Текст книги "Линкольн"

Автор книги: Карл Сэндберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 41 страниц)

На трех территориях, создание которых было узаконено предыдущей сессией конгресса, – Колорадо, Дакоте и Неваде – начала действовать гражданская администрация. Этим жестом, как и многими другими, президент создавал впечатление, что молодая страна, страна пионеров, устремляется к великому будущему. «Среди нас есть люди, – писал он, – которые, если Союз будет сохранен, доживут до того времени, когда он будет насчитывать 250 миллионов населения. Борьба, которую мы ведем сегодня, это не только борьба за сегодняшний день, это борьба и за наше будущее».

Заявив о дружественном отношении к двум негритянским государствам, президент подчеркнул, что он не видит причин воздерживаться от признания независимости и суверенитета Гаити и Либерии.

Военный флот северян захватил пять судов, занимавшихся перевозкой рабов из Африки. Капитаны двух из этих кораблей были преданы суду и признаны виновными. Одному из ннх грозила смертная казнь.

Акт о конфискации, согласно которому негры, принадлежавшие владельцам, нелояльным по отношению к Союзу, получали свободу, был тщательнейшим образом повторен в послании в сугубо правовых формулах. Освобожденные таким образом негры переходили через линию фронта на Север и попадали под юрисдикцию федерального правительства. Было ясно, что число их будет все увеличиваться. Появилась насущная необходимость определить политику в отношении их использования.

Весьма осторожно, в тщательно подобранных юридических формулах, трактующих вопрос о собственности, Линкольн предлагал свою программу постепенного освобождения рабов путем выкупа. Вкратце его предложение заключалось в том, чтобы пограничные рабовладельческие штаты приняли закон о продаже рабов правительству Соединенных Штатов, которое освободит этих рабов и предпримет шаги по их устройству.

Хотя Линкольн и отмечал некоторый прогресс в борьбе с работорговлей, шедшей из Африки, нью-йоркская газета «Таймс» утверждала, что за прошедший год на Кубу было привезено 30 тысяч африканских негров. Весь путь работоргового судна, начиная с разрешения покупать рабов у царьков племен на африканском Золотом Береге и кончая правом продавать их на Кубе, а позднее переправлять их через Мексиканский залив в хлопковые штаты, сопровождался коррупцией, взяточничеством, тайным влиянием, которое покупалось и продавалось.

Организованные аболиционисты не ждали многого от Линкольна. Исполнительный комитет Американского общества противников рабства на своем 28-м ежегодном заседании сказал о Линкольне, что он «находится в наивной уверенности, что мягкими словами можно излечить язвы нации». Они следующим образом охарактеризовали президента: «Он представляет собой мягкого, респектабельного среднего человека… Он считает, что рабство – это нехорошо, но противится его немедленной отмене; считает, что рабство не должно существовать на территории Соединенных Штатов, но готов согласиться, чтобы оно сохранялось в новых штатах, принимаемых в Союз… утверждает естественное равенство белых и черных, но не согласен предоставлять неграм права гражданства».

В эти дни Линкольну предстояло решить дело Натаниэла Гордона, капитана корабля, взявшего в устье реки Конго на борт судна около 900 негров и захваченного в открытом море. Гордона судили как работорговца, и судья приговорил его к смертной казни, сказав ему при этом: «Скоро вы предстанете перед лицом господа бога, который является богом не только белых, но и черных». На Линкольна в связи с этим делом оказывалось самое сильное давление, множество весьма уважаемых людей подписались под петицией о помиловании Гордона. И все-таки Линкольн утвердил смертный приговор. Это был единственный случай в истории Соединенных Штатов, когда работорговец был судим, приговорен к смертной казни и повешен.

