Текст книги "Линкольн"

Автор книги: Карл Сэндберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 41 страниц)

Спрингфилдский «Джорнэл» писал: «Имя «Старого Эйби» – лидера великой армии республиканцев Северо-Запада – стало символом силы и могущества». Другие газеты присоединились к этой оценке. Линкольн знал, что по выходе из печати книга будет прочтена огромным количеством людей.

На титульном листе было напечатано: «Политические дебаты между почтенным Авраамом Линкольном и почтенным Стифеном А. Дугласом во время прославленной избирательной кампании 1858 года в Иллинойсе». В книге дано описание страстной преданности Дугласа республике свободных белых людей от. океана до океана, с непременным условием, что «низшие расы», как он их назвал, – негры, индейцы, китайские кули будут лишены гражданства, а также воспроизведены решительные протесты Линкольна против распространения рабства и всесторонняя защита им параграфа, гласящего, что «все люди рождены равными».

16 февраля 1860 года чикагская «Пресс и трибюн» безоговорочно поддержала кандидатуру Линкольна в президенты; газета утверждала, что его репутация «столь же прекрасна, как и у лучших людей страны… Иллинойс и Индиана скорее отдадут свои голоса ему, нежели кому бы то ни было другому… колоссальная широта мысли и острый интеллект», и дальше: «Линкольн никогда не станет президентом посредством интриг и меркантильных сделок». 23 февраля, в день, когда Линкольн уезжал в Нью-Йорк, газета «Иллинойс стейт реджистер» разразилась следующими строчками по поводу предстоящего его выступления в Плимутской церкви: «Тема неизвестна. Вознаграждение – 200 долларов и дорожные расходы. Цель – президентство. Результат – досада».

Вечером 27 февраля в Нью-Йорке разбушевалась метель, нарушившая движение транспорта, и зал Купер Юнион не был полон. Пришло около полутора тысяч человек, уплативших за вход по 25 центов; сбор составил 367 долларов. «Трибюн» сообщила, что «со времен Клэя и Вебстера в Нью-Йорке не было такого большого собрания «интеллектуальных и морально-культурных» людей.

Редактор газеты «Ивнинг пост» Уильям-Колен Брайант напомнил аудитории, что Линкольн был избран народом Иллинойса в сенаторы, но что законодательное собрание послало Дугласа. В заключение он сказал: «Друзья мои, мне остается только произнести имя Авраама Линкольна из Иллинойса (громкие овации), чтобы обеспечить ему ваше глубочайшее внимание». Раздались аплодисменты; оратор улыбнулся, ухватился левой рукой за борт сюртука и стоя выжидал, пока приветствия затихли.

«Мистер председатель», – сказал он с характерным кентуккийским акцентом. Он не торопился начинать. Некоторые республиканцы не знали, огорчаться из-за этой заминки или смеяться. Но когда он заговорил, настроение изменилось. Они поняли, что он глубоко продумал острые проблемы момента и разобрался в чувствах, так волновавших людей. Он цитировал слова Дугласа: «Наши предки, когда они создавали правительство страны, разбирались в этой проблеме (рабства) не хуже, а может быть, и лучше нас». Линкольн много цитировал, оглашая известные исторические документы, чтобы доказать, что у «предков» была республиканская точка зрения по вопросу о распространении рабства.

Он доказывал, что республиканцы не были ни радикальны, ни революционны, а просто консервативны, ибо они проводили линию «предков», составивших Конституцию.

«И все же, – говорил он, – я не думаю, что мы обязаны безоговорочно следовать по пути наших предков. Поступать так – значит отвергать весь современный опыт, отказаться от прогресса. А теперь, если южане захотят меня выслушать, – а я полагаю, что они не захотят, – я скажу несколько слов народу юга… Хотя мы и считаем, что рабство – зло, мы все же можем позволить себе оставить его в том положении, в каком оно сейчас находится, ибо мы не можем не считаться с фактом его существования. Но можем ли мы, имея такую силу, как голосование, позволить ему распространиться на другие национальные территории и захлестнуть нас здесь, в свободных штатах? Если чувство долга запрещает нам это, тогда выполним наш долг бесстрашно и эффективно». Закончил он так: «Преисполнимся веры, что правые вершат правые дела, и с этой верой будем стоять до конца, смело выполним наш долг так, как мы его понимаем».

