Текст книги "Дело смерти (ЛП)"

Автор книги: Карина Халле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Название: «Дело смерти»

Автор: Карина Халле

Вне серии.

Переводчик: Татьяна Н.

Редактор: Маша Л.

Вычитка: Екатерина Л.

Обложка: Татьяна Н.

Любое копирование без ссылки на переводчика и группу ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

КАРТЫ

ПЛЕЙЛИСТ

«The Beginning of the End» – +++ (Crosses)

«The Day the World Went Away» – Nine Inch Nails

«Change (In the House of Flies)» – Deftones

«Dissolved Girl» – Massive Attack

«Alibi» – BANKS

«Bury a Friend» – Billie Eilish

«Cinnamon Girl» – Lana Del Rey

«The Wake-Up» – How to Destroy Angels

«This is a Trick» – +++ (Crosses)

«Summertime Sadness» – Lana Del Rey

«We Come 1 (Radio Edit)» – Faithless

«Is That Your Life» – Tricky

«Butterfly Caught» – Massive Attack

«Sour Times» – Portishead

«Girls Float, Boys Cry» – +++ (Crosses)

«The Space in Between» – How to Destroy Angels

«The Night Does Not Belong to God» – Sleep Token

«Matador» – Faith No More

«Cadavre Exquis» – +++ (Crosses)

«How Long?» – How to Destroy Angels

«Body Electric» – Lana Del Rey

«Snow on the Beach» – Taylor Swift

«We’re in This Together» – Nine Inch Nails

«Vivien» – +++ (Crosses)

«Ashes to Ashes» – Faith No More

«Head Like a Hole» – Nine Inch Nails

«Tomb of Liegia» – Team Sleep

«Runner» – +++ (Crosses)

«Into My Arms» – Nick Cave and the Bad Seeds

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ

«Дело смерти» содержит: сцены запекшейся крови, животный страх, животный страх животных/существ, упоминания о смерти животных, упоминания о самоубийстве, видения самоубийства, разговоры о болезни Альцгеймера, потеря родителей и других близких, горе, трудности с нейродивергенцией¹, неравномерная динамика власти, нецензурная лексика.

Есть также некоторые элементы мрачной романтики, такие как морально серые главные герои, злоупотребление властью и яркие сексуальные сцены, которые включают в себя унижение и поощрение, игру с дыханием, связывание веревками и ремнями и различные другие элементы мягкого БДСМ. Если вас не устраивает сексуально раскрепощенная героиня или аморальный, одержимый герой, который называет ее «маленькой грязной шлюшкой» перед тем, как поставить на колени, то дважды подумайте, прежде чем читать эту книгу.

Для меня важно ваше психическое здоровье, а в этой книге содержится всякая чушь, поэтому, пожалуйста, читайте осторожно.

ГЛАВА 1

Девушка, с которой я разговаривала весь полет, исчезла.

Я выхожу из гидроплана, винты которого продолжают вращаться, и принимаю руку мужчины в дождевике. Он представляется Дэвидом Ченом, управляющим поселения Мадроны. Но, оглянувшись в поисках приветливой Амани в бледно-розовом хиджабе, с которой мы час болтали на соседних креслах, я не нахожу ее. Двое других пассажиров – мужчина с густыми бровями и женщина с тонкими губами – которых второй пилот представил как новых сотрудников Фонда Мадроны, остались сидеть в заднем ряду, разглядывая меня с пустым любопытством.

Но Амани нигде нет.

– Ты в порядке? – спрашивает Дэвид, странно сжимая мою руку, и я сосредотачиваюсь на нем. – Я сказал, меня зовут Дэвид Чен.

– Ох. Сидни Деник, – представляюсь я, как можно деликатнее выдергивая руку из его хватки, пытаясь удержать равновесие на мостках, всего на мгновение встречаясь с его пытливыми темными глазами, а потом начинаю опять осматривать самолет.

– Извини, я… просто разговаривала кое с кем в самолете, и теперь ее нет.

– Амани? – спрашивает он, и я киваю. – Она вышла раньше тебя.

Я смотрю на причал. Там крутой подъем из-за отлива и длинный трап, ведущий к берегу, но ее не видно. Я хмурюсь. Как это возможно?

