Текст книги "Пока муж в командировке"
Автор книги: Карина Тихонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
– Еще как нужны! – ответила я честно.
– Вот и поощрим тебя в середине месяца, как добросовестного работника. Да, совсем из головы вон! Маш, хочешь подработать?
– Хочу, – ответила я. – А как?
Валентина Ивановна достала из сумки тяжелую связку ключей, показала их мне.
– Вот. У нас тут один тип живет… Одинокий мужик, хозяйством не занимается. В общем, у нас с ним договор: два раза в месяц в его доме проводить генеральную уборку. Сегодня у нас двадцать восьмое, пора убираться. А женщину, которая приходила к нему, радикулит замучил. Я как раз думала: кого бы попросить? А тут ты!
Валентина Ивановна закончила свой бессвязный монолог и с надеждой уставилась на меня.
– Ну как? – спросила она. – Сделаешь? Ты не думай, он хорошо платит! Сто баксов за раз!
– Сто баксов? – не поверила я.
– Вот именно! Считай, треть твоей зарплаты!
Я, конечно, сразу согласилась, только спросила, много ли уборки.
– Да нет, мужик дома почти не бывает. У Штефана двойное гражданство, он в России редко появляется.
Я сделала стойку, как охотничий пес, почуявший добычу.
– Что вы сказали? – переспросила я. – Как его зовут?
– Штефан, – повторила Валентина Ивановна. – Штефан Батори. Он венгр. Папаша его был партийным работником при старом режиме, Штефан учился в Москве. Кажется, в институте Мориса Тореза. Он журналист. Вечно мотается по всяким загранкам, командировкам…
Валентина Ивановна понизила голос, придвинулась ко мне вплотную.
– Я тебе скажу, такой самец!… Ну, ты понимаешь… – Она многозначительно повела бровями. – К нему постоянно какие-то бабы таскаются, разные! И все красотки! – Валентина Ивановна поджала губы и признала: – Ну, в смысле внешности он и сам не подкачал. Красивый мужик, просто загляденье. И одет как картинка. Да-а-а… Кому все, а кому ничего…
Она еще немного покивала головой, отвечая каким-то своим, невысказанным мыслям. Потом спохватилась и спросила прежним деловым тоном:
– Ну что? Готова прийти на помощь братскому венгерскому народу?
Я с трудом проглотила слюну и тихо ответила, что всегда готова.
И мы пошли к последнему, шестому, подъезду.
Этот подъезд мне нравился больше всех остальных. Начнем с того, что он был угловым, поэтому на каждой площадке находилось всего две квартиры. Если учесть, что в доме семь этажей, и то, что на первом этаже квартир нет, то легко посчитать количество соседей: двенадцать семей. Это значит, что каждый человек знал своих соседей в лицо и по имени. Очень ценное преимущество в разобщенной московской жизни.
Во-вторых, этот подъезд был самым чистым и ухоженным в доме. Нет, в остальных квартирах тоже не свиньи жили. Дом, в общем, населен благополучными людьми, но этот подъезд выделялся даже на их фоне.
Меня сразу поразил идеальный порядок возле мусоропровода. Никто не позволял себе просыпать содержимое мусорного ведра мимо отверстия и гордо удалиться, оставив картофельные очистки на полу. На каждой площадке стояли венички с совочками, и жильцы не гнушались ими пользоваться.
Еще меня поразило огромное количество живых цветов на лестничных клетках. Это был не подъезд, а какая-то удивительная оранжерея. Причем никому не приходило в голову стряхивать пепел в цветочные горшки; для курящих отводились специальные уголки с красивыми пепельницами и удобными угловыми диванчиками.
В общем, это был нормальный европейский подъезд, увы, нехарактерный для московских домов. И конечно, роковой красавец Штефан Батори должен жить именно в таком ухоженном цивильном месте.
Мы с Валентиной Ивановной поднялись на третий этаж, остановились у бронированной двери. Я механически отметила, что у нас дома точно такая же. Может, и ключи у нас одинаковые? Тогда понятно, каким образом Штефан попал в мой дом!
Да нет, не может быть. На фирме меня заверили, что не существует одинаковых замков в дверях этого типа. Хотя стоит ли доверять заявлениям рекламного типа?