Загремели аплодисменты, раздались приветственные крики, овации, о воздух полетели шляпы, замелькали платочки. Люди столпились вокруг оратора, чтобы пожать ему руку. Какой-то репортер ляпнул: «Он величайший человек со времени святого Павла», – и поспешил написать: «До сих пор ни один человек еще не производил такого впечатления в Нью-Йорке первым своим выступлением».

Утром Линкольн увидел свою речь полностью напечатанной в четырех газетах и узнал, что она будет выпущена брошюрой. Брэйди фотографировал его; на портрете он выглядел несколько самодовольным, не было обычного печального выражения; но публике портрет понравился.

На той неделе Медил послал из Вашингтона передовицу для чикагской «Пресс энд трибюн», в которой он доказывал, что не Сьюард, а Линкольн будет избран в этом году президентом.

По поручению своей партии Линкольн выступал в Новой Англии. В Хартфорде он сказал, что одна шестая часть населения США считается движимым имуществом и только имуществом. «Стоимость этих рабов наличными, по скромным подсчетам, составляет 2 миллиарда долларов. Естественно, что сумма стоимости этого имущества в огромной степени влияет на умы рабовладельцев. Если бы мы владели этим имуществом, то в равной степени и мы поддались бы этому влиянию. Человеческая природа везде одинакова, люди на юге такие же, как мы на севере, но обстоятельства другие».

Рабочие обувной фабрики бастовали – они не могли прожить на заработную плату в 250 долларов в год. Дуглас бросил им обвинение, что эта забастовка – следствие «несчастной борьбы разных групп населения». Линкольн ответил: «Я не верю в закон, препятствующий человеку разбогатеть; такой закон причинил бы больше вреда, чем пользы. Итак, поскольку мы не собираемся объявить войну капиталу, мы намерены предоставить самому бедному человеку равную возможность разбогатеть (аплодисменты)».

ЛИНКОЛЬН ПРИНИМАЕТ ПРИСЯГУ

1. «Мэри, нас избрали

Уильям X. Сьюард считался первым кандидатом в президенты от республиканской партии. Он был ньюйоркцем. Его друг Торлоу Уид; издатель газеты «Ивнинг джорнэл» в городе Олбэни, штат Нью-Йорк, руководил пресс-бюро Сьюарда, был связан с крупными предпринимателями и мог свободно тратить деньги на агитацию за Сьюарда.

Будучи губернатором Нью-Йорка, Сьюард ввел закон, предусматривавший судебное разбирательство дел о беглых рабах с участием присяжных заседателей; защитники оплачивались штатом. В октябре 1858 года он сказал: «Существует непримиримый конфликт между антагонистическими, стойкими силами, а это означает, что США должны стать, и раньше или позже станут, целиком нацией рабовладельцев или нацией свободного труда».

Южане и их газеты называли его «дьяволом, чудовищем»; консультанты заметили ему, что он высказался слишком радикально. Он потом объяснил, что он вовсе не такой радикал, как это могло показаться, но клеймо на нем осталось.

Другим кандидатом был Саймон П. Чэйз из Огайо, аболиционист, радикал, дважды избиравшийся губернатором и один раз – сенатором США.

Третьим – Эдвард Бэйтс из Миссури, отец 17 детей; его сторонники твердили, что, будучи фрисойлером и вигом из штата, пограничного с рабовладельческими, он сумеет предотвратить их отделение. Бэйтс в свое время поддерживал партию «ничего-не-знающих» и не учел силу немецких редакторов и политических лидеров, припасших для него топоры избирателей.

Джон Маклин, демократ из Огайо, товарищ прокурора в верховном суде США при президенте Джексоне, также назывался как кандидат в президенты; в его активе было выступление в пользу беглого негра Дреда Скотта. Маклину было семьдесят пять лет. Линкольн писал о нем Трамбулу: «Будь он на десять лет моложе, он был бы лучшим нашим кандидатом».