– Наверное, ты ее не заметила, – продолжает он. – Это не первый случай, когда новичок приходит в восторг от здешних пейзажей. У нас даже был случай, когда человек упал с пристани из-за того, что слишком засмотрелся. Я уверен, это было незабываемое начало, – добавляет он со смешком.

«Но я первая сошла с самолета», – хочется мне сказать. Клянусь. Но я понимаю, что спорить с управляющим было бы не лучшим началом для меня, особенно когда все и так шатко. И, возможно, он прав. Может быть, я не заметила, как Амани вышла из самолета раньше меня. Мой мозг уже немного затуманен, вероятно, от облегчения, что я наконец-то добралась сюда без каких-либо проблем.

Амани всю дорогу говорила о том, как она рада, что ее выбрали для участия в студенческой программе Фонда Мадроны, и я едва могла вставить слово, что меня вполне устраивало. Потому что всегда стараюсь сначала помолчать, присмотреться к людям и понять, какую маску мне нужно использовать, какой личностью нужно быть, чтобы с ними общаться. Поэтому просто слушала ее и смотрела в окно, пока мы летели из Ванкувера в этот отдаленный уголок северо-западного побережья, скользя над блестящими проливами, усеянными белыми паромами, густыми зелеными лесами, молочно-голубыми альпийскими озерами и скалистыми вершинами гор, покрытыми снегом, который еще не растаял под майским солнцем.

Но чем дальше мы продвигались на север, тем больше пейзаж застилали облака и туман. На самом деле, нашему пилоту пришлось около двадцати минут кружить, прежде чем мы приземлились, ожидая, пока туман немного рассеется, чтобы можно было ясно разглядеть воду.

– Красиво, не правда ли? – подмечает Дэвид. Его руки заложены за спину, и он раскачивается на каблуках своих модных туфель, которые кажутся неуместными на досках причала. Мужчина странно шмыгает носом, как будто поощряет меня насладиться пейзажем.

Я ожидала, что это место напомнит мне дом – я выросла в Кресент-Сити, Калифорния, так что туманы, океан и исполинские деревья мне не в новинку. Но здесь всё словно обрело грань, стало острее. Туман здесь более осязаемый, но при этом хрупкий, как паутина, недвижимая, а лишь протягивается меж верхушек деревьев. Сами деревья – дугласова пихта, западный красный кедр, ситхинская ель – не такие мощные, как секвойи, но выше, их ветви тяжелее, стволы густо поросли мхом и лишайником. Подлесок очень разросся, и глазам сложно охватить всё это буйство зелени – салал, магонию падуболистную, дикий имбирь, огромные мечевидные папоротники.

Это мечта биолога.

И именно поэтому я здесь.

– Полагаю, с самолёта ты не разглядела полуостров Брукс как следует, – замечает Дэвид, наблюдая, как я осматриваюсь. Он указывает через узкий залив, где вода тёмно-изумрудная, зеркальная и неподвижная, на облачную пелену на другом берегу, скрывающую, как я предполагаю, лесистый склон. – Не переживай, скоро ты познакомишься с этим местом поближе. Все лекарства от человеческих бед прячутся за этим туманом.

Я смотрю, как туман ползет по воде к нам.

«Наконец-то ты здесь», – говорю я себе. «У тебя получилось. Расслабься».

Странности этого утра уже растворились. Мой мозг с СДВГ легко отвлекается, даже на медикаментах, так что вполне возможно, что Амани вышла из самолёта раньше, а я просто не заметила.

– Давай я покажу тебе твою комнату и проведу экскурсию по поселению, – предлагает Дэвид, указывая рукой на тёмное, массивное деревянное здание в конце причала.

– А мои вещи? – оглядываюсь на пилотов, которые уже открывают люк на поплавке самолёта и достают мой багаж: металлический чёрный чемодан на колёсиках (одно скрипит) и спортивную сумку с логотипом «The Cardinal» – баскетбольной команды Стэнфорда, за которую я играла в университете.

– Помощники заберут багаж, – говорит он. Я колеблюсь, наблюдая, как они ставят его на причал рядом с самолетом. Что-то здесь не так, но не знаю, что именно. – Пойдем, мисс Деник, – добавляет он с нетерпением.