– Квартира большая, – предупредила начальница, отпирая дверь. – Я долго тут торчать не смогу. Сама-то справишься?
Я кивнула, не в силах произнести ни одного слова. Дверь распахнулась, из коридора на меня повеяло запахом ароматизированного табака и дорогой туалетной воды.
– Входи, – пригласила меня начальница.
И я ступила в полумрак просторной прихожей, как на запретную вражескую территорию.
Впереди расстилалось неизвестное минное поле.
Из прихожей в квартиру вели три двери. Валентина Ивановна отворила крайнюю правую.
Я заглянула в комнату – это был кабинет, – но от волнения ничего толком не разглядела.
– Штефан ненавидит пыль, – продолжала Валентина Ивановна. – Как следует протрешь всю мебель, стол тоже нужно отполировать. Боже тебя упаси перекладывать бумаги! Подняла, вытерла, положила, как лежали. Иначе Штефан нам голову оторвет. Поняла?
Я хотела сказать, что Штефан уже никому ничего не оторвет, но вовремя спохватилась и промолчала.
Мы миновали огромную квадратную прихожую с роскошным ковром посередине и вошли в просторную гостиную. Валентина Ивановна окинула ее опытным взглядом и сказала:
– Ну, тут работы немного. Как видишь, все на своих местах, никакого бардака. Тебе повезло. Иногда Штефан устраивает посиделки, после которых сюда войти страшно. А сегодня просто идеальный порядок. Надо же, не успел нагадить. Видимо, мотался по своим командировкам.
Третья комната была отведена под роскошную, я бы даже сказала, кокетливую спальню. Валентина Ивановна взглядом указала мне на игривую акварель в духе Ватто, висевшую над кроватью, и многозначительно хмыкнула:
– Чуешь, какое место в квартире самое главное? Говорю же: самец, каких мало. Айда на кухню.
Длинный коридор привел нас на кухню: современная мебель, отличная техника. Здесь тоже царил образцовый порядок, только в раковине стояла чашка с засохшими коричневыми разводами.
– Ну, мать, – сказала начальница, – повезло тебе. Получишь сто долларов, можно сказать, на халяву. Значит, так: протрешь пыль, почистишь ковры и мягкую мебель. Кстати, где-то я видела у него пылесос…
Валентина Ивановна вышла в коридор, открыла дверь кладовки.
– Маша! Вот пылесос. Пользоваться таким умеешь?
Я присмотрелась. Новая модель моющего пылесоса, у меня дома точно такая же. Я ответила, что умею.
– Вот и славно – обрадовалась Валентина Ивановна. – Значит, так: уберешься, закроешь квартиру на все замки, ключи принесешь мне, и я сразу расплачусь. Штефан деньги на уборку оставляет за месяц вперед, как раз последняя сотня в сейфе лежит. Интересно, куда он пропал? Должен еще деньжат подкинуть… Ну ладно, это ерунда. Ты все поняла?
Я кивнула. Почему-то разговаривать в этой огромной квартире было немного страшно. Мне казалось, что дух Штефана находится рядом и насмешливо смотрит на мою испуганную физиономию.
Валентина Ивановна еще раз обвела взглядом высокие потолки, поделилась со мной мыслями:
– Нехилая квартирка. Ее в советское время дали папаше Штефана. Ну, тому венгерскому партайгеноссе.
– А где он сейчас? – спросила я.
– На том свете. Давно помер. Говорят, его жена убила. – Казалось, начальница была очень довольна тем, какое впечатление произвел на меня ее рассказ, и продолжила: – Мне кто-то из соседей говорил. Вроде приревновала она его к какой-то бабе, ну и пырнула ножом. Видно, тоже был кобель, каких мало. Историю замяли, мужика похоронили с партийными почестями. Помнишь, как раньше в газетах писали: «Смерть нежданно вырвала из наших рядов…» – Валентина Ивановна посмотрела на меня и спохватилась: – Хотя ты не помнишь. Маленькая была.
Я кивнула и вернула начальницу к прежней теме:
– А что сталось с его женой?
