Текст книги "Пока муж в командировке"
Автор книги: Карина Тихонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)
* * *
Мы доехали до центра города, и небо окончательно прояснилось.
– Смотри, – сказала Катька, пригибая голову и выглядывая в окно, – солнышко!
– Кать, как мы машину-то мыть будем? – заволновалась я. – Уже без пяти шесть. Народ выползать начнет! Кто на работу, кто с собаками погулять. И что? На виду у всех начнем с колес грязь счищать? Да и негде во дворе, там машин полно, соседи ругаться будут…
– Да. Ты права, – вздохнула Катька и решила: – Ну, делать нечего. Давай искать автомойку. Есть же круглосуточные.
Прошло не меньше часа, прежде чем мы нашли работающую мойку. Заспанный рабочий, зевая, оглядел нашу «Газель», облепленную грязью по самые уши, и заломил двойную таксу. Я тут же согласилась.
А Катерина подтолкнула меня в бок и прошипела:
– Деньги откуда возьмем? Я свои гаишнику отдала!
– Значит, так: сиди на месте и следи, чтобы машину хорошенько отмыли. – Я быстро сориентировалась в ситуации. – А я смотаюсь домой за баксами. Если есть круглосуточные мойки, то есть и круглосуточные обменники. В любом случае выбора у нас нет. Я поехала?
– Давай. Только побыстрей, а то что я ему скажу?
И Катька кивнула на рабочего, приступившего к своим обязанностям.
Я чмокнула ее в щеку, выскочила на обочину и замахала руками. Поймала раннего таксиста, быстренько объяснила ситуацию. Водитель заколебался, подозрительно осматривая мой внешний вид, но я пообещала чаевые в баксах, и шофер дрогнул.
– Ладно, давай садись, – сказал он, распахивая дверцу, но, увидев мои ноги, по колено обляпанные грязью, сморщился: – Подожди, сначала газетку постелю. И где тебя носило с утра пораньше?
Я, как вы понимаете, ничего ему не ответила.
До дома мы доехали быстро. Полупустые утренние дороги не мешали нам развивать предельную для города скорость. Шофер въехал во двор, остановил машину, подозрительно поинтересовался:
– А черный ход тут есть?
– Нет, – ответила я. – Хотите, можете со мной пойти.
– Ладно, дождусь. Только ты побыстрее.
Я нырнула в подъезд, взлетела на седьмой этаж, молясь только об одном: чтобы меня никто не увидел. И на этот раз боженька смилостивился и не стал посылать навстречу соседей.
Я открыла дверь, скинула кроссовки в оболочке из глины. Подбежала к серванту, вытащила из вазы оставшиеся четыреста долларов. Сунула их в карман джинсов, вернулась в прихожую. Немного поколебалась и направилась в ванную. Мертвый холод намертво застрял в моих ладонях, и мне хотелось поскорее смыть это ощущение. Я схватила кусок мыла и вдруг остолбенела.
На туалетной полочке лежали мужские часы. Дорогие часы, кажется, «Ролекс».
Я уронила мыло в раковину, двумя пальцами взялась за ремешок, приподняла часы с полки. Действительно, «Ролекс». Выходит, покойник, прежде чем сесть за стол, вымыл руки, как и полагается приличному человеку. Снял часы, чтобы не намочить, и забыл их на полке.
Я на секунду прикрыла глаза, но времени на мои дамские слабости уже не оставалось. Во дворе томился ожиданием шофер, на автомойке страдала Катерина.
Я бросила часы под ванну. Вот так. Пусть полежат пока. Потом сообразим, что делать дальше.
Я вышла из ванной, погасила свет. Вспомнила, что так и не вымыла руки, но возвращаться не захотела. Достала из обувного шкафчика старые кеды, обулась, постояла в раздумье: ставить квартиру на сигнализацию или не надо?
Решила, что лишние свидетели раннего ухода мне не нужны, и не стала звонить на пульт. Вышла из квартиры на цыпочках, бесшумно прикрыла за собой дверь.
На этот раз я не поленилась, тщательно закрыла дом на все замки. Выдернула ключ, обернулась и встретилась взглядом с Ниной Ивановной.
Она неприлично таращилась во все глаза на мой бомжовый прикид.
– Боже, в каком ты виде! – возмутилась Нина Ивановна, рассматривая разводы грязи на джинсах.