Когда в декабре конгресс создал Комитет по ведению войны, Линкольн воспринял это как намерение одной крайностью сдерживать другую. Среди членов этого комитета были в основном республиканцы, радикалы, активно выступавшие против рабства, опытные политические деятели. Они должны были помогать Линкольну, но гораздо чаще они вмешивались в его дела и распоряжения. Они разнюхивали всякие административные злоупотребления и коррупцию, расчищали помойные ямы воровства и взяточничества, но при этом много путали, несправедливо обвиняли людей, сеяли страх и подозрительность, ссорились между собой.

Председатель этого комитета Бенжамэн Уэйд ворвался однажды в Белый дом и стал яростно требовать у Линкольна смещения Мак-Клеллана. Линкольн спросил у него, кого же назначить на место Мак-Клеллана.

– Кого угодно! – фыркнул Уэйд.

На это Линкольн ледяным тоном ответил:

– Вас, Уэйд, может устроить кто угодно, а мне нужен кто-то.

Видную роль в создании этого комитета играл глава республиканцев в конгрессе Тадеус Стивенс, человек, безусловно, примечательный, которому было уже под семьдесят. Будучи совершенно лысым, он носил огромный черный парик, и, когда какая-то дама-аболиционистка попросила у него однажды на память прядь волос, он снял парик и предложил ей.

Стивенс был первым, кто предупредил Линкольна, что Камерон нечист на руку и не должен оставаться на посту руководителя военного министерства.

– Не хотите ли вы сказать, что Камерон может украсть? – спросил Линкольн.

– Нет, – последовал ответ, – раскаленную печку он не украдет.

Линкольн пересказал это Камерону в качестве остроты и, возможно, предупреждения. Камерон стал требовать, чтобы Стивенс отказался от своих слов. Тогда Стивенс явился в Белый дом и спросил:

– Мистер Линкольн, зачем вы рассказали Камерону то, что я о нем сказал?

– Я передал ему это в качестве хорошей шутки и не думал, что это его так взбесит.

– Ну, а он взбесился и заставил меня дать ему обещание, что я откажусь от своих слов. Сейчас я это сделаю. Я сказал вам, что Камерон не украдет раскаленную печку. Теперь я беру эти слова обратно.

В январе 1862 года исполнилось шесть месяцев, как Мак-Клеллан встал во главе потомакской армии. В огромных количествах получил он деньги, людей, хлеб, мясо, порох, оружие, артиллерию, лошадей. Газеты и общественное мнение считали, что под его командованием находится самая большая и самая лучшая армия современности. Эту превосходно обученную армию Мак-Клеллан расположил на зимних квартирах, о двух днях марша от вражеских войск.

В начале декабря Линкольн вручил Мак-Клелла-ну тщательно сформулированный меморандум с рядом специальных и технических вопросов, касающихся предстоящего наступления. Мак-Клеллан продержал этот меморандум у себя десять дней и вернул, набросав карандашом ответы. В записке он отверг все предложения Линкольна. «Я сейчас, – писал он, – обдумываю совершенно другой план кампании».

С каждой неделей контакт между политической властью в лице Линкольна и конгресса и военным командованием становился все хуже и хуже. Генерала обвиняли в бездеятельности, а он отговаривался тем, что ему не дают всего необходимого и мешают его планомерным действиям.

Редакторы и политики много толковали о «мастерской деятельности» Мак-Клеллана. Сам Линкольн говорил, что «Мак-Клеллан великий инженер, но у него своеобразный талант к созданию неподвижных двигателей».

Мак-Клеллан разместил свой штаб не в армейском лагере, а в Вашингтоне, в аристократическом особняке. Он разъезжал по улицам столицы под охраной вооруженного до зубов кавалерийского отряда. При нем состояли многочисленные ординарцы. Он принял в штаб двух французских наследных принцев, а также Джона Астора, самого богатого человека в Нью-Йорке, оплачивавшего все расходы по своей службе, жившего в специально арендованном им доме в окружении камердинера, шеф-повара и эконома.

В конце декабря Мак-Клеллан заболел тифом и пролежал в постели три недели, в течение которых он принимал своих подчиненных, отдавал приказы, не ослабляя ни на минуту руководство армией. Не допускал он к себе лишь президента, который настолько разочаровался в Мак-Клеллане, что готов был принять командование всеми армиями на себя.

