Текст книги "Линкольн"

Автор книги: Карл Сэндберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 41 страниц)

– Хатч… Хатч, что это там движется?

– Ну как же, мистер Линкольн, это же потомакская армия.

Линкольн чуть задумался, выпрямился и сказал ясным и чистым голосом:

– Нет, Хатч, нет! Это личная охрана генерала Мак-Клеллана.

Больше ничего не было сказано. Не спеша они вернулись в свою палатку.

На смотре Линкольн обратился с речью к солдатам, поблагодарил их за службу и выразил надежду, что их дети и дети их детей на тысячу поколений вперед будут наслаждаться счастливой жизнью в объединенной стране.

Проходя мимо дома, в котором находились раненые конфедераты, Линкольн пожелал зайти к ним. Он сказал конфедератам, что они стали «врагами по не зависящим от них обстоятельствам». Последовала пауза, затем конфедераты окружили его, чтобы пожать ему руку.

Через два дня Линкольн вернулся в Вашингтон, и Галлек тут же послал телеграмму Мак-Клеллану: «Президент приказывает вам перейти реку Потомак и навязать бой противнику или заставить его отойти на юг. Вашей армии надлежит перейти в наступление, пока дороги в хорошем состоянии». Мак-Клеллан просил предоставить ему отпуск и отсрочить наступление. Сам Линкольн работал без отдыха, но Мак-Клеллану он телеграфировал: «Вы хотите повидать свою семью, я иду навстречу вашему желанию». Генерал уехал в Филадельфию к жене и дочери.

С момента боев под Антьетамом прошло три недели. Мак-Клеллан со своей армией в 100 тысяч человек все еще стоял к северу от Потомака. А Ли тем временем комплектовал в Виргинии свежие части.

Неоднократно Линкольн говорил о Мак-Клеллане как о человеке, больном медлительностью. Рассказывали о диалоге, имевшем место между одним крупным чиновником и Линкольном.

– Я доложу о результатах поездки, если найду армию, – сказал чиновник, получая пропуск к МакКлеллану.

– О, вы ее найдете, – сказал Линкольн. – Она на месте. В этом-то и вся беда.

Мак-Клеллан все же тронулся с места. Он не спеша переправил армию через Потомак и занял плацдарм, который занимал Поуп перед второй битвой под Булл-Рэном. Стоял ноябрь. Линкольн сказал Джону Хэю, что это последнее испытание Мак-Клеллана. Если он даст Ли возможность перейти через хребет Блю Ридж и стать между Ричмондом и потомакской армией, он отстранит Мак-Клеллана от командования. Когда армия Ли подошла к Калперер Корт-хауз, испытание Мак-Клеллана закончилось.

Выборы в ноябре 1862 года почти удвоили количество конгрессменов-демократов: вместо 45 их стало 75. В пяти штатах Линкольн два года тому назад получил большинство; теперь в этих штатах его партия понесла потери. Демократ Хорэйшио Симур стал губернатором Нью-Йорка. «Таймс» утверждала, что голосование показало «отсутствие доверия» к президенту.

«Лезлиз уикли» сообщала: «Когда полковник Форни спросил Линкольна, как он относится к событиям в Нью-Йорке, он ответил:

– Так же, как некий юноша в Кентукки; он бежал на свидание со своей любимой и сильно стукнулся пальцем о камень. Схватившись за палец, юноша подумал, что он слишком взрослый, чтобы плакать, но ему было слишком больно, чтобы он мог смеяться».

В письме к Карлу Шурцу Линкольн указал три причины, приведшие к поражению на выборах «1. Наши друзья-республиканцы ушли на фронт, и поэтому демократы оказались в большинстве. 2. Демократы это поняли и приняли все меры, чтобы вернуть себе власть. 3. Наша печать, понося и унижая правительство, дала им в руки сильное оружие для достижения этой цели. Конечно, и наши военные неудачи имеют к этому отношение».