– Я машину мою, – сказала я и стукнула по кнопке вызова лифта. Тут же подумала: «Дура, зачем это сказала?» Но было уже поздно.
– Машину? – не поняла соседка. – Какую машину? Пашину? А почему…
Договорить она не успела. Я прыгнула в кабину лифта и попрощалась. Двери захлопнулись прямо перед изумленной соседкой, и только тут я сообразила, что она тоже собиралась спуститься вниз.
Я нервно засмеялась. Одним свидетелем стало больше. Не убрать ли и Нину Ивановну? Как говорится, аппетит приходит во время еды!
Я выскочила из подъезда. Увидев меня, пожилой таксист заметно обрадовался.
– В обменник! – сказала я, едва захлопнув за собой дверцу. – Вы не знаете, тут поблизости круглосуточного нет?
– Должен быть! – ответил шофер, трогая машину с места. – Здесь центр! Тут все должно быть!
И не ошибся. Еще через десять минут мы уже летели обратно к автомойке, на которой томилась моя подруга.
– Успела? – крикнула я, выскакивая из машины.
Катька обернулась и сообщила, что рабочий уже пошел выписывать счет.
– Кузов мыть не стали, – сказала Катя. – Изнутри, я имею в виду. Там не грязно. Внутри вымыли только салон. Слушай, ты не догадалась захватить мне что-нибудь на ноги? Сама-то переобулась!
– Кать, это последние ботинки, – оправдывалась я. – Остались только туфли на шпильках. На носок не влезут.
Катька еще раз осмотрела свою обувь и решила:
– Ладно. В носках поеду. Не пачкать же педали!
Машин на дороге изрядно прибавилось, скорость пришлось сбросить до сорока километров в час.
– Я сейчас умру, – сказала Катька и широко зевнула. – От недосыпания!
– Не вздумай!
– Что, испугалась? Сама-то машину водить не умеешь!
– Я не поэтому, – тихо ответила я. – Кать, не умирай, пожалуйста. Я без тебя не смогу.
Катерина посмотрела мне в глаза. Тут же отвела взгляд, нахмурилась и за оставшееся время не произнесла ни слова.
Мы припарковали «Газель» возле подъезда. Соседи разъехались по своим рабочим делам, и двор опустел.
– Надеюсь, этот кретин заберет машину до вечера, – сказала Катерина. – А то вернутся обитатели дома, скандал устроят.
Я отперла замки, и мы ввалились в коридор. Катерина швырнула на пол кроссовки, которые несла в руках, потянулась, разминая косточки.
– Все, – сказала она. – Слава богу, вот и все.
– Носки тоже лучше снять, – посоветовала я. – Подъезд у нас далеко не стерильный.
Катерина стащила с себя носки, бросила их на измазанную обувь. Я подошла к подруге, крепко обняла ее за шею. Катька замерла в неудобной позе, но сама до меня так и не дотронулась.
– Ты чего? – Она мягко оторвала мои руки, отодвинулась в сторону.
– Кать, я этого никогда не забуду…
– Зря.
– Нет, ты не поняла. Я не забуду, как ты мне помогла…
– Хватит! – перебила Катерина.
Мне показалось, она сердится. Вот глупая! За что сердиться? За мою бесконечную благодарность?
Тем не менее спорить я не стала. Я просто не умела спорить с подругой. Достала из кармана две помятые бумажки по сто долларов, протянула Катьке.
– Вот. Должок! Ты же расплатилась с гаишником! – напомнила я.
Катерина потянулась к деньгам, но тут же отдернула руку и с подозрением спросила, осталось ли у меня на жизнь.
– У меня еще есть, – заверила я подругу. – Мне хватит.
Я выгребла из кармана остатки наличности. В обменнике я разменяла сто долларов. Получила две тысячи семьсот рублей. Почти тысяча рублей ушла на помывку «Газели». Еще восемьсот – таксисту. Значит, у меня осталось девятьсот рублей и сто долларов.
Катерина постучала пальцем по моей голове.
– На целый месяц? Приди в себя, подруга! Тебе этого хватит на две недели!
– Перебьюсь, – ответила я упрямо.
Катерина с жалостью посмотрела на меня, но спорить не стала. И на том спасибо.
– Давай поделимся, – предложила она. – Сто долларов я заберу, у меня с деньгами напряженка, а сто ты себе оставишь.
