Текст книги "Дело смерти (ЛП)"
Автор книги: Карина Халле
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
Я делаю глубокий вдох, медленно выдыхаю и начинаю:
– Я проснулась в лесу. Понятия не имею, как там оказалась. Я рано легла спать, после того как собрала вещи для похода, и следующее, что помню, – я лежу на лесной подстилке.
Он замирает.
– Ясно, – ставит чайник на плиту. – И что было потом? Ты сказала, что кричала.
– Я встала, увидела свет от поселения, попыталась найти дорогу, и тут я… – решаю не рассказывать ему о ветре и деревьях, шептавших мое имя. Говоривших, что я дома.
– И? – подталкивает он, зажигая плиту и возвращаясь, чтобы сесть напротив меня, кладет руку мне на колено. – Что?
– Я упала в могилу. В ту самую могилу собаки, которую мы с Лорен обнаружили. Гровера. Она была вся в светящихся грибах. Она была пуста, словно кто-то ее раскопал или… то, что было похоронено, выбралось наружу.
«Если это вообще была собака», – думаю я. Я знаю, что слышала рычание позади себя, но это могло быть что угодно.
Кто угодно.
О боже.
Я смотрю на Кинкейда со страхом.
– Знаю, ты, наверное, думаешь, что я сошла с ума.
– Нет, – говорит он, но хмурится, глубоко вдыхая через нос. – Я просто пытаюсь разобраться с этим шаг за шагом. Первое и самое важное – выяснить, как ты оказалась в лесу.
Я киваю.
– Да. Именно. Так как же это произошло?
– Если бы у меня до сих пор были камеры в твоей комнате, мы могли бы сами это увидеть, – тихо говорит он. Черт, он прав. Может, ему стоит вернуть их. – Но нам остается только строить догадки. У тебя были случаи лунатизма?
– В детстве.
– Прямо как носовые кровотечения, – говорит он, и я киваю. – Еще случалось?
Я вспоминаю, как Амани ударила меня снежком в лицо. Снег порезал меня, или у меня пошла кровь из носа?
– Не уверена.
Он хмурит брови.
– Не уверена?
– Возможно. Меня ударили снежком в лицо. Трудно сказать, порезал ли меня лед или нет.
Он медленно моргает, затем выпрямляется.
– …Что? Снежком?
– Я проснулась среди ночи, и Амани вывела меня на поле, где начался снегопад. Она бросила в меня снежком.
– Когда это произошло? – осторожно спрашивает он.
– Не знаю. Время как будто размыто. Неделю назад?
Его взгляд меняется, серый цвет становится стальным.
– И ты мне не рассказала. Ты же знаешь, что не должна хранить от меня секреты.
Я смеюсь.
– О, как все изменилось. Извини, что не сказала, полагаю, я была отвлечена миллионом других, блядь, вещей, которые происходят и которым у меня нет объяснения.
Он смотрит на меня мгновение, будто что-то обдумывая.
– Это интересно.
– О да, снег в июне и призраки, кидающие в тебя снежки – это действительно интересно.
– Амани не призрак, – отвечает он. – Насколько мне известно, она не умерла. Она была здесь, а потом уехала домой.
– Тогда что? Она мне в галлюцинациях привиделась?
– Да. Это самое логичное объяснение. Как и в прошлый раз, когда ты ее видела.
– Значит, снежок тоже был галлюцинацией?
– Возможно.
– А снег в июне?
– Мы слишком близко к океану для подобных аномалий. На окрестных вершинах? Не исключено, если с севера нагрянет нежданный холодный фронт. Но здесь, внизу? Никогда.
Вот черт.
Значит, я действительно все это выдумала.
Стоп.
Или нет?
– Что случилось с Клэйтоном? – внезапно спрашиваю я.
Его взгляд становится острым.
– О чем ты?
– Ты знаешь, о чем я, – говорю ему. – Сначала он домогается меня, а потом его отправляют домой на гидросамолете.
– Я думал, ты будешь этому рада, – говорит он натянуто.
– Рада? – восклицаю я. – Ты сделал это ради меня?
– Конечно.
Я таращусь на него.
– Ты посадил Клэйтона на гидросамолет и отправил его домой? Ради меня?
– Да.
