Текст книги "Дело смерти (ЛП)"

Автор книги: Карина Халле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 16

Я торопливо иду по тропинке под дождем, папоротники тянутся ко мне, задевая джинсы, а куртка поднята над головой вместо зонта. Я пришла пораньше на сеанс с Кинкейдом, но не хотела терять время и хотела поскорее поговорить с ним, к тому же мне не терпится спрятаться от дождя.

Сначала я ненадолго забрела в техническую зону. После вчерашнего снега мне нужно было проверить, остался ли он на земле. Конечно, из-за дождя от него не осталось и следа.

Я бегу по гравийной дорожке, когда слышу шорох позади.

Останавливаюсь, думая, что, возможно, снова увижу Амани.

Но там никого нет. С кедров капает дождь, брызгая на листья. И все же у меня возникает неприятное ощущение в основании черепа – чувство, что за мной наблюдают.

Это не первый раз с тех пор, как я приехала и чувствую на себе взгляды, которые, кажется, исходят от деревьев.

Я снова начинаю торопиться, ненавидя покалывание в затылке, и добираюсь до северного общежития. Оказавшись под навесом, отряхиваю куртку, затем открываю дверь и захожу внутрь.

Морщась от лужи, которую я оставляю, медленно иду по коридору, стараясь не поскользнуться, когда замечаю, что дверь Кинкейда приоткрыта.

Я собираюсь постучать, когда слышу голос Эверли изнутри.

– Она другая, – говорит Эверли с тяжелым вздохом.

Я сглатываю, надеясь, что речь не обо мне. Наклоняюсь ближе к двери, пытаясь расслышать.

– Сейчас ей лучше, – говорит Кинкейд.

– Ты бы иначе не сказал, – едко замечает Эверли.

– Ей лучше, – повторяет Кинкейд твердым голосом. – У нее вернулся аппетит.

Черт. Они говорят обо мне.

– Ну еще бы, – комментирует она.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты очень явно демонстрируешь свою одержимость ею.

Одержимость мной?

Что ж, я бы не сказала, что «явно».

Но потом вспоминаю, как он стоял у моего окна.

Вспоминаю, как поймала его на том, что он открыто пялится на меня.

О том, как он следил за мной во время прогулки.

Я знаю, что между нами существует какая-то связь, но честно думала, что все это у меня в голове. Так что услышать это… что-то да значит.

Кинкейд молчит какое-то время.

– С этим ничего не поделаешь, – уныло признает он.

Это могло бы прозвучать романтично, но то, как он это говорит, больше напоминает неизлечимую болезнь, будто он умирает.

– Одержимость проходит, когда перестаешь ее подкармливать, – говорит Эверли. – Так что перестань. Нужно наконец сосредоточиться на собственном разуме и взять себя в руки. Сосредоточься на работе. Сосредоточься на мне! Я знаю тебя, Уэс. Знаю, каков ты, твою потребность зацикливаться и контролировать… спираль, в которую ты сейчас впадаешь, надписи на стене…

– А если она что-то чувствует ко мне? – Он произносит это так тихо, что мне приходится напрягать слух, чтобы разобрать слова сквозь стук собственного сердца.

– Ничего она не чувствует, – буднично отвечает она. – Она просто считает тебя привлекательным. Просто хочет переспать с тобой. Бедняжка.

– А если это нечто большее?

– Тогда веди себя как профессионал, – строго говорит она. – Ты ее врач, ради всего святого. Ты ведь можешь держать себя в руках, правда? Ты должен быть рядом с ней как врач. Не как друг, не как кто-то еще. Тебе нужно сохранять дистанцию, иначе все запутается. Уже запуталось, – она делает паузу, вздыхает. – Просто она недостаточно умна.

Что, блядь?

Ее слова словно нож вонзаются мне в грудь. Внезапно я вспоминаю начальную школу, когда подслушала, как красавчик класса Райан Корриган говорил Вики Бесси, что ненавидит сидеть рядом со мной на математике, потому что я выгляжу такой глупой, пытаясь решить уравнения. Я с трудом справлялась с математическим анализом в колледже, потому что его слова застряли во мне, заставляли думать, что я идиотка.