Я разозлилась, но не на подругу, а на себя. Что же я за создание такое? Вечный балласт на шее у родных и близких! Когда это кончится?!
– Нет! – отрубила я. – Деньги ты возьмешь! Без разговоров! Свои материальные проблемы я буду решать самостоятельно! Я взрослый человек! Понятно?!
Катька молча сгребла с моей ладони двести баксов и сунула их в карман плаща. Я немного успокоилась.
– Вот так. Извини, что наорала: я не на тебя, я на себя злюсь.
Катерина кивнула с какой-то странной полуулыбкой. Похоже, ее насмешила моя претензия стать самостоятельным человеком.
Я поспешила перевести разговор на другую тему:
– Ладно, займемся уборкой. Или ты устала? Хочешь, пойди прими душ. А я пока посуду соберу. На выброс…
Катерина оглядела себя и неожиданно согласилась, заметив при этом, что мне тоже не мешало бы потом принять душ.
– Я после тебя.
– Ладно. Давай полотенце.
Через две минуты Катька закрылась в ванной, а я пошла на кухню наводить порядок.
Я села за стол, оглядела остатки пиршества.
На тарелке незваного гостя лежали нетронутый кусок сыра, огрызок яблока и сигаретный бычок. Фу, какая мерзость! Ненавижу застоявшийся запах табака!
Я уже было хотела выкинуть окурок, но… Нет. Нельзя ни к чему прикасаться. Надо надеть резиновые перчатки, собрать посуду, которой пользовался незнакомец, сложить ее в отдельный пакет и вынести на улицу. А перед тем как бросить в мусорный бак, хлопнуть пакетом о его железную стенку, чтобы посуда разбилась. Иначе это будет выглядеть более чем подозрительно: нетронутый мейсенский фарфор и богемское стекло на помойке!
Я осмотрела тарелку, которую мне предстояло разбить и выбросить. Хорошая тарелка. Это из сервиза на двенадцать персон. Сервиз практически целый, не хватает одной десертной тарелки. Теперь не будет хватать еще одной: обеденной. Ну и что? Подумаешь, трагедия!
А вот стопку очень жалко.
Я наклонила голову, оглядела сине-золотую стопку на толстой слоновьей ножке, в которой плескались остатки жидкости. Приблизила нос к хрустальному краю, осторожно принюхалась.
Кажется, виски. Ну да, виски! Ничего другого у меня вчера не было. Мы с Пашкой алкоголь дома не держим: если есть повод, покупаем бутылку вина и выпиваем ее за один вечер.
«Да, рюмку жалко, – продолжила я ход своих рассуждений. – У меня таких всего шесть. Если эту выкинуть, останется пять. Жалко. Рюмки красивые, уж не говоря о том, сколько они стоят! Может, не выбрасывать?…»
Я воровато оглянулась на ванную, из которой доносился шум льющейся воды.
Припрятать рюмочку, пока Катька не видит? Сейчас быстренько выплесну остатки виски в раковину, вымою стопку какой-нибудь «Досей» и поставлю в шкаф. Да, так я и сделаю.
Но тут шум воды в ванной стих. Я замерла, словно воришка, пойманный на месте преступления.
Поздно. Сейчас Катька появится на кухне и намылит мне шею. Действительно, чего я жадничаю? Все преступники погорают из-за этой отвратительной черты! А если в рюмке находится отрава? Смыть следы до конца не удастся, и дома останется улика против…
Против кого?
Я рухнула на стул. Страшные сомнения, обуревавшие меня часом раньше, снова вернулись.
Неужели у меня дома хранилась какая-то отрава? Чушь, не может этого быть. Может, Катерина права, Пашка принес домой какую-то дрянь по просьбе клиента? На время… Опять-таки полная чушь. Не станет мой муж выполнять подобные идиотские просьбы. А если он не знал, что это отрава?
Я подумала и решительно покачала головой.
Нет, Пашка – человек ответственный и осторожный. Хранить дома неизвестные пакеты не в его духе. Нет, не верю, что он притащил домой какую-нибудь гадость и не знал, что это такое.
– А если знал? – спросила я вслух.
Сказала – и сама испугалась. Что же это получается? Мой муж хотел меня отравить?
Катерина появилась в моем банном халате, с накрученным на мокрые волосы полотенцем. Она обвела взглядом разгромленный стол, который я так и не убрала.