Я не могу решить, это ужасно романтично или что-то другое.
– И… – начинаю я. – Он ушел по своей воле?
Он кивает.
Но я ему не верю.
Вспоминаю, что Эверли приходила поговорить с ним сегодня утром.
– Эверли знала?
– Она знала, что он доставляет тебе неудобства. Она хотела, чтобы он ушел. Так что я от него избавился.
Избавился.
Точно так же, как они избавились от Амани…
ГЛАВА 22
– Теперь, когда Клэйтона нет, стало лучше, – говорит Кинкейд, поднимаясь и направляясь на кухню. – Он был проблемой. Его вообще не следовало принимать, но иногда Майкл и Эверли жалеют тех, кому меньше повезло, студентов без семьи или денег.
– Таких как я, – говорю я, пока он наливает чай в кружки.
– Нет, – резко отвечает он. – Ты умна. Твои оценки подтверждают это. У тебя есть потенциал. Ты здесь не из жалости.
– В это трудно поверить, когда постоянно всплывают темы о смерти моей бабушки и отца, а также отсутствие у меня денег, – я вспоминаю слова Ника о том, что у меня нет работы, стипендии. Что у меня ничего нет. – В той анкете был пункт, где нужно было перечислить все трудности, через которые мы прошли. Теперь я жалею, что заполнила его.
И мой разум заносит куда-то, разум, которому я больше не могу доверять.
Что на самом деле произошло? Типа, Кинкейд его убил?
Нет.
Но если я начну видеть его в галлюцинациях, как Амани, значит, происходит что-то еще, и виноват в этом не мой мозг.
Кинкейд приносит мне кружку ромашкового чая и садится. Вздыхая, он проводит рукой по лицу, и я бросаю взгляд на латунные часы на стене, понимая, что сейчас два часа ночи. Неудивительно, что он измотан, я разбудила его.
С другой стороны, он одет в обычную одежду, так что, полагаю, он не спал.
– Я знаю, это страшно, Сид. Но все, что ты мне рассказала, неудивительно.
– А как насчет раскопанной могилы? Надеюсь, это неожиданно.
– Так и есть, – медленно говорит он. – Но было темно. Ты не знаешь, на что именно наткнулась.
Я собираюсь возразить, сказать ему, что точно знаю – это была могила. Но, возможно, он прав. Была кромешная тьма. Я могла быть где угодно. Это мог быть обычный холмик земли.
– Но грибы, Эксандеско, – говорю ему. – Я видела, как они светились.
– Они действительно светятся ночью, слабо, особенно когда их тревожат. Но они не так уж редки. Уверен, мы найдем их в походе… – он смотрит на часы. – Через четыре часа.
Я знаю, что сейчас самое время сказать «спасибо за чай и компанию» и вернуться в свою комнату, чтобы попытаться поспать. Но я не ухожу. Я чувствую себя разбитой и неудовлетворенной.
– Тогда как я оказалась в лесу?
– Мое честное мнение – ты лунатила. Как и с носовыми кровотечениями, ты возвращаешься к тому времени, когда была младше. Регрессия – обычное явление в ситуациях сильного стресса. Она также может проявляться в виде галлюцинаций. Мы говорили об этом в начале, о том, связь с Амани в таком изолированном, одиноком месте может заставить наш мозг цепляться за это. И ты сама говорила, что до приезда сюда находилась не в здоровом психическом состоянии.
– Достаточно нездоровом, чтобы видеть галлюцинации?
– Ты говорила мне, что у тебя ничего нет, Сид. Ни дома, ни семьи, ничего. Ты потеряла стипендию, свою учебу. Да. Я думаю, этого достаточно. Этого достаточно, чтобы свести с ума любого, – он делает долгий глоток чая. – Иногда нашему мозгу трудно отпускать. Отпускать события, отпускать места, отпускать людей…
– Вот почему у тебя в ванной помада? – я резко перевожу разговор на него.
На его лице отражается стыд. Он смотрит на свою кружку, от которой поднимается пар, и не отвечает.
– Это помада твоей бывшей? – спрашиваю я.
Он кивает.
Мое сердце сжимается от этого.
– Как давно она была здесь в последний раз?
– Несколько лет назад, – отвечает он.