И вот теперь слышать такое от Эверли, которая недавно называла меня блестящей, своей звездной ученицей – это просто удар ниже пояса.

Она лгала мне.

– Она умная, – резко обрывает ее Кинкейд. – Просто приспосабливается. На это нужно время. Она докажет свою ценность, просто не сейчас.

– Что ж, ты недостаточно усердно работаешь, доктор Кинкейд, – говорит она.

– Как и ты, – тихо отвечает он. – Что касается других студентов…

– Оставь их мне. Со временем они могут оказаться полезными, – я слышу, как она подходит к двери. – Терпение – ключ к успеху.

Меня не должны здесь застать. Быстро поворачиваюсь и бегу по коридору в общую комнату. Стою там, прижавшись к стене, с колотящимся сердцем, молясь, чтобы она не пошла по следу из капель воды и не нашла меня.

Затем слышу, как закрывается дверь наружу.

Я тяжело выдыхаю, прикладывая руку к груди. Боже.

Мне нужно время, чтобы прийти в себя. Меньше всего я хочу, чтобы Кинкейд подумал, будто я что-то слышала. Легонько постукиваю пальцами по лицу и шее, пытаясь успокоиться и взять себя в руки.

Когда я наконец готова, возвращаюсь по коридору и стучу в дверь Кинкейда. На этот раз она закрыта.

– Войдите, – слышу его голос.

Открываю дверь и просовываю голову. До меня доносится запах сладкого табака. Кинкейд сидит за столом и смотрит на маленький белый квадратик бумаги, прежде чем убрать его в ящик. Через мгновение я понимаю, что это одна из тех мини-фотографий Полароид, как та, которую он делал на пляже. Самокрутка дымится в пепельнице на подоконнике, где ее затушили.

– Садись, – говорит он, и когда наши глаза встречаются, я вижу в них разочарование. Я бы все отдала, чтобы узнать, о чем именно они говорили.

Меня испытывают, чтобы доказать, насколько я умна? Доказать, что я достойна работать в фонде Мадрона? Может, это на самом деле больше похоже на стажировку? Именно поэтому мы все здесь?

«К черту это», – думаю я, раздражаясь, что стала каким-то объектом негласного тестирования. Я никогда здесь не буду работать.

Но есть часть меня, которая не хочет бунтовать, часть, которая хочет здесь работать, жаждет признания и одобрения в жизни. Я не уверена, какая из этих частей сильнее.

Мы с Кинкейдом какое-то время смотрим друг на друга.

Его одержимость мной…

Почему именно я?

– Ты выглядишь уставшей, – наконец говорит он.

Я вздрагиваю от этого замечания и киваю в сторону темных кругов под его глазами.

– Ты тоже, доктор.

Он кивает, проводя рукой по линии подбородка.

– Да. Я тоже плохо сплю последнее время. Возможно, это заразно.

Я выпрямляюсь.

– Что заразно? – хмурюсь.

– Плохой сон, – говорит он. – Просто предположил.

– Ну, у меня не было возможности поговорить с тобой, – говорю я ему. – После завтрака на лодке.

Он резко вдыхает.

– Я рад, что ты заговорила об этом, – его взгляд скользит к стене. – Думаю, это было ошибкой.

– Завтрак? – у меня в животе все сжимается.

– Существуют границы между врачом и пациентом, и я думаю, что переступил одну из них, пригласив тебя к себе. Мне жаль.

Черт. Он правда устанавливает дистанцию после слов Эверли.

– Я думаю, что это было очень мило, – тихо говорю ему. – Я почувствовала себя немного менее… одинокой.

На мгновение его лицо смягчается, но затем снова становится жестким.

«Пожалуйста, будь одержим мной», – думаю я. – «Пожалуйста, желай меня так же, как я желаю тебя».