– Кать, я не хочу выбрасывать эту стопку, – начала оправдываться я. – Нельзя ее оставить?
– Нельзя. Пойми, глупая, это в твоих интересах! В доме не должно остаться никаких следов… хм… потерпевшего. Просекаешь?
Тут мой взгляд упал на стол, и я так громко вскрикнула, что Катька подпрыгнула и схватилась за сердце. Я вытянула дрожащую руку и указала на кружку, стоявшую между тарелками и стопками.
– Это не моя… Это не моя посуда! – повторила я. – У меня такой никогда не было! Понимаешь?
Кружка выглядела слишком дешевой, чтобы моя мама согласилась принести ее в дом. Обычный керамический ширпотреб, который продается в любом универсаме, разрисованный цветочками, с толстой ручкой… Ничего особенного.
Внутри кружка была покрыта грязными темными разводами, похожими на кофейные.
– Точно не твоя? – потребовала ответа Катерина. – Ручаешься?
– Стопроцентно!
– Может, Пашка купил, а ты не заметила?
– Не может, – ответила я твердо. – Пашке нравилась наша посуда. Он бы не стал покупать такую дешевку.
Катерина задумчиво кивнула. Наклонилась к кружке, принюхалась.
– Кажется, кофе. Что же это получается? – спросила она. – Выходит, этот… потерпевший явился в твой дом со своей кружкой? И при этом на нем был вечерний костюм с галстуком-бабочкой?… Полный маразм!
Я плюхнулась на стул, яростно растерла ладонями лицо. Голова, уставшая от недосыпания и постоянного стресса, гудела как колокол.
Минуту мы сидели молча и, ничего не понимая, растерянно пялились друг на друга. Тут тишину разодрал громкий звонок в дверь, и мы с подругой, не сговариваясь, подпрыгнули на стульях.
– Господи! – произнесла я.
А Катька добавила:
– Совсем плохие стали.
Звонок повторился. Требовательный, настойчивый звонок, вызывающий желание вытянуться по швам и замереть.
– Может, не открывать? – спросила Катька.
– А если милиция? – возразила я.
– Не могли они так быстро нас вычислить!
– А если смогли?
Чья-то властная рука нажала на звонок и не отпускала его целую минуту. Я встала. Катька перехватила мою ладонь.
– Не открывай!
– Дверь выломают, – сказала я.
– Пускай ломают!
– Ну да! Мало Пашке из-за меня неприятностей, еще и дверь менять придется! Нет уж, мать, пойду открою.
Катька побледнела. Я сжала ее пальцы и тихо попросила:
– Ни о чем не беспокойся. Ты тут вообще ни при чем. Я сама разберусь.
Звонок заголосил как ненормальный. Мне даже показалось, что звук стал громче, чем обычно. Милиция. Как пить дать милиция. А у меня улики на столе… Да ладно, плевать! Скорее бы все кончилось!
Я подошла к дверям комнаты, окинула прощальным взглядом все ее великолепие. Наверное, меня сразу заберут и я всего этого еще долго не увижу. Лет восемь как минимум.
Я встретилась взглядом с мамой на портрете. Мама смотрела на меня со стены, и глаза ее были мрачными.
Я помахала ей рукой, тихо сказала:
– Вот такая я дура. Прости меня, ладно?
Повернулась к входной двери, отперла замок и, увидев посетителя, тут же плавно съехала вниз по стеночке: настолько неожиданным и огромным было облегчение.
На площадке стоял мой заклятый друг и коллега Тепляков.
– Привет! – загрохотал Ванек, жизнерадостно перешагивая через меня, как через труп. – Ты чего не открываешь? Оглохла? Или любовника в окно выбрасывала? А?…
И Тепляков захохотал, довольный своим плоским юмором.
Я с трудом забарахталась, пытаясь встать. Выпрямилась, схватилась за ручку двери. Почему-то меня ноги не держали.
– Сволочь ты! – сказала я с чувством. – Чего явился с утра пораньше?
– Как это? – удивился Ванек. – За машиной! У тебя моя машина осталась, ты не забыла?
Ванек снял куртку и повесил ее на вешалку. Ясно. Он у меня еще и позавтракать собирается. Доесть лапшу «Доширак», до которой вчера очередь не дошла. Имеет право! Как говорится, за все уплачено!
– А картины? – продолжал перечислять Ванек. – Три шикарные картины в шикарных рамах! Надеюсь, ты их забрала на ночь в дом?