Из республиканцев лишь один Келли был переизбран значительным большинством голосов. Линкольну захотелось узнать, почему он победил. Келли сказал, что шесть месяцев назад и он потерпел бы поражение, но на сей раз он добился победы, выступая с требованием назначения боевого генерала вместо МакКлеллана.

Наступил день, когда Мак-Клеллану вручили приказ о его отстранении от командования потомакской армией. Мак-Клеллан написал прощальное письмо к армии. Солдаты отнеслись к нему благожелательно. Там, где проходил Мак-Клеллан, солдаты приветливо встречали его. Замещавший его Бэрнсайд чуть не плакал, рассказывая Мак-Клеллану, что он отказывался от этого поста до тех пор, пока ему не было строго приказано.

Почему Линкольн назначил Бэрнсайда? Потому что последний был другом Мак-Клеллана и мог воспользоваться благожелательным отношением армии к прежнему командующему. Кроме того, Линкольн знал, что Бэрнсайд не занимался заговорами, интригами, армейским политиканством, что он очень лоялен и чистосердечен.

Линкольн был огорчен, что новый командующий отверг план, присланный из Вашингтона. Однако президент согласился с планом Бэрнсайда при условии, что тот будет «быстро действовать». Линкольн не удовольствовался поездкой Галлека к Бэрнсайду и поехал к нему лично. У них была длительная беседа.

Наступил день сражения под Фредериксбергом, где Ли устроил ловушку потомакской армии. У Ли было 72 тысячи солдат. Он подготовился к бою и ждал Бэрнсайда с его армией в 113 тысяч. Целый месяц Бэрнсайд ждал понтонов для переправы через реку. Ли за это время все рассчитал, и, когда части союзной армии переправились, с гор на них обрушились огонь и металл. Дороги были изрыты окопчиками, в которых залегли стрелки, спокойно упражнявшиеся по живым целям. Мигер повел свою Ирландскую бригаду численностью в 1 315 человек в атаку, но отступил, оставив на скованной морозом горе 545 солдат. Дивизия Ханкока потеряла 40 процентов своего состава. Между утренним туманом и вечерними сумерками союзная армия потеряла 7 тысяч убитыми и ранеными. 48 часов пролежали они на морозе, прежде чем удалось их подобрать. Многие сгорели в высокой траве, подожженной снарядами. В итоге боя конфедераты потеряли 5 309 человек, федеральные войска – 12 653. Бэрнсайд был чрезвычайно огорчен исходом боя и готов был броситься во главе своего старого 9-го корпуса в атаку на каменную стену и неприятельские 300 пушек. Но штабные отговорили его от этого плана. Бэрнсайд отвел свои войска из-под Фредериксберга обратно через Раппаханок на прежние позиции.

Моральному состоянию армии был нанесен сильный удар. Солдаты показали необычайную храбрость, но что они могли сделать с такими командирами? Этот вопрос их мучал. На смотре вместо приветствий генерала встретили улюлюканием. Кое-кто винил не Бэрнсайда, а Линкольна. Еще больше офицеров подало в отставку, усилилось дезертирство.

Лейтенант Уильям Лэск писал своей матери: «Увы, бедная моя родина! У нее сильные ноги для маршей, у нее храброе сердце и много смелости, но… мозги, мозги… Наверное, у старины Эйби припасен какой-нибудь анекдот на этот случай… Верю, что Бэрнсайд храбр и честен, не сомневаюсь, что президент честен, но «знай сверчок свой шесток». Пусть Линкольн упражняет свой талант в раскалывании брусков. Предпочитаю видеть Мак-Клеллана, а не Линкольна во главе армии».

Бэрнсайд отправил Галлеку письмо, в котором сообщил, что всю вину берет на себя. Президент обратился с посланием к армии: «Хотя вы потерпели неудачу, но эта попытка не была ошибкой; эта неудача – чистая случайность… Вы обладаете всеми качествами великой армии; эти качества обеспечат победу делу страны».

