Текст книги "Не бойся волков"

Автор книги: Карин Фоссум

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

– Эркки тут ни при чем. Шоколадку он взять мог, но деньги – никогда.

Сейер тихо вздохнул.

– Хорошо, что вы в него верите. Наверное, он нуждается в этом больше, чем кто бы то ни было. Ведь его мало кто поддерживает. Правда?

– Послушайте, – женщина посмотрела на Сейера, – я не могу быть полностью уверенной. Я не люблю, когда говорят, что уверены в чем-то на сто процентов. Но в настоящий момент я считаю его невиновным и полагаю, что обязана так считать. Рано или поздно мне придется и ему ответить на этот вопрос. Когда-нибудь он сядет на то самое место, где сейчас сидите вы, и спросит: «А ты веришь в то, что это сделал я?»

Доктору Струэл было за сорок. Худощавая фигура, светлые, коротко остриженные волосы, длинная, падающая на глаза челка. Характер сильный – этого не скроешь, однако лицо было необычайно женственным, с пухлыми щеками. В лучах нещадно палящего солнца Сейер разглядел у нее на щеках легкий прозрачный пушок. На женщине были джинсы и белая блузка с темными пятнами пота под мышками. Она провела рукой по волосам, поправив длинную челку, но волосы светлой волной вновь упали на лоб. Сейер выпрямился:

– Мне бы хотелось осмотреть его комнату.

– Она на первом этаже, я провожу вас. Но сначала скажите: каким образом ее убили?

– Ее ударили по голове тяпкой.

Женщина скривилась:

– На Эркки это не похоже – по натуре он склонен избегать любых контактов, в том числе и таких…

– Вы несете за него ответственность, поэтому естественно, что вы верите в его невиновность. – Поднявшись, Сейер вытер со лба пот. – Простите, но я сижу на самом солнцепеке. Можно мне пересесть?

Она кивнула, и он направился к ее столу, у которого стоял стул. В этот момент он заметил притаившуюся за стопкой бумаги жабу, большую и жирную, с серо-зеленой спинкой и светлым брюшком. Конечно, жаба была не настоящей, она не шевелилась, но она так походила на живую, что Сейер не удивился бы, если бы она вдруг прыгнула. Он с любопытством взял жабу в руки и посадил на ладонь. Женщина с улыбкой наблюдала за ним. Несмотря на зной, жаба оказалась холодной. Сейер осторожно сжал фигурку пальцами и понял вдруг, что внутри у жабы что-то вроде желе, и, когда ее мнешь, фигурка меняет форму. Сейер сдавил жабу, так что тельце сдулось, а лапки наполнились гелем – теперь она напоминала зародыш. Сейер начал мять фигурку, чувствуя, как от тепла его рук она нагревается.

Глаза у жабы были бледно-зеленые с черной полоской посередине, спина покрыта бугорками, а брюхо гладкое. Сейер надавил на задние лапы, и верхняя часть туловища надулась – жаба превратилась в «качка» с мускулистыми плечами и выпяченной вперед грудью. Тогда Сейер сдавил ей голову – живот раздулся, а голова тряпочкой свесилась набок. Он посадил жабу на стол, предположив, что сейчас она примет исходную форму, но ошибся, поэтому снова взял ее в руки и попытался привести фигурку в порядок. Когда она вновь стала похожа на жабу, Сейер наконец вернул игрушку на прежнее место.

– Забавно… – тихо сказал он.

– Она полезная, – проговорила доктор Струэл, поглаживая жабу пальцем по спинке.

– А зачем она?

– Чтобы ее брали в руки, прямо как вы сейчас. И по тому, как вы обращаетесь с ней, я могу сделать кое-какие выводы о вас лично.

Он покачал головой:

– Ни за что не поверю.

На лице ее появилась почти снисходительная улыбка.