Его взгляд не читаем.

– Расскажи мне, как твои дела, – говорит он.

Я выдыхаю и откидываюсь на спинку кресла.

– Ты хочешь правду?

– Я всегда хочу только правды.

А ты сам мне говоришь правду?

– Мне снятся сны.

Он хватает ручку и блокнот и начинает писать.

– Какие сны? Когда они начались?

– Они начались практически на вторую ночь моего пребывания здесь, – говорю я ему. – Это эротические сны.

Он замирает, уставившись на бумагу, и сглатывает.

– О. Что ж, это не повод для тревоги.

– Они о тебе.

Ручка выпадает у него из рук, его челюсть напряжена.

– Понял, – его взгляд пылает, когда он встречается со мной глазами. – Было бы неправильно обсуждать это дальше.

Это точно было бы неправильно.

– Разве ты не хочешь знать, что мы делали в этих снах?

Он откидывается на спинку кресла, закрывает лицо руками и проводит ими вниз. Смотрит в потолок. Затем кивает. Всего один раз.

Мое сердце пропускает несколько ударов от осознания, что он сдается, что он хочет это услышать. Я делаю глубокий вдох.

– В первом ты ласкал меня языком в моей постели. Во втором я делала тебе минет здесь, в кабинете. В третьем ты положил меня на живот на стол в твоей лодке, связал, доводил до предела, наказывая меня своим ремнем…

Его глаза закрываются, дыхание становится тяжелым. Интересно, возбужден ли он. Интересно, представляет ли он себе, что делает все это прямо сейчас.

– Ты хочешь знать в подробностях, что именно я при этом чувствовала?

У него подергивает мышца на скуле, и он качает головой.

– Не знаю, что сказать, – через мгновение произносит он, и голос у него хриплый. Он откашливается, наклоняется вперед и встречается со мной взглядом. Взгляд его непроницаем, пуст и сер. – Но тебе нечего стыдиться.

– Кто сказал, что мне стыдно? Это лучшее, что есть в моих снах.

Он сглатывает, и даже слышно, как громко.

– Пожалуйста, не говори таких вещей.

– Почему? Ты хотел правду. Это и есть правда, – я облизываю губы, окрыленная странной смелостью, глубоким желанием. – Я хочу прямо здесь встать на колени, заползти под этот стол и…

– Хватит! – вдруг кричит он, вскакивая на ноги, словно я уже собралась это сделать. На его лице и страх, и ярость. – Ни слова больше. Ни единого, блядь, слова об этом. Я здесь для того, чтобы помогать тебе, Сидни. И только. Больше ничего!

Я вздрагиваю от его слов, мое лицо пылает, и меня тут же накрывает чувство тупости. Думала, что если достаточно его задеть, то смогу разглядеть ту одержимость. Думала, что смогу заставить его сдаться. Думала, что увижу хотя бы намек на чувства ко мне.

Но все, что я вижу, – это воздвигнутую между нами стену.

Наверное, так лучше, но я не могу сидеть здесь и говорить с ним, тем более после этого.

– Мне лучше уйти, – говорю я, быстро поднимаясь с кресла, бросаясь к двери.

– Сидни, – рычит он, устремляясь за мной. – Постой, вернись.

Я не возвращаюсь. Лицо горит, я бегу по коридору, стараясь не поскользнуться на мокрых лужах, что я сама же и оставила, и выбегаю под дождь.

– Сидни!

Останавливаюсь и оборачиваюсь, удивленная тем, что он бежит за мной, промокая насквозь.

– Прошу, – говорит он, протягивая руку и хватая меня за ладонь, крепко держа. – Я не хотел кричать. Не должен был кричать. Прости.

Я пытаюсь высвободить руку, но его хватка крепка.

Его хватка всегда такая крепкая – идеально, чтобы удерживать меня на месте.

– Я перешла черту, понимаю, – говорю я, чувствуя себя беспомощной, будто застряла между желанием уйти и остаться. – Я нарочно ее перешла. Но я знаю свое место. И знаю твое. Доктор.