Все эти кандидатуры обсуждались лидерами республиканцев. Линкольн в списке не фигурировал.

Издание дебатов Линкольна и Дугласа должно было выйти четырьмя выпусками примерно в середине мая. Стоила книжка 50 центов в бумажном переплете и доллар в холщовом. Брошюра с речью Линкольна в Купер Юнионе продавалась по 1 центу. По стране все шире распространялась легенда о высоком некрасивом человеке, который родился в простом бревенчатом доме, работал матросом на плоскодонке и дровосеком, но достиг такого положения, что его речами и идеями интересовалась вся страна. Все это создало вокруг Линкольна известный ореол. Людям вдруг приходило в голову: «А ведь если подумать: почему бы не Линкольн? Чем больше к нему присматриваешься, тем больше убеждаешься, что он подходит больше всех».

В 1859 году Линкольн покрыл 4 тысячи миль и произнес 23 речи. Он трудился больше любого другого кандидата в президенты от республиканской партии. Он выступал в Новом Орлеане и в Канзасе, в Нью-Йорке и в Новой Англии. Он затаил свои надежды на выдвижение и только ждал, что в ближайшие недели скажутся результаты его выступлений.

Он написал одному делегату (из Огайо) на предстоящий чикагский съезд, что Сьюард «самый лучший наш кандидат для штатов к северу от Иллинойса и самый плохой для штатов к югу». Таково же положение Чэйза, а у Бэйтса – наоборот. «Я не самый подходящий человек, чтобы ответить на ваши вопросы (о кандидатах). Когда не очень крупный деятель выдвигается на высокий пост, у него начинается легкое головокружение». Но с Трамбулом он был вполне откровенен и писал ему: «Это мне по вкусу».

Марк Делагэй, канзасский лидер, сторонник Линкольна, обещал помочь ему, но потребовал денег. Линкольн ответил: «Разрешите мне сказать, что я не могу войти в компанию на денежной основе: во-первых, потому, что это принципиально неправомерно, и, во-вторых, у меня денег нет и достать их я не могу. Я говорю, что принципиально это неправомерно, но для достижения определенных целей в политической борьбе использовать некоторую сумму и правомерно и обязательно». Он недвусмысленно предложил: «Если вас изберут делегатом в Чикаго, я вам дам 100 долларов, чтобы покрыть расходы на поездку».

9 мая Джон Хэнкс явился в город Декэйтер на съезд республиканцев штата с двумя стойками для ограды, перевязанными флагами и лентами, на которых было написано: «Авраам Линкольн, кандидат дровосеков в президенты в 1860 году. Две стойки из партии в 3 000, наколотых в 1830 году Томасом Хэнксом и Эйбом Линкольном, отец которого был первым поселенцем в графстве Мэйкон».

Последовали выкрики: «Линкольн! Линкольн!

Речь!» Линкольн выразил свою благодарность делегатам. Вспыхнула овация: «Трижды три здравицы за честного Эйби, нашего следующего президента». Делегаты спросили Линкольна: «Узнаете свою работу?» – «Возможно, что я колол эти брусья, – отозвался Линкольн и, тщательно осмотрев их, добавил: – Знаете, ребята, я очень много наколол брусьев, но те были ровнее этих». Таким образом был выдвинут кандидат дровосеков. Он получил прозвище «Колольщик брусьев».

Тем временем демократическая партия разделилась на две фракции, которые созвали отдельные съезды: в мае собирались демократы-аболиционисты, в июне – сторонники рабства. При наличии такого раскола в демократической партии победа республиканцев в ноябре была обеспечена.

Иллинойские делегаты шили себе из черного тонкого сукна костюмы к съезду республиканской партии, покупали шелковые цилиндры. Линкольн сказал: «Я слишком крупный кандидат, чтобы остаться дома, и не совсем еще кандидат, чтобы поехать на съезд».