– Это правда. По тому, что именно люди делают с этой фигуркой, можно судить об их подходе к жизни. Вот вы, к примеру… – Сейер слушал врача с сомнением, но ее голос завораживал его. – Вы взяли ее в руки очень осторожно и смяли не сразу. А когда поняли, что она меняет форму, то по очереди поэкспериментировали с разными формами. Многим эта игрушка кажется неприятной, а вам – нет. Когда вы разглядывали ее глаза, то наклонили голову набок, и я поняла, что все сюрпризы, которые жизнь вам преподносит, вы воспринимаете открыто и дружелюбно. Сжимали вы ее осторожно, почти нежно, будто боялись, что она лопнет. Но лопнуть она не может. Во всяком случае, так сказано в гарантии от производителя… Разве что у вас вдруг окажутся очень острые ногти и вы ее проткнете, – добавила она, – однако вы с ней недолго возились, словно побоялись, что эта игра может стать опасной. И наконец, почти самое важное: прежде чем поставить ее на место, вы постарались придать ей исходную форму, – на секунду умолкнув, доктор Струэл посмотрела на Сейера, – из чего я могу сделать следующие выводы: человек вы осторожный, но и любопытство вам не чуждо. Еще вы немного старомодны и боитесь новых, незнакомых вещей. Вам нравится, когда все вокруг остается неизменным, потому что к этому порядку вы уже привыкли.

Он неуверенно усмехнулся. Голос женщины странно умиротворял его, будто изнутри он тоже наполнен гелем.

– Вот так с помощью этой жабы и тысячи других мелочей я могу узнать вас даже лучше, чем вы сами себя. Но прежде всего мне, конечно, потребуется время.

«Однако от скромности ты не умрешь…» – подумал он, а вслух спросил:

– А Эркки ее видел?

– Ну конечно. Она всегда здесь сидит.

– И как он на нее отреагировал?

– Он сказал: «Уберите это мерзкое отвратительное земноводное, а то я откушу ему голову и вымажу вам стол его внутренностями».

– И вы ему поверили?

– Он никогда не врет.

– Но вы же говорите, что он не склонен к насилию?

Она вдруг схватила жабу за лапы и стала изо всех сил растягивать ее, так что лапы превратились в веревочки. Сейер едва не ахнул. В конце концов она связала задние и передние лапы в два узла и положила жабу на спину. Жаба казалась такой беспомощной, что Сейер даже пожалел ее. Увидев выражение лица Сейера, женщина искренне расхохоталась.

– Давайте я покажу вам комнату Эркки.

– А вы ее не развяжете? – нерешительно поинтересовался он.

– Нет. – Ей захотелось поддразнить его.

В голове у него будто что-то загремело, и Сейер удивленно прислушался. Они заглянули в скромно обставленную комнату Эркки. Там были лишь кровать, сервант, раковина и зеркало. Посередине зеркала была наклеена газетная страница. Наверное, он не желал даже мельком видеть собственное отражение… Высокое узкое окно было распахнуто, и комната казалась совершенно голой – ни на полу, ни на стенах ничего не лежало и не висело.

– Прямо как у нас… – глубокомысленно заметил Сейер, – похоже на тюремную камеру.

– Мы не запираем двери.

Сейер вошел в комнату и прислонился к стене.

– Почему вы начали заниматься психиатрией? – Его взгляд упал на бейджик с ее именем: «Доктор С. Струэл». Интересно, как ее зовут? Может, Сольвейг… Или Сильвия…

Она прикрыла глаза.

– Потому что обычные люди, – «обычные» она произнесла так, словно это было оскорблением, – то есть те, кто достигает успеха… Здоровые целеустремленные люди, которые живут по правилам и без проблем добиваются всего, чего хотят… Те, кто прекрасно ориентируется в обществе, кто приходит к тому, к чему хочет прийти, и получает желаемое… Ну что в них интересного?

Услышав этот странный вопрос, Сейер не смог сдержать улыбку.

– Интерес в этом мире представляют лишь неудачники, – продолжала врач, – или те, кого мы называем неудачниками. Любое отклонение от нормы – это своего рода бунт. А я никогда не понимала тех, кто отказывается бунтовать.

– А как же вы сами, – быстро спросил он, – разве вы не относитесь к категории успешных, целеустремленных людей? Или же вы бунтуете?

– Нет, – призналась она, – я и сама этого не понимаю. Потому что в глубине души меня гложет отчаяние.

– Отчаяние? – обеспокоенно переспросил он.

– А разве вы его не чувствуете? – Доктор Струэл пристально посмотрела на него. – В нашем мире невозможно быть просвещенным и умным человеком и при этом не испытывать глубокого отчаяния. Такого просто не бывает.