Он снова делает жест рукой, и я наконец отвечаю извиняющейся улыбкой.

– Да, извините. Просто осматриваюсь.

– Это совершенно нормально, – говорит он, и его голос снова становится веселым. – А экскурсия поможет быстрее освоиться.

И все же, когда мы спускаемся по причалу, я в последний раз оглядываюсь через плечо. Два пассажира всё ещё сидят в хвосте самолёта, уставившись в окно и наблюдая за мной. Мне интересно, почему они не выходят, но я знаю, что ещё один вопрос только разозлит Дэвида. Нужно стараться быть на его хорошей стороне. Он не глава фонда «Мадрона», но управляет лоджем, где я проведу следующие шестнадцать недель, и мне нельзя давать им поводов связаться с университетом и узнать правду обо мне.

Мы идём бок о бок. Кроме гидросамолёта у причала привязаны несколько шлюпок, «Зодиаков»², рыбацких судов – без них в таких глухих местах не обойтись, – а также большая изящная яхта «Митрандир»³ и стопка каяков и досок для сапсерфинга. В конце одного из пирсов – небольшое здание с вывеской «Плавучая лаборатория».

Прохладный воздух поднимается от воды, обдувая мои щеки, и я застегиваю до конца любимую куртку «Patagonia», которую купила на распродаже.

– Рад, что ты одета подобающе, – замечает он. – Удивительно, сколько людей приезжают сюда летом, ожидая жары.

– Последние несколько лет я живу в районе залива. Привыкла, – отвечаю я, хотя летом в Стэнфорде бывает очень жарко. Можно запечься на солнце, гуляя по сухим тропам у «Тарелки»⁴, пока Сан-Франциско тонет в облаках.

– Постараюсь провести экскурсию быстро, чтобы не перегрузить тебя, – говорит Дэвид, хотя я вообще-то легко «гружусь». – Полагаю, ты уже что-то изучила?

– Насколько смогла, – признаюсь я, не желая рассказывать, что потратила часы, запоем читая всё о фонде Мадрона. – Кто бы ни писал тексты для сайта, он мог бы быть романистом. Описания природы просто завораживают.

И это почти всё, что там было написано. Фонд Мадрона известен своей секретностью, и их сайт выдаёт прессе лишь крохи информации о революционных исследованиях. Почти ничего о персонале или повседневной работе – даже раздел о стажёрах-исследователях уместился в пару строк. Но природа и биоразнообразие описаны с такой любовью и детализацией, что ясно: автор обожает эти места.

Дэвид усмехается.

– А, это Кинкейд, – затем хмурится, и его лицо становится странно серьёзным, когда он бросает на меня взгляд. – Доктор Кинкейд.

– На сайте не было информации о сотрудниках, – говорю я, давая понять, что не знаю, кто это, хотя по выражению его лица ясно: Дэвид к этому человеку относится без восторга.

– Ну, ты знаешь, как мы бережём наши исследования, – отвечает он. – Поэтому первым делом ты сдашь телефон.

Я знала, что это случится, но мысль остаться без интернета и телефона пугает меня до чёртиков. Каждого студента, принятого в эту программу, предупреждают: из-за специфики фонда мы не только подписываем NDA⁵ (что я сделала на днях), но и сдаём телефоны, а также не имеем права привозить ноутбуки, планшеты или любые другие электронные устройства до конца программы в августе.

«Тебе это пойдёт на пользу», – напоминаю себе. – «Тебе нужен перерыв. От всего».

Дэвид откашливается:

– Не волнуйся, ты привыкнешь к изоляции от мира. Даже полюбишь это. Мы заметили, что это сплачивает студентов. А ещё ты сможешь звонить по пятницам, и твоя семья всегда сможет с тобой связаться.

Он, должно быть, знает, что у меня нет семьи. Думаю, отчасти поэтому меня приняли: узнали о моём доходе и сиротстве и сжалились. Хотя, возможно, Дэвид не в курсе биографий всех студентов. Я прикусываю язык, удерживаясь от комментария, хотя мне обычно сложно не поправлять людей, когда они ошибаются.