Я стараюсь вести себя непринужденно, как будто меня не беспокоит то, что он до сих пор хранит ее вещи.
– Ну, тебе, наверное, стоит все это выбросить, потому что срок годности истек. Зачем наносить заплесневелый «Ла Мер».
– Заплесневелый «Ла Мер», – повторяет он, мягко улыбаясь. – Возможно, мы могли бы изучить его в лаборатории. Может быть, он стал даже лучше оригинала.
Я слишком устала, чтобы считать это смешным.
– Раз ты так редко говоришь о себе, не обращай внимания, пока я занимаюсь психоанализом твоего отношения к ней.
– Это просто помада, Сид, – говорит он. – Это ничего не значит.
– Так почему вы на самом деле расстались?
– Я же говорил тебе.
– Но… разве любовь не предполагает самопожертвование? Если бы я действительно любила кого-то, то смирилась бы с любым неудобным местом, где пришлось бы жить.
– Возможно, наши отношения были не такими крепкими, как я думал, – с горечью отвечает он, и взгляд его становится жестким. – Иногда, когда люди влюбляются, они остаются вместе, потому что им повезло. А у других в отношения вмешивается какой-то фактор. Иногда появляются другие люди и все рушат. Ты не знаешь, что сможешь пережить, пока это не случится.
– Значит, все пошло наперекосяк, и тогда Кейко Линн воспользовалась возможностью вернуться в Японию.
– Ты закончила? – раздраженно спрашивает он.
Я пожимаю плечами:
– Я просто не понимаю, как ты можешь зацикливаться на прошлом и при этом…
– Что?
Я качаю головой:
– Забудь.
Делаю большой глоток чая.
– И при этом что? – повторяет он, крепко сжимая мою руку.
– И при этом быть одержимым мной.
Хочется отвести взгляд, ведь то, что я сказала, слишком откровенно для нас обоих, но я заставляю себя посмотреть на него. Его глаза пылают, удерживая меня на месте, и от этого напряжения волоски на моих руках встают дыбом.
– Потому что ты – мое будущее, Сид, – говорит он низким, хриплым голосом. – Потому что больше ничего не существует. Прошлого больше нет. Есть только настоящее и завтра. И я хочу тебя – и сейчас, и завтра.
Прежде чем я успеваю что-либо сказать, он наклоняется вперед, берет мое лицо в ладони и притягивает к себе для глубокого, страстного поцелуя, от которого у меня подкашиваются ноги. Я таю в его объятиях, отдавая весь контроль, пока он завладевает моими губами. У него вкус чая, мятной зубной пасты, запах дома: деревьев, океана.
Из его груди снова вырывается стон, проникающий в мои кости – мольба, обещание, отчаяние от желания большего. Наш поцелуй становится глубже, словно ⁹ голодный зверь, его язык настойчиво исследует мой рот, все становится влажным, хаотичным и первобытным.
«О боже», – проносится в моей голове, пока волны наслаждения пронзают все мое существо. Возможно, это лучший поцелуй в моей жизни.
Я не хочу, чтобы он останавливался.
И все же, по-жадному, я хочу большего.
Я хочу чувствовать это всем телом. Чтобы не только мой рот был завоеван, но и каждый дюйм кожи.
Его хватка на моей челюсти усиливается, в то время как другая рука опускается на мою шею, слегка сдавливая ее, нажимая на горло ровно столько, чтобы я задыхалась, ощущая угрозу удушья.
Он отстраняется, тяжело дыша, его губы влажные, а взгляд из-под полуприкрытых век пылает. Его рука остается на моей шее – властная, на грани допустимого, – другой рукой он отпускает мой подбородок и начинает расстегивать пуговицы моей пижамной кофты.
– Я глупец, – бормочет он, проворно справляясь с застежками. – Я такой слабый глупец, когда дело касается тебя, милая.
Он запускает руку внутрь распахнутой кофты и нежно сжимает мою грудь, медленно проводя большим пальцем по соску. Я вздрагиваю, искры пробегают прямиком к самому нутру, а между ног собирается влажное тепло.
– Боже, ты идеальна, – говорит он, в то время как его другой большой палец продолжает массировать мое горло, удерживая меня на месте. Он склоняется ниже и проводит языком по груди, захватывает мой сосок, пока моя голова не запрокидывается назад, а я не начинаю извиваться под ним. Давление на шею усиливается, голова слегка кружится, но я не хочу, чтобы он останавливался.
