, помощники повара чистили овощи к обеду. Странникам щедро плеснули только что процеженного молока с утренней дойки и отрезали по изрядному ломтю вчерашнего хлеба. «Кушай, Приблуда, – гудел брат-повар, – а то опозоришь аббатство. У Фомы-то все толстые, как бочки. Скажут, не подходишь ты нам, недокормыш, и назад вернут». Иоанн помертвел от ужаса. «Тьфу, брат Петр, ну что ты за человек! – возмутился Мельхиор. – Успокойся, Джон. Не вернут». Джон благодарно взглянул на учителя, но брат-повар не унимался. «Не вернут, так раскормят. Там устав такой: кто меньше пяти пудов весит, тот и не монах вовсе!» «Так иди к нам поваренком, глядишь, и поправишься», – под общий хохот отбрил Мельхиор. Отец Петр хоть и басил, как из бочки, был костляв и никак не мог добиться благообразной полноты, приличествующей его статусу. «Вот и корми тебя, насмешника! – расстроился повар. – Никакого почтения к благодетелям. И Приблуду нашего тому же научишь. Оставайся-ка ты лучше с нами, малец!» «Нет, – неожиданно твердо ответил Джон. – Отдали, так уж отдали». Повар захохотал и одобрительно хлопнул Джона по спине.

Колокол гудел, и со всех сторон к церкви подходили монахи и насельники аббатства. Не было слышно ничего, кроме шагов и колокольного звона. Даже веселые повара шли с торжественными отрешенными лицами, губы отца Петра чуть шевелились, повар читал в уме молитву. Отец Николай вел за собой сонных детей. Увидев Иоанна, мальчишки за спиной наставника оживились, стали молча кривляться и корчить рожи. Мельхиор с грустью взглянул на них и поторопил Джона.

* * *

Хор голосов взмывал под самый купол. Свечи потрескивали, и скорбный лик Девы возносился над всеми. В складках пурпурной мантии, прижимаясь к колену пречистой Девы сверкала золотой искоркой крохотная пчелка. Иоанн замолчал и опустил голову, чтобы случайно не выдать себя. В глазах у него стояли слезы. Его тайная отрада и утешение за все эти годы – Богородица-с-Пчелой в церкви обители святого Михаила глядела на него перед разлукой. Он вдруг понял, что больше не встретит Ее горького и ласкового взгляда. Мельхиор, продолжая петь вместе со всеми, крепко взял Джона за руку. Джон моргнул и украдкой вытер мокрые дорожки на щеках.

* * *

Через лес, раскинувшийся возле монастыря, через болотистые луга лежала тропинка, ведущая на дорогу к Скарбо. Они прошли уже добрую четверть пути, и все это время Джон молча следовал за наставником, не жалуясь и не отставая. Ветер стих, солнце припекало немилосердно, рубахи обоих под заплечными мешками взмокли от пота, даже птицы почти замолчали. И когда невдалеке блеснула река, Мельхиор не выдержал и свернул с дороги. Хватит, пора отдохнуть.

Джон подошел к реке, сел на траву и перевел дух.

– Ну что же ты? – удивился травник.– Беги купайся, вода теплая.

Мальчик растерянно взглянул на него.

– Вас что, никогда не водили купаться?

– Водили. Каждый месяц мы купались, в бане.

Мельхиор застонал.

– Снимай рубаху. И сандалии тоже снимай. Давай, мал ты еще, чтобы смущаться, да и нет здесь никого.

– Отец Мельхиор, а Бог?

– Бог тебя таким создал, дубина! Раздевайся и ступай. Ради святого послушания.

Мельхиор, скинув рясу, бросился в прохладную воду и в два счета оказался почти на середине. Отфыркиваясь и жмурясь, он еще несколько раз нырнул, чтобы хорошенько прополоскать слипшиеся от пота волосы, и посмотрел, чем занят его ученик.

Джон стоял по колено в воде, не решаясь зайти поглубже. Его рубаха лежала на берегу рядом с одеждой наставника.

– Иди, не бойся, не утонешь, – крикнул ему Мельхиор, но Джон не пошевелился. Махнув на него рукой, травник переплыл реку туда и обратно и с сожалением вышел на берег. Джон робко потянулся за одеждой.

– Окунись, чадо, хоть пот с себя смой, – рявкнул на него Мельхиор. – Ты что же, брезгуешь совершить то, чем не гнушался Спаситель?

Джон вздрогнул и вошел в воду по пояс.

– Глубже, – велел с берега наставник, – по плечи! И если сам не желаешь соскрести с себя грязь, пусть река сделает это за тебя.

Джон сделал еще несколько шагов и вдруг спросил:

– Отец Мельхиор, а когда это было?

– Когда Господь принимал крещение, дурачок! Ты что же, Писание не знаешь? Иоанн Предтеча крестил Его в Иордане, как и многих других, а ведь дело было зимой. Ну же, смелей! Твой тезка не вылезал из Иордана неделями!

Джон зачерпнул пригоршню воды и осторожно поплескал себе на макушку. Потом еще и еще. Окунуться с головой он так и не решился. Река сверкала на солнце тысячью бликов. Над водой пролетел вяхирь.

* * *

Они сидели на пологом речном берегу и ели хлеб с колбасой, весело похрустывая пахучими сочными луковками. Окончив трапезу, запили ее речной водой.

– А здорово вы умеете, отец Мельхиор! – с уважением сказал Джон. – У нас так, наверное, никто не может. Как вы научились?

– Наука нехитрая, Джон, – улыбнулся травник. – Бросили в реку, а там плыви или тони. Тонуть-то неохота. А вот теперь ты мне скажи, как так получилось, что ты грамоте не научен?

Джон потупился и покраснел.

– Нам без грамоты никак нельзя. Придется тебе леность оставить. А то знаешь что?

– Знаю, – бесцветным голосом отозвался ученик.

– Не знаешь. А то выйдешь ты не врач, а коновал. И не сынов человеческих тебе лечить, а скот бессловесный, и то не всякий.

– Отец Мельхиор, – глухо произнес Джон. – Зачем вы меня взяли? Я же тупица. Со мной же только…

Аптекарь сорвал травинку, прикусил ее и уже без улыбки взглянул на Джона.

– Скажи, Джон, ты и сам так думаешь? Только честно. Как на исповеди, чтобы если хоть чуть соврешь, так умрешь смертию? А я что услышу, то забуду. Я ошибся в тебе?

Джон молча смотрел, как течет река. Потом еле слышно обронил:

– Нет.

– Ну раз так, то вставай и пойдем. Я это забуду, а ты помни. И еще запомни: нагого тела нам бояться не след. Знаешь, говорят, нагота не в стыд двоим – врачу да палачу. Только эти ремесла друг со другом враждуют. Давай поднимайся. До Скарбо далеко.