– Забрала, забрала. Вот они, твои шикарные в шикарных рамах.
Я кивнула на картины, прислоненные к стене.
– На пол бросила! – возмутился Ванек.
– Не бросила, а поставила!
Ванек крякнул, выставил вперед толстую руку и с наслаждением принялся подсчитывать убытки:
– Ну, мать, я не знаю, что тебе сказать. Поцарапала – раз. – Он загнул мясистый палец, похожий на баварскую колбаску. – Пыль на краски натащила – два. Ты же грамотный человек, должна понимать, что…
Тут Тепляков неожиданно заглох, как отработавший мотор. Я обернулась и увидела Катерину. Она прислонилась к стене, сложила руки на груди и с интересом прислушивалась к нашему содержательному диалогу.
Увидев мою подругу, Тепляков как-то сразу усох и стал меньше ростом. Я бы даже сказала, что он съежился, выискивая пути к бегству. Но я уже сориентировалась и вытащила из двери ключ. Ванек смирился с поражением и тяжело вздохнул.
– Что ж ты меня вчера не дождался? – осведомилась Катерина задушевным тоном, которым, как я думаю, она обращается к своим пассажирам.
– Я… это… торопился…
– Куда? – удивилась Катя. – Куда тебе торопиться, Тепляков? Твои поезда давно ушли! Да я смотрю, ты мне совсем не рад, – огорчилась она.
– Почему? Рад, – отозвался Ванек, но как-то не очень убедительно.
– Это приятно. А уж как я рада!…
Катька не договорила и широко развела руками, словно собиралась заключить Теплякова в объятия. Наверное, Ванек подумал то же самое, потому что быстро попятился в гостиную.
– Ты куда пошел? – закричала я. – В грязной обуви!
Ванек замер на месте, тяжело дыша. Его глазки забегали по сторонам. Он уже понял, что удрать без потерь не удастся, и теперь судорожно прикидывал, как вырваться с наименьшим уроном.
– Я слышала, ты вчера картинку продал, – продолжала Катерина, надвигаясь на Теплякова, как предвестник цунами.
– П-продал… За пятьдесят баксов!
– Мне сказал – за двести, – уличила я.
– Пошутил, – быстро открестился Тепляков.
– А вот мы сейчас проверим, – сказала Катька.
Прежде чем Тепляков что-то сообразил, она запустила руку во внутренний карман его куртки и выудила бумажник.
– Не смей! – заверещал Тепляков. Дернулся с места, но я быстро подставила ему ногу, и коллега с грохотом растянулся на полу.
– Растешь на глазах! – похвалила меня Катерина. – Просто не узнаю!
Я скромно потупилась. Да уж, заслужила комплимент. Сама себя не узнаю. Подруга расстегнула толстый бумажник, пересчитала купюры.
– Ты смотри, как хорошо живут нищие художники, – удивилась она. – В рублях… раз, два, три, четыре… пять тысяч. А в долларах… почти семьсот. Тепляков, ты котируешься не хуже Рембрандта!
– Это на стройматериалы, – хмуро ответил Ванек. – Я дома ремонт начинаю. Будь человеком, не трогай, я тебе все завтра отдам.
– Ай-яй-яй! – укорила Катерина. – Как не стыдно так нагло врать! Про то, что ты мне завтра отдашь, я слышу с прошлого года! Тепляков, неужели трудно придумать что-нибудь другое? Ну, например, что тебе предстоит операция по смене пола. Или что на тебя наехал художник Шилов, ревнующий к славе и таланту… А, Тепляков? Слабо?
Ванек не ответил. Он сидел на полу и хмурился, потирая толстую ногу.
– Ушибся? – догадалась Катерина. – Бедняжка. Ну ничего, до старости заживет. В общем, так: свои две тысячи я забираю. Ты не против? Кстати, сколько ты у этой дурочки вчера увел? Сотню баксов?
Катерина достала из бумажника стодолларовую бумажку и протянула мне. Я сунула деньги в задний карман брюк.
– Не смей! – взревел Ванек. – Она мне сама отдала! Я на продукты потратился! Один вискарь четыреста рублей стоил!
– Ваня, ты сам его и выпил, – напомнила я.
– Ну и что?! Все равно непорядочно!…
Договорить он не успел. Катерина вынула из бумажника еще одну стодолларовую бумажку и задумчиво пошелестела ею в воздухе. Ванек умолк, испуганно глядя на Катьку.