– Жену отправили в какую-то закрытую лечебницу для нервнобольных. Там она и померла лет пять назад.
Я выслушала историю с напряженным вниманием.
– Как давно это было? – спросила я.
– Что именно?
– Ну, когда погиб этот партайгеноссе?
– Не знаю, давно, наверное. Может, еще в восьмидесятые. – Валентина Ивановна пожала плечами и закруглила тему: – Да ладно, какая разница? Главное, ты убери как следует, чтобы ни пылинки, ни соринки. Добро?
Процокали ее каблучки по паркету, громко хлопнула массивная дверь, отсекая меня от остального мира.
Я вздрогнула, затравленно огляделась вокруг.
Солнечные лучи длинными рапирами пронзали большое окно, пылинки плясали в них, как феи на радуге. Царила полная, абсолютная тишина, молчание завораживало и тревожило.
Я робко покашляла, отгоняя страх. Почему мне все время кажется, что за моей спиной кто-то стоит?
Немного помедлив, я резко обернулась: никого. Как и следовало ожидать.
– Плохо твое дело, девочка моя, – сказала я вслух. – Есть такая болезнь: невроз.
Мне никто не ответил.
Я скинула с себя тяжелое дворницкое облачение. Подошла к раковине, открыла воду, тщательно вымыла чашку. Открыла висячий шкафчик над мойкой, где обычно хранится кухонная посуда. Если я не ошибаюсь, то чашку нужно поставить именно сюда.
Шкафчик был забит посудой. Хорошей, дорогой, но ей было далеко до нашего мейсенского фарфора. Добротный новодел, не более того.
Я ощутила легкую гордость хоть за какое-то свое превосходство. Впрочем, тут же подавила это недостойное чувство, перекрыла воду и пошла в кабинет. Как там сказала Валентина Ивановна? «Не перекладывай бумаги, а то Штефан голову оторвет…»
Глупости. Штефану его бумаги уже не понадобятся, а мне могут очень даже пригодиться. Значит, пойду и внимательно просмотрю их. Почему в комнате так темно? Склеп какой-то! А все потому, что жалюзи на окнах опущены. Я подошла к окну, нашла регулятор и пустила в комнату поток солнечного света. Страх немедленно отступил в темные пещеры подсознания, кабинет стал казаться светлым и радостным.
Я села за письменный стол, устроилась в глубоком кожаном кресле на колесиках. Удобная вещь. Может, прикупить такую же? Но представила такое кресло в своей квартире и тихо засмеялась.
Нет, не стоит. Интересно, куда я его поставлю? Рядом с секретером времен Людовика Шестнадцатого? Такое кресло хорошо смотрится только рядом с современной мебелью, той, что стоит в кабинете Штефана.
Бумаг на столе немного. Еще какие-то коробки с дискетами, плоский компьютерный монитор, деревянная кружка с ручками и карандашами, в углу – прозрачные папки с распечатанным материалом. Интересно, что там?
Я подтянула к себе папку, открыла ее. Написано не по-русски. И даже не по-английски. Видимо, Штефан писал на своем родном языке: венгерском. Увы! Я включила компьютер, придвинула к себе клавиатуру.
Через минуту на мониторе возникла непонятная надпись, из которой я поняла только одно слово: Password. Компьютер требовал ввести пароль.
Я подумала и напечатала в окошечке «Штефан». Компьютер отказался признать его правильным. Какие еще есть идеи? Да никаких! Слишком мало я знаю о человеке по имени Штефан Батори, чтобы что-то предполагать.
Пришлось выключить машину варварским способом: через сеть. Если бы Штефан был жив, то сразу обнаружил бы, что в его компьютере кто-то копался. Но поскольку хозяин этой машины уже никогда не сможет ею воспользоваться, будем считать, я ее не включала.
Я побарабанила пальцами по столешнице, еще раз огляделась кругом. Неужели не найду ничего интересного? Мое внимание привлекла табличка, висевшая на стене между двумя окнами. Я подошла к простенку, сняла табличку с гвоздя. Села в кресло и положила табличку на стол.