На совещании, в котором приняли участие генерал Мак-Доуэлл, бригадный генерал Франклин, Сьюард, министр финансов и помощник военного министра, Линкольн, между прочим, сказал, что если МакКлеллан не намерен использовать армию, то он. Линкольн, не прочь одолжить ее у генерала, если они совместно с Франклином найдут способ пустить ее в дело. Но Фргнклин был другом Мак-Клеллана и заявил, что он не знает положения. Через два дня МакКлеллан выздоровел, и эта же группа встретилась вновь почти в том же составе с участием генерала Мак-Клеллана. Мак-Клеллан отказался обсуждать предполагаемые передвижения войск. «Начались бесконечные разговоры, в основном общего характера, – записывает Мак-Доуэлл. – Наконец министр финансов прямо поставил перед генералом Мак-Клелланом вопрос, что он собирается делать со своей армией и когда. После долгого молчания Мак-Клеллан заявил, что выступлению из Вашингтона будет предшествовать наступление из Кентукки. После другой затянувшейся паузы Мак-Клеллан заявил, что он не хотел бы раскрывать свои планы, поскольку он всегда уверен в том, что чем меньше людей знает о военных делах, тем лучше, но если ему приказывают, он подчинится. Тогда президент спросил его, наметил ли он конкретную дату; он не спрашивает, какова эта дата, но хочет знать, намечена ли она. Мак-Клеллан ответил, что она намечена».

Теперь, когда генерал Мак-Клеллан поднялся с постели, Комитет по ведению войны вызвал его для консультации. Сенатор Чандлер напрямик спросил у командующего:

– Генерал Мак-Клеллан, если я правильно вас понял, вы хотите быть уверены, прежде чем выступить против мятежников, что у вас есть куда отступать, если они отбросят вас.

– Или если вы испугаетесь, – усмехнулся Уэйд.

Генерал Мак-Клеллан принялся объяснять сенаторам, как ведутся войны и как важно для всякого генерала иметь заранее линии отступления, не меньше, чем линии связи и снабжения.

Линкольн, отказываясь удовлетворить требования радикалов о смещении Мак-Клеллана с поста командующего, решил все же дать ему почувствовать, кому принадлежит власть. 27 января Линкольн отдал свой военный приказ № 1, в котором назначал 22 февраля 1862 года «днем всеобщего наступления наземных и морских частей Соединенных Штатов против сил инсургентов». В приказе он перечислял армии, которые должны были быть готовы наступать к этому дню: армию, расположенную у крепости Монро, потомакскую армию, армию в Западной Виргинии, армию близ Манфордвилла в Кентукки, армию и флотилию канонерок в Кейро в Иллинойсе и морские илы, находящиеся в Мекоиканском заливе. Руководители департаментов, командиры и подчиненные «будут нести строгую ответственность за точное выполнение этого приказа».

Четыре дня спустя Линкольн отдал специальный военный приказ президента, согласно которому потомакской армии приказывалось после обеспечения обороны Вашингтона 22 февраля двинуться и занять железнодорожную станцию Манассас, «все детали этого наступления будут в приказе главнокомандующего». К этому приказу Линкольн присовокупил письмо Мак-Клеллану от 3 февраля, в котором настаивал на преимуществах своего плана атаки армии конфедератов поблизости от Вашингтона по сравнению с планом высадки войск на полуострове для атаки на Ричмонд.

«Если вы дадите мне удовлетворительные ответы на мои вопросы, – писал Линкольн, – я с радостью откажусь от своего плана в пользу вашего. Разве ваш план не требует больше времени и денег, чем мой? Который из двух планов обещает более твердую победу? Разве ваш план обещает более полную победу, чем мой? Разве не получается так, что ваш план не предусматривает разгрома вражеских коммуникаций, как это делает мой план? Разве в случае поражения отступление согласно вашему плану не окажется гораздо более затруднительным, чем при принятии моего плана?»