Думал ли президент о результатах битвы одно, а вслух высказывал другое? Уильям Стодард, работавший в штабе Белого дома, отрицал это в своем письме: «Мы потеряли на 50 процентов больше неприятеля. И все же в ужасной арифметике Линкольна есть свой резон. Он говорит, что если бы в течение недели мы каждый день в результате боев имели такое же соотношение потерь, армия Ли была бы уничтожена бесследно, а потомакская армия все еще осталась бы полной сил; с войной было бы покончено, с конфедерацией также. Мы пока еще не нашли в нашей среде такого генерала, который мог бы примириться с этой арифметикой, но когда мы его найдем, мы приблизим конец войны».

Т. Барнет, клерк министерства внутренних дел, записал в своем дневнике слова Линкольна после разгрома под Фредериксбергом: «Если есть место хуже ада, я на этом месте».

Прошла неделя, и у Бэрнсайда созрел план нового сражения. Это было трудное для Бэрнсайда время, ибо в один и тот же день он получил предупреждение Линкольна не двигаться и телеграмму Галлека «нажать на врага».

Линкольн написал Галлеку, чтобы он поехал к Бэрнсайду, ознакомился с его планами, побеседовал с офицерами, узнал их мнение и настроение. «Проверьте все всесторонне и составьте свое собственное мнение; лишь после этого скажите генералу Бэрнсайду, одобряете вы его план или нет. Ваша поенная квалификация не принесет никакой пользы, если вы всего этого не сделаете».

Галлек расценил это письмо как инсинуацию. Он попросил освободить его от обязанностей главнокомандующего. Линкольна в тот момент не устраивал уход Галлека; кроме того, ему совсем не хотелось задевать самолюбие генерала. Президент взял свое письмо обратно; Галлек взял обратно просьбу об отставке.

Послание президента конгрессу 1 декабря 1862 года начиналось с высказываний о Союзе, рабстве и неграх. «Можно сказать, что нация состоит из территории, народа и законов». Из этих компонентов только территория остается в известной степени неизменной. Меняются законы, люди умирают, страна остается.

Конгрессу должно быть предоставлено исключительное право ассигновать деньги и другие средства для колонизации свободных цветных людей. «Не будь рабства, не было бы и мятежа; с отменой рабства мятеж не сможет дольше продолжаться». Кое-кто настаивал на колонизации, мотивируя это тем, что свободные негры будут отнимать работу у белых рабочих, но против такой установки Линкольн возражал. Ничто не должно остановить борьбы за полное освобождение негров. Освобождение негров покончит с войной и сохранит Союз на вечные времена.

«Догмы мирного прошлого не пригодны для бурных дней настоящего. Положение чрезвычайно трудное, но мы должны подняться до уровня требований момента. Так как перед нами новая ситуация, то мы должны и думать по-новому и действовать по-новому… Давая свободу рабам, мы обеспечиваем свободу свободным людям. Это одинаково почетно и в том, что мы даем, и в том, что мы сохраняем».

В последнем абзаце послания Линкольн пытался затронуть чувства людей. «Соотечественники! Мы не можем уйти от истории. Мы, члены этого конгресса и правительства, останемся в памяти людей независимо от того, хотим мы этого или нет. Личное значение или ничтожность каждого из нас никогда никого не смогут выручить. Мы проходим проверку огнем, и пламя его осветит все наши дела, благородные и бесчестные, для всех последующих поколений».

Путь к спасению Союза – «путь простой, мирный, справедливый, великодушный. Если мы пойдем по этому пути, мы заслужим вечное одобрение всего мира и бог будет вечно нас благословлять».

Что дало послание? Ничего, кроме робкого нащупывания путей к освобождению с компенсацией в рабовладельческом штате Миссури. Пограничные штаты, не имея единого мнения, не проявили решительности. Они еще не стали неотъемлемой частью Союза.

18 декабря Лексингтон и Кентукки снова были захвачены конфедератами, после того как части Бедфорда Фореста совершили рейд и прогнали иллинойскую кавалерию полковника Роберта Ингерсола.