«Неужели я тоже в отчаянии?» – подумал Сейер.

– К тому же в нашем обществе проще всего живется цельным личностям, – сказала она, – цельным, самоуверенным и упорным. Вы же понимаете: с сильным характером!

Он не смог удержаться от смеха.

– Здесь мы предоставляем возможность бунтовать, а шум нас не пугает. И мы не боимся ошибок. – Она вновь отбросила со лба челку. – И в другом коллективе я бы не смогла работать. – Видимо, подобные мысли настолько занимали ее, что она и с ним стала развивать эту тему, хотя он был для нее совершенно посторонним. Тем не менее он вдруг перестал чувствовать себя чужим. – А у вас как? – спросила она.

– У нас? – Он задумался. – Мы подчиняемся правилам, а работают у нас сплошь вот такие отвратительные цельные личности. – Сейер старался, чтобы голос его звучал оживленно, и у него почти получалось. – Фантазии и выдумке у нас места нет. Большую часть времени мы заняты тем, что пытаемся отыскать совершенно прозаические детали – волосы, отпечатки пальцев и пятна крови… Следы от обуви или отпечатки автомобильных шин. А затем мы принимаемся размышлять, хотя по нашим отчетам этого и не скажешь. И, конечно, это и есть самая интересная часть нашей работы. Если бы ее не было, я выбрал бы другую профессию.

– А как насчет тех, кого вы разыскиваете и сажаете в клетку?

Сейер испуганно посмотрел на нее:

– Мы это называем по-другому.

«Она дразнит меня, – решил он, – наверное, считает, что нормы вежливости на нее не распространяются. Ведь ей хочется бунтовать».

– Мне бы хотелось, чтобы они попадали в другое место, – спокойно ответил он.

Эта женщина вызывала восхищение. Сейер не отрываясь смотрел на ее круглое бледное лицо и темные глаза со светлыми зрачками и вдруг почти испугался, что скажет что-то лишнее. А ведь он всегда держит себя в руках.

– Если бы мы только могли отправить их куда-нибудь еще… – добавил Сейер, – но из-за бедности мы ничего лучше клетки предложить не можем.

– А вы тревожитесь о них? – тут же спросила она.

Он испытующе посмотрел на ее лицо, чтобы убедиться, что подвоха в ее вопросе нет. Вообще-то во всем ее облике было что-то бесовское.

– Тревожусь. Но, к сожалению, у меня не хватает на это времени. К тому же я не работаю в тюрьме, но знаю, что тюремные служащие заботятся об арестантах.

– Ну ладно… – Она пожала плечами. – Все-таки у нас самые гуманные тюрьмы в мире.

– Гуманные? – резко переспросил Сейер. – Эти парни подсаживаются на наркоту, пытаются сбежать, выпрыгивают из окон, ломают ноги или даже шею, сходят с ума, насилуют и избивают друг друга и кончают самоубийством. Гуманно, нечего сказать! – Он перевел дыхание.

– Вы и правда тревожитесь о них! – улыбнулась доктор Струэл.

– Я же сказал…

– Да, но мне нужно было самой убедиться в этом.

Они умолкли, и он снова удивился странному ходу их беседы. Из-за его профессии многие разговаривали с ним с почтительным страхом или вообще боялись слово сказать, но доктор Струэл, похоже, благоговения не чувствовала. Ну что ж, бывают и исключения…

– Эркки… – сказал Сейер, – расскажите мне про Эркки.

– Ну, если вам действительно интересно…

– Да, интересно!

Она пошла к двери.

– Давайте спустимся в столовую, выпьем колы. А то очень хочется пить.

Он двинулся следом, пытаясь отогнать странную тяжесть, смутную и тревожную, появившуюся в голове, а может, в груди или животе, – он не мог понять, где именно. Он вообще больше ничего не понимал.

– Как по-вашему, какой путь выбрал Эркки?

– Через лес, – она показала куда-то влево, – там есть небольшое озерцо, которое мы называем Колодец, но там мы уже искали. Если пройти мимо озера дальше в чащу, то выйдешь на трассу как раз в том месте, где она пересекается с проселочной дорогой. А если Эркки видели на Финском хуторе, значит, направление совпадает.