Он качает головой, дождь струится по его прекрасному лицу. Блядь, ведь у меня и вправду есть чувства к моему гребаному психологу.

– Я… я… – начинает он. Потом поднимает голову, смотрит куда-то через мое плечо и резко отпускает мою руку. Без единого слова он разворачивается и быстрым шагом возвращается в здание.

Я оборачиваюсь посмотреть, что привлекло его внимание.

Майкл стоит неподвижно у тотемного столба, с зонтом над головой, и смотрит в нашу сторону.

Он встречается со мной взглядом.

Они такие холодные.

Потом уходит.

Я стою под дождем, пока не промокаю насквозь с головы до ног, и иду к главному корпусу, гадая, где же я совершила ошибку, хотя прекрасно знаю, в чем она.

История изо всех сил пытается повториться.

ГЛАВА 17

– Почти последний, – произносит Эверли, прежде чем сделать укол в мою руку.

Я стискиваю зубы.

– Почти? Я думала, это последний. Прошло уже две недели.

– Сделаем еще один укол на следующей неделе, – говорит она, вынимая иглу. – Просто на всякий случай, – она прикладывает круглый пластырь к моей руке и просит надавить, что я и делаю.

– Но волк даже не прокусил кожу.

– Просто на всякий случай, – повторяет она, убирая иглу и снимая перчатки. Она скрещивает руки и смотрит на меня, склонив голову; ее длинные светлые волосы струятся по телу, словно занавес из пшеницы. – Как ты?

Просто замечательно. С тех пор как я узнала, что ты считаешь меня идиоткой.

Хотя я подслушала их разговор с Кинкейдом пару дней назад, ее слова до сих пор жгут.

– Все нормально, – отвечаю я.

Она слегка улыбается.

– Хорошо. Рада слышать. Надеюсь, ты подумала о том, что я говорила. О желании доказать свою ценность. Ты еще размышляла об этом?

– Пока нет, – признаю я. – Ищу вдохновение.

– Вдохновение повсюду, Сид, – говорит она. – Лес… есть кедры, которым по пятьсот лет, ситхинские ели, которым почти тысяча. Все эти годы, вся эта история, все эти призраки.

Я резко смотрю на нее.

– Призраки?

– Думаешь, в этом месте нет призраков? Оно построено на призраках. На коренных жителях, которые жили здесь тысячи лет. На упавших деревьях. На животных, чьи кости погрузились в почву. Все эти призраки связаны и живут под нашими ногами через сети мицелия, – ее глаза сверкают. – История здесь жива. Я знаю, ты это чувствуешь. Мы все это чувствуем.

– Может, тогда я сделаю исследование о призраках, – выдавливаю я, чувствуя, как волосы на затылке встают дыбом.

Она ухмыляется, ее улыбка слишком широкая.

– Надеюсь на это.

К счастью, остаток дня прошел спокойно. Дождь не прекращался со вчерашнего дня и шел до самого ужина, оставляя всех в подавленном настроении. Моя рука ужасно болела от укола, и я проклинала Эверли за то, что она заставляет меня сделать еще один на следующей неделе. Но, возможно, они знают о бешенстве что-то, чего не знаю я.

У меня не было занятий с Кинкейдом, и я нигде его не видела, что, вероятно, означает, что он снова меня избегает. Сначала он держался на расстоянии после завтрака на лодке, теперь делает то же самое после нашего спора в его кабинете.

И я до сих пор чувствую себя глупо. Каждый раз, когда я вспоминаю о том, что сказала, в груди возникает прилив стыда. О чем я только думала, будучи такой смелой и наглой?

«Но ты видела выражение его лица, – напоминаю я себе. – Он хотел, чтобы ты рассказала ему подробности своих снов».

Тем не менее, эта отстраненность проникла в мой кровоток, омрачая все, что я делаю. От этого трудно избавиться, трудно забыть.