Джад и другие положили много сил, чтобы съезд состоялся в Чикаго. Они уверили центральный комитет, что если съезд состоится в каком-нибудь восточном городе, партия «может потерять голоса Запада». Быстро растущий Чикаго стал символом смелости, предприимчивости и движения вперед.

16 мая 1860 года поезда привезли на съезд 40 тысяч гостей и 500 делегатов. На месте снесенного отеля Соганаш, стоявшего на углу улиц Лэйк и Маркет, было возведено огромное, хаотично построенное, громоздкое здание на 10 тысяч мест, прозванное Вигвамом. Чикагские девушки и дамы с помощью молодых людей украсили помещение флагами, транспарантами и красно-бело-синими лентами.

Судья Дэвид Дэвис прекратил работу восьмой выездной сессии суда, снял весь третий этаж лучшего в Чикаго отеля – Тремонт-хауза и уплатил 300 долларов за предоставление просторной штаб-квартиры Линкольну и его штату, состоявшему из евангелистов, коммивояжеров, неутомимых организаторов, агитаторов, увещевателей, прожектеров. Джес Фел встречался с лидерами делегатских групп, занимавших ключевые позиции, был их референтом. Джад, адвокат, тесно связанный с делегатом из Пенсильвании, поверенным железнодорожной компании, не задумываясь, раздавал всевозможные обещания крупным капиталистам, заинтересованным в постройке дороги к Тихому океану. Лионард Свэтт, молодой человек из Мэна, старательно разбивал единство про-сьюардских делегатов из этого штата. Ричард Дж. Оглсби, в качестве фрисойлера и вига, выросшего в Кентукки, делал все возможное, чтобы произвести впечатление на делегатов из Миссури своим грудным грубым кентуккийским говором. Джон М. Памер эффективно действовал среди бывших демократов, а Густав Кернер, немецкий эмигрант, работал как демон, чтобы разрушить шансы Бэйтса в отместку за то, что тот в 1856 году поддержал «ничего-не-знающих».

В гостиной штаба Линкольна любого делегата или важного гостя угощали сигарами, вином, портером, бренди, виски; счет на 321 доллар 50 центов был оплачен Хатчем и Лэймоном. Они приглашали делегатов и конфиденциально с ними беседовали или выступали с речами перед небольшими группами.

Торлоу Уид в штаб-квартире Сьюарда применял те же методы.

По Чикаго маршировали духовые оркестры; на оркестрантах сверкали пышные мундиры. Огромные толпы осаждали Вигвам, который мог вместить меньше трети всех собравшихся; ораторы непрерывно сменяли друг друга. В тысяче баров выборщики праздновали и разглагольствовали.

Накануне открытия съезда Дэвис и Дюбуа телеграфировали Линкольну: «Мы не шумим, но ставим вверх дном землю и небо».

Во второй половине дня 17 мая помощники Сьюарда потребовали провести голосование по кандидатурам, но председатель заявил, что «счетные листы еще не готовы». Незамедлительно было внесено предложение отложить заседание. Голоса специально не подсчитывались, председатель Джордж Ашман заявил, что предложение принято; заседание перенесли на следующий день. Это был решительный момент, ибо помощники Сьюарда могли бы протащить своего кандидата.

В ночь на 18-е сторонники Линкольна в течение всей ночи заключали весьма важные политические сделки. Дэвис телеграфировал Линкольну из чикагского штаба: «У меня большие надежды. Не волнуйтесь. Подыхаем от усталости. Телеграфируйте и пишите сюда как можно меньше».

Дюбуа и другие помощники Линкольна организовали совещание с делегатами из Пенсильвании и Индианы. Рэй из «Трибюн» пришел к своему шефу Медилу: «Индиана будет голосовать за старину Эйба». – «Почему вы так решили?» – спросил Медил. «Боже мой, мы им обещали дать все, что они просили». Калеб Б. Смит должен был стать секретарем в министерстве внутренних дел, а Уильям П. Дол комиссаром по делам индейцев; в результате вся группа из Индианы обещала целиком голосовать за Линкольна при первой же баллотировке. Пенсильванская группа из 54 делегатов, все в белых цилиндрах, при первом голосовании собиралась отдать свои голоса Саймону Камерону, а затем кому-нибудь другому. Судья Дэвис торговался с ними; Дюбуа телеграфировал Линкольну, что можно получить голоса камеронцев, если их лидеру будет обещана должность министра финансов. Линкольн телеграфно ответил: «Я не даю санкции ни на какие сделки и не считаю себя связанным ими».