Мак-Клеллан ответил Линкольну в тот же день большим письмом, в котором утверждал, что высадка на полуострове около Ричмонда позволит ему захватить столицу конфедератов. Он не соглашался на прямую атаку линий конфедератов вблизи Вашингтона. Как записал секретарь Чэйз, Мак-Клеллан явился 13 февраля и заявил: «Через десять дней я буду в Ричмонде». Прошло десять дней, однако никакого наступления не было, не было даже приготовлений к наступлению.

Крупный оптовый торговец из Вермонта Джим Фиск ухмылялся, поглаживая свои щегольские усы: «Вы можете продать правительству все что угодно и почти за любую цену, которую у вас хватит нахальства назвать». В его квартире в отеле Вилард любого члена конгресса всегда ожидали гаванские сигары, хорошая выпивка и возможность заключить любую мало-мальски выгодную сделку.

Доклад Комитета по наблюдению за правительственными контрактами конгрессу в декабре месяце пролил свет на весьма странные заказы, особые привилегии, невероятно вздутые цены, которые платило правительство, на чрезвычайно плохого качества продукты и вещи, поставляемые армии и флоту. Коррупция так проникла во все звенья правительственного аппарата, писал в частном письме генерал Шерман, что «даже в это время тяжелых испытаний повсюду царит мошенничество при продаже обмундирования, одеял, муки, хлеба – всего, что только можно продать».

На резолюцию, требовавшую от военного министра, чтобы он представил в сенат полную информацию о контрактах, количествах товара, именах поставщиков, датах, уплаченных суммах, Камерон не ответил. Проходили месяцы, а Камерон не посылал в сенат ни требуемой информации, ни объяснений, ни хотя бы извинения.

Крики возмущения по поводу коррупции носили отчасти политический характер и преследовали цель опорочить правительство. Частично же они были вызваны завистью поставщиков, которые не пользовались расположением Камерона. В этом Линкольн был уверен. Однажды его посетила делегация банкиров Нью-Йорка и Бостона и потребовала смещения Камерона. В конце беседы Линкольн заявил банкирам:

– Господа, если вы хотите смещения Камерона, вам нужно только представить мне одно-единственное доказательство нечестности Камерона, и я обещаю вам его голову. Но я заверяю вас, что никогда не сделаю ничего подобного на основании беспочвенных слухов.

Некоторые журналы писали, что перечень случаев мошенничества и вымогательств вызывает ужас.

Член конгресса от штата Нью-Йорк Чарльз Ван Вик говорил в своей речи: «Похоже, что мания воровства охватила все правительственные каналы – от генерала до барабанщика, начиная теми, кто стоит вблизи от источника власти, и кончая последним таможенным чиновником. Чуть ли не каждый из тех, кто имеет дело с правительством, думает, что он удержится недолго, и торопится наворовать».

Ван Вик назвал целый список негодяев, привел факты и имена, указывая при этом уворованные суммы или незаконные прибыли. «Пираты, которыми кишит океан, заслуживают не большего презрения человечества, чем эта банда, которая пирует за счет пота бедняков и крови храбрецов».

Постепенно Линкольн пришел к выводу, что. Камерон приносит стране вред. Эли писал Самнэру: «Тадеус Стивенс говорит, что Камерон прибавит миллион к своему состоянию. Я думаю, что он уже сделал это».

Первый открытый конфликт между Линкольном и Камероном возник в декабре 1861 года, когда Камерон опубликовал свой годовой отчет. Не проконсультировавшись с президентом, Камерон выставил себя в качестве человека, излагающего политику правительства. Один из параграфов этого документа, особенно удививший Линкольна, гласил, что рабы, принадлежащие изменникам, должны быть конфискованы. «Совершенно ясно, что правительство имеет полное право, когда это потребуется, вооружить рабов, точно так же, как оно может использовать порох, захваченный у врага. Вопрос о том, когда это следует сделать, является уже вопросом чисто военным… Если выяснится, что человек, находившийся в собственности мятежников, способен носить оружие и исполнять воинскую службу, то право, а может быть, и обязанность правительства заключается в том, чтобы вооружить его, одеть и использовать против мятежников».