Вскоре они уже сидели в столовой. Она выжала в стакан с колой лимон, а он спросил:

– А как вы объяснили бы обычному человеку, что такое психоз?

Из-за лимонного сока кола в ее стакане немного посветлела.

– А вы считаете себя обычным человеком? – с вызовом уточнила она.

Может, это комплимент, а может, и нет – он точно не понял. Сейер рассеянно притронулся к висящему на поясе мобильнику.

– С одной стороны, это понятие настолько отвлеченное, что объяснить его никак невозможно, – тихо проговорила она, – но я сама считаю психозы своего рода внутренним тайником. Когда все защитные реакции нарушены, а твоя душа полностью открыта, то всякий может добраться до нее. В таком случае любое действие, даже совершенно незначительное, воспринимается как вражеское нападение. И Эркки нашел убежище. Он разработал особую внутреннюю тактику, пытаясь таким образом выжить. Эркки придумал что-то вроде контролирующей инстанции, которая постепенно становилась все более могущественной, так что теперь его действия и решения полностью от нее зависят. Понимаете? – Отпив колы, она вытерла губы тыльной стороной ладони.

Сейер кивнул.

– А он сможет сам себе помочь?

– Скорее всего нет, в этом-то и вся сложность. Хотя болеть по-своему выгодно. Знаете, приятно ведь лежать с температурой в кровати, когда вокруг вас все прыгают.

«Это точно», – грустно подумал он.

– Эркки серьезно болен?

– Довольно серьезно. Но он, несмотря ни на что, может ходить. Он не отказывается от пищи и принимает лекарства. Иными словами, он идет на сотрудничество.

– А шизофрения – это что такое?

– Это просто название, ярлык, который мы придумали от беспомощности и наклеиваем на тех, чей психоз не проходит. А продолжается, к примеру, несколько месяцев.

– И как давно Эркки заболел?

– Он из тех, от кого уже многие отказались. Он переходит из одной лечебницы в другую, словно какая-то бракованная вещь. – Она тяжело вздохнула. – Если он действительно убил ту женщину, боюсь, Эркки безнадежен. И тогда ему уже ничем не поможешь. По крайней мере, я не смогу ему помочь.

– Но… – посмотрев на нее, Сейер поднял стакан, – вам что-нибудь известно о причинах его болезни?

– Не очень многое. Но у меня есть кое-какие догадки.

– Поделитесь ими со мной?

– Порой мне кажется, что это связано со смертью его матери.

– По слухам, Эркки сам убил ее, – быстро проговорил Сейер. Даже чересчур быстро…

– Да-да, это я слышала. Он сам распустил эти слухи.

– Но зачем?

– Ему кажется, что это правда.

– Но вы ему не верите?

– Для меня этот вопрос остается открытым. Всем нужно дать шанс, – твердо заявила она.

«Да, – подумал он, – мне тоже нужен шанс. Но даже если бы мне принесли его на блюдечке, я отказался бы… Обручального кольца у нее нет, но это ничего не значит. Раньше кольцо было верным знаком, и незамужних легко было вычислить…» Так он вычислил Элису – по гладким длинным пальцам без колец. «Господи, да о чем я думаю?» – внезапно опомнился он, а вслух спросил:

– Как она умерла?

– Она упала с лестницы.

– Он мог столкнуть ее?

– Ему было восемь лет.

– Дети в этом возрасте постоянно толкаются и пихаются. Иногда случайно, а бывает, что они так играют. Эркки в тот момент находился дома, верно?

– Он был свидетелем ее смерти.

– Только он?

– Да.

– Что именно вам известно?

– Почти ничего. Когда приехала «скорая», Эркки сидел на лестнице и, очевидно, уже долго, не шевелясь, просидел там. – Она вытащила из нагрудного кармана пачку сигарет «Принс лайт» и добавила: – Это произошло очень давно.

– Еще кое-что. Ленсман Гурвин упомянул, что Эркки прожил какое-то время в Штатах.

– В Нью-Йорке. Эркки прожил там семь лет вместе с отцом и сестрой. Оттуда они регулярно приезжали в Норвегию. На Рождество, например.

– И там он тесно общался с каким-то не совсем обычным человеком – это правда?

Она вдруг улыбнулась.