Я стою в ванной, собираясь смыть макияж, когда внезапно раздается громкий стук в дверь.

Мое дыхание прерывается.

Десять часов вечера.

Осторожно, я высовываю голову из ванной и вижу тень под дверью с другой стороны, ручка поворачивается, дребезжит.

Только не это.

– Сидни! – кричит голос. – Вставай! Океан искрится!

– У нас есть вино! – добавляет Мунавар.

Я выдыхаю с облегчением и подхожу к двери, открывая ее, чтобы увидеть Лорен, Мунавара и Рава с коробками вина в руках.

– Надевай обувь и пальто, – быстро говорит Лорен. – Биолюминесценция сегодня просто потрясающая!

– И Ник только что вернулся из Порт-Элис, так что у нас есть припасы, – говорит Мунавар, поднимая коробку с вином и пытаясь налить его себе в рот. Это объясняет рубиновые пятна на его толстовке с надписью «Любитель грибов с сомнительной сМорчалью».

– Оставь немного и для остальных, – говорит Рав, хлопая его по спине, от чего он только проливает еще больше вина на рубашку.

– Хорошо, только подождите меня, пожалуйста, – говорю я им. Вспоминаю, как Амани стучала в мою дверь и убегала, и боюсь, что если они уйдут без меня, я снова окажусь в заснеженном поле.

Они ждут в дверном проеме, пока я надеваю кроссовки и толстовку.

Затем мы покидаем мою комнату, и я запираю дверь за собой, прежде чем мы спускаемся по лестнице. В общей комнате некоторые студенты открывают банки с пивом у камина, и Мунавар кричит им, чтобы они присоединялись к нам.

Вместе с ними мы выходим в ночь. Сумерки все еще тянутся по горизонту, но темнота наступает быстро, звезды появляются на расчищающемся небе, когда дождевые облака уходят на север. Ребята смеются, визжат, пьют, и впервые с тех пор, как я здесь, чувствую себя частью компании.

– Можно мне вино? – спрашиваю я Лорен, когда мы спускаемся по рампе, наши шаги по металлической решетке эхом разносятся над заливом, сотрясая причал внизу.

– Я думала, ты никогда не попросишь, – говорит она, доставая один из одноразовых бумажных стаканчиков. Как только мы оказываемся на уровне причала, останавливаемся, я держу стаканчик, пока Лорен наливает красное вино из коробки, а затем мы продолжаем путь до конца, где нет пришвартованных лодок.

По пути мы проходим мимо лодки Кинкейда. Судя по всему, его там нет. Или он спит. Свет выключен.

– Разумно ли устраивать вечеринку рядом с профессором? – спрашивает Мунавар.

– Нам, блядь, по двадцать с лишним, Мунавар, – говорит Джастин, и его язык слегка заплетается. – Это Ник достал нам выпивку. Мы имеем право делать, что хотим.

Затем Джастин хватает Наташу за руку, притягивает к себе, и они начинают страстно целоваться.

Лорен фыркает.

– Боже. Мы поняли, вы нравитесь друг другу.

Мы все обходим пару и доходим до конца причала. Лорен опускается на колени, а затем наклоняется над водой. Вода черная, отражает небо, хотя, если приглядеться, кое-где она, кажется, мерцает. Впрочем, возможно, это звезды.

Затем Лорен опускает руку в воду, и вода оживает, загораясь искрящимся зелено-голубым светом.

– Вау! – несколько человек восклицают в унисон, и вот мы все уже сидим у края причала. Я опускаюсь рядом и протягиваю руку, кончики пальцев скользят по воде. Она леденяще холодная, но это не имеет значения, когда можно рисовать светящиеся полосы, просто водя пальцами.

– Волшебство, – говорю я себе, поражаясь зрелищу. У нас дома тоже бывает биолюминесценция, но не так часто, да и темнота никогда не бывает такой глубокой. А здесь, кроме тусклых огней на причале и в поселении, нет никакого другого света, никакого светового загрязнения в ночном небе, ближайший город в сотне миль отсюда.