Возможно, что он считал все-таки допустимым заключение бесчестных сделок и ему нужны были оправдательные документы. К тому же, базируясь на многолетних деловых взаимоотношениях с судьей, Линкольн хорошо знал ход мыслей, волю и совесть Дэвиса, а именно, что никакие самые решительные запрещения не заставят судью отказаться от своего намерения провести Линкольна кандидатом в президенты.

Уитни рассказал, что произошло после ознакомления с телеграфным ответом Линкольна: «Грубоватый Дюбуа выругался: «Будь проклят Линкольн!» Изысканный Свэтт проронил: «Я абсолютно уверен, что если бы Линкольн знал наше положение…» Критически настроенный Логан в сердцах плюнул: «Основная трудность с Линкольном – это…» – и он не закончил фразы. Герндон осмелился; вступиться: «Друзья, я попробую объяснить». Дэвис разрубил гордиев узел: «Линкольна здесь нет, и он не знает, с чем нам приходится сталкиваться. Мы будем продолжать наше дело так, как будто мы от него ничего не получали, и он потом будет вынужден утвердить это все».

С таким настроением они пошли к руководителям пенсильванцев, договорились с ними и спустились в вестибюль Тремонт-хауза, где сидел Медил из «Трибюн». Он курил и думал над замечанием Линкольна, что Пенсильвания – очень серьезный фактор на съезде. Наконец Медил увидел судью Дэвиса; тот с трудом передвигался и изрядно пыхтел: его вес превышал 110 кило. Была уже полночь. Медил бросился к судье и спросил его, как собираются действовать пенсильванцы. Судья крикнул: «Будь я проклят, если мы их не заполучили!» – «Как это вам удалось?» – «Мы уплатили цену, которую они потребовали…»

Затем появился Рэй, который присутствовал при сделке» все слышал. Медил спросил своего редактора, каким образом удалось прижать пенсильванцев.

– Очень просто, – сказал Рэй, – мы обещали сделать Камерона членом кабинета министров.

– Боже мой! Отдать Камерону казначейство! Что же от него останется?

– О, какая разница! – сказал Рэй. – Мы прицелились на гораздо большее: мы хотим получить президентство,» поэтому казначейство не такая уж большая цена.

И все же казалось, что победа Сьюарда обеспечена; шампанское в Ричмонд-хаузе лилось рекой. Пробное голосование, проведенное во всех прибывших поездах, показывало, что Сьюард получит подавляющее большинство голосов. Мичиган, Висконсин, Миннесота, Нью-Йорк, Калифорния, Массачусетс (кроме четырех делегатов – сторонников Линкольна) – все целиком был» за Сьюарда. Штабные работники Линкольна, сверкая глазами и сжимая кулаки, говорили, что если Сьюард будет стоять в списке кандидатов первым, то республиканцы в конечном счете проиграют битву за президентство. Им удалось многих напугать этим.

Лэймон пошел в типографию, где печатались пропуска в Вигвам на нумерованные места. Молодежь почти всю ночь работала, выписывая фамилии функционеров съезда на дублированных пропусках, с тем чтобы наутро сторонники Линкольна могли занять зал и не оставить места для крикунов Сьюарда. Часами большая часть собравшихся в Чикаго – 40 тысяч приезжих – шумела и кричала за «Авраама Линкольна», «Старину Эйба», «Кандидата дровосеков». Джад договорился с железнодорожными компаниями, что любой крикун за Линкольна может поехать в Чикаго по сниженному тарифу для экскурсантов. Одни горели от убежденности, другие воспламенялись от виски, но все они орали, прыгали, дурачились и прославляли Линкольна.