– Раз ты заходила на сайт, то знаешь историю этого места? – спрашивает он, когда мы подходим к домику справа. Даже при свете дня он выглядит мрачным и зловещим – двухэтажный, из потемневшего дерева, недавно покрытого тёмно-коричневой морилкой. Он возвышается на скалах у берега, словно хищник, готовый к прыжку. Узкий настил тянется вдоль фасада, с редкими деревянными скамьями, а на перилах висят корзины с папоротниками, их кончики влажны от росы.

– Старая консервная фабрика, да? – говорю я. Единственные звуки – эхо крика крапивника Бьюика⁶ и вода, плещущаяся о прибрежные камни. Я ожидала увидеть других студентов и исследователей, но вместо этого поселение словно затаило дыхание, будто чего-то ждёт.

«Будто ждёт тебя», – мелькает мысль, и кожа на затылке покрывается мурашками. Даже ряд четырёхстворчатых окон напоминает мне многоглазое существо, неотрывно следящее за мной.

– Верно, – голос Дэвида выводит меня из грёз. – Работала до 1940-х, сначала перерабатывала крабов и моллюсков, потом лосося и палтуса. Потом стала рыбацким пристанищем, пока мы пятнадцать лет назад не превратили его в штаб-квартиру фонда.

– Я первая приехала? – спрашиваю я, следуя за ним к чёрной деревянной двери и замечая над ней маленькую камеру, направленную прямо на меня. Непроизвольно выпрямляюсь.

– Ты последняя, – его ответ удивляет меня. – Все уже в учебном центре, проходят вводный инструктаж.

Живот сжимается. Ненавижу опаздывать, хотя из-за временной слепоты⁷ это случается часто. Поэтому я ставлю миллион будильников и планирую прибывать заранее (но всё равно опаздываю). Но на этот самолёт меня посадили, так что я ни при чём.

– То есть я опоздала? – шёпотом спрашиваю я, когда он берётся за ручку.

– Не опоздала. Ты идеально вовремя.

Он открывает дверь и впускает меня внутрь.

Меня сразу встречает аромат кедра и дыма. Интерьер выглядит именно так, как и должен выглядеть бывший рыбацкий домик: камин в дальнем конце с потрескивающими язычками пламени, голова лося над каминной полкой, стены из потемневшего дерева с книжными полками и резными фигурками. В центре просторного зала – кожаные диваны и кресла с пледами в клетку, грубоватые журнальные столики из кедра. В углу лестница, ведущая на второй этаж.

– Это общая гостиная, – говорит он, указывая на уютное пространство.

Слева от меня – закрытая дверь с табличкой Ресепшен. Дэвид направляется к ней, как раз когда она открывается и появляется женщина. Она примерно моего роста, около ста шестидесяти сантиметров, лет сорока пяти, с каштановым каре и густой чёлкой, кукольным лицом, в синей клетчатой рубашке и с множеством серебряных браслетов на запястье.

– Сидни, это Мишель, – представляет он. – Мишель, Сидни Деник прибыла.

– Наш последний гость, – кивает Мишель. Её улыбка неестественно широка. Она протягивает руку, браслеты звенят, и мы пожимаем руки – её ладонь влажная и слегка дрожит.

– Я как раз говорил Сидни, что она не опоздала, – говорит Дэвид, пока я сдерживаю желание вытереть руку о джинсы.

– Конечно, конечно! – восклицает Мишель. – Нет-нет, ты совсем не опоздала. Вовремя, точно вовремя. Так рада наконец познакомиться.

– Вы уже зарегистрировали Амани? – спрашиваю я.

Мишель на секунду хмурится, переглядывается с Дэвидом, затем вспоминает:

– А, Амани. Да. В платке.

– В хиджабе, – поправляю я.

– Да, в хиджабе, – снова энергично кивает она. – Да. Конечно. Она уже в своей комнате. Тоже пойдешь? Помощники принесут твои вещи. Или Дэвид может сразу отвести тебя в учебный центр, познакомить с другими студентами и…

– Прежде чем мы это сделаем, – перебивает Дэвид, – Сидни должна сдать телефон.

– О да, – Мишель краснеет. – Прости, дорогая, знаю, это трудно.

Она протягивает руку.