Мунавар и Рав решают пойти на пляж за камешками, чтобы пустить «блинчики», и я устраиваюсь поудобнее на причале рядом с Лорен. Джастин и Наташа забрались в рыбацкую лодку, и можно только догадываться, что там происходит. Все остальные пьют и водят по воде, заставляя ее сверкать.

Делаю глоток вина. Оно дешевое, но кажется вкусным после месяца воздержания.

– Ты сегодня расслабишься? – спрашивает Лорен, наливая себе еще. – Немного отпустишь ситуацию?

– Возможно, – говорю я.

Она чокается своим стаканом с моим.

– Ну что ж, за это «возможно». И не смей засыпать, пока ночь не закончится.

– Не обещаю, – говорю я, осушая стаканчик, протягиваю Лорен.

– Хорошее начало, – говорит она, снова наполняя его.

– Надеюсь, – забираю я у нее наполненный стакан. В голове уже начинает слегка мутить, но вместе с тем кажется, будто с плеч свалился груз. Но мне нужно держать себя в руках. Нельзя напиться и начать орать чепуху, колотясь в дверь лодки Кинкейда.

– Как ты? – смотрю на нее. – По-настоящему.

– Нормально, – говорит она, хотя голос звучит отрывисто. Она оглядывается, и у меня есть ощущение, что она ищет Рава. – Все хорошо.

Я внимательно смотрю на нее. Она кажется немного похудевшей, с впалыми щеками, а в темноте тени под глазами кажутся глубже. Мне стыдно, что я заметила это только сейчас. Как обычно, я была слишком поглощена собственными мыслями, своими тревогами.

– Ты уверена?

Она отпивает вина и кивает.

– Ага. Ну, ты же знаешь. Не думаю, что это секрет, что Рав мне нравится.

– А ты ему. Я это по крайней мере заметила, – говорю я. – Ну и? Как продвигается?

– Никак, потому что никто из нас не делает первый шаг. Боже, кажется, что я снова в старшей школе, – она вздыхает и смотрит в темный пролив.

– В этом нет ничего плохого, – говорю я. – У тебя целое лето, чтобы разобраться в этом. Не стоит сразу бросаться в омут с головой, – я смотрю на рыбацкую лодку, что слегка покачивается, и расходящиеся от нее круги заставляют воду светиться. – Что будет, если Наташа и Джастин завтра поругаются, и им придется все оставшееся лето видеть друг друга? Нет, уж, спасибо.

– Это верно, – соглашается она, наклоняется и снова погружает руку в воду, вздыхая. – Но, честно говоря, я не уверена, что переживу следующие пару месяцев. Интересно, могу я попросить отпустить меня домой пораньше?

Мои глаза расширяются от внезапного страха.

– Почему? Нет. Ты не можешь. Ты не можешь меня бросить.

Она мягко улыбается.

– Ты тоже можешь уехать.

Но я не могу. У меня нет денег и мне некуда ехать.

Я качаю головой.

– Почему ты хочешь уехать?

– Ты имеешь в виду, кроме того, что я, блядь, просто умираю от желания проверить почту и Инстаграм хоть на минуту? – она вынимает руку из воды и разглядывает ее, стряхивая крошечные кусочки водорослей со своей сморщенной кожи. – Просто кажется, что меня здесь ничему не учат, понимаешь? Моя дипломная работа должна быть о грибах, переживших ледниковый период, а мы до сих пор даже близко не подходили к полуострову. Занятия странные. Пары у Кинкейда заставляют думать, но они все еще многое скрывают от нас. Лабораторные работы с Эверли – просто для галочки. Мне просто кажется, что я, возможно, трачу время впустую.

Она во всем права.

– Как твои сеансы у Кинкейда? – спрашиваю я.

Она пожимает плечами.

– Нормально. Он не очень дотошный. Мы в основном просто болтаем о том о сем. О сериалах, по которым я скучаю, о том, как кажется, что мир проходит мимо, пока я торчу здесь, – она делает паузу и бросает на меня украдкой взгляд. – Хотя я рассказываю ему не все.