Пока в первые два дня решались процедурные вопросы, чикагские распорядители отдали зал съезда в полное владение сторонников Сьюарда. 18 мая с восходом солнца волны многотысячной толпы бились в двери Вигвама. Линкольнские крикуны прошли с подложными пропусками, они заняли все места и заполнили все проходы; а сотни нью-йоркских просьюардских клакеров не смогли протиснуться. Лэймон и Фел завербовали тысячу горластых мужчин; им вручили пропуска, все они пришли и зорко следили за своими вожаками, занявшими места напротив них. Один из них был доктор Эймс из Чикаго. Говорили, что в тихий день его голос можно было слышать по другую сторону озера Мичиган. Второй, которого делегат Бэртон Кук привез из Оттавы, славился тем, что обладал голосом невероятной насыщенности и чудовищной силы. Эти два человека с кожаными легкими поглядывали на Кука, находившегося на сцене. Когда он вынимал платок, они «выдавали на-гора» и орали до тех пор, пока Кук не прятал платок. Вместе с ними вовсю старалась еще тысяча горластых мужчин.

Каждое выступление с предложением кандидатуры должно было состоять из одной фразы. Джад произнес такую «речь»: «По поручению делегации из Иллинойса я предлагаю выдвинуть кандидатом в президенты Соединенных Штатов Америки Авраама Линкольна из Иллинойса».

Тут же Кук вынул платок. Пять тысяч человек, не считая женщин, вскочили со своих мест, поднялся дичайший рев, в сравнении с которым все предыдущие вопли казались смиренной церковной вечерней. Тысяча паровых гудков, десять акров гостиничных гонгов, вопли целого индейского племени команчей затерялись бы в этом хаосе звуков.

Сьюард получил 173 1/2 голоса, Линкольн 102, разным местным любимчикам и прочим достались остальные голоса. При второй баллотировке количество голосов за Линкольна подскочило до 181, за Сьюарда – до 184 1/2. В третий раз Линкольн собрал 231 1/2 голоса из общего числа в 465, а Сьюард только 180.

Медил из «Трибюн» шепнул Картеру из Огайо:

– Если вы сможете подкинуть Линкольну голоса делегации, ваш Чэйз получит все, что захочет.

– Откуда вы это з-знаете? – заикаясь, спросил Картер.

Медил ответил:

– Я знаю, что говорю, и вы знаете, что я бы этого не сказал, если бы не знал.

Картер громко заявил съезду, что четыре голоса от его штата переходят к Линкольну. Последовали заявления других делегатов о передаче их голосов в пользу Линкольна. Пока счетчики подводили итоги и председатель дожидался окончательных цифр, говор десятитысячной массы стих, веера перестали трепетать в руках дам; слышалось только царапанье карандашом на сцене и стрекот телеграфных аппаратов. 900 репортеров со всех концов страны вцепились в свои карандаши.

Председатель поднялся. Из 465 голосов 364 отданы выдающемуся кандидату: «Авраам Линкольн из Иллинойса избран вашим кандидатом в президенты Соединенных Штатов».

Огромное эмоциональное напряжение кончилось. Сильные мужчины обнимали друг друга, плакали, смеялись, радостно кричали сквозь слезы. Судья Логан вскочил на стол, размахивал руками, подкинул свой новый шелковый цилиндр и начисто смял его, треснув им кого-то по голове. Внутри Вигвама и снаружи в этот полуденный час все словно сошли с ума: в воздухе мелькали шляпы, платочки, зонтики; духовые оркестры ревели; на крышах гремели пиротехнические хлопушки, как пушечные выстрелы, и им вторили городские колокола, пароходные гудки и паровозные свистки.

Кнап телеграфировал Линкольну: «Мы своего добились. Хвала богу». Фел сообщал: «Город сошел с ума от возбуждения. От всего сердца поздравляю». Свэтт предупреждал: «Ни в коем случае не дайте себя убедить приехать сюда». Дюбуа и Батлер: «Без нашего телеграфного вызова не приезжайте». Джад писал короче: «Не приезжайте в Чикаго», и короче всех Кернер: «Не приезжайте сюда».