Я вздыхаю и достаю телефон из кармана. На секунду касаюсь экрана, чтобы в последний раз увидеть обои – фото улыбающейся бабушки. Но что-то не так. Прежде чем я успеваю понять что, Мишель уже забирает телефон.

– Погодите, можно ещё раз? – пытаюсь вернуть его я.

– Прости, – нервно смеётся она, быстро убирая его в задний карман. – Знаю, это тяжело, но ты привыкнешь. Все потом говорят, что стали больше ценить обычные звонки по стационарному телефону. Пятничные вечера станут твоим ритуалом. И конечно же…

Дэвид кашляет, обрывая её.

– Теперь, когда сложная часть позади, давай покажу тебе комнату. – Он на мгновение касается моей спины, затем кивает Мишель. – Спасибо.

– Да, конечно. – Она юркает обратно в офис.

Но я не могу перестать думать о телефоне. О фотографии, которая должна была быть там: бабушка за год до смерти, в один из тех редких моментов, когда болезнь Альцгеймера ненадолго отпускала её. Она посмотрела на меня и сказала: «Сидни» – с такой любовью, что у меня до сих пор сжимается сердце. Это фото всегда было моими обоями.

Но когда я взглянула на экран, на секунду мелькнуло другое фото – сделанное в тот же день, но раньше. На нём бабушка злилась, смотрела в камеру смущённо и требовательно, словно хотела, чтобы я ушла.

Предупреждая.

ГЛАВА 2

– Здесь будут жить все твои коллеги-студенты, – говорит Дэвид, когда мы поднимаемся на второй этаж. Несмотря на день, здесь царит полумрак – лишь несколько бра на деревянных стенах слабо освещают коридор, по обе стороны которого расположено по шесть дверей, и ещё пара в самом конце. Есть здесь что-то жутковатое, чего я не ожидала, хотя, возможно, это связано с моим беспокойством из-за фотографии бабушки.

«Ты всё выдумываешь», – говорю я себе. – «Ты же знаешь, что не меняла фото. А если и меняла, то, наверное, просто случайно выбрала другое».

– А твоя комната вот здесь. – Он указывает на дверь рядом с лестницей. На деревянной табличке выгравировано «Комната 1» с изображением дерева мадроны. – Душевые в конце коридора. Есть ещё душ в плавучей лаборатории для тех, кто занимается дайвингом. В каждой комнате есть раковина и туалет.

Он достаёт пару старомодных ключей, словно из готического фильма, снимает один с кольца и протягивает мне.

– Понимаю, – говорит он, заметив мою усмешку, – Но эти комнаты раньше принадлежали рабочим консервной фабрики, зачем менять замки?

Я откашливаюсь, сжимая ключ в ладони.

– А второй ключ остаётся у вас?

– Мы никогда не входим в комнаты студентов без их разрешения. – Он слегка улыбается. – Но ключи легко потерять, поэтому мы предпочитаем хранить запасной. Не волнуйся, для доступа в лабораторию у тебя будет персональная ключ-карта. Хотя бы здесь мы обновили технологии.

«Надеюсь», – думаю я, вставляя ключ в замок. Он поворачивается с приятным щелчком.

Я открываю дверь и заглядываю внутрь. Комната небольшая, но уютная: с окном, выходящим на огромный кедр, сквозь ветви которого виднеются другие здания. На стенах – масляная картина с морской звездой в приливном бассейне и вороном на ветке тсуги. Напротив двуспальной кровати с вышитым красно-чёрным покрывалом стоит массивный дубовый гардероб.

– Это работа народа Кватсино, – с гордостью замечает Дэвид. – Поселение граничит с их исконными землями, и мы гордимся сотрудничеством с ними.

Ну да, ну да. Звучит, будто он читает по бумажке. Обычно, когда корпорации вторгаются на земли коренных народов, последним достаются лишь крохи. Вряд ли фонд Мадрона с его деньгами и грантами заботится об их интересах.

Часы Дэвида пищат, и он хмурится, взглянув на них.

– Прости, Сидни, мне нужно идти, – говорит он с быстрой, формальной улыбкой. – Устраивайся поудобнее. Я проверю твой багаж и скоро вернусь, чтобы продолжить экскурсию. – Он достаёт из кармана сложенный лист бумаги и суёт мне в руки. – Вот карта, чтобы сориентироваться. На обороте – твоё расписание, но оно может меняться. В ящике тумбочки лежат часы. Они тебе понадобятся.