Я хмурюсь.

– Что ты от него скрываешь?

– Иногда это место наводит на меня паранойю, – она допивает свой напиток и придвигается ближе. – Я не схожу с ума, не волнуйся. Но иногда кажется, что за мной наблюдают. Когда я иду на пары. Когда мы собираем растения. Когда мы в общей гостиной. Просто такое чувство… что на меня смотрят. Изучают.

Я сглатываю ком в горле.

– И иногда, – продолжает она, понизив голос до шепота, – Я вижу кое-что… в лесу.

– Что именно? – так же тихо спрашиваю я, чувствуя, как от вина скручивает живот.

Она закрывает глаза и качает головой.

– Я даже не знаю. Просто… нечто. Вроде… силуэтов. Теней. Иногда мне кажется, что я вижу светящиеся глаза.

– Ну, здесь много диких животных. Все что угодно может быть.

– Мне кажется, лес играет с нами, – говорит она.

Мне хочется поспорить, но я знаю, что она права.

– Да, на днях мне показалось, будто я снова вижу Амани. Она стучала в мою дверь. Я последовала за ней к лодочной станции, и пошел снег.

– Снег?

– Ага. Не могу понять, была ли Амани настоящей или нет, но снег был. Он был холодным. Я чувствовала его. Я видела, как он тает. Он был настоящим. А утром его смыло дождем. Лес и правда играет с нами.

– Что ж, снег в начале июня так далеко на севере – вероятное явление. В последнее время было холодно. Может, мимо прошла какой-то аномальный погодный циклон?

– Все равно это не объясняет Амани, – тихо говорю я, уставившись в пустой стакан.

Мы обе замолкаем, думая каждая о своем.

– Думаешь, я сошла с ума? – спрашиваю я.

– Нет. А ты думаешь, я сошла с ума?

– Нет, – мы обе смеемся. Черт, как же приятно смеяться, выговариваться.

– Мы принесли камни! – кричит Мунавар, и мы оборачиваемся, наблюдая, как они с Равом приближаются с полными пригоршнями. Они начинают пускать их «блинчиками» по воде, создавая ослепительные брызги воды и света.

Я продолжаю пить и смеяться. Прячу свои тревоги подальше и заставляю себя обращать внимание на друзей, жить в этом моменте. Это реально. Это то, что имеет значение. Но если Лорен попытается уехать раньше, я улечу на том же самолете вместе с ней.

А Кинкейд?

Если через несколько месяцев между нами все останется по-прежнему – напряжением, которому некуда выплеснуться, – тогда мне придется отпустить. Черт, вероятно, мне стоит сделать это как можно скорее. Это лишь все усложняет.

– Ладно, я пошла спать, – говорю я им спустя какое-то время. Рав подходит и помогает мне подняться. Причал качается, или, может, это качаюсь я из-за выпитого вина. В этом и проблема с питьем вина из коробки маленькими кружками – ты не понимаешь, сколько уже выпил.

– Я с тобой, – говорит Лорен, пытаясь встать, но плюхается обратно на задницу с хихиканьем.

– Нет, оставайся, – говорю я ей, отстраняясь от Рава. – Я пойду сразу в свою комнату.

– Обещай, что не пойдешь гулять в лес! – кричит она, пытаясь ухватиться за меня и распластавшись на причале. – В лесу есть глаза!

– Присмотрите за ней, – говорю я Раву и Мунавару. – Я серьезно.

Мунавар отдает честь, якобы говоря «есть, сэр».

Я пошатываясь спускаюсь по причалу мимо «Митрандира», но яхта по-прежнему погружена во тьму. Возможно, он засиделся допоздна в своем кабинете.

Но я все еще достаточно в себе, чтобы понимать: навестить его сейчас – очень плохая идея. Так что, кое-как пройдя вверх по трапу, который теперь круче из-за отлива, я направляюсь прямиком в домик, через общую гостиную. Нур и Тошио играют в нарды у камина, я машу им рукой, прежде чем подняться по лестнице.