– Этого я проверить не смогла. Я поговорила с отцом Эркки, и он сознался, что не особенно следил, чем сын занимается в свободное время. Дочь он любит больше – в отличие от Эркки, ей во всем сопутствовал успех, особенно в общественной жизни. Но вас-то интересует личность этого колдуна, верно?

– Может, именно он заморочил Эркки голову?

– Эркки заболел еще раньше. Но это, конечно, лишь ухудшило его состояние. Хуже всего… – Умолкнув, она посмотрела на стакан с колой. Доктор Струэл явно раздумывала, признаваться или это будет уже слишком. – Хуже всего то, – повторила она, – что иногда мне действительно кажется, что у Эркки есть дар. Что он видит больше нашего и способен влиять на ситуацию. Если он сильно чего-то пожелает и сосредоточится. Получается, что он может усилием воли влиять на действительность. Вот так-то. Я во всем вам призналась.

Сейер нахмурился. Да она слегка чокнутая! Досадно, ведь она так ему понравилась… И вначале она казалась такой здравомыслящей и образованной женщиной… Вот напасть!

– Расскажите, – попросил он.

Она посмотрела в окно, на скульптуру, представлявшую собой обнаженную девушку – стоя на коленях, та будто оглядывала больничный садик.

– Я расскажу вам о нашем первом индивидуальном занятии с Эркки. У каждого пациента есть постоянный лечащий врач, и вдобавок все они участвуют в сеансах групповой терапии. И вот настали день и час Эркки. Я ждала его в кабинете и не знала, придет ли он вовремя. Прежде я ему показала, как найти мой кабинет. Он пришел вовремя, минута в минуту. Я кивнула головой на диван возле окна, и Эркки сел. Его тело обмякло, он молчал. Глаз его я не видела. Мы ничего не говорили. Этот момент всегда казался мне каким-то волшебным. Первое занятие, первые слова… – Врач рассказывала тихо и очень медленно. Сейер ощутил, как поток ее мыслей захватывает его, почувствовал, будто тоже оказался вдруг в ее кабинете рядом с Эркки. – «У нас ровно час, – сказала я, – и сегодня тебе решать, как мы его проведем». Он не ответил. Я решила не начинать первой. Молчание меня не пугает, пациенты довольно часто попадаются молчаливые, а порой во время первого занятия они вообще ничего не говорят. И во время второго тоже. Поэтому подобное меня не удивляет. Эркки не напрягался, он уселся так, словно пришел отдохнуть. Ни напряжения, ни тревоги… Немного погодя я сама заговорила – просто тихо и спокойно начала рассказывать о себе.

– О чем вы рассказали? Вам разрешается говорить о себе?

– Ну конечно, в разумных пределах. – Она принялась перечислять, будто зачитывая инструкцию: – Можно рассказывать о себе, но не слишком личное, проявлять заинтересованность, но ненавязчиво. Решительно, но не жестко, участливо, но без лишних чувств. Ну, и так далее в том же духе. Я сказала Эркки, что мы с ним должны разработать особый язык, понятный лишь нам двоим, который посторонние расшифровать не смогут. «Посторонние» – значит его внутренние голоса, которые сбивают его с толку и отравляют ему жизнь. Я сказала, что нам нужно придумать секретный способ общения. Собственный тайный шифр. И если ему захочется рассказать мне о чем-то, то пусть зашифрует сообщение. А уж расшифровку я возьму на себя. – Она перевела дух. – Но на мои слова Эркки никак не отреагировал. Время шло, а я все ждала, когда он подаст мне хоть какой-нибудь знак. Мало-помалу меня одолела дремота. Сам облик Эркки излучал спокойствие – он выглядел хозяином моего собственного кабинета. А затем он вдруг поднялся, и я вздрогнула. Не обращая на меня никакого внимания, Эркки направился к двери. Подобное запрещается, поэтому я остановила его. Однако он лишь повернулся и указал на левое запястье, хотя никаких часов у него не было. Наше время вышло. Настенных часов у меня в кабинете тоже нет, но Эркки оказался прав: прошло ровно шестьдесят минут.

– И как вы поступили? – с любопытством спросил Сейер.