Когда Линкольн впервые увидел копию этого документа и взгляд его упал на параграф, касающийся вооружения рабов, он весь вспыхнул. И как об этом впоследствии вспоминал художник Карпентер, Линкольн решительно сказал: «Ну, хватит! Генерал Камерон не имел права брать на себя такую ответственность. Решение этого вопроса принадлежит исключительно мне». Немедленно были Отправлены телеграммы почтмейстерам в главные города, и доклад Камерона был возвращен в Вашингтон. После этого отпечатали новый текст, в котором упомянутый параграф был заменен другим.

Газеты легко достали подлинные копии доклада Камерона и опубликовали исключенный параграф рядом с официальным текстом. Разница между двумя вариантами была очевидна: первый вариант звучал так, словно правительство готово использовать негров как боевую силу, а второй вариант свидетельствовал о том, что правительство все еще колеблется. Антирабовладельческие круги встретили выступление Камерона взрывом одобрения, хотя со стороны Камерона столь неожиданная позиция в вопросе о неграх казалась несколько странной, ибо он никогда не был радикалом в этом вопросе. В мантии поборника свободы для рабов он выглядел довольно комично.

И Линкольн и Камерон оба понимали, что отныне пути их расходятся. «Исправив поспешную неосторожность своего министра, – писали Николаи и Хэй, – президент не позволил себе никаких дальнейших высказываний… Они продолжали встречаться на заседаниях правительства или на обсуждениях текущих дел с той же учтивостью, что и раньше». Камерон начал намекать, что его обязанности по военному министерству утомляют его, и он предпочел бы взять на себя какую-нибудь дипломатическую работу. Линкольн в течение нескольких недель отмалчивался и, наконец, 12 января 1862 года написал Камерону письмо, которое было опубликовано в печати, где он в соответствии с желанием Камерона сообщал ему, что будет просить сенат назначить его посланником в Россию.

Военным министром был назначен Эдвин Стентон, демократ, сторонник Джексона, который был членом кабинета Бьюкенена после отделения южных штатов и неофициально информировал Сьюарда и других сторонников Союза о том, что происходит на заседаниях правительства. После этого Стентон был юридическим советником Мак-Клеллана, Камерона и других. Он довольно часто критиковал Линкольна и выражал ему недоверие. Стентон считался лучшим юристом Америки. Он родился в бедной семье и с тринадцати лет содержал овдовевшую мать и пять человек детей. Он работал;в книжной лавке в Колумбусе в штате Огайо, потом перебрался в Кадикс в том же штате, где и начал свою адвокатскую практику и составил себе состояние.

Когда он был членом правительства Бьюкенена, Стентон сидел напротив Джона Флойда, военного министра и сторонника отделения. Когда тот настаивал на выводе войск из чарлстонской гавани, Стентон вспыхнул от ярости и заявил, что сдача форта Самтер будет преступлением, равным измене, и всех, кто будет принимать в этом участие, следует повесить.

Прошли месяцы, наполненные вихрем событий; Стентон сидел в доме у Дона Пайата в Вашингтоне и на вопрос хозяев ответил:

– Да, я собираюсь стать военным министром у старого Эйба.

– А что вы будете делать?

– Что делать?.. Я сделаю Эйба Линкольна президентом Соединенных Штатов. Я заставлю этого человека, Мак-Клеллана, воевать или уйти со своего поста.

6. Форт Донелсон, Грант. Шайло. «Монитор» и «Мерримак». Семь дней

Линкольн вызвал в Вашингтон из Сент-Луиса Джеймса Идса, который провел немало дней на Миссисипи, поднимая с помощью изобретенного им водолазного колокола затонувшие суда. С Идсом был заключен правительственный контракт, и вернувшись в Сент-Луис, он с помощью 4 тысяч человек, завербованных по всей стране, за сто дней построил восемь бронированных винтовых канонерских лодок, которые вошли во флотилию под командованием Эндрью Фута, янки из Коннектикута.