Декабрьское послание президента было компромиссом. Его целью было задобрить все стороны, слишком враждебные, чтобы их можно было объединить для совместных действий. Так говорили одни. Другие утверждали, что освобождение негров – конек президента. Как выходец из пограничного штата он не представлял себе, что рабство должно уничтожить с корнем и сразу. Но даже для многих из тех, кто не соглашался с ним или с тем, что план Линкольна выполним, было ясно, что он искренне стремится поднять знамя, за которым стоит пойти даже ценой жертв.

Декабрьское послание прокладывало путь Декларации об освобождении, если президент решит обнародовать ее 1 января 1863 года. Радикалы – сторонники освобождения утверждали, что президент не осмелится опубликовать Декларацию. Некоторые деятели из пограничных штатов говорили, что он не посмеет конфисковать имущество стоимостью в миллиарды долларов. Многие армейские офицеры открыто говорили, что опубликование Декларации приведет к массовому дезертирству, что целые роты и полки в полном составе сложат оружие.

Сенатор Браунинг записал в своем дневнике, что «…у президента явная галлюцинация – он считает, что конгресс может покончить с мятежом, если он утвердит его (Линкольна) план освобождения с компенсацией».

3. Буря над кабинетом министров. Мерфрисборо

Когда Чэйз сказал сенатору Фесендену, что на президента оказывается «влияние с черного хода», он был уверен, что Фесенден поймет и подумает о Сьюарде.

Сенаторы-республиканцы на тайном собрании, состоявшемся 15 декабря 1862 года, обсуждали письмо Сьюарда, написанное им шесть месяцев тому назад. Сенатор Самнэр предварительно показал это письмо Линкольну с целью узнать, одобрил ли он его содержание. Линкольн сказал, что он его впервые видит. Об этом узнали газеты и открыли огонь по Сьюарду. Радикалы настаивали на том, что это еще одно доказательство влияния Сьюарда на президента «с черного хода», парализующего лучшие намерения Линкольна.

Фесенден описал ход обсуждения письма на тайном совещании: «Мистер Уилкинсон выразил мнение, что страна погублена и дело проиграно… Мистер Сьюард, сказал он. нисколько не верил в справедливость войны, и до тех пор, пока он останется в кабинете, нельзя ожидать ничего, кроме поражения и катастрофы. После выступления Уилкинсона несколько минут царила тишина».

Сенатор Коламер видел трудность в том, что у президента в строгом смысле слова нет настоящего кабинета министров. Фесенден сказал, что долг сенаторов разобраться в этом кризисе и действовать с большой осторожностью, чтобы не вызвать смятения в стране и не ослабить позиции президента.

Браунинг в своем дневнике отметил, что «старина Бен Уэйд в долгой речи потребовал, чтобы сенат в полном составе пошел к президенту и настоял на отстранении Сьюарда…»

На следующий день тайное собрание избрало делегацию из девяти. Она должна была «предложить президенту изменить политику и сделать перестановки в кабинете; это увеличит единство и силу правительства».

Тайное собрание еще не закончилось, а сенатор Престон Кинг уже спешил к Сьюарду, чтобы все ему рассказать. Сьюард пожевал сигару и сказал:

– Они могут принимать в отношении меня какие угодно решения, но поставить президента в ложное положение я не дам.

Он тут же написал президенту записку, в которой просил о немедленной отставке. Через пять минут Кинг передал записку президенту в руки. Линкольн удивленно посмотрел на Кинга и спросил:

– Что это означает?

Кинг рассказал ему о событиях дня.

Конгрессмен Чарльз Седжвик из Сиракуз, штат Нью-Йорк, юрист, написал жене: «Я пошел к президенту вместе с Талом Стивенсом и Конклином. Мы настаивали на том, чтобы президент принял отставку Сьюарда. С обычной для него ловкостью и хитростью Сьюард тут же после подачи в отставку начал засылать к президенту своих друзей, чтобы те его запугали и заставили отказаться от принятия отставки Сьюарда. Именно этому его плану я и хотел противодействовать… Боюсь, что президент нуждается в помощи… Я думаю, что лучше будет, если ты это письмо пока никому показывать не будешь».