Написано не по-русски, но что это такое, догадаться несложно: генеалогическое древо. На самом верху значилось имя, выведенное старинной готической вязью. Я прочла его как «Матиаш». Видимо, так звали основателя рода. Над буквой «М» была нарисована корона, выглядевшая словно зеркальное отражение самой буквы. Смотрелось красиво. Интересно, что означает этот знак? Просто украшение, или…
Или основатель рода, неизвестный мне Матиаш действительно носил корону? Не знаю, не знаю… Нужно полистать справочники по истории Венгрии. Вполне возможно, что был у венгров такой король.
Генеалогическое древо имело странную форму, похожую на острие копья. Расширенное наверху, оно с каждой строчкой становилось все уже, пока не сошлось внизу на одном-единственном имени. Я наклонилась ближе; солнечные блики играли на стекле, покрывавшем надпись, и разглядеть последнее имя было трудно.
Но я все-таки прочитала последнюю запись. Медленно откинулась на спинку кресла и несколько минут после этого просидела в оцепенении, глядя в стену перед собой.
Последним в роду значился Штефан Батори.
Через какое-то время я пришла в себя. Еще раз осмотрела табличку, зачем-то подышала на стекло и протерла его рукавом. И правильно сделала. Выяснилось, что рядом с именем Штефана когда-то было написано еще одно имя. Потом его тщательно стерли, да так, что не осталось даже намека на буквы. Видимо, паршивая овца в роду, которую прокляли, лишили наследства или что-то еще в этом духе.
Я повесила табличку на место, постояла перед ней, как перед памятником.
Что же это получается? Человек, которого мы с Катериной утопили в пруду, – последний представитель королевского рода? Сознание отказывалось принимать этот факт. Какой он королевский наследник?! Папаша Штефана состоял в венгерской компартии! Разве это совместимо с королевским саном?
Хотя… похожее бывало. Некоторые аристократы, дабы сохранить жизнь, шли на компромиссы с любой властью. Даже с властью, которую они втайне презирали. Пример? Пожалуйста! Граф Алексей Николаевич Толстой.
Принял революцию, так сказать, с потрохами. И всячески обслуживал интересы новой власти, за что получил возможность жить так же барственно, как и раньше. Он даже сохранил прежних слуг.
Говорят, что дверь особняка Толстого всегда открывал старый сморщенный лакей в парадной ливрее, напудренном парике и белых перчатках. Посетители, увидевшие это чудо, впадали в ступор. Особенно после того, как «чудо» открывало рот и скрипучим голосом выдавало следующий текст: «Их сиятельство изволили отбыть на заседание Малого Совнаркома!»
Вот такие коллизии случались в российской истории. Да и не только в российской. Если покопаться в истории Французской революции 1789 года, то подобных коллизий тоже отыщется немало. Например, Шодерло де Лакло, автор знаменитых «Опасных связей», перешедший на службу к захватившему власть народу. Не знаю, какие причины двигали потомственным аристократом, знаю только, что человек он был талантливый и яркий. А «Опасные связи», по-моему, великолепная книга на все времена, независимо от того, кто в оные правит.
Выходит, Штефан Батори происходит из королевского рода?
Может, и так. А может, это дань нынешнему увлечению. Стало модно искать в собственных корнях голубую кровь. Люди, которые еще вчера гордились родством с сельской беднотой и рабочим классом, сегодня, не смущаясь, ведут свой род от Бельских, Романовых и Юсуповых. Вполне возможно, что роковой красавец Штефан Батори не чужд подобного снобизма. И король Матиаш – это только плод его воспаленного воображения.
Я вернулась в коридор, достала из кладовки пылесос и приступила к уборке.
Да, грустно получается. Вот я и попала в квартиру «своего» покойника. А что выяснила? Да ровным счетом ничего! Только то, что Штефан либо претендует на родство с венгерскими королями, либо действительно имеет к ним отношение. Проливает это хотя бы какой-то свет на таинственную смерть красавца в моей квартире? Никоим образом!
Печально, печально…
Я быстро привела в порядок кабинет. В гостиной мебели было немного, так что уборка отняла у меня не больше получаса. Я тщательно протерла все деревянные поверхности, словно Штефан на самом деле мог предъявить мне претензии за некачественную работу. Ну что поделаешь? Не привыкла я получать деньги просто так!