6 февраля 1862 года канонерки капитана Фута эскортировали вниз по реке Теннесси пароходы, на которых находилось 18 полков под командованием бригадного генерала Улисса Гранта. Они толпились на палубах, разглядывая окрестности, – эти 18 тысяч человек, среди которых были землепашцы, погонщики скота, люди, дробившие камень на дорогах, приказчики из магазинов, рабочие с фабрик, студенты, парни из Айовы, Небраски, Иллинойса, Индианы, Огайо, Миссури; многие из них были так молоды, что еще не имели права голосовать.

Канонерки остановились у форта Генри и обстреляли его, после чего войска захватили форт. Гарнизон конфедератов ушел в форт Донелсон на реке Камберленд. Стояла хорошая теплая погода, и Грант повел свои войска к форту Донелсон.

Фут поднялся со своей флотилией вверх по Миссисипи, оттуда на реку Камберленд и обменялся выстрелами с пушками форта. Флотилия получила повреждения и вынуждена была уйти вверх по течению. Таким образом, Грант остался с 27 тысячами войск, включая вновь прибывшие подкрепления, которым противостояли 18 тысяч войск противника, засевших в форту.

В эти дни ударили морозы, пошел сильный снег с холодным ветром, все дороги замерзли. При температуре в 10 градусов ниже нуля солдаты вели перестрелку, а по ночам сбивались в кучки и дрожали от холода, разыскивали в окрестностях заборы, кустарник, деревья, бревна, чтобы хоть как-нибудь укрыться от пронизывающего ветра. Ни одна из сторон не решалась зажигать бивачные костры. Каждое утро находили замерзших людей.

В воскресенье, 16 февраля, в военное министерство стали поступать телеграммы. Генерал Саймон Букнер, командующий фортом Донелсон, послал к генералу Гранту парламентера, запрашивая условия капитуляции. Генерал Грант ответил: «Никаких условий, кроме немедленной и безоговорочной капитуляции. Я намерен немедленно начать наступление на ваши укрепления». И командующий конфедератскими войсками сдал форт и 13 828 человек в плен. Эта победа окончательно привязала Кентукки к Союзу, создала плацдарм для продвижения в Теннесси, продвинула союзные армии на 200 миль в глубь вражеской территории.

Улисс Грант родился в Огайо и окончил военную академию в Уэст-Пойнте. Во время мексиканской войны он промчался за боеприпасами в город Монтерей под вражеским огнем, свесившись по примеру команчей с коня так, что круп лошади прикрывал его от пуль.

Он носил бороду, и, даже когда фотографировался, его мундир или прическа всегда оказывались в беспорядке. Грант отличался спокойными манерами, серьезностью, у него были серые глаза и маловыразительное лицо.

В 1854 году, когда он служил в форту Ванкувер на западном побережье, его ничто не интересовало. Он тосковал по дому и всегда носил в своем кармане пачку писем от жены. Женился он на ней без формального предложения. Они перебирались в легкой коляске по мосту во время наводнения, и она закричала:

– Если что-нибудь случится, я буду цепляться за вас!

Когда они благополучно достигли берега, Грант спросил ее:

– А не хотели бы вы уцепиться за меня на всю жизнь?

Однажды в форт Ванкувер пришел пакет, в котором лежал длинный женский локон, переплетенный с маленьким детским локоном; этот дар Грант всегда носил на груди. Почему он так много пил в это время? Была ли это тоска по дому? Ведь его предупредили, что его пьянство (а он был в чине капитана) разлагает полк. Он написал рапорт об увольнении из армии и передал его полковнику, с тем чтобы тот проставил число и отослал этот рапорт в военное министерство в тот день, когда Грант опять окажется жертвой пьянства. Так оно и случилось: Грант покинул армию. Впоследствии он, живя в Сент-Луисе, неудачно занимался продажей земель, потом вместе с семьей переехал в город Галина в Иллинойсе, где продавал шкуры сапожникам и седельщикам, зарабатывая 800 долларов в год. К этому времени он заболел ревматизмом. Как только началась война, Грант отправился в Спрингфилд, получил звание полковника и выступил со своим полком в Миссури.