Доктор Струэл тихо рассмеялась:

– Я попробовала схитрить: улыбнулась и сказала, что у нас еще пять минут. И тогда он и произнес одно-единственное слово. Его первым сказанным мне словом было «ложь».

Сейер посмотрел в окно на зеленую лужайку. Он вдруг вспомнил, что уже поздно и пора возвращаться в отделение, причем не с пустыми руками, а с какими-нибудь важными сведениями. А ведь он даже на звонки не отвечал, пока сидел здесь… Возможно, они уже отыскали обоих… Пока он тут предавался размышлениям о загадках психиатрии… И об этой женщине… О том, что могло бы произойти… И будущее вдруг предстало совсем в ином свете.

– Затем, – продолжала врач, – я сделала в журнале пометку. Я поставила ноль по делу Эркки.

– Если Эркки угрожают, как он поведет себя?

На лице ее отразилось беспокойство – она явно переживала за Эркки.

– Он будет отступать. Он способен лишь на самооборону.

– А если отступать дальше некуда? На что он способен, если угроза действительно серьезная?

– Я вам сегодня уже пыталась намекнуть, но вы не поняли намека. Он просто-напросто кусается.

– И куда же он кусает?

– Куда получится.

* * *

Эркки спал. Остановившись в дверях, Морган разглядывал его. Грудь и живот спящего от шеи до пупка пересекал уродливый, неровно зарубцевавшийся шрам. Морган никак не мог придумать, откуда на груди Эркки взялась такая рана. Затаив дыхание, Морган лишь стоял и смотрел, хотя собирался разбудить Эркки. Сам Морган долго сидел на диване в гостиной, бездумно глядя в стену, и слушал радио. Ничего нового. Зато они сказали, что он взял сто тысяч крон. Морган пересчитал деньги – так оно и было. Теперь Морган тихо разглядывал Эркки, хотя ему казалось, будто есть что-то неприличное в том, чтобы вот так пялиться на спящего. Вот если бы на месте Эркки была девушка, все было бы иначе…

Во сне Эркки дышал легко, а его веки слегка подрагивали, словно ему что-то снилось. Черная кожаная куртка и футболка валялись на полу. «С чего мне вдруг захотелось его разбудить? – недоумевал Морган. – Я что, псина, которой не хватает общения? Ну его к черту – пусть спит себе. Все равно он неразговорчивый. Копается в собственном болезненном воображении, а до моей болтовни ему и дела нет. Тем не менее, когда он спит, может сойти за нормального… Интересно, во сне он остается психом?.. Неужели у него и сны безумные? Или где-то в глубине души он нормальный? Просто сам этого не осознает».

А потом Морган вдруг вздрогнул: Эркки неожиданно открыл глаза. Проснулся он мгновенно. Обычно, просыпаясь, люди ворочаются, всхрапывают и постанывают, а Эркки просто открыл глаза. В первые секунды после пробуждения они казались огромными, но потом Эркки заметил Моргана и прищурился.

– Что у тебя с грудью? – выпалил Морган. – Ты чего, харакири делал?

Двое из Подвала возились, собираясь с силами, поэтому Эркки молчал. Иногда они там такие неповоротливые…

– Мне чего-то тоскливо, – признался Морган. Вообще-то он был честным парнем. – Уже поздно. Давай выпьем?

Эркки медленно поднялся с постели. Ничего не изменилось. Посмотрев на пистолет в руках Моргана, он натянул футболку и прошел в гостиную. Морган поставил радио на подоконник, а антенну просунул наружу сквозь разбитое стекло. В доме было прохладно, но над лесом поднимался туман, и Эркки показалось, что вода в озере даже светится от жары.

– Я проголодался, – заявил Морган, – поэтому я глотну виски. – Вытащив из сумки литровую бутыль, Морган отвинтил крышку.

Эркки разглядывал его – по обыкновению, исподлобья, так что казалось, будто он что-то замышляет.

– Виски – лучшее лекарство, – сказал Морган. Какой все-таки пронзительный у этого Эркки взгляд, будто он знает о жизни и смерти что-то такое, что никому больше не ведомо. – Виски лечит и голод и жажду. Помогает от скуки и при несчастной любви. Исцеляет страх и отчаяние. – Морган отхлебнул из бутылки, и лицо его перекосилось. – Умеренное пьянство – лучшее решение всех проблем, – продолжал он, – ты знаешь, что такое «умеренное»?