Декабрьским вечером делегация посетила Линкольна. Пришли Коламер, Уэйд, Граймс, Фесенден, Трамбул, Самнэр, Гарис, Помирой и Гоуард.

Коламер встал и зачитал свое тщательно подготовленное заявление. Основные его моменты: война за победу Союза должна продолжаться; президент должен пользоваться коллективной мудростью и советами всего кабинета; все министры должны без всяких колебаний бороться за победу.

Бен Уэйд поднялся, чтобы указать, что военные дела были переданы в руки людей, которым война и ее цели безразличны. Встали Граймс и Гоуард и прямо сказали, что Сьюард не пользуется доверием. Фесенден начал с того, что сенат верит в патриотизм и честность президента и не претендует на то, чтобы диктовать ему в вопросе о составе кабинета. Он подчеркнул, что, по мнению общества, министр иностранных дел идет не в ногу с большинством министров.

Встал Самнэр. Он сказал, что Сьюард позволил себе в официальном письме высказаться непочтительно и оскорбительно о конгрессе и посылал документы, не показывая их президенту, с содержанием которых президент не согласился бы. Президент ответил, что Сьюард прочитывал ему свои документы, прежде чем отсылать их, но на заседании кабинета их обычно не оглашали. Он не помнил письма, о котором говорил Самнэр.

«Беседа продолжалась три часа, – отметил Фесенден, – но никакие конкретные решения не принимались…» Президент обещал рассмотреть заявление, поблагодарил за тон разговора и доброе отношение делегации.

В пятницу 19 декабря утром Линкольн созвал кабинет. Пришли все, кроме Сьюарда. Президент рассказал о визите делегации конгресса. Министры обменялись мнениями. Линкольн попросил кабинет собраться совместно с делегацией. Уэллес отметил, что это понравилось Чэйзу. Президент просил прийти в 7.30 вечера.

Появились слухи, что Сьюард подал в отставку. Побывавшие у него на дому застали Сьюарда за упаковкой книг и документов – он собирался уехать к себе домой в Оберн в штате Нью-Йорк.

Когда делегация пришла в тот же вечер в Белый дом, сенаторы не знали, что Линкольн подготовил для них встречу с кабинетом. Президент просил их принять участие в свободном и дружеском разговоре с министрами на равных для всех трех сторон началах и поинтересовался, имеются ли у них возражения. Фесенден отметил: «У комитета не было возможности посоветоваться, и возражений не последовало».

Во вступительном слове президент подчеркнул, что действительно заседания кабинета созывались не очень регулярно, причиной чему была нехватка времени. Все же большая часть важных вопросов обсуждалась в достаточной мере; о том, что среди министров нет единства, ему ничего не известно. Он полагал, что Сьюард добросовестно помогал в ведении войны, никому не мешал, обычно читал ему всю свою официальную корреспонденцию, иногда советовался с Чэйзом. Затем он просил министров высказаться.

Чайз горячо, даже несколько запальчиво протестовал против встречи с сенаторами: если бы он знал, что его здесь будут допрашивать, он не пришел бы. Однако он подтвердил, что важные вопросы обычно обсуждались на заседаниях кабинета, хотя и не в той мере, в какой было бы желательно. Кабинет действовал в полном согласии. Ни один министр не выступал против какого-либо решения после того, как оно было принято.

Фесенден внимательно слушал. При встречах с сенаторами Чэйз говорил совсем не то, и совсем не то писал он в своих письмах. И поэтому Фесенден поднялся, чтобы повторить, что у них нет намерения диктовать президенту, а только дружески посоветовать. Трамбул указал, что президент сам признал недостаточность обсуждения важных вопросов. Бэйтс процитировал параграф конституции, из которого явствовало, что президент не обязан советоваться с кабинетом. Выступили и другие. Время текло. Фесенден вспоминает: «В этот вечер президент произнес несколько речей, рассказал несколько анекдотов; большинство из них я уже слышал».