– Вань, одолжи сотню, – попросила Катерина. – Я завтра отдам.
– Не могу!
– Почему? Я тебе одалживала!
– А я не могу!
Я снова пришла на помощь подруге:
– А мы твою машину помыли! А тебе все некогда.
Тепляков смотрел на нас, подозревая новый подвох, однако все же поблагодарил.
– И все? – удивилась Катерина. – А чаевые?
– Отдай кошелек! – взревел Ванек, доведенный до белого каления.
Катерина засмеялась, сунула сотню в его бумажник, бросила Ваньке.
– Жадный ты, Тепляков, – сказала она. – Жадность тебя и погубит.
Получив бумажник, Ванек сразу успокоился. Достал купюры, тщательно пересчитал их, шевеля губами. С сожалением вздохнул, поднялся с пола. Поразительно, но он мгновенно заулыбался и расцвел, словно ничего не произошло!
– Ладно, кровососы, мы в расчете. Завтраком угостите рабочего человека?
– И не подумаем! – отрезала Катька. – Забирай свое барахло и топай отсюда. Кстати, а с чего ты решил называться рабочим человеком?
– Работаю много! – объяснил Тепляков. – Рисую и рисую… По восемь часов в день! Рука отваливается!
Катерина опустилась на корточки, перебрала картины, стоявшие у стенки. Подняла голову, внимательно посмотрела на их автора.
– Знаешь, Тепляков, если бы у тебя был КПД хотя бы как у паровоза, ты бы, наверное, стал хорошим художником.
Ванек искренне обиделся и даже рискнул назвать Катьку дурой необразованной.
– Много ты понимаешь! Да я в месяц шесть картин загоняю… По двести баксов минимум!
– А говоришь, денег нет, – поймала я.
Тепляков понял, что заврался, и махнул рукой:
– Ладно, не хотите кормить – дайте хоть чашку кофе. Одну! Я сегодня еще не завтракал.
– Это ты жене объясняй! – не дрогнула Катерина. – Ишь рожу отъел! В два дня не обгадишь!
– Значит, я жадный, да? – рассердился Ванек. – На себя посмотри, оглобля!
Отодвинул Катьку в сторону и широкими шагами устремился на кухню. Катька ахнула и бросилась следом. Не успели они скрыться, как я услышала возню и испуганный Катькин возглас. Следом раздался звон разбитого стекла. Тут я очнулась и побежала к ним.
Тепляков стоял, склонившись над столом, в позе бегемота на водопое. В руке он сжимал узорную слоновью ножку. Сине-золотые осколки разлетелись по кухне, на скатерти медленно расползалось мокрое пятно виски.
Катька держала в руке столовую ложку. Она смотрела на Теплякова со страхом и облегчением.
– Успел выпить? – спросила я, тоже испугавшись.
– Слава богу, нет, – ответила Катерина.
Тут Тепляков обрел дар речи. Швырнул ножку на стол и заревел, как раненый буйвол:
– Крохоборки проклятые! Жлобихи! Прямо по рюмке долбанула, дура! А если бы стекло мне в глаз попало? Или в щеку? Изуродовала бы человека! Насрать ей на это! Лишь бы не дать глотка сделать! Пропадите вы пропадом, дуры! Ужритесь, упейтесь сами!
– Заткнись! – прикрикнула я, но Теплякова уже несло на всех парах.
– Конечно, я слепой! А кому это ты третью тарелку поставила? Кто это к тебе на ночь глядя в гости зарулил? Примерная жена! На вид такая скромница, не приведи господь! Ах-ах, она и слова на матерном не знает! Лицемерка!
– Высказался? – осведомилась Катька.
Я не могла говорить, придавленная тепляковской проницательностью. Еще одним свидетелем больше!
– Не высказался! – запальчиво ответил Ванек.
– Тогда иди ораторствуй на улице, – посоветовала Катерина. – Там народу больше. Все, топай отсюда, надоел.
– Ключи отдай, – потребовал у меня Тепляков.
– Какие ключи… Ах да! – вспомнила я. – Катерина, проводи его и отдай ключи от машины.
Катька толкнула гостя в толстую спину. Ванек оглядел меня на прощание суровым взглядом и припечатал:
– Не ожидал от тебя, мать.