Затем он разворачивается и выходит, закрывая за собой дверь.

Я смотрю прямо, удивлённая его внезапным уходом, затем открываю ящик и достаю пластиковые часы с логотипом фонда Мадрона. Они такие дешёвые и простые, что даже не поддерживают таймер – это будет настоящим проклятием, хотя, к счастью, у кровати есть будильник.

Я засовываю часы в карман и решаю воспользоваться туалетом – крошечным помещением с раковиной и унитазом. Над унитазом висит винтажная вышивка с изображением моего любимого гриба, Omphalotus nidiformis⁸, контуры которого выделены ярко-зелёным, словно подчёркивая его биолюминесценцию. Я заворожённо рассматриваю. Эти грибы известны как «призрачные», но их редко изображают в искусстве, и уж точно они не встречаются в этих краях. Может, в анкете был вопрос о любимом грибе, и они постарались декорировать комнату? Если так, это очень мило с их стороны.

Я сажусь на унитаз и разворачиваю карту, но не успеваю её изучить, как раздаётся стук в дверь.

– Иду! – кричу я, заканчиваю дела, мою руки и выхожу. Открываю дверь и вижу перед собой потрясающую женщину – высокую, с длинными светлыми волосами, в ярко-красном дождевике, в обтягивающих леггинсах и ботинках «Burberry» в клетку.

Возле нее мой багаж.

– Привет, – говорит она хрипловатым, томным голосом, словно сошедшим со страниц нуарного романа. – Вот твои вещи. – Она с ожиданием изучает меня своими ярко-зелёными глазами. Мне кажется, я её где-то видела.

– Привет. Да, спасибо. Я, наверное, должна дать тебе чаевые, – бормочу я, роясь в сумке, хотя знаю, что там нет мелочи.

– Не нужно. – Женщина закатывает чемодан и сумку внутрь, и её волосы, словно из рекламы «Pantene», пахнут жасмином. – Я не помощница. Просто увидела багаж на причале и решила помочь.

Я смотрю на неё, не понимая, ослепляет ли меня её красота или что-то ещё.

– Откуда я тебя знаю? – спрашиваю я и тут же осознаю, что сказала это вслух.

Она на секунду замирает с бесстрастным лицом, затем снова улыбается.

– Наверное, видела меня в кампусе. Стэнфорд, верно? Я не раз выступала перед биофаками, правда, на уровне докторантуры, – пауза. – Ты же получаешь степень магистра по биологии с упором на нейробиологию, да?

Я не отвожу взгляд.

– Ты работаешь на Мадрону.

– Здесь все работают на Мадрону, – отвечает она. – И следующие шестнадцать недель ты тоже. – Она протягивает руку. – Я Эверли. Доктор Эверли Джонстон.

Моя рука слабеет в её рукопожатии.

Доктор Эверли Джонстон – признанный гений и глава фонда Мадрона. Неудивительно, что она показалась знакомой. Именно её отец, Брэндон Джонстон, основал фонд много лет назад.

– Конечно, – говорю я, чувствуя себя глупо и убирая руку. – Прости, я не сразу поняла, кто ты.

Она широко улыбается, демонстрируя идеально белые зубы (наверняка виниры).

– Всё в порядке. Я не жду, что меня узнают. Предпочитаю оставаться в тени своей работы.

– Но ты же доктор Джонстон, – оправдываюсь я. – Я должна была догадаться. – Я видела несколько её интервью, хотя в последнее время она редко появляется в СМИ. Её отец сейчас чаще мелькает в прессе, поскольку основал фармацевтический филиал Мадрона, оставив фонд и исследования дочери – во всяком случае, так пишут.

– Пожалуйста, – она изящно машет рукой, – зови меня Эверли. Мы скоро станем здесь семьёй. Предпочитаю обращение по имени.

– Сидни, – неуклюже тычу в себя большим пальцем. – Но ты это уже знаешь.

– Я знаю о тебе всё, мисс Деник, – говорит она. – Это я рассматривала твою заявку и одобрила её. – Её взгляд скользит по мне, словно она впервые видит меня, и выражение лица смягчается. – Я очень рада, что ты здесь, Сидни. Ты особенная девушка.