Эркки знал. Морган вытер губы.

– Выпиваю я регулярно. Но по утрам не напиваюсь, знаю меру и никогда не сажусь пьяным за руль. Я всегда держу себя в руках, – он сделал еще один глоток, – и если ты надеешься, что я сейчас упьюсь в стельку и ты сможешь смыться, то ошибаешься.

Морган протянул Эркки бутылку, и тот удивленно оглядел ее. От спиртного он был не в восторге, но чувствовал себя вымотанным и опустошенным, к тому же, кроме виски, у них все равно ничего не было, поэтому выбирать не приходилось. Оставалось лишь взять бутылку. Эркки ведь не просил – Морган практически впихнул бутылку ему в руки. Внимательно изучив этикетку, Эркки медленно повертел перед собой бутылку, а затем понюхал горлышко.

– Да брось, я же не отраву тебе предлагаю!

Эркки поднес бутылку к губам и отпил виски. На его глазах не выступило ни слезинки. Под ложечкой вдруг потеплело, но сначала обожгло рот, затем горло, а потом жжение распространилось по всему желудку. А еще чуть погодя он почувствовал сладковатый привкус, какой бывает от конфет.

– Ну что, хорошо? – заулыбался Морган. – А где ты вообще живешь? У тебя есть квартира?

«Я живу возле моря, – подумал Эркки, – свежий воздух, красивый вид, и оплачивает ее государство. Одна комната, кухня и ванная с туалетом. Этажом выше живет старик, по ночам он расхаживает по квартире и иногда плачет. Я это слышу, но мне все равно. Если я подам ему руку и выслушаю его, то у него появится надежда. А надеяться не на что. Никому из нас».

– И чего это ты такой скрытный? – спросил Морган, потянувшись за бутылкой.

– Там плохо пахнет, – тихо проговорил Эркки.

От звука его голоса Морган опять вздрогнул.

– Где плохо пахнет? У тебя в квартире? Оно и немудрено. От тебя тоже попахивает. Поэтому наша прогулка наверняка пойдет тебе на пользу.

– Сырое мясо плохо пахнет. Особенно на такой жаре.

– Чего это ты несешь?

– Оно лежит на кухне. Я каждый день ем его на завтрак, – серьезно сказал Эркки, и Морган недоверчиво уставился на него.

– Ты придуриваешься или у тебя галлюцинации? Ты пошутил, да? В том, что ты псих, я не сомневаюсь, но что ты еще и завтракаешь сырым мясом – сроду не поверю! – Несмотря на жару, по спине у Моргана побежали мурашки. Этот Эркки, что же он за человек? – Хлебни-ка еще. Наверное, тебе вредно сидеть без таблеток. Но если хочешь знать мое мнение – виски лучше. – Опустившись на пол, Морган положил пистолет рядом. – Слушай, а когда ты понял, что у тебя крыша съехала?

Вместо ответа Эркки искоса посмотрел на Моргана.

– Это и правда было так, как в книжках пишут: в одно прекрасное утро ты просто проснулся и почувствовал себя отвратно? А потом подошел к зеркалу и увидел то, чего больше всего на свете боялся, как из глаза у тебя выползают красные червяки? – Морган хохотнул и завинтил крышку.

Эркки прикрыл глаза. В Подвале что-то тихо загудело. Предупреждение…

– Нет, не червяки, – спокойно прозвучал тонкий голос Эркки, – жучки. У них были такие гладкие крылышки… Черные, как капельки нефти, они блестели в лучах солнца.

Морган растерянно заморгал.

– Это шутка, да? Я знаю, что это происходит по-другому. Может, ты и идиот, но не смей и меня держать за придурка. По-моему, – глубокомысленно заявил Морган, – очень важно просто понять, из-за чего ты заболел. Я поэтому и спросил. Может, это наследственное? Твоя мать тоже была чокнутой?

Эркки молча прислушивался. Этот человек выплевывает слова, будто мусор. Они вылетают из его рта, словно жеваная бумага, картофельные очистки, кофейная гуща, огрызки яблок…

– А ты, – тихо спросил Эркки, – когда ты сам это понял?