Внезапно он прекращает, отпуская мою шею как раз в тот момент, когда я стону.
– Прости, – говорит он, с виноватым видом, который противоречит буре в его глазах. – Душить тебя – последнее, что мне следует делать.
Я сглатываю, моя шея уже побаливает.
– Тогда что тебе следует делать в первую очередь?
Коварная ухмылка мелькает на его лице, в щетине проступает ямочка.
Он наклоняется, хватает меня за талию, приподнимает и переворачивает животом вниз на стол, опрокидывая чай, который разливается повсюду.
Я вскрикиваю от неожиданности, а он хрипло вздыхает, прижимая меня одной рукой, другой стаскивает с меня штаны и нижнее белье, пока я не остаюсь полностью обнаженной.
Он шипит, замирая на мгновение, затем хватает мои руки и прижимает запястья к пояснице.
– Хочу обездвижить тебя, – бормочет он, его голос хрипит от вожделения. – Пришпилить тебя, как бабочку. Чтобы восхищаться твоей красотой, знать, что ты поймана, что ты моя, – он с дрожью выдыхает. – Это пугает тебя? – тихо добавляет он. – Не так много женщин понимают мои желания, по крайней мере, в спальне.
– Пугает в хорошем смысле, – говорю я ему приглушенным голосом, ведь моя щека лежит на столе. – И я прекрасно понимаю. Это то, что мне нужно.
– Тебе понадобится стоп-слово. Чтобы я понял, что зашел слишком далеко. Я не хочу причинить тебе вред.
– Океан, – говорю я, это слово срывается само собой.
Он издает счастливый вздох.
– Океан. Идеально. Ты идеальна для меня, Сид.
«Потому что ты нашел родственную душу во мне, порочную душу, что видит твою такую же порочную», – думаю я, но не говорю вслух. Слишком уж это банально и сентиментально, слишком пафосно для того, что на самом деле произойдет, а произойдет чистый, грубый секс. Я могу быть такой, когда мне хорошо; я влюбляюсь быстро, но никогда не держу это в себе. Мне сразу хочется рассказать всему миру, или по крайней мере тому, к кому испытываю чувства, но они обычно от этого только убегают.
Вот почему я говорю ему лишь:
– Свяжи меня. Пожалуйста, доктор.
По крайней мере, тогда один из нас не сможет сбежать.
Он сглатывает, похоть затуманивает его глаза.
– Не шевелись, – говорит он, отсылая к моему сну.
Возможно ли, что мои сны о будущем?
Пока он исчезает где-то, я смотрю на картину на стене. Во сне это было одно из надгробий, но сейчас это орел, слава богу. Я выключаю воспоминание о той ночи из головы, отказываясь думать о том, что произошло прямо перед тем, как я оказалась здесь.
Кинкейд возвращается в каюту.
– Хорошая девочка, – говорит он, и от этой похвалы я краснею. – Слушаешься приказов. Возможно, я буду снисходительнее к тебе.
– Не надо, – говорю ему, прижимая щеку к дереву. – Я этого не заслуживаю.
Он усмехается, и я слышу звук чего-то разматываемого.
Веревка.
– Ты права, моя игрушка, – рычит он. – Но это я буду судить, а не ты. А теперь заткнись нахер и не говори, пока тебя не спросят.
Боже правый. Да, доктор.
Он снова хватает мои запястья, обматывая их веревкой. В отличие от веревки из моего сна, эта – мягкая и гладкая, такая же, какую используют для парусов на палубе. Закончив с запястьями, он пропускает веревку под моим телом, обматывая ее до плеч и обратно вниз, под ягодицами и поверх бедер, стягивая вместе, пока я не оказываюсь полностью обездвижена.
От того, что он связал меня в стиле в стиле Шибари24, хочется буквально растаять.
«Это воплощение мечты», – не могу я не подумать. – «В прямом смысле».
– Идеально, – хрипло бормочет он, проводя рукой по моему телу, следуя за переплетениями веревок. – Почти шедевр.