Когда провода пропели сообщение, что выдвижение стало единогласным, Линкольну, вероятно, и стопушечный ликующий салют показался бы еле слышным треском. Он прочитал обрушившуюся неожиданным ливнем массу радостных телеграмм, пожал всем руки и затем пошел домой, чтобы сообщить новость и увидеть, как засияет и зардеется лицо жены.

Этой ночью по всей территории, прилегавшей к реке Сэнгамон, горели костры из ящиков, бочек и хвороста. Духовой оркестр и ликующая толпа подошли к дому Линкольнов и потребовали речи от избранника республиканцев. До рассвета раздавались крики «ура» и вопли мелких групп демонстрантов.

«Странные и противоречивые» элементы «собрались со всех четырех стран света», как говорил Линкольн, и создали могущественную партию, в которой соединились молодость, различные программы, религиозные фанатики, доморощенные философы и честолюбивые политические деятели. Влиятельные группы промышленников, железнодорожных магнатов и финансистов пришли к выводу, что это многообещающая партия. Пенсильвания, Нью-Йорк, Новая Англия были довольны перспективами заселения Великих Равнин, улучшения торговли и выгодных тарифов. В платформе республиканцев значилось: «Интересы всей страны властно требуют постройки железной дороги к Тихому океану.

Федеральное правительство должно оказать немедленную и действенную помощь в этом деле».

Орды политиканов уцепились за республиканскую партию, как за вероятного победителя на выборах; ведь правительство тратило 80 миллионов долларов в год на управленческие расходы; от чиновников зависело получение должностей, контрактов, различных выгод, а политиканы были связаны с угольными, нефтяными, стальными, чугунолитейными, железнодорожными и пароходными компаниями, с торговыми предприятиями.

Платформа республиканцев предусматривала определенные выгоды для фермеров, рабочих, промышленников и коммерсантов. Партия бралась за решение давно запущенных и избегаемых вопросов. Различные компании вовсю старались, чтобы связанные с ними политические деятели занимали первые ряды, состояли членами комитетов и имели влияние в новой партии.

Спрингфилдец, избранный в знаменосцы партии, казался иногда слишком робким и застенчивым. Он и стремился и не стремился к этому посту. Он был вроде ясновидящего, который знает, что впереди ужасные времена. У него были личные колебания. В конце концов он был лишь темной лошадкой, но на нее уже надели седло. Он имел возможность размышлять над старой пословицей: «Лошадь думает об одном, а наездник о другом».

Специальная комиссия съезда формально известила Линкольна о его избрании. Он также сперва устно, а после ознакомления с программой и письменно сообщил о своем согласии. Он будет сотрудничать с партией, «моля божественное провидение о помощи…».

В июне на национальном съезде демократов в Балтиморе после ожесточенных, яростных споров кандидатом в президенты был выдвинут Дуглас из Иллинойса. Делегаты одиннадцати рабовладельческих штатов покинули съезд. Они ушли из партии и наметили своим кандидатом Джона С. Брекенриджа из Кентукки, с презрением и ненавистью отвергнув Дугласа. Они согласились с мнением Джона Рандолфа, который сорок лет назад советовал отделиться от Союза, утверждая, что «требование сдачи штатом части своей независимости равносильно требованию, чтобы девушка отдала часть своей девственности».

Судья Дэвис получал много писем, в которых интересовались тем, как Линкольн, если его изберут, будет раздавать назначения на должности, попечительства, как он будет обращаться с партийными фракциями, решать надвигающиеся проблемы. Дэвис просил Линкольна указать ему, как отвечать на эти письма. Линкольн подготовил образчик ответного письма и послал его Дэвису, чтобы тот отправлял его от своего имени.