Развернулся и затопал на выход. Катька пошла следом. Полотенце размоталось и упало ей на плечи, короткие золотые вихры вызывающе растопырились во все стороны.
Я услышала, как открылась входная дверь, потянуло сквозняком. Потом Катька что-то неразборчиво сказала, Тепляков внезапно охнул, дверь захлопнулась.
Катерина вернулась на кухню, потирая бедро.
– Все-таки ущипнул, гад, – пожаловалась она.
– Ты тоже в долгу не осталась.
– Не осталась. Заехала коленом ему в самое драгоценное. Ничего страшного, пусть передохнет немного от личной жизни. – Катерина плюхнулась напротив меня, взъерошила и без того лохматую голову и весело спросила: – Ну что, мать? Первый раз в жизни Тепляков убрался от тебя без навара?
– Нет, – ответила я. – Тепляков не может убраться от меня без навара. Это противоречит его природе. У него в кузове осталось пять моих картин.
Минуту Катька смотрела на меня, широко раскрыв глаза. Потом задумчиво сказала:
– Знаешь, что самое смешное? Ему, пожалуй, удастся их продать!
Тут мы обе согнулись пополам и огласили кухню истерическим смехом. Напряжение, копившееся внутри нас, все-таки нашло выход.
Прошло два дня.
Они пролетели в какой-то неразберихе и суете: сначала мы перемыли всю домашнюю посуду, предварительно избавившись от приборов незнакомца. Потом учинили генеральную ревизию в шкафах и холодильниках. Поскольку мы не знали, в каком именно продукте может находиться отрава, то решили избавиться сразу от всего. Опустошили холодильник, опорожнили шкафы, сложили продукты в плотный непроницаемый пакет, перевязали его веревкой и выбросили в мусорный контейнер. Катька, правда, предлагала оставить кусок мяса, лежавший в морозилке, но я была неумолима: никаких исключений.
Таким образом, я осталась без пропитания в прямом смысле этого слова. Но деньги у меня еще были, и мы с Катериной совершили набег на ближайший универсам, где и набили две полные сумки.
Приволокли их домой, наготовили разносолов.
– Эх, жалко, Пашки нет, – сказала Катька, снимая пробу с роскошного огненного борща. – Такое изобилие, и не перед кем похвастаться! Прямо хоть Теплякова приглашай, не к столу будет сказано…
Я промолчала. Упоминание о муже снова больно резануло мою подозрительную душу. Неужели Пашка… Нет, не хочу об этом думать.
Я стукнула ложкой по краю тарелки.
– Что с тобой? – спросила Катерина. – Ты такая бледная. Не заболела после купания в пруду?
Я отложила ложку в сторону, так и не попробовав борщ.
– Ох, прости, – спохватилась Катерина. – Забыть не даю. Но я почему спрашиваю… По-моему, я точно простудилась. У тебя парацетамол есть?
– Не знаю. Кажется, лекарства мы тоже выбросили.
– Придется ехать домой, – подвела итог подруга, услышала мое испуганное «ох» и напомнила: – Маш, я живу у тебя два дня!
– Ну и что? Живи хоть всю жизнь!
Катерина усмехнулась. Не спеша доела борщ, бесшумно положила ложку на край тарелки.
– Спасибо. Мне нужно отоспаться, прийти в себя, если ты не против. Через пять дней у меня рейс.
Что ж, нужно так нужно. Ничего не поделаешь. Я только спросила, надолго ли она улетает.
– На два дня. А потом, Маша, я вернусь. Мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день.
Я с тоской посмотрела на Катьку и грустно сказала, что так не бывает. Или бывает, но только в сказках.
Подруга собралась и уехала домой. Я осталась одна.
Навела порядок на кухне, послонялась по квартире, постояла перед картинами, перебрала немногочисленные семейные фотографии в альбоме. Интересно, зачем маме понадобилось лепить из меня художницу? Наверное, было стыдно, что у нее, такой талантливой и знаменитой, родилась такая бесталанная девочка. Слуха у меня нет, голоса тоже, поэтому в музыкальной школе меня из милости продержали три года. Потом мама попробовала впихнуть дочку в балетный кружок. Но тут выяснилось, что у меня неудачное сложение, да и способности ниже средних. И маме не осталось ничего другого, как проложить дорожку в Суриковское училище.