Затем я слышу, как он расстегивает ремень. От этого мое сердце начинает колотиться о грудную клетку, а тело будто охватывает огонь. Я готовлюсь к тому, что он сейчас ударит меня им.
Но, к моему удивлению, он оборачивает ремень вокруг моей шеи, затягивая его, как ошейник. Не настолько, чтобы задушить, а так, чтобы держать под контролем, что он и демонстрирует, слегка дернув за него.
– Вот так, – говорит он. – Теперь это шедевр. Теперь ты по-настоящему моя.
Я слышу, как он снимает кофту и брюки. Пытаюсь повернуться и взглянуть на него, но он резко дергает ремень в качестве предупреждения.
– Не двигаться, – приказывает он.
Я сглатываю, чувствуя кожу на шее, и киваю, хотя считаю преступлением, что он разглядывает меня всю связанную и голую, а я не могу даже взглянуть на его тело или его татуировку. Хотя бы знаю, как выглядит его член.
Он встает позади меня, его длинные пальцы сжимают веревку на моей талии, а другой рукой он отодвигает ее там, где она обвивает низ моей попы, освобождая место для своего члена. Головка его пениса упирается между моих ног, дразня там, где я уже вся мокрая.
– Вся промокла, – хрипло говорит он. – Все это для меня, – кажется, он улыбается. – Тебе это понадобится.
Он входит в меня одним резким толчком.
Я вскрикиваю, перед глазами появляются звездочки, пока его член погружается все глубже, до самого основания. Он громко стонет, задыхается.
– Блядь, какая же у тебя тугая вагина, – с усилием выдыхает он, теперь уже обеими руками вцепившись в веревку.
Я и правда чертовски тугая. Слезы наворачиваются на глаза от вторжения, его член вошел так глубоко, что я не могу даже дышать. Меня так растянуло, что боль обрушивается на меня, словно искры.
– Дыши, – говорит Кинкейд, медленно выходя, его ствол скользит по каждому нервному окончанию. – Дыши, моя игрушка. Пропусти это через себя. Ты сможешь выдержать, я знаю.
Делаю вдох, задерживаю его, а затем выдыхаю, и боль начинает сменяться наслаждением, пока моя киска не начинает пульсировать от желания.
– О да, блядь, – хрипло шепчет он, – Вот так. Вот так, милая. Продолжай принимать.
Он снова входит в меня, и на этот раз я готова – я раскрываюсь, принимая его, ощущая скольжение его члена, влажное и обжигающе тесное. Он попадает прямо в ту точку, от которой все нутро готово взорваться.
– Я буду пользоваться тобой, – выдыхает он, начиная двигаться быстрее, его бедра ударяются о мою плоть. – Скажи, что ты моя.
– Я твоя, используй меня, – вырывается у меня с придыханием.
– Скажи, чтобы я наполнил тебя до краев, чтобы все вытекало из твоего ротика, – он издает хриплый стон.
О, Господи, помилуй.
– Наполни меня… чтобы потекло изо рта, – повторяю я и, запинаясь, добавляю: – Пожалуйста, Доктор.
– Черт, – клянется он. – Ты точно знаешь, что сказать. Маленькая шлюшка, да? Готова отдаться, чтобы ею просто пользовались? Чтобы я тебя трахал?
– Да, – я стону. Мое тело извивается на столе, а яхта под нами начинает ритмично покачиваться в такт его неистовым движениям. – Пользуйся мной, прошу. Возьми все, что хочешь, я умоляю.
Из его груди вырывается низкий, гортанный стон, и он ускоряется. В его движениях сквозит грубость, даже жестокость – он входит в меня резко и глубоко, его руки тянут веревки, и те впиваются в кожу. Время от времени он хватается за ремень и дергает его, как поводок, запрокидывая мою голову, и бормочет что-то вроде: «Как же ты хороша, послушная девочка, жадная маленькая шлюшка, да, именно так».
А мой клитор так распух, так отчаянно жаждет трения, что я начинаю извиваться на столе, пытаясь подставить бедра так, чтобы его твердый член терся о него, но он лишь сильнее прижимает меня.
– Умоляй меня, – рычит он.
– Пож… – пытаюсь сказать я, но слова срываются дрожащим, слабым шепотом. Все мое тело напряжено до предела, пытаясь вырваться из пут. Я еще никогда не была так отчаянна, будто внутри меня рвется наружу неведомый зверь. – Пожалуйста, позволь мне кончить.