– Что понял? – Удивленно заморгав, Морган отвел взгляд и посмотрел в окно. – Как с тобой сложно разговаривать. Ладно, выбирай сам. О чем хочешь, о том и поговорим. Тебе решать, – и Морган тяжело вздохнул, – до вечера еще долго… – Он вновь замолчал. Поджав ноги, Эркки сидел на диване.

– Мир охвачен войной, – сказал наконец он.

– Вон оно как? Ну, наверняка так оно и есть… А можешь рассказать про клинику, где ты лежал? – почти умоляя, попросил Морган. Вообще-то Эркки и впрямь было, о чем рассказать… Если захочет… Например, о Рагне, которая никак не могла смириться с тем, что она женщина, и которую постоянно находили лежащей в кровати или в душевой кабинке, изрезанную, в луже крови, потому что она пыталась отрезать себе половые органы. А когда ты женщина, проделать подобное нелегко. «Кола, чай и кофе, – подумал Эркки, – пиво, вино и водка. Рассказать этому кудрявому дурачку или нет? Никогда».

– Ну, нет так нет… – Морган понуро посмотрел на Эркки. – А ты не гений? Гениальный мыслитель? Я серьезно, не исключено ведь, что ты очень сообразительный, хотя с виду и не скажешь.

Эркки не ответил. Этот человек даже не глупец, а самое настоящее убожество… Морган вздохнул. Он устал. Разговаривать его пленник не желает, а звук собственного голоса ему уже надоел. К тому же он несет какую-то чушь… И заснуть не сможет. И даже пить больше нельзя. Сидеть рядом с другим мужиком и ни словом не перемолвиться с ним – нет, к такому Морган не привык. Его это раздражало.

– На что ты потратишь деньги? – доброжелательно поинтересовался вдруг Эркки.

– Деньги?

– Из банка. Ты купишь себе «Нинтендо»? Все мальчишки мечтают о «Нинтендо».

Резко вскочив, Морган подошел к окну и посмотрел на озеро. Вода в нем была темно-кирпичного оттенка и блестела, будто стекло. Морган оглядел наклонившийся ствол высохшей сосны… Скоро по радио опять начнутся новости. Интересно, когда полицейские обнаружат их машину?.. Тогда станет ясно, что они ушли в лес…

– Пойду отолью, – сказал он, направившись к двери. Пистолет Морган прихватил с собой. – Сиди тут. Я только на крыльцо выйду.

Морган вышел на улицу и вдохнул горячий воздух. В это время дня бывает жарче всего. Скорее бы наступила темнота… Но до осени ночи будут светлыми. «Как же вся эта возня надоела…» – уныло подумал он.

Пересев с дивана на пол, Эркки привалился к стене. Он слышал журчание, слышал, как Морган потом застегнул «молнию» на брюках. От виски по телу разлилось приятное тепло. Ему хотелось еще выпить. Морган вернулся в дом. Эркки хотелось попросить его, но тогда пришлось бы нарушить правила. Нельзя ни о чем просить. Нет, это недопустимо. Морган решительно подошел ближе, перешагнул через сумку и, отвернувшись, принялся настраивать радио. Он чуть покрутил антенну, а Эркки разглядывал его обтянутую майкой грудь и мускулистые ноги. «Родиться мужчиной, у которого все на месте, и при этом так нелепо выглядеть, будто тебя, как конструктор, собрали из каких-то разрозненных деталей, которые никак не сочетаются друг с другом…» Оба молчали. Эркки набирался сил, чтобы озвучить просьбу. Он не мог вспомнить, когда он в последний раз о чем-то просил… Наверное, много лет назад… Казалось, слова слиплись в комок, который застрял где-то в горле. Тогда Эркки пристально посмотрел на сумку, собрав в одном глазу всю свою мощь, так что взгляд превратился в луч, насквозь прожигающий черную ткань сумки. Вскоре над сумкой поднялась тоненькая струйка дыма. Запахло паленым. Морган развернулся. Из Подвала раздался слабый грохот, словно с какой-то далекой горы сорвалась лавина. Грохот нарастал и вскоре уже напоминал гром. Нестора охватил огонь. Вскоре на грязном полу проступило что-то темное. Всего в паре сантиметров от ног Эркки тек кровавый ручей. А сумка оказалась по другую сторону ручья.