После долгого обсуждения ряда вопросов участники стали лучше понимать друг друга, и президент спросил мнения сенаторов, нужно ли выводить Сьюарда из состава кабинета. Гоуард заявил, что он не выступал ни разу в течение заседания и теперь ничего не скажет. Чэйз предложил: «Министрам сейчас лучше удалиться». Министры ушли. Часы пробили уже полночь. Сенаторы Коламер и Гарис тоже ушли. Фесенден выяснил, что заявление Сьюрда об отставке находится у президента и что он собирается предложить Сьюарду взять свое заявление обратно.

Миновал первый час ночи. Совещание длилось пять с половиной часов. Сенаторы пришли к выводу, что никаких изменений в составе кабинета Линкольн не сделает. Он опасался полного развала кабинета, если Сьюард будет отстранен.

На следующий день Уэллес вызвался пойти к Сьюарду и посоветовать ему не форсировать отставку. Линкольн одобрил намерение Уэллеса и вызвал к себе Чэйза.

Чэйз сказал президенту, что он очень расстроен вчерашним совещанием; оно явилось для него сюрпризом. После нескольких неопределенных замечаний Чэйз сказал, что он написал просьбу об отставке с поста министра финансов.

– Где оно? – спросил президент, и глаза у него засверкали.

– Оно у меня, – ответил Чэйз и вынул бумагу из кармана.

– Дайте его мне, – сказал президент и протянул свою длинную руку, не глядя на Чэйза.

Чэйз не выпускал заявления из своих рук, видимо желая еще что-то сказать, но президент не стал дожидаться, схватил его и прочел. Затем он помахал им перед Уэллесом.

– Это, – сказал он торжествующе, – поможет рассечь гордиев узел.

Тогда сидевший у камина Стентон заявил:

– Мистер президент, прошу вас рассмотреть мою просьбу об отставке, которую я вручил вам вчера.

– Ваша отставка мне ни к чему, – сказал Линкольн и потряс заявлением Чэйза. – Это все, что мне нужно. Я теперь ясно вижу, что мне делать. Никого из вас я больше не задерживаю.

Министры ушли. Линкольн остался один. Когда к нему вскоре пришел сенатор Гарис, президент сиял и был очень доволен.

– Итак, судья, я могу продолжать поездку: у меня по тыкве в каждом мешке. (Когда фермеры ездили верхом на рынок, они для равновесия закладывали по тыкве в оба конца мешка, который перебрасывали через спину лошади.)

До Фесендена анекдот дошел уже в другой редакции. Президент якобы сказал: «Теперь большая часть борова в моих руках. Я откажусь принять отставку и одного и другою».

Президент написал любезные записки Сьюарду и Чэйзу, в которых сообщал, что он не может их отпустить, и просил продолжать исполнение своих обязанностей. Сьюард ответил, что он «с радостью возобновит» работу. Чэйз немножко поломался. «Утро вечера мудренее», – сказал он. Продумав все воскресенье, он решил остаться министром.

Сенаторы-республиканцы собрались на тайное совещание в понедельник и заслушали доклад комиссии, выполнившей свои обязанности. Браунинг счел своим долгом посетить президента и посоветовать ему создать новый кабинет. Президент ответил, что он, пожалуй, попытается продолжать работу со своим старым кабинетом.

Фесенден написал своей семье: «Таковы аномалии президентского характера – никто не знает, что принесет наступающий день».

Сьюард и Чэйз повседневно встречались в своей работе со сложной и меняющейся ситуацией. Президент отсылал к Сьюарду посетителей по вопросам дипломатическим и к Чэйзу по финансовым делам. День войны стоил уже 2 миллиона долларов, и Чэйз ежедневно заседал, изыскивая наличные деньги, рассматривая кредитные балансы. В декабре 1862 года Чэйз доложил, что в наступающем году правительству придется сделать заем в 600 миллионов долларов. Конгресс по представлению Чэйза санкционировал выпуск банкнотов-«зеленоспинок» на сумму в 150 миллионов долларов. Выпуск бумажных денег привел к тому, что стали прятать золото. Этим же постановлением правительство уполномочивалось выпустить заем на сумму в 500 миллионов долларов, с тем чтобы облигации продавались отдельным лицам, биржевикам, банкам. Линкольн не претендовал на понимание финансовых операций.