Немного медлю перед тем, как открыть дверь, давая призракам время спрятаться, а затем вхожу внутрь.

Щелкаю выключателем, хотя могла бы поклясться, что оставила свет включенным именно для этого, и осматриваю комнату. Все выглядит нормально. Подхожу к прикроватной лампе и включаю ее для дополнительного света.

Затем медленно начинаю раздеваться. Снимаю худи, водолазку и лифчик, затем стягиваю лосины и бросаю их на кровать. Потом иду к комоду, достаю пижамную кофту и натягиваю ее через голову. Шорты я сегодня утром облила кофе, так что они валяются в углу комнаты в ожидании дня стирки.

Иду к раковине в ванной, беру баночку с очищающей пенкой и втираю его в лицо, глядя на свое отражение в зеркале. Глаза немного стеклянные, я выгляжу изможденной. Надеюсь только, что завтра не будет похмелья.

Смываю пенку, мысленно отмечая, что нужно выпить больше воды. Промокаю лицо полотенцем, когда слышу за спиной глухой стук.

Замираю.

Сердце бешено колотится.

Медленно, очень медленно, я поворачиваюсь, чтобы посмотреть.

Комната пуста.

Выхожу из ванной и оглядываюсь, гадая, что могло издать этот звук, и замечаю, что вся моя одежда лежит посреди пола.

Я смотрю на нее в недоумении. Могу поклясться, что сложила ее в кучу на кровати.

А мое худи почти полностью засунуто под кровать, торчат только рукава.

Делаю глубокий вдох, пытаясь успокоить свое сердце, подхожу и останавливаюсь.

А что, если под кроватью что-то есть?

Я знаю, что это глупая мысль – с чего бы там кому-то быть?

Но не могу с собой ничего поделать. Мурашки бегут по рукам, тело леденеет.

«Просто встань на колени и загляни под кровать».

Смотрю на худи.

Я не могу этого сделать.

Приседаю и быстро хватаюсь за рукава.

Как раз в этот момент из-под кровати прямо на мою руку выползает большой, жирный паук.

Я вскрикиваю и отшатываюсь, больно ударяясь о стену так, что картина с вороном падает на пол. Паук, тоже испуганный, проворно скрывается обратно под кроватью.

– Господи, – ругаюсь я, прислонившись к стене и прижав руку к груди. Я бросаю взгляд на картину, надеясь, что не разбила ее.

Но… с ней что-то не так.

За ней что-то закреплено.

Круглый черный металлический предмет.

Я наклоняюсь, поднимаю картину и внимательно разглядываю ее с обратной стороны.

Затем переворачиваю рамку и изучаю ее.

Вблизи я замечаю, что один из черных глаз ворона неестественно блестит.

Ужас сковывает.

О боже. Только не говорите мне, что…

Я снова переворачиваю ее и пытаюсь оторвать черный предмет. Мне приходится дергать и скручивать, и наконец он поддается, разрушая часть картины в процессе, но я хочу знать.

Бросаю картину на пол и поворачиваю объект в руке, замечая сбоку USB-порт, вглядываюсь в линзу.

Кто-то установил в моей комнате гребаную камеру.

Хватаюсь за живот, меня тошнит. Кладу камеру в карман пижамной кофты, затем подхожу к другой картине на противоположной стене, над изголовьем. В центре морской звезды тоже глянцевая линза. Я срываю ее со стены и вырываю камеру.

Оглядываюсь в панике, гадая, где еще они могут быть.

Светящиеся грибы.

Я подбегаю к ванной и снимаю со стены вышитую картину.

На обратной стороне рамки нет камеры, но есть маленький круглый микрофон.

Кто-то наблюдал за мной.

Подслушивал меня.

Шпионил за мной.

Сталкерил меня.

И в глубине души я знаю, кто это.

Кинкейд.