После взятия форта Донелсон страна называла его «Грант – безоговорочная капитуляция». Галлек телеграфировал Мак-Клеллану: «Похоже, что армия Гранта настолько же деморализована победой над Букнером, насколько потомакская армия была деморализована поражением при Булл-Рэне». Мак-Клеллан решил, что понял, в чем дело, и телеграфировал в ответ: «Если интересы службы потребуют, не медлите и арестуйте Гранта».

Несмотря на интриги и клевету, Линкольн дал Гранту звезды генерал-майора. Президент был более чем заинтересован в этом простом вояке, который первым дал Союзу заметную победу.

Над Мак-Клелланом смеялись все злее и беспощаднее. Войска на Западе завязали бои и захватили ряд важных пунктов еще до 22 февраля, которое Линкольн назначил своим приказом как день общего наступления наземных и морских сил. Настал день рождения Вашингтона, а колоссальная потомакская армия под командованием Мак-Клеллана все еще квартировала в палатках и зимних хижинах вокруг Вашингтона. В армии конфедератов под командованием Джонстона у Манассаса приходилось меньше одного солдата на каждых трех в армии Мак-Клеллана.

Линкольн стал открыто вмешиваться в руководство потомакской армией, он даже опубликовал 7 и 8 марта свои общие приказы по армии № 2 и № 3. В одном приказе Мак-Клеллану предписывалось реорганизовать свою армию для активных боевых действий и для этого разделить ее на четыре корпуса, причем Линкольн сам назначил командующих этими корпусами. Другой приказ требовал, чтобы вне зависимости от любых боевых операций необходимое количество войск было оставлено для обеспечения безопасности столицы. Эти приказы и другие дела заставили МакКлеллана явиться в Белый дом. В воскресенье 9 марта, когда Мак-Клеллан совещался в Белом доме с Линкольном и Стентоном, пришло сообщение, что армия Джонстона у Манассаса оставила свои укрепления и уходит на юг, оставляя на память союзным войскам множество «квакерских пушек» – бревен на колесах, раскрашенных под настоящие пушки.

Мак-Клеллан был вынужден действовать – в тот же день он отдал приказ армии перейти в наступление. На рассвете следующего дня он телеграфировал Стентону: «Войска находятся в движении». Сам МакКлеллан прибыл на Булл-Рэн-крик у Манассаса и обнаружил, что сообщение было правильным, – вражеские войска отошли. Тогда он повернул свою армию обратно к Вашингтону. На вопросы, почему он не пошел дальше, не разыскал вражескую армию и не атаковал ее, Мак-Клеллан заявлял, что его войска просто осуществляли необходимый маневр.

Терпение Линкольна явно истощалось, его не удовлетворяли медлительность и нежелание Мак-Клеллана переходить к активным действиям.

Линкольн приказал генералу Мак-Доуэллу с 40 тысячами войск остаться у Вашингтона. Было ясно, что падение столицы приведет к тому, что Англия и Франция признают правительство конфедератов, блокада будет прорвана, оружие и материальное снабжение потекут на Юг. Линкольн в связи с этим писал Мак-Клеллану: «Мой приказ ясен: по согласованию с командирами корпусов обеспечить безопасность Вашингтона. Приказ этот не был выполнен, что и заставило меня задержать Мак-Доуэлла».