Никаких интересных вещей здесь я для себя не обнаружила.
Уже совсем пав духом, я перешла в спальню. Постояла в дверях, рассматривая роскошную мебель, громадную кровать, дорогое атласное покрывало, изящные статуэтки на туалетном столике, игривую акварель на стене…
Права была Валентина Ивановна, именно эта комната в квартире самая главная!
Я не удержалась. Подошла к туалетному столику, открыла многочисленные ящички. Как и следовало ожидать, роковой красавец заботился о своей внешности. И ни в чем себе, любимому, не отказывал.
Столик был набит упаковками с дорогой туалетной водой. Надо полагать, подарки женщин. Что ж, следует признать, что женщины Штефана на нем не экономили. Например, вот эта коробочка «Джорналс мен» стоит почти триста долларов. Хорошая туалетная вода, даже очень хорошая. Я хотела купить такую Пашке, но у меня не хватило денег.
Еще здесь стояли баночки с различными мужскими кремами и средствами для ухода за усами и бровями. Есть, оказывается, и такая мужская косметика. Усы Штефан не носил, а вот брови у него были роскошные, соболиные. Надо же, оказывается, он их холил и лелеял! Впрочем, у каждого человека есть свои слабости.
Я отдраила туалетный столик, полюбовалась изящными статуэтками балерин, сделанными по эскизам Дега. Затем подошла поближе к кровати. Тут меня ждал сюрприз. На ночной тумбочке лежала книга, очевидно, оставленная Штефаном. Интересно, что читал роковой красавец незадолго до своей смерти?
Я взяла книгу. Слава богу, написано по-русски. «Венгерские исторические хроники». Выходит, Штефан увлекался историей родного края. Похвально, похвально! Честно говоря, я рассчитывала увидеть на его ночном столике последний номер «Плейбоя».
Я присела на край кровати, полистала книгу. Блестящая обложка заскользила под пальцами, и я чуть не выронила книгу из рук. Дернулась, ухватила переплет уже в воздухе. Мягко прошелестели страницы, и на пол плавно спикировала фотография, хранившаяся между ними. Упала вниз лицом и осталась лежать на сияющем паркете.
Заинтригованная сверх всякой меры, я подняла снимок. Интересно, чью фотографию Штефан хранит на почетном месте? Не скажу, что «рядом с сердцем», зато рядом с кроватью!
Я бросила на фото только один взгляд, вскочила, и фотография второй раз полетела на пол.
– Не может быть! – сказала я вслух. Мне ответила насмешливая тишина.
Это была моя фотография.
Старое фото, которое мы с Катькой сделали в день окончания школы. Как сейчас помню: у меня было три таких снимка. Один я отдала Катерине, а она взамен отдала мне свой. Второй мама вложила в наш семейный фотоальбом. А третий стоял у меня на письменном столе. После свадьбы Пашка выпросил его и сунул за пластиковую рамочку своего бумажника.
Каким образом моя фотография могла оказаться в этом доме?!
Я пригляделась, и мне показалось, что это не я, а женщина, похожая на меня. Та самая, которая приходила в мой дом. Та самая женщина, которая была в магазине вместе со Штефаном. Та самая незнакомка, сходство с которой сулит мне большие неприятности.
Я присела, подняла фотографию, тщательно ее осмотрела.
Вот режьте меня на части, но я ничего не понимаю! Если это не я, а мой двойник в юности, то почему у моего двойника точно такая же кофточка, которая была на мне в тот день? И почему она сидит в той же позе, что и я? И почему…
Я положила фотографию в карман брюк, одернула рабочий свитер. Здесь этот снимок оставлять нельзя. Не знаю, каким образом он оказался у Штефана, но это легко установить. Посмотрю в Катькином альбоме, потом в Пашкином бумажнике. И если не обнаружу, это будет означать…
Я остановилась. Что это будет означать? Да ровным счетом ничего! Пашка мог потерять снимок, то же самое могло случиться с Катериной! А Штефан мог его просто найти!…
Нет, не складывается. Предположим, вы нашли на улице фото постороннего человека. Станете вы хранить этот снимок как семейную реликвию? Принесете домой, вложите в книгу, которую читаете?… Нет? Вот и я думаю, что нет.