В училище меня держали, так сказать, в приказном порядке. Существовали студенты, которые должны были получить диплом, и все тут. Педагоги это прекрасно понимали, поэтому много времени на нас не тратили. Поправляли грубые ошибки, давали несложные задания и рысью устремлялись к другим ученикам: талантливым и интересным.
Вот так я и окончила училище: вполне грамотным дилетантом. Искусство я люблю, можно сказать, разбираюсь в некоторых его тонкостях. В общем, я теоретик. Думаю, что из меня мог бы получиться неплохой искусствовед. Или, например, музейный гид. Язык подвешен хорошо, кругозор вполне приличный, образование тоже не подкачало. Может, попробовать себя в этой роли? Нужно посоветоваться с Пашкой.
И я снова ощутила, как сердце кольнула длинная острая игла. Пашка… Неужели он мог… Нет-нет! Хватит! Я изо всех сил замотала головой. Не верю!
Затрезвонил телефон, я подбежала, подхватила трубку.
– Машуня, привет!
Пашка! Я на секунду прикрыла трубку ладонью и сделала глубокий вдох. Только после этого я могла говорить обычным приветливым тоном.
– Привет.
– Как дела, Маш?
– Нормально, а у тебя?
Муж ответил, что хорошо. Мы немного помолчали. Потом Пашка осторожно поинтересовался:
– У тебя точно все в порядке?
Интересно, почему он спрашивает? Надеялся, что меня уже нет на свете?
– Почему ты спрашиваешь?
– Ну, не знаю… У тебя голос какой-то неестественный.
Я засмеялась и сказала, чтобы он не выдумывал.
Пашка снова замолчал. Я решила, что теперь моя очередь проявить инициативу, и спросила:
– А почему ты не звонил целых два дня?
– Машунь, я сразу уехал на скважину, она в сорока километрах от города, там сотовой связи с Москвой нет.
– А обычная связь там есть?
– Прости, закрутился. Было много работы с документами. Вот только-только вернулся в город, устроился в гостиницу и сразу тебе позвонил. Пиши номер.
– Диктуй, – сказала я, вооружаясь ручкой. – Но ты все же сотовый не отключай, – попросила я. – Мало ли что.
– Нет, конечно, не отключу!
– Вот и хорошо. Ладно, Паш, я перезвоню.
– Маша, – окликнул меня муж, немного помолчал и пробормотал: – Нет, ничего.
– Пока, – сказала я и положила трубку.
Выходит, мужа два дня не было в зоне видимости! На скважину его носило! В сорока километрах от города! Очень удобное алиби!
Тут до меня дошло, о чем я думаю, и я снова испугалась. Похоже, у меня развивается мания подозрительности. И каждое слово, сказанное Пашкой, будет эту болезнь подпитывать.
– Возьми себя в руки! – приказала я вслух.
Пошла в ванную, хорошенько умылась. Сняла обручальное кольцо, положила его на край раковины. Размяла палец, который немного затек от толстенького золотого обруча, не рассчитала движения и смахнула его на пол. Оно подскочило на кафельной плитке с легким стуком и покатилось под ванну. Пришлось встать на колени, вытянуть руку и шарить по полу. Кольцо я нашла, но пальцы зацепили что-то длинное, похожее на ремешок. Я вытянула предмет наружу.
Часы. Надо же, я про них забыла! Тот самый «Ролекс», который покойный оставил на полочке в ванной. Что же это был за человек? Почему он оказался в моем доме? Почему он умер? Или, вернее, от чего умер? Как его зовут? Что нас может связывать?
Я постаралась отогнать наваждение. Еще немного, и я окончательно сойду с ума. Неожиданно я решилась на отчаянный шаг. Быстро оделась. Положила часы в сумочку и побежала в ювелирный магазин, расположенный неподалеку от нашего дома.
Пожилой армянин, хозяин магазина, встретил меня приветливо. Он хорошо знал мою маму: по-моему, она была его постоянной покупательницей.
– Здравствуй, барышня, – приветствовал он меня. – Давно тебя не видел!
– Здравствуйте, Феликс Ованесович! Как ваше здоровье?
– Слава богу, не жалуюсь. А ты как живешь? Как муж?
– Все хорошо, – ответила я лаконично.
– Я рад.
Ну вот, обмен необходимыми любезностями закончился, можно переходить к делу. Я достала из сумочки часы, протянула их ювелиру. Он принял «Ролекс», уважительно хмыкнул.