Армии, спавшие на мерзлой земле, маршировавшие по грязи, дравшиеся в жестоких кровавых сражениях, требовали, чтобы им выплатили задолженность по жалованью.

Будущее предвещало увеличение государственного долга. Расходы правительства поднялись до 2 миллионов 500 тысяч долларов в день, включая и воскресенья. Поступления в казну от таможни, налогов и других источников не превышали 500 тысяч долларов в день. Нужно было различными манипуляциями: займами, банкнотами, призывами к патриотическому долгу выуживать из касс банков и кошельков обывателей еще 1 миллион 900 тысяч долларов ежедневно.

Сьюард информировал Линкольна, что Испания, Англия и Франция объединились для того, чтобы заставить Мексику выплатить им долги. Они официально заявили, что у них нет территориальных притязаний, но постепенно Сьюард и Линкольн выяснили, что Наполеон III намеревался разгромить мексиканцев, сбросить республиканское правительство, установить монархию и посадить на трон эрцгерцога Максимилиана Австрийского.

Из бесед с Линкольном Сьюард пришел к выводу, что у президента не было сомнений в том, что эти три европейских государства намерены поддержать силой свои требования. Президента вполне удовлетворяли формальные заверения этих государств, что они не нарушат прав мексиканского народа свободно выбрать правительство и образ правления.

Интервенция была главной темой дипломатических переговоров в Европе. Руководящие деятели Англии и Франции готовились признать конфедерацию, но им мешала Россия. В конце 1862 года исполняющий обязанности американского посла в Петербурге Баярд Тэйлор передал письмо Линкольна министру иностранных дел Горчакову. Содержание письма осталось неизвестным, а содержание беседы Горчакова с Тэйлором было опубликовано по требованию конгресса. Горчаков сказал:

– Только Россия поддерживала вас с самого начала, и она будет поддерживать вас и впредь. России, вероятно, предложат принять участие в какой-нибудь форме вмешательства, но она решительно откажется. Вы можете быть уверены в этом – Россия не изменит своего решения.

Ни одно из великих европейских государств не давало США таких определенных заверений. Этим решением Россия противопоставляла себя Англии и Франции, с которыми она незадолго до этого воевала в Крыму. К тому же у России не было такой текстильной промышленности, как у Англии и Франции, страдавших от хлопкового голода.

Ведущий философ европейского Международного товарищества рабочих Карл Маркс писал о Пальмерстоне, старавшемся втянуть Англию в войну против Севера: «Возможно, что Паму удастся ее вызвать, но это ему будет не легко. Ему нужен pretext[1], а я не думаю, чтобы Линкольн дал ему его». Маркс знакомился с документами о событиях и людях и делал свои выводы. «Ярость, с которой южане встретили линкольнские акты, свидетельствует о важности последних. Все эти акты имеют вид расчетливо составленных и снабженных массой оговорок условий, посылаемых одним адвокатом другому, представителю противной стороны. Но это не лишает их исторического значения».

Маркс сетовал на то, что Север дал возможность Югу мобилизовать всю свою боевую мощь. «Юг сваливает всю productive labour[2] на рабов и может поэтому беспрепятственно бросить все свои силы на фронт… По моему мнению, вся эта история скоро take another turn [3]. Север, наконец, начнет вести войну всерьез и прибегнет к революционным средствам, отбросив руководство border slaves statesmen 4. Один полк, составленный из негров, возымеет чудодейственное влияние на нервы южан».

Задачей Сьюарда было создать благоприятное для Севера мировое общественное мнение. Президент и его министр общались все чаще, и их взаимное уважение и привязанность друг к другу росли; они становились закадычными друзьями.