И потом, я же прекрасно помню, как Штефан приходил на набережную. Разговаривал он не со мной, а с Тепляковым, но могу дать голову на отсечение, что приходил туда только из-за меня!
Я закрыла глаза и припомнила красивое лицо с широкими нахмуренными бровями. Вспомнила мрачный взгляд исподлобья, и главное – вспомнила свое ощущение от этого взгляда: будто напоролась на колючую проволоку.
Да. Штефан приходил, чтобы посмотреть на меня. Зачем ему это понадобилось? Чтобы получше загримировать под меня двойника?
Не верю. Он смотрел на меня не изучающим взглядом. Он смотрел на меня, как смотрят на врага. Господи, да что я ему сделала?
Я не выдержала напряжения и громко повторила в пустоту:
– Что я тебе сделала?!
Мне снова никто не ответил. Только из кабинета внезапно раздался странный звук: словно упала на пол деревяшка.
Я застыла на месте. Надо проверить, что упало. Страшно…
Я пересилила себя и осторожно пошла навстречу неизвестности.
Приоткрыла дверь кабинета. На полу, возле книжного шкафа, лежала круглая деревянная ваза. Хорошо помню: она стояла на полке, причем далеко от края. Интересно, как она могла упасть?
На полу рядом с вазой были разбросаны выпавшие из нее предметы: записная книжка и связка ключей.
Первым делом мое внимание сосредоточилось на записной книжке. Я осторожно, двумя пальцами взяла ее за самый край кожаного перелета, положила на колени. Открыла наугад, проглядела записи, сделанные на русском языке: сплошь женские имена и номера телефонов. Понятно, донжуанский список. Нужно забрать его с собой и хорошенько проработать на досуге.
Затем я подняла с пола ключи, осмотрела и их. Что это? Запасная связка? Вряд ли. Ключи не похожи на те, которыми Валентина Ивановна открывала дверь. К тому же отсутствует ключ от английского замка. Интересно, сколько квартир у Штефана в Москве? А может, это связка от квартиры в Будапеште? Наверняка роковой красавец имел квартиру на родине!
Да, но зачем хранить ключи от дома в другой стране? Нормальные люди держат запасную связку поближе к дому. Например, у соседей или у друзей. Или у любовниц. Ну, в общем, там, где их быстро взять в случае необходимости. А так что получается? Потерял Штефан ключи от своей будапештской квартиры, покупает билет в Москву, летит сюда, забирает ключи. После чего возвращается в Венгрию и отпирает дверь своей тамошней квартиры.
Бред! Если ключи хранятся в Москве, то и дверь, которую они отпирают, должна быть здесь.
Я в задумчивости покрутила связку на пальце. Брать, не брать? Решила, что если возьму, хуже не будет.
Через час я закончила свои дела, убрала пылесос в кладовку, надела спецодежду, затем вернулась в спальню и прихватила «Венгерские исторические хроники». Посмотрим, что заинтересовало Штефана в книге, которую он читал перед смертью. Возможно, это как-то поможет мне в расследовании. Я спрятала книгу под тулуп, понимая, что совершаю банальное воровство, а что делать? Спасение утопающих – дело рук самих утопающих!
Я прошлась по комнатам, проверила, все ли в порядке. Квартира сияла сказочной чистотой. На мгновение мне стало грустно оттого, что Штефан уже никогда не сможет сюда вернуться. Но моей вины в этом нет.
Я подошла к двери, взяла ключи, брошенные Валентиной Ивановной возле вешалки, тщательно заперла все замки и, не вызывая лифта, побежала вниз.
– Закончила? – спросила меня начальница, когда я постучала в открытую дверь ее кабинета.
Валентина Ивановна, как обычно, сидела за столом и смотрела в монитор. Сначала я заподозрила, что она играет в компьютерные игры, но когда подошла поближе, то увидела на экране таблицу с именами и цифрами. Ясно. Деловая документация.
– Закончила, – отрапортовала я, выкладывая ключи Штефана на стол.
– Ничего не разбила? Вот и хорошо.