Он вновь издает хриплый стон, его пальцы скользят вниз, касаясь моего клитора.
Я уже вся во власти желания, вся горю, и одного уверенного движения его пальца достаточно, чтобы волна оргазма накрыла меня с головой. Я взрываюсь громким стоном, который наполняет всю лодку, уносится в небо и растворяется в океанской пучине. Не будь я привязана – уверена, разлетелась бы на тысячу осколков по гребням волн. Меня уже точно не собрать обратно. Туда, где не может оказаться мое тело, отправляется мое сознание – оно парит и кружится в свободном полете, сметая на своем пути миллионы разных эмоций, словно перекати-поле.
Он делает несколько коротких, но мощных толчков, замирает и издает громкий, прерывистый стон, изливаясь в меня.
– Милая, – хрипит он. – Ты слишком хороша.
Он входит в меня в последний раз, снова со стоном, и затем наклоняется вперед, упираясь руками по бокам от меня. Еще тяжело дыша, он дрожащими губами касается моего позвоночника, оставляя поцелуи вдоль всей спины, а затем развязывает ремень на моей шее.
– Ты идеальна, – вновь говорит он хриплым голосом. – Такая послушная и покорная для меня.
Такое чувство, будто я сейчас растаю и растворюсь в этом столе. К собственному удивлению, я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы – все чувства в груди взбаламучены.
Он принимается развязывать веревки, осторожно высвобождая их из-под моего тела, пока я не чувствую себя совершенно свободной.
– Останься так, пожалуйста, – шепчет он. Честно говоря, я не смогла бы пошевелиться, даже если бы попыталась.
Слышу, как включается вода, а затем он возвращается и прикладывает между моих ног теплую влажную тряпку. Он вытирает меня с такой нежностью, что мое сердце замирает.
Я выдыхаю и закрываю глаза, наслаждаясь чувством, что обо мне заботятся, что я кому-то нужна. Пусть в моей жизни нет никого, кто мог бы меня полюбить, но в этот момент почему-то кажется, что я любима.
Затем он шепчет, чтобы я села. Помогает мне встать на колени, сам наклоняется над столом и буквально подхватывает меня на руки. Я точно не пушинка, но он делает это с легкостью и, прижимая к своей обнаженной груди, проносит меня через узкую дверь в капитанскую каюту.
Он укладывает меня на кровать V-образной формы. Я не отвожу от него взгляда. Он стоит спиной к свету, но я все равно различаю татуировку на его руке – ворона с бледной луной за спиной, перья которого падают вниз, к запястью.
– Что означает твоя татуировка? – шепчу я.
– Она означает, что мне нравятся вороны, – отвечает он, но в его голосе слышно веселье. – Для многих местных племен здесь ворон известен как хранитель тайн.
Действительно, очень подходящее значение.
– Для меня, – продолжает он, – Они предзнаменования, но лишь нам решать, добрые они или дурные. Это напоминание о том, что все зависит от точки зрения. И, если честно, они напоминают мне здешние места. Я сделал эту татуировку в Кэмпбелл-Ривер, когда мы туда за провизией ездили. Тогда я только недавно оказался в Мадроне и был пленен этой природой. Впрочем, и сейчас пленен.
– Вороны также являются психопомпами, – говорю я, вспоминая уроки литературы, а еще потому, что мне нравится это слово. – Они связывают мир живых с миром духов. Являются посредниками между жизнью и смертью.
– Интересное толкование, – говорит он, мягко улыбаясь, прежде чем лечь в постель рядом со мной и натянуть одеяло. – Но я не хочу, чтобы ты сейчас думала о смерти. Я хочу, чтобы ты спала. Нам вставать через пару часов.
Он притягивает меня к себе, обнимая сзади. Я слегка поворачиваюсь, глядя через стеклянные люки на миллионы звезд в небе. Они заставляют меня чувствовать себя такой маленькой и незначительной, что приходится отвести взгляд. Я прижимаюсь к Кинкейду, когда он обнимает меня и крепко держит.
– Я могу исцелить тебя, Сид, – шепчет он мне на ухо.
– Как?
– Доверься мне.