Конгресс принял постановление отторгнуть Западную Виргинию от штата Виргинии и сделать ее самостоятельным штатом. Блэйр, Бэйтс и Уэллес были против этого, Сьюард, Чэйз и Стентон – за. Президент утвердил постановление, присовокупив свое письменное мнение, что храбрые и достойные люди Западной Виргинии считали вхождение в Союз вопросом жизни и смерти. Они были верны Союзу в самых суровых испытаниях.

В поселениях пионеров в Миннесоте, на границе с пустыней, краснокожие племени сиу убили пятерых белых жителей. Местные чиновники федерального правительства предсказывали многолетнюю вооруженную борьбу индейцев с белыми из-за незаконного захвата индейских земель, из-за медлительности в выплате обещанных индейским племенам денег и потому, что белые торговцы обжуливали отдельных индейцев. Маленький Ворон стал во главе племени сиу и повел его в долину реки Миннесота. Индейцы убили 490 человек, включая женщин и детей. Кавалерия генерала Поупа разгромила в бою Маленького Ворона. Военный суд, отчасти подчиняясь чувству мести, охватившему весь Северо-Запад, приговорил 303 индейцев к повешению.

Линкольн ознакомился с делом и задержал исполнение приговора. Постепенно он вычеркивал из списка обреченных одного за другим и оставил только 38 человек. Остальных он приказал держать под стражей до особого распоряжения и «принять меры, чтобы ни один из них не сбежал и не подвергался противозаконному насилию».

В послании конгрессу он отметил, что точно не установлено, кто вызвал взрыв недовольства в Миннесоте. «Подозрения, которые могут оказаться неоправданными, незачем оглашать…» Президент убедился, что обращение с индейцами со стороны федеральных властей оставляло желать лучшего. Он предложил изменить политику в отношении индейцев.

В канун Нового года военное министерство сообщило об одной из самых кровавых битв за все время войны, имевшей место под Мерфрисборо в штате Теннесси, у реки Стоун. В сражении приняли участие союзная армия Роузкранса и конфедераты под командованием Брагга. Правое крыло союзной армии вынуждено было отступить на две мили, и Брагг послал победную телеграмму в Ричмонд: «Бог дал нам счастливый Новый год». В эту ночь Линкольн улегся в постель, зная, что южане продвинулись вперед. Прошло еще два дня маневрирований и боев между 41 тысячей солдат Роузкранса и 34-тысячной армией Брагга. Они сражались и в дождь, и в туман, и в морозные зимние сумерки. На второй день боев дороги стали скользкими; ни послушные кони, ни изрыгающие проклятия ездовые не в состоянии были вытащить пушки из грязи. Каждый четвертый солдат, участвовавший в боях, был убит, ранен или взят в плен. Потери союзной армии достигли 12 906 человек; конфедератов – 11 739.

В этом хаосе дыма и стали, пламени и крови президент в далеком Белом доме видел улучшение положения сторонников Союза в Теннесси, потерю Югом какого-то количества живой силы.

Линкольн телеграфировал Роузкрансу: «Благослови бог вас и всех, кто с вами! Примите благодарность нации и передайте ее всем за их умелые действия, выносливость, бесстрашие и отвагу».

4. 1863 год. Декларация об освобождении негров

Многие сомневались, что в день, назначенный для обнародования заключительной Декларации об освобождении негров, то есть 1 января 1863 года, президент действительно выполнит свое обещание. В Вашингтоне появились слухи, что Линкольн откажется опубликовать Декларацию.

Браунинг записал 31 декабря: «Несколько дней тому назад я сказал судье Томасу, что ему следует пойти к президенту и откровенно, подробно побеседовать с ним по поводу угрозы выступить с Декларацией об освобождении – по моему мнению, это чревато бедствиями и только бедствиями». Браунинг сокрушался насчет опасений президента, что в случае, если он не опубликует Декларацию, то па Севере может подняться бунт, не пройдет и недели, как будет назначен диктатор. А ведь Декларация может вызвать восстания рабов; на южан обрушатся страшные беды, негры будут убивать белых – таковы были предсказания английских газет.