Валентина Ивановна открыла сейф, вмонтированный в стену, бросила в него связку ключей, достала стодолларовую банкноту, протянула мне.
Я замялась, глядя на купюру с портретом американского президента. Отчего-то мне показалось, что я не имею права ее брать.
– В чем дело? – удивилась Валентина Ивановна.
Но на этот вопрос я не могла ответить даже себе самой. Просто не хотела брать деньги Штефана, и все тут!
– Может, не стоит? – сказала я нерешительно. – Там работы было – кот наплакал.
Валентина Ивановна поднялась из-за стола, подошла ко мне и решительно сунула деньги в карман тулупа.
– Это не твоего ума дело! – отрезала она. – Хозяин установил таксу – значит, бери. Мало работы, много работы, какая разница? Ты трудилась! А Штефан, между прочим, от потери ста долларов не обеднеет! Богатый мужик! Ну что я тебе рассказываю, ты сама видела. И не делай такое лицо! Ты эти деньги заработала, а не украла! Понятно? Все, иди работай, – завершила беседу Валентина Ивановна.
И я побрела исполнять свои трудовые обязанности.
В семь часов я переоделась, переложила в сумку трофеи, добытые в квартире Штефана. Попрощалась с коллегами и охранником у ворот. Вышла из арки и влилась в людской поток, двигавшийся к метро.
По дороге я размышляла о том странном чувстве, которое вызвали у меня деньги Штефана. Интересно, почему мне было так неприятно их брать? Я что, испытываю к венгерскому красавцу личную неприязнь? Как сказал в «Мимино» гениальный актер Мкртчян: «Слушай, такую личную неприязнь испытываю к потерпевшему, что даже кушать не могу!»
Ну, не знаю, не знаю. Повод для неприязни к потерпевшему у меня, конечно, есть. Создал массу сложностей, среди которых главная: как мне объяснить мужу присутствие в доме постороннего мужчины? Да еще и мертвого!
Я нервно усмехнулась.
Да, это, конечно, основательный повод для неприязни. Но что-то подсказывало, что моя неприязнь к потерпевшему не идет ни в какое сравнение с неприязнью, которую испытывал ко мне он. Да что там неприязнь! Потерпевший меня ненавидел! Будем называть вещи своими именами!
Это как нужно ненавидеть человека, чтобы прийти к нему домой и умереть прямо на его кухне! Какая-то извращенная форма ненависти, честное слово!
И вдруг я замерла на месте. А замерла потому, что вспомнила огромное количество туалетной воды и средства для ухода за бровями, виденных в спальне Штефана. Думаете, я сошла с ума? При чем тут вся эта ерунда? Объясняю.
Вся эта ерунда означает, что относился к себе человек трепетно. Не мог мужчина, любовно холивший собственные брови, покончить жизнь самоубийством! Да еще на чужой кухне! Ну никак не мог! Что же это значит? А означает это только одно: Штефан не кончал жизнь самоубийством. Его убили и после этого перенесли на кухню.
Так сказать, небольшой сюрприз к моему пробуждению. Господи, как же я раньше до этого не додумалась?!
Меня подтолкнули в спину. Женский голос язвительно осведомился, не сплю ли я. Я пришла в себя. Оказывается, меня окружала толпа людей, двигавшихся к эскалатору. Люди за моей спиной возмущенно роптали. Все они, усталые, возвращались с работы, все были раздражены и обидчивы. Поэтому я не стала вступать в полемику.
До дома я добралась, как обычно, за полчаса. Все-таки очень удобно, что не надо пользоваться наземным транспортом. В час пик попасть в пробку так же просто, как чихнуть.
И, словно в доказательство, я немедленно чихнула. Простыла, что ли? Кстати, о простуде.
Я достала из сумки мобильник, набрала номер регистратуры. Эту процедуру я проделывала каждый день. А вы решили, что за своими хлопотами я забыла о подруге? Плохо вы меня знаете!
Дежурная ответила привычным казенным голосом. Я набрала в грудь побольше воздуха и выдала заученный текст:
– Я хотела узнать о состоянии Востряковой Катерины. Она находится в реанимации с двусторонней пневмонией.