«У меня были частые и исчерпывающие беседы с мистером Линкольном. Суть его высказываний сводится к тому, что он не намерен сейчас или потом, во всяком случае до выборов, связывать себя с кем-либо – с человеком, кликой или фракцией; и в случае, если ему будет доверен высокий пост, он с удовольствием выполнит свой долг и будет обращаться разумно и беспристрастно со всеми. Он думает, что ему нужна будет помощь всех. И даже, если бы у него оказались друзья, имеющие право на награду, или враги, которых нужно было бы наказать, – а врагов у него нет, – он не мог бы позволить себе роскошь отказаться от талантливых людей или пойти против общественного мнения населения любого района страны».

Избирательная машина работала вовсю. Молодежь в специальных мундирах маршировала в факельных шествиях. Сьюард выступал в северных штатах; когда он проезжал Спрингфилд, Линкольн поехал на вокзал и устроил ему сердечную встречу.

По всей стране выступали батальоны ораторов. Они спорили, угрожали, обещали, приводили статистические данные, исторические факты, напоминали о случаях взрыва народных страстей. Но самому главному оратору партии нечего было сказать или почти нечего. Изредка он писал письма, пожимал руки ораторам, репортерам, политическим деятелям, которые приходили к нему десятками в дом на Восьмой улице.

В июне появились пять биографий Линкольна, сработанные литературными поденщиками. Позже были изданы более претенциозные и подробные биографии в переплетах. Были выбиты медали. Одна сторона медали рекламировала мыло, а на другой восхвалялся Линкольн. Начался поток просьб об автографах. Нашлись газеты, которые расценивали Линкольна как «провинциального адвоката третьего сорта… не умеющего говорить грамматически правильно…», он отпускает, писали они, «…грубые, бестактные шутки», он потомок «африканской гориллы».

Один из редакторов чикагской «Трибюн», Джон Лок Скрипе, долго интервьюировал Линкольна, и по его просьбе Линкольн написал автобиографию в 2 500 слов. Скрипс обработал этот материал и выпустил в свет миллион книжек по 5 центов. Это означало, что миллионы читателей теперь могли получить некоторые ответы на вопросы: «Кто такой Авраам Линкольн, что представляют собой он, его родня, его привычки, дом, каковы его убеждения, его политика, как он выглядит?» В брошюре рассказывалось о Линкольне, что он рано узнал тяжелый труд, начиная с «колки брусьев, пахоты, боронования, сеяния, мотыжения, уборки урожая и кончая работой лучковой и поперечной пилами». Сообщалось также, что он знаток и в спорте. «Он был первым среди своих одногодков в борьбе, беге, прыжках, в бросании молота, в метании лома».

Скрипе писал, что неоднократно, когда «право и справедливость были на стороне бедного клиента», Линкольн не только не требовал гонорара, но еще сам незаметно вручал клиенту пяти или десятидолларовую кредитку. Брошюра сообщала об участии Линкольна в мексиканской войне и его билле об уничтожении рабства в Колумбийском округе, о его дебатах с Дугласом.

Линкольн видел, что сильная молодая партия лепила из него фигуру героя, превозносила его, разукрашивала его персону сверх всякой меры. Сотни газет и уличных ораторов расхваливали его и называли «Эйби», «старина Эйби», «кандидат дровосеков», «человек из лесной глуши», «честный Эйби», «человек из народа»; о нем говорили, что он проницательный, красноречивый, достойнейший деятель данного периода, человек, начавший свою жизнь в хижине с земляным полом, но ему предстоит войти во Дворец Исполнительной Власти в Вашингтоне.

Дуглас разъезжал по всей стране, выступая за дело, которое он в душе считал уже проигранным. В Норфолке, в штате Виргиния, он заявил аудитории из 7 тысяч слушателей, что он жаждет голосов только от тех, кто хочет сохранения Союза. Ему была подана записка с вопросом: рекомендует ли он применение оружия, если юг отделится? Он немедленно отрезал: «Я думаю, что президент Соединенных Штатов, кто бы он ни был, должен поступить со всем», кто попытается нарушить наши законы, как Старый Дуб (генерал Джексон, президент США) поступил в 1832 году с «уничтожателями». В Рали, Северная Каролина, он сказал, что «повесил бы каждого противника конституционных законов выше, чем висел Гамман из Ветхого завета».