Начались споры. Мак-Клеллан требовал себе еще войск. «Происходит какая-то таинственная история с количеством ваших войск, – писал Линкольн МакКлеллану. – Когда я телеграфировал вам 6-го и отмечал, что в вашем распоряжении находится свыше 100 тысяч солдат, я исходил из рапорта военного министра, полученного, как он указывал, от вас, что у вас и на подходе к вам 108 тысяч человек. Теперь вы заявляете, что у вас всего 85 тысяч человек, хотя все посланные подкрепления уже должны были прийти к вам. Чем же объяснить разницу в 23 тысячи?» Линкольн пытался деликатно подтолкнуть Мак-Клеллана на активные действия. «Позвольте мне еще раз сказать вам, что вам необходимо нанести врагу удар. Я бессилен помочь вам».

Мак-Клеллана весьма тревожило, что Линкольн ограничил его власть только потомакской армией. Жене он писал о «подлецах» и «предателях», засевших в Вашингтоне.

В таком настроении находился Мак-Клеллан в апреле 1862 года, когда потомакская армия заняла позиции на полуострове перед укреплениями конфедератов в йорктауне. Переброска этой армии от Вашингтона по воде потребовала 113 пароходов, 188 шхун и 88 барок, которые в течение трех недель перевезли 121500 солдат, 14 592 животных, 1150 фургонов, 44 батареи, 74 госпиталя, не считая понтонных мостов, средств связи, снаряжения, продовольствия.

Мак-Клеллан держал свою армию у йорктауна в течение нескольких недель, пока не были отрыты укрепления и установлены батареи. «Вы должны правильно понять наше кажущееся бездействие, – писал он Линкольну. – Не потерян ни один день, ни один час. Осуществлены работы, которые поистине можно назвать грандиозными». И когда, наконец, большие пушки Мак-Клеллана были готовы нанести удар по врагу и уничтожить его, когда союзные войска двинулись, чтобы захватить вражескую армию, они обнаружили, что сражаться им не с кем. Опять Мак-Клеллан не внял предупреждению Линкольна, который писал ему: «Нынешнее промедление в наступлении на укрепленные позиции врага является повторением манассасской истории».

Итак, после месяца осады пустые укрепления конфедератов были захвачены; Мак-Клеллан телеграфировал Линкольну: «йорктаун в наших руках… Медлить нельзя… Я поставлю врага в безвыходное положение». А между тем под командованием южанина Джонстона было всего 55 633 человека – вдвое мень «ше, чем у Мак-Клеллана. Они ждали, пока МакКлеллан закончил строительство сверхсовершенных позиций для батарей, пока Мак-Клеллан убеждался, что он предусмотрел все возможные случаи, и тогда ушли.

Военные действия с различными результатами предпринимались в разных местах фронта. Три дня продолжалась битва у Пи Риджа в северо-западном углу Арканзаса, и победа союзных войск там еще прочнее привязала Миссури к Союзу.

Была предпринята дерзкая вылазка в самое сердце конфедерации. Два морских волка – капитан Дэвид Фарр агат и капитан Дэвид Портер – на боевых судах, на которые были погружены войска под командованием генерал-майора Бена Батлера, прорвались сквозь огонь фортов и батарей Нового Орлеана и захватили этот крупнейший морской порт и важный центр Юга с населением в 168 тысяч человек. Десятитысячная армия конфедератов покинула город, путь их отступления освещали подожженные ими 15 тысяч тюков хлопка, дюжина больших судов, несколько пароходов, незаконченные строительством канонерские лодки и другое имущество стоимостью в несколько миллионов долларов.

Военным губернатором города стал генерал Батлер, бывший демократ и сторонник рабства, который однажды пытался выдвинуть Джефферсона Дэвиса в президенты Соединенных Штатов. Батлер старался наладить выпуск газет в городе, поставки продовольствия, денежное обращение, вывешивание флагов. Однако навести порядок среди женщин оказалось совсем нелегким делом. Увидев на улице офицеров или солдат союзной армии, они отворачивались от них, гримасничали, насмехались, оплевывали союзный флаг. Они предпочитали сойти с тротуара, лишь бы не встретиться с янки. Батлер арестовал мэра города, начальника полиции и еще ряд лиц и посадил их в камеры захваченного форта.