Дежурная пошуршала бумажками, постучала по компьютерной клавиатуре. Помедлила и спросила:
– А вы ей кто?
– Сестра, – ответила я, не раздумывая ни минуты, и тут же пошла в атаку: – Ей стало хуже, да? Умоляю, ничего не скрывайте!
– Да подождите вы! – перебила меня дежурная. – Вот паникерша, слова сказать нельзя! Я хотела сообщить, что с завтрашнего дня ваша сестра переводится в обычную палату. Можете ее навещать.
Я обрадовалась. Наконец-то увижу Катьку! Я очень соскучилась по подруге. Кажется, тучи над моей головой начинают понемногу рассеиваться. Во всяком случае, мне хочется думать, что Катькино выздоровление – добрый знак. Я даже начала потихоньку напевать себе под нос. Дошла до подъезда, достала ключи…
– Маша!
Я вздрогнула от испуга и выронила связку. Обернулась на голос и увидела нашего местного бомжа. Васек – существо совершенно безобидное, и жители дома его подкармливают в меру возможностей. А еще Васек всегда прилично одет, потому что жильцы снабжают его ненужным барахлом. Васек держит свой гардероб в камере хранения Киевского вокзала и по мере надобности сдает в стирку одни вещи и переодевается в другие. Так что выглядит он благообразно, и вы можете принять его за полноценного члена общества. Если, конечно, страдаете насморком.
Васек подобрал мои ключи и протянул мне.
– Спасибо, – сказала я и спросила: – Ты голодный?
– Есть немного, – признался он. – Утром Нина Ивановна пирожками угостила, только у меня их отобрала братва с соседнего двора. Им закусить было нечем.
– Так ты целый день ничего не ел?
Не знаю, как вы, а я всегда вздрагиваю, когда слышу, что человек страдает от голода в обществе сытых.
– Пошли, – сказала я, открывая подъезд. – Накормлю, чем бог послал.
– Маш, может, денег дашь? – нерешительно попросил Васек.
Я вздохнула. Поругать и отказать? Ясно, что Васек хочет выпить. Впрочем, кто я такая, чтобы его судить? Я достала кошелек. Васек деликатно отвернулся. О! Вот и нашлось применение деньгам Штефана! Просто удивительно, до чего мне не хотелось их брать! Даже невольно отложила банкноту в пустое отделение, чтобы не смешивать со своими деньгами!
Я протянула стольник Ваське, но тот взглянул на купюру и замер, не дотронувшись до нее.
– Маш, ты ошиблась. Это сто долларов.
– И что? – насмешливо спросила я. – Ты доллары не принимаешь?
– Не знаю, мне пока не предлагали, – простодушно ответил Васек.
Мне стало стыдно за свой неуместный сарказм.
– Извини. Я знаю, что это сто долларов. Даю тебе их совершенно сознательно. Бери.
Васек захлопал глазами, но с места не двинулся.
«Какие-то проклятые деньги, – подумала я. – Даже бомж ими брезгует».
– Маш, разменяй их в обменнике, – попросил Васек. – У меня документов нет.
Я тяжело вздохнула. Может, выдать Ваське рублевый эквивалент, а проклятые доллары разменять завтра? Устала до чертиков, сил нет тащиться в обменник!
Но деньги Штефана жгли мне руки, и я наплевала на усталость. Бросила кошелек в сумку и согласилась идти.
– Давай сумку понесу, – предложил благодарный Васек.
Я протянула ему сумку, хотя она была нетяжелой. Мне не хотелось, чтобы мой отказ выглядел так, словно я Ваське не доверяю. Не люблю обижать людей. Тем более таких, как Васек, и без того обиженных жизнью.
– Крепче держи, – сказала я. – Там документы.
– Не бойся, не потеряю, – пообещал Васька.
Мы дошли до ближайшего обменника. Васек остался ждать снаружи, я взяла у него сумку и вошла в маленькое помещение. Положила проклятую сотню в плавающий железный ящик. Кассирша проверила бумажку под каким-то прибором, отложила в сторону. Купюра смешалась с остальными зелеными братьями и сестрами, а я почувствовала, как внутри меня разжалась цепкая лапа.