Мои щёки горят. Я никогда не умела принимать комплименты или сантименты, а её слова звучат как смесь того и другого.

– Я тоже рада быть здесь, – отвечаю я. Больше, чем она может представить. Особенно когда всё это могут отнять в любой момент.

Я подала заявку в фонд Мадрона в январе как часть дипломного проекта. Фонд регулярно набирает стажёров на лето, и я решила попытать счастье, хотя знала, что конкуренция чудовищна.

К моему удивлению, меня приняли. Мои оценки были достаточно высоки, моё исследование тёмных грибов вызвало резонанс в микологических кругах, но, честно говоря, любая удача всегда застаёт меня врасплох – если не настораживает. Жизнь учит ожидать подвохов, и когда ты проходишь школу жёстких ударов, ждёшь их снова и снова.

Когда шок прошёл, я почувствовала облегчение – особенно узнав, что получу стипендию, которая очень мне поможет, ведь проживание и питание включены. Кроме того, я буду помогать исследователям в работе над использованием грибов в нейробиологии. Они уже добились успехов в лечении Альцгеймера с помощью местного, ранее неизвестного гриба, и поскольку эта болезнь мне так близка, я надеялась внести свой вклад – или хотя бы создать что-то значимое для диплома.

Но затем, как всегда, последовал удар.

Я облажалась.

Облажалась по-крупному.

Самосаботаж – моё второе имя.

И вот позавчера раздался звонок, которого я боялась, но знала, что он последует.

Меня лишили стипендии в Стэнфорде.

А значит, я не смогу закончить последний курс, потому что я в полной жопе, и платить за обучение нечем.

Но я чертовски точно не собиралась отказываться от этой возможности. Я не успела спросить у администрации, отменяется ли стажировка в Мадроне, поэтому решила рискнуть. Вчера, получив письмо от авиакомпании с билетом до Ванкувера, я сдала ключ от общежития, оставила вещи в гараже подруги Челси и сегодня села на самолёт.

Приземлившись в Ванкувере, я помчалась на гидроаэродром, молясь, чтобы меня посадили на последний рейс до Мадроны. Пилот спросил, я ли Сидни Деник, и допустил на борт вместе с двумя сотрудниками и Амани.

И вот, на грани отчаяния, я здесь.

Я просто не знаю, сколько времени у меня есть, пока кто-то не раскроет правду. Пока ни Дэвид, ни Эверли, ни администратор не заподозрили ничего странного. Все относятся ко мне так, будто я здесь на своём месте. Может, университет не свяжется с фондом; может, они будут рады избавиться от меня и просто забудут. Может, раз стипендию уже выплатили единоразово, её не отзовут.

А может, Дэвид так быстро выбежал, потому что ему только что позвонили из Стэнфорда, и через несколько минут мне придётся пережить унизительное возвращение на гидросамолёте.

От одной мысли сжимается грудь. Настоящий ужас. Получить шанс исполнения мечты – и тут же потерять всё.

Мне так нужна была эта победа.

Эверли откашливается, возвращая меня к реальности, и кивает на карту в моих руках.

– Дэвида вызвали по какому-то делу, что-то с солнечной электростанцией. Я могу провести тебе экскурсию. Хочешь сначала распаковать вещи или..?

– Нет, – быстро отвечаю я, засовывая карту в карман джинсов. – Позже распакую. – Если глава фонда предлагает показать мне всё лично, я не откажусь. Дэвид был нормальным, хоть и немного странным, но доктор Эверли Джонстон – легенда.

– Хорошо, – снова улыбается она. – Пойдём.

Она открывает дверь и оглядывается на меня через плечо, ожидая, когда я последую за ней.

Делаю дрожащий вдох. Часть меня, та, что ненавидит ложь, хочет во всём признаться прямо сейчас – лишь бы не носить этот груз, не жить в страхе, что в любой момент всё рухнет.

Другая часть хочет лгать до последнего, надеясь, что, даже если правда всплывёт, мне удастся убедить их оставить меня здесь.

Я сдерживаю страх.

Утаиваю правду.

Прячу подальше.

И следую